Текст книги "История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей"

Автор книги: Магда Сабо

Соавторы: Иштван Фекете,Кальман Миксат,Тибор Череш,Геза Гардони,Миклош Ронасеги,Андраш Шимонфи,Ева Яниковская,Карой Сакони,Жигмонд Мориц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

И глаза бабушки – вопреки ее воле – наполнились слезами. Тут бы Элфи вскочить, подбежать к бабушке, прижаться к ней, обнять, поцеловать ее, как того хотелось и бабушке, да и в какой-то степени самой Элфи! Но желала этого только одна половина Элфи, та, которая любила бабушку и хотела вместе с ней и плакать и смеяться. А вторая половина шептала: «Как бы не так! Вот еще!» И Элфи казалось, что она надвое раскалывается.

Бабушка и сейчас ругает ее! Даже нежность свою она выражает бранью. Ругает отца, никогда и ничем она не довольна. Значит, и в бабушке сидят два существа: доброе и злое. И Элфи такая тоже! И, может быть, все такие – и отец и мама, – только Элфи их еще мало знает с этой злой стороны.

А Бэби смотрела, смотрела на них из-под черных, как сажа, ресниц и вдруг сказала:

– Бабусенька, отпустили бы вы Элфи на танцы. Да и сами бы сходили с нами. Ей-богу! – В голосе ее слышались настойчивость, задор и желание сделать что-нибудь доброе.

– Что такое? – переспросила бабушка.

Элфи не успела, да и не посмела бы ничего сказать. Но в протестующем возгласе бабушки было совсем мало возмущения, и Бэби это сразу подметила.

– Вы не думайте, что это какое-нибудь плохое место. Приходите, сами увидите! Там бывают хорошие ребята, а многие девушки приходят со своими мамашами. Сидят, разговаривают. А Элфи заслужила хоть маленькой награды за хороший аттестат!

Бабушка взглянула на Элфи. И этот взгляд свершил чудо. Элфи поняла, что дело не безнадежно. Бабушка, если ее как следует попросить, уступит. И в Элфи победила добрая половина или, может быть, это была просто хитрость, желание подольститься. Ну, если и было, то самая малость. Дорогая, милая бабушка! Угрюмая девчонка вспорхнула со своего места, как мотылек, подлетела к бабушке и повисла на ней:

– Бабушка, милая, любимая, единственная!..

Бабушка надела свое шелковое черное с белыми разводами платье, Элфи расчесала косу. А Бэби тем временем начищала ее черные туфли. Элфи нарядилась в лучшее летнее платье – светло-голубое. Бэби сбегала домой, принесла свои красные крупные бусы. Потом попудрила Элфи нос и хотела накрасить губы, но этого уж бабушка не позволила. Не все же сразу! Красные ногти Элфи бабушка заметила, но только посмеялась:

– Эх ты, мартышка!

Она догадалась, что ногти Элфи покрасили у отца в парикмахерской.

Пока они собирались, вернулся дедушка. Но бабушка, не дав ему опомниться и удивиться, воинственно стала на сторону Элфи:

– Пусть сходит на танцы. Что в этом такого? Молодая девушка, окончила школу. На следующей неделе работать пойдет. Не квасить же нам ее дома. В мое время таких уж замуж выдавали. Глупо, конечно, делали. Но погулять, повеселиться молодым надо.

III

Элфи любит парикмахерскую, где она теперь работает, и ее там все любят. Не только мастера, ученицы и дядя Антон, но и красные сушильные буры, касса, вешалка, стулья, унылые, поникшие головами фикусы на подоконниках, – одним словом, все оборудование парикмахерской. Длинный ряд зеркал с двух сторон приветливо и многократно отражает тоненькую фигурку девушки, порхающей по просторному, как танцевальный зал, салону.

Парикмахерскую открывают утром в половине седьмого. Элфи обычно приходит первой. С той поры, как она вместо школы стала ходить на работу, по утрам она просыпается куда проворнее и веселее. Едва откроет глаза – и сразу вспоминается парикмахерская с ее терпкими запахами одеколона и краски для волос, теплым гудением сушилок. Один миг – и Элфи уже на ногах. Сама просыпается. Бабушке будить уже больше не приходится. Она умывается, одевается и не идет, а прямо летит на работу. Теперь ей некогда разглядывать витрины, глазеть по сторонам. Придет до открытия – терпеливо ждет перед запертой дверью, с удовольствием рассматривая проносящиеся мимо по широкому проспекту автомобили. В такой ранний час они мчатся быстро и бесшумно.

