Текст книги "Викинг"

Автор книги: Максим Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Перстень был неприятно поражен, когда охранники тормознули фургон и продемонстрировали ему отловленного соглядатая. Времени для того, чтобы во всем разобраться, было минут десять – слишком мало для обстоятельного разговора по душам. Но нестись сломя голову на встречу, находясь под колпаком у ментов, было бы чистым самоубийством.

– Мальчик, если ты не хочешь, чтобы тебя заставили жрать собственные потроха, будь умницей и ответь на кое-какие вопросы. Например, ты, случайно, не мент?

– Нет! – ответил не пленник, а один из людей Перстня.

– Откуда ты знаешь?

– Так менты с такими штуками не ходят! – и Перстню продемонстрировали изъятую у парня заточку.

– Отлично. Выпотрошите из него остальное, – облегчено вздохнув, Илья Самойлович шагнул к машине.

Он выяснил главное – это не милиция присела на хвост, а местные уголовники. Кто конкретно – его ребята выяснят, времени у них хватает. После этого останется только сообщить кому следует, и оборзевшим уркам мигом обломают рога.

Тем временем ребята Перстня благополучно выяснили, кому именно следует обламывать рога. Они были немножко разочарованы: не успели войти во вкус, а парень уже выложил все, что знал. Соглядатая прикончили его же собственной заточкой. Еще один любитель красивой жизни отправился искать ее в мир иной.

* * *

Погожим субботним днем жители Глотова отмечали двухсотсемидесятилетие со дня основания своего города. Сколько лет на самом деле исполнилось Глотову, никто точно не знал. Да это и не имело значения. Просто, когда вместо одной большой Родины у россиян оказалось множество малых, численно равных количеству начальников местного значения, срочно потребовалось взамен одного всенародного праздника придумать повод для своих, как сейчас говорится, региональных торжеств. И такой повод нашелся, даже особо искать не понадобилось. День города – что еще может быть ближе и понятнее его жителю?

По случаю грандиозных торжеств Глотов преобразился к лучшему с такой поспешностью, которая была бы чрезмерной даже при ловле блох. В два дня город помыли, почистили, кое-как покрасили, а местами и озеленили. Глотов стал напоминать старуху, собирающуюся на первое свидание по брачному объявлению в газете и покрывшую себя гримом, пудрой, помадой так густо, что косметика могла осыпаться при первом же резком движении. Какое счастье, что старуха уже не способна на резкие движения. Какая радость, что в эти дни Глотов обошли стороной проливные дожди, сильные ветры и прочие природные неурядицы, способные смыть наведенный лоск, обнажив истинную довольно унылую физиономию города.

В день праздника Глотов сиял, слово начищенный пятак. Повсюду висели транспаранты, все, как один, подтверждающие слова известной песни: «… много алой у нас материи». Надписи на кровавого цвета полотнищах: «Да здравствует наш замечательный город!» и «Слава жителям нашего города!» будили воспоминания о сравнительно недавних временах. Не хватало только: «Народ и мэрия – едины».

Из понатыканных там и сям динамиков вырывалось нечто нечленораздельное, но очень бодрое и по шуму не уступающее реву Ниагарского водопада, и одуревшие от этой какофонии голуби сбивались в стаи и синими облачками носились над улицами. Короче, все говорило о празднике.

Викинг в этот день тоже решил немного расслабиться – просто пройтись по улицам, никого не выслеживая и ни за кем не охотясь. Но привычка во время отдыха обязательно заговорить о деле все же взяла свое, и он поинтересовался у шагающего рядом Белова:

– Ну как, рэкетиры по-прежнему не дают покоя?

– Понимаешь, наведываются они немногим реже, чем раньше, но ведут себя совсем по-другому. Еще недавно они держались, как хозяева. Ну, знаешь: дверь ногой открыть, секретаршу за разные интимные места пощупать, послать всех куда подальше. Теперь все иначе. Ведут себя тихо и уже не столько требуют, сколько просят. Можно, сославшись на материальные проблемы, заплатить меньше положенного. И они берут, что дают. Честное слово, мне даже дышать легче стало.

