Текст книги "Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу"
Автор книги: М. Забелло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)
Часть III
Каждый ведетъ свою линію, а земство – желѣзную дорогу
ГЛАВА I
Предъ засѣданіемъ экстреннаго с-нскаго губернскаго земскаго собранія
I.
Прошла недѣля, какъ Могутовъ живетъ въ нумерахъ полковницы Песковой. Время шло для него весьма однообразно: онъ по цѣлымъ днямъ и далеко за полночь просиживалъ надъ чертежами, смѣтами и разсчетами будущей подицеймейстерской усадьбы. Переѣхавшій, также сильно занятый, по порученію Воронова, какъ секретаря статистическаго комитета, составленіемъ свѣдѣній «о сравнительномъ развитіи грамотности въ Европѣ и въ Россіи въ настоящее время и о развитіи оной въ главныхъ европейскихъ государствахъ, во время глубокихъ переворотовъ въ политической жизни этихъ государствъ», – приходилъ къ Могутову только вечерами и только за тѣмъ, чтобы звать его пройтись часъ-другой по городскому саду или по окрестностямъ города. Во время прогулокъ пріятели, обыкновенно, вели самую спокойную рѣчь о своихъ работахъ, и только одинъ разъ разговоръ между ними принялъ было другое направленіе, благодаря «поразительнѣйшей и интереснѣйшей вещи», открытой случайно Переѣхавшимъ.
– Представьте себѣ, какая поразительнѣйшая и интереснѣйшая вещь случайно открыта мною, – таинственно говорилъ онъ Могутову, тихо идя съ нимъ по холмистому полю за развалинами городской стѣны. – Оказывается, что въ то именно время, когда конституціонный образъ правленія вводился въ государствахъ Европы, грамотность въ народѣ этихъ государствъ была менѣе распространена, чѣмъ въ нашемъ народѣ въ настоящее время! У насъ въ настоящее время въ рекрутахъ около 10 % грамотныхъ, – такъ по крайней мѣрѣ въ Тверской губерніи, – а въ Италіи было 6 % въ 1859 году, во Франціи въ эпоху первой революціи всего 3 %, въ Англіи при Кромвелѣ 1 %… Не правда ли, поразительный результатъ?
– Знать пришла пора и намъ оконститутиться? – вопросительно сказалъ Могутовъ.
– Цифры управляютъ міромъ! Противъ законовъ статистики идти нельзя, – и у насъ не сегодня, такъ очень скоро должна быть конституція! Мы, навѣрно, доживемъ до этого счастливаго времени, Гордѣй Петровичъ, правда? Клянусь Богомъ, если я буду живъ къ тому времени, то публично на площади обрѣю свою козлиную бороду, къ которой еще ни разу не прикасалась бритва!
– Поживемъ – увидимъ… Но вѣдь и для конституціи нужны люди, а для людей нужны усадьбы, а потому не можете ли вы, Викторъ Александровичъ, сообщить, откуда достаютъ здѣсь кирпичъ и по какой цѣнѣ? – спросилъ Могутовъ, и разговоръ о «поразительнѣйшей и интереснѣйшей вещи» прекратился.
Но за то къ концу недѣли Могутовъ окончилъ – и, по словамъ Переѣхавшаго, окончилъ на славу – проектъ усадьбы для полицеймейстера. И въ самомъ дѣлѣ проектъ усадьбы былъ не малымъ трудомъ: кромѣ чертежей и рисунковъ, плановъ, фасадовъ и разрѣзовъ всѣхъ построекъ, имѣлись еще чертежи всѣхъ деталей построекъ, какъ-то: стропилъ, закромовъ, печей, дверей, оконъ и т. п.; всему было составлено подробное описаніе, на все приведены были разсчеты и смѣты; все основывалось не только на теоріи, на данныхъ изъ книгѣ, но и на личномъ осмотрѣ подгородныхъ имѣній и многихъ домовъ, сараевъ и амбаровъ въ городѣ; и, въ заключеніе, все пропущено было чрезъ тщательную критику кандидата спеціальнаго высшаго сельско-хозяйственнаго учебнаго заведенія, какимъ былъ Переѣхавшій.
Въ десятомъ часу утра Могутовъ отправился съ проектомъ къ полицеймейстеру и засталъ его въ той же комнатѣ, у стола, за стаканомъ чая, и не было только у дверей полицейскаго чиновника, какъ во время перваго визита.
– А, это вы? – сказалъ полицеймейстеръ, протягивая руку, когда Могутовъ вошелъ и поклонился. – Что скажете?
– Принесъ рисунки усадьбы, Филаретъ Пупліевичъ, – отвѣтилъ Могутовъ, сдѣлавъ легкій поклонъ и подавая полицеймейстеру рисунки.