Иногда по утрам на деревьях собирается такое множество воробьев, что их гам наверняка будит обитателей всех окрестных квартир с окнами на улицу. А в другие дни воробьев нет и в помине, и тогда по-летнему зеленая листва наслаждается тишиной и покоем.

Сразу с открытием парикмахерской Элфи принимается за уборку: проветривает помещение, метет полы. Протереть зеленый резиновый ковер – дело пяти минут, теплой воды сколько угодно – из газовых кипятильников.

Парикмахерскую открывают рано, чтобы до начала рабочего дня успеть обслужить женщин, приходящих сюда перед работой, начинающейся в восемь – полдевятого, помыть голову, красиво уложить волосы. Приходят с утра пораньше и домашние хозяйки с пустыми овощными сумками – прямо из парикмахерской они отправятся за покупками на рынок. Попозже – в девять, десять – парикмахерскую заполняют другого стиля дамы: элегантные супруги врачей и адвокатов, актрисы из ближайшего театра. Заходят сюда и знаменитости, вроде тех, что бывают в салоне у отца на Пашарете. Самая милая из них – молоденькая певица-примадонна с золотистыми волосами. Вся парикмахерская горит, как в лихорадке, когда является она со своей неизменной маленькой собачкой. Но еще больше здесь любят другую, уже пожилую актрису, которая приходит по утрам в брюках, ненакрашенная, повязав голову платком. Пока косметичка массирует ей кожу на лице, актриса рассказывает театральные новости. Ах, что за прелесть эта женщина! По виду и не скажешь совсем, что ей уже шестьдесят. Но она сама не только не скрывает своих лет, а даже хвастается этим:

– Стара я, детки. Постарше иных будапештских улиц.

А сколько других интересных женщин приходит сюда! Элфи убеждена, что нигде, даже в театре, не бывает так весело и интересно, как у них в парикмахерской. Все клиенты такие разные, и все, сидя здесь, у парикмахера, такие разговорчивые. Даже самые важные дамы! Рассказывают, куда они собираются ехать летом, где можно купить чистую австралийскую шерсть на платье. Иногда говорят даже о воспитании детей!

Но по-настоящему приятные клиенты собираются в парикмахерской по утрам. Поэтому Элфи так любит работать в утренней смене. После обеда чаще всего сюда забегают такие посетители, которых никто в мастерской и не знает. Они приходят, ни с кем не разговаривают, читают, терпеливо ожидая своей очереди, затем платят и уходят. Есть среди них такие, которые, может, уже много лет кряду ходят сюда, их знают в лицо, но ничего – о них самих.

Даже по их одежде часто нельзя сказать, кто они такие. Иногда о какой-нибудь женщине, очень просто одетой, вдруг выяснялось, что она занимает высокий служебный пост. Вот, скажем, женщина средних лет, с пучком. Ходит она всегда в темном пальто, а зимой повязывает голову коричневым, старящим ее шерстяным платком. Оказалось, что она не больше, не меньше, как заместитель министра! Один-единственный раз подъехала она сюда на машине, да и то машина сразу же укатила прочь, но и этого было достаточно, чтобы Марча, одна из учениц, разнюхала, кто она такая. И все в салоне сожалели и дивились, что она такая скромница. Вот уж кто действительно мог бы ходить в джемперах из чистой австралийской шерсти и иметь сколько хочешь заграничных вещей! Наверняка много ездит по заграницам. А у нее и в мыслях нет «щегольнуть» нарядами. И ведь совсем еще не старая! Ну не чудные ли на свете люди? Маленькая Михаи, жена старшего официанта из ресторана, одевается в тысячу раз шикарнее, чем та «замминистерша».

