Текст книги "Меч и перо"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 47 страниц)

Фахреддин решил, что лучше ему не встречаться с Дильшад. Он был уверен: девушка не сможет держать себя в руках, расплачется и выдаст их тайну. Поэтому он отклонил предложение мюдира Мархаша войти в комнату, где находилась его возлюбленная.

Мюдир пригласил гостей в уютный садик, где все было готово к обеду. Фахреддин принял приглашение, так как путь до дворца Эмина был очень долог.

Гости остались довольны вкусной едой и душистым холодным шербетом. Во время трапезы красивые рабыни услаждали их слух музыкой и пением.

ДЕНЬ "ДЖУЛЮС"

Придя на торжество по случаю восшествия нового халифа Насирульидиниллаха на престол, Фахреддин обратил внимание: султана Тогрула среди хекмдаров Востока не было. Он покинул Багдад накануне приезда атабека Мухаммеда.

Пиршество было организовано на большом каменном балконе нового халифского дворца. Чтобы представить себе его грандиозность, достаточно сказать, что сидящие на одном конце скатерти не могли разглядеть лиц тех, кто сидел на другом.

В дальнем конце балкона на дорогом койре стоял красивый трон, сделанный из золота и слоновой кости. Справа и слева от него стояли двадцать восемь пустых кресел, на которых лежали мягкие бархатные подушки. Трон был не очень высок, – чтобы сесть на него, надо было подняться на две низенькие ступеньки.

Во всю длину балкона поверх ковров была разостлана скатерть, сшитая из мягкой овечьей кожи, секрет выделки которой знали одни только жители Йемена. Каких только яств не было на ней! Вдоль этой скатерти была разостлана другая скатерть, поуже, из шелка, на которой стояли хрустальные графины, позолоченные кувшины и другие причудливые сосуды, наполненные прохладным ароматным шербетом и искянджаби.

Воздух на балконе был напоен запахами шафрана и других пряностей, которыми были приправлены многие блюда.

На балкон вышел халиф Насирульидиниллах, окруженный двадцатью восемью хекмдарами, которые правили восточными государствами, входящими в халифат. Все присутствующие – их было не менее пяти тысяч – разом склонили головы.

Атабек Мухаммед и султан Салахаддин, поддерживая халифа под руки с двух сторон, помогли ему взойти на трон.

Халиф окинул взглядом балкон. Перед ним, скрестив на груди руки, стояли хекмдары Востока.

Он дважды махнул рукой – и гости сели.

– Присаживайтесь и вы! – обратился халиф к хекмдарам, показав рукой на кресла, стоящие возле трона.

Четырнадцать хекмдаров сели справа от халифа, четырнадцать – слева.

Первыми поздравили халифа посланцы иноземных государств, затем к трону приблизились цари Грузии и Армении. Халиф сказал им несколько приветливых слов и заверил, что будет молить Аллаха о ниспослании их народам счастья и богатства.

Была прочитана короткая молитва, после которой все, кто не принадлежал к мусульманской вере, поднялись и прошли в особый зал, где для них были накрыты столы. Согласно шариату, им не дозволялось присутствовать на церемонии передачи халифу "священного наследства", оставленного великим пророком Мухаммедом своим потомкам.

На балкон вышли кази Багдада с небольшим белым узлом в руках и другие высокопоставленные духовные лица.

Гости, хекмдары и даже сам халиф поднялись со своих мест. Началась торжественная традиционная церемония передачи халифу "священного наследства".

Кази Багдада, приблизившись к зеленому коврику перед троном, развернул на нем узел из белого шелка, извлек из него чалму пророка и надел ее на голову халифа.

Все, кто был на балконе, в один голос прокричали "салават" – молитву, прославляющую пророка Мухаммеда.

Кази поднял с коврика ничем не примечательный меч и подвесил его к поясу халифа, затем, обернувшись к присутствующим, провозгласил: – Инна Фатахна лака фатхан мюмина!..*

______________

* Начало суры из корана, в которой говорится о победоносности ислама.

Все снова прокричали "салават". Кази набросил на плечи халифа плащ пророка. Опять раздались слова "салавата".

Кази надел на палец халифа кольцо с агатовым камнем, которое когда-то носил святой пророк, после этого извлек из маленькой шкатулки четки пророка, поднес их к губам и тоже передал халифу.

Халиф простер кверху руки и прочел молитву, восхваляющую всевышнего Аллаха, затем восславил пророка Мухаммеда и объявил о своем согласии возглавить халифат. Вслед за этим он произнес клятву, заверяя, что мусульманские народы будут жить при нем в мире и благоденствии, и обещал править народами по законам священного корана.

Когда халиф умолк, двадцать восемь хекмдаров склонили перед ним головы и тоже поклялись идти путем, указанным им повелителем правоверных, и управлять подданными согласно законам исламской веры.

Халиф спустился с трона и в сопровождении хекмдаров удалился.

Гости сели.

Кто-то громким голосом воскликнул "бисмиллах!" – и пять тысяч голов склонилось над скатертью. На балкон вышли сотни нарядно одетых рабынь с подносами, уставленными всевозможной снедью.

Пиршество началось.

Фахреддин подумал: "Вот почему мой народ живет в голоде и нищете. Двадцать восемь государств безжалостно грабятся, чтобы один человек утопал в роскоши".

Трапеза продолжалась долго.

Наконец раздался громкий возглас: "Эльхамдюлиллах!*-и гости, тяжело дыша, поднялись со своих мест. Опять раздались слова молитвы.

______________

* Эльхамдюлиллах! – Слава аллаху!

Снова на балкон вышли сотни рабынь, на этот раз у них в руках были позолоченные кувшины и тазы.

Вымыв руки, гости прошли в зал для увеселительных представлений. Сюда же явились и гости-иноверцы.

Рабы внесли в зал трон халифа, а рядом с ним поставили кресла для хекмдаров. Это означало, что повелитель правоверных тоже придет позабавиться.

Наконец халиф Насирульидиниллах и хекмдары вошли в зал. Хорезмшах и посол Хиндистана* помогли повелителю правоверных подняться на трон.

______________

* Хиндистан – Индия.

Позади трона поставили две низенькие скамеечки, на которые взобрались две молодые рабыни, как две капли воды похожие одна на другую, – любимые наложницы халифа. У них были дугообразные брови и большие глаза, такие томные и прекрасные, что у всех, кто смотрел в них, захватывало дыхание. Девушки принялись обмахивать халифа большими веерами из страусовых перьев, скрепленных разноцветными шелковыми лентами.

Позади кресел хекыдаров и послов тоже стояли девушки с веерами.

Фахреддин думал: "Халиф сладострастен и падок до женской красоты. Удастся ли мне увезти из Багдада наших девушек? Бедняжки истосковались по родине. Что, если прямо сейчас подойти к нему и попросить дать девушкам свободу?.. Нет, страшно!.. Да и неловко. Рядом с халифом сидит атабек Мухаммед, при нем вовсе нельзя говорить о моем деле".

В зал вбежали тридцать маленьких мальчиков, одетых в кафтаны шафранового цвета, они затеяли смешные игры, забавляя гостей. После них выступали танцовщицы, затем – известные багдадские певицы.

Фахреддин был по-прежнему поглощен своими мыслями.

Когда представление окончилось и гости начали расходиться, к Фахреддину подошел слуга атабека Мухаммеда и сказал, что хекмдар желает видеть посланцев Азербайджана.

Атабек жил тут же, во дворце халифа. Он встретил Фахреддина и его товарищей ласково и приветливо.

– Раз вы потрудились, проделав большой путь из Азербайджана в Багдад, будет неплохо, если вы прославите свои имена. Завтра вам представится такая возможность.Повелитель правоверных будет присутствовать на игре "мяч и чоуган". Азербайджанцы должны принять в ней участие.

Товарищи Фахреддина растерянно переглянулись. Фахреддин же, казалось, только и ждал от атабека этих слов. Участие в игре, задуманной для забавы повелителя правоверных, могло помочь ему в осуществлении его желаний. Кроме того, во дворце Дюррэтюльбагдад он обещал дочерям покойного халифа Мустаршидбиллаха показать свое искусство владения чоуганом.

Поклонившись атабеку, он сказал:

– Если хекмдар позволит, я приму участие в игре.

Глаза атабека Мухаммеда радостно сверкнули.

– Хорошо, тогда я прикажу внести твое имя в список участников. Вот только не знаю, как пойдет у тебя дело, когда ты сядешь на незнакомую лошадь.

– Мы привезли с собой добрых карабахских скакунов, – ответил Фахреддин. – Но я выеду на поле на своем Аладжа.

