Текст книги "История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей"

Автор книги: Магда Сабо

Соавторы: Иштван Фекете,Кальман Миксат,Тибор Череш,Геза Гардони,Миклош Ронасеги,Андраш Шимонфи,Ева Яниковская,Карой Сакони,Жигмонд Мориц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

VI

«Меня прогнала бабушка», – сказала Элфи незнакомцам у калитки и повторила это же тете Мици.

Но ведь это же была ложь! Как могла она сказать такое?

Папе, будь он дома, она, вероятно, сразу сказала бы, что на самом деле привело ее сюда. А вообще, папа и не стал бы прямо с порога допытываться, как да почему она очутилась здесь. Если бы дверь открывал отец, он и сам бы догадался, что со страху девочка говорит неправду.

Папа увидел бы только, что с ней стряслась какая-то беда. Ведь без причины не прибежала бы она сюда в глухую полночь! А человека, очутившегося в беде, не годится, не дав ему перевести дух, спрашивать, как он в нее попал и кто тому причиной. Разве может девушка с таким взволнованным, измученным видом, в каком она предстала перед тетей Мици, о чем-то думать? Да она и в спокойном-то состоянии еще глупое дитя! А в таком и подавно…

Вот почему Элфи солгала, что ее якобы выгнала из дому бабушка!

Тетя Мици возмутилась, разгневалась, обозвала бабушку старой каргой и другими, еще худшими словами. Думаете, из-за того, что ей очень было жаль Элфи? Как бы не так! Тете Мици – и Элфи это сразу почувствовала – было жаль себя. Разбудили ее в глухую полночь, а ей завтра чуть свет на работу. Тетя Мици работает в кафе – варит и разливает кофе. Эту неделю она в утренней смене, и в полседьмого ей надо быть уже на рабочем месте.

– Что же мне теперь с тобой делать? – в отчаянии спрашивала она Элфи. – Ну скажи на милость, куда я тебя положу? Нет у нас для тебя свободного места. Одна-единственная комнатушка. А у меня, если не высплюсь, завтра целый день голова будет болеть!

Элфи не сказала ничего. Да и что она могла сказать? Забралась в старое, мягкое кресло, немножко согрелась. На кресле была набросана целая гора одежды – Элфи отодвинула одежду осторожно в сторонку и с ногами забралась в кресло. Комнату заполняло такое множество мебели, что и пройти нельзя. Но кровать была только одна. Остальная обстановка состояла из нескольких столиков, зеркала, горки и стула с гнутыми ножками.

Хотела было Элфи спросить, где отец, но не посмела. И вообще она молчала, только сонно моргала глазами, мало что понимая из того, что говорила ей тетя Мици. Тетя же охала, ахала и причитала – видно, нежданное появление падчерицы было для нее настоящим бедствием! Наверняка боялась, как бы девчонка не вздумала остаться у них насовсем. Ахая и охая, тетя приняла какой-то порошок от головной боли. А Элфи была так измучена, что видела все это словно сквозь какую-то густую пелену; будто она погружалась в зеленое, заросшее тиной озеро. И даже тетя Мици, – она видела только ее очертания, – казалось, не ходила по комнате, а плавала, время от времени хватаясь за голову. Когда она начинала вдруг кричать на Элфи, та вздрагивала, но все равно ничего не отвечала, потому что не могла уже больше ни думать, ни следить за словами мачехи. Будто ей сейчас было не пятнадцать, а всего пять лет и она затруднилась бы даже сказать, где болит..

Еще раз Элфи вздрогнула от прикосновения мягкого, теплого одеяла, наброшенного на нее, но не проснулась. Не проснулась она в своем кресле и тогда, когда домой вернулся отец. Тогда тетя Мици обо всем рассказала отцу, и они порешили, что утром тетя Мици поедет пораньше в город, забежит до работы к Элфиной бабушке и поговорит с ней о девочке. Поскольку тетя Мици работает там поблизости, в кафе на проспекте Ракоци. Утром, когда она уехала, Элфи еще спала, но уже не в кресле, а на постели, куда ее сонную перенес отец.