Сюда же, в парикмахерскую, ходит и учительница Лайошфи. Она относится к числу утренних посетительниц: Лайошфи моет волосы, а на это требуется много времени, и лучше всего это делать по утрам. Очень странно и интересно, что именно она, Элфи, моет эту умную головку. Во время мытья учительница Лайошфи сидит с закрытыми глазами, – чтобы в них не попало мыло. Когда же все окончено, она, не взглянув, протягивает Элфи форинт «на чай». Элфи, конечно, не берет. Что вы! У своей бывшей классной руководительницы? Она уже зарабатывает достаточно! Не так уж она бедна! Работает всего несколько недель, а на одних «чаевых» зарабатывает по десять – пятнадцать форинтов в день. Бабушка очень гордится этим и постоянно хвастает всем в доме, какая хорошая и ловкая у нее внучка.

Наконец-то пришло время, когда и ею, Элфи, бабушка не нахвалится! Да и не одна бабушка – все ее хвалят. И дома и здесь, в парикмахерской, Элфи на таком положении, как в свое время отличницы в школе. Бабушке теперь совсем не приходится расспрашивать ее, когда она приходит домой. О школьных делах она ничего не рассказывала, а сейчас Элфи сама говорит и говорит – не остановишь: об актрисах и прочих посетительницах парикмахерской, о том что Габриелла, очень умелая мастерица, снова получила в подарок два билета на новую оперетту, о том, как сегодня она, Элфи, бегала за черным кофе в экспрессе для жены главврача и за это получила форинт и маленькую брошку-зонтик на отворот пальто.

Но неужели все у них в мастерской хорошо и красиво? Для Элфи – да! Она даже не понимает, что кому-то может не нравиться там работать. Вот, скажем, Золтан, один из мастеров, который хорошо зарабатывает и получает не по одному форинту «чаевых», все время вспоминает времена, когда он был «частником», и проклинает себя за то, что из-за налогов отказался от собственной мастерской и перешел сюда. Или Магда, молодая мастерица, приезжает на работу из Шарокшара[47]47
  Шарокшар – пригород Будапешта.


[Закрыть] и все время плачется, как трудно ей ездить, что дома, где она живет в коммунальной квартире вместе со свекровью, у нее остаются без присмотра трое ребятишек, но свекровь ни в чем ей не помогает – пылинки не сотрет! Но самая печальная у них в салоне кассирша Луиза. Ее, как и Элфи, тоже недавно взяли на работу, она только что окончила гимназию – ей всего восемнадцать лет. Она вынуждена была пойти на эту работу и даже радовалась, что получила ее: живут они бедновато, а отец у них больной. И Луиза очень несчастная. Она собиралась стать пианисткой, а учиться дальше не пришлось. Она ненавидит парикмахерскую за то, что женщины, которые ходят сюда, смотрятся в зеркало и болтают о всякой чепухе, словно жизнь вокруг – сплошной рай. На самом же деле в жизни немало грусти. И Луиза только и делает, что вздыхает. Все в парикмахерской жалеют ее. Видно, и в самом деле тяжело: собиралась стать пианисткой и вот не имеет возможности! Жалеют – и сердятся на нее, потому что Луиза презирает их мастерскую. Говорят: противно смотреть на ее вечно кислую физиономию.

С тех пор как Элфи начала работать в парикмахерской, сюда ходит и ее мама. Утром, по понедельникам. По понедельникам потому, что в воскресенье они всем семейством ездят на пляж, а после купания прическа у нее обычно рассыпается. Мама приглашала не раз и Элфи с собой на пляж, но той не хочется. Поедешь туда целый день нянчиться с малышами. Знает она эти «купания» еще с прошлого года. В воскресенье на пляже шум и гам. Кричат не только купальщики, но и громкоговоритель, который хрипит по целым дням. Дядя Шандор, мамин муж, весь день играет в карты, а потом ворчит и ругается с мамой из-за того, что та мало взяла с собой съестного. Мама не уступает, говорит, что не может же она на всю эту ораву напасти жареных цыплят; на это никаких денег не хватит. В конечном итоге дядя Шандор уходит один обедать в ресторан на пляже, а мама остается плакать и уже тоже не хочет есть принесенные бутерброды с сыром. Поэтому Элфи не любит ездить с мамой на пляж. В прошлом году она еще соглашалась, потому что ей все равно больше нечего было делать, а нынче совсем иное дело. По воскресеньям танцы начинаются уже в три часа. Бабушка больше не сопровождает туда Элфи, отпускает ее с Бэби, но с условием, что в семь часов Элфи будет уже дома. С трех до семи вполне достаточно – считает бабушка – для девушки, которой еще только должно исполниться пятнадцать.