Поклонившись, он хотел выйти из комнаты, но атабек движением руки остановил его:

– Уж не тот ли это пегий иноходец, на котором ты сражался с Хюсамеддином у деревни Алибейли?

– Да, элахазрет, тот самый.

– В таком случае, должен тебя предупредить: халиф большой любитель лошадей. Если твой скакун приглянется повелителю правоверных, тебе придется подарить его ему.

МЯЧ И ЧОУГАН

Большая площадь была окружена многотысячной толпой. В первых рядах расположились багдадская знать, эмиры, визири, и их семьи. Для иноземных послов и прибывших в Багдад делегаций были отведены особые места.

На небольшом возвышении стоял трон халифа, окруженный креслами, предназначенными для хекмдаров.

По краю площади был протянут толстый канат, и аскеры из охраны халифа с обнаженными мечами следили, чтобы никто из толпы не проникал за него.

В левой части площади собрались участники игры, держа в руках поводья коней. Был среди них и Фахреддин.

Все ждали появления халифа.

Повелитель правоверных вышел в сопровождении хекмдаров из зеленого атласного шатра, стоящего у края площади, и поднялся на трон. Хекмдары сели в свои кресла.

По знаку халифа площадь огласилась звуками десятков рогов. Это был сигнал к началу игры.

Вмиг двести удалых наездников вскочили на коней. Первым с места сорвался жеребец арабской породы, на котором сидел всадник в узком коротком кафтане зеленого цвета. Эго был глава отряда личных телохранителей халифа Убсйда Иби-Хамра. Зеленый цвет его одеяния должен был означать, что игра как бы начата повелителем правоверных.

Жеребец Убейды вихрем понесся по площади. На середине Убейда подбросил вверх кожаный мяч и несколько раз ударил по нему чоуганом. Подскочивший к нему всадник на вороном коне одним взмахом чоугана отнял мяч и поскакал вдоль каната, поддавая мяч чоуганом. Это был один из членов персидской делегации по имени Дивбенд. За ним устремились десятки всадников, размахивая чоуганами.

Над площадью поднялось густое облако пыли, которое росло с каждой минутой, скрывая от зрителей ход игры.

Вот мячом овладел арабский всадник, одетый во все черное. Казалось, уже никто не сможет взять над ним верх. Его поджарый конь не знал усталости. Десятки наездников пытались окружить его со всех сторон, но черный всадник неизменно прорывал кольцо и уходил от преследователей, поддавая мяч концом чоугана.

Атабек Мухаммед, заметив, что Фахреддин со стороны наблюдает за игрой, не принимая в ней участия, начал нервничать. Он решил, что Фахреддин впервые видит столь ожесточенную схватку, струсил и не желает ввязываться в игру.

Одному из персидских всадников удалось отнять у араба мяч. Поддавая его чоуганом, он, как ветер, понесся по площади.

Лошадь под арабским наездником выдохлась и теперь отдыхала, набиралась сил, стоя в стороне.

Персидский всадник не знал себе равных на площади. Его резвый, хорошо выдрессированный конь приводил в изумление зрителей.

Уже невозможно было разобрать масти коней: они все сделались серыми от пыли. Лошади, которые не в первый раз принимали участие в этой игре, сами рвались туда, где в воздухе мелькал кожаный мяч.

Многие игроки часто меняли лошадей. Конь же персидского всадника был неутомим. Временами ловкий перс легонько ударял чоуганом по храпу животного, и конь, оскалив зубы, как дракон, проносился по площади.

– Это чудо, а не лошадь! – воскликнул в восхищении халиф.-Такой скакун может украсить мою конюшню!

Все думали, персидский всадкик останется непобежденным. Но тут в схватку включился худощавый наездник-индус. Пришпорив своего коня, он в один миг догнал персидского джигита, ловко отнял мяч и пронес его на конце чоугана через всю площадь к тому месту, где стоял трон халифа.

– Браво!.. Браво!.. – восторженно закричала многотысячная толпа.

Мячом надолго завладел индусский всадник. Мяч взлетал высоко над площадью и, падая, неизменно ударялся о его чоуган.

Атабек Мухаммед продолжал негодовать, видя, что Фахреддин не вступает в игру: "Трус!..привыкли бунтовать дома, а где надо, не могут показать себя. Нет, слава не их удел. Позор, позор!.. Подумать только, в такой торжественный день ни один человек из государства, управляемого мной, атабеком Джахан-Пехлеваном Мухаммедом, не смог отличиться!"

