Текст книги "История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей"

Автор книги: Магда Сабо

Соавторы: Иштван Фекете,Кальман Миксат,Тибор Череш,Геза Гардони,Миклош Ронасеги,Андраш Шимонфи,Ева Яниковская,Карой Сакони,Жигмонд Мориц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

Карой Сакони
Янош и Яношка

В пять часов Яношка сказал Эве Новак:

– Знаешь, Вица, мне пора домой. А жаль…

Эва Новак не разобрала, что он сказал: репродукторы на катке трубили вальс. Она объехала вокруг Яношки – ее коньки описали на льду красивую дугу – и ухватилась за его руку; ее мягкие темные волосы с размаху хлестнули его по лицу.

– Ты что-то сказал?

– Да, Вица. Мне, к сожалению, надо домой,

– Как? Опять? И вчера ты ушел до закрытия. А лед – просто чудо!

– Мне и самому жалко, – запинаясь, сказал Яношка. – Но меня ждут.

– Кто это тебя ждет? – спросила Эва Новак. Она оттолкнулась от мальчика, выписала несколько ловких фигур назад, потом снова подъехала к нему. Ее красивое, с тонкими чертами лицо разрумянилось от свежего морозного воздуха.

Яношке было не по себе.

– Да старик мой ждет. Хочет что-то важное… То есть он сказал, чтоб я был дома к половине шестого, он хочет что-то, ну, как это… в общем, не знаю что.

– Мне тоже уходить? – спросила Эва Новак.

– Можешь и остаться… – Глаза Яношки сузились. – Здесь Дюси Биро, так что…

– Вот еще глупости! – засмеялась девочка. – Дюси Биро! Я тоже пойду домой. Все равно без тебя какое катание. Ну, пробежим еще круг, ладно?

– Давай!

– Или тебе здорово попадет? – Девочка засмеялась, но тут же почувствовала, что Яношка раздражен, и умолкла.

Они взялись за руки крест-накрест и, лихо разбежавшись, покатили.

– Черт побери! – выругался мальчик. – Когда уж я буду сам себе хозяин!

Он стиснул руку девочки, плечи их соприкоснулись. Они красиво скользили по белому льду в свете рефлекторов. Вальс все еще звучал. Мороз пощипывал их лица, они объезжали других катающихся и скользили дальше. У Эвы Новак были такие приятные, теплые руки. Яношка мизинцем гладил запястье девочки. И так хорошо было, поддерживая друг друга, мчаться по льду. Иногда от движения их лица сближались, и Яношка чувствовал нежный запах духов, исходивший от волос Эвы Новак. Он не разбирался в названиях духов, но это был очень приятный запах.

Они повернули к раздевалке.

– Тебе обязательно надо уходить? – запыхавшись, спросила Эва Новак.

Она слегка прислонилась к мальчику. Изо рта ее, когда она говорила, вырывался пар, Яношка смотрел на ее белые зубы, разрумянившееся лицо; он неуклюже привлек ее к себе, но она выскользнула, засмеялась, схватила его за руку и потянула к выходу.

– Влетит тебе дома! – звонко рассмеялась Эва Новак.

– Подожди! – сказал Яношка.

Девочка остановилась. Они стояли друг против друга, мальчик был чуть повыше, хотя оба они учились в одном классе.

– Ну? – спросила Эва Новак.

Какой-то неуклюжий парень налетел на них, Яношка чуть не упал.

– Пожалуй, лучше пойдем, – сказала девочка.

В раздевалке они сняли коньки. Было очень непривычно ступать без коньков.

Они вместе ехали в метро; Эва Новак сошла на одну остановку раньше, чем Яношка.

– Пока! – попрощалась девочка. Она подняла связанные ремешком коньки, лезвия звякнули.

– Пока! – отозвался Яношка.

Когда-нибудь я ее все-таки поцелую, думал он. Наверное, представится такой случай. Пожалуй, на катке. Когда останется – мало народу. Лишь бы не надо было вечно торопиться домой. Дома мать встретила его словами:

– Отец уже заждался. Ступай к нему.

Яношка скорчил гримасу, но мать прикрикнула;

– Чтоб я этого больше не видела!

Он сбросил куртку, шарф, перчатки. Мать подняла их с пола.

– Хоть разорвись с вами, вам на все наплевать!

– Это он? – выглянул из комнаты Янош, отец Яношки. – Ну, наконец-то явился. Ведь я сказал, к пяти будь дома.