Тетя Мици вышла из дому в половине шестого и поехала прямо к Элфиной бабушке. Та сидела у окна с бледным, осунувшимся от бессонницы лицом. Всю ночь просидела она так, ни на минуту не смежив глаз, не раздеваясь: ждала Элфи. И чего она только не передумала со вчерашнего вечера, с девяти часов! Сначала она сердилась, ворчала: опять нет девчонки дома ко времени, опять где-то болтается. В десять часов бабушка уже места себе не находила. Дедушка пробовал уговорить ее, успокоить, но все напрасно. Время с десяти до одиннадцати тянулось страшно долго, томительно. Еще никогда не бывало, чтобы до закрытия ворот Элфи не возвращалась домой. Но, когда грохнули, захлопываясь, ворота и к себе в квартиру с ключом в руке проследовала дворничиха, бабушке в голову полезли всякие страшные мысли: Элфи попала под трамвай или еще с ней что-нибудь случилось. Дедушка посидел с нею вместе, попробовал успокаивать. Но что мог он сказать? Разве угадаешь, где может болтаться глухой ночью девчонка, которой еще нет полных пятнадцати лет? Что-то скажет теперь дворничиха, когда Элфи заявится домой?

Но, по совести говоря, бабушку уже мало трогало мнение дворничихи. Лишь бы только Элфи возвратилась поскорее домой! Бабушка пообещала себе, что влепит негоднице две затрещины, прежде чем та успеет пикнуть. Но и это еще необязательно… Скорее всего, она расплакалась бы, если бы Элфи в четверть двенадцатого, еще раз и два – пока не услышат – нажала кнопку звонка, пришла бы наконец… расплакалась бы от радости и облегчения. Но мы уже знаем, как все получилось. Около двенадцати ночи появилась Бэби Нейлон. Бабушка видела и слышала ее шаги, так как она не отходила теперь от окна и каждый скрип парадной двери заставлял взволнованно биться ее сердце.

Бэби горделиво простучала каблучками по двору и даже взглянула на бабушкино окно. Она видела в нем свет ночника и могла бы, конечно, сказать бабушке, что видела Элфи и что та не посмела позвонить и убежала, но Бэби, разумеется, не сделала этого и только усмехнулась про себя: «Зачем это я вдруг стану говорить? Это уж совсем будет походить на предательство! Чего доброго, Элфи еще ее потом ябедой назовет…»

Всю ночь напролет просидела бабушка у окна. Каждый час показался ей годом. Давно лег в постель и заснул дедушка. Бабушка и на него рассердилась: как может он спокойно спать в такой час? И, если Элфи смертельно устала, измучилась, прежде чем добралась до дома отца, – что тогда сказать о бабушке?! Она хоть и ни на миг не отошла от окна, но проделала за ночь путь куда дальше и труднее, чем Элфи! Всю ночь бродило ее сердце по страшным, пустынным дорогам страха, гнева и сомнений. Каждое следующее мгновение она проклинала Элфи или дрожала в страхе за нее. Словно взбиралась на горы – голые, крутые, бесконечные в своей череде, – чтобы тут же сорваться вниз с каждой из них. То мертвой, то жертвой злодеев видела она свою бедную девочку. Как боялась Элфи, едучи на трамвае сквозь незнакомую, полную опасностей ночь большого города! А тем более, когда она, одна-одинешенька, осталась стоять под шелестящими деревьями на проспекте Красной Армии! Но что был ее страх в сравнении с ужасом, охватившим бабушку! «Что с ней? – думала бабушка. – Где же она может быть?»

Дедушка проснулся в половине шестого. Он чувствовал себя немножко виноватым из-за того, что беззаботно проспал всю ночь. Чтобы скрыть свое смущение и хоть как-то успокоить жену, он ворчал, грозился шкуру спустить с Элфи, как только она попадется ему в руки. Ничего с ней не случилось! Однако он оделся, натянул на голову свою старую форменную фуражку и сказал, что поедет на улицу Мурани посмотреть – может быть, она там? Но бабушка только рукой махнула: там ее не может быть! Если бы Элфи осталась ночевать у матери, они непременно позвонили бы кому-нибудь из знакомых в доме, а те, в свою очередь, известили бы бабушку. Или просто мать и отчим отправили бы ее сюда.