– То ли еще будет, – проронил Викинг, но продолжать беседу в том же духе не стал. Он уже выяснил то, что хотел, и решил переменить тему.

– Ты посмотри, какие девушки кругом, – восхищенно сообщил он Белову.

– Так ведь кругом, а не рядом. Да и не то все это. Вот я недавно встретил одну! Представляешь: ноги прямо из ушей растут, – сообщил Белов, питавший слабость к очень длинноногим, высоким дамочкам.

– Как это? – деланно изумился Викинг. – Одни ноги и уши, и больше ничего!? Достойный экземплярчик.

– Да ну тебя, – возмутился Белов. – С тобой невозможно говорить о женщинах.

– А ты и не говори. Тем более, что к невесте собираешься.

– Сам же первый начал. И о чем же еще говорить мужикам, даже идя на встречу с любимой женщиной.

Со Светланой Белов встречался почти два года, и столько же велись разговоры о свадьбе. Но мешал проклятый бизнес. Сначала Георгий налаживал свое дело, затем убеждался, что не прогорит, теперь вот разбирался с вымогателями. Он твердо решил вступать в брак только имея некоторое состояние. Плодить детей, чтобы потом держать их впроголодь, Георгий отказывался в принципе.

Невеста терпеливо ждала, ограничиваясь регулярными свиданиями. Иногда Светлана загоралась идеей познакомить Глеба с какой-нибудь своей подружкой, и тогда Белов прихватывал с собой Викинга. Впрочем, сегодня никаких подружек не предвиделось. Просто, когда Глеб позвонил Белову и предложил пройтись, поглазеть на праздничные мероприятия, тот уже готовился к встрече с невестой, но отказывать другу не стал.

Приятели не спеша шли по городу. Времени хватало, и было приятно хоть на время отвлечься от постоянной спешки и суеты. Но судьба, видимо, решила, что раз уж Викинг принялся искать приключений на свою голову, то некоторую порцию он должен получать постоянно, независимо от того, хочет он этого или нет. Им навстречу двигались четверо парней, приблатненный вид которых заставлял прохожих обходить их стороной. На одном из парней была майка с выведенной огромными буквами надписью «жизнь – дерьмо».

– Интересно, а что же он может предложить лучше жизни? – вполголоса поинтересовался Викинг у Белова.

Увы, у парней оказался обостренный слух, а также безнадежно больное самолюбие.

– Ты чего здесь базаришь, кот помойный? – злобно спросил один из них, бесцеремонно ухватив Викинга за плечо.

– Да вот думаю, что жизнь в дерьмо превращают такие ублюдки, как ты.

– Если бы не менты, я бы тебя, паскуда, здесь и похоронил, – исходя злобой и слюной прошипел обладатель расписной майки.

Действительно, в связи с праздником по улице расхаживало непривычно много людей в форме. Но Викинг не собирался прикрываться их присутствием. Он решил достойно рассчитаться за оскорбления, и не словами, поскольку словами этих ублюдков не проймешь, наоборот, только раззадоришь, а более понятным для них способом.

– Стой здесь, – приказал он Белову, а своему обидчику предложил. – Пойдем поговорим.

И удовлетворенно заметил, как тот ошарашенно захлопал глазами. Шакалья порода: всегда готовы наброситься на слабого, беззащитного, а стоит встретить достойный отпор – сразу в кусты. Но сейчас убогий критик жизни зашел слишком далеко, и давать обратный ход было поздно. К тому же он располагал значительной поддержкой.

Викинг успел заметить, что тыльные стороны кистей рук у всех четверых неестественного зеленовато-желтого цвета и слишком утолщены, что придавало руке сходство с каким-то первобытным оружием вроде дубинки или палицы. Значит, лень было ребятишкам осваивать какой-нибудь из видов единоборств, а терроризировать окружающих очень хотелось. Вот и вкололи под кожу парафин.