– Ты сказал, до пяти я могу побыть на катке.

– Опять эти препирательства! – вздохнула мать Яношки. Она вышла на кухню и закрыла за собой дверь.

– До пяти на катке! – сказал Янош. – Когда я к пяти уже дома! Когда я тороплюсь, прыгаю с трамвая на трамвай, чтобы поскорей попасть домой и строить тебе дорогу.

Яношка стоял у двери на одной ноге, уныло свесив руки. Я мог бы еще кататься с Эвой Новак, думал он.

– Ну, нечего стоять, иди сюда поскорей. Посмотри, сколько я уже сделал.

Отец распахнул дверь в комнату. Странные огоньки горели на полу в полумраке комнаты. Они освещали снизу растрепанную голову отца, мятую рубашку, которая сбилась в складки под полосатыми подтяжками.

– Закрой дверь! – сказал Янош.

Мальчик ногой захлопнул дверь.

– Ну, неужели неинтересно? – спросил отец. – Даже не говори, что неинтересно. Ведь я так для тебя стараюсь, тебе так сильно хотелось…

Они посмотрели друг на друга. Морщины на лице отца собрались во взволнованную улыбку. Красные и зеленые огоньки светили с пола, с опутавших всю комнату рельсов, станций, стрелочных будок, шлагбаумов, тоннелей игрушечной железной дороги. Огоньки крохотных семафоров, лампочек.

– Я построил большой виадук! – в радостном возбуждении сказал Янош.

Мальчик стоял руки в карманы и смотрел на отца. Наверное, он не брился сегодня утром, седая щетина покрыла подбородок. Но потом вдруг Яношка отвернулся – не выдержал отцовского взгляда. На тускло отсвечивающих рельсах стояли два поезда. Пассажирский и товарный. Дизель и паровоз. Возле книжного шкафа правильный, под углом в тридцать пять градусов, подъем рельсов переходил в дугообразный мост, под мостом пересекались пути. И в других местах тоже: рельсы перекрещивались и так и эдак, сразу и не понять было, куда они ведут. – Ну, что скажешь? – спросил Янош. Осторожно, чтобы не поломать сложные пути, он подошел к виадуку. – Подъем по всем правилам. Представляешь, сколько пришлось перепробовать, прежде чем я додумался, под каким углом должен идти подъем, чтобы вытянул паровоз. Но зато сейчас ты бы видел, как он взбегает! Это самый опасный участок пути. Откровенно говоря, он довольно непрочный. Но так, по крайней мере, у него такой же вынос, как у настоящего виадука. Здесь есть из-за чего поволноваться. Я думал, дождусь тебя с окончательной отделкой, но… вот… ты там на катке…

Яношка прислонился к стене. Почему это, размышлял он, девчонки такие хорошенькие, славные, но стоит только захотеть их чуть прижать к себе, тотчас выскальзывают. А ведь я по-настоящему люблю тебя, Вица. Я по-настоящему люблю тебя. Тебе нечего меня бояться. Я люблю тебя, Вица.

– Ну, смотри, – сказал отец. – Давай включим для начала, скажем, дизель. Будь добр.

Завтра я не уйду домой, думал Яношка. Нет, будь что будет. Останусь на катке до закрытия.

– Будь добр! – сказал Янош. – У шестой будки стоит дизель. Видишь, красный сигнал. Будь добр, дай ему свободный путь. Сейчас семнадцать часов пятьдесят семь минут. Опоздание, конечно, прощаем… хе-хе-хе… Монтаж железной дороги. Чрезвычайная задержка. Будь добр, вон там, у шестой будки…

– Папа, – тихо сказал Яношка, – не сейчас.

– Не понимаю.

– Не сейчас. Ладно?

– У шестой будки…

– Нет, папа, не сейчас.

Янош, отец, на коленях стоял у виадука. У подъема, сделанного по всем правилам. Он стоял на коленях, и его руки беспомощно – упирались в пол. Он все еще улыбался.

– Но почему? Вот увидишь…

Яношка повернулся. Он стоял возле закрытой двери, в горле саднило.

– Да что с тобой? – спросил Янош.

– Я еще не сделал алгебру.

– Алгебру? А-а… ну, мы сделаем вместе, после ужина.

Яношка взялся за ручку двери. Господи, думал он, Вица, я тебя люблю. Чувствуешь ли ты это? Знаешь ли?