Разумеется, и сам дедушка не верил всерьез, что Элфи у матери. Права бабушка: если бы она была там, их бы известили. Но он все же поехал: чтобы хоть что-то сделать, а не сидеть и молча глядеть, как страдает бабушка, чтобы не видеть ее измученного лица, ввалившихся глаз.

В седьмом часу утра во дворе появилась тетя Мици. В нерешительности она остановилась, так как бывала она здесь давно, много лет назад: как-то сумеречным вечером приносили они сюда рождественский подарок для девочки. Теперь она уж и не припомнит, в которой квартире живут дед и бабка падчерицы!.. И тетя Мици направилась к дверям дворницкой.

К счастью, в этот самый миг ее заметила бабушка. Сначала она не узнала ее, так как тоже видела тетю Мици всего один раз в жизни, но потом она все же поняла, что это не иначе как мачеха Элфи и что пришла она в такую рань сюда из-за девочки. Значит, Элфи у них! Бабушка вскочила, стремительно выбежала из комнаты и еще с порога закричала:

– Варга, Варга!

Только бы она не постучала к дворничихе! Чтобы не узнала эта рыжая того, чего еще не знает и чего знать-то ей не следует. Ведь, если Элфи найдется, тогда все в порядке и не бывать никаким сплетням!

Варга услышала оклик, повернулась на голос, вошла к бабушке на кухню. И все, все в этот миг могло обойтись хорошо! Но не успела бабушка, уставшая от беспокойства и ожидания раскрыть рот, как тетя Мици прямо с порога принялась ругаться:

– Здравствуйте! Хорошо же вы себя ведете, скажу я вам! Среди ночи вышвырнуть ребенка на улицу! У меня даже сердце от страха зашлось, когда она вчера в полночь ко мне заявилась…

Ну разве есть в мире что-либо опаснее лжи? Элфи еще спала сладким сном в комнате на Пашарете, зарывшись головой в подушку, свернутую вчетверо, а в это мгновение ложь, сказанная ею вчера, тяжелым камнем ударила бабушку в ее истерзанное сердце. После такой ночи, полной страданий и мук, у нее появляется эта почти чужая женщина, которая еще и куска хлеба не подала девочке, и бросает ей в лицо такое обвинение!

Будь хотя бы дедушка дома, он помирил бы их. Но дедушки не было, и вот пожалуйста – снова крик на весь дом! Бабушка, плача и ругаясь, снова призывает в свидетели бога и кричит, что, попади эта девчонка в ее руки, она ей покажет! Снова выбегают на балконы жильцы – послушать, что там опять происходит у Варади. Ну конечно! Опять эта девчонка! Давно всем в доме было ясно, что добром она не кончит. И вот уже всему дому известно, что вчера Элфи не ночевала дома и из-за этого весь скандал!

А кто вон та пожилая крашеная блондинка, с которой ругается бабушка? В доме, правда, ее никто не знал, но это никому и не нужно было знать. А бабушка и тетя Мици продолжали ругать друг дружку, хотя обе все еще не понимали, что, собственно говоря, произошло.

– Ноги ее здесь больше не будет! Видеть ее не хочу! – кричала бабушка.

Она могла бы простить все, в том числе и бессонную, в страхе за девчонку проведенную ночь, но никогда не простит лжи: что она якобы выгнала внучку из дому!

– Есть у нее отец, мать… Пусть они и воспитывают ее! А мою честную голову пусть она больше не позорит!

Допоздна спала в это утро Элфи. Проснулась только в десятом часу – одна во всей квартире. Оделась, убрала постель и отправилась к отцу в парикмахерскую. Там она попросила отца позвонить дяде Антону и сказать что-нибудь в ее оправдание: почему она опаздывает сегодня на работу. Отец позвонил и взял на себя вину: мол, забрал девочку с собой – покупать ей туфли. Элфи была счастлива. Отец же дал ей двадцать форинтов и еще отдельно денег на дорогу…

Красиво на Пашарете ранним осенним утром! Солнечные блики от мокрой листвы серебряными монетками падают на гладкий асфальт. Какой-то аккуратный старичок прогуливается, опираясь на палку. Огромный синий автобус – «пятерка» – с игривой легкостью заворачивает с площади Пашарет, словно желая показать, какой он резвый и моложавый, несмотря на свою громоздкость. На остановке автобус резко тормозит, как бы кланяясь Эльвире – ни дать ни взять, как Пишта Чик в школе танцев, когда собирается пригласить на танец девушку.