Неподалеку Глеб разглядел подходящую подворотню, благо этого добра в Глотове хватало, и указал на нее своему противнику:

– Пошли.

Едва они скрылись от людских глаз, тип в майке без предупреждения ударил, целясь Викингу в челюсть:

– Получай, сука!

Викинг на лету перехватил кулак раскрытой ладонью, сжал изо всей силы и, услышав громкий хруст, отпустил то, что от кулака осталось. Его противник скорчился от боли, баюкая искалеченную кисть. Как и следовало ожидать, трое дружков оказались тут как тут. Они бросились вперед одновременно с ударом кулака, рассчитывая добивать, преимущественно ногами. Вой лидера несколько сбил атакующий порыв и сильно поколебал уверенность в том, что четверо одного всегда затопчут. Несколько выверенных ударов Викинга надолго убедили двоих из них в обратном. Впрочем, убедили они и третьего, но не в виде собственных крайне болезненных ощущений, а на чужом опыте. Глядя, как его приятели один за другим отправляются в долгую отключку, он попытался дать деру. Викинг ухватил беглеца за шиворот, развернул и почти ласково спросил:

– Деточка, хочешь я научу тебя летать?

Тот, даже не помышляя о сопротивлении, выдавил из себя что-то, отдаленно напоминающее «нет».

– Не хочешь, – с заметным сожалением сказал Викинг, – а придется.

Отправив парня в свободный полет, он повернулся к так и не успевшему ничего предпринять Белову:

– А ты как здесь оказался? Я же объяснил тебе, где меня ждать.

– Они, значит, все за тобой припустили, а я должен в сторонке прохлаждаться! – возмутился Георгий.

– Ага, а потом бы явился к любимой женщине с бланшем под глазом.

– Елки-палки, пошли скорее, а то опоздаем. – опомнился Белов.

Но они успели. Опоздала, как и следовало ожидать, представительница прекрасной половины человечества. Чмокнув Белова в щеку, Светлана критически посмотрела на Викинга и со вздохом заметила:

– Полесов как всегда в своем репертуаре. Один, как перст.

– Почему один? Вот, жениха тебе приволок. Посмотри, какой классный мужик, – Викинг похлопал по плечу Белова.

– Глеб, не паясничай. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Понимаешь, есть одна забавная особенность касательно того, как женщины выходят замуж. Первыми это умудряются сделать неказистые замухрышки, всякие малосимпатичные особы. А знаешь почему? Не потому, что отбоя от мужиков нет – совсем наоборот. Боятся, что упустят птицу счастья супружеской жизни, и соглашаются на первое же предложение. А красавицы больно привередливы, годами выбирают, все ждут своего принца. Порой до тридцати лет и больше в девках засиживаются.

– Ну, насчет девок – это ты слишком, – уточнил Викинг.

– Не надо все понимать буквально. Я же образно говорю, – слегка покраснев, возразила Светлана. – Так вот. Ты, Глеб, словно красна девица, все ждешь, когда к тебе в руки принцесса свалится.

– Да нет, принцесса – это слишком. Хватит с меня и графини, скромно ответил Викинг. – К тому же солидные женщины меня всерьез не принимают. Говорят, слишком молод.

Действительно, если не всматриваться в глаза, Викингу можно было дать не больше двадцати лет, хотя ему уже исполнилось 25. А казалось, что серьезные занятия боевой системой берсерков должны были наложить на его лицо совсем другой отпечаток.

– Это ты женщин всерьез не воспринимаешь, – запальчиво возразила Светлана и в чем-то была права.

– Ладно, Светлячок, оставь парня в покое, пусть себе делает, что хочет, – примирительно сказал Белов.

