Текст книги "История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей"

Автор книги: Магда Сабо

Соавторы: Иштван Фекете,Кальман Миксат,Тибор Череш,Геза Гардони,Миклош Ронасеги,Андраш Шимонфи,Ева Яниковская,Карой Сакони,Жигмонд Мориц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

– Я парикмахер. – И добавила правды ради: – Пока еще ученица.

Но и в таком ответе содержалась доля лжи: ведь она уже с сентября не ходит в парикмахерскую. Но с этим еще можно примириться: нельзя же вот так сразу, одним махом, рассказать все до точности. И, совсем смутившись, проговорила:

– Может, зайдете когда-нибудь к нам в салон? Приходите, уложу вам волосы. Но только в мою смену!

Хеди улыбнулась:

– Но ведь вы уезжаете за границу.

Элфи нахмурилась. Зачем напоминает об этом Хеди? Разве она сама не намеревалась бежать?

– У меня дядя в Бельгии, – словно угадав ее мысли, продолжала Хеди, – родной брат отца. Он писал, чтобы я приехала. Мама посоветовала принять его приглашение. У дяди собственный завод.

– А ваша мама? – спросила Элфи. – Почему она не поехала?

– Оттого что она стара и больна, – ответила Хеди. – Ей уже все равно. Моя мать учительница, – добавила она. – Преподает тридцать пять лет. Дети любят ее и уважают.

Элфи молча слушала и в душе удивлялась. Как необычайно то, что говорит Хеди! Что же получается, бегут лишь те, кого не слушают дети? Странным образом слова Хеди напомнили ей об Арпаде. А ведь Арпад никогда не говорил того, что сказала сейчас эта учительница, и все-таки у Элфи было такое ощущение, что он утверждал то же самое. И вот для того чтобы скорее проходило время, Элфи тоже принялась рассказывать:

– Есть у меня знакомый. Кондитер. Он давно хотел за границу поехать. А сейчас ни за что не поедет. Как вам это нравится?

– Он прав, – разглаживая на столе скатерть, задумчиво проговорила Хеди. – Я всегда завидовала людям, которые знают, чего хотят. И добиваются цели.

Элфи пошевелилась, посмотрела на Дунди. Та спокойно спит, разрумянившись от тепла. Когда-нибудь Элфи обо всем расскажет бабушке… О том, как однажды они день и вечер провели на Дьерском вокзале… И Дунди не плакала. Напротив! А ведь она, без сомнения, знала, она тоже понимала положение, в котором они очутились! О, Элфи отдает себе полный отчет во всем, что случилось, она очень хорошо знает – и все-таки… все-таки не огорчается. Нет, она не огорчается. Она сидит в вокзальном ресторане вместе со своей новой знакомой. Только что она узнала, что Хеди – учительница, а вот, несмотря ни на что, они беседуют с нею по-дружески. Безусловно, если бы не это необычайное происшествие… Если б она не застряла в поезде, ей никогда не довелось бы узнать, что эту девушку зовут Хеди, никогда бы не было этого разговора, который они вели, как два взрослых человека. Что говорить, нет худа без добра. В конце концов всякая неудача может обернуться удачей. До отправления поезда оставалось еще добрых два часа, а за это время можно наговориться вволю – им ведь ничего другого не оставалось. Если б дядя Шандор не снял с поезда семью, если бы не случилось того, что в конце концов случилось, они, быть может, сегодня вечером были бы уже в Вене. Но там, без сомнения, не оказалось бы столько необычного и интересного, как сейчас в Дьере.

– Видите ли, – начала Элфи, собравшись с духом, – муж моей мамы запретил мне ходить в салон. По его мнению, профессия парикмахера девушке не подходит.

Хеди посмотрела на нее. Теперь настала ее очередь удивляться. Не поняв толком, что хотела сказать Элфи, она тем не менее не перебила, не прервала ее.

– А по-моему, вполне подходящая, – продолжала Элфи. – Я сделала большую глупость, послушавшись его. Очень большую.

