Текст книги "Меч и перо"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц)

Себа-ханум радовалась, попав в услужение богатой и знатной госпоже, и мечтала отомстить Фахреддину. Гатиба же верила, что с помощью предприимчивой рабыни она погубит Рену и завладеет сердцем молодого поэта.

– Мне так не по душе, что Дильшад занимает во дворце привилегированное положение, – сказала Себа-ханум, утирая слезы.

Гатиба усмехнулась.

– Не думай об этом. Уверяю тебя, ей не долго оставаться во дворце. Мой отец готовит ее и Сюсан-ханум в подарок халифу.

– Как?! Неужели твой отец собирается послать Дильшад светлейшему халифу после того, как она выйдет замуж за Фахреддина?

Гатиба опять поцеловала Себу-ханум в щеку.

– Я читала письмо, которое отец написал моему деду халифу, – сказала она. – В нем упоминаются имена Сюсан и Дильшад. Поэтому, я уверена, Дильшад никогда не выйдет замуж за Фахреддина.

Себа-ханум захлопала.в ладоши.

– Так и должно быть! Надо смертельно ранить сердца тех, кто сам ранит девичьи сердца!

Гатиба не могла скрыть удивление.

–Как?! Неужели Фахреддин ранил твое сердце?

– Он навеки отравил мою молодость. Он много лет играл мною. Он говорил, что не может жить без меня, твердил мне постоянно, что я для него все на свете. Трогая мои черные волосы, он клялся, будто только они дают ему силу жить. Когда он приходил взглянуть на меня, он готов был целовать порог дома Абульуллы, словно это священный камень Каабы*. Я тоже любила его. Днем беспрестанно думала о нем, а ночью он являлся ко мне в сладостных снах. И у меня было на то право, ибо наша любовь длилась долго. Я не торопила Фахреддида, потому что он уверил меня в своей любви. Ты спросишь, как я могла обмануться, поверив его неискренней страсти? Очень просто: ведь таких, как он, отважных и блестящих удальцов очень мало. Я считала себя самой счастливой, самой знаменитой женщиной на свете. Я жила мечтами о будущем. Никто не сомневался в том, что Фахреддин со временем станет великим героем. Ради него, ради его любви я бросила другого, очень достойного и красивого молодого человека. И вот благодарность: он променял меня на недостойную, невежественную рабыню. Променять мою любовь на любовь Дильшад!.. У меня нет надежды вернуть его. Единственое, что мне осталось, – это мстить. Но мне нужна помощь.

______________

* Кааба – мусульманский храм в Мекке, в стену которого вделан черный камень, якобы упавший с неба, – место паломничества мусульман,

Гатиба была задумчива.

– Я хорошо понимаю тебя, – сказала она, вздохнув печально. – Тебе тяжело. Мне одной дано понять твое горе. Какое-то внутреннее чувство подсказывает мне, что и меня в будущем ждет такая же судьба. Видно, и мне придется рано или поздно просить у кого-то поддержку.

– Пока я жива, можешь распоряжаться мной как угодно. Если твое сердце будет оскорблено и тебе понадобится отомстить кому-либо – я готова умереть за тебя.

– А я обещаю помочь тебе отомстить Фахреддину. Можешь верить мне. Ах, хитрунья! Значит, ты тоже влюблена?.. Ты, наверно, потому и решила помочь мне в моей любви к поэту?

– Поэтический талант – великий дар, геройство – чудо. Фахреддин давно искал путь к моему сердцу, и вот оно открыто для его любви.

– Обещаю тебе, что Дильшад будет выдворена из дворца и отправлена в Багдад. А там сама разговаривай с Фахреддином и мирись с ним. Тут я ничем не помогу тебе, – мне нельзя встречаться и разговаривать с Фахреддином, ибо я тем самым могу опозорить себя.

Себа-ханум обняла Гатибу, расцеловала.

– Ты лишь постарайся устранить мою соперницу Дильшад. Что касается остального, я сделаю все сама.

– Ты встретишься с Фахреддином?

– О, нет. Он сам будет вынужден искать встреч со мной.

– Как ты принудишь его к этому?

– После того, как ты дашь разрешение, это будет не трудно сделать.