– Такъ скоро? – медленно и какъ бы нехотя разворачивая первый листъ рисунковъ и равнодушно посматривая на него, не то вопросительно, не то удивленно сказалъ полицеймейстеръ. – Садитесь! – сказалъ онъ немного погодя, когда пристальнѣй взглянулъ на развернутый листъ общаго вида усадьбы въ планѣ и фасадѣ. Ему прежде всего бросились въ глаза изящество и чистота рисунка, потомъ онъ замѣтилъ, что расположеніе построекъ и наружный видъ оныхъ какъ будто согласны съ его желаніемъ, затѣмъ онъ пристальнѣе углубился въ разсмотрѣніе подробностей – и его лицо, вмѣсто совершенно не идущаго къ нему апатично-начальническаго выраженія, мало-по-малу приняло свой обычный наивно-добродушный видъ. Онъ внимательно и нѣсколько разъ пересмотрѣлъ всѣ рисунки. По свойственной ему осторожности въ дѣланіи окончательныхъ выводовъ, онъ началъ было подозрительно смотрѣть на изящество и чистоту рисунковъ; онъ думалъ, что, навѣрно, подъ ними скрывается неудобство, дороговизна, незнаніе дѣла, – и онъ не мало былъ удивленъ, что, при всемъ желаніи, ничего подобнаго никакъ не могъ найти. Можно, конечно, постройки съ лѣвой стороны дома перенести на правую, а съ правой – на лѣвую, но это не важно и не въ этомъ дѣло. – «Кажется, хорошо, шельмецъ, сдѣлалъ! – подумалъ въ заключеніе полицеймейстеръ. – Но все-таки нужно разсмотрѣть поподробнѣе».
– А это еще что? – спросилъ онъ, когда, окончивъ разсмотрѣніе рисунковъ, посмотрѣлъ на Могутова и тотъ подалъ ему толстую тетрадь.
– Это описаніе, разсчеты и смѣта, – отвѣтилъ Могутовъ.
– Отлично, отлично! – сказалъ полицеймейстеръ, перелистывая тетрадь и читая только заглавія разныхъ отдѣловъ ея. – Я это все разсмотрю внимательнѣе. Мнѣ сегодня некогда, да на это нужно и пропасть времени. Сдается на первыхъ порахъ хорошо… Благодарю! – подавая руку Могутову, закончилъ онъ. – Но зачѣмъ вы такъ торопились? Строиться-то я буду развѣ къ будущему году, – добавилъ онъ потомъ и уже болѣе холодно, причемъ лицо его опять приняло прежній видъ.
– Я не торопился, но у меня нѣтъ другой работы. За недѣлю это можно сдѣлать не особенно торопясь, – отвѣтилъ Могутовъ.
– Ахъ, да, я вамъ обѣщалъ подыскать работу… Помню, но еще ничего не удалось сдѣлать… Скажите, за что вами недоволенъ Кожуховъ? – и полицеймейстеръ началъ пристально смотрѣть въ лицо Могутова.
– Я не знаю, – равнодушно отвѣтилъ тотъ.
– Онъ говорилъ мнѣ, что вы были у него и чуть не выругали его… Правда это?
– Неправда! – все также отвѣчалъ Могутовъ.
– Что-нибудь да было… Петръ Ивановичъ – прекрасный и образованный человѣкъ, да и съ какой стати ему врать на васъ?.. Что-нибудь, навѣрно, было?
– Обо мнѣ по всему городу распустили такую гадкую сплетню, что не удивительно, если Петръ Ивановичъ принялъ меня за очень сквернаго человѣка и каждому моему слову придалъ дурной смыслъ, – спокойно, но съ оттѣнкомъ грусти или досады, сказалъ Могутовъ и затѣмъ буквально-вѣрно передалъ весь свой разговоръ съ Кожуховымъ. – Мнѣ было непріятно, что человѣкъ съ высшимъ образованіемъ вѣритъ всякой чепухѣ и такъ насмѣшливо-жалко относится на первыхъ же порахъ къ просьбѣ быть-можетъ и справедливо наказаннаго, но все же человѣка почти окончившаго курсъ высшаго учебнаго заведенія… Но я не желалъ сказать что-либо обидное для Петра Ивановича.
– Такъ онъ васъ у себя не принялъ… Осторожный человѣкъ!.. Онъ, правда, бываетъ по утрамъ кислымъ… Но кто Богу не грѣшенъ, царю не виноватъ, – отрывисто сказалъ полицеймейстеръ, крутя усы, и лицо его прояснилось. Ему, какъ видно, нравилась нѣкоторая амбиціозность Могутова и досадливый тембръ его голоса. – Но вамъ нужно вести себя осторожнѣе, – продолжалъ онъ, немного погодя. – Я вамъ совѣтую это и по долгу службы, и какъ отецъ. У меня у самого сынъ въ шестомъ классѣ гимназіи и я думаю его въ вашъ институтъ или въ хозяйственную академію потомъ отдать, если Богъ продлитъ вѣку… Вы вотъ и работать умѣете, а если не будете съ людьми жить по-людски, – безъ хлѣба пропадете. Ласковый теленокъ двухъ коровокъ сосетъ, а строптивому и одной не удается. Ну, къ чему вамъ было говорить Петру Ивановичу о нежеланіи служить? Развѣ чиновничья служба – порокъ?!