Она еще о многом хотела бы сказать, но у нее вдруг вылетели из головы все слова. Да тут и удивляться нечему, ведь без привычки не так-то легко выразить словами внезапно нахлынувшие чувства. Кажется, легче поймать голыми руками птицу на лету, чем найти нужное слово, точно выражающее мысль. Она еще хотела объяснить, как попала сюда. Ведь Хеди все рассказала! Если Хеди, будучи учительницей, так доверилась ей и открыла свое сердце, то она тоже хочет открыть свое. Пусть Хеди узнает о ней решительно все. О ней могут наговорить всякой ерунды; что она бездельница, глупышка, стиляга. Пусть все правда, но зато она знает, какая у нее цель. Очень хорошо знает! Получить специальность, работать, а в воскресенье танцевать. Если бы у нее спросили, она нашла бы нужные слова, чтобы ответить: «Я хочу жить здесь, в Венгрии, в Будапеште, в Седьмом районе, и каждое утро ходить на работу по узеньким и коротким улицам, знакомым с самого детства…» Но каким ветром занесло ее сюда? Почему же все-таки она очутилась здесь, витая между небом и землей? Правда, она никогда не имела дома, который был бы для нее по-настоящему родным. Как-то порхала всегда с места на место: то к бабушке, то снова на улицу Мурани. А если уж очень туго приходилось и над ней особенно сгущались тучи, ходила к отцу, в Пашарет. Она всегда была бездомной, но так остро, как сейчас, еще никогда не ощущала этого. Где найти слова, чтобы объяснить, кто в ней и в ком сама она особенно нуждается? Потому-то она так внезапно и умолкла.

– Выпьем по чашке черного кофе, – предложила Хеди и тут же попросила длинноносого официанта принести две чашки. Затем снова повернулась к Элфи: – Не печальтесь, милая, все будет очень хорошо. Вот увидите! Мы снова будем дома. Правда?

Официант принес кофе. Наклонившись к Хеди, он зашептал ей:

– Через десять минут подадут состав. На третий путь. Не зевайте, и займете хорошие места.

Надо же! Им помогают. Все, кто может. Хеди расплатилась. Они собрали свои вещи. Элфи осторожно взяла на руки спящую Дунди.

– Давайте я понесу девочку, – предложила Хеди.

Но Элфи не дала. Как же так! Ведь у Хеди большой рюкзак! Да к тому же вряд ли кто лучше ее умеет обращаться с детьми. Шелковистая головка Дунди покойно лежала у Элфи на плече. Она продолжала безмятежно спать. На дворе дул порывистый, холодный ветер, в сыром мраке мерцали станционные фонари. Медленно, тихо подавали состав. В вагонах еще темно. Не беда! Свет вокзальных ламп проникает и туда. Они вошли в купе. Первым делом Элфи уложила Дунди, заботливо укрыла, положила ее головку себе на колени. Обе заняли места у окна. Молча сидели в темноте друг против друга, прислушиваясь к ровному дыханию посапывавшей Дунди.

– А что скажет ваша мама, когда вы вернетесь? – спросила вдруг Элфи.

Хеди тихонько, добродушно засмеялась, словно услышала от Элфи какую-то забавную шутку.

– Ничего. Обрадуется… И побранит. Обрадуется моему возвращению и поругает потому, что мы бедные, а дядя очень богатый.

– Вот видите, – задорно ответила Элфи, – и вы все-таки остаетесь, даже на богатство не польстились. А мне зачем ехать? Я даже богатой не стану. Да и муж моей мамы не любит меня. Я его тоже.

– А родного отца у вас нет?

– У меня? Как же нет, есть. Он тоже парикмахер. Он и не знает, что меня хотели увезти. Но я не поеду. И сразу бы не поехала… Ни за что! Вот только из-за мамы… да этой малютки… Уж очень любит она меня и я ее…

– Странная вы девушка…

– Я? По-моему, самая обыкновенная. Таких, как я, двенадцать в дюжине.

Здесь, в темноте и тишине, как-то приятнее беседовать. Из окна виден маневрирующий на соседнем пути состав. Один паровоз, пыхтя, тащил его впереди, другой толкал сзади. Доносились приглушенные крики, железнодорожники размахивали фонарями. А по освещенному огнями высокому перрону снуют люди. Вокзал издали кажется средоточием шума и суеты. Железнодорожники делают свое дело: сцепляют вагоны, чтобы потом поезда под веселый перестук колес могли мчаться навстречу ночи. Ух, как много товарных вагонов перегоняет с одного пути на другой паровоз! Чего только нет в этих вагонах! Строевой лес, скот, машины, мясо, молоко… Прямо в глазах рябит, когда смотришь на все. Каждый груз в конечном счете будет доставлен по назначению. Да, да, именно туда, куда надо. И как только могут говорить, что люди дураки и весь мир устроен по-дурацки? С этим никак нельзя согласиться. Ведь рано или поздно все, как и эти грузы, придет туда, куда нужно, и станет на свое место. Иногда, правда, случаются ошибки, недоразумения, но это бывает редко.

