Текст книги "История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей"

Автор книги: Магда Сабо

Соавторы: Иштван Фекете,Кальман Миксат,Тибор Череш,Геза Гардони,Миклош Ронасеги,Андраш Шимонфи,Ева Яниковская,Карой Сакони,Жигмонд Мориц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

Глава XI.Пропавшее счастье

В Буде так долго и так пристально всматривались, не забагровеет ли небо со стороны Польши, что в конце концов оно и в самом деле зарделось. Вначале показалась небольшая полосочка, а затем вспыхнул и весь небосвод.

Словно из земли, сами по себе, вырастали несгибаемые витязи, бравые куруцы[34]34
  Куруцы – участники освободительной борьбы венгров против власти Габсбургов (1703–1711).


[Закрыть]. Их в те времена и призывать-то не требовалось, – достаточно было прислать знамена будущих полков. Знамена эти уже сами молча взывали ко всей стране, и не успел Ракоци перейти польско-венгерскую границу, как у него уже было наготове целое войско, которое продолжало расти, словно снежный ком.

Старая куруцкая песня лучше меня расскажет об этом времени:

 
Возле Мункачской крепости
Он стоит над рекою,
На палаш опирается
Правой рукой,
Он зовет барабанщика речью такою:
– Эй, барабанщик мой,
Эй, барабанщик мой,
Мой барабанщик придворный!
Брось барабанить немецкое «марш»
«Райта!» давай мне, «Райта!»
«Райта!» Пусть черт с тебя шкуру сдерет!
Что б ни случилось, —
«Райта!» «Вперед!»
Что бы ни встретилось, —
Только вперед!
Бей, чтоб все дрожало,
Бей ударом твердым!
Бей, чтоб слышно стало
И живым и мертвым!
Чтоб и те, что пали,
«Райта!» повторяли![35]35
  Перевод М. Исаковского.


[Закрыть]
 

Дух революции взбудоражил все сословия, и знамена Ракоци повсюду победно продвигались вперед. Напрасно мудрый составитель лёчинского[36]36
  Популярный в XVII–XVIII вв. календарь, печатавшийся в известной типографии г. Лёче.


[Закрыть] календаря одинаковое количество дней пометил буквами «vc» и буквами «ss», а по мнению куруцев, дни, обозначенные двумя ss (superat soldat[37]37
  Торжествует солдат (лат. и нем.).


[Закрыть]), были благоприятными для лабанцев[38]38
  Презрительное название австрийских солдат, воевавших против венгерских повстанцев – куруцев.


[Закрыть], тогда как дни, обозначенные буквами vc (curutz vineit)[39]39
  Куруц побеждает (венг. и лат.).


[Закрыть], сулили победу куруцам, – тем не менее куруцы побеждали чаще, и вскоре вся Верхняя Венгрия очутилась под властью Ракоци.

Вся молодежь служила теперь в войсках куруцев или лабанцев. И только наш герой Ласло Вереш – нигде. Потому что в конце концов звуки гитары, рождавшиеся под крохотными пальчиками милой девушки, были для него куда приятнее, чем сигнал боевой трубы. И что толку, что барабанщик Ракоци выстукивал на медном своем барабане: «Вперед, вперед, вперед!» – если красавица Агнеш Нессельрот напевала ему совсем иную песенку: «Не уходи, останься здесь».

Вообще же говоря, положение Лаци было весьма сложным, так как он хотел любой ценой заполучить руку Агнеш и поэтому не мог позволить себе ничего такого, что поссорило бы его со старым Нессельротом.

Отец же Агнеш был человеком хитрым и ни за что на свете не хотел признаться, за какую из воюющих сторон он стоит. Вернее, ему не в чем было и признаваться, так как он не был ни за одну из сторон и про себя думал: «Кто знает, чем все еще кончится. Уж лучше я под конец выложу свои убеждения!»

А чтобы ни поведением, ни словом не выдать, кому из двух – Ракоци или императору – он симпатизирует, Нессельрот притворился глухим, назначив своим заместителем старейшего из городских сенаторов. Сам же он, когда его спрашивали о чем-нибудь, только гмыкал да потирал руки.

И все-таки Ласло Вереш, мучимый угрызениями совести, что он один в такую великую страдную пору бездельничает, однажды напрямик спросил Нессельрота:

– Отдадите вы за меня вашу дочь или нет?

Старик ловко уклонился от ответа и в заключение уже сам спросил:

– А что будет, если не отдам?

– Будет то, – пояснил Лаци, – что в таком случае поженимся мы и без вашего согласия.

– Тогда уж лучше я выдам ее за вас, – насмешливо заметил Нессельрот. – Только прежде добудьте себе достойный моей дочери ранг или соответствующее ему состояние. То или другое. Для меня все равно.

– Одно у меня есть: состояние. Поэтому ловлю вас на слове!..

– Состояние! Смотря по тому, что вы понимаете под этим словом, любезный Вереш! Человек бедный, например, и сотню форинтов богатством считает. Но я не для того собирал денежки для моей единственной дочери, чтобы они первому встречному достались. Поэтому посмотрим сначала, каково же оно, это ваше богатство.

– Ладно, увидите! – хвастливо заявил Лаци.

Однако поскольку большая часть тех драгоценностей, что он в свое время привез из Трансильвании, успела уже уплыть из его карманов (обращаться с деньгами он не умел), Лаци решил снова отправиться в Дюлафехервар за второй половиной клада. Пусть выскочат у старого Нессельрота глаза от изумления, хотя для старика, возможно, с лихвой хватило бы и того, что было у Лаци при себе. Просто юношу возмутил тон бургомистра, и он решил проучить жадного мещанишку, показать, что называет Ласло Вереш состоянием: вот уж когда разинет старик рот!

Не мешкая долго, Лаци отправился в Дюлафехервар, захватив с собою и свою верную собаку Драву, с которой он теперь никогда не расставался, спал с ней в одной комнате, а однажды, когда красавица Агнеш ударила славного песика за какую-то серьезную провинность, Лаци так обиделся на девушку, что несколько дней не показывался у них в доме.

Кроме собаки, он взял с собою в дорогу только своего слугу, Мартона Бонца, которого он нанял в Пеште. Мартон был веселым малым, прошедшим огонь и воду и медные трубы, – плут с хорошо подвешенным языком, но на редкость глупой, как у барана, физиономией.

Прибыв в Дюлафехервар в полдень, Лаци с нетерпением ждал вечера, когда улицы города опустеют. Слугу он послал к «Золотому медведю», а сам в сопровождении собаки направился с замирающим сердцем к месту пожарища. «Вот будет дело, если с той поры здесь уже вновь успели построить дома», – думал он, обливаясь холодным потом.

Но его опасения не оправдались: кому пришло бы в голову строить дома теперь, когда люди только и знали, что жгли готовые: лабанцы жгли жилища, чтобы они не достались куруцам, куруцы жгли, отступая перед лабанцами.

И вот он снова стоял на черном поле пожарища, точно так же, как и в прошлый раз. Наверное, и кол, который он воткнул в землю для приметы, стоит на прежнем месте. С замирающим сердцем Лаци оглянулся вокруг. Кола не было. Ну, не беда: найдет он заветное место и без вехи. Однако волнение все же овладело им, и он, словно прося совета, невольно обернулся и посмотрел на Драву. Верный пес ворчал, но не трогался с места. А ведь в прошлый раз это он отыскал котел с сокровищем!

Да впрочем, что тут долго расписывать? Не нашел Лаци потайного места. Хотя вот и она, маленькая засохшая слива. А от нее шагах в десяти – пятнадцати должен бы находиться и клад. Или это не та слива? Одним словом, потерял парень направление, а затем и голову. Рылся то там, то сям, бегал с места на место как сумасшедший, но сокровища не было и следа. Не помогла ему и собака, безучастно поглядывавшая на него со стороны.

– Ничего, найду завтра, – утешил он себя, и до смерти уставший, отправился на ночлег в корчму «Золотой медведь».

– Узнаете меня, хозяин? – спросил Лаци Гергея Надя, который, покуривая трубку, вел важный разговор с Мартоном Бонцем.

Грубиян трактирщик сразу же узнал молодого человека по голосу и, вопреки своим строгим правилам, сорвал с головы папаху.

– О, ваше величество! Как же не узнать.

Тут уж не только у самого Лаци, но и у Мартона Бонца глаза на лоб полезли: «У кого же я служу, черт меня побери?»

– В веселом вы настроении, сударь, как я погляжу, – кисло улыбнулся Лаци, которому было не до шуток. – И бедного человека, что короля, величаете.

Но хотя лицо Надя выражало глубочайшее почтение и покорность, он все же принялся подмигивать да приговаривать:

– Что знаем, то знаем, нижайше прошу прощения!..

– Найдется у вас место для ночлега, Гергей Надь? Я чертовски устал.

– Да если бы во всей Трансильвании была одна-единственная кровать, неужто я не раздобыл бы ее для вас.

Проснувшись на следующий день, Лаци с новыми силами отправился на поиски клада.

По пути ему повстречался всадник на сером в яблоках скакуне.

– Эй, дружище, ты ли это? – окликнул верховой Вереша, вздрогнувшего от неожиданного окрика.

Лаци взглянул на конника, лицо которого показалось ему знакомым. Однако он никак не мог припомнить, откуда.

– Неужто не припоминаешь? Я – Петки. Ты что же, забыл, как мы веселились тогда в «Золотом медведе»? А потом ты еще переночевал и лошадь у меня купил.

– Теперь вспомнил.

– У тебя еще лошадка-то?

– Ну, где там! А ты откуда?

– Издалека. Везу нашему князю письмо от Берчени. Ну как, нашел ты своего брата?

– Нет, – смущенно отвечал Лаци.

Вопрос Петки уколол его в самое сердце: не очень-то он все это время разыскивал брата.

– А вот я, мне кажется, встречал его. Не Иштваном его звать?

– Где он? – нетерпеливо воскликнул Лаци. – Иштван он, конечно же!

– Я так сразу и подумал. Очень уж он похож на тебя.

– Но где же он? – дрожащим от волнения голосом нетерпеливо повторил свой вопрос Лаци.

– В Шарошпатаке, – немного помешкав, ответил Петки.

– Что же он там делает?

– Дел у него, правда, немного. Сидит.

– Сидит? Что ты имеешь в виду?

– В тюрьме сидит.

– В тюрьме! Боже правый!

– Там он, братец твой, находится.

– За что же? Что он такое сделал?

– Этого я не знаю. Только не хотел бы я теперь очутиться в его шкуре. Ну, прощай, дружище! Письмо у меня к князю срочное.

Петки пришпорил коня и ускакал, оставив Лаци посреди дороги – один на один со своими мыслями и горестями.

«Что мне делать? Сейчас же надо отправиться в путь», – была первая его мысль, и он уже сделал несколько шагов назад, к корчме. Драва весело поскакала перед ним.

– Нужно спасти брата. Хотя бы ценой собственной жизни. Паду перед Ракоци на колени, буду молить о пощаде. А не отдаст – силой освобожу! Соберу отряд и штурмом возьму шарошпатакскую тюрьму. Вот если бы только клад удалось отыскать! Золотой ключ, он лучше всякого другого отворяет темницы. Милый братец, наконец-то я нашел тебя снова! Не беда, что ты в неволе. Брат твой теперь силен и богат. В особенности если мне удастся и остаток клада с собой захватить. Эх, потеряю полдня – какая уж тут разница! Драва, назад! Эй, Драва! – Повернул было Лаци к пепелищу, но собака не слушала его зова. Лаци догнал ее, ухватил за ошейник и, привязав веревку, хотел потянуть ее за собой, но Драва зарычала и вцепилась зубами в голенище сапога. Тут уж и Лаци рассвирепел, пнул собаку ногой, а та завизжала и, вырвавшись, помчалась к корчме.

– Ну и провались ты совсем! – выругался наш герой, один направляясь к пустырю.

Поиски его были, однако, бесплодными. Напасть на клад он, несмотря на все старания, так и не мог. Пропадает богатство! Одна возможность найти его – это перекопать все пожарище. Но этого ведь не сделаешь тайком. Да и владельцы земельных участков не разрешат. А если и разрешат, обязательно долю в найденном кладе потребуют. А скорее всего сами примутся за раскопки на пепелище.

Остается одно: скупить землю у владельцев, а затем самому организовать раскопки.

«Так я и поступлю, – решил Лаци. – Поручу это дело Гергею Надю».

Лаци вернулся в корчму, где на пороге сидел его веселый слуга Мартон и закусывал салом с хлебом.

– А где вы Драву оставили, барин? – спросил он, между прочим.

– Разве ее нет здесь? – испугался Лаци. – Она же сюда побежала.

– Нет, здесь она не появлялась.

– Какое несчастье! – побледнев, пробормотал Лаци. – Упаси господь! Я скорее правую руку дам себе отсечь, только бы пса этого не потерять.

– Ну, вот еще! Есть на белом свете собаки и получше!

– Молчи, что ты понимаешь! Поищи-ка лучше вокруг, может, она здесь где-нибудь?

Мартов и сам Лаци обежали сад, подворье, посмотрели за курятниками, в каретном сарае, поискали между скирдами, не спряталась ли там где бедная Драва, так всерьез обидевшаяся на хозяина за побои.

Мало-помалу страх все сильнее стал разбирать Ласло: глаза его будто остекленели, на лбу холодный пот проступил, голос дрожал. Встав на камень, что возвышался перед корчмой, Лаци в отчаянии принялся громко звать собаку:

– Драва, Драва! Иди ко мне, дорогой мой песик! Не сердись на меня, прости, что я не совладал с собой, обидел тебя! Драва, Драва!

Но Драва не хотела идти на зов.

– Нехорошо с твоей стороны, Драва. Покинула меня одного в такой трудный час. Вернись, моя собачка!

Всех слуг из «Золотого медведя» разослал он на поиски собаки. Четыре золотых посулил в награду тому, кто найдет ее, и тут уж и сам Гергей Надь отправился искать Драву. Но к полудню все возвратились домой с пустыми руками. Пропала Драва, будто сквозь землю провалилась.

Неописуемая тяжесть сдавила грудь Ласло. Весело сияло июльское солнце, приветливо поблескивали в его лучах крыши домов, но ему весь мир казался угрюмым, и он еще никогда не чувствовал себя таким одиноким.

«Надо послать кого-нибудь к городскому голове, пусть объявит через глашатаев награду в сто золотых за находку Дравы», – решил он.

Через час уже загремел барабан по улицам Дюлафехервара, закричали глашатаи: «К сведению всех горожан…»

Теперь уже весь город был занят поисками собаки. Люди шли один за другим, приводили к «Золотому медведю» на веревке белых собак, но Дравы среди них не было. Собака пропала навсегда.

Тем временем Лаци пригласил Гергея Надя в одну из самых дальних каморок и спросил:

– Как вы думаете, сударь, можно было бы скупить все земельные участки в сгоревшей части города?

– За деньги все можно, ваша милость.

– Кому они принадлежат?

– Большей частью купцам-армянам. А они и душу продадут, если увидят, что на этом можно нажиться.

– Тогда скупите их для меня.

– А для чего они вашему вели… простите, вашему благородию?

– Дом хочу на этом месте выстроить да сад разбить.

– Гм. Значит, правду все-таки говорили? – покрутил себе ус хозяин.

– Что именно?

– Хорошая она девушка, право слово! Что тебе сказочная фея! Высокая, стройная. Глаза большие. Такая стоит того, чтобы ради нее новый дом выстроить, ваше величество.

– Да оставьте вы меня в покое с этим вашим «величеством». О какой девушке вы, собственно, говорите?

– О ком же еще, как не о барышне Телеки? Знаем мы уже, слышали! Все воробьи в Дюлафехерваре об этом чирикают. А вы так-таки ничего и не знаете? Хорошо, хорошо! Тайна так тайна! Сегодня же до вечера все участки будут нашими. Одно лишь скажу, что деньги «pro libertate»[40]40
  На деньгах, выпущенных князем Ракоци II, была надпись: «Pro libertate» – «За свободу» (лат.).


[Закрыть] эти негодяи принимать отказываются.

– Я заплачу золотом.

– Это другой разговор! Золото среди любых денег что тебе ученый: на всех языках говорит и ко всякому сердцу дорогу находит. А медь – как попугай: только те слова бормочет, которые вобьют в него.

Гергей Надь сдержал свое слово: в тот же день заключил с владельцами договоры о покупке на вечное владение всех участков со всем, что находится на них и под ними. Купцы и не подумали противиться.

А в городе уже с уверенностью заговорили о том, что принц снова здесь, собирается жениться на дочери Михая Телеки и строит для нее в Дюлафехерваре дворец, который будет краше княжеского.

Кто поглупее – перепугались: что ж это такое получается – два короля на одну Трансильванию? Плохо наше дело, землячки! Мы и одного Михая Апафи едва-едва в состоянии прокормить. А коли здесь еще один государь объявится, ей-богу, хоть совсем сбегай отсюда.

На другой день Лаци приступил к раскопкам, и работа закипела. Лаци приказал перекопать все пепелище. Сам он целый день бегал по выгоревшему полю от одного рабочего к другому, и больно было видеть, как лицо и взор его с каждым часом становились все мрачнее и мрачнее. Люди уж начали перешептываться: «С ума свихнулся!»