Он не решался открыть дверь. Ведь это обида. Он знал, это обида для отца. Ручка двери под его ладонью стала горячей. Он слышал, как отец встает, что-то звякнуло, наверное, рельсы. Слышал, как отец отряхивает колени.

– Я же из-за тебя затеял все это, – бормотал Янош. – Спешу домой. Прыгаю с трамвая на трамвай. Из-за тебя. Строю новые линии. Тебе так давно хотелось. Или ты думаешь, мне больше нечего делать?

Почему он не кричит, думал Яношка. Если бы он кричал, было бы лучше.

Дверь все-таки открылась. Вот он уже в прихожей. Постоял, выжидая. Щелкал газовый счетчик – мать готовила на плите. Во дворе горела лампа, ветер раскачивал ее, как фонари на катке. Вица, думал он, боже мой, Вица.

Вдруг он услышал тихое гудение. Дизель отошел от шестой будки, постукивая на стрелках. Вот сейчас, наверное, он взбирается на виадук, мотор его натужно работает.

Мать приоткрыла дверь из кухни и крикнула!

– Наиграетесь – приходите ужинать!

^{Перевод Т. Воронкиной}

Л. Тоота
Послесловие

Сокровищница мировой литературы богата и велика. Изучить, да что там – просто окинуть взором все это богатство невозможно. Невозможно потому, что писатели и поэты многочисленных народов изо дня в день продолжают обогащать всемирную литературу и искусство, но различие языков и культур, словно стены перегородок, отделяют их друг от друга. Возникает вопрос, какую из жемчужин следует выбрать из общей массы и предложить на суд широкой публики.

В этом смысле советский читатель находится в выгодном положении. Советская литература, сама являясь многонациональной, с особой чуткостью относится к творчеству писателей разных народов. Советский читатель хорошо знаком с литературой небольшого венгерского народа. Имена классиков венгерской литературы – Шандора Петёфи, Мора Йокаи, Кальмана Миксата, Жигмонда Морица, Дёже Костолани – широко известны в СССР.

Однако литература того или иного народа состоит не только из ослепительных звезд. Звездная карта литературного неба гораздо богаче, здесь есть и меньшие светила – или уже забытые, или еще не открытые. И для того чтобы получить картину более достоверную – о литературе, искусстве, культуре, а в конечном счете об истории, жизни того или иного народа, – нужно представить ее во всех цветах с самыми тонкими оттенками. Не случайно в настоящий сборник наряду с произведениями Кальмана Миксата, Дёже Костолани, Жигмонда Морица – писателей, давно и прочно занявших место среди классиков венгерской литературы, вошли также рассказы и новеллы Арона Тамаши, Ежи Енё Тершански, Иштвана Фекете, Эндре Фейеша – более поздних представителей венгерского повествовательного жанра.

На первый взгляд может показаться, что сборнику свойственна некоторая мозаичность. Действительно, открывает сборник повесть патриарха венгерской литературы Кальмана Миксата, а завершает рассказ нашего современника Кароя Сакони. И тем не менее произведения, вошедшие в книгу, роднят многие черты, которые, на наш взгляд, делают оправданным подобное объединение. Мы попытались отобрать из богатейшего запаса венгерской прозы произведения, которые, во-первых, давали бы читателю представление о литературе Венгрии с начала века и до наших дней, а во-вторых, отражали бы те глубинные, коренные перемены, которые произошли в истории венгерского народа за эти годы.

Венгрии, как и большинству европейских государств этого века, суждено было пережить бурный и насыщенный событиями период истории – первую мировую войну 1914–1918 годов, революционные события 1919 года, крах австро-венгерской монархии, конец многонациональной и некогда могучей империи Габсбургов, вторую мировую войну, разгром фашизма, освобождение страны Советской Армией, установление народовластия.

Исторические катаклизмы, крушение старых форм жизни, ее устоев, традиций, принципов – все эти очевидные симптомы внутреннего кризиса австро-венгерской монархии ощущались уже в конце XIX века. Ощущались они и венгерскими писателями. В условиях крайне устаревшего, по сути дела феодального, государственного устройства в конце прошлого века пришли в движение рабочий класс, беднейшее крестьянство, интеллигенция. Старая, консервативная литература, цепляющаяся за прошлое, продолжала традиции народническо-национального направления. Поиск новых путей был равносилен борьбе за новую, реалистическую, литературу, более того – борьбе за новую Венгрию.