Однажды Элфи откровенно призналась маме, что на пляж она не хочет ездить с ними из-за танцев.

– Ах ты, плутовка! – пожурила ее мама, но не рассердилась, потому что она добрая. Она сидела перед зеркалом – Элфи как раз вынимала у нее из волос бигуди – и, вздыхая, сказала: – Вот и у тебя теперь своя жизнь. И ты больше не думаешь обо мне!

Элфи тщательно расчесывала блестящие пряди маминых волос. Других клиенток ей еще не доверяли причесывать, только свою собственную маму. Но и дядя Тони и все другие мастера теперь воочию могут убедиться, что она уже свое дело знает и что у нее легкая рука, а для парикмахера это самое главное!

В один из понедельников мама принесла Элфи в мастерскую какой-то сверточек. В свертке оказалось красивое платье из тафты: с узкой талией, широкой юбкой – одним словом, настоящее бальное платье, переливавшее бордовым и зеленоватым цветами. Когда платье развернули, весь салон им залюбовался. Это было мамино платье с небольшим вырезом. Но, если платье поднять в плечах, оно будет в самый раз и Элфи. На юбке – пятно от пролитого вина, которое не смогли вывести даже в «Химчистке». Но как раз на этом месте платье можно ушить, и тогда пятно уберется в шов. А платье даже и после этого будет достаточно свободным для Элфи. Бабушка в тот же вечер убавила юбку, подняла платье в плечах, и в следующее же воскресенье Элфи, как пава, прошлась по двору. Бэби одолжила ей для такого случая свои черные туфли на каблуках-шпильках.

– Да ты же и ходить-то в них не умеешь! – смеялась бабушка.

Но Элфи шла, горделиво вскинув голову. По правде сказать, непривычно ходить на таких тонких каблуках: ноги нужно поднимать высоко, потому что все время кажется, что каблук зацепится за какую-нибудь из желтых плиток двора.

По этому поводу Элфи подкрасила и губы, а волосы зачесала, как взрослые девушки, на самую макушку. Губы накрашены, ногти тоже, прическа высокая, шуршащее платье из тафты! Вот уж когда нахохоталась над ней бабушка: будто тощая кочерыжка вырядилась на маскарад! Пугало огородное! Но только посмеялась бабушка над Элфи, подзатыльников все же не посулила. И даже сама объяснила дворничихе:

– Что делать? Девочка всю неделю работает, деньги сполна мне приносит, чего я буду запрещать ей? Да и не послушает она меня! Пусть танцует, коли нравится ей. Такая уж нынче мода у молодых! От танцев ни ей, ни другим ничего плохого не будет!

Дедушка же смотрел на такие вещи строже, но в конце концов и он махнул рукой. Вырастет – поумнеет! Ведь девчонка всегда у них на глазах. И школа эта танцевальная совсем рядом, в доме напротив. Если в воскресенье под вечер сесть на скамейку за воротами, то можно слушать, как там у них музыка играет, а иногда, в короткие перерывы между двумя танцами, и сама Элфи выглянет в окно, в самое крайнее. Танцующие подходят к окну подышать свежим воздухом, потому что в зале духота страшная. Можно представить себе, каково им там в такую жару летом, после полудня! А танцорам хоть бы что: они и до утра готовы без устали отплясывать, хотя музыка играет все больше быстрые ритмы. Народ собирается молодой, ни одного нет старше двадцати, не скоро удается утомить их настолько, чтобы они остановились. Оркестру это отлично известно: танцоры и самый короткий перерыв считают бесконечно длинным! В пять часов полагается «большая перемена». Тогда многие участники танцевального вечера спускаются вниз, на улицу. Девушки прогуливаются, взявшись под руки. Ребята разговаривают, собравшись в свой, мужской кружок. Когда не танцуют, они близко не подходят к девушкам, не то чтобы ухаживать за ними, – молоды еще. Мало кто из ребят и девчат приходят сюда, чтобы полюбезничать. В основном они собираются здесь, чтобы потанцевать. Зато в этом занятии они не знают меры. Для них танцы – как для другой молодежи играть в футбол, заниматься спортом или для тех, кто поменьше, просто бегать или гонять обруч. Некоторые ребята остаются даже и на время перерыва наверху, в зале; они усаживаются на подоконнике, грызут тыквенные семечки и с громким хохотом бросают кожуру на жестяной карниз, потешаясь над голубями, которые, кивая головками, простодушно спешат к пустым скорлупкам и пытаются их клевать. Одно это уж говорит за себя: какая еще детвора все эти танцоры! Но вот оркестр начинает настраивать инструменты, и все сломя голову кидаются наверх, чтобы не пропустить ни одного такта. Вечером, в семь часов, Элфи заявляется домой. Лицо раскраснелось, глаза горят. Она бросается на диван в прохладной комнате, стягивает туфельки с каблучками-шпильками и шевелит пальцами ног, разминая их. Каждая частичка ее тела ноет от усталости, но и теперь она продолжает подпевать доносящимся из зала танцевальным мелодиям. Ведь те, кто постарше, разумеется, танцуют и дальше, и после семи часов. Если бы бабушка разрешила, Элфи в мгновение ока снова бы надела на ноги туфельки с каблуками-шпильками. Потому что, когда Элфи танцует, у нее никогда не болят ноги. Разве только после…

– Ты, внучка, как некоторые лошадки на скачках, – сказал ей однажды дедушка, – Выводят ее из стойла: кляча клячей! Глядишь на нее и думаешь: сейчас раза два шагнет и ноги протянет. А выйдет эта клячонка на беговую дорожку – и полетит, как вихрь!

– Выходит, и я на клячу похожа? – слегка обидевшись, переспросила Элфи, которую всякий намек на ее худобу задевал за живое.

Но всерьез на дедушку она не обижалась: ведь он это не со злым умыслом сказал. Бабушка с каждой неделей делается все уступчивее. Она уже больше не возражает, когда Элфи красит губы. И даже защищает внучку от злых языков в доме. Элфи знает, что в доме многие осуждают ее за столь быстрое преображение. Не одна дворничиха с мужем делают замечания на ее счет, а и другие тоже. Например, в прошлую среду вечером – по средам тоже бывают танцы, но начинаются они позднее, в шесть часов, – столкнулась она в воротах с Гизи Шом и ее мамашей. Гизи небрежно буркнула: «Привет» и уставилась на Элфи до неприличия пристальным взглядом. И мама ее тоже! Ну конечно, туфельки на шпильках, шуршащее платье из тафты, губы накрашены. А Гизи была в обычных белых босоножках без каблуков, в ситцевом, горошком платьице, с волосами, заплетенными в две косички…

В другой раз дядя доктор, живущий на втором этаже и знающий Элфи с пеленок, сказал ей как-то утром:

– Скажите на милость! Да это ты, Белладонна! Тебя и не узнать! Какой из тебя, однако, «демон» получился!

Доктор – великий шутник, поэтому он и сказал Элфи: «Белладонна» и «демон».

Теперь Элфи и по будням немного подкрашивала губы, а не только когда отправлялась на танцы. Из-за туфель на высоком каблуке она изводила своими просьбами бабушку до тех пор, пока та не согласилась наконец купить ей такие. Не может же Элфи вечно ходить в туфлях Бэби! Прическу же Элфи меняла теперь каждые три дня. Ну, это еще ладно! Пусть набивает руку, учится своему ремеслу. Несколько раз от нечего делать ей укладывал волосы сам дядя Антон. И очень хвалили ее волосы:

– Сама ты тоща, как моща, а вот волосы у тебя красивые! Провалиться мне, если это не они высасывают из тебя все соки!..