– Я далъ слово отцу не служить.
– Хорошо-съ! Послушаніе родителямъ – дѣло прекрасное, но для чего объ этомъ говорить? Это – хвастовство-съ! Это обижаетъ другихъ, а вамъ, кромѣ вреда, ничего не дастъ. Развѣ нельзя было отклониться иначе, вѣжливо, не обижая? «Страдаю, молъ, гемороемъ, а потому усидчивой работы принять не могу» – было бы вѣжливо и возбудило бы даже состраданіе къ вамъ; а то на: «отецъ много страдалъ на службѣ и приказалъ мнѣ не быть чиновникомъ»… Не хорошо, ребячество! Повѣрьте мнѣ, ребячество!
– Я не буду говорить неправду! – громко и серьёзно отвѣтилъ Могутовъ, которому почему-то нравился добродушно-отеческій тонъ голоса полицеймейстера и его наивная рѣчь о гемороѣ.
– И опять – ребячество, съ которымъ пропадете въ жизни! – тѣмъ же тономъ продолжалъ полицеймейстеръ. – Оно васъ уже исключило изъ института и прислало сюда, на мое попеченіе, такъ этого мало!.. Молодо и зелено! Поживете, натерпитесь всего, тогда и увидите, что съ такой правдой съ голоду помереть можно, а то угодить туда, куда Макаръ телятъ не гонялъ. Будете жалѣть тогда, да ужь будетъ поздно… Послушайтесь меня какъ отца: будьте скромны, молчите больше, клятвы, тамъ, и правду, тамъ, вашу спрячьте подальше отъ людей, – будьте человѣкомъ! Я говорю вамъ какъ своему сыну. Вы послушаете меня? – и онъ подалъ руку Могутову.
– Благодарю васъ за искренній совѣтъ, – пожимая руку полицеймейстера, отвѣтилъ Могутовъ.
– Главное – держите языкъ за зубами! Будете держать тамъ язычекъ, дадутъ вамъ щей съ грибами; а будете показывать зубы, – положите ихъ на полку и пропадете ни за нюхъ табаку…
– Постараюсь ѣсть щи съ грибами, – съ едва замѣтною улыбкой отвѣтилъ Могутовъ.
– И отлично сдѣлаете! И работа будетъ, и человѣкомъ будете. Намъ знающихъ и ученыхъ людей нужно!.. А работу я вамъ найду… Знаете что? – сегодня собраніе нашихъ земцевъ, будутъ разговаривать, какъ имъ желѣзную дорогу строить. Толку будетъ мало, но вамъ можно къ нимъ поступить. Вы понимаете по части желѣзныхъ дорогъ?
– Намъ читали подробный курсъ о постройкѣ желѣзныхъ дорогъ.
– Ну, и прекрасно. Вотъ я ваши рисунки сегодня же покажу нашимъ земцамъ и порекомендую васъ. Только дайте мнѣ слово, что, кромѣ работы, ничѣмъ не будете заниматься, – поднявъ указательный палецъ вверхъ, внушительно сказалъ полицеймейстеръ.
– Я держу слово крѣпко, Филаретъ Пулліевичъ! Мнѣ можно будетъ читать газеты и журналы, писать письма къ знакомымъ и не лгать при случайныхъ разговорахъ? – спросилъ Могутовъ.
Полицеймейстеръ расхохотался. Ему была смѣшна и вмѣстѣ пріятна обстоятельность, съ которою говорилъ Могутовъ объ условіяхъ насчетъ такихъ пустыхъ вещей.
– Экій вы смѣшной человѣкъ! Дѣлать можно все и говорить можно обо всемъ, но какъ дѣлаютъ люди разсудительные и какъ говорятъ люди умные. Главное, не суйте на показъ правду, – ей-ей она смѣшна. Не лгите въ важномъ, когда за ложь можете пострадать и сами, и другіе; а въ пустякахъ, чтобъ и другихъ не обидѣть, и себя не дѣлать смѣшнымъ, промолчите или поддакните: это – не ложь, это – требованіе общежитія. Что бы вы, напримѣръ, отвѣтили не очень красивой барышнѣ, еслибъ она спросила: какъ вы ее находите.
– Насчетъ чего это, Филаретъ Пупліевичъ?
– Насчетъ чего?… Само-собой насчетъ красоты, – улыