Текст книги "Реально смешное фэнтези"
Автор книги: Майк Эшли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
На расстоянии он мог видеть, как подрагивают плечи его обожаемой, и на какое-то мгновение он испугался, что она может быть чем-то сильно расстроена. Он вздохнул с облегчением, лишь убедившись, что она продолжает спокойно и равномерно удаляться от него.
Поэзия! – думал он. – Да! Вот что пылкие молодые поклонники должны преподносить в дар предмету своего обожания. Точно! Ну конечно! Я сочиню эпическую балладу, до предела начиненную героическими песнями и строфами, сплетающими воедино две движущие силы моего существования – вегетарианство и страстное желание добиться любви моей прекрасной дамы! Ей понравится моя баллада, она покорит ее, без сомнения! Эта баллада лучшее, что я могу предложить ей помимо собственной смерти от неразделенной любви. «Ягодка моя красная» – да, прекрасно, просто прекрасно! «Моя любовь к тебе как яблоневый сад» – ух ты! Получайся! Внутри меня – неиссякаемый источник поэзии! Да, найти бы еще рифму к слову «кумкват»…
II. Леса Исчезающая
На землю спускались сумерки, когда молодая женщина вошла в лагерь. Эллоний, которому наконец-то удалось догнать ее, был уверен, что сумерки должны были спуститься уже довольно давно – примерно полторы недели назад, по его подсчетам, – но он не видел причин жаловаться. Благодаря необыкновенному повелению отца и бесподобному умению коротковолосой девушки быстро передвигаться, он был теперь законным правителем территории, во сто крат превосходящей по размеру ту, которую племя могло представить себе в своих самых смелых мечтах. С этих самых пор он, Эллоний, мог без зазрения совести хвастаться (чего отец его не мог себе позволить!), что он и вправду является непререкаемым Повелителем Небес и Всего Сущего на Земле! Более того, он уже на четыреста тридцать восемь строф приблизился к созданию поэтического шедевра, каковым он без ложной скромности считал свое творение.
Старый вождь бросил один злобный взгляд на стройную девушку, а другой на своего старшего сына, у которого при попытке слезть с коня нога запуталась в стремени. И умер.
Его подданные, охваченные благоговейным страхом, упали ниц.
– Наш вождь мертв. Да здравствует Эллоний! – пропел Микра-Маус за всех соплеменников.
– Все верно, – тихо произнесла незнакомка, стоящая немного поодаль и забытая всеми, кроме новоиспеченного Повелителя Небес и Всего Сущего на Земле, – воистину: да здравствует Эллоний!
Позже тем же вечером, когда с формальной частью, касающейся погребения тела вождя, было наскоро покончено и поминки по заведенной традиции были в самом разгаре, Эллоний, несколько окосевший после сладкого тонизирующего напитка из плодов шиповника, приготовленного его матушкой, разыскал женщину, которая в буквальном смысле привела его к трону. Она сидела скрестив ноги в окружении мерцающих теней вдалеке от бушующего костра и стола с угощением, напевая себе под нос совершенно немелодичную песенку. При свете сумерек казалось, будто ее глаза светятся.
– Прекрасная дама, примите мою искреннюю благодарность, – сказал Эллоний, вяло кланяясь.
– Считай, что она принята, – ответила она. – Подойди сюда. Присядь. – Она похлопала ладонью по неправдоподобно сухому участку земли рядом с собой. – Ты, вероятно, мучительно раздумываешь, как отплатить мне за ту невероятную услугу, которую я оказала тебе. Мучиться больше не нужно: я сняла тяжкую ношу раздумий с твоих плеч. Можешь взять меня замуж.
Эллоний уставился на нее, не в состоянии вымолвить ни слова. Он любил ее – страстно, всем сердцем – вот уже целый день длиною в жизнь, дольше, чем когда-либо вообще (если память ему не изменяла) испытывал сколько-нибудь сильные чувства. Конечно, если не брать в расчет чувства к матери. И, дайте подумать, ее выпечки со шпинатом. Но женитьба – о такомон даже не помышлял. Если верить всему, что он читал и слышал от трубадуров, которые время от времени неожиданно забредали в их края и так же неожиданно исчезали, каждый, вступивший на тропу истинной любви, должен был приготовиться к нелегким испытаниям: томительное ожидание, взгляды украдкой, непреодолимые препятствия, несостоявшиеся свидания, мертвенно-бледный вид, неизлечимая печаль и после приличествовавшего ситуации периода неизбывной тоски – смерть. Сама идея женитьбы на женщине его мечты противоречила, как ему казалось, правилам хорошего тона. Но потом он подумал о балладе и о том, как смог бы целиком и полностью продекламировать ее своей любимой, – а это, что и говорить, гораздо лучше, чем стараться исподтишка подсунуть ей строфу-другую под видом какого-нибудь длинного списка.
Щелкнув, зубами, он закрыл рот, выступившая вперед несколько больше обычного челюсть свидетельствовала о внезапной решимости.
– Прекрасная дама, я с превеликим удовольствием возьму тебя в законные супруги, – торжественно пообещал он, при этом сделав рукой такой широкий жест, будто бы хотел обнять Небеса и Все Сущее на Земле, – теперь у него было на это полное право. – В законные супруги и в свою постель, и все, что есть у меня, будет принадлежать и тебе тоже.
«„Постель“ обсудим позже, и не исключено, что дебаты будут бурными», – пробормотала себе под нос женщина. И громче добавила:
Я принимаю твое предложение, Король Эллоний. Да-да, Король – именно так люди должны будут впредь величать тебя. Нам долгая помолвка ни к чему, согласен? Обойдемся без лишних проволочек: просто скажем о нашем решении твоей матери – и дело с концом.
Она поднялась на ноги, сняла накидку – по какой-то необъяснимой причине грязь и липкий ил, которые намертво приставали ко всему, казалось, не оставляли и пятнышка на ее коже и одежде, – и, взяв его за руку, повела к костру.
– Э-э, а как вас зовут? – пробормотал он по дороге.
– Можешь сам выбрать мне имя, – разрешила она.
– Может, Леса?
– Любое другое, только не это.
Он споткнулся о корень и выругался.
– Вот это уже лучше, – оживилась она. – Можешь называть меня Чурчхела.
III. Леса Исчезнувшая
Эллоний обливался слезами. После брачной ночи прошло два года, клочок племенной земли, которым правил его отец, стал центром огромного государства, граничившего с Болотом Томасины. В тот удивительный день, когда ему пришлось повсюду следовать за Чурчхелой, он, сам того не подозревая, обошел огромную область – и болота, и джунгли: многие новоприобретенные земли богатством не отличались, но хватало и тех, особенно вдоль речных долин и вокруг северной части болот, что славились плодородием и изобилием.
Малые племена, обитавшие в этих местах еще во времена старого вождя, с разной степенью благодарности признали власть Эллония, а он, в свою очередь, привнес в их жизнь невиданное доселе процветание. Даже мишки из племени Шницельфрессен, волшебный народец, расселившийся у самых границ Болота Томасины, отвлеклись от размышлений над добродетелями Природы, для того чтобы договориться о перемирии с его подданными; втайне Эллоний даже лелеял мечту (правда, жене он никогда о ней не рассказывал), что в один прекрасный день древний храм Ассидиана, построенный в самом центре болота племенем, которое исчезло с лица земли еще в доисторические времена, отойдет под его начало. Но это было делом далекого будущего. Пока что угрозу со стороны живших в болоте Орд Мутантов удавалось сдерживать: некоторые из его самых пессимистично настроенных шаманов предсказывали, что мерзкие твари вскоре вырвутся на свет божий и потребуют обратно земли, которые они привыкли считать своими, но сейчас возможность столь печального исхода дела казалась такой же далекой, как и присоединение храма Ассидиана к его королевству, и недавно придуманные и сшитые флаги Суровых Гор Хармадри беспечно развевались по ветру над орудийными башнями города Тога (с населением 1706), столицы королевства, основанной Эллонием точно на юге от старого лагеря отца и названной им так из плохо скрываемых, но, безусловно, удачных соображений пресечь любые помыслы о мятеже, которые его братец мог бы вынашивать.
Каждый день солнце ярко освещало Суровые Горы Хармадри, и казалось, что такое благоденствие будет длиться вечно.
И все же Эллоний обливался слезами.
Браг смотрел на него без всякого сочувствия. Они расположились в королевских покоях в Северной башне замка Тога – строении, лишь отчасти уступавшем в величии имени, которое оно носило. Солнечный свет пробивался сквозь узкие окна и играл на грубо облицованном полу. Снаружи доносились еле различимые звуки города, живущего своими заботами. Ветер, который дул сегодня с севера, принес с собой сладковатый дух гниющих растений и древесного дыма.
– У тебя все есть, – отрезал Тог. – Королевство. Власть. И бродяжка в придачу, хотя не знаю, на что эта костлявая карлица годится. Нечего распускать нюни, разнылся, как девчонка.
– У меня есть все, кроме того, чего я желаю всем сердцем, – прорыдал Эллоний.
– Чего это? – Брови Тога отчаянно боролись, не в состоянии решить, сойтись им или грозно нависнуть.
– Кроме «бродяжки», как ты ее называешь. Чурчхелы!
Казалось, правая бровь ненадолго взяла верх над левой, но до конца состязания было еще явно далеко.
– Но ты с ней, вы же… как это? Связали себя узами? Окольцевались? Я-то думал, вы с ней одна сатана. А тут на тебе – нет у него бродяжки. – Тог взял с инкрустированного драгоценными камнями стола горшок с медом и разом осушил его. Причмокивая, он потянулся за вторым.
Эллоний теребил подол своего богато расшитого одеяния, глядя в пол. Его брат вечно сыпал непристойностями, Эллонию же претила сама мысль о том, что он мог бы выражаться так грубо. Какие слова подобрать, чтобы он понял? – размышлял он. Как всегда после беспокойных исканий, он вдруг вспомнил о своей излюбленной теме.
Он представил, будто находится на рынке. Вокруг него на прилавках красуются самые спелые и сочные фрукты и овощи со всех ферм и полей Суровых Гор. И в этих ярких, разноцветных продуктах, на взгляд Эллония, скрывается новое, дополнительное значение: все они сравнения и метафоры в физическом обличье, и он может искать и выбирать те, что ему больше по вкусу. Он почувствовал, как все внутри него сморщилось, когда он подошел к первому прилавку. Хозяин прилавка улыбался ему во весь рот.
Дыни. Наверное, учитывая обстоятельства, нет. Вежливо кивнув разочарованному крестьянину, Эллоний медленно побрел к следующему прилавку. И тут неудача, скорее всего папайя – это тоже не то, что он ищет.
Он дышал ровно, изо всех сил стараясь не впасть в панику. Рынок был чудовищных размеров: он даже не глядя знал, что ряды тянутся на сотни метров, если не километров, с каждой стороны. Однако, к несчастью, он оказался единственным покупателем, а это означало, что каждый торговец фруктами или овощами не отрываясь следил за каждым его шагом в надежде, что монарх выберет и купит именно его товар. Эллоний чувствовал себя так, будто находится на фокусной точке линзы, а жаркие лучи их пристальных взглядов вот-вот продырявят его кожу.
Он продолжал поспешно разглядывать прилавки. Лук-порей, понятное дело, вычеркиваем, бананы и кукурузу в початках – тоже, баклажаны вообще никуда не годятся. Он бросил мимолетный взгляд на клубнику, начал ломать голову при виде брюссельской капусты и стеблей ревеня, прежде чем в сердцах отмести их; та же участь ожидала корнишоны и цуккини; манго, фиги, персики, нектарины, абрикосы, вишни, овсяной корень и грецкие орехи привели его в крайнее смятение. А при виде возвышающейся горы маракуй и его бросило в дрожь.
Сельдерей, морковь, пастернак, сливы, фенхель, красная фасоль, крыжовник, джекфрут… кошмар не кончался. Теперь Эллоний в истерике мчался взад и вперед по проходам своего огромного воображаемого рынка – проносясь мимо очередного яркого прилавка, он видел лишь расплывшееся пятно. Лица торговцев слились в одну большую, многокилометровую, скалящуюся, хитрую физиономию. Какао, кешью, калина, кокос, каштаны, картофель, карамбола, киви – картинка в калейдоскопе размылась. Личи, локва, лаймы, логанова ягода, лунган – еле слышный вопль тонкой струйкой сочился из уголков его рта, – танжело, топинамбуры, тамаринды, тыква, томаты. Горох горланил, маслины смотрели масляными глазками, хрен хрюкал, и он готов был руку отдать на отсечение – репа рыгнула. Сыроежки, словно пара сумасшедших терьеров, пытались укусить его за ногу, саподиллы сопели, а свекла свистела. Он бежал вперед, дыхание его стало шумным и судорожным, как при приступе кашля; грохот преследовавших его товаров (гора фруктов и овощей, нависавшая сверху и готовая обрушиться, с угрожающей скоростью катилась за ним) жутким эхом, будто бы отраженным от стен самого Мира, отдавался в его голове.
В последний раз отчаянно вскрикнув, он очнулся и обнаружил себя на деревянном троне в своих королевских покоях. Тог настороженно его разглядывал.
– Ты чего это?
– Пытался придумать, как рассказать тебе о своем горе, – тяжело дыша, вымолвил Эллоний. Холодный нот струйками стекал по его лбу и дальше вниз но впалой груди. – Это немного… мм… личное.
– Да ладно тебе, мужик, говори! – Тог метнул в горку, образовавшуюся в углу, еще один пустой горшок. – Говори как есть! Мне все нипочем. Я же боец.
– Ну ладно, ты знаешь, что такое… э-э… кольраби?
– Какая-то зелень?
– Да, правильно. А… мм… гуава? А сахарное яблоко и хурма? Ну и виноград, само собой?
– Да, слыхал. Девчонкам нравится.
– Ну так вот, Чурчхела не разрешает сделать мне из всех этих фруктов салат.
Тог побледнел:
– Вот оно что? Ну ты, братец, завернул! Думай, что говоришь!
– Я не смог придумать ничего более изящного. Я…
– Да уж. А что, если маматебя слышала?
Братья виновато обвели взглядом позолоченные стены комнаты, как будто Леса Исчезнувшая могла в любую минуту выпрыгнуть из-за ширмы и наброситься на них. Их опасения не подтвердились, но они тем не менее придвинулись друг к другу поближе и заговорили тише, но оживленнее.
– С самого начала одно и то же, – сетовал Эллоний. – В нашу первую брачную ночь, когда я ожидал… не то чтобы много чего, потому что я порядочно напился, но все-таки рассчитывал на что-нибудь из тыквенных или даже цикориевый салат.
– Хочешь сказать, не прочь был немного пообжиматься?
– Да, но зачем же так грубо?.. Так вот, она сказала – «даже не думай», мол, она не для этого выходила за меня замуж. А выходила она за меня замуж затем, чтобы сделать меня правителем Суровых Гор Хармадри и чтобы оставаться на троне, пока мы оба живы, а жить мы будем, как она туманно намекнула, довольно долго.
В ответ только что проглотивший еще одну пинту меда Тог издал довольный возглас:
– Ты мог бы ее… э-э… утрюфелить?
– Уж как только я ее не утрюфелял! И заморскими трюфелями, и нашими отборными! – воскликнул Эллоний, хлопнув себя по бедру, чтобы подчеркнуть всю серьезность сказанного. – Нектаринка моя, говорил я ей и был сама учтивость, – нектаринка, маммея моя ненаглядная, женатому мужчине очень нужны его чечевица, окра и лук. Отказывать ему в этом – все равно что отрицать существование голоса его внутреннего гибискуса. Но в ответ она бросила только: «Фига!» Тогда я не понял, что она хочет этим сказать, но теперь, – он снова разрыдался, – прекрасно понимаю.
– А я нет. – Правая бровь Тога была выброшена за пределы ринга, но храбро ползла обратно.
– В первую ночь я попробовал пойти за ней в наш шатер. Но стоило мне только переступить порог, как она… изменилась. Это было омерзительно, омерзительно!
Тог молчал. Нахмурившись, он сверлил взглядом последний горшочек с медом. Ему не давало покоя ощущение, что по правилам хорошего тона он должен оставить его брату, но в то же время другое ощущение подсказывало, что все эти правила хорошего тона – чушь собачья. Он потянулся за горшочком.
– Там при свете луны, – продолжал Эллоний, – она очень изменилась: из миловидного кочана свежей молодой капусты, за которым я следовал весь день, она превратилась в… гнилое кислое яблоко! Она выглядела такой старой и дряхлой, будто бы последние полтора месяца пролежала в могиле. Голова блестела – ни волосинки, зато из-за пышной растительности ноздрей было не видно. Складки на шее… угри… фурункулы… Она улыбнулась мне своей ужасной беззубой улыбкой, а дотом ее стеклянный глаз выпал. И мне… мне вовсе не стыдно признаться, брат, что я упал в обморок.
– Как девчонку.
– И с тех пор каждую ночь повторялось одно и то же, пока я уже больше не мог этого выносить и сдался. С тех пор я довожу до совершенства эпическую балладу, рожденную моей страстью к ней, но она отказывается слушать ее. Что мне делать?
Эти последние причитания прозвучали действительно жалобно. Он уткнулся лицом в плечо и захныкал.
К черту приличия – Тог осушил остатки меда.
– А ты не думал завести какую-нибудь спаржу на стороне? – обратился он к содрогающимся от рыданий плечам брата. – У меня как раз есть на примете одна знойная барбариска.
– Бесполезно! Мне нужна она, а не какая-нибудь дублерша! О, горе мне…
Тог беспокойно поерзал на своем месте. Обменявшись сильными ударами, его брови объявили о перемирии.
– Что тут скажешь, братец, – задумчиво проговорил он, – если внешность для тебя так важна, всегда можно затушить свечи – и дело с концом. Как гласит старинная племенная мудрость, ночью все момордики… э-э… пес их знает, какого они цвета. Забыл. Но попомни мое слово…
– Ты так ничего и не понял! – проскулил Эллоний, теребя свое одеяние и устремив на брата укоризненный взгляд налитых кровью глаз. – Тут ничем не поможешь!
– Почему это?
– Потому что она светится в темноте!
IV. Не Леса – Алесса
Когда-то же она должна спать, – мрачно размышлял Тог – в ту ночь он бродил по замку и затачивал лезвие своего любимого меча. – Возможно, мой братец – полный олух, но все же я кое-чем ему обязан, ведь он взял да и назвал в мою честь целый город (с населением 1706), в конце концов. Я избавлю его от этой анноны игольчатой, и потом он, может статься, найдет себе какую-нибудь ююбу посговорчивее и будет счастливо править дальше.
Королева, которая никогда не спала, улыбалась, слушая, о чем он думает. Тог об этом еще и не подозревал, но сегодня ночью ему предстояло серьезное испытание, и во все последующие ночи тоже, – найти выход из лабиринта замковых коридоров. Уже следующая дверь, через которую он постарается прорваться, приведет его прямиком – так-так, страшные проклятия уже доносились – на мусорную кучу с отходами со всего замка.
Бросив его на произвол судьбы, она еще несколько секунд обдумывала более важные вопросы: Эллоний и его счастье. Со временем она и вправду ненароком привязалась к этому сопливому юнцу – насколько вообще можно было привязаться к простому смертному, – так что она не хотела без надобности обижать его. Мысль о том, чтобы поддаться на его льстивые уговоры, промелькнула в ее голове – она была не прочь хорошо повеселиться, – но исчезла так же быстро, как и появилась. Нет, гораздо лучше рассказать ему о том, что привело ее сюда и что вынудило ее создать государство, которым он сейчас правит. К тому же пора поставить его в известность о ее планах на его будущее.
Мысленно она призвала его к себе и тут же почувствовала, как Эллоний в своей спальне внезапно стряхнул с себя остатки прерывистого сна. Спустя полминуты он был у ее двери.
Он смотрел на нее во все глаза, ошеломленный, ноги у него начали сами собою подгибаться…
– Ой, – воскликнула она, – какая же я недотепа! Извини. Привычка. – Она быстро изменила чудовищный и отталкивающий образ, который сама же переносила в его сознание. – Вот, теперь лучше?
По его глазам она поняла, что да. Сейчас она сидела посреди кровати и была, на его взгляд, такой же, как и обычно в дневное время, – стройной, жилистой, но в то же время очень женственной женщиной, одетой в нелепо мальчишеский наряд. Она рассеянно провела руками по волосам и ласково улыбнулась ему.
– Пришло время нам с тобой поговорить, – промолвила она. – Но тебе все же лучше ко мне не приближаться.
– Поговорить о чём?
– О нашем общем будущем, о тебе и обо мне.
– О нас вместе?
– Вместе. Не все время и не так, как ты себе это представляешь, но все же вместе.
– Чурчхела…
– Для начала тебе следует знать, что мое настоящее имя – Алесса. Это ты дал мне имя Чурчхела, и оно меня вполне устраивает, но под именем Алесса меня знают с начала времен, и еще так я привыкла называть сама себя. Возможно, тебе это хорошо известно. – Она прихорошилась.
– Э-э… нет, – промямлил в ответ Эллоний. – Послушай, Чурчхела, ты как-то сказала, что мы будем править Суровыми Горами Хармадри вместе довольно долго. А долго – это, по-твоему, сколько?