Прошла ночь, а с нею вместе и страх. Снова приветлив и весел мир. Пассажиров в автобусе мало. Элфи села на одиночное место слева у раскрытого окна, наслаждаясь свежим воздухом, красивым видом, звуками.

У Цепного моста, перед тем как пересесть на первый номер, она зашла в большое кафе съесть порцию мороженого. Теперь ей нечего было бояться, что она приедет пятью минутами позже: папа предупредил дядю Антона. Милый папа! Ни словом не обмолвился он о том, что произошло вчера! Что было, то прошло! Да ничего, собственно, и не произошло! Элфи помнила только о пережитом ею страхе и треволнениях. Но ведь такие страхи людям очень даже часто приходится переживать во сне!

Придя в парикмахерскую, Элфи снова очутилась в привычной для нее атмосфере веселья и беззаботности. Знакомая цыганка Юла поочередно обходила посетительниц, сидевших под сушильными колпаками, и предлагала им погадать на счастье.

– Откуда ты знаешь наперед, что предскажешь обязательно счастье? – подсмеивается над цыганкой тетя Ирен, маленькая, толстая маникюрша.

– А почему не предсказать им счастья, если они хорошо заплатят? – отвечала Юла.

– Правильно, дочка, – вступилась за цыганку пожилая стройная дама, которой Ирен полировала ногти. – Людям нужно говорить всегда только хорошее. Я сама так делаю.

– Вы тоже предсказываете судьбу? – спросила цыганка.

Все громко захохотали. Бедная же Юла никак не могла взять в толк, над чем это они смеются. И никто не стал ей объяснять, что пожилая стройная дама-ведущий врач одной большой больницы, рентгенолог, и что вот она-то действительно видит людей насквозь! Много такого доводится ей видеть с помощью своих загадочных лучей, о чем люди и не догадываются. Но говорит она пациентам только то, что им полезно и нужно, что может им помочь. А к чему говорить им о том, чего они все равно не смогут изменить?

Элфи всегда любила свою парикмахерскую, но никогда еще так, как сегодня. И если вчера все словно сговорилось против нее, то нынче совсем наоборот – все словно старались сделать ей только приятное: одна посетительница угостила ее шоколадными конфетами, Шани, подмастерье, поручил ей расчесать волосы одной своей клиентке. Это была цветущая красавица с розовым лицом и волосами цвета янтарного меда, которые словно искры сверкали под пальцами Элфи! О, Элфи очень любит красоту и от всего сердца поклоняется ей. Но никогда не завидует чужой красоте. Зачем? Ведь если человек способен радоваться красоте купающейся в Балатоне луны или цветку розы, то насколько больше радости может доставить ему созерцание красивого человеческого лица! Оно прекраснее самой красивой из роз! И, если роза доставляет радость, как можно смотреть и не радоваться свежести человеческого лица, радужному блеску человеческих глаз? Ведь человек человеку ближе, чем роза!

Как ни странно, но о бабушке Элфи за все утро так ни разу и не вспомнила! Словно забыла, что бабушка существует на свете. Мысль о ней промелькнула у Элфи только в три часа дня, когда девушка уже сняла свой рабочий халатик и причесалась, готовясь отправиться домой.

В том, что ей попадет, она не сомневалась. Но это не пугало ее, как мало пугает человека мороз, если он выходит на улицу зимой тепло одетым. А Элфи сегодня с самого утра с ног до головы укутывалась в радостное и вселяющее уверенность доброе чувство. И доброе чувство отлично согрело ей сердце. Теперь уже ни ругань, ни причитания бабушки не смогут остудить его!