Элфи с любопытством наблюдала за фонарями железнодорожников. Они то поднимали их, то описывали в воздухе круги, то размахивали ими из стороны в сторону. Это они дают о чем-то знать друг другу. Ей не понять ни одного сигнала, но те, кому нужно, кого обучили этому, все понимают. Каждый должен знать и понимать любой знак, сигнал, который подают ему.

Дорогие, славные железнодорожники! Вы устали, охрипли, работаете день и ночь и все же не перестаете размахивать своими фонарями! Мир огромен, великое множество людей в нем. Даже в такой маленькой стране, как наша, их тысячи, миллионы! И как незаметны в этом безбрежном человеческом море сидящие в темном купе одного из вагонов отправляющегося в Будапешт поезда три пассажирки. Одной двадцать пять лет, другой пятнадцать, а третьей всего четыре года… Они хотят домой!

Наши пассажирки даже не заметили, когда отправился поезд. К тому времени все три уже спали. Поезд шел, останавливался, то тащился медленно, то развивал большую скорость. На остановках хлопали дверями. Каждый раз, когда ударялась о стенку открываемая дверь, Элфи вздрагивала и сильнее прижимала к себе Дунди. Ночью Дунди попросилась на горшок, пришлось нести ее в уборную, где дул сквозняк, затем в полусне пробираться назад.

– Где мы? – сквозь сон спросила Хеди.

– В поезде, – ответила Элфи и сразу уснула.

В Будапешт прибыли перед рассветом. Было темно и холодно. Очутившись после теплого вагона под открытым небом, они сразу же продрогли. На перроне стояли солдаты. Всех направляли в зал ожидания. Ночью не разрешается ходить по улицам. Надо дождаться утра, восхода солнца!

– Я ни в чем не виновата! – бессчетное количество раз повторяла Элфи.

Было десять часов утра, когда она явилась с Дунди к бабушке. Уснув в зале ожидания, они проснулись, когда там уже почти никого не было. Потом Хеди – она тоже задремала вместе с ними в зале ожидания – повела их завтракать, и лишь после этого они отправились домой. Куда домой? Разумеется, к бабушке. Не идти же им на улицу Мурани? Там за тридцать тысяч форинтов живут уже Такачи. Бабушка, увидев их, в ужасе всплеснула руками. Можно представить, в какой неописуемый ужас пришла она, когда услышала, что они вернулись только вдвоем, не имеют никакого понятия, где мама, ибо рассчитывали встретиться с ней здесь. Но ведь это кошмар какой-то! Не схватили ли их? Бабушка осыпала их градом вопросов, ей хотелось узнать все сразу. Вот почему понадобилось много времени, прежде чем Элфи в общих чертах рассказала обо всем, что знала сама. А так как бабушка то и дело прерывала ее, ругала, называла растяпой, то Элфи без конца повторяла:

– Я ни в чем не виновата! Ну как вы не можете понять! Что я должна была делать?

Сначала бабушка никак не верила ей. Нет, Элфи не удастся убедить ее, что виноваты во всем мама или дядя Шандор! Взрослые не сделают такой глупости. У нее появилось подозрение: уж не скрывает ли от нее что-то Элфи. Она даже высказала его вслух.

– Послушай, внученька, скажи прямо: ты сбежала от них и увела с собой эту малютку? Я ведь тебя знаю!

– Бабушка! – вскрикнула Элфи побледнев.

Но бабушку не так-то легко разуверить.