Забыв о легкой пикировке, они двинулись по залитому ласковым солнцем городу, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на выступления музыкантов, артистов, циркачей. Поблуждав пару часов, они завернули к летнему кафе, чьи столики были расставлены на террасе под навесом. За одним из них в гордом одиночестве сидела молодая девушка. Может, она и не подходила по каким-то параметрам на роль финалистки конкурса красоты – объему груди или готовности выпорхнуть в одном купальнике на сцену, где тебя пожирают сотни глаз дорвавшихся до лакомого зрелища оглоедов, – но Викинг буквально утонул в исходившей от нес ауре очарования. Все же он нашел в себе силы подшутить над внезапно нахлынувшим чувством.

– Светка, графиня! – сообщил он трагическим шепотом.

Та сориентировалась на удивление быстро подошла к столику и спросила у девушки:

– У вас свободно?

– Да, – удивленно ответила та.

Ведь в кафе были не заняты три или четыре столика. Светлана вернулась к до сих пор не сдвинувшемуся с места Викингу:

– Пошли, там свободно. Вот мужики, буквально все приходится за них делать.

Она посадила Викинга напротив очаровательной незнакомки. Стараясь не слишком досаждать ей надоедливым взглядом, Викинг осторожно любовался красавицей. Именно любовался, а не рассматривал оценивающе, изучая отдельные черты лица. Он, обычно столь внимательный к деталям, даже через час после знакомства затруднился бы сказать, какой у нее цвет глаз.

Белов сходу приволок шампанского, и после недолгих уговоров девушка присоединилась к их компании. За первым бокалом и познакомились. Звали прелестницу Дашей. Девушка, немного смущалась, оказавшись среди новых людей. Даже шампанское не сделало ее более раскованной. А Светлана нарочно не стремилась поддерживать разговор, заполняя лишь слишком затянувшиеся паузы.

Волей-неволей Викингу пришлось взять инициативу в свои руки. Благо, забавных историй за время работы в НИИ Глеб узнал предостаточно. Окончательно ледок настороженности растаял после того, как он рассказал о бригадире ремонтников, прикидывавшем, как лучше всего реконструировать институтскую тягу. Походив по лабораториям, матерый мужик с сизой, от нерушимой дружбы с сорокоградусной, физиономией искренне возмущался:

– Во люди устроились. Куда ни зайдешь – один из бутылочки в бутылочку воду переливает, другой в тетрадку что-то пишет, третий на компьютере стучит. Ну никто по-нормальному не работает. Одни бездельники. И еще за это деньги получают.

– Да, у нас до сих пор многие считают, что работа – это когда потеешь, – улыбнулась Даша.

Голос у нее был нежный, мягкий, словно мех шиншиллы. И тут Викинг насторожился. Видимо, активное общение с необремененной предрассудками Леной сделало его излишне мнительным в отношении лучшей половины человечества, и в мозгу зародилась ужасная мысль, отозвавшаяся ледяным холодом в груди.

– Скажите, а чем вы занимаетесь? – спросил Глеб чуть ли не впервые в жизни дрогнувшим голосом. «И почему вы сидели в гордом одиночестве, словно в ожидании клиента?» – добавил он мысленно.

– Учусь, – просто ответила Даша. – Я студентка.

У Викинга немного отлегло от сердца. Хотя по-прежнему было непонятно, почему такая девушка оказалась здесь без кавалера. А может она одна из тех, которые по словам Светланы, согласны не меньше, чем на принца? Глеб нахмурился. Почему человек, вместо того чтобы безмятежно наслаждаться своим счастьем, начинает изводить себя дурацкими мыслями?

– Георгий, – словно о чем-то вспомнив, воскликнула Светлана. – Мы же должны через 10 минут быть у моих родителей.

Белов с детства не обладал актерскими задатками. Еще слава Богу, что он не стал вслух удивляться словам своей невесты. Однако его вид красноречиво говорил, что о визите к родителям он слышит впервые. Парочка резко засобиралась, и Глеб с радостью заметил, что Даша пока не думает следовать их примеру. Но, оставшись вдвоем, они довольно быстро ощутили, что столик в кафе – не самое лучшее место для душевного общения двух ощутивших взаимное притяжение людей.