О том, что бабушка волновалась и дрожала за нее, Элфи и не подумала. Ведь могла же бабушка догадаться: раз Элфи не вернулась домой, значит, она поехала к отцу или к матери! Настолько-то уж знает она свою внучку!

По дороге домой Элфи больше размышляла не о бабушке, а об Арпаде: почему сегодня он не пришел встретить ее у парикмахерской? Правда, так рано он никогда не приходит: в такую пору он еще работает. И вчера они встретились только в шесть часов. Теперь они вообще не увидятся до самой субботы. В школе, на танцах. И чем кончится все это, Элфи еще не знает. Одно совершенно точно: Элфи не станет мириться. Во всяком случае – первой. А если Арпад домой придет? «Посмотрим!» – думала Элфи. Только бы не завел снова разговора о Бэби, как тогда. Что у нее общего с Бэби? Нужна она ей, эта Бэби! И Элфи досадовала, что Арпад мог поссориться с ней из-за какой-то Бэби. А все потому, что он такой упрямый и настойчивый! Везде правоту свою доказать хочет! Да!

Элфи вошла в ворота. Уборщица выбирала бумагу из мусора – бумагой топили котел в домовой прачечной. Элфи поздоровалась, но уборщица только проворчала что-то себе под нос и как-то странно посмотрела на нее. Что это она так смотрит? На лестнице шумела Детвора, но, завидев Элфи, все ребята притихли, а второклассник Пети Добош с любопытством уставился на нее насмешливым взглядом, словно знал про нее что-то особенное. И никто из ребят не поздоровался! Элфи прошла во двор. Перед их дверью стояла дворничиха и разговаривала с одним жильцом с четвертого этажа. Элфи после прошлого скандала, встречаясь с дворничихой, всякий раз чувствует себя очень неловко. Если она здоровается – та не отвечает, не здоровается – та мерит ее взглядом с ног до головы. Как поступить сейчас? Элфи кивнула головой, но дворничиха, разумеется, не ответила на приветствие, а только усмехнулась, да еще с таким ехидством, что Элфи, уже и пройдя мимо, все еще чувствовала на своей спине ее колючую усмешку.

Элфи прошла на кухню. Хотя здесь никого не было, Элфи громко поздоровалась. Как ни готовилась Элфи, она тотчас же почувствовала, что ледяной ветер недружелюбия не только проникает сквозь ее одежду, но и забирается под кожу. Пока она шла сюда, уборщица, ребятишки и дворничиха своими взглядами словно сорвали с нее все ее защитные одежды, и теперь она, совершенно обезоруженная, стоит на пороге комнаты, дрожа под ледяным взглядом бабушки.

Бабушка сидела у стола, словно ожидала гостей. Только в этом случае садилась она к столу, в другое же время она сидела возле радио или за своей швейной машинкой. На столе стояла старая, потрепанная дорожная сумка, та самая, с которой Элфи минувшим летом ездила на Балатон, и большая светло-коричневая картонная коробка, перевязанная шпагатом. Поверх сумки и картонки лежало ее, Элфино, зимнее пальто с воротником из серой кошки.

Элфи остановилась в дверях и сразу все поняла. Больше всего ее кольнуло, что и зимнее пальто было тоже приготовлено… И бабушка, которая с землисто-серым лицом сидела, облокотясь на стол. Ничего не делала, только сидела! Уже одно это говорило о том, что спасения нет. Элфи еще никогда не видела бабушку сидящей без дела. Значит, бабушка ждала ее. Все приготовила к ее приходу и ждала…

Прошла минута молчания. Тогда заговорила бабушка. Усталым, хриплым, как старая патефонная пластинка, голосом:

– Нет у меня больше сил, внучка. Говорила я с твоей матерью. Для тебя нужны более крепкие, руки, чем мои. Так что теперь твоим воспитанием займется дядя Шандор. Он согласился. Сегодня вечером дедушка отвезет туда твои вещи. А пока иди ешь, обед в духовке.

– Бабушка! – зарыдала Элфи и бросилась к ней.

Но бабушка, выставив вперед руки, отстранила ее от себя.