– Я тебя насквозь вижу! – повторяла она. – Меня на мякине не проведешь! Ты без ума от этой малютки. Ишь, что надумало твое глупое сердце! Взяла и привела сюда… Может, сама прокормишь, заработаешь на нее? Уж не сама ли собираешься воспитывать ее? На какие такие капиталы? Как? Ребенок – это тебе не кукла, что покупают в магазине. Тебя самое еще надо воспитывать! Глупышка ты этакая! Ты, наверное, подумала: и этого ребенка воспитает твоя глупая бабушка… Нет уж, милая…

К счастью, пришел дедушка. Он приволок полную кошелку: опять, конечно, ходил по магазинам. Дедушка теперь для всех жильцов дома носит покупки. Бабушка сразу набросилась на него:

– Видишь, что натворила твоя ненаглядная внучка! Полюбуйся на них! Дальше ехать некуда! Подумать только: отбились от семьи, не знают даже, где искать ее. Сотни, тысячи людей уезжают, а наши не сумели! Вышли якобы из поезда! Не доезжая Дьера… А эти остались в вагоне, не успели спрыгнуть. Ну на что это похоже? Я за свои шестьдесят пять лет ничего подобного не слыхивала!

– Вы, бабушка, лучше бы прямо сказали: идите, мол, куда глаза глядят, если мы вам в тягость… Пойдем, Дунди! – вспыхнула Элфи.

Но дедушка поднял руку и затряс ею:

– Или ты не знаешь своей бабушки? Она ведь только покричит, не принимай ее слова близко к сердцу. А ты, старая, лучше согрела бы воды, чем кричать тут, надо выкупать эту малышку, прямо настоящий цыганенок… Иди ко мне, деточка… А ты, внучка, рассказывай по порядку, как все произошло.

– Пусть бабушка рассказывает. Она все лучше знает! – надулась Элфи.

– Я тебе задам! – пригрозила бабушка.

Элфи заплакала. Она плакала так тихо и жалобно, что даже бабушка перепугалась. И, всплеснув руками, как ни в чем не бывало спросила:

– О чем ты плачешь? Разве тебя кто-нибудь обидел?

Разговор с бабушкой – Элфи это остро почувствовала – был той каплей, которая переполнила чашу терпения. Такое, как говорится, и лошади не под силу. Ею помыкают, ее швыряют, дергают, бросают. Осталась без гроша в поезде в чужих краях с ребенком – и не плакала, не отчаивалась, даже покровительницу нашла в лице Хеди. Благополучно вернулась домой привезла целой и невредимой Дунди, И ее же ругают, подозревают, не верят.

Не прошло и полминуты, как плакала и бабушка.

– Ой, горе мне, горе! – причитала она. – Что могло произойти с семьей? Что случилось с ними? Где они сейчас? Провалиться бы в тартарары всему этому постылому миру… Где может случиться подобное с семьей! Пусть бог накажет того, кто учинил все эти беспорядки, кто голову заморочил людям.

– Никто ее нам не морочил, сами мучаемся дурью! – ворчал дедушка.

Он вышел в кухню, поставил на газовую плиту чугун с водой.

– Я все-таки наведаюсь на улицу Мурани. Вдруг они уже там? – сказал он уходя.

Бабушка искупала Дунди, уложила ее в большую кровать. Затем велела мыться Элфи, поесть чего-нибудь и лечь спать. Но Элфи, пригорюнившись, продолжала сидеть в углу, обуреваемая самыми мрачными мыслями. Как всегда, когда она была чем-нибудь очень удручена, ей казалось, будто она самая несчастная и лучше бы ей совсем не появляться на свет. Но потом все же прилегла на диван, но не стала ни раздеваться, ни умываться, ни причесываться. Зачем быть чистой и причесанной тому, у кого нет никакого желания жить? Усталость взяла свое, и она проспала до позднего вечера, когда ее разбудили голоса собравшихся в комнате людей, устроивших своеобразный семейный совет. Пришла вторая дочь бабушки, тетя Йоли, с мужем. Дедушка, разумеется, давным-давно вернулся с улицы Мурани. Он не нашел там родителей Элфи и Дунди, о том, что о беглецах нет никаких известий, он понял из разговора. В комнате раздавался враждебный голос тети Йоли:

– Это не случайно. Ей всегда решительно ни до кого не было никакого дела, жила лишь в свое удовольствие. Нарожала детей, а воспитывать их не хочет. Нет уж, дудки! Легкой жизни ищет за чужой счет. Что для нее составляет бросить на дороге ребенка, а то и двух? Ровным счетом ничего. Здесь остались родственники, они и позаботятся о детях. Все можно взвалить на бабушку: она вырастила Элфи, выкормит и другую…

Другая, то есть Дунди, сидела, втянув головку в плечи, на руках у бабушки и испуганно озиралась по сторонам. Взрослые решили, что при ней можно говорить все, что угодно: такая маленькая девочка все равно ничего не поймет.

