Текст книги "Реально смешное фэнтези"
Автор книги: Майк Эшли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)
Ровена безучастно смотрела на нее.
– Утром я разговаривала только с вами, тетушка Фрайдесвайд, больше ни с кем.
– Ты сказала мне, что вычеркиваешь слово «доброе» из своего словаря, потому что от шипов роз больно губам.
– А, вот вы о чем, – хихикнула Ровена. – Я разговаривала с собой, когда смотрелась в зеркало. Я же вам говорила, что меня никто в замке не слушает.
Она рассмеялась, и драгоценные камни посыпались с ее губ прямо ей на колени.
Гарри Гаррисон
Капитан Гонарио Харпплейер
Благодаря Гарри Гаррисону (Harry Harrison, род. 1925) я сделал для себя открытие: юмористическая фантастика и фэнтези могут быть хорошего качества. Его истории о Скользком Джиме ди Гризе, преступнике, ставшем блюстителем порядка, впервые опубликованные в 1957 году в журнале «Эстаундинг сайнс фикнш»(«Astounding SF») в серии под названием «Стальная крыса» (The Stainless Steel Rat), по-прежнему пользуются популярностью у читателей. А роман «Билл – герой Галактики»(Bill, the Galactic Hero, 1965) до сих пор остается одной из умнейших и тончайших пародий на научную фантастику. Рассказ, который мы представляем вашему вниманию, – это не только очевидная пародия на произведения С. С. Форестера (С. S. Forester) о приключениях Хорнблауэра [20]20
Капитан Горацио Хорнблауэр, офицер военно-морских сил Великобритании, участвующий в войне против Наполеона, является главным героем одиннадцати приключенческих романов С. С. Форестера. Имя Горацио дано капитану в честь одного из героев шекспировского «Гамлета», а также служит напоминанием об адмирале Нельсоне, который является одним из прототипов Хорнблауэра.
У двух капитанов – Горацио Хорнблауэра и Гонарио Харпплейера – много общего. Например, созвучные имена и «музыкальные» фамилии. Фамилию героя Форестера можно перевести как «горнист», Гарри Гаррисон же наградил своего героя умением играть на арфе и губной гармошке. Примечательно, что у Форестера капитан с музыкальной фамилией напрочь лишен слуха и, более того, терпеть не может музыки. У Г. Гаррисона Харпплейер выходит из себя, когда кто-то начинает говорить об оттенках того или иного цвета.
Обоих капитанов сближает также чувство глубокого одиночества, болезненная мнительность и неуверенность в собственных силах, что мешает им в общении с самыми близкими людьми, которыми и в том и в другом случае являются верные помощники: лейтенант Буш (Bush) у Хорнблауэра и мистер Шраб (Shrub) у Харпплейера. Кстати, фамилии помощников капитанов на русский переводятся одинаково – «куст, кустарник».
[Закрыть]и совершенно новый взгляд на тему вторжения пришельцев.
Капитан Гонарио Харпплейер, сцепив руки за спиной и стиснув зубы в бессильной ярости, мерил шагами крошечный квартердек корабля военно-морских сил его величества «Резервный». Впереди медленно тащилась обратно в порт разбитая французская флотилия: порванные паруса развевались по ветру, рангоут тянулся по воде, расщепленные корпуса кораблей застыли с разверстыми внутренностями – хрупкое дерево их бортов разлетелось вдребезги, не выдержав грозных залпов «Резервного».
– Будьте так любезны, пошлите двух матросов вперед, мистер Шраб, – приказал он, – пусть льют воду на грот. Намокшие паруса дадут нам одну восьмую узла, и мы еще сможем надрать задницы этим трусливым лягушатникам.
– Н-но, сэр, – начал вяло заикаться первый помощник капитана Шраб, содрогаясь при одной мысли о том, что приходится перечить любимому капитану, – если мы снимем еще несколько матросов с помп, то пойдем ко дну. Нас продырявили в тринадцати местах ниже ватерлинии, к тому же…
– Черт возьми, до чего же вы наблюдательны! Я отдал приказ, а не предложил обсудить положение дел. Делайте, что говорят.
– Есть, есть, сэр, – смиренно пробормотал Шраб, смахивая одинокую слезу с увлажнившихся глаз, похожих на глаза спаниеля.