– Ройте, ройте! – подгонял он рабочих и сулил, позванивая золотом: – Хорошо заплачу за работу.

Даже на ночь не прекращали работы. Но это совсем не походило ни на закладку фундамента, ни на подготовку почвы под сад. Просто ковыряли твердую, неподатливую землю. Видно, совсем рехнулся бедный принц.

Кое-кто уже думал сообщить о печальном происшествии в Гернесег, где всемогущий Телеки проводил с семьей лето.

Раскопки шли целую неделю. Много ржавых железяк, старых горшков извлекли из земли землекопы, но заветного котла не было и следа.

Лаци уже готов был думать, что этого котла и не было никогда, если бы не напоминали о нем большое кольцо на пальце, да зеленые самоцветы, украшенные гербами, да золото в карманах и маленьком железном сундучке, который как зеницу ока стерег Мартон Бонц.

Впрочем, не много уже оставалось этого золота. Нет в мире такого богатства, которое нельзя было бы промотать. Уйму денег сожрала покупка земельных участков. Да и Драву продолжают искать по всей округе; множество народу снаряжено; каждый день сообщают: то там, то здесь видели белую собаку. Да разве на свете одна белая собака!..

Землекопы тоже обходились баснословно дорого, а Гергей Надь тот и вовсе оказался настоящей пиявкой, мастером высасывать чужие денежки. Словом, если Лаци не найдет клада, то первая половина сокровища как раз вся и уйдет на поиски второй. Придется, видно, ему отправляться в путь таким же нищим, каким он год тому назад прибыл сюда.

Поиски сделались теперь уже его манией. Его, будто азартного игрока, постоянно манили проблески надежды. Ложась спать ввечеру, он всякий раз подбадривал себя: «Ну, ничего! Завтра!» – пока наконец не опустели и его карманы и железный сундучок. Последний золотой был израсходован, а ни собаки, ни сокровища не было и в помине.

– Эх, и зачем я тогда побил песика? – воскликнул Лаци и, уронив голову на стол в корчме, заплакал. – Почему не отправился я тогда прямиком в Шарошпатак? Были бы у меня теперь и деньги и собака, и братца своего я уже давно выручил бы!

– Гергей Надь! Просьба у меня к вам, – позвал он к себе корчмаря.

– Что прикажете?

– Пойдите снова к армянам и продайте им участки обратно, за любую цену, какую дадут.

– Как? Разве мы не будем строиться?

– Нет, не будем.

Корчмарю было все равно. Продал он за гроши землю, а на другой день Лаци, печальный и подавленный, отправился с этими последними грошами в путь.

– Куда же мы направимся, барин? – спросил его Мартон Бонц.

– Не барин я тебе больше. А если согласен – буду я тебе товарищем.

– Как так? – уставился на Лаци слуга. – Разве вы – не принц?

– Бедняк я!

– А я-то думал, чудак богатей…

– Был, да весь вышел. Уплыли мои денежки, слуга. Как-нибудь в другой раз расскажу я тебе обо всем.

– Тем лучше, коли так, – весело воскликнул Мартон.

– Пойдешь со мной?

– Хоть на край света.

– Тогда отправимся в Шарошпатак.

– Что же, мне подходит.

– Там мой брат в темнице сидит. Хочу ему помочь.

– Черт побери, если б я знал! Но только уж не куруцы ли его посадили?

– Они, как я слышал.

– Странно, – покрутил головой Мартон. – В чем же он провинился перед куруцами?

– Этого я и сам не ведаю. Там узнаем.

И Ласло Вереш с тяжелым сердцем и пустым карманом отправился в путь. От огромных богатств его не осталось и следа, кроме грошей, вырученных от продажи земли, кольца с гербом на пальце да воспоминаний о днях, проведенных словно в сказочном сне.

И спроси его, он, пожалуй, затруднился бы сказать, чего ему было больше всего жалко: денег, Агнеш или Дравы.

Глава XII.Узник

С каким облегчением вздохнул Лаци, когда после длинного и утомительного путешествия они остановились наконец перед воротами Шарошпатакской крепости. Над крышей не развевалось флага: значит, князя в городе не было.

– Ну вот мы и прибыли, дядя Мартон, – сказал Лаци. – Теперь первым долгом нам нужно будет разузнать про моего брата. А там уж присмотрим себе и какое-нибудь занятие.

Хоть с большим трудом, им все же удалось узнать, что Иштван Вереш действительно сидит в заточении в одном из казематов крепости. Один добрый стражник с пикой даже показал им его окошко.