– Несколько тысяч лет. – Состроив недовольную гримасу, она не обратила никакого внимания на его отвисшую челюсть. – Тысячи три с половиной, если быть совсем точной. По меньшей мере. После этого, если все еще будет желание, можешь оставаться на троне и дальше, но уже без меня. Мне необходимо быть здесь в качестве провозглашенной королевы Суровых Гор в тысяча пятисотом году до X. 3.
– Ты что, бессмертна? – только и смог спросить Эллоний, все еще недоумевая, что значит «X. 3». Явно не то же самое, что в непристойных шуточках его пехоты.
– Я удивлена, что это удивляет тебя, – спокойно ответила она. – Ты должен был заметить, что я не такая, как… другие женщины.
Он молча уставился на нее, и до нее вдруг дошло, что сравнивать ему, не считая матери, было особенно не с кем. Отсюда следует… Ее внезапно осенило, что все эти два года она обходилась с ним безжалостнее, чем намеревалась.
– То есть, – мягко добавила она, – смертные женщины не меняют свое обличье когда вздумается. Они не могут летать. Не могут ходить быстрее скачущей лошади или сделать так, чтобы день длился неделями.
По выражению его лица она поняла, что все это стало для него открытием. Конечно, его матьбыла не способна выполнять подобные трюки, но, очевидно, ему никогда и в голову не приходило, что его мать – тоже женщина. Она слегка заглянула в его мысли и обнаружила, что да, так оно и есть, он считал, что все женщины были волшебными, чужеземными, сверхъестественными существами, подобными ей. Разве что другие женщины старели и в конце концов умирали. Интересно, недоумевала она, как так получилось, что его голова теперь была засорена ее откровенными и возбуждающими образами?
– Я не совсем женщина, – выдохнула она. – Я женского пола, в той мере, в какой этот термин может иметь хоть какое-то значение применительно ко мне, но то, что я женщина, – всего лишь иллюзия. Я тебя обманула – извини: я была вынуждена ввести тебя в заблуждение. Если ты не против, пусть это останется нашим маленьким секретом.
Будет лучше, если я умолчу о том, что мне не составит никакого труда заставить его подчиниться – заставить так, что он никогда и не догадается, что я приложила к этому руку.
Но все же она предпочла бы, чтобы он согласился участвовать в этом предприятии по собственному желанию.
– Почему?
– Я говорила тебе. Мне нужно быть королевой этого государства в тысяча пятисотом году до X. 3., когда некто прибудет в Хармадри по одному важному делу – настолько важному, что не будет преувеличением сказать, что будущее всего Мира зависит от него. Более того, мне необходимо, с твоей помощью конечно, направить историю этого государства в такое русло, чтобы условия пребывания здесь оказались благоприятными для этого индивида, чтобы у него, в свою очередь, были все возможные шансы достичь своей цели и после этого спастись.
Невысказанные вопросы превратили лицо Эллония в поле сражения. Она вновь заглянула в его разум и извлекла оттуда весь список.
Она согнула мизинец левой руки.
– Во-первых, – объявила она, – нет, я не имею ничего против, если ты иногда позволишь себе побаловаться знойной барбариской на стороне, как красноречиво изволил выразиться твой братец, при условии, что ты будешь вести себя осмотрительно. Думаю, это пойдет тебе на пользу. Тем более что, согласно моему замыслу, время от времени тебе придется довольно долго отсутствовать в столице, так что вполне возможно, тебе захочется обзавестись несколькими семьями, независимо от наших с тобой отношений.
Во-вторых, – она загнула второй палец, – если тебе дорого твое смазливое личико в его нынешнем виде, советую отмести мысли типа: «Если она и не женщина вовсе, тогда – ура! – разве это не означает, что наш брак недействителен?» – потому что это значит бросить тень на мою внешность и личность, а они совершенны. Надеюсь, ты понимаешь, что я могу быть опасной, если вывести меня из себя.
Эллоний весь сжался. Его вид приободрил ее, и она замурлыкала дальше:
– В-третьих, люди, населяющие наши владения, могут начать подозревать, что ими правят два некроманта, и поднять восстание. Так вот для того, чтобы этого не произошло, мы разыграем простую шараду: им будет казаться, что мы стареем и умираем, а нашими наследниками становятся наши дети, конечно же похожие на нас как две капли воды, когда они будут медленно стареть и умирать, а их наследники… ты следишь за моей мыслью?
Он кивнул.