– Они еще могут вернуться, – бормотал дедушка.

– Не-ет! Вот увидите, я окажусь права, – вошла в раж тетя Йоли. – Знаю я сестру, да и муженька ее тоже. Если они не вернулись до сих пор, значит, уже не вернутся, можете быть уверены! Если Элфи сумела вернуться домой с ребенком, то что могло помешать им? У них и деньги были.

– Может, они сбились с дороги и их задержали? – предположил дядя Вили, муж тети Йоли, водопроводчик, толстый, добродушный, совершенно лысый человек. – Нынче чего только не наслушаешься. Из нашего дома тоже отправились десять человек, а что из этого вышло? Заблудились, хотя у них и проводник был. Шли пешком с вещами тридцать километров, среди них были старики и дети. Наконец пришли в Мошонсентянош, прямо в руки пограничникам. Но даже обрадовались: так устали и перетрусили. Целый день держали их там, а затем привезли домой на машине. Так что и наши не сегодня-завтра тоже могут появиться здесь.

Элфи исподтишка посматривала на них и внимательно слушала. Пусть они думают, что она спит, а то начнут спрашивать. Однако нелегко было слушать все это. Жаль, что уши не закрываются, а то закрыла бы их, как глаза, и ничего не слышала. Почему человеческие уши не имеют такого приспособления, которое бы так же закрывало их, как веки закрывают глаза? Оно бы избавило человека от многих горьких минут.

Утром бабушка ругала и упрекала ее, а теперь тетя Йоли поносит маму, несмотря на то, что они решительно ничего не знают, где она и что с ней случилось. И так всегда: стоит случиться несчастью, как сразу же начинают ругать неизвестно за что.

Дунди, наверное, тоже испытывала нечто подобное, потому что, когда тетя Йоли особенно зло ругала маму, называя ее эгоисткой, кокеткой, вдруг заплакала:

– Мама! Мамочка! Когда приедет мама?

Элфи не могла больше терпеть. Она встала с дивана и молча, хмурая и взлохмаченная, взяла Дунди из рук бабушки и вышла с ней в кухню.

– Не плачь… Мама скоро придет и возьмет тебя.

Через закрытую дверь она слышала, как дедушка стыдил свою дочь за то, что она в присутствии детей говорила об их матери всякую всячину. Так не делают! Хоть ребенок и не все понимает, но иногда это еще хуже, еще больше напугают его слова взрослых.

Элфи умыла заплаканное лицо Дунди, сама тоже умылась и спросила у нее:

– Гулять хочешь?

– Хочу, – ответила Дунди и прижалась к Элфи, как котенок.

Во дворе дети играли в войну. Соорудили из мусорных ящиков баррикаду. Выброшенная ржавая труба служила минометом. На протянутых веревках висели красные и синие водяные пистолеты – это автоматы. Та-та-та-та… фьюить… фьюить… – свистели повсюду воображаемые пули. Иногда подавал голос миномет: бумм! бумм!

Возле ворот стоял трехлетний Эчи Беркеш с деревянным ружьем за спиной. Все лицо у него чем-то измазано, в больших черных глазах недоумение.

– Что они делают? – спросила Дунди.

– Подражают взрослым, – ответила Элфи.

Они вышли на площадь Ференца Листа. У консерватории, где когда-то лежал непогребенный труп худенькой девочки, несшей хлеб, сейчас стоял с железными санками Мики Кочиш. Тот самый Мики Кочиш, который имел обыкновение в каждый удобный момент выпрашивать у Элфи деньги то на значок, то на конфеты.

– Дай форинт на жареную кукурузу! – попросил он и теперь, подбежав к ним.

Старый инвалид сидел уже возле своей печурки и машинально, думая, видимо, о чем-то другом, тряс над угольями железное сито.

– Нет, брат, у меня денег, – вздохнула Элфи.

Мики сочувственно посмотрел на нее. Затем достал из кармана форинт, купил кукурузы и угостил девочек.

– Кто эта девочка? – спросил он, показывая на Дунди.

– Моя сестра.