– В чем же его провинность?

Стражники только плечами пожали: кто, мол, его знает? Нам ведь не много про то говорят.

– А не слышали вы, что с ним собираются сделать?

– Повесить! – коротко ответил тюремщик.

У Лаци на глаза навернулись слезы.

– Как видно, очень вам жалко его, барич. Родственником он вам доводится, что ли?

– Брат мой.

– А я так думал, что нет у него никого. Только большой черный пес все ходит сюда да воет. Говорят, его пес.

– Да, да! Была у него черная собака, я бы ее сразу признал, если б увидел.

Стражник поглядел по сторонам, свистнул, и из-за круглой башни во двор, сердито скаля зубы, выскочила лохматая черная дворняга. Лаци признал собаку: она была та самая, какую завещала им когда-то умирающая ведьма.

– Верная животина. Так и сидит здесь неизменно, стережет хозяина. Хотя мы его и сами хорошо стережем.

– Эта собачка, видно, вернее, чем наша белая была, – заметил Мартон Бонц.

– Я просто диву даюсь: и чем она только кормится? Здесь даже и костей-то никаких нет, – продолжал тюремный страж.

Глухим, надломленным голосом Лаци спросил, нельзя ли поговорить с узником.

– Не выйдет ничего. Не стоит вам понапрасну и к коменданту крепости ходить.

– А кто у вас комендант?

– Кручаи.

Лаци содрогнулся, услышав это имя, но упрямо пробормотал:

– У кого же мне узнать, в чем вина моего брата?

– Про то может дать ответ его сиятельство господин Берчени. Его люди привезли вашего брата из Шаторальяуйхея в кандалы закованным.

Берчени находился в это время в Шарошпатаке, но Лаци к нему на прием не допустили. Сказали, что графа мучает подагра и что он не принимает никого, кроме знахарок и предсказателей судьбы. Первые лечат его, а вторых он любит за добрые их пророчества, ибо, распространившись в народе, они поднимают боевой дух так же, как и двойное жалованье для солдата[41]41
  См. Thaly – «Исследования по литературе и истории культуры эпохи Ракоци». (Прим. автора).


[Закрыть].

– Что же нам теперь делать? – ломал в отчаянии руки Лаци.

– Знаю я один способ, – сказал Мартон.

– Какой же?

– Надо проникнуть к графу под видом гадателя или знахарки. Последнее, правда, труднее…

– Верно, выдам-ка я себя за гадателя…

– И глупо сделаешь. Чую я из того, что ты рассказал мне по дороге, что тот Янош Рожомак – не кто иной как сам граф Берчени.

– Ты думаешь?

– Убежден в этом. Успех восстания говорит за то, что кто-то, вероятнее всего именно он, предварительно обошел всю страну и подговорил дворян. А на такое он только переодетым, под чужим именем мог решиться.

– Это верно!

– Поэтому, если позволишь, попробую-ка лучше я проникнуть к графу. Я ему такое предскажу, что у его сиятельства подагра сразу из обеих ног вылетит.

У Мартона Бонда была душа авантюриста. Еще два года назад он был мельником на Таллошской мельнице, что стоит на речке Дудваг. В поисках приключений он отправился затем в Буду, где его совсем опустившимся встретил и взял к себе в услужение Лаци. Бонц обладал незаурядным артистическим талантом и даром подражания, так что без труда выдавал себя за кого угодно.

Два дня Мартон болтался среди челяди Берчени, изрекая всякие библейские пророчества о королевском троне, ожидающем Ракоци, и о сокрушении стен Вены. Слуги сообщили о новом предсказателе графу; Берчени заинтересовался им и пригласил к себе. Здесь Марци с фанатическим выражением лица, обратив к небу взгляд, стал пророчить страшное избиение лабанцев, на таком таинственном, истинно предсказательском языке, что смог и потешить и приободрить графа (в какой-то мере верившего таким вещам).

Не прошло и недели, как Мартон (или «пророк Хабакук», как окрестил его Берчени) стал во дворце своим человеком. Берчени, желая повеселиться, частенько посылал за ним, и у Мартона появилась возможность однажды заговорить и о бедном узнике.

Как-то раз, вечером в воскресенье, граф сам спросил Мартона:

– Ну, что тебе сегодня приснилось, Хабакук?

– Узника одного видел я нынче ночью, ваше сиятельство.

– Что же с ним приключилось, добрый Хабакук?