– Я не препятствую.

– Я пошлю Фахреддину письмо от имени Дильшад, в котором накажу ему встретиться с Себой-ханум.

–Одобряю твою мысль. Однако таким путем ты сможешь встретиться с ним, но не сможешь заставить его полюбить тебя, ибо он влюблен в Дильшад.

– Верно, что он любит ее. Сердце неподвластно рассудку, но сердечные чувства способны изменяться. Дильшад красива – я тоже. Но я, кроме того, умею играть сердцами.

– Мне нужен такой человек, как ты! Я буду дружить с тобой. Где бы я ни находилась, ты всегда будешь рядом со мной Они беседовали долго. Потом Себа-ханум, взяв бумагу и перо, начала писать.

Гатиба задремала. Когда она открыла глаза, Себа-хануы еще сочиняла письмо.

– Сколько можно писать?! – удивилась Гатиба. – Неуже ли так трудно написать письмо?

– Писать легко, но писать думая – очень трудно. Подожди немного, скоро я прочту тебе свое письмо. Увидишь, какая хитрая и ловкая девушка служит тебе.

Себа-ханум опять отдалась мукам творчества. Наконец, она обернулась к Гатибе.

– А теперь послушай, что у меня вышло. "Это письмо пишет несчастная рабыня по имени Дильшад герою, в любви и верности которого следует усомниться. Ты учил меня верности и преданности, а сам поступаешь вероломно. Ты начал сыпать к ногам других драгоценности, которые вынул из моего сердца. Мы часто были вместе, смотрели друг другу в глаза, и я думала, мне удалось постичь твою душу. Я уже собралась пригубить вино любви на ковре из весенних маков, но, едва я успела наполнить кубок, – весна миновала. Как забыть твои слова о любви?! Они налетают порывом ветра и раздувают пламя, охватившее мое сердце. Сердце ранено, не тревожь его! Не пристало герою бросать камни в птицу, у которой перебиты крылья. Я ошиблась, открыв свое сердце и признавшись тебе в своей любви. Оказывается, нельзя открывать дверь души перед людьми, которые не знают, что такое горе разлуки. Если такова любовь лучше бы она не приходила. Если возлюбленный – это человек с каменным, как у тебя, сердцем, – лучше его не знать! Я не посмела написать о самом главном, что мне хотелось сказать. Не посмела излить все свои жалобы на тебя. Если тебе интересно, что происходит в моей душе, найди Себу-ханум, поговори с ней – и узнаешь от нее обо всем. Несчастная Дильшад".

Прочитав письмо, Себа-ханум свернула его и положила в карман.

– Теперь надо подумать, что мне говорить ему при встрече. Об этом я расскажу госпоже особо.

В дверь постучал хадже Мюфид.

– Девушкам надо спать. Уже поздно!

ПИСЬМО ХАЛИФА

– Наш блистательный зять!

Все события наших дней завершились в пользу нас, светлейшего халифа. Те, кто поднимал восстания и бунты против влияния халифа багдадского, перебив друг друга, выдохлись. В результате этого хекмдары Востока вынуждены опять признать духовную власть халифа и прибегнуть к его покровительству. Разногласия, возникшие в странах, где восходит солнце, также устранены благодаря властному голосу и приказу халифа, которому помогает сам аллах.

Я получил от эмира четыре письма. Однако события, следовавшие одно за другим, не давали возможности ответить на письма нашего блистательного зятя.

Неделю тому назад атабек Мухаммед вступил в Хамадан, одержав победу над Бахрам-шахом. Сегодня он прибыл в Дарюссалам*, дабы припасть к ногам светлейшего халифа. Сегодня я утвердил его назначение на пост атабека всего салтаната, его брата-Кызыл-Арслана – на пост правителя Тебриза, а нашего блистательного зятя – на пост правителя Аранского государства. В особом письме я напишу о том, как следует держаться с Ширванским государством. Я взял заверения у султана Тогрула и его брата атабека Мухаммеда относительно неприкосновенности Ширванского государства.

______________

* Дарюссалам – одно из названий Багдада, буквально – "Врата мира".