– Надоело сидеть, может, пойдем отсюда? – предложила Даша.

Викинг с готовностью поднялся. Не сговариваясь, они двинулись прочь от центральной улицы – туда, где было меньше всего народу. И неизвестно еще, кто кого направлял по этому курсу – Глеб девушку или она его. При этом они что-то говорили друг другу, но это не имело особого значения. В принципе, один из них мог изъясняться на хинди, а другой на языке индейцев племени ирокезов – их общение от этого не стало бы менее захватывающим. Ведь главными были не слова, а совсем другое.

Как-то незаметно влюбленные вышли к реке, но не к центральному пляжу, где сейчас зеваки наблюдали за любителями поплескаться в холодной воде и хорошо подогретыми изнутри гражданами, а к обрывистому, поросшему редкими кустиками берегу, где не было ни души. Солнце, клонившееся к закату, уже цеплялось нижним краем диска за верхушки деревьев видневшегося на том берегу леса. С реки, пуская по поверхности воды легкую рябь, время от времени совершал набеги ветерок.

Они стояли, не говоря ни слова, и это молчание было прелюдией к какому-то новому этапу их отношений, который начинается первым поцелуем. Но Глеб непростительно медлил, молчание слишком затянулось, и Даше, чтобы не показаться чересчур настойчивой, пришлось вернуться на первоначальные рубежи.

– Здесь красиво, – сказала она только для того, чтобы что-то сказать.

– Очень, – поддакнул Викинг, негодуя на свою робость.

Его нерешительность объяснялась очень просто. Ну не мог он, не имел права ради своего удовольствия подставлять девушку под удар. Ведь не может же он вечно водить уголовников за нос, в конце концов они его вычислят. Что ж, и в открытой войне он сумеет постоять за себя. Но девушка, беззащитная девушка! Урки ее жалеть не станут, убьют, предварительно вдоволь наиздевавшись, или используют в качестве живой приманки. А потом все равно убьют. Ему нельзя было с ней знакомиться. Ведь эта первая встреча так и останется единственной, по крайней мере на долгие месяцы.

Викинг проводил Дашу до дома, по дороге купив шикарный букет цветов, чтобы хоть как-то скрасить свою неловкость. У подъезда он взял девушку за руку и, глядя ей прямо в глаза, сказал:

– Понимаешь, я бы больше всего на свете хотел не расставаться с тобой никогда. Но сейчас это просто невозможно. Поверь, дело совсем не в другой женщине – так сложились обстоятельства. Я не знаю, сколько это продлится, может, месяц, а может, год. Но при первой же возможности я немедленно разыщу тебя.

– Господи, Глеб, – вроде бы изумилась Даша. – К чему себя связывать. Мы ведь только-только познакомились, и ты мне ничем не обязан.

– Я просто хотел, чтобы ты знала.

– Ну, ладно, иди, а то уже любопытные из окна высовываются, – внезапно охрипшим голосом сказала Даша и вдруг уткнулась лицом в букет. Потом развернулась и бросилась прочь.

Викинг шел, непонятно почему радуясь тому, что на лепестках поставленных в вазу цветов будут блестеть не только капли росы, но и слезы любимой девушки.

* * *

Храм был божий, но собрались в нем на этот раз сплошь безбожники. Чиновничья верхушка и денежная элита Глотова отмечали день города. Почти никто из этих людей не верил в Бога, очень немногие пришли сюда, чтобы получить некий очищающий душу импульс, остальные явились в церковь как на новое, ставшее обязательным, мероприятие. Так в прежние годы почти все из них ходили на партийные собрания, садились в зале или занимали места в президиуме и с казенно-дубовой физиономией выслушивали очередной доклад. Теперь партия утратила свою былую мощь, зато Бог остался. И какая разница, как его зовут, – Иисус Христос или Владимир Ильич, каким образом его почитать и какие жертвы приносить. Главное – незыблемость традиций, постоянное наличие предмета поклонения, о котором – и это придает особое очарование всему остальному – в узком кругу проверенных лиц можно высказываться самым пренебрежительным образом.