– Белый голубь явился мне во сне и шепнул на ухо: «Сидит здесь в Шарошпатакском замке один паренек, по прозванию Вереш, в тяжелые кандалы закован. А как освободится, семь полей зальет он вражьей кровью».

– В самом деле, сидит здесь такой заключенный. Но лабанцы могут спать спокойно. Не суждено ему больше ничьей крови пролить, даже крысиной.

– Уж не помер ли он?

– Нет еще, но скоро умрет. Сегодня с утренней эстафетой прибыл за подписью князя его смертный приговор.

– Вот как? – содрогнулся Мартон. – Чем же провинился сей несчастный?

– Воровал, растратил казну, изменил князю. И не говори мне о нем, Хабакук, не порти мне настроения. Полгода пытали – допрашивали мы его. Но он упрямый малый: так и не сознался. Ну да ничего; может, у виселицы опомнится. А ведь доверял я ему, как сыну родному.

С печальным лицом принес Мартон это известие Ласло. Тот же, услышав, места себе не находил от волнения.

– Возможно ли, чтобы брат мой воровал? – вскричал он душераздирающим голосом. – Не поверю я этому никогда в жизни! Я-то думал: в плен его взяли куруцы у лабанцев. А чтобы он – и вдруг вор?! Что же он украл, у кого? Какой ужас! И уже смертный приговор, говоришь, подписан? Боже мой, боже мой! Что же нам теперь делать?

Мартон Бонц только плечами пожал: «Ничем тут не поможешь. Казнят его, а мы и знать о том не будем, Мне вон уже будто слышится: воронье закаркало».

– Может быть, к князю поехать, броситься в ноги, попросить пощады?

– Не успеешь. Князь сейчас в Мункаче, а Берчени еще нынче утром отправляется в Сенице и меня с собою берет. Лучше, право, если и ты, Ласло, вступишь в его войско. Вместе пойдем.

– Нет, я здесь останусь. Узнаю об участи моего несчастного братца. Не ведаю я еще, что мне делать. Но так я этого не оставлю.

– Ну, тогда бог тебе в помощь. А я додурачился с этими предсказаниями до того, что теперь меня и в самом деле определили на должность пророка!

Остался Лаци один. Целую ночь провел он без сна. Все думал: что же теперь станется с его братом? Хоть бы знать, в чем Пишту обвиняют! Тогда легче было бы что-нибудь предпринять. Хоть бы полчасика с ним вместе побыть, поговорить. Может, все же пойти к Кручаи, воззвать к его сердцу? Ведь и он человек!

Утром Лаци явился на квартиру к коменданту. В передней сидел молодой прапорщик.

– Что вам угодно? – спросил офицер.

– Я хотел бы поговорить с господином комендантом, – робко отвечал Лаци.

– По какому делу?

– По делу несчастного осужденного Иштвана

– Нельзя, – отрезал офицер. – Господину Кручаи сейчас недосуг.

Лаци в отчаянии умоляюще сложил руки, прапорщик же, взглянув на них, вскочил вдруг и почтительно поклонился:

– Прошу прощения, ваше превосходительство. Я думал: вы только просите, и не заметил, что вы имеете право приказывать.

С этими словами прапорщик бросился в соседнюю комнату, уже с порога добавив:

– Комендант тотчас же будет к вашим услугам.

Лаци показалось, что все это происходит с ним во сне. Что случилось вдруг с этим человеком, отчего он сразу так переменился?

Мгновение спустя в переднюю, тяжело дыша, вкатился толстобрюхий Кручаи, – с красной рожей и канареечно-желтыми волосами, по-куруцски схваченными сзади гребенкой. Лаци побледнел. Сколько раз вставала в его воображении эта ненавистная рожа: эти злые морщины на лбу и хитрый, не знающий пощады взгляд. Вот он, убийца их отца!

Старый Кручаи, отвесив поклон перед юношей, почтительно спросил:

– Каково будет приказание князя?

– Князя? – пролепетал Лаци, но тут же спохватился. – Я не понимаю вас, господин комендант, я…

– Я вижу secretum sigillurn[42]42
  Тайный знак (лат.).


[Закрыть], сударь, и готов выполнять ваши приказания.

– Ах!

Возглас удивления вырвался у Лаци помимо его воли, а лицо его выразило крайнее замешательство.

– Мне известно о полномочиях, данных вам великим князем. Секретный мандат у меня вот здесь, в кармане. Ах да, вы правы… Оставьте-ка нас одних, господин Генчи.

