Текст книги "История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей"

Автор книги: Магда Сабо

Соавторы: Иштван Фекете,Кальман Миксат,Тибор Череш,Геза Гардони,Миклош Ронасеги,Андраш Шимонфи,Ева Яниковская,Карой Сакони,Жигмонд Мориц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

– Вот и присматривай за ними, – ответила Элфи. – Они же твои братья.

И, чтобы не видеть Аги, вышла из комнаты. Какое ей дело? Она же посторонняя, чужая в этой семье! Сначала еще оставалась какая-то видимость, что она здесь равноправный член семьи, выполняющий обязанности служанки, но теперь уже совершенно очевидно, что она была только служанкой. До сих пор у нее была мать, с которой ее сближала их общая тайна. А теперь? Пришел конец мечтам. Мама с мужем и детьми уезжает в Америку. А Элфи в награду за ее службу оставляет постельное белье… Расплачивается со своей служанкой! И больше она никогда ее не увидит. Ни ее, ни Дунди.

Элфи надела пальто, шапочку и вышла. Нет, назло им – вон из этого дома! Она получила расчет у дяди Шандора и может идти на все четыре стороны. Эти несколько дней, пока дядя Шандор продаст оборудование и инструменты своего зубопротезного кабинета, они обойдутся и без нее. Ей здесь уже нечего делать. Она здесь чужая.

Выйдя на улицу, Элфи в нерешительности остановилась. Она ушла из дому для того, чтобы не быть там, потому что это уже не ее дом. Пойти к бабушке? Ни за что, ни за что! Ведь ее туда послали! Дядя Шандор распорядился: возвращайся к бабушке. Ну уж нет! Ни за что! В его власти прогнать, выбросить ее вон, но не ему указывать, куда идти. Хоть в этом одном будет не так, как он хочет! Чтобы она сейчас шла к бабушке?.. Умоляла ее взять обратно? Да кто она: побитая собака, которую прогнал хозяин, или человек?..

Пойти к отцу?

Трамваи еще не ходили. Говорят, будто на улице Красной Армии на прошлой неделе пытались пустить пятьдесят шестой, но его обстреляли и теперь он опять не ходит. Когда-то доберешься туда пешком? А вдруг их и дома нет? А если и дома, что тогда? Отец даст ей двадцать форинтов или сто… двести. Зачем они ей! Не надо ни двадцати, ни ста, ни двухсот. И тысячи не нужно. Одна откупается от нее постельным бельем, другой – деньгами. Но того главного, что ей действительно необходимо, ни один из них не может дать. Неужели она требует чего-то невозможного? Нет, очень немногого! Ей хочется, чтобы и она была нужна кому-то. Чтобы и о ней заботились. Чтобы кто-нибудь помнил о ее существовании! Чтобы она не чувствовала себя лишней на этом свете!

Отца Элфи не видела с самого октября. От бабушки знает лишь, что он жив и здоров, что однажды, будучи в городе, он наведывался к ней и интересовался, цела ли его дочь. Передал привет, только и всего. На улице Мурани он не бывает, избегая встреч со вторым мужем мамы, с дядей Шандором.

Нет, она не пойдет к отцу. И вовсе не потому, что не ходят трамваи. Просто ей нечего делать у него! Она по горло сыта тем, что ее всегда прогоняют. И к бабушке не пойдет. Пусть ищут. Будет бродить по городу. Ни есть не станет, ни пить, ни спать. Даже вечером останется на улице, когда не встретишь ни одной живой души, потому что запрещено выходить из дому. Лишь изредка гулко застучит по мостовой сапогами рабочий милицейский патруль или какой-нибудь одиночный выстрел взбудоражит настороженную ночную тишину. Пусть ее убьют, все равно никто не станет жалеть, ее жизнь никому не нужна. Пусть арестуют, посадят в тюрьму, она не будет возражать, ей совершенно безразлично…

Может быть… ее и искать не станут. Если не вернется домой на улицу Мурани, подумают, что ушла к бабушке, а та еще и не знает, что они собираются в Америку. Им теперь не до нее. Так и уедет мама, никогда не узнав, что стало с нею. А бабушка, может быть, подумает, что они взяли ее в Америку.