А Фахреддин в этот момент говорил себе: "Пока не вступят в игру туркестанцы, я не двинусь с места. Надо доказать Алиейи-Уля-ханум, что Туркестан – не самая богатая джигитами страна. Куда им тягаться с азербайджанцами в ловкости! Пусть и Мутарра-ханум убедится, что туркестанцы должны поучиться игре у нас".

Туркестанцы же думали совсем иначе. Они считали, что игра должна завершиться их победой. У них был план: вступить в игру в самом конце.

Между тем, индусский всадник продолжал царить на площади. Джигиты из Хорезма, Хорасана, Балха и других мест безуспешно пытались перехватить у него мяч.

Но вот зрителям показалось, будто на площадь вырвался неудержимый горный поток. Туркестанцы вступили в игру. Мгновение – и мяч от индусского всадника перешел к ним.

Толпа вокруг площади взревела: "Молодцы, туркестанцы!.. Браво, туркестанцы!.. Да здравствуют туркестанцы!.."

Атабек Мухаммед окончательно потерял надежду на то, что Фахреддин вступит в игру. Им овладели тревожные мысли: "Не дай Аллах, халиф узнает, что азербайджанцы не участвуют в состязании! Кто знает, как он истолкует это?.." У него пропал весь интерес к игре. Он хмурился, ерзая в кресле.

Дюррэтюльбагдад, сидевшая рядом с дочерьми покойного халифа Мустаршидбиллаха, также была охвачена смятением. "Ну почему, почему же мой деверь бездействует!?" – терзалась она, сгорая от стыда, не смея поднять глаза на Алиейи-Уля-ханум и Мутарру-ханум, которым она в течение последних дней расхваливала азербайджанцев, говоря: "Их мужество и отвага известны всему Востоку. Недаром их атабека прозвали Джахан-Пехлеваном".

Глядя на Фахреддина, конь которого будто прирос к земле, она едва сдерживала слезы досады.

А туркестанцы безраздельно властвовали на площади. Кожаный мяч принадлежал им одним. Толпа продолжала приветствовать их восторженными возгласами: "Да здравствуют туркестанцы!"

– Проклятие Фахреддину!.. – скрежетал зубами атабек Мухаммед. – Каким немощным, ничтожным народом я правлю! Какой я после этого хекмдар!..".

Повелитель правоверных увлекся захватывающим зрелищем. Надо сказать, все багдадские халифы увлекались игрой "мяч и чоуган". Всадники, отличившиеся в этой игре, всегда удостаивались щедрых наград.

Любуясь ловкостью туркестанских джигитов, халиф Насирульидиниллах уже думал, чем бы их наградить.

Вдруг внимание зрителей привлек молодой пригожий всадник на пегом коне, который, сорвавшись с места, сделал круг по площади и врезался в группу туркестанских удальцов.

Атабек Мухаммед узнал Фахреддина.

Всадник на пегом карабахском иноходце овладел мячом и, поддавая его чоуганом, помчался в другой конец площади, Наперерез ему бросились туркестанцы на свежих лошадях, но Фахреддин резко свернул в сторону, ловко играя мячом в воздухе.

Зрители слышали, как он голосом управляет конем: "Направо, Аладжа!.. Вперед, вперед!.. Аладжа, наддай!.."

Пегий иноходец, как молния метался по площади.

Борьба Фахреддина с туркестанцами продолжалась более чеса. Уже кони всех всадников выбились из сил, лишь одна Аладжа оставался резв и свеж, как прежде.

Халиф не сводил восторженных глаз с карабахского скакуна.

Атабек Мухаммед то и дело хвастливо восклицал, обращаясь к сидевшим рядом хекмдарам:

– Азербайджанец!.. Мой подданный!.. Герой!.. У этого народа славная история. На их земле со времен Мидии родятся бесстрашные богатыри!

Дюррэтюльбагдад, пораженная лобкостью и отвагой своего деверя, была бесконечно счастлива.

Алийеи-Уля-ханум и Мутарра-ханум также не могли сдержать восторженных возгласов. Оборачиваясь к сидевшим рядом знатным ханум, они приговаривали:

– Это наш близкий знакомый!.. Мы сидели с ним за одним столом!..

Туркестанцы были бессильны отнять у Фахреддина мяч. Их кони выдохлись и по одному покидали площадь.