Вода ударялась о паруса, и «Резервный» мгновенно начал опускаться ниже. Харпплейер сомкнул руки за спиной, он ненавидел себя за то, что вспылил на верного Шраба, – он не должен был так себя вести. Однако в глазах команды, этого отребья, отбросов общества, собранных по всему побережью, ему приходилось изображать из себя строгого ревнителя дисциплины. Точно так же ему приходилось носить широкий кушак, чтобы выглядеть подтянутым, и бандаж, чтобы прикрывать грыжу. Он должен был выглядеть подтянутым, потому что был капитаном этого судна – самого малого во всей блокадной флотилии корабля с посткапитаном [21]21
Пост-капитан – командир корабля с двадцатью пушками или больше.
[Закрыть]на борту, но в то же самое время играющего важную роль во флотилии, которая удушающей петлей обвилась вокруг Европы, перекрыв выход безумному тирану.
Пока эти крошечные деревянные суденышки преграждали путь, Наполеон и мечтать не смел о завоевании Англии.
– Помолитесь за нас, капитан, чтобы мы оказались в раю как можно быстрее. Мы тонем! – прокричал кто-то из матросов, занятых на помпах.
– Узнайте, как зовут этого негодяя, мистер Доглег, – сказал Харпплейер мичману, командовавшему матросами. Сам мичман, мальчуган лет семи-восьми, был совсем еще ребенком. – И оставьте его на неделю без рома.
– Есть, сэр, – пропищал мистер Доглег, недавно научившийся говорить.
Корабль шел ко дну, вряд ли что-то могло его спасти. По палубе уже бежали крысы. Не обращая совершенно никакого внимания на грозные проклятия и топот матросов, они бросались прямиком в море. Было видно, что французская флотилия наконец добралась до безопасного места, оказавшись под защитой береговой артиллерии на мысе Пьефьё: зияющие дула орудий были направлены на «Резервный» и приведены в полную боевую готовность, чтобы обрушить поток смертоносного огня, едва утлое суденышко окажется в пределах досягаемости.
– Приготовьтесь спустить паруса, мистер Шраб, – приказал Харпплейер и потом громче – так, чтобы слышала вся команда, – прибавил: – Эти трусливые французики убежали, поджав хвосты, и лишили нас миллиона фунтов призовых.
Матросы разразились непристойной бранью. Не считая рома, они больше всего на свете любили фунты, шиллинги и пенсы, на которые можно было купить ром. Недовольные возгласы внезапно сменились придушенными криками – грот-мачта, не выдержавшая шального ядра, выпущенного из французской пушки, рухнула прямо на работавших у помпы матросов.
– Что ж, мистер Шраб, необходимость спускать паруса отпала сама собой, приспешники нашего друга Бони [22]22
Прозвище Наполеона Бонапарта, данное ему англичанами. (Прим. ред.)
[Закрыть]сделали это за нас. – Харпплейер изо всех сил попытался выдавить из себя одну из тех редких острот, что были так по нраву его матросам. Он презирал себя за лицемерие и двуличность каждый раз, когда приходилось завоевывать расположение этих невежд таким неблагородным способом. Но делать было нечего – поддержание неукоснительного порядка на судне входило в его обязанности. Кроме того, не своди он все к шутке, матросы уже давно бы возненавидели его за то, что он обходился с ними как беспощадный, хладнокровный надсмотрщик, который ни за что не упустит своей выгоды. Разумеется, их ненависть никуда не испарилась, но сейчас они по крайней мере смеялись.
Они смеялись, разрубая запутавшийся такелаж и вытаскивая из-под него мертвые тела, чтобы потом положить их ровными рядами на палубе. Корабль осел еще ниже.
– Оставьте покойников в покое, – приказал капитан, – и вернитесь к помпам, а не то обедать нам всем придется на дне морском.
В ответ матросы снова разразились резким смехом и поспешили вернуться к своим обязанностям.
Ублажить их не составляло труда, Харпплейер завидовал тому, как мало им надо было в жизни. Несмотря на каторжный труд, грязную воду и жестокую порку, жизнь простого матроса, как ему казалось, была неизмеримо привлекательнее его собственной, преисполненной мук и глухого одиночества, с вершины которого он отдавал приказы и распоряжения. На него одного было возложено непосильное бремя принятия решений, а для такого болезненно мнительного человека, как он, это было все равно что гореть в аду. Офицеры, единодушно ненавидевшие его, были ни на что не способны. Даже у Шраба, верного, долготерпеливого, преданного Шраба, имелся недостаток: коэффициент его умственного развития был ниже среднего, этот факт, вкупе с незнатным происхождением, означал, что ему не суждено было подняться выше чина контр-адмирала.