Ей всегда причиняло боль сознание того, что у нее нет родного дома, но так остро, как сейчас, они еще никогда не чувствовала себя бездомной. Казалось, исчезни она, и никто не заметит, все будет так, словно ее и не было на этом свете.

По привычке она свернула в сторону крытого рынка, ведь здесь ей приходилось бывать чаще всего. По этой улице она каждое утро спешила с кошелкой, сумкой и оттуда тащилась домой.

В ворота рынка сплошным потоком входили и выходили люди, от них рябило в глазах. У самого рынка, на грязной площади, – свежие могилы. Здесь, недалеко от овощных рядов, похоронили убитых во время недавних боев.

До сих пор ей как-то не удавалось внимательно осмотреть могилы – она ведь всегда спешила. Теперь подошла к ним вплотную и осмотрела все подряд. На некоторых даже лежали цветы, ведь все похороненные здесь жили в этом же районе. Значит, их родственникам недалеко носить цветы. Бабушка рассказывала, что здесь похоронена девушка, которая жила совсем рядом с нею, в соседнем доме. Ее убили на площади Ференца Листа, когда она несла домой хлеб. Несколько дней труп ее лежал на площади, даже хлеб никто не взял. Потом кто-то догадался покрыть убитую серой оберточной бумагой.

Какая она из себя, как звали ее? Элфи не знает, Бабушка тоже. Она, Эльвира Варга, тоже во время боев носила хлеб, даже помогала продавщицам из продмага. В нее тоже могла угодить шальная пуля, как в эту девушку. И тогда она лежала бы здесь, возле рынка, и на ее могиле было бы написано: «Эльвира Варга, 15 лет от роду». И люди иногда останавливались бы возле ее могилы и жалели, что она так рано умерла. А ей уже было бы безразлично, что они думают. Тому, кто умер, все равно. Он не услышит ни шума, ни разговоров на рынке.

Над площадью нависла декабрьская холодная мгла. Здесь пострадал всего один дом, причем еще не достроенный. Как странно! Еще не построен, а уже наполовину разрушен. Снаряд разворотил недавно выложенные кирпичные стены. Из груд развалин торчат бревна и доски, валяются ящики с раствором. Вокруг стоят старые, почерневшие от времени дома. На некоторых из них – следы ран, полученных еще во время осады. Потому что пробоины заделывали на скорую руку, чтобы в домах можно было жить, не особенно обращая внимание на красоту. Но, тем не менее, они стоят, прочные стены их хранят тепло домашнего очага, на окнах занавески, люди создают себе уют.

Только ей, Элфи Варга, не найти уюта ни в одном доме Будапешта… Ее никто не ждет. Нет уголка, который бы она могла назвать своим. Да, ей негде преклонить голову. Она вроде того недостроенного дома. Он еще не готов, но уже разрушен в результате прямого попадания снаряда.

В ворота рынка с шумом и грохотом въехала грязная грузовая машина. В кузове в пять рядов возвышаются клетки с птицей – курами, гусями, утками. За ней, запыхавшись, бегут женщины, чтобы первыми быть в очереди, где она остановится. Сколько раз бегала и она!

– Хэлло, Элфи! – внезапно окликнул ее чей-то знакомый голос, и тут же кто-то хлопнул ее по плечу.

Это была Бэби Нейлон, собственной персоной, королева стиляг с накрашенными ресницами. Узкая юбка туго обтягивала ее стройные ноги. Она была так элегантна, что, казалось, все затмила собой на этой хмурой, серой площади. Контрастно выделялись ее желтая шуба с черными, как у тигра, полосами, и яркий шелковый платок с нарисованными на нем пальмами, неграми в красных шапках, жирафами и горбатыми верблюдами. Она, видимо, шла из парикмахерской. Элфи сразу заметила это: волосы тщательно уложены и отдают таким знакомым теплым запахом.

Чтобы прервать неловкое молчание, она тотчас заговорила:

– Я надеялась встретить тебя в салоне. Твой босс думает, что ты сбежала… Я завивалась у вас. Целых десять форинтов дала на чай. Слыханное ли дело? А с тобой что стряслось, дорогуша?

Элфи все еще не произнесла ни звука, да она и рот не успела бы открыть, как ее перебила бы ни на минуту не умолкавшая Бэби.

– Погорела, а? Пошли, я покажу тебе свою берлогу… Ты такой квартиры в жизни не видывала.

И она, подхватив Элфи под руку, стремительно рванулась вперед. Можно было подумать, что с нарисованных на платке Бэби тропиков подул сильный ветер, увлекая Элфи за собой.

– Я сказала твоему боссу, что ты и не думала бежать, у тебя пороху на это не хватит… Малышей нянчишь, да? Послушай, перебирайся ко мне, ей-богу, места хватит. Ты ведь знаешь, со мной можно ладить. Мой кавалер бывает у меня раз в неделю, а то и реже. Но он не помешает. Это не тот, у которого лошадиная морда, не бойся… Этот вполне приличный парень. Пуби уехал. Мой новый поклонник богатый малый, на своей машине ездит…

В этом районе Элфи знает каждый дом, каждый камень. Тем не менее, пока они шли по этой маленькой улице к квартире Бэби, Элфи ничего не узнавала. Словно какой-то волшебник преобразил весь Седьмой район. Как знакомы эти узкие, тесные улочки! И в то же время кажется, будто она здесь впервые. И вон тот дом на улице Клаузал. Высокий, в современном стиле дом со множеством балконов, и вместе с тем он уже стар, облупился, штукатурка осыпалась, лестница завалена мусором. О чем болтает всю дорогу Бэби? Можно сказать, обо всем на свете, одним словом, все, что знает о себе самой. Когда они вошли в квартиру, Элфи имела уже полное представление обо всем. Бэби вместе с Пуби – ее кавалером с «лошадиной мордой» – заняла эту квартиру явочным порядком. Потом порвала с Пуби – он сейчас в Вене – и познакомилась с другим мужчиной, с шофером, который зарабатывает массу денег, так как возит беженцев на границу, а то и дальше. Он уже и сам три раза успел побывать в Вене, привез кучу вещей. Но оставаться там пока не имеет смысла, потому что сейчас красота, дела идут превосходно: беженцы отдают ловкому, знающему все ходы и выходы человеку все свое состояние, лишь бы он доставил их до границы и переправил в Австрию. Сами они всегда успеют бежать! Могут сняться в любую минуту, стоит только захотеть. Но зачем спешить, черт возьми, если имеешь такую шикарную квартиру, да еще полную всякого добра?

Бэби показала Элфи в своей «берлоге» все. Но Элфи, по правде говоря, ничего не видела, она никогда потом не смогла припомнить, что представляла собой квартира Бэби Нейлон. В комнате было жарко, воздух спертый, масса мебели: стулья, шкафы, сундуки, ковры, картины. Негде было повернуться, трудно было дышать. Элфи буквально задыхалась. Квартира состояла всего из одной комнаты, передней, большого балкона и крохотной кухни. В ванную комнату не войдешь – она доверху забита всевозможными вещами, одеждой, отрезами. В передней на красном шкафу громоздились куклы, поломанные детские игрушки, машины, безглазый мишка. У отца Элфи на Пашарете тоже много мебели, но там совсем другое. А здесь все столы завалены тарелками и банками с остатками варенья.

Бэби предложила ей варенья, рассказывая при этом, что все вещи достались ей вместе с квартирой. Прежний хозяин сбежал, все бросил, даже масло в кладовой, целый бидон. Затем стала угощать сигаретами, но Элфи отказалась и от варенья и от сигарет. Она испытывала отвращение к варенью, точно так же, как и к сигаретам. Ведь она никогда еще не пробовала курить. Бэби с ногами забралась на тахту, ее тоже пригласила прилечь. Но Элфи продолжала сидеть у стола на мягком стуле и молчала. Бэби до сих пор не обратила внимание на то, что Элфи молчит. Да и немудрено, ведь она не дает ей ответить ни на один из своих вопросов. В том числе и на тот, согласна ли Элфи переехать к ней жить. Неужели Бэби сказала это серьезно? И да и нет. Бэби, наверное, не сомневалась, что Элфи все равно не переедет. Но если бы Элфи приняла ее предложение всерьез или же, молча согласившись, взяла и осталась здесь, то Бэби восприняла бы это как должное. По крайней мере было бы с кем поболтать, а там хоть трава не расти, что будет потом – ее не интересует.