Близился заключительный этап игры. По правилам, в конце должна была начаться общая схватка. Тот, кому удавалось до сигнала удержать при себе мяч, провозглашался победителем. Фахреддин, видя, что наступил решающий момент, ударил чоуганом по мячу, посылая его вверх и, пришпорив лошадь, метнулся к тому месту, где он должен был упасть.

Множество коней с оскаленными мордами, храпя и тяжело дыша, мчались на карабахского скакуна.

Плотное облако пыли над площадью мешало зрителям следить, как проходит борьба за мяч.

Время от времени слышались возгласы атабека Мухаммеда и Дюррэтюльбагдад: "Направо, Аладжа!.. Налево, налево!.. Аладжа, вперед!.. Аладжа, Аладжа!.."

"Как там мой азербайджанский герой? – думал охваченный азартом и волнением атабек Мухаммед. – Что происходит за облаком пыли?.."

Дюррэтюльбагдад и дочери покойного халифа Мустаршидбиллаха тоже терзались в неведении.

Заключительная схватка продолжалась более получаса.

Вот опять над площадью раздались громкие звуки рогоз, возвещающие об окончании игры. Однако густая пелена пыли не давала что-либо разглядеть. Все вытягивали шеи, желая поскорее узнать, кто победитель.

Всадники покидали площадь.

Фахреддин направил коня к возвышению, на котором стоял трон, спеша положить к ногам халифа кожаный мяч и приветствовать повелителя правоверных.

Когда атабек Мухаммед увидел в руках Фахреддина мяч, с его уст невольно сорвались слова:

– На свете нет Турана* – есть Азербайджан!

______________

* Туран – мифическая, несуществующая родина тюркоязычных народов, легендой о которой пантюркисты всех времён пользовались для одурманивания тюркоязычных народов националистическим угаром.

Под завистливыми взглядами двадцати семи хекмдаров Востока Фахреддин спешился и, положив к подножию трона халифа мяч и чоуган, низко поклонился.

– Слава тебе и твоему коню! – сказал повелитель правоверных.

– Мы привезли этого карабахского иноходца в подарок светлейшему халифу. Я принял участие в сегодняшней игре,чтобы испытать его резвость.

Лицо халифа просияло.

– Благодарю за подарок! Награда ждет победителя. Пусть герой из Азербайджана сам скажет, что он желает. Я все исполню!

Фахреддин опять низко поклонился.

– Ваш покорный слуга просит помочь вернуться на родину девушкам, которые были увезены в Багдад из Азербайджана.

– О каких девушках ты говоришь? – удивленно спросил халиф.

– Я имею в виду девушек, присланных в подарок покойному халифу Мустаршидбиллаху.

Насирульидиниллах, подозвав Асэфа, приказал:

– Сегодня же передать в распоряжение азербайджанцев девушек, которые были увезены с их родины!

Фахреддин с поклоном отошел. К нему приблизился атабек Мухаммед и поцеловал в лоб.

– Я горжусь тобой, Фахреддин!

Хекмдар с минуту молча смотрел на него. Лицо Фахреддина напомнило ему лицо далекой Гёзель. Мысли перенеслись в деревню Пюсаран, где росли его сыновья.

Фахреддин, Дюррэтюльбагдад и дочери покойного халифа Мустаршидбиллаха направились к реке, где их ждал большой, парусник халифа, чтобы доставить в квартал Харбийе.

Жители Багдада выходили из домов, желая взглянуть на джигита из Азербайджана, бросали к его ногам цветы и выкрикивали приветствия.

Толпа на берегу Тигра не расходилась до тех пор, пока парусник, увозивший героя дня, не скрылся из виду.

Спустя три часа влюбленные, которые много лет томились в разлуке, сидели рядом на балконе дворца Дюррэтюльбагдад.

Вечерний ветерок, принесший желанную прохладу, разбросал волосы Дильшад по груди Фахреддина.

Солнце быстро катилось к горизонту, прячась за развалины Медаина, стараясь поскорее оставить влюбленных наедине.

Дильшад нежно обняла друга и, прильнув губами к его губам, прошептала:

– Я любима, я свободна, я счастлива!..

МЕЧ И ПЕРО

Возвращение героя Фахреддина из Багдада было отмечено народом Северного Азербайджана как большой национальный праздкик.

Едва его отряд переехал Худаферинский мост, у копыт лошади Фахреддина были зарезаны сотни жертвенных баранов. Девушки вплетали цветы в гривы коней. Родные и близкие сорока молодых пленниц, которых он вызволил из неволи, пришли встречать их к самому Араксу.