Предаваясь размышлениям о разнообразных событиях дня, Харпплейер вновь принялся с маниакальной настойчивостью мерить шагами крошечный квартердек, так что другие члены экипажа, находившиеся рядом с ним, поспешили прибиться к правому борту, чтобы, не дай бог, не оказаться у него на пути. Четыре шага в одну сторону, поворот, потом три с половиной в другую; каждый раз, занося ногу для следующего шага, он с шумом, от которого все кругом дрожало, ударялся коленом о чугунную пушку. Но Харпплейеру было не до того – в его мозгу, как у заядлого картежника, в хаотичном вихре кружились мысли. Планы взвешивались и оценивались: те, в которых была хоть толика здравого смысла, безжалостно отметались, а к дальнейшему рассмотрению принимались самые безумные и лишенные всякого практического расчета. Немудрено, что на флоте его прозвали Дятел Харпи и с благоговейным страхом почитали за человека, способного вырвать победу из пасти поражения – непременно ценой огромных потерь. Но война есть война. Вы отдаете приказы, хорошие парни погибают – и тут уже за дело берутся толпы сухопутных писак, они-то уж рады стараться, изобразят все в лучшем виде. День выдался длинный и трудный, однако он все еще не мог позволить себе расслабиться. Напряженные раздумья и мрачные предчувствия мертвой хваткой Цербера держали его за горло почти что с самого рассвета, когда впередсмотрящий оповестил, что видит паруса на горизонте. Их было всего десять – французских линейных кораблей, и не успел утренний туман рассеяться, пышущий местью «Резервный» был уже на месте, как волк среди овец. Точно отлаженные английские орудия разразились грохочущими ударами сначала с одного борта, потом с другого: по десять залпов в ответ на каждый жалкий выстрел французских пушек, за которыми пряталось трусливое отребье восьмого и девятого призыва 1812 года. Убеленные сединами патриархи и сопливые младенцы больше всего на свете желали вернуться на семейные виноградники, а не воевать за тирана, рискуя жизнью под яростным огнем смертоносных орудий островного неприятеля – крошечного государства, брошенного в одиночку сражаться против мощи всей Европы. Это была беспощадная, суровая битва: не прибудь из порта подкрепление – вся французская эскадра была бы разгромлена. Как бы то ни было, четыре корабля из десяти сейчас лежали на дне океана среди морских угрей, а оставшиеся шесть нуждались в капитальном ремонте – они пострадали так сильно, что еще долго не смогут покинуть порт и осмелиться бросить вызов распаленной карающим гневом английской флотилии, окружившей их берега.
Харпплейер знал, что делать.
– Будьте так любезны, мистер Шраб, прикажите установить рукава. Сдается мне, сейчас самое время для водных процедур.
Измученные работой матросы встретили его указание резкими смешками – они знали, что их ждет. И в обжигающе холодных северных водах, и глубокой зимой Харпплейер неизменно настаивал на том, чтобы матросы принимали ванну. В ту же минуту рукава были прикреплены к помпам – и вскоре по палубе били сильные струи ледяной воды.
– Все марш купаться! – громко скомандовал Харпплейер и отскочил назад, чтобы ни одна случайная капля, не дай бог, не задела его. Он стоял в стороне, почесывая длинным указательным пальцем бока, не мытые с прошлого лета, и улыбался, наблюдая за Шрабом, вспомнившим детские шалости, и резвящимися в воде нагишом матросами. Он подал знак остановить помпы, лишь когда их белая кожа приобрела прелестный нежно-голубой оттенок.
С северного горизонта донесся грохот, чем-то напоминающий отдаленные раскаты грома, однако звук был резче и оглушительнее. Харпплейер обернулся и на какое-то мгновение, длившееся, казалось, целую вечность, увидел на фоне темных туч огненный всполох, который потом растворился в ночи, оставив лишь яркое воспоминание. Капитан потряс головой, стараясь избавиться от слепящей картинки, и несколько раз быстро моргнул. В тот момент он мог поклясться: огненный всполох устремился вниз, вместо того чтобы взлететь вверх, – и это никаким разумным объяснениям не поддавалось. А может, все дело в том, что он слишком часто засиживается допоздна, играя в бостон с офицерами, – немудрено, что зрение стало садиться.