Сегодня утром Элфи вышла из дому с намерением идти куда глаза глядят, ей все равно, убьют ли ее ночью или посадят в кутузку. Она ничего не имела бы против того, чтобы умереть, чтобы ее похоронили возле крытого рынка, или чего-нибудь еще в том же роде. Но сюда не пришла бы жить. Об этом даже страшно подумать. Что за жизнь у этой Бэби! Какая она сама! А она, Элфи, еще поссорилась из-за нее с Арпадом. Да, он был прав: такая жизнь для девушки хуже смерти.

Она молча смотрела на Бэби, развалившуюся на тахте. Элфи почувствовала, как ее охватывает какой-то страх. Но почему ей стало страшно, она не Знала. Ведь Бэби не собирается обижать ее, наоборот, скорее добра к ней. И все же она со все возрастающим страхом смотрела на нее, как на смертельно больного, обреченного человека, которому уже никто и ничто не может помочь.

Она не переставая думала об этом, не слушая, что говорила Бэби. Лишь изредка доходил до нее смысл ее слов. Бэби все говорила и говорила. Теперь уже не только о себе, ведь уже все пересказала. Больше того: Элфи сама убедилась, какая Бэби богатая, чего только у нее нет! Пожалуй, она считает, что Элфи онемела от восторга и готова умереть от зависти, глядя на ее счастье, как тогда, когда Бэби ходила в школу танцев, а Элфи еще не пускали. Да, она наверняка думает так, но Элфи и не пыталась разуверить ее. Зачем? Бэби все равно не поняла бы, что она не только не завидует, но и питает к ней отвращение, смешанное с жалостью. Бэби как раз доказывала, что все люди на земле или злы, или глупы. Идиоты или подлецы. Так и сказала. Из катавасии, разыгравшейся в октябре, Бэби извлекла двоякую выгоду. Во-первых, приобрела эту квартиру. Но это еще не столь великое счастье, ведь она и сама понимает, что квартиру ей не удержать надолго. Ну и плевать на нее! Она нужна мне, говорит Бэби, как собаке пятая нога. Все равно уезжать придется. Во-вторых же – и это более существенно – подтвердилось, что она была права. И в самом деле: теперь для всех очевидно, все видят, что люди лишь внешне выглядят добрыми, порядочными, а в душе они хуже зверей. Так она и сказала!

Элфи встала, собираясь уходить. Бэби уговаривала ее остаться, но уже не так настойчиво.

– Заходи в любое время, – сказала она, когда они остановились у дверей, и громко зевнула.

– Помнишь Вицу? – крикнула она вдогонку шагавшей по коридору Элфи. – Ну так вот, она тоже в Вене… Но по глупости попала в лагерь… Пишет какую-то ерунду: хочу, мол, домой и все плачу. Идиотка!

Элфи спускалась по массивной парадной лестнице вниз, пытаясь представить себе лагерь, из которого Вица хотела бы вырваться домой. Теперь она все плачет, а раньше только и знала, что смеялась. Больше нее никто не смеялся в школе танцев. Когда Элфи видела ее в последний раз, во дворе у бабушки, за спиной у нее болталась винтовка. Наверное, принимала ее за игрушку.

Выйдя на улицу, Элфи наудачу направилась в сторону парикмахерской. Она и не знала, что ее открыли. На прошлой неделе, случайно проходя мимо, она видела на дверях замок. Но Бэби там завивалась…

На улице много людей, они спешат куда-то, но магазины закрыты. Ее салон тоже закрыт. В соседней мастерской стеганых одеял хозяин еще стоял в дверях, но уже с крюком в руках, которым он собирался опустить жалюзи. Заметив Элфи, он, как старый знакомый, крикнул ей:

– Только что закрыли! Я тоже закрываю. – И, словно только и дожидался Элфи, с шумом опустил жалюзи.

Элфи зашагала в сторону Бульварного кольца. Магазины везде закрыты. К Западному вокзалу шли танки и бронемашины. Какой-то человек объяснял собравшимся вокруг: – перекрыли мосты, опять будет демонстрация, и он не может попасть в Буду.

В витрине кондитерской, где работал Арпад, красовались пирожные. Неужто эти ненормальные не закрыли свой магазин? Одни во всем городе? Хотя нет, тоже, кажется, собираются. Девушка в белой наколке подошла с той стороны к витрине, собрала пирожные. Элфи пристально смотрела в окно. Внезапно появился Арпад, в белом колпаке, заметил ее:

– Здравствуй!