– Думала я, опорой будешь ты нам под старость, – сказала бабушка. – Но вижу – не справиться мне с тобой. А чтобы ты бродяжкой сделалась, на это я не согласна. Такой ответственности на себя я не возьму…

Элфи отвернулась, стала смотреть в окно, и слезы мгновенно унялись, словно застыли на холодном ветру.

– Я защищала тебя, покрывала… – продолжала бабушка тихим, дрожащим, бессильным голосом.

Она не кричала, не бушевала, и это было страшнее всего. Именно по ее глухому голосу Элфи поняла, что все потеряно, что бабушка теперь уже и в самом деле – не так, как вчера ночью солгала, выдумала Элфи – прогоняет ее.

– Ты не можешь сказать, что я запрещала тебе развлекаться. Я даже не побоялась того, что злые языки в нашем доме осудят меня за это. Но, как говорится в поговорке: «Солгать – что украсть!» Я думала, ты не можешь лгать. А ты солгала! И тут уж я бессильна.

«А дедушка? А отец?» – хотелось закричать Элфи. Но она не закричала. Эти слова застыли в ней, как и вся она застыла до костей. Знала, что если бабушка не хочет ее больше видеть, то и дедушка тут уж не поможет. Отец? У него жена, тетя Мици. А той больше по сердцу ее кривоногие столики да тумбочки. Она ее к себе не возьмет! Вон и вчера как перепугалась, что Элфи один-единственный раз переночует у них! Отец может дать денег, сводить в кондитерскую и никогда ни о чем не спрашивает. Отец любит ее, как гостью, – на час, на два. Холод, повсюду холод! Как в игре, когда ребята спрячут что-нибудь, например платок, а ты ищи! И все вокруг кричат: «Холод, холод!» Куда бы ты ни пошла!

Другого пути нет: только к маме и ее мужу – дяде Шандору, Только они и примут тебя к себе…

А бабушка, словно угадав мысли Элфи, заговорила об этом же самом:

– Там тебе лучше всего будет. Там твои сестры и братья. Матери будешь помогать. Дядя Шандор хороший, строгий человек. У него уж ты не посмеешь плохо себя вести! А я – слишком я мягка для тебя. Двоих дочерей воспитала, но с ними двумя у меня не было такой маеты, как с тобой с одной. Стара я стала. А кроме того, в тебе другая кровь. Не хочу обижать твоего отца, но, видно, от него в тебе эта цыганская кровь. За любое дело с легкого конца берешься. Ну, иди ешь, пока еще все горячее.

– Хорошо, – неожиданно проговорила Элфи, повернулась и, как-то странно вытянувшись и высоко подняв голову, вышла на кухню.

Открыла духовку, с грохотом достала красную кастрюльку – маленькую, с длинными ручками, в которой бабушка всегда оставляла ее долю обеда. Сейчас в ней было жаркое с галушками из теста. Галушки – прямо в жарком! Ручки кастрюльки были горячими и жгли пальцы. «Ой!» – вскрикнула Элфи и выпустила из рук кастрюльку. К счастью, кастрюлька упала не на пол, а на откинутую дверцу духовки.

– Сколько раз тебе говорила: бери тряпкой! – донесся из комнаты бабушкин голос.

«Хоть бы все вдребезги разлетелось!» – подумала Элфи, но вслух ничего не сказала. Взяла тряпку, поставила кастрюльку на фаянсовую тарелку. «Так поем. Из кастрюли. Чтобы не пачкать лишней посуды!» – решила Элфи. Отрезала хлеба, села к столику, достала вилку. Первым же куском обожгла себе рот. Вилка, загремев, упала на чистые плитки кухонного пола, оставляя на нем маленькие красные пятна соуса.

Мгновение Элфи тупо смотрела прямо перед собой. Так бы и схватила она сейчас кастрюльку, швырнула бы и ее на пол, чтобы брызги во все стороны полетели от кусков мяса и полузасохших галушек!.. Но нет, нет! Она съест все, даже если ей насильно придется пихать еду в горло. Пусть бабушка не видит, как ей тяжело! Только так Элфи может отомстить ей…

«Ну и пусть! – думала она. – Пойду жить к маме! Даже с удовольствием. Там квартира и красивее и больше. Гости ходят. Прислуга есть, приходящая. На балконе целый день солнце. Теперь и я стану такой же барышней, как Аги. И еще там Дунди».