– Что это было, капитан? – спросил ошеломленный Шраб, стук зубов заглушал его голос.
– Наверное, сигнальная ракета или одно из этих новомодных изобретений Конгрива. Там что-то произошло, и мы должны выяснить, что именно. Будьте так любезны, пошлите матросов на брасы, прикажите распустить грот-марсель и возьмите право руля.
– Можно мне для начала натянуть штаны?
– Не дерзите, сэр, или я прикажу заковать вас в кандалы!
Прижав рупор к губам, Шраб выкрикивал приказы матросам, потешавшимся при виде его дрожащих голых ног. Однако уже через считаные секунды вымуштрованная судовая команда, члены которой еще шесть дней назад таскались по бабам, пьянствовали в прибрежных кабаках, даже не подозревая, как круто повернется их жизнь, когда вездесущие шайки газетчиков сгонят их с насиженных мест и отправят плавать по морям и океанам, беспрекословно выполняла все указания. Матросы запрыгнули на брасы, выбросили за борт сломанный рангоут и снасти, законопатили следы пробоин, похоронили погибших и выпили грог за упокой их душ, при этом у некоторых осталось достаточно сил и энергии, чтобы сплясать развеселый матросский танец. Корабль накренился на повороте, лег на новый галс, рассекая носом пенящиеся волны, и направился прочь от берега расследовать странное происшествие, так что ни у кого не осталось ни малейших сомнений в том, что он является важной частью самой могущественной блокадной флотилии, когда-либо бороздившей воды мирового океана.
– Корабль прямо по курсу, сэр! – прокричал впередсмотрящий. – Два румба по правому борту.
– Бить общий сбор, – приказал Харпплейер.
Сквозь оглушительный барабанный бой и шлепанье по палубе загрубевших матросских ступней голос впередсмотрящего был еле слышен.
– Нет ни парусов, ни рангоута, сэр. Размерами с наш баркас, не больше.
– Отставить сбор! А по окончании вахты пусть впередсмотрящий повторит пятьсот раз: лодка – это судно, которое можно поднять и разместить на корабле.
Подгоняемый свежим береговым бризом, «Резервный» быстро подошел вплотную к лодке, настолько, что теперь можно было разглядеть с палубы даже ее мельчайшие детали.
– Ни мачт, ни рангоута, ни парусов – как же она движется? – У лейтенанта Шраба челюсть отвисла от удивления.
– Какой толк от того, что вы будете строить догадки, Шраб? Это судно принадлежит либо французам, либо нейтралам, так что рисковать мы не можем. Прикажите зарядить и выкатить пушки. И будьте так любезны, скажите матросам, чтобы поставили ружья на предохранитель. Без моей команды не стрелять. А не то прикажу сварить в кипящем масле на завтрак.
– Ну и шутник же вы, сэр!
– По-вашему, я шучу? А помните рулевого, который вчера перепутал указания?
– Если позволите заметить, с душком был, сэр, – ответил Шраб, выковыривая между зубов кусочек хряща. – Все будет сделано, как приказываете, сэр.
Судно было очень странное, по крайней мере, ничего подобного Харпплейеру раньше встречать не доводилось. Оно двигалось вперед, но что за сила управляла им, видно не было: капитан тут же представил себе спрятанных на глубине под водой гребцов на веслах, хотя поместиться в такой лодке могли разве что карлики. На поверхности судна был положен палубный настил, который, как оказалось, был накрыт чем-то вроде стеклянного колпака. По всему выходило, что конструкция довольно странная, и уж точно не французская. Ленивые холуи парижской военной промышленности никогда бы не смогли достичь таких вершин технического мастерства, чтобы соорудить морскую жемчужину, подобную этой. Нет, судно явно попало сюда из чужих земель, возможно из тех, что находятся за Китаем, или с неведомых островов на востоке. Внутри сидел человек, он дотронулся до какого-то рычага – и верхнее окно откинулось назад. Потом он встал и помахал им рукой. Матросы в унисон ахнули от удивления: взгляд каждого, кто был на корабле, был прикован к странному чужеземцу, появившемуся из судна.