Весь народ Северного Азербайджана, ликуя, приветствовал славного героя.

Когда Фахреддин покидал Гянджу, его сопровождало всего двадцать человек, а сейчас он подъезжал к столице Арама, сопровожаемый тысячами всадников.

На тахтреванах, в которых ехали освобожденные девушки, шелком было вышито: "Да здравствует герой Азербайджана Фахреддин!"

Тахтреван Дильшад был окружен друзьями и родственниками Фахреддина.

Жители Гянджи, от мала до велика, вышли на берег Гянджачая, где был разбит шатер, в котором находились Низами, Рена, их сын Мухаммед и Мехсети-ханум.

Отряд Фахреддина, перейдя мост, подъехал к шатру, перед которым Фахреддин спешился. Он поцеловал руки Мехсети-ханум и Рены, обнял Мухаммеда, затем расцеловался с Ильясом.

Мехсети-ханум со слезами счастья на глазах воскликнула:

– Да будет благословен союз меча и пера! Мне кажется, я помолодела на сорок лет. Как это прекрасно – жить! Может ли поэт не воспеть свой народ в радости?!

В толпе звучала музыка, слышались возгласы: "Да здравствует победитель!" И вдруг все смолкло. Глаза гянджинцев устремились на Низами. Люди ждали, что скажет поэт.

Низами поднялся на большой камень и, обращаясь к толпе, заговорил:

– Народ Азербайджана! Есть сила, перед которой отступают гнет и деспотизм владык – героизм сынов народа. Гнет и деспотизм оскорбляют достоинство нации, но в то же время они оттачивают оружие борьбы героев, закаляют их волю к победе и порождают в их сердцах непримиримую ненависть к тиранам. Люди рождаются и умирают, но история народа и его национальное величие – это драгоценность, которая неподвластна тлену. Алмаз и в земле и в мастерской ювелира остается алмазом. Нам ли не знать, что такое иноземное иго?.. Захватчики всегда стремились унизить наш народ, стереть с карты Востока нашу страну. Но есть люди, еще более подлые, чем иноземные каратели, – это те, которые отрицают величие своего народа. Мы не должны забывать, что внутренний враг не менее опасен, чем внешний. Азербайджан не раз восставал против угнетателей, порой побеждал, порой оказывался побежденным, но борьбы не прекращал. Поражения не должны лишать нас веры в победу. Азербайджанцы всегда были свободолюбивы и непримиримы к тем, кто стоял на их пути к счастью. Наш народ свято чтит свою культуру и свое национальное достоинство. Сегодняшний праздник придаст нам силы в нашей борьбе, а для людей искусства он послужит источником вдохновения. На родину возвратился славный герой! Его подвиг будет вдохновлять меня, когда я буду писать о героической истории моего народа. Народ, который родит героев, непобедим. Наш Фахреддин вырвал из клети рабства сорок дочерей Азербайджана, которые были осуждены на жизнь, полную унижений и позора, во дворцах сластолюбивых халифов. Слава мужеству и доблести Фахреддина! Я верю, что юноши, которые здесь присутствуют, будут брать с него пример.

Мехсети-ханум поднялась в тахтреван, где сидела Дильшад. Низами и Фахредин сели на коней, и процессия двинулась в город. Мимо развалин дома хатиба Гянджи, через площадь Ме-лик-шаха они подъехали к тому месту, где прежде стоял дворец эмира Инанча.

Дильшад, выглянув из тахтревана, не поверила своим глазам: на месте дворца громоздились груды камней, из которых кое-где торчали закопченные колонны. Прижавшись головой к груди Мехсети-ханум, она взволнованно прошептала:

– Да, это не сон, я на свободе...

Старая поэтесса погладила ее волосы.

– Я все понимаю, девочка. Но помни, свобода сама не приходит, ее завоевывают. А для этого нужны и сила рук, и сила ума. А потому да здравствуют меч и перо!

ВО ДВОРЦЕ БАГИ-МУАЗЗАМ*

______________

* Дворец Баги-Муаззам был построен во времена индийских, императоров недалеко от Экбатаны (Хамадана),

Благодаря ловкости Себы-ханум атабеку Мухаммеду стало известно, что в Багдаде Гатиба встречалась с султаном Тогрулом, Захиром Балхи и Камаледдином, и они приняли решение убить Фахреддина, сыновей Гёзель и поэта Низами. Узнав, что в Гянджу из Багдада были посланы три человека, которым было поручено организовать убийство Низами, хекмдар пришел в ярость: смерть поэта могла стать причиной нового восстания в Северном Азербайджане.