В этот сложный исторический период одним из ярких представителей венгерской литературы был Кальман Миксат (1847–1910). Детство Кальмана – сына мелкопоместного дворянина – ничем не отличалось от детства деревенских детей. Спустя годы он напишет: «Умению рассказывать учился я не у романистов, а у венгерского крестьянина…» Этим и объясняется, что прекрасное и возвышенное он искал и находил не в светском обществе, а в жизни народа.

Повесть Кальмана Миксата «Два нищих студента», вошедшая в сборник, посвящена исторической теме борьбы венгерских повстанцев «куруцев» под предводительством князя Ференца Ракоци против власти австрийских императоров в начале XVIII века. Повести К. Миксата свойствен дух романтической приподнятости. В ней рассказано о скитаниях двух братьев-сирот Пишты и Лаци Верешей, описаны их приключения, схватки гусаров Ракоци с австрийскими кавалеристами, неистовый героизм одних, черное предательство других, пылкая и верная любовь «с первого взгляда». К. Миксат показал в этой повести реальные классовые противоречия, свойственные той среде и той эпохе, которые он описывал. Зловещей фигурой предстает магнат и землевладелец Кручаи, запоровший насмерть крепостного холопа Яноша Вереша. И, естественно, злодея Кручаи ненавидят Пишта и Лаци – сыновья забитого батогами крестьянина.

Финал этого романтического произведения К. Микката, где внезапно раскаявшийся Кручаи завещает все свое богатство братьям-сиротам, напоминает сказочный счастливый конец. Творчество К. Миксата противоречиво. Писатель, с одной стороны, мечтал видеть Венгрию демократической, с другой – нередко грешил идеализацией венгерской старины.

Повесть «Два нищих студента» (1885 г.) написана Миксатом-романтиком, еще склонным к сказке, во в ней уже просматривается то мастерство, которое принесло зрелому Кальману Миксату славу одного из гигантов замечательного по своей духовной щедрости XIX века.

Другим большим произведением в сборнике стала повесть «Элфи» современной писательницы Марты Гергей. Творчество М. Гергей интересно тем, что она является представителем того поколения писателей, которому выпал отнюдь не легкий жребий: пережить потрясения 1956 года.

Вследствие подрывной деятельности империалистической реакции и ошибок, допущенных в стране, а также вследствие ослабления роли партии и ее влияния среди трудящихся в результате действий правых ревизионистов осенью 1956 года в Венгрии начались контрреволюционные выступления. События эти заставили задуматься всерьез, определить ту или иную позицию подавляющего большинства населения страны. Конфликт обострил противоречия между действительностью и провозглашавшимися целями, обнажил истинный облик вещей.

После разгрома контрреволюционного мятежа в культурной и литературной жизни Венгрии начался новый этап. Перед писателями, принадлежащими к разным поколениям и работающими в различных жанрах, стояли единые задачи: изучение и отображение проблем общественной и частной жизни, этических норм поведения, осознание исторической необходимости демократических преобразований и социалистического строительства. Это было время интенсивного роста, накопления мастерства, активного самоопределения.

Автор «Элфи» Марта Гергей активно работала в детской и юношеской литературе Венгрии, ею написаны книга «Наша дочь», пьеса «Сто дней супружества», переведенная на русский язык. Повесть «Элфи» за короткий срок была дважды переиздана в Венгрии и получила литературную премию имени Атиллы Йожефа, пролетарского поэта-коммуниста, замученного фашистами в 1937 году.

Героиня повести «Элфи», ершистая, колючая девушка-подросток, окончив школу, вступает в большую интересную жизнь, ее подстерегают трудности, но основное предстоящее ей испытание – испытание на верность родине.

Ярко и колоритно написаны Мартой Гергей страницы, посвященные трагическим дням жизни Будапешта осенью 1956 года. В центре Будапешта идут бои, контрреволюционеры зверски уничтожают лучших представителей рабочего класса. Родители Элфи, захватив детей, бегут за границу. Однако Элфи, поддавшись безотчетному чувству любви к родной стране, возвращается домой. Она не совершает героических поступков, но образ доброй и отзывчивой, рано повзрослевшей и нашедшей свое место в жизни девушки вызывает чувство искренней симпатии.