Чем отличается «Отче наш! Иже еси на небеси…» от «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить»? Только тем, что первое трудно сразу понять, а во второе невозможно поверить. А по сути и то и другое – о вечности и месте в ней верховного повелителя. Поэтому не существовало никаких моральных преград для смены потрепанного партбилета на потертую иконку в служебном кабинете.

Денежные магнаты, чье финансовое благополучие во многом зависело от расположения городского начальства, тоже не жаждали быть уличенными в вольнодумстве. Остальные дельцы, которых держали на коротком поводке глотовские уголовники, а не официальная власть, тоже пришли в церковь. На всякий случай. А вдруг тот, кого не стало в семнадцатом году, снова воскрес. Смотришь, и сделает поблажку в каком-нибудь щекотливом дельце, если как следует попросить.

Так и кружился сатанинский хоровод в святом для верующих божьем храме.

Перстень стоял почти в самом центре толпы, брезгливо морща нос. Похоже, кто-то из новообращенных отведал поутру сомнительный деликатес из яркой заморской упаковки, и теперь приятный запах церковных благовоний был начисто вытеснен омерзительной вонью сероводорода. Но вот волны смрада ослабили свой натиск, и Илья Самойлович вернулся к своему прежнему занятию. Поскольку проповедь наскучила ему уже через пять минут, он стал разглядывать церковную утварь, прикидывая, за сколько можно было бы «толкнуть» ту или иную вещь. Сказывалась-таки профессия, которой он посвятил большую часть своей жизни. Правда, сам Перстень по церквям никогда не шарил, предпочитая избавлять от лишнего имущества состоятельных граждан, однако толк в предметах культа знал, а потому имущество местной церкви оценивал очень невысоко. Иконы, как одна, сделаны посредственно, и, похоже, нет ни одной раньше девятнадцатого века. Ритуальные предметы в лучшем случае только покрыты тонким слоем благородного металла – вон у кадила сквозь облупившуюся позолоту просматривается простецкий бочок. Перстень приценивался к церковному имуществу исключительно из профессионального интереса, красть он ничего не собирался. Более того, сегодняшним утром сам пожертвовал церкви тысячу долларов.

Поскольку Илья Самойлович лично вел дело с чеченцем, то и вознаграждение оказалось несколько больше обычного. Часть этих «лишних» денег он и решил пожертвовать на богоугодное дело. То, что предназначенные господу доллары были получены за продажу оружия, его ничуть не смущало. Человек сугубо практичный, он считал наличие этого качества обязательным и для всех остальных. Ну разве станет господь интересоваться тем, что за деньги поступили на его счет? Главное – их количество. А если и станет – с чего бы это вдруг торговля оружием не богоугодное дело? Человеконенавистническое – это да, тут никто не поспорит. Но богу-то от этого прямая выгода. Кто-то скорее попадет в рай, кто-то в ад.

Деньги Перстень передал лично батюшке, вроде бы не афишируя это дело, но сумев устроить так, что при сем оказалось несколько свидетелей.

Проповедь близилась к концу, Илья Самойлович тайком поглядывал на лица собравшихся. Удивительно, насколько схоже внешнее выражение двух очень разных чувств: отрешенность от всех земных помыслов ради поклонения своему кумиру и полнейшее безразличие человека, просто отбывающего должное и жаждущего поскорее вернуться к нормальной жизни.

Однако скука скукой, но присутствие в церкви в этот час означало принадлежность к некоему избранному кругу, точно так же, как и посещение фуршетов, презентаций, прочих новомодных мероприятий. Поэтому Илья Самойлович очень жалел, что сын наотрез отказался идти с ним. А где же еще можно познакомиться с таким количеством нужных людей, завести полезные связи, в конце концов просто примелькаться? Не вечно же Михаилу быть у него на подхвате.