Атабек Мухаммед, получив накануне своего отъезда из Хамадана в Багдад на торжество "джулюс" письмо от Себы-ханум, тотчас отправил в Багдад гонца с письмом к жене, в котором наказывал: "Ни в коем случае не советую тебе приезжать в Хамадан. Ты должна остановиться во дворце Баги-Муаззам, который находится в двух ферсахах от нашей столицы. Воздух эйлага пойдет на пользу твоему сыну".

Категорический тон письма напугал Гатибу, и она, не посмев ослушаться мужа, остановилась во дворце Баги-Мааззам.

Ей казалось, что атабек, возвращаясь из Багдада, непременно зайдет за ней. Однако этого не случилось: атабек вернулся в Хамадан без нее.

Мелеке не на шутку встревожилась. Как узнать, что у атабека на уме? Что он замышляет? Она потеряла покой и наконец решила отправить в Хамадан Себу-ханум, не подозревая, что та как раз и является виновницей ее заточения. Как всегда, Гатиба верила в удачливость ловкой, хитрой рабыни. Сейчас она больше, чем когда-либо, нуждалась в ее таланте.

Мелеке вызвала к себе рабыню.

– Милая Себа, – начала она ласково, будто обращалась к любимой сестре, – ты должна без промедления ехать в Хамадан.

– В Хамадан?! Зачем?

– Я не знаю, что затевает атабек.

– Понимаю, но разве он не спросит, зачем я приехала?

– Ты поедешь не одна, возьмешь с собой маленького Гютлюга. Скажешь атабеку, мальчик соскучился по нему.

– Не представляю, как мне удастся выполнить ваше поручение.

– Неужели те поручения, которые ты выполняла до сих пор, были легче?

Себа-ханум ничего не ответила, однако Гатиба отлично поняла, о чем она думает. Ясно, рабыня ждала награду.

Мелеке вынула из шкатулки красивое жемчужное ожерелье и повесила его на шею Себы-ханум.

– Я купила это в Багдаде специально для тебя.

Но Себа-ханум не торопилась выражать свой восторг.

– Я молю Аллаха, пусть он пошлет долгой жизни моей щедрой госпоже, промолвила она сухо.

Гатиба не могла не заметить ее недовольства.

– К этому ты получишь сто золотых, – поспешила сказать она. – А если ты привезешь из Хамадана хорошие вести, я дам еще четыреста.

Мелеке положила перед Себой-ханум мешочек с динарами.

– Смею ли я отказаться?.. Но разве я служу моей мелеке только ради наград? Упаси Аллах!.. Неужто я такая бессовестная?! Или мелеке не имела возможности убедиться в моей преданности?

Гатиба промолчала, негодуя в душе: "Распутная девка! Ты всегда пользовалась затруднениями в моей жизни и грабила меня. Погоди, пусть все образуется – я велю содрать кожу с твоих пяток, не быть мне Гатибой, дочерью эмира Инанча. Возомнила о себе!.. Думаешь, ты хитрее всех, все можешь? Я способна проучить сотню таких хитроумных, как ты. В одном мне не перещеголять тебя – в распутстве. Что поделаешь, на это я не способна".

Себа же, потупив глаза, посмеивалась про себя над мелеке:

"Вот ты и в западне! Теперь тебе не вырваться из моих рук! Твоя участь была решена уже тогда, когда ты за три тысячи серебряных дирхемов купила меня у жены Абульуллы. Разве тебя кто-нибудь принуждал? Сама по своей воле полезла в беду. Есть ли женщины глупее, чем ты?.. Не думаю. У тебя в голове не мозги, а солома. Простофиля, раскрыла мне все свои тайны! Что мне желать большего?! Я не знаю ни одной умной девицы, выросшей в богатой и знатной семье. Недаром сказочники рассказывают, что дочери падишахов влюбляются в пастухов и плешивых дурачков. И ты еще воображаешь будто у тебя есть ум?.. Не быть мне Себой, если все эти драгоценности, которые ты нацепила на себя, не станут моими. Я грабила твоего отца, граблю тебя, начала грабить твоего мужа. Теперь он мой, а не твой!"