– Привет!

– Закрываем, – сказал Арпад. – Подождешь? Входи.

Он провел Элфи в магазин, усадил за мраморный столик. Он сейчас придет, только поможет все уложить и переоденется. Девушка в наколке поставила перед Элфи целый поднос пирожных. Она видела, что Элфи вошла с Арпадом.

– Кушайте, все равно пропадет, – сказала она. – Жалеть не приходится. Еще неизвестно, когда снова сможем открыть. Хоть бы угомонились скорей, что ли!

Она имела в виду этих безмозглых. Тех, на кого только что ворчал хозяин мастерской.

Элфи некоторое время только смотрела на пирожные. Среди них была шоколадная бомба с кремом, свежая шоколадная бомба с блестящей, чуть сбившейся набекрень коричневой шапкой, покрытой затвердевшим кремом из сбитых сливок. И в самом деле, через день он обязательно испортится. Растает. Элфи сняла шапку, с наслаждением проглотила сливки. Ведь у нее сегодня и маковой росинки не было еще во рту. Как странно все устроено в мире! Здесь идет пир горой, здесь радуются, если больше съешь, а на улице грохочут танки.

К тому времени, когда Арпад привел все в порядок, управилась и Элфи со своими пирожными. Арпад завернул еще несколько штук, чтобы Элфи снесла ребятишкам. Им пришлось выйти черным ходом во двор, так как со стороны улицы уже опустили жалюзи. На улице было многолюдно, как всегда в последние дни. Все спешили, как летом перед грозой, когда вдалеке сверкают молнии и горизонт заволакивают темно-лиловые тучи.

Они шагали бок о бок. Арпад, конечно, был уверен, что Элфи намеревается идти к себе домой, на улицу Мурани, ведь она живет там, он хорошо знал это. Элфи же не сказала ему, что уже не живет там, что ей, собственно говоря, вообще некуда идти. Так они и шли, а Элфи все откладывала разговор: мол, еще успеется. Арпад тоже хорош: даже не поинтересуется, как она очутилась здесь, почему остановилась возле кондитерской, где была! Он озирался по сторонам, высказывал свои замечания и злился. Умнее ничего не могли придумать, как закрыть магазины! Вот уж поистине у страха глаза велики! Все магазины должны быть открыты. Народ надо бы успокоить. Но кто это сделает и каким образом? Просто черт знает, что творится: какая-то сотня или тысяча сумасбродов взбаламутила весь город!

Они пересекли улицу Верешмарти. Здесь Арпад встретил своего знакомого продавца из мясной лавки. Тот тоже спешил с работы домой, нагрузившись всякой всячиной. Он, видимо, запасался продуктами – кто знает, а вдруг все начнется сначала. Продавец, худосочный юноша, невысокого роста, был в кожаном пальто, достававшем ему до пят. Ну и глупости же творятся в этом мире! Ей-богу, все словно с ума посходили. Он тоже утверждал это и второпях рассказал, что на крытом рынке, где он работает, за бесценок продают окорока. Кто сейчас при деньгах, богачом станет. Из провинции привозят подводами свиней и не знают, куда сбывать. Кому они нужны сейчас? Уже битком забиты все холодильники, негде складывать продовольствие. Говорил он часто-часто, как бы давая понять, что очень спешит.

Когда дошли до улицы Вешелени, Арпад начал говорить о том, что очень многие уезжают, бегут. Из их дома тоже кое-кто уехал, в том числе и богач из соседней квартиры, у него в самом центре города свой обувной магазин.

– А ты чего же не уезжаешь? – внезапно прервала его Элфи. – Ты ведь всегда хотел за границу уехать.

Арпад с недоумением посмотрел на нее:

– Ты что, за дурака меня принимаешь? Я пока еще в своем уме!

– Почему? Разве только одни дураки уезжают?

– Если хочешь, я могу тебе сказать, кто уезжает. – Арпад говорил нехотя, словно разговор этот был для него малозначительным. – Знал я одного парня, по фамилии Видра. Он участник банды, орудовавшей на площади Клаузал. А недавно увидел его фотографию в иностранной газете.

– В иностранной?