Так вот и щеголяла Элфи – в начале недели прической «неверная жена», в конце – «конским хвостом». А посмотрев какой-нибудь французский или итальянский фильм, она на другой же день с утра, когда в мастерской было малолюдно и нечего было подметать, располагалась перед зеркалом и пробовала уложить свои волосы на манер виденных в кино причесок. И если для этого надо было выхватить клок спереди, чтобы волосы ниспадали на лоб в точности как у той французской актрисы, то Элфи делала это не задумываясь. В конце концов однажды Элфи предстала перед дядей Антоном и попросила выкрасить ей волосы в черный цвет – за деньги, разумеется, как всем.

– Нельзя, – засмеялся дядя Тони. – Ведь тебя же зовут Белочкой!

– Но дядя Тони!

– Больше и не заикайся об этом! – уже вполне серьезно сказал старый мастер. – Испортить волосы хочешь, дурочка? Другие рады были бы родиться с такими светлыми волосами, как у тебя!

Элфи надулась, начала грубить: какое, мол, вам-то дело, испортятся волосы или нет? Мои это волосы или нет?

– Н-да, язык у тебя хорошо подвешен, – добродушно заметил дядя Антон.

– Вот пойду в другую парикмахерскую и выкрашусь, – грозила Элфи.

– Ну, тогда ноги твоей больше здесь не будет, – пообещал, в свою очередь, дядя Тони.

– Ну уж! – куражилась Элфи больше для того, чтобы последнее слово в споре осталось за ней.

Разумеется, у нее и в мыслях не было идти краситься куда-нибудь в другую парикмахерскую. И дорого, да и, наверное, прав дядя Антон! Элфи очень польстила похвала ее белокурым волосам. Значит, есть и в ней хоть что-то красивое?! И спорила она с ним только потому, что здесь в салоне, всем нравится, что она такая острая на язык. Поругивают ее за дерзость, но, разумеется, всегда в шутку. Ее и любят-то здесь за то, что она не только прилежная и ловкая, но и за словом в карман не полезет. А сюда нужны именно такие, а не вздыхающие барышни вроде кассирши Луизы! Ведь и сам дядя Тони, и все мастера, в том числе и женщины, – весельчаки и острословы.

Элфи работает в парикмахерской всего только с первого июля, но уже и за эти четыре недели она изменилась и научилась гораздо большему, чем прежде за два года. В парикмахерской она чувствует себя совсем как дома, знает, где что лежит, знает почти всех постоянных клиентов. И они ее знают. В школе на протяжении всех восьми лет она оставалась ничем не примечательной ученицей, просто Эльвирой Варга. А здесь, в парикмахерской, даже примадонна Театра оперетты обращается к ней не иначе, как к «Белочке».

И вот в веселый Элфин мирок, где так мило и приятно пролетают день за днем, вдруг вторгаются мама и дядя Шандор, мамин муж, и заявляют: ты едешь с нами отдыхать на озеро Балатон.

Появились они у бабушки нежданно-негаданно уже под вечер в воскресенье, последнее воскресенье в июле. Мама и сам дядя Шандор! Дядя Шандор редкий гость в доме тестя. Обычно он навещает родителей жены только на рождество. Дядя Шандор высокий, огромный; все у него широкое, большое: плечи, лоб, подбородок, руки. Про него говорят, что он красивый мужчина, и в семье все очень уважают его. Он много работает и хорошо зарабатывает. Он изготовляет искусственные зубы: из золота, металла, фарфора. Зубы и даже целые челюсти. В мастерской у него бесчисленное множество страшных сверкающих, острых и тонких инструментов. Элфи не раз приходилось убирать его мастерскую, и даже теперь ей всегда становится чуточку страшно, когда она вспоминает эти шкафы. Нет, ремесло парикмахера намного лучше, считает Элфи. Парикмахер делает людей красивыми, а дядя Шандор ремонтирует их. Разница между ними видна хотя бы уже в том, что все парикмахеры – веселый, разговорчивый, незлобивый, возможно даже немножко несерьезный народ, а дядя Шандор человек твердый, строгий, заносчивый и, пожалуй, даже беспощадный. Даже когда он в хорошем расположении духа и соизволит шутить, взгляд его все равно остается жестким, холодным и голос – все тем же хрустящим.