Особо следует отметить, что в результате событий и происшествий последних лет Казна Багдада полностью опустошена. Аран должен прислать в казну Дарюссалама дань за четыре года. Нам нужны рабыни, принадлежащие к расе белокожих, то есть не являющиеся арабками, которых мы будем посылать в качестве подарков вновь назначенным султанам, атабекам, эмирам и правителям. Имеется также большая нужда в здоровых, крепких рабах. Пришли по возможности больше красивых, рабынь и рабов. В одном из писем ты писал: "Я готовлю во дворце для повелителя правоверных двух прекрасных рабынь по имени Сюсан и Дильшад". Ты должен прислать их как можно скорее. Многие рабыни в моем дворце уже состарились и недостойны прислуживать в обществе иноземных послов и посланников. В Багдаде нет красивых рабынь. Даже в заведении Фенхаса, именуемом "Женский и девичий рай", трудно подобрать девушек и слуг, достойных нас, халифа багдадского. Ты должен непременно прислать рабынь, которых обещал. Их здесь подготовят и обучат в заведении Фенхаса, и тогда мы сможем взять их к себе во дворец.

Милость всевышнего аллаха через покровительство светлейшего халифа багдадского распространяется на нашего блистательного зятя.

Дарюссалам. Повелитель правоверных Халиф

Мустаришдбиллах".

Прочитав письмо, эмир Инанч чуть не сошел с ума от радости. Он тотчас вызвал к себе визиря Тохтамыша и прочел ему послание своего тестя.

– От души поздравляю хазрета эмира, – сказал Тохтамыш – Это известие высочайшая Милость всевышнего аллаха. Но эмир не должен никому показывать письмо и говорить о нем с посторонними, ибо содержание письма бросает тень на нашу политику в отношении независимости Арана.

Эмир признал мудрость слов Тохтамыша и спросил, что следует ответить халифу.

Тохтамыш решительно возразил:

– Я не советую писать ответ, потому что сейчас все дороги находятся в руках наших врагов. Письмо, которое мы пошлем халифу, может попасть в руки недругов, и тогда все наши действия приведут к нежелательному для нас результату.

Эмир не хотел соглашаться с Тохтамышем. Они заспорили,

– Оставить без ответа письмо повелителя правоверных – это неслыханное оскорбление и дерзость по отношению к нему, – сказал эмир Инанч.

Тохтамыш продолжал упорно стоять на своем.

– Отсрочить посылку письма – вовсе не значит оскорбить светлейшего халифа. Ему самому хорошо известна обстановка в Азербайджане. К. тому же совершенно бессмысленно посылать халифу обыкновенное письмо. Надо ответить на вопросы, поднятые им. Разве не безумие – посылать халифу деньги в тот момент, когда страна находится в столь тяжелом положении? Каждая пядь земли от Гянджи до берегов Аракса находится в руках одного известного всем удальца. Мы сможем послать рабынь, деньги и письмо лишь после того, как войска атабека захватят страну и на дорогах воцарятся мир и порядок. Если наше письмо попадет в руки бунтарей-азербайджанцев, тебя обвинят в предательстве и измене идее независимости Азербайджана, обвинят в том, что ты обманываешь народ. Твоя жизнь окажется под угрозой. Сейчас народ слышать не желает имени халифа. Если все узнают, что ты поддерживаешь с ним добрые отношения, это может кончиться для тебя большой бедой. Сейчас не то время. Те, кто хотят обосновать и узаконить духовную власть халифа, опираясь на коран и религию, обманывают самих себя. Отныне влияние Мустаршидбиллаха можно сохранить лишь с помощью войска и мечей.

Эмир не пожелал согласиться со своим визирем. Он считал, что это дерзость – не ответить халифу, повелителю правоверных, и продиктовал Катибу следующее, письмо:

"Сегодня нам выпало счастье приложить к глазам и поцеловать благословенное письмо светлейшего халифа Дарюссалама, высокочтимого повелителя правоверных. Мы безгранично благодарим всевышнего аллаха за то, что повелитель правоверных не забыл своего слугу. Вот уже три года, как наша связь с Дарюссаламом прервалась. Но все это время мы сердцем и душой были накрепко связаны с волей и властью светлейшего повелителя правоверных.