– Да, в швейцарской, – подтвердил Арпад. – Там и фамилия его указана. По-немецки. Его превозносили, как какого-то героя, потому что он наврал им, будто убил четырех работников госбезопасности. Там можно что угодно наговорить. Мать его гардеробщица, отец – официант, но они разошлись, живут порознь. Он, бедняга, был предоставлен самому себе, никто не занимался его воспитанием. Потому-то и свихнулся.

– Значит, и я свихнулась, – вызывающе бросила Элфи дрожащим от закипавшей злости голосом. Она злилась и вместе с тем радовалась, радовалась тому, что сможет наконец высказать все этому глупцу Арпаду. – Мои родители тоже не живут вместе и не заботятся обо мне.

– Так вот и отправляйся туда же! – огрызнулся Арпад, разозлившись на нее.

Его буквально взбесил ее тон, и поэтому ни в коем случае нельзя придавать никакого значения тому, что он сказал.

– А что ты думаешь, возьму и уеду, еще не поздно.

– На это у тебя ума хватит.

– Ишь, какой умник нашелся! Ума палата! Только важничать и умеешь! Пузырь, вот ты кто.

Они и раньше ссорились, причем по менее значительному поводу. Разругались как-то раз из-за Бэби. Никак не могли прийти к единому мнению о ней: действительно ли она испорченная девушка или же только кривляется? Но, по существу, и в тот раз вопрос стоял шире: имелась в виду не только Бэби, но и сама Элфи. Порядочная ли девушка она, Элфи Варга? Как ей надлежит вести себя? Теперешняя стычка явилась как бы продолжением той. Арпад просто гонит от себя даже мысль о том, что Элфи такая, за кого хочет выдавать себя. Он считает ее умнее и добрее. Элфи же всеми силами старается доказать, что она нисколько не лучше.

. – Даже у цыпленка хватает ума, чтобы не делать глупостей, – ворчал Арпад. – А впрочем, какое мне дело! Скатертью дорога. Но смотри, пожалеешь потом, да поздно будет!

. – Ты за меня не переживай, – ответила Элфи. – А лучше скажи, почему не хочешь теперь уезжать за границу? Ведь ты всегда так рвался туда?

– Что было, то сплыло, – ответил Арпад и поднял воротник.

Он не на шутку рассердился. Да и вполне понятно! Ведь его приперли к стенке. Не будешь же отпираться, что действительно всегда хотел уехать за границу. Это правда. Но только не теперь. И причина не та, что у всех других: не потому, что он не хочет жить здесь. Он хочет жить только здесь. Если кто-либо этого не понимает… Ведь это же до того ясно, что не нуждается ни в каких пояснениях. Только тот может называться человеком, кто имеет перед собой цель и упорно стремится к ней. Человек не может позволить, чтобы его, как оторвавшийся от дерева лист, швыряло туда, куда подует ветер. Да, он хотел побывать за границей, но у него была цель: учиться. А те, кто уезжает сейчас, едут без всякой цели, лишь бы не оставаться здесь. Наглядный пример тому – Элфи. Разве он не прав? И, чтобы не оставалось никаких сомнений, он задал ей новый вопрос:

– Ты думаешь, за границей ждут не дождутся, когда ты приедешь? Может, ты соизволишь сказать, что собираешься делать там? Вот потому и молчишь, что сказать тебе нечего!

– А тебе что за дело? Если ты не хочешь, одна уеду, – отрезала Элфи.

Почему у нее сорвалось это с языка? Неужели она в самом деле решилась и теперь высказала свое решение? Отнюдь нет. Но ведь язык без костей, что угодно может сболтнуть. Почему бы не сказать? Почему не подразнить этого пузыря?

Но на сей раз она, кажется, перегнула палку. Пораженный ее легкомыслием, Арпад застыл на месте. Ух, как он зол на нее!

– Послушай, ты, – грубо сказал он. – Я помогу тебе образумиться, если уж сама не в состоянии. Расскажу твоей матери, бабушке и даже отцу, какие мысли у тебя в голове.

– Ух, как напугал! – подзадорила Элфи, а сама, между прочим, и впрямь испугалась, как бы он не передал, а то еще примут ее слова за чистую монету.

– Не будь ты девчонкой, так бы и влепил тебе оплеуху! – грозился Арпад.

– А ты не робей, стукни!