– Садись, покатаю, – предложил ей Мики.

Дунди уселась на санки. Мики пустился бежать, весело выкрикивая:

– О-го-го! Го-о-о!

Глядя им вслед, Элфи решила, что, как только начнет работать в парикмахерской, из первой же получки даст Мики два форинта. Славный мальчик!

Она обязательно пойдет работать! Это так же верно, как то, что она сейчас стоит здесь, на площади Ференца Листа, освещенной фонарями. Независимо от того, вернется дядя Шандор или нет.

Они долго гуляли на улице, ведь Дунди так весело с Мики, они так хорошо играют! И пусть, лишь бы не возвращаться до того, как уйдет тетя Йоли. Они должны уйти, скоро наступит комендантский час, им надо успеть домой.

– Разбудите меня в шесть часов, я пойду в парикмахерскую, – это были ее первые слова, с которыми она переступила порог.

– Ладно, ладно. Вот только взяли бы тебя, – отозвалась бабушка.

– Возьмут, можете не беспокоиться!

– Счастье твое, что ты хоть дельная такая, нигде не теряешься, – сказала на это бабушка.

Эти несколько слов о предстоящей завтра работе установили в доме мир. Весь вечер не вспоминали ни о маме, ни о дяде Шандоре, ни о бегстве, не строили предположений, вернутся они или нет. Правда, может быть, еще и потому, что рано легли спать. Элфи легла последней, так как согрела еще воду и постирала Дунди чулочки, трусики и кое-какие свои вещи. Ведь они ничего не имеют, кроме того, что надето на них, – все осталось у мамы. Элфи развесила вещи в кухне, чтобы к утру они высохли.

Все уже спали, когда вдруг кто-то громко постучал в кухонное окно, а вслед за тем и в окно комнаты.

– Тетя Варади! Дядя Варади! Скорее идите! Вас вызывают из Вены!

Элфи слышала это смутно, в полусне, так как всегда спала крепко. Совсем проснулась она лишь тогда, когда бабушка, охая и причитая, принялась зажигать лампу, а дедушка, натягивая брюки, искал сигареты.

– Боже милосердный! – причитала бабушка. – И вечно ты копаешься со своими проклятыми сигаретами! О горе мне… помилуй господи!..

Однако, прежде чем бабушка успела застегнуть халат, дедушка уже семенил следом за докторской кухаркой со второго этажа. Да, это именно она подняла их, Элфи узнала ее по голосу. Элфи, охваченная ужасом, лежала неподвижно. Она слышала, как кряхтела и охала бабушка, доставая тапочки из-под кровати.

Дунди по-прежнему спала: Элфи прислушалась к ее посапыванию. Нет, не надо тревожить Дунди, да и ей самой тоже незачем идти: к телефону все равно не подпустят, да и незачем. Обо всем договорятся с дедушкой.

Бабушка наконец оделась и, шаркая, вышла, оставив дверь открытой. Элфи слышала, как шлепают ее тапочки по ступенькам лестницы. Сколько же сейчас времени? Она подняла голову и посмотрела на будильник, стоявший на комоде. Половина одиннадцатого. Еще не так поздно. В доме еще не спят. Слышно, как гудит лифт. Какой-то жилец поднимается на пятый этаж; наверное, играл внизу в карты, ведь в это время из дому выходить нельзя – запрещено. Медленно-медленно ползут минуты. Дунди чуть слышно застонала во сне. Элфи поднялась, достала из бабушкиной ночной тумбочки горшок, посадила на него девочку. Дунди, повалившись на Элфи, так и не проснулась. Бедняжка! Твой отец и мать звонят из Вены… Из Вены!

Дунди опять спит. Пожалуй, прошло не меньше десяти минут, с тех пор, как выбежал дедушка. Куда они запропастились? Неужели так долго разговаривают по телефону? В открытую дверь снаружи проникла стужа. В комнате стало совсем холодно. Элфи вскочила, чтобы закрыть дверь. Некоторое время она стояла у открытой двери в длинной бабушкиной ночной рубашке. «Может, сходить за ними? Нет, не пойду!»

Она закрыла дверь, вернулась в комнату, но уже не ложилась, а села на диван и стала ждать.

Значит, так и получилось, как говорила тетя Йоли. Они уже в Вене. Уехали, бросили их.