Положение в Азербайджане довольно напряженное. Народ не желает признавать местную власть. Считаю, в первую очередь следует рассказать о тех отношениях, которые сложились между Ширванским государством и Араном.

Ширваншах, воспользовавшись временным безвластием у нас в салтанате, задумал присоединить Аран к своему государству. Стремясь к этому, он начал переманивать на свою сторону влиятельных людей Гянджи, одаривая их дорогими подарками, оказывая им милость и покровительство. Например, наш поэт Абульулла в настоящий момент живет во дворце хагана. Преданнейшие слуги повелителя правоверных, посчитав, что присоединение Арана к Ширванскому государству нанесет в будущем ущерб духовной власти и влиянию халифа багдадского, воспротивились и помешали этому. В наших действиях нам помогали патриоты Азербайджана.

В Северном Азербайджане назревало серьезное восстание против власти правителя. Распространялись мысли о необходимости изгнать из страны местное правительство, а вслед за ним отправить в ссылку всех проживающих здесь арабов, и так далее и тому подобное. Мы с успехом повели борьбу против этих вредных идей, посулив аранцам независимость. Если повелитель правоверных сочтет подобные действия своих слуг грехом против святой воли халифа, пусть он милостиво простит и оправдает нашу неразумность. Сейчас в Северном Азербайджане получила широкий размах идея народного братства. Народная интеллигенция во главе с поэтом Низами распространяет среди народа идею братства Ахи Фарруха из Зенджана. Смутьяны стремятся сплотить вокруг единой идеи народ, разобщенный различными сектами и верованиями. Их действия таят в себе большую опасность для нас.

Азербайджанский народ со времен Бабека привык поднимать руку на религию и власти. В этом отношении азербайджанцы самая опасная нация. В последние годы здесь начали открыто называть религию, секты, улемов* и духовенство приспешниками властей. В Гяндже готовилось большое восстание против хатиба. Выдав бедняге изрядную сумму денег, я отправил его в паломничество в Мекку, а народу объявил, будто выслал его.

______________

* У л е м – богослов, ученый.

Святейший повелитель правоверных, возможно, будет гневаться, но я не могу скрыть от него еще одного обстоятельства.

Стремясь успокоить население Азербайджана, мы объявили, будто освобождаем страну от арабского влияния, и для вида выслали из Азербайджана несколько арабов. Один из них – мой бывший катиб Мухаким Ибн-Давуд. Он поднял свою предательскую руку на честь нашего светлейшего халифа, объяснившись в любви девушке по имени Дилыпад, которая воспитывается в моем дворце специально для повелителя правоверных. Я наказал дерзкого катиба и выслал из Азербайджана.

Все эти наши действия принесли хорошие плоды.

Что касается нашего долга казне, хочу сказать: пока финансовое положение Арапа крайне тяжелое. Народ сделался дерзким и непокорным. Во многих деревнях и городах простые крестьяне бьют и прогоняют наших сборщиков налогов. Наши люди месяцами не могут отправиться на сбор налогов. Почти все сборщики налогов возвращаются с пробитыми головами.

Если в ближайшее время дела, действительно, наладятся, как об этом пишет в своем письме светлейший повелитель правоверных, мы в течение нескольких месяцев соберем все налоги и отправим наш долг казне.

Хочу написать также несколько строк относительно посылки рабынь и служанок. Прежде сбор девушек осуществлялся с помощью налога. Мы включали в список всех красавиц, достойных внимания светлейшего повелителя правоверных, и облагали их отцов непосильными налогами. Так как последние были не в состоянии уплатить свои долги, то и удостаивались чести передать своих дочерей в подарок светлейшему повелителю правоверных. Но сейчас азербайджанцев невозможно обложить не только непосильным – даже пустячным налогом.

Сейчас в наш список внесены сорок девушек, достойные внимания халифа. Как только в стране воцарится спокойствие, мы соберем их всех и вместе с Сюсан и Дильшад отправим во дворец повелителя правоверных. Пока же девушек из Азербайджана отправлять рискованно. Особенно это относится к Дильшад, так как в нее влюблен Фахреддин, один из влиятельнейших людей города. Учитывая настроение народа, я дал ему слово оставить Дильшад в Гяндже. Однако, опираясь на покровительство повелителя правоверных, я в ближайшее время расправлюсь с Фахреддином и его сообщниками и отправлю Дильшад в Багдад.