Она говорила дерзко, вызывающе. А что, если Арпад и в самом деле влепит пощечину? Как раз на углу улиц Вешелени и Ротенбиллера. Напротив ветеринарного института. И откуда только взялся у нее этот тон – такой, что прямо-таки трудно удержаться, чтобы не ударить! В нем явственно слышалась мольба: на, ударь меня! Ударь! Видимо, прорвались наружу все пережитые ею страдания, благо нашелся наконец человек, которому она может излить всю душу, хотя бы даже и поссорившись с ним! Кто для нее этот Арпад? Партнер по танцам, тот, кто давал ей хлеб на улице Харшфа. И все же этот юноша – единственный в мире человек, кто проявил участие к ее судьбе, да еще так, что чуть было не закатил ей пощечину. Еще немного – и это случилось бы. Вот почему нестерпимо больно, потому-то такой свинцовой тяжестью гнетет тоска, что совершенно чужой парень оказался единственным, кто по крайней мере хоть злится на нее, ругает, хочет научить уму-разуму. Обойди хоть всю Венгрию, и не найдешь ни одной живой души, которой было бы интересно знать, о чем думает, чем может похвалиться, зачем и почему говорит не то, что думает, Элфи Варга!

А что бы стало с ней, если бы и Арпада не было?

Нет, он не ударил ее. Что вы! От слов до дела еще далеко. Элфи больше, чем кому бы то ни было, известно, какая глубокая пропасть пролегает между словом и делом. Они прошли всю улицу Дембинского, и Арпад ловко выпытал у нее все, что нужно было узнать о ее жизни и планах на будущее. Он все-таки понял, что так просто, без основательной причины, человек не может терять голову и небо не покажется ему с овчинку. К тому же, как было известно Арпаду, Элфи даже и в голову не приходило жить где-то в другом месте, а не в Будапеште, и именно в Седьмом районе. Она любила свою профессию. Да, любила! Сейчас, правда, она выбилась из нормальной колеи, но это особый вопрос. Почему так случилось, не надо спрашивать сейчас. Но одно должно быть ясно, особенно для Элфи: не имея специальности, она пропадет, куда бы ни поехала – в Вену или в Нью-Йорк. Заявится туда и скажет: «Здравствуйте, прошу любить и жаловать, я Элфи Варга извольте-ка меня устроить». Ишь, чего захотела! Разве ее выгоняют отсюда? Арпад до тех пор доказывал, пока Элфи помимо своей воли не проболталась ему, приоткрыв чуть-чуть завесу над скрываемой ею правдой. Сначала говорила, что ей, дескать, нельзя оставаться в семье отчима, но и к бабушке возвращаться тоже не хочется. Не хочется? Хм! Интересно! Нет, тут есть еще какая-то причина… Должна быть! Так Элфи постепенно вынуждена была сказать всю правду: мама уезжает вместе с семьей… Продали квартиру за тридцать тысяч, ей оставили только постельное белье. Хотят откупиться от нее бельем. Нет, лучше она замерзнет, как подкидыш, ничего не будет иметь, но не возьмет эти тряпки, оставленные мамой из жалости. В качестве компенсации за то, что покидает навеки… Ну что ж… В отместку, назло им уехать за границу. Не дожидаясь, пока мама и семья бросят ее, она оставит их. Она покажет им, что она тоже человек.

– Ну что ж, здорово придумано! – сказал Арпад. – Вся беда в том, что самой себе ты сделаешь в сто раз хуже. Ты родилась в Будапеште. Тут все твои родные – мать, отец, бабушка. У тебя даже больше родственников, чем у других людей. И все же ты одна, как перст. Правда? Ну, а теперь подумай, какой одинокой ты будешь на чужбине, в незнакомом городе!

– Но тогда я, по крайней мере, хоть буду знать, почему одинока! – хмурясь, возразила Элфи.

– Ну, раз тебе так приспичило, валяй, – согласился Арпад, хотя сам теперь уже был уверен, что Элфи не сделает такой глупости, ибо тоска у нее прошла.