– Иногда мы будем править вместе, иногда по отдельности. Например, твой «сын» Эллоний Второй будет бесстрашным воином, он загонит обратно в Болото Томасины Зловещие Орды Воинов-Мутантов, которым я, твоя слабая безмозглая вдова, позволю терроризировать сельское население после «смерти» Эллония Первого.
Она ухмыльнулась, глядя на него.
– В-четвертых, черт возьми, Эллоний, что за глупый вопрос? Конечно, я могу даровать тебе бессмертие. Хотя не стоит относиться к этому как к наивысшему благу. У тебя мозг смертного со всеми вытекающими отсюда последствиями, так что в свое время ты пресытишься возможностями, предлагаемыми вечной жизнью, – они окажутся запредельными для твоего понимания. К тому времени, когда Джол… к тому времени, когда тот, о ком я говорила, прибудет и покинет эти места, и я вместе с ним, ты будешь чувствовать себя так горько и одиноко, что тебе, я думаю, позволят спокойно отойти в мир иной. Но тебе решать.
В-пятых, нет, я не бог. Будь я богом, дела бы делались немного по-другому. Необходимости во всех этих поисках и ухищрениях не возникло бы. К сожалению, боги настаивают на том, чтобы все во вселенных происходило согласно заведенному ими порядку. А что до этой Вселенной – так они просто зациклились на идее отдать всю власть в руки смертным с их свободой выбора… простофили! В моих силах лишь немного повлиять на исход событий, примерно так же, как учитель может помочь детям понять некоторые вещи, но не может понять их за них.
В-шестых, весьма лестно, с твоей стороны, но я полагала, что предельно ясно выразила свое отношение к этой идее. По крайней мере, на ближайшие пару тысяч лет. Если мой ответ тебя обижает, постарайся убедить себя в том, что одно из неудобств бессмертия – непрекращающаяся головная боль у жены.
Она еще раз заглянула в его мысли: седьмой, восьмой и девятый вопросы уже готовы были сорваться у Эллония с языка.
Да, я сказала «вселенные», во множественном числе. Причина, по которой я нахожусь в настоящее время в этой Вселенной, заключается в том, что я нахожусь в это самое время во всех разом. Нет, твою мать бессмертной я сделать не могу – ей придется примириться с судьбой, наравне с остальными.
Он уставился на нее. Многие уже давно предпочли бы лишиться рассудка, но после того, как она уделила толику своего внимания тому, чтобы переделать его разум, он стал казаться ему слишком привлекательным, чтобы вот так запросто с ним расстаться.
– Почему, – спросил он наконец, – почему ты хочешь, чтобы этому индивиду удалось выполнить намеченное?
– Потому что иначе Зло поглотит Мир – а со временем и всю вашу Вселенную. Он – важная составляющая в сохранении Добра и в конечном Разделении.
Но почему?.. – Он осекся на полуслове, а она ласково смотрела, пока он мямлил, пытаясь подобрать слова. – Почему ты на стороне Добра? Какая тебе разница, что будет править нашей Вселенной Добро или Зло и случится ли Разделение, о котором ты говоришь?
Она улыбнулась в ответ:
– Конечно, я бы могла сказать, что это все потому, что я сама воплощение Добра, однако сомневаюсь, что ты мне поверишь. У меня есть качества, которые более или менее соотносятся с твоим понятием о Добре, но не вполне совпадают с ним, и я знаю, что по самой своей природе они недоступны твоему разумению. Или я могла бы сказать тебе, что я здесь потому, что бог храма – Ассидиан – упросил меня прибыть сюда, в эту довольно ничтожную маленькую Вселенную. Но это тоже будет неправдой: это значит приписать мне заинтересованность большую, чем мимолетная прихоть, а на большее я не способна.
Ее губы еще шире растянулись в улыбке.
– Знаешь что, Эллоний, мой милый, милый Эллоний?
– Что, любовь моя?
Она захихикала:
– Знаешь, что самое ужасное? И будь уверен – тот же ответ на свой вопрос ты услышал бы от любого бога, который претендует на то, чтобы нести знамя добродетели и щедрости, и даже если бы ты спросил любого Мутанта Черных Сил или даже самого Дьявола, почему он так стремится рассеять Зло по Миру. Позволь мне быть до конца честной с тобой. Правда заключается в том, правда в последней инстанции – для меня, а также для любого демона или божества, которые населяют бесконечные вселенные, которые образуют поликосмос… Ужасная правда заключается в том, что я не знаю– почему.