Наконец, проповедь закончилась. Вся тусовка двинулась к выходу, на волю. Первым степенно шагал мэр, подле него увивались трое чиновников не самого высокого пошиба, «шестерки», как назвали бы их на преступном жаргоне. Три чиновника – три шестерки. Получалась какая-то нелепая пародия под названием «явление начальства Иисусу Христу».

У машины Перстня остановил пьяненький мужичок, чье имя-отчество никто уже не помнил, зато все отлично усвоили его прозвище – «Бухарик». В начале девяностых он украл или грабанул кругленькую сумму и сумел ею удачно распорядиться. Теперь у Бухарика было собственное дело, которым управляли знающие люди. Хозяину оставалось только получать прибыль да пить с утра до вечера, чем он, собственно, и занимался последние годы.

Этим утром Бухарик успел хватануть нужную дозу, к тому же в душной церкви его основательно развезло. Он стоял, ухватившись за машину и пошатываясь из стороны в сторону. Наконец ему надоело работать маятником и он спросил у подошедшего Перстня:

– Ну, и что ты попросил у Господа нашего?

Перстня покоробило это фамильярное тыканье, и он ответил как можно язвительнее:

– Чтобы не дал мне умереть от алкоголизма.

Но пьяному Бухарику плохо скрытая ирония была до фонаря. Заплетающимся языком он неожиданно высказал трезвую мысль:

– Тебе это не грозит. Во всех отношениях. Смотри, на какую высоту взлетел, каких людей уважать себя заставил. Они тебе этого не простят. Хорошо, если сразу пристрелят, а то ведь еще придется мучиться перед смертью. Вот о чем тебе надо Бога на коленях молить. А то придумал – алкоголизм, – Бухарик икнул и удалился прочь.

– Пьянь дешевая, – ругнулся ему вслед Илья Самойлович.

Хорошее настроение, вызванное припадком собственной щедрости, безвозвратно кануло в лету. Очень хотелось вернуться в церковь и забрать свои баксы. Вместо этого Перстень ввалился в машину и яростно громыхнул дверцей.

* * *

В 963 году французский король начал войну против нормандского герцога Ричарда. Нормандцы, как обычно, мужественно сражались, но на этот раз французам удалось собрать довольно сильную армию. В первых битвах король одержал несколько побед, и, казалось, судьба герцогства висит на волоске. Тогда Ричард послал гонцов с просьбой о помощи к конунгу Харальду Блаатанду. Тот не стал отказывать своему бывшему соотечественнику, и вскоре целая флотилия викингов устремилась к берегам Нормандии. Но военная фортуна – дама непостоянная. Вскоре после первых поражений она улыбнулась Ричарду, и дальше война проходила с переменным успехом. Когда викинги прибыли в Нормандию, они с удивлением и огорчением узнали, что враждующие стороны заключили мир. Что было делать морским бродягам? Бесславно возвращаться на свою бедную Родину? Это не могло прийти в голову ни одному уважающему себя викингу. Переплыть Ла-Манш и высадиться в Англии? Но там и так с ожесточением сражаются толпы их соотечественников. Некоторые из прибывших стали поговаривать о том, чтобы, несмотря на договор, отвести душу во владениях французского короля. А что еще оставалось делать в таком положении? И тут Ричард, маленько пораскинув мозгами, подбросил викингам славную идею. Оказывается, те лишь смутно представляли о существование Испании.

– А почему бы вам не отправиться туда? – предложил герцог. – Там есть чем поживиться.

А викингам, собственно говоря, было безразлично, кого в этот раз грабить. Испанию, так Испанию. Не мешкая, они расселись по ладьям и поплыли.

В Испании им понравилось. Местные жители, которые впервые увидели викингов, были шокированы их видом и почти не оказывали сопротивления. За короткое время северные воины захватили восемнадцать городов, обобрали их до нитки и под завязку загрузили добычей свои суда.