На сердце остался лишь горький осадок, и поэтому оно еще ныло. Кто же исцелил ей душу? Арпад! Как видно, дружба – действенное средство. Они долго бродили по окраинным улицам Седьмого района. Еще утром Элфи готова была биться об заклад, что во всем мире не сыщешь девушки, более несчастной и одинокой, чем она. Но теперь ей стало стыдно за себя. Да что она представляет собой, чтобы предъявлять такие требования? Разве ее не любят, не уделяют ей внимания? А заслуживает ли она большего? Если хорошенько поразмыслить, то, право же, так и напрашивается отрицательный ответ. Чем она заслужила, что Арпад вот уже несколько часов подряд ходит с ней, убеждает, объясняет, чтобы выбить дурь из ее головы. Другой бы давным-давно махнул на нее рукой. Другой бы даже и разговаривать с нею не стал. Нет, ей и в самом деле не на что обижаться! Мать с семьей уезжает, это правда. Но здесь остаются бабушка, отец, останется парикмахерская, остается Арпад. Много людей уедет за границу, но гораздо больше останется. Не будут же все время стрелять; раньше или позже, но снова пойдут трамваи, она по утрам будет ходить в парикмахерскую, станет работать, как прежде.

Мать уедет, уедет и Дунди – это большое горе, невосполнимая потеря. Но уедет и дядя Шандор, который всегда только понукал, распоряжался, отравлял ей жизнь.

– По-твоему, мне радоваться надо? – спросила Элфи, и на глаза ее набежали слезы.

– Кто говорит, что ты должна радоваться! – ответил Арпад. – Разве я говорю, чтобы ты прыгала от радости на одной ножке? Мало хорошего в том, что мать уезжает с ним…

– А что же ей делать? Оставаться здесь с оравой ребятишек? А кто их будет кормить?

– Вот видишь! Сама же говоришь, что мать вынуждена ехать. Но ты-то с какой стати поедешь туда? Здесь и отец твой остается. Через два года приобретешь специальность, начнешь прилично зарабатывать, станешь на ноги. Бабушке сможешь помогать. Тебя воспитала она, а не мать! Неужели ты бросишь стариков, которые, можно сказать, вырастили тебя?

Они шли уже по улице Мурани. Элфи подолгу молчала. Арпад тоже говорил меньше.

Незаметно спустился вечер, пора идти домой, скоро начнется комендантский час. Почти у самых ворот Элфи внезапно остановилась:

– Проводи меня к бабушке…

– Сейчас?

– Не хочу я возвращаться к ним… Я хочу вернуться к бабушке.

Арпад посмотрел на свои часы:

– Поздно уже. Да и вещи тебе надо еще собрать…

– Я завтра зайду за ними.

Арпад задумался немного, как бы сознавая всю ответственность, проистекающую от сознания того, что отныне на нем лежит забота об Элфи, о ее дальнейшей судьбе.

– Ничего, как-нибудь потерпишь один-то день. Мать рассердится, да и бабушка не похвалит…

– Белье я все равно не возьму, – продолжала упрямиться Элфи.

– Его заберет дедушка. Тебе лучше всего сначала с ним поговорить.

Элфи задумалась. Дедушка… действительно, так лучше всего. Завтра она пойдет и поговорит с дедушкой. Ей вспомнились слова, сказанные им на углу улицы Маяковского: «Ты в любое время можешь вернуться к нам». Дедушка самый добрый человек. Она успокоилась.

– Так и быть, – сказала она. – Нехорошо получится, если я приду с тобой… Бабушка еще может подумать… Она ворчит, когда я прихожу с тобой.

Войдя в ворота, они остановились. Оба брата Элфи – Шани и Лаци – все еще играли у ворот. Они подбежали и уставились на Элфи и Арпада. Вот это да! Элфи провожает домой парень. Ну и ну! Хорошо еще, что здесь нет Аги: если бы она увидела, сразу донесла бы дяде Шандору. Ну и пусть доносит! Дядя Шандор ей теперь не указ…

Она попрощалась с Арпадом за руку.

– Заходи к нам в магазин, – сказал он. – Или позвони.

– Позвоню, – ответила Элфи.

Так они расстались. Элфи, успокоенная, поднялась по лестнице. В ней появилась совсем крошечная, но какая-то злая отвага. Если спросят ее, где она весь день пропадала, почему бросила детей, она не будет молчать… Все выскажет. Что она не служанка… Если она не нужна им в Америке, то н здесь пусть обходятся без нее. И скажет дяде Шандору, что обязательно вернется в парикмахерскую.