Мелеке, вся во власти злобных чувств, вскинула голову и гневно бросила:

– Что ж, посмотрим!

Себа-ханум, поняв ход ее мыслей, ответила в тон ей:

– Посмотрим, посмотрим!

Рано, утром перед воротами дворца Баги-Муаззам остановился тахтреван. Отряд конных всадников, которым предстояло сопровождать в столицу Себу-ханум и маленького Гютлюга, ждали последних распоряжений Гатибы.

Наконец, мелеке и ее маленький сын показались в воротах.

Поцеловав Гютлюга, Гатиба посадила его в тахтреван. Следом поднялась Себа-ханум.

Тахтреван двинулся в путь.

На закате Себа-ханум подъезжала к дворцу атабека. Увидев у ворот большую толпу аскеров, она подумала, что случилось какое-то происшествие. Так и оказалось: минуту спустя стражники атабека выволокли из ворот дворца связанных Захира Балхи и Камаледдина.

Себа-ханум торжествовала: итак, письмо, которое она тайно послала из Багдада, попало по назначению, и атабек поверил ему.

"Я чувствую, что приехала вовремя. То, о чем нельзя было написать в письме, я расскажу атабеку лично при встрече. Захир Балхи и Камаледдин в тюрьме. Прекрасно! Однако это значит, что жизнь Хюсамеддина тоже под угрозой. Это меня не устраивает. Я не хочу, чтобы его голова попала под меч атабека. Фахреддин, обманув меня, уехал из Багдада в Азербайджан с Дильшад. Лжец! В Багдаде он говорил, будто забыл Дильшад, любит меня и женится только на мне. Если бы он сдержал слово, жизнь Хюсамеддина была бы не нужна мне. Но Фахреддин перехитрил меня. Ему были нужны только тайны, которыми я владела. Нет, Хюсамеддин и его любовь еще пригодятся мне".

Себа-ханум твердо решила на первом же свидании с атабе-ком сделать все для спасения жизни Хюсамеддина.

Сразу же по приезде она заперлась в своей комнате и начала прихорашиваться. Прежде всего она натерла свое тело дорогими благовониями, затем облачилась в парчовое платье и надела на себя все свои драгоценности, – их было столько и они так сверкали, что, когда она встала перед зеркалом, ей пришлось зажмуриться.

Себа долго разглядывала себя в зеркале, проверяя силу своих чар.

"Есть красивые женщины, внешность которых не притягивает, а, наоборот отталкивает, гасит в мужчинах желание,– размышляла она. – Я не из их числа, я не только красива, но и притягательна. Уж от меня добыча не уйдет. Да, я и хороша, и соблазнительна. Кроме того, я считаю себя искусным лекарем, который безошибочно распознает недуг мужчин. Я хорошо знаю, какие женщины могут понравиться тому или иному мужчине, и что этого мужчину особенно привлекает в женщинах. Мне известно, что женщина никогда не овладеет сердцем мужчины с помощью одной красоты. Обаяние – вот самое сильное оружие женщины. У каждого мужчины свой вкус, как у каждой женщины свой нрав. Мало ли на свете красивых и мужественных юношей, которые женятся на дурнушках? Что же касается меня, я не только красивая и обаятельная женщина, но и ловкий, удачливый купец, умный, хитрый, смекалистый торговец. Больше того, я чародейка, которая умеет по глазам покупателей отгадывать, какой товар нужен им. Мужчин нельзя мерить одной меркой: один любит то, другой – это. Например, поэты обожают в женщинах природную красоту, которая не нуждается в украшениях и нарядах. Я как раз обладаю такой красотой. Есть умники, которые, встречаясь с женщиной, хотят непременно блеснуть своими знаниями и заводят разговор, скажем, о философии. Что ж, с такими я могу быть настоящим философом. Встречаются сердцееды, любящие порисоваться перед девушкой,– их я тоже могу мигом прибрать к рукам, превратившись в жеманную, неприступную красотку. Для мужчин же, питающих слабость к пышно разодетым красавицам, у меня также есть капкан – драгоценности и наряды, какими обладают немногие женщины Востока. Если говорить об атабеке, – ему нравятся и очень красивые, и очень нарядные женщины. Мелеке не смогла подобрать ключ к его сердцу, зато это удалось сделать мне. Что бы делали хекмдары, женатые на скучных, злых мелеке, если бы в их дворцах не жили такие рабыни, как я? Я – истинная женщина, а мелеке – кукла, которая давно надоела".