При мысли о Дунди Элфи перестала есть, положила вилку. Почему же она все-таки не рада, что идет жить «туда»? Ну как тут может разобраться кто-то другой, если она и сама не понимает? Любит Элфи свою маму? Да, очень. Любит Дунди? Несказанно! Ну, так в чем же дело? Только в дяде Шандоре?

«Неужели я такая дура? – сквозь слезы спрашивала она себя, пожимая плечами на манер Бэби Нейлон. – Умру, но сделаю вид, что мне все равно. Будто я даже рада, что бабушка отправляет меня от себя…»

Элфи доела жаркое и галушки, вымыла терелку, испачканную сажей, налила в кастрюльку воды. «Вечером вымою». Так у них с бабушкой принято. Кастрюлю все равно холодной водой не отмоешь.

Вернулась в комнату. Всего пять шагов, но она прошла их тяжелой солдатской поступью. Нарочно! Подошла к столу, открыла сумку. Чтобы хоть что-то делать! И по той же причине спросила:

– Мой альбом тоже, надеюсь, положили?

– Откуда мне знать, где он!

Элфи подошла к крышке швейной машины, пошарила в ней. В последний раз она видела его здесь. Крышка набита всяким хламом, тряпьем. Рядом с обрывком сантиметра валяется несколько картонок, в которых продаются пуговицы, тут – половинка старых ножниц, шкатулка для драгоценностей с бархатной подкладкой, оплаченные счета за электричество и газ, испорченная застежка-молния. Причем весь этот никому не нужный хлам переплетен старыми бумажками и шелковыми нитками пряжи. Никто его не собирал, он скапливался сам по себе. Все это когда-то имело свое назначение, представляло известную ценность. Здесь и альбом, обмотанный обрывками ниток и какой-то коричневой шерстяной пряжей, на которой через каждый сантиметр завязан узелок. Элфи разорвала нити, смахнула с альбома пыль, бросила его в сумку.

– А где дедушка? – спросила она.

– За бензином пошел для Деаков, – ответила бабушка. – Он нужен им для генеральной уборки. Да не так-то просто его достать – магазинов десять обойдешь прежде.

Обе замолчали.

Элфи стало грустно. С болью думала она о том, что дедушке вечно приходится трудиться на жильцов, его превратили в прислугу. Для чего это нужно?

Вдруг Элфи заговорила:

– Хорошо бы поехать на такси…

Бабушка бросила на нее недоуменный взгляд и усмехнулась:

– На такси? Ишь ты, какая знатная барышня…

– Для чего же тогда такси! – вызывающе продолжала Элфи. – Ведь у меня есть деньги, двадцать форинтов, которые дал отец, и те, что я получила сегодня утром. Остановка такси на углу улицы Маяковского.

– Мне все равно, хоть на голове ходи, – проворчала бабушка. – Транжирь деньги-то, транжирь!

Элфи выскочила из дому, добежала до самого угла и там остановилась. На стоянке не оказалось ни одной машины. И, пожалуй, к лучшему, ибо она уже начинала жалеть о случившемся. Весь дом увидел бы, что она переезжает на такси. Если отправиться вместе с дедушкой, будет не так заметно. Лучше всего вечером… Но почему? Что ей этот дом? Наплевать на них. Теперь она избавится от рыжей дворничихи, Гизи Шом, от всех, кто ее знает с малых лет. Нечего их бояться. А Бэби Нейлон испугалась, когда ее хотели выселить? Пусть болтают, сколько влезет…

– Такси! Такси! – закричала она тоненьким голоском вслед промчавшемуся мимо автомобилю и замахала рукой.

Но, увидев, что в машине сидят, опустила руку. С площади Ференца Листа свернула еще одна, но ее перехватил молодой человек, который стоял возле табачного киоска и курил – по его виду нельзя было догадаться, что он охотится за такси. Какие бывают невежи! Ну ничего, она подождет следующего. Лучше постоять здесь, чем молча сидеть в четырех стенах вместе с бабушкой.