Преданный слуга повелителя правоверных

Инанч".

Эмир приложил к письму печать и передал его гонцу халифа багдадского Хаджибу, наказав ночью незаметно отправиться в Карабах, перейти Аракс и добраться до Багдада.

ГОНЕЦ ХАЛИФА

Фитили, плавающие в плошках с жиром в фонарях на воротах эмирского дворца, еще чадили, излучая настолько слабый свет, что от расхаживающего у ворот стражника не было даже тени. В нескольких шагах от ворот уже царила тьма. Поредевшие стайки мотыльков в суетливом соперничестве друг с другом пытались обнять тусклое пламя светильников и гибли, принося себя в жертву этой безумной любви.

Стражник с копьем на плече расхаживал взад и вперед, порой останавливался и дремал, прижимаясь головой к древку копья.

Фахреддин и его люди незаметно для часовых эмира окружили дворец и дворцовый сад. Сам Фахреддин с несколькими друзьями взял под наблюдение калитку дворцового сада, – они знали: по ночам связь дворца с внешним миром осуществляется исключительно через калитку сада. Но и в эту ночь, увы, из дворца эмира в город не вышел ни один человек.

До утра оставалось немного. Ущербный месяц, словно жеманная женщина, скрывающая от посторонних взоров часть лица, смотрел с темно-синего неба, напоминая собой плавающую в бассейне арбузную корку. Месяц был тоненький и по яркости едва мог соперничать с блеском звезд.

Не успел он выйти из-за холма, собаки деревень Махмудлу и Абубекр принялись хором выть, задрав кверху морды.

Стражники, охраняющие дворец эмира, хотели уже расходиться, решив, что наступает утро, но, услышав собачий вой, опять присели у забора, одолеваемые дремой.

Фахреддин не сводил глаз с калитки дворцового сада. Вдруг, у забора послышался лай сторожевого пса. Через минуту калитка приоткрылась, из нее вышел какой-то человек. Он окликнул пса, и тот, видно, узнав его по голосу, тотчас умолк и принялся ластиться.

Когда пес совсем успокоился, из калитки выскользнул второй человек и быстро пошел вниз к берегу Гянджачая. Тот, который унял собаку, опять вошел в сад и, заперев калитку, удалился.

Фахреддин с товарищами покинули засаду и двинулись к реке вслед за человеком. Неизвестный не пошел к мосту. Спустившись к берегу, он разделся и перешел реку вброд. Это еще больше насторожило его преследователей. Перейдя за ним реку, они разбились на две группы, одна поспешила наперерез через мельницу Мусы, вторая – продолжала идти следом.

Неизвестный мог направиться только по одной дороге, идущей через западную часть кладбища пониже деревни Ханегах.

Люди Фахреддина, которые пошли напрямик через мельницу Мусы, устроив у дороги засаду, принялись ждать.

Неизвестный приблизился. Он не походил ни на кого из тех, кто жил во дворце эмира. Странным было и то, что стражника не остановили его и не обыскали, когда он вышел из дворца.

Когда неизвестный проходил мимо гробницы Шейха Салехл, люди Фахреддина набросили ему на голову палас* и втащил к в гробницу. В этот момент подоспела вторая группа, которая шла. следом.

______________

* Палас – ковровая ткань без ворса.

Фахреддин и его товарищи, сняв с преследуемого верхнюю одежду, скрылись.

Гонец халифа Хаджиб в одном нижнем белье добрался до дворца эмира. Еще не начало светать. Боясь приблизиться к калитке сада, так как привязанный к ней свирепый пес мог разорвать, он подошел к воротам дворца и разбудил стражника.

–Скорей пропусти меня во дворец, – сказал он по-арабски. – Никто не должен видеть меня в таком виде.

Стражник недоуменно оглядел его с головы до ног, протер глаза и спросил по-азербайджански:

– Что тебе надо? Что это за наряд?!

Хаджиб, видя, что часовой не понимает по-арабски, воскликнул еще более взволнованно:

– Я – голый! Я – Хаджиб Ибн-Тахир!

Стражник, опять ничего не поняв, продолжал тупо смотреть на незнакомца.

Наступила долгая пауза. Наконец часовой, прикинув что-то в уме, постучал в ворота и вызвал начальника стражи. Начальник стражи был арабом. Поговорив с Хаджибом, он понял, что случилось, и впустил его во дворец.

Эмир пребывал в приятном хмелю после вечерней попойки и нежился под одеялом, когда в спальню вошли прекрасные рабыни и приступили к своим каждодневным обязанностям.

Две юные девушки, – одну звали Зарифа, вторую – Хюмейра, – сев с двух сторон на постель эмира, принялись массировать его ноги и бедра.

Едва Зарифа и Хюмейра покончили с массажем, вошли две другие рабыни Саниха и Гюльнар – и начали облачать эмира в банную одежду. Это продолжалось недолго.

Когда эмир Инанч вышел из спальни в коридор, его окружили восемнадцать молодых красивых рабынь и повели в баню с бассейном. За час эти восемнадцать рабынь управились с купанием эмира.

В баню опять вошли Саниха и Гюльнар и, облачив эмира в халат для намаза, проводили в специальную комнату, где правитель Гянджи молился.

Вот он уже готов начать намаз, – молодые красивые рабыни удалились. Едва они вышли, появилась старая женщина, по имени Хаят-хатун и разостлала поверх ковра молитвенный коврик– седжаде. Затем вошла другая старуха Набира-хатун и положила на этот молитвенный коврик еще один – поменьше джанамаз.

Эмир приступил к утреннему намазу.

Утренний намаз продолжался полчаса. 'Затем в комнату вошел Шейх Хади-эль-Гари с кораном в руке и прочел эмиру суру "Ясин". После этого опять появились старухи Хаят-хатун и Набира-хатун и свернули молитвенные коврики.

Вошли девушки-стольницы и разостлали перед тюфячком, на котором сидел эмир, скатерть. Вслед за ними.в комнату вступили сорок пять красивейших рабынь, они начали расставлять на скатерти всевозможные яства. Появились девушки-виночерпии с кубками в руках. Два раба поставили на скатерть большой сосуд для вина. Затем вошли виноноши и принялись опорожнять в этот сосуд вино из бутылок, горлышки которых были затянуты зеленым шелком.

Эмир.не приступал к еде. Он ждал кого-то.

Наконец в комнату вошли визирь Тохтамыш и командующий армией эмира Хюсамеддин. Когда они сели, эмир Инанч воскликнул: "Бисмиллах"*, – и утренняя трапеза началась.

______________

* 'Бисмиллах! – Во имя аллаха!

Появились музыкантши, за ними танцовщицы.

Девушки-виночерпии с серебряными подносами в руках, на которых стояли изящные кубки, приблизились к сосуду с вином. Чернокожая рабыня с помощью серебряного ковша принялась наполнять кубки вином.

Заиграла музыка. Десять танцовщиц эмира, вскочив на ноги, поклонились своему господину и начали плясать.

Однако в это утро эмиру не суждено было насладиться танцами и вином.

Вбежал слуга:

– Хаджиб!.. Хаджиб! – воскликнул он.

Мгновенно в комнате воцарилась гробовая тишина. Присутствующие замерли. Казалось, все окаменело – и кубки в руках, и танцовщицы, и девушки-виночерпии, и рабыни, разносящие еду.

Наконец старый визирь Тохтамыш обратился к слуге:

– Пойди приведи Хаджиба!

– Уберите скатерть и ступайте вон! – приказал эмир Инанч рабыням.

Все удалились. В комнате остались только Тохтамыш и эмир. Старый визирь печально посмотрел на своего господина.

– Это следовало ожидать, – с упреком оказал он. – Я же советовал эмиру не отправлять письма. Но эмир, как обычно, не послушал меня. Как можно было не учитывать напряженность момента.

Вошел Хаджиб, он был почти наг, лишь набросил на плечи чью-то абу*.