Второй раздел нашей книги – примем это условное деление – отдан венгерской малой прозе – новелле и рассказу XX века. Этот жанр занимает устойчивое место в венгерском повествовательном искусстве. Он наиболее гибкий, способен к обновлению, чувствителен к новому, несет свежую информацию и, по сути дела, исключает всякую скованность. Художники слова первой половины столетия вписали немало блестящих страниц в историю мировой новеллистики.

Беспощадно реалистические, проникнутые социальным протестом рассказы Жигмонда Морица и лаконичные новеллы Лайоша Надя, острые гротескно-сатирические произведения Фридеша Каринти и лирическая, причудливо ассоциативная проза Дюлы Круди, привлекательная интеллектуальная новеллистика Дёже Костолани и переплетения реальной действительности и сюрреализма в творчестве Лайоша Мештерхази – таковы основные элементы богатой литературной традиции, питающей современную венгерскую новеллу.

Крупнейший венгерский новеллист Дёже Костолани, размышляя о проблемах жанра, писал: «Всякая новелла полна сенсаций, неожиданностей и драматизма. Роман уводит нас в замкнутый мир, где люди, мебель кажутся нам давно знакомыми, и, читая его, ощущаем: жизнь и время проходят. А вот действие новеллы происходит как бы у открытых дверей…новелла показывает нам не саму жизнь, а лишь ее какой-то яркий момент, ее ослепительный фрагмент. Новелла, восставшая когда-то из руин эпоса, – это поэзия будней».

Изображение человеческих характеров, лирическая интонация, психологическая углубленность, виртуозное мастерство, прославившие общепризнанных мастеров венгерского малого жанра, по-прежнему остаются главными принципами художественности, характерными приметами и современной венгерской новеллистики.

Среди нынешних мастеров новеллы, произведения которых читатель найдет в этой книге, – многие представители поколения, вступившего в литературу в 40-е – 50-е годы: Ежи Енё Тершански, Арон Тамаши, Магда Сабо, Карой Сакони, Дьёрдь Молдова, Лайош Барат и другие. Современную венгерскую новеллистику отличает интенсивный поиск новой проблематики, расширение границ изображаемой действительности, обновление и усложнение художественной формы.

Незабываемые дни освобождения Венгрии Советской Армией воскрешает перед читателем Иштван Берталан («Старый кларнетист»); тяжелое наследие войны возникает в новелле Андраша Шимонфи («Ямы той поры»); формирование новых социалистических отношений, духовный климат общества тревожат Миклоша Ронасеги («История одного дня»); ярким, богатым материалом, почерпнутым из повседневной жизни привлекают произведения Евы Яниковски («Добрый день… Тамаш!»); проблемы становления молодой девушки в условиях большого города волнуют Лайоша Барата («Весняночка»). Внимание многих венгерских писателей сосредоточено на сложных и волнующих проблемах морали – совести, порядочности, человеколюбия. Именно эти нравственные истины руководят поступками героев новелл Тибора Череша («Нужно ли скрывать…»), Эндре Фейеша («Лгун»),

Опираясь на богатые традиции, современная венгерская литература развивается сегодня под знаком растущего внимания к стремительно меняющейся действительности. С сознанием большой ответственности перед обществом на протяжении последних тридцати лет в литературу вошло целое поколение, неукоснительно стремящееся к отображению правды жизни, в своем значительном большинстве старающееся чутко реагировать на новые явления, свойственные социализму. И в этом мы видим залог того, что венгерские литераторы найдут в своей палитре краски, необходимые для всестороннего запечатления духовного мира современника, его помыслов и свершений, и сыграют достойную роль в деле формирования человека нового типа. Венгерские писатели призваны сейчас достоверно показывать жизнь созидаемого общества, исторически нового в его отношениях между людьми, по своей морали, по миру эмоций и образу мышления. Только выполняя эту высокую миссию, прозаики Венгрии смогут служить важному делу осуществления ответственных задач по воспитанию человека, смогут воспевать и толковать исторически единственно возможную социалистическую реальность своей страны. В заключение хочется отметить, что настоящий сборник адресован юному читателю. Думается, что тематика, сюжеты, коллизии помещенных в книге произведений дадут возможность советским юношам и девушкам проникнуть в духовный мир венгерской молодежи разных исторических периодов, а заодно и лучше познакомиться с историей и жизнью братской Венгрии.

Доктор Лоранд Тоот

^{Перевод В. Гусева}