Вдруг она увидела дедушку. Он шел со стороны церкви с кошелкой на руке. Чего только в ней не было: и порошок для мытья полов, и швабра, и мастика. В другой руке он нес литровую бутыль с бензином. Он шел не спеша, по-стариковски шаркая ногами, плечи поношенного черного пальто в известке – наверное, испачкал их в каком-нибудь хозяйственном магазине. Остановившись напротив, дедушка закричал Элфи:

– А ты что здесь делаешь?

Элфи лишь недовольно отмахнулась: ступай, мол, своей дорогой, не вмешивайся в мои дела. Не кричать же ей через улицу, что она ждет такси.

Но дедушка не пошел домой, а пересек улицу, хоть и нелегко ему было тащить свою ношу.

– Какую дурь опять ты вбила себе в голову? – спросил он.

– Ну, раз я дурочка, то мне ничего иного и прийти не может, – ответила Элфи.

– А ну, пойдем-ка…

– Не пойду. Я сейчас вернусь. Вы лучше, дедушка, вынесите к воротам мои вещи. Я сейчас подъеду за ними на такси.

Дедушка сокрушенно покачал головой и, отвернувшись, уставился куда-то вдаль. Вряд ли здесь можно увидеть даль. Всюду серые старые стены. Угловой дом еще не залечил раны сорок четвертого года. Ревя моторами, вереницей выстроились грузовики. Они подолгу сигналят, прежде чем свернут на улицу Маяковского, потому что здесь ходит троллейбус. Его резиновые шины до блеска отшлифовали асфальт. Толпится народ. Многие сейчас идут с работы. Витрина небольшой овощной лавки загораживает часть тротуара, выставив напоказ савойскую капусту и репчатый лук. Шум и пыль. В самом начале улицы, во дворе первого дома, стоят две подводы. С одной сгружают уголь, с другой – дрова. Их носят в подвал. Этот район – самый близкий, родной для Элфи. С ним связано все ее детство. И вот теперь она собирается переехать в другие края. Недалеко, всего лишь на улицу Мурани. И все-таки это длинный путь. Дедушка тоже думает об этом. Он внезапно поставил кошелку, сунул в руки Элфи бутылку с бензином и закурил.

– Ну, – сказал он, жадно затянувшись два раза кряду, – неужто ты в самом деле хочешь уйти? Кто тебя здесь обидел?

Элфи передернула плечами.

– Теперь ни за что не останусь, если бы… если бы мне даже подарили церковную колокольню.

– Эх ты, голова садовая! – сказал дедушка. И задумался, подыскивая нужные слова. Может, сказать, что она еще раскается в своем упрямстве? Или что бабушке будет жаль отпустить ее? Не поверит, все равно не поверит. Незачем тогда и говорить! Чтобы растопить лед, сковавший сердца, нужно найти волшебные, чудодейственные слова. А разве такие есть? Может, и есть где-нибудь. Всякие бывают слова. Колючие слова и нежные, исцеляющие. Бабушка обиделась на Элфи за бранное слово, за легкомысленный обман. Ну что ж, раз одно слово внесло разлад, то почему же какое-то другое слово не может примирить? Но дедушка не находит этого слова. Мало знать, что такое слово существует, надо его найти. Пожалуй, в мире нет столько травинок и букашек, сколько есть слов. И все они имеют свой особый смысл и значение, сияют всеми цветами радуги, в зависимости от того, кто, кому, когда и зачем их произносит. Дедушка и без того не в ладу с речью. Он потому и говорит так мало, что не доверяет словам. Очень уж много бед из-за них! И не только когда лгут, но и когда слово неосторожно сорвется с языка. Бывает, человек скажет что-нибудь со злости, рад бы потом вернуть, да не может. Гонор не позволяет: кабы люди не подумали, что он не хозяин слову. Человек становится рабом произнесенного слова, оно держит его в своей власти. А должно быть как раз наоборот.

– К нам ты можешь вернуться, когда захочешь, – сказал он наконец.

Поднял кошелку, собираясь идти домой, но Элфи взяла ее у него и понесла сама.