Но, как оказалось, праздник жизни для викингов на этом не закончился. Испанцы собрали большую армию и попытались уничтожить врага и вернуть свое добро. Кто-кто, а викинги от драки никогда не отказывались – и наголову разгромили испанцев. Трофеев оказалось так много, что победители целых три дня оставались на месте сражения. Викингам даже пришлось добывать новые суда и оставлять часть прежней добычи. И все благодаря точной наводке герцога Нормандии Ричарда.

В последнее время Викинг тоже не отказался бы от хорошей наводки. Он сделал несколько попыток ликвидировать авторитетов, входящих в ближайшее окружение паханов, но тех слишком тщательно охраняли. С авторитетами приходилось повременить. А убирать рядовых исполнителей не было ни смысла, ни желания. Как воздух требовалась информация о каком-нибудь уголовнике средней руки, но обращаться к Наумову не хотелось. Хоть и друг, но служит в органах, хоть эксперт-криминалист, но, как ни крути, мент. И надо же: тот позвонил сам.

– Сто лет не виделись. Ты бы, Глеб, заскочил как-нибудь. Тем более, я слыхал, ты сейчас у Белова какими-то таинственными делами занимаешься. Будет о чем поговорить.

Осмотрев комнату Наумова, где-то с третьей-четвертой попытки можно было догадаться, чем занимается ее хозяин. Все стены были увешаны фотографиями, но не криминалистического толка, а снимками выхваченных из жизни мгновений. Приятель Викинга с детства увлекался фотоделом и сумел нащелкать немало интересных кадров. Но Викинг почему-то больше всего ценил не запечатленные на фотобумаге красоты Крыма, Кавказа или окрестностей самого Глотова, а диптих, который он назвал «Граждане страны Советов». На двух снимках были изображены приехавшие в колыбель революции туристы из глубинки, которые, утолив голод пончиками, за неимением лучшего вытирали жирные пальцы о стены Зимнего Дворца. К сожалению, сам Наумов не считал эту работу достаточно удачной и хранил в одном из ящиков стола.

Стряхнув с кресла несколько газет, Викинг поудобнее устроился и взглянул на приятеля.

– Начнем, пожалуй.

Наумов начал издалека: с того, что еще недавно казавшееся незыблемым положение нынешнего начальника милиции вдруг стало довольно шатким. Совершенно неожиданно мэр начал доставать его бесконечными придирками. Неожиданно, но за дело. По донельзя прилизанной и далекой от полноты версии Наумова выходило, что начальник потерял интерес к работе, игнорирует многочисленные нарушения закона своими подчиненными, не интересуется последними достижениями в области борьбы с современной преступностью. Все это привело к тому, что из целой серии происшедших в городе за последнее время убийств, преимущественно уголовников, раскрыто только одно.

Рядовые сотрудники не проявляют особого рвения в раскрутке этих дел: одни считают, что не надо мешать преступникам истреблять друг друга, иные (тут Наумов замялся) не хотят обострять отношения с уголовными авторитетами. У начальника милиции есть заместитель, человек сравнительно молодой, честолюбивый, которого мэр прочит на место нынешнего. Однако, у теперешнего шефа служителей правопорядка имеется довольно серьезная поддержка в области, и он, скорее всего, удержится, если только не последуют новые убийства, которые останутся нераскрытыми.

– Все это, конечно, занятно, – заметил Викинг. – Но не представляет для меня никакого интереса.

Здесь он здорово покривил душой: информация давала обильную пищу для размышлений. Главное Глеб уловил сразу же. Если он прекратит свою деятельность санитара городских джунглей, нынешнее начальство останется на своем месте, уголовники быстро восстановят силы, и все пойдет по-старому. В случае продолжения кровопускания к власти придет новая метла, в городе будет восстановлено хоть какое-то подобие порядка, но за поиски Викинга возьмутся, засучив рукава. Вырисовывалась пренеприятная ситуация, когда из двух зол приходилось выбирать именно то, что плохо для тебя и благо для остальных, то есть продолжать войну с уголовниками, зная, что в любой момент против тебя будет открыт второй фронт.