И вот этот самый дядя Шандор – огромный, почитаемый до страха в сердце человек – посетил родителей своей жены не ради кого-нибудь другого, а ради нее, Элфи! Все дело в том, что мама и ее муж сняли дачу в Балатонбогларе, и вся семья теперь Поедет туда отдыхать, причем дядя Шандор настаивает, чтобы и Элфи ехала с ними. Обязательно!

Элфи, когда они пришли, не было дома. На четвертом этаже Элфиного дома живет одна пожилая дама, некая Шюмеги, у которой раньше было собственное большое ателье по производству предметов рукоделья на Большом Кольце. Дама эта и поныне очень богата. Настолько, что она не только свою собственную комнату, а и комнаты соседей по квартире устлала персидскими коврами. Вот эта самая Шюмеги и пригласила Элфи к себе домой вымыть, а затем и уложить ей волосы. У нее, говорит Шюмеги, больные ноги и ей трудно ходить в парикмахерскую, а про Элфи она слышала, что это очень ловкая мастерица. Одним словом, Элфи выполняла свою первую частную работу, когда к ним в гости пожаловали мать и отчим. Дедушка поплелся за Элфи на четвертый этаж, позвонил к Шюмеги и сказал, чтобы девочка, как только кончит работу, сразу шла бы домой, не заходя по пути ни к кому из соседей. Элфи получила от Шюмеги десять форинтов, что означало: клиентка осталась довольна ее работой. Элфи спрятала деньги в карман своего белого халатика – она и частную работу выполняла в халате, поскольку накануне она взяла его с собой постирать, – и помчалась домой. Вся семья сидела в комнате вокруг большого стола, на котором стояла бутылка вина, бокалы и испеченный бабушкой в воскресенье пирог с урюком. В комнате, как всегда в послеполуденные часы, было прохладно и сумеречно по сравнению с улицей, полной солнца и зноя. Но и сквозь сумрак Элфи разглядела бирюзового цвета шелковое платье мамы, сидевшей в глубине комнаты. Ближе всех к окну сидел, широко расставив ноги и полуотвернувшись от стола, дядя Шандор.

– Если бы вы меня спросили, – говорил он, – я никогда не позволил бы девочке работать в парикмахерской. Ну что это за профессия? Самая грязная из всех! Я не встречал среди парикмахеров еще ни одного порядочного человека… – и, мельком взглянув на входящую в комнату Элфи, добавил: – На мой взгляд, это не профессия, если человеку приходится существовать на чаевые. На мой взгляд, такие люди – подонки общества!

Элфи остановилась на пороге, прислонившись спиной к прохладной притолоке. Убежать она уже не могла, но и входить в комнату ей тоже не хотелось. Уж лучше издали слушать противный голос дяди Шандора.

– Ну-ну, сынок! – возразила бабушка. – Чаевые получают и официант и дворник.

– Видите ли, мама, – одним-единственным движением огромной руки дядя Шандор заставил ее умолкнуть, – я не собираюсь с вами спорить! Вы ее вырастили, воспитали, пусть будет по-вашему. Но я не позволил бы, чтобы она бегала с такой вот лохматой головой, – кивнул дядя Шандор на Элфину прическу, – а ля Джина Лоллобриджида.

Счастье Элфи, что дома она не накрасила губы!

– Ведь тебе полагается отпуск, – повернулся он к Элфи и тоном, не допускающим возражений, заявил: – Завтра скажешь на работе, что едешь с родителями отдыхать на Балатон, и сразу же приходи к нам. Ночуешь у нас, а утром во вторник мы все вместе отправимся в Боглар. Маленькая перемена обстановки тебе не помешает, а заодно и манерам малость поучишься. Другая девочка на твоем месте была бы счастлива, если бы родители взяли ее с собой на две недели отдыхать на Балатон!

И как только дядя Шандор догадался, что Элфи не рада тому, что ей придется «отдыхать» на озере Балатон? Наверное, потому, что и раньше она не хотела ездить на пляж.

Вечером бабушка больше не отпустила Элфи в школу на танцы. Куда там! Перед отъездом нужно все перестирать, все перегладить. Элфи весь вечер плакала втихомолку, ходила надутая, а бабушка пилила ее, снова называя никчемной и бестолковой. Делала вид, что и она согласна с дядей Шандором: дескать, Элфи должна быть благодарна за то, что ее берут на Балатон. Будто бабушка не знает, для чего они ее берут! Нянькой, бесплатной прислугой…

– Ничего, поможешь немножко матери! Зато и сама покупаешься, позагораешь на солнышке. Какой-никакой, а все же отдых! – утешала ее бабушка.