– В чем дело, мистер Шраб? – прокричал Харпплейер. – Что здесь, по-вашему, ярмарочный балаган или рождественское представление? Призовите всех к порядку, сэр!
– Н-но, сэр, – не найдя подходящих слов, начал заикаться верный Шраб, – этот человек, сэр, – он зеленый.
– Чтобы я больше не слышал подобного вздора, сэр! – резко оборвал его Харпплейер, которого всегда выводила из себя болтовня о каких-то воображаемых «цветах». Картины, закаты и тому подобная чушь. Вздор. Все в этом мире имело разумные оттенки серого, и нечего тут было изобретать и фантазировать. Какой-то шарлатан, возомнивший себя великим врачом, как-то завел разговор о болезни, одному ему только и известной, под названием «цветовая слепота», но тут же поспешил отречься от своих глупых выдумок, стоило Хариплейеру завести разговор о секундантах. – Зеленый, розовый или пурпурный! Да мне плевать, какой оттенок серого у этого парня. Бросьте ему линь и поднимите на палубу. Тут и выясним, кто он такой и как сюда попал.
Линь был спущен. Привязав его к кольцу на своей лодке, незнакомец снова коснулся рычага, который закрыл стеклянную кабину, и проворно поднялся на палубу.
– Зеленый мех… – не смог сдержаться Шраб, но тут же прикусил язык и предпочел не продолжать свое наблюдение, поймав на себе испепеляющий взгляд Харпплейера.
– Довольно, мистер Шраб. Этот человек – чужестранец, и мы обязаны относиться к нему с уважением, по крайней мере, пока не узнаем, к какому призыву он принадлежит. Согласен, он немного волосат, но у некоторых народностей на севере Японских островов тоже обильная растительность. Может быть, он приплыл оттуда. Добро пожаловать, сэр, – сказал он, обращаясь на этот раз к незнакомцу. – Я капитан Гонарио Харпплейер, командир корабля его величества «Резервный».
– Квл-ккле-вррл-кл!..
– Это не французский, – пробормотал Харпплейер, – и, ручаюсь, не латинский и не греческий. Наверное, какое-нибудь из этих варварских балтийских наречий. Попробую-ка с ним на немецком. Ich rate Ihnen, Reiseschecks mitzunekmen. [23]23
Советую всем взять дорожные чеки (нем.).
[Закрыть]Или лучше на итальянском диалекте? Е probito; perb qui si vendono cartoline ricordo. [24]24
Это запрещено; однако я припоминаю, что здесь продаются открытки (ит.).
[Закрыть]
В ответ незнакомец лишь оживленно запрыгал, затем показал на солнце, делая круговые движения рукой вокруг своей головы, а потом принялся указывать на облака, изображая обеими руками движение вниз, и при этом пронзительно верещал:
– М'ку, м'ку!
– У парня не все дома, – заметил на это один офицер, – зато много пальцев.
– Считать до семи я умею и без вашей помощи, – огрызнулся на него Шраб, – мне кажется, он пытается сказать нам, что скоро пойдет дождь.
– Возможно, у себя на родине он предсказывал погоду, – уверенно заявил Харпплейер, – но здесь он всего лишь еще один чужеземец.
Офицеры согласно закивали, и это движение, казалось, взволновало незнакомца, потому что он прыгнул вперед, выкрикивая свою невнятную тарабарщину. Бдительный караульный остановил его, шарахнув прикладом мушкета по затылку, и волосатый человек упал на палубу.
– Пытался напасть на вас, капитан, – объяснил офицер. – Протащить его под килем в качестве наказания, сэр?
– Не стоит, беднягу занесло далеко от дома, должно быть, он переволновался. К тому же нельзя забывать про языковой барьер. Зачитайте ему военный кодекс и примите на службу. В последнем бою мы и так потеряли слишком много матросов, чтобы теперь пренебрегать кадрами.
– Вы очень великодушны, сэр, всем нам не помешает у вас поучиться. Что прикажете делать с кораблем?
– Я осмотрю его. Возможно, там имеется какой-нибудь механизм, который заинтересует наше правительство. Спустите лестницу. Я сам сейчас же взгляну.