Сколько прошло времени? Наверное, минут двадцать. Они, очевидно, разговаривают с доктором. Дедушка частенько заходит к ним, выполняет кое-какие поручения, а бабушка штопает, шьет на их семью.

Наконец за дверью послышалось покашливание, шлепание. Бабушка входит в слезах, у дедушки и сейчас дымится между пальцами сигарета. Видимо, доктор угостил.

– Ну, внученька, – сказала бабушка, – в тебе они не нуждаются. Велят отправить к ним только малышку.

Элфи застыла, не проронив ни звука.

– Не могли, говорят, приехать за вами, тогда задержали бы пограничники, – продолжала бабушка. – Им, видишь ли, пришлось спешить, потому что проводник все время торопил, стращал, что если они не поспешат, то он всех бросит, а их там целая компания. А все деньги отдали уже тому проводнику: больше десяти тысяч форинтов. Если бы они приехали за вами, то не перешли бы границу.

Бабушка сидела за столом, утирая слезы. Дедушка стоял у шкафа; старческие глаза его излучали какой-то странный сероватый блеск.

– Они назвали какую-то тетю Гизи, – как бы вспомнив, продолжала бабушка, – она живет на улице Синег. Надо туда отвести малышку, а они уж доставят ее к ним. Но только скорее, потому что они хотят ехать в Южную Америку. Они уже и в список внесены.

Элфи наконец вышла из оцепенения и заговорила:

– А… Они все равно не поедут. Только говорят!

И, прочитав немой вопрос в обращенных на нее взглядах, продолжала:

– Это сестра дяди Шандора… Они еще раньше собирались уехать и дядю Шандора подбили. Но сами не поедут. Боятся!

Дедушка, словно только того и ждал, чтобы взорваться:

– Ну, что я говорил! Слыхала? Не отдадим… Никому не отдадим!

– Не мели пустое! – опять заплакала бабушка. – Мать изведется по ней, сердце не выдержит!

– А если не выдержит, – продолжал дедушка так взволнованно и горячо, будто из уст его вылетали не слова, а раскаленные камни, которые жгли его, как огнем, – тогда пусть едет домой! Домой дорога не заказана! Кто ей запрещает? О ней, – и дедушка дрожащим узловатым пальцем показал на Элфи, – у нее не болит сердце? Не она ее воспитывала! И выходила, когда Элфика тяжело болела, тоже не она! Десять тысяч форинтов пожалели… те, что отдали проходимцу, который провел их через границу! А? Так пусть знают! Не отдам!

– Ты думаешь, что тебе все еще тридцать лет? – заломила руки бабушка. – Тебе уже шестьдесят семь, а ты все еще собираешься воспитывать! На какие средства?

– Через два года я буду прилично зарабатывать! Бабушка! До тех пор тоже проживем! Ведь я кое-что получаю. И отец поможет… В крайнем случае я на танцы перестану ходить!

– Молчи уж, ведь ты совсем голая… Пары белья лишней нет…

– Не беда, – снова заговорил дедушка уже спокойнее. Теперь его слова катились, как тяжелые железные колеса по укатанной дороге, чувствовалась их весомость в наступившей тишине. – Пусть себе едут в Южную Америку. Пусть у них будет своя машина. Мы не пропадем без них. Видишь, – и он опять показал пальцем на Элфи, – велика ли, и вся-то от горшка два вершка, а сердце все-таки имеет. Она уже потрудилась для этой малышки больше, чем ее родная мать. Если у меня не станет сил носить корзину, она не даст этой малышке умереть с голоду. Но на танцы ты все-таки ходи, – добавил он и в упор посмотрел на Элфи. Теперь не палец, а глаза дедушки устремлены на нее. – Ты молоденькая. Самая пора на танцы ходить. – И его маленькие глаза заулыбались.

– Глупые же вы, как я посмотрю, – вздохнула бабушка. – Завтра все-таки схожу к той тете Гизи, на улицу Сигет.

– Отчего не сходить, – сказал на это дедушка. – Попытка – не пытка. Девочка останется здесь. Вот увидите! Будет по-моему.