Молодой прапорщик удалился. Тем временем Лаци, собравшись немного с мыслями, сообразил, что здесь происходит какая-то удивительная ошибка и что ею нужно умело воспользоваться.

– Ну, вот мы и одни. Теперь вы можете совершенно спокойно передать мне приказ князя.

– Я здесь по делу некоего Иштвана Вереша.

Кручаи поклонился.

– Что прикажете сделать с ним?

– Он должен быть освобожден из заключения, – хриплым от волнения голосом выдавил Лаци, и лицо его передернулось.

Но Кручаи нисколько не удивился, а попросту открыл дверь и крикнул гусару:

– Пришли-ка, дружок, сюда начальника тюрьмы! – а затем, снова повернувшись к Лаци, равнодушным голосом заметил: – А мне как раз сегодня граф Берчени вручил, уезжая, смертный приговор этому самому Верешу. Завтра, наверное, мы уже и казнили бы его. Хорошо, что ваше высокоблагородие поспешили приехать с новым приказом.

Сердце Лаци взволнованно колотилось, он не мог выдавить из себя ни слова. На счастье, в дверях появился тюремщик.

– Сейчас же освободите Иштвана Вереша, – отдал ему распоряжение Кручаи и тотчас же снова обратился к юноше: – Не будет ли дальнейших приказаний относительно узника?

– Я возьму его с собою.

– Как вам будет угодно, – вежливо заметил комендант крепости. – Начальник тюрьмы, передайте заключенного его превосходительству.

Лаци хотел поскорее покинуть комнату и торопливо последовал за тюремщиком, но Кручаи ласковым движением остановил его:

– О ваша милость, постойте! В хорошенькое же положение вы меня поставили бы. Если вы забираете арестанта с собою, тогда оставьте мне кольцо. Что если бы и я оказался столь забывчив, черт побери!

Лаци только сейчас бросил взгляд на свою руку и понял, что было чудесным его талисманом то самое кольцо – печатка с зеленым камнем, – которое он носил на пальце. Сняв перстень, юноша с притворной улыбкой протянул его Кручаи, который верноподданнически приложился к нему губами.

– Вот теперь все в порядке! – заявил Кручаи, и Лаци, у которого отлегло на душе, помчался вниз по лестнице, все еще не веря, что все это не сон.

Так, значит, на его руке был тайный перстень князя Ракоци! Каким же образом могло это случиться? В голове его пронеслась мысль: уж не князю ли принадлежали сокровища, найденные им в Дюлафехерваре?

Но времени на размышления у него не было. Он мчался вниз, перепрыгивая сразу через три ступеньки, торопясь нагнать тюремщика, который с заржавелыми ключами в руке шагал к казематам.

Наконец они очутились возле тяжелой двери, обитой полосовым железом. Скрипнул ключ в замке, и в следующий миг братья, не произнося ни слова, бросились друг другу в объятия.

А подле них, радостно повизгивая, прыгал черный пес.

* * *

– Идем отсюда! – заторопил брата Лаци, обретя снова дар речи. – Идем.

– Но как тебе удалось освободить меня?

– Потом расскажу, когда мы будем уж далеко отсюда. Пошли.

– Но куда?

– Куда угодно. Только чтобы не оставаться здесь.

И они снова отправились в путь, как когда-то давно: без определенной цели, по безлюдным полям. Лишь оставив Шарошпатак далеко позади, они заговорили.

– Ну так рассказывай, как же ты смог освободить меня?

– Сначала ты скажи, каким образом ты угодил сюда.

– Моя история очень коротка, – начал Иштван, – и очень печальна. Рожомак, с которым я отправился тогда в Вену, не кто иной, как граф Берчени.

– Я так и знал!

– Он в самом деле взял меня с собою в Вену и вскоре полюбил меня. Посвятил меня в свои самые глубокие тайны. Он подготавливал восстание, и мы отправились с ним в Вену по одному очень важному делу. Нам нужно было переправить из Вены богатства князя в Венгрию, в какое-нибудь укромное место, чтобы в случае чего австрийцы не конфисковали их. Берчени долго скрывал от меня все это, пока не узнал меня лучше. Вместе с ним мы, переодетые, отвезли драгоценности в Венгрию. Положили мы их в большой медный котел и зарыли в землю. Только я да Берчени и знали про то место. Другому смертному оно и присниться не могло бы. И все же, знаешь, что произошло?