______________

* А б а – плащ, накидка.

Глаза эмира недоуменно расширились.

– Что произошло?

Хаджиб затрясся:

– Благодарю аллаха за то, что они не убили меня. Дело было так. Я выбрался из города и шел через кладбище возле маленькой деревушки. Когда я приблизился к большой гробнице, какие-то люди набросили мне на голову палас и втащили в гробницу.

– А письмо цело? – поспешно спросил эмир.

– Разве все было подстроено не для того, чтобы отнять у меня письмо?!

Тохтамыш, качая головой, заворчал:

– Вся страна, превратившись в зоркое око, следит за нами, а мы заперлись во дворце и вершим дела втемную.

Убитый горем эмир что было силы хлопнул себя кулаком по колену.

– Что за времена! – воскликнул он. – Совсем недавно каждый мой шаг расценивался в Аранском государстве как великое событие, а сейчас дюжина каких-то выскочек ежеминутно отравляет мне жизнь.

– Не следует падать духом и терять голову, – сказал Тохтамыш, желая успокоить эмира. – В ответ на действия надо отвечать действиями. Письмо похищено, теперь ничего не поделаешь.

Эмир посмотрел на Хаджиба.

– Ты смог бы узнать голоса этих людей?

– Да, смогу.

– Они допрашивали тебя?

– Нет, не допрашивали.

– Как же ты узнаешь их голоса? О чем они разговаривали при тебе?

– Они говорили по-арабски. Одни предложили убить меня, другие возражали им, считая, что я ни в чем не виноват.

Тохтамыш покачал головой.

– Это хитрость. Ночью в Гяндже арабы боятся высунуть на улицу нос. Кто поверит, что они за городом ограбили гонца халифа? Все подстроено очень хитро. Это дело рук местных бунтарей. Сотни азербайджанцев могут говорить по-арабски. Однако на каком бы языке грабители ни говорили, все равно их можно узнать по голосу. Надо составить список подозреваемых людей, вызвать их под каким-нибудь предлогом во дворец и заставить говорить. Хаджиб в это время будет находиться за занавесом.

Эмир горько усмехнулся.

– Составить список подозреваемых людей и выявить их враждебность ко.мне не очень трудно. А что дальше? Что мы можем с ними сделать? Где у нас сила? Допустим, Низами и Фахреддин – подозрительные люди. Разве мы в состоянии расправиться с ними?

– Если мы не можем расправиться с ними сегодня, такой случай, возможно, подвернется завтра, ибо не вечно все так будет продолжаться. Сегодня у нас нет силенок, завтра – будут. С внешними врагами мы должны быть пока что приветливы и дружелюбны, но внутренним недругам спуску давать не годиться. Кто-то выносит сведения за стены дворца. И здесь виноваты мы, так как сами дали возможность Фахреддину и ему подобным поддерживать отношения с проживающими во дворце рабынями.

Эмир закивал головой.

– Верно! – и, вызвав хадже Мюфида, приказал: – Если мы еще хоть раз услышим, что Дильшад встречается с Фахреддином, я велю привязать тебя ногами к хвосту мула и протащить по улицам Гянджи! Не выпускать ее из гарема до того самого дня, пока она не покинет Гянджу! Ты слышишь? Будешь держать ее под стражей. Пусть живет в твоей комнате. Только смотри, чтобы ее хорошо кормили и одевали. Если она хоть чуть-чуть потеряет в весе, если она хоть немножко подурнеет – виноват будешь ты. Не забывай, мы готовим ее для халифа.

ФАХРЕДДИН И СЕБА

Известие о том, что Дильшад находится под стражей, больше всех обрадовало Себу-ханум.

Прошло несколько дней с тех пор, как Фахреддин получил письмо Себы-ханум, написанное ею от имени Дильшад. Он был крайне удивлен тем, что Дильшад писала: "Найди Себу-ханум, поговори с ней и узнаешь от нее обо всем".

Решив, что с Дильшад приключилось какое-то несчастье, он начал искать случай поскорее увидеться с Себой-ханум. Себа-ханум же, чувствуя это, нарочно не показывалась Фахреддину на глаза, чем стремилась усилить его волнение и распалить желание увидеть ее.