– Вы, бабушка, никогда не отдыхали на Балатоне – и все же живы, здоровы! – огрызалась Элфи.

Но в конце концов она умолкла, потому что знала: все ее возражения напрасны. Придется ехать. Из школы доносилась музыка, а Элфи утюжила прошлогоднюю полосатую юбку, штопала свой маленький, когда-то красный, а теперь неопределенного цвета купальник. Ладно, две недели невелик срок! На две недели прощай парикмахерская, прощайте танцы. Но не это самое обидное, а то, как дядя Шандор говорил о парикмахерах. Что, мол, они – подонки общества!

Есть люди, которые любят путешествовать. Элфи не любит. Вещей набралось тьма: узлы, сумки, чемоданы, авоськи и четверо детей в придачу! На Южный вокзал отправились на двух такси, так как, кроме всего прочего, мама взяла с собой постельное белье и посуду. Четверо ребят: два Элфиных сводных братишки и две сестренки – самая старшая и самая младшая из четырех. Двое средних детей – мальчики. Старшую девочку зовут Аги, мальчиков – Шани и Лаци, младшенькую, ей еще всего только три года, по-настоящему звать Веронкой, но в семье все кличут ее «Дунди», что означает «Колобок». Она и сама себя называет «Дунди». Аги десять лет, она очень красива. Высокая, стройная, но не такая худышка, как Элфи. У нее золотисто-каштановые, падающие на плечи волосы и изящная головка на горделивой стройной шее. Аги знает, что она красива, и поэтому ходит мелкими шажками и не говорит, а щебечет, подобно маленькой принцессе. Аги умница, в табеле успеваемости у нее круглые пятерки. Но что поделаешь – Элфи не любит Аги!

Не любят Аги и ее двое родных братишек. Потому что Аги хорошая, а они всегда плохие. Им часто влетает от отца, зато Аги подлижется, приласкается, как кошечка, повиснет у папочки на шее, потрется мордочкой о его подбородок, и ее простят. А если мальчики напроказят, она всегда их выдаст. Например, разобьют они что-нибудь – мама скроет от отца, но Аги обязательно наябедничает. Аги – настоящий надсмотрщик в семье, она даже маму проверяет, считая, что мама недостаточно строга с мальчиками. Папины слова: «Мама не строгая и портит ребят». Аги – папина дочь. Папа всегда говорит: «Ты – моя дочь».

Так вот раскололась их семья на два лагеря: в одном – папа с Аги, в другом – мама с сыновьями. Только Дунди пока еще не принадлежит ни к одному из лагерей. Дунди, как об этом говорит и ее прозвище, крепкая, беленькая толстушка. Белокурая, а глаза черные. Она ласковая и веселая девочка. Старшая сестра и братишки не занимаются ею, но Дунди отлично умеет играть и одна. Даже когда совсем крошечной была: встанет, держась за сетку, в своей кроватке, лепечет что-то и улыбается, глядя на прыгающих вокруг мальчуганов. Вместо игрушек ей вполне доставало половинки баранки, а нет ее – то и пальцев собственной ноги. Или сидит молчит, как маленький мудрец. Иной раз даже казалось, что она намного взрослее своих старших братьев-озорников.

Элфи любит Дунди больше всех из своих сводных братьев и сестер. Когда Дунди родилась, Элфи была уже большая: ей к тому времени минуло одиннадцать. Поэтому ей часто приходилось нянчить малышку: менять ей пеленки, играть с ней. Элфи самая первая из всех в семье стала понимать лепет Дунди, когда малютка сказала: «Даяй», а затем и «Эфи!» Разве может Элфи забыть, что эта пухленькая малышка первым выучила именно ее имя, еще до того, как научилась говорить «мама» и «папа». Потому что в ту пору, два года назад, Элфи нянчилась с Дунди больше шести недель кряду. Мама тогда лежала в больнице.