После некоторой задержки Харпплейеру наконец-то удалось найти рычаг, который приводил в движение стеклянную кабину, и как только она опустилась, он заскочил в кубрик, который она накрывала. Напротив удобного дивана была расположена приборная панель, усыпанная рычажками, кнопками непонятного предназначения и самыми разными механизмами, спрятанными под хрустальными колпаками. Настоящий образчик восточного декаданса: вычурные украшения и финтифлюшки там, где вполне могла бы стоять панель из старого доброго английского дуба и обычный руль, чтобы задавать направление подневольным бездельникам на веслах. А может, за приборной панелью был спрятан какой-нибудь диковинный зверь? Он услышал рев, стоило ему дотронуться до одного из рычагов. Несомненно, это стало сигналом для матроса-каторжника – или животного – приступить к работе, потому что сейчас его крошечный кораблик рассекал воду на приличной скорости. Другая кнопка, должно быть, отвечала за поворот спрятанного под панелью руля, потому что лодка внезапно опустила нос под воду и стала погружаться на глубину, вода тем временем все поднималась, пока полностью не накрыла стеклянный колпак. На его счастье, суденышко было сделано на совесть и не дало течи, при нажатии на другую кнопку оно вновь устремилось вверх.
В эту минуту Харпплейера осенила мысль. Он замер, не в силах пошевелиться. В его голове с бешеной скоростью сновали мысли – от одной возможности к другой. Да, есть вероятность, что получится, – точнополучится! Он ударил кулаком по ладони и только тогда понял, что крошечное суденышко повернуло, пока он предавался размышлениям, и вот-вот врежется в «Резервный»: матросы и офицеры с округлившимися от страха глазами уже выстроились вдоль борта в ожидании неминуемой катастрофы. С видом знатока нажав на нужную кнопку, он дал сигнал животному (или каторжнику) остановиться – два судна лишь слегка соприкоснулись, издав при ударе глухой тяжелый звук.
– Мистер Шраб! – позвал он.
– Слушаю, сэр!
– Мне нужен молоток, шесть гвоздей, шесть пороховых бочонков, каждый с двухминутным фитилем и веревкой с петлей. И потайной фонарь.
– Но, сэр, зачем? – Впервые изумленный Шраб забылся до такой степени, что посмел задавать вопросы капитану.
Однако Харпплейер был настолько воодушевлен своим планом, что не обиделся на эту неожиданную фамильярность. Он даже улыбнулся в обшлаг своего мундира, но выражение его лица оказалось скрыто светом угасающего дня.
– Все просто: шесть бочонков по числу кораблей, – растолковал он с непривычной для него напускной скромностью. – А теперь выполняйте приказ.
Канонир и его помощники быстро справились с заданием – и бочонки с порохом были спущены по стропу вниз. В кубрике теперь было совсем не развернуться, даже Харпплейер еле-еле смог усесться. А вот молоток положить было уже некуда – и ему пришлось держать его в зубах.
– Миштер Шраб… – невнятно прошепелявил он, пытаясь не выронить молоток, и внезапно впал в уныние, осознав, что через считаные минуты ему предстоит вступить в неравную борьбу с ордами узурпатора, который одним ударом хлыста поставил на колени всю Европу. Его бросило в дрожь от собственного безрассудного желания встретиться с тираном лицом к лицу, а потом бросило в дрожь от отвращения к собственной слабости. Матросы не должны узнать о том, что подобные трусливые мысли посещали его, о том, что он был самым слабым на всем корабле. – Миштер Шраб, – позвал он снова, в его голосе не осталось и следа от недавних смятений. – Если я не вернусь на рассвете, принимайте на себя командование кораблем и подготовьте подробный отчет. До свидания. И учтите, в трех экземплярах.
– Ах, сэр… – начал было Шраб, но Харпплейеру так и не суждено было узнать, что он хотел сказать, потому что стеклянная крышка захлопнулась и крошечное судно устремилось вперед – дать решительный бой темным силам Европы.
После Харпплейер посмеется над своей слабостью. В действительности его смелая вылазка в стан врага оказалась не труднее прогулки по Флит-стрит воскресным утром. Корабль чужеземца опустился под воду и, проскочив мимо пушек на мысе Пьефьё, который английские моряки упорно именовали Питфикс, вышел в охраняемые воды залива Сьенфик. Ни один часовой не заметил легкого волнения на воде, и никто не обратил внимания на еле различимый контур судна, поднявшегося на поверхность около высокой деревянной стены – корпуса одного из кораблей французской флотилии. Два резких удара молотком – и первый бочонок с порохом был намертво приколочен, а быстрой вспышки света потайного фонаря хватило, чтобы поджечь фитиль. Прежде чем сбитые с толку караульные на палубе успели подойти к борту, загадочный посетитель исчез. Они не заметили, как шипит горящий фитиль, надежно скрытый за смертоносной пороховой бочкой, к которой медленно, но верно подбирался огонек. Пять раз Харпплейер повторил этот простой, но беспощадный фокус. Как раз когда он вбивал последний гвоздь, послышался приглушенный взрыв – первый корабль взлетел на воздух. Стеклянный колпак закрылся, и судно устремилось прочь из гавани, оставив позади шесть кораблей, гордость военно-морских сил тирана, пылать ярким пламенем, превращаясь в обуглившиеся остовы, которым предстояло осесть на дно океана.
Миновав артиллерийские укрепления на берегу, капитан Харпплейер открыл колпак и с удовлетворением посмотрел на горящие корабли. Он выполнил свой долг, внес скромную лепту в окончание ужасной войны, которая опустошила Европу и которой еще предстояло в течение последующих нескольких лет отобрать жизни у множества французов, лучших сынов отечества, сократив тем самым рост всей нации в среднем на пять дюймов. Угас последний погребальный костер, и он повернул свое суденышко по направлению к «Резервному», лишь чувство глубокого сожаления мешало ему обрести долгожданный покой: погибшие корабли были первоклассными судами, несмотря на то что принадлежали парижскому безумцу.
Он добрался до корабля на рассвете и только тогда ощутил навалившуюся на него усталость. Он схватился за лестницу, спущенную ему с корабля, и с трудом вскарабкался на палубу. Барабанщики приветствовали его стройной дробью, дежурные отдавали честь, а боцманские дудки выдавали радостные трели.
– Отлично сработано, сэр, отлично сработано! – восклицал верный Шраб, ринувшись вперед, чтобы помочь своему капитану взобраться на палубу. – Даже отсюда было видно, как они горели.
Снизу послышалось громкое клокотание, будто бы в ванне открыли затычку и вода начала убывать. Харпплейер повернулся как раз в ту минуту, когда чужеземное судно опускалось в море, исчезая из виду.
– Какой же я глупец! – пробормотал он. – Забыл поднять крышку люка. Должно быть, его залило водой.
Размышления капитана были резко прерваны внезапным криком. Он повернулся как раз в ту минуту, когда волосатый чужеземец подбежал к борту и в ужасе уставился на исчезающее судно. В следующее мгновение, явно пораженный тяжелой утратой, он издал ужасный вопль и вырвал несколько огромных клоков волос у себя на голове. Надо полагать, это не составило ему большого труда, учитывая его повышенную волосатость. Затем, прежде чем у кого-то успела промелькнуть мысль остановить его, чужеземец вскочил на борт и пырнул в морскую пучину. Он камнем пошел ко дну – то ли оттого, что не умел плавать, то ли потому, что просто не хотел; он чувствовал удивительную привязанность к судну – на поверхности воды он больше так и не показался.
– Бедняга, – подвел печальный итог Харпплейер с сочувствием, которое выдавало в нем человека легкоранимого, – совсем один, вдали от дома. Может быть, на том свете он будет счастливее.
– Да уж, может быть, – поддакнул флегматичный Шраб, – но у него были задатки хорошего матроса, сэр. Бегал по рангоуту – только пятки сверкали, ловко карабкался по мачтам и держался отлично, с его-то длиннющими ногтями – еще бы! – впивался прямо в дерево. И на пятке у него палец был, тоже помогал ему держаться.
– Я бы попросил вас не обсуждать физические недостатки покойника. В отчете упомянем его как «упавшего за борт и утонувшего». Как его звали?
– Так и не сказал нам, сэр, но в корабельных книгах он проходил у нас как мистер Грин. [25]25
Грин – от англ. «green» – «зеленый».
[Закрыть]
– Что ж, справедливо. Пусть он и родился в чужой стране, но был бы горд, узнав, что посмертно получил доброе английское имя. – Затем, резко велев верному и глупому Шрабу уйти, Харпплейер принялся вновь вышагивать по квартердеку, снедаемый пламенем молчаливых страданий, которые он не смог, да и не сможет ни с кем разделить, до тех пор пока пушки корсиканского людоеда не умолкнут навсегда.