Едва стало известно, что Дильшад в заточении, Себа-ханум решила: удобный момент для встречи с Фахреддином наступил.

Под вечер, облачившись в дорогие одежды, она вышла из дворца. От ее глаз не укрылось, что Фахреддин прохаживается в тени чинар, глядя на ворота эмирского дворца. Себа-ханум как ни в чем не бывало проследовала мимо.

Фахреддин тотчас узнал ее. Вот уже несколько дней он тщетно разыскивал Себу-ханум. В последние месяцы они встречались очень редко, но до молодого человека дошли слухи о ее обиде на него.

Фахреддин начал выслеживать Себу-ханум. Они шли долго по улицам и переулкам города. Фахреддин, упустив из виду, что этот день был четвергом*, никак не мог понять, почему Себа-ханум отправилась в столь далекий путь. Наконец они приблизились к Курдскому кладбищу.

______________

* Прежде в мусульманских странах пятница была нерабочим днем; следовательно, четверг соответствовал нашей субботе.

Себа-ханум вошла в гробницу Шейха Салеха и принялась читать зияретнамэ*.

______________

* Зияретнамэ – молитва святому, читаемая перед поклонением ему у его гробницы или в ином месте.

Фахреддин стоял за ее спиной. Когда она кончила читать молитву, он спросил:

– Себа-ханум, ты часто посещаешь гробницу Шейха-Салеха?

Себа-ханум, обернувшись, изобразила на лице изумление, словно ей было невдомек, что молодой человек шел за ней следом.

– Это ты, Фахреддин? Ты давно здесь?

– С той минуты, как ты вошла в гробницу. Выходит, ты прочла зияретнамэ и за меня.

– Мне неприятно, что мы встретились с тобой здесь. Встреча друзей на кладбище дает мало надежды на счастье.

– Я всегда желал тебе счастья. И я слышал, ты счастлива.

– О каком счастье ты говоришь?

– Неужто девушка, удостоенная чести быть рабыней дочери эмира, считает себя несчастной?! Однако не могу представить,как Джаханбану согласилась расстаться с такой красивой рабыней?!!

– Тебе не понять этого, ибо ты ничего не знаешь о событиях, которые произошли в семье Абульуллы.

– А что случилось?

– Разве ты не слышал о скандальной истории, в которой замешаны Махтаб-ханум и Низами?

– Слышал. Низами отказался жениться на Махтаб.

– Да, отказался. Именно поэтому семья Абульуллы начала притеснять и изводить меня. Они сочли меня виновной в том, что Низами не любит Махтаб-ханум. Впрочем, они не ошиблись. Я не могла допустить, чтобы такой талантливый молодой поэт, как Низами, женился на глупой, ничем не примечательной девице. Эмир Инанч купил меня за большие деньги у семьи Абульуллы, так как вскоре собирается послать в подарок халифу несколько красивых рабынь. Таким образом, удача улыбнулась мне дважды. Во-первых, я избавилась от коварной, жестокой семьи Абульуллы, во-вторых, удостоилась чести жить в будущем во дворце самого халифа. Пусть те, кто ищет девушек покрасивее меня, сделают из этого определенные выводы.

Фахреддин понял, на что намекает Себа-ханум. В его планы не входило раздражать ее.

– Не думай так, Себа, – сказал он. – Никто не может отрицать твоих достоинств, ты красивая, милая девушка. Не случайно такой большой поэт, как Абульулла, держал тебя в своем доме.

Фахреддин не стал говорить об их прежних отношениях и былой любви, как-никак он искал встреч с Себой совсем не для этого.

Себа-ханум вела себя хитро и сдержанно и ни словом не обмолвилась о Дильшад. Она ждала, когда первым заговорит Фахреддин.

– Извини меня, – сказала она, делая шаг к выходу, будто собралась уходить. – Мне очень приятно находиться в твоем обществе, но дочь эмира Гатиба-ханум не может пробыть без меня и часу.

Себа-ханум двинулась к выходу, однако Фахреддин преградил ей дорогу.

– Я получил от Дильшад письмо. Странное письмо! Она советует обратиться к тебе и узнать от тебя все подробности.