«Будет по-моему»… Дедушка сказал это не в форме категорического приказа. Вовсе нет! Скорее как предсказание. Взгляд его, казалось проникший в будущее, был не только светлым, но и мрачным. Пусть теперь бабушка ворчит, сердится – это ничего не значит. Дедушка верит Элфи, которая сказала, что тетя Гизи все равно не возьмет Дунди. Но бабушка не верила Элфи. Она еще долго повторяла, что дядя Шандор не мальчишка и не пустобрех. Раз он сказал, что тетя Гизи привезет к нему Дунди, значит так и будет.

Они погасили лампу, но долго не могли уснуть. Бабушка вздыхала, ворочалась, а через некоторое время заворчала, потому что дедушка опять закурил. Элфи слышала, как он возится с зажигалкой. Вот он зажег ее, осветив на некоторое время комнату. Бабушка терпеть не может, для нее «хуже смерти», когда дедушка курит в постели.

Она права, конечно, ибо даже от искорки, упавшей вместе с пеплом, может загореться постельное белье. Но на свете бывают, однако, вещи и поважнее.

Бабушка постоянно всего боялась. Не только пожара, но и всяких других напастей. Сильнее же всего ее страшила мысль о болезни или о том, что они останутся без средств к существованию. Поэтому-то она и хочет избавиться от Дунди. Избавиться? Конечно, она тоже любит Дунди. И бабушка не злая, вовсе нет. Ведь это она воспитала Элфи. Но бабушка всего боится. Постоянно твердит, что люди плохие и жизнь тяжелая. Разве это так? И да и нет. Люди не очень-то добры. Люди разные. Они трудятся, устают, ссорятся. Если бы люди были добрее, тогда, может, и жить было бы легче. А не наоборот ли? Может, если бы жизнь не была такой тяжелой, обремененной заботами, то и люди стали бы лучше? О нет, Элфи не смогла бы на это ответить, если б даже думала до самого утра. На это и дедушка не ответил бы, хотя ему шестьдесят семь лет. Да и вообще, стоит ли думать о таких вещах, которые не прибавят ума человеку. Но эти ли мысли не давали Элфи уснуть? Право же, стоило из-за них всю ночь напролет смотреть широко открытыми глазами в темноту? В эту ночь она больше всего думала о предсказании дедушки и о тех нескольких словах, которые он сказал о ней, об Элфи. Он сказал, что у нее есть сердце! Да, да, он так и сказал: «Велика ли, а сердце имеет…» Это прозвучало для нее лучше всякой похвалы. У нее на душе теплее стало от этих слов. Ведь они означают, что ее тоже считают человеком, таким же, как и все другие.

И если ее, Элфи Варга, могут полюбить и оценить, то других людей и подавно. Потому что кто она такая, эта Элфи Варга? Обыкновенная девочка. Допустим, что есть и поглупее ее, и совсем лодыри. Но разве их так уж много? Нет! Гораздо больше таких кто лучше ее. Так почему же бабушка нагоняет на себя страх? Неужели не видит, что хороших людей больше, чем плохих? Да еще во сколько раз больше! Взять хотя бы этот дом или дом на улице Мурани. Разве не очевидно, что в каждом из них порядочных людей проживает гораздо больше? Это же факт! Живя среди людей, никогда не надо бояться людей. Никогда не следует думать, что все окружающие тебя люди хуже, чем ты сам, – вот чему научилась сегодня Элфи от дедушки.

Скорее бы наступало утро, чтобы можно было идти в парикмахерскую, к дяде Тони! Он тоже хороший человек! Нет, она не боялась, что он не примет ее. Не боялась даже того, что он будет расспрашивать. Нет! Дядя Тони не такой человек. Зря ругал парикмахеров дядя Шандор. Возможно, что профессия эта не очень-то знатная, но зато со сколькими людьми может поговорить парикмахер за день! А поговорив, узнает, что каждый человек чем-то отличается от другого. Ведь парикмахер целый день среди людей…

В конце концов ей все же удалось уснуть. А стоит человеку заснуть, как время полетит стрелой.

Бабушка, наверное, давно уже ждала, когда проснется Элфи, ибо сразу, как только она открыла глаза, спросила:

– Ты бывала когда-нибудь у этой тети Гизи?

– Бывала, – ответила Элфи.

– Тогда одевай девочку, пойдем на улицу Сигет.

Элфи молча повиновалась приказанию бабушки. Быстро одела Дунди, и они отправились. Элфи проводила бабушку до самого дома тети Гизи, но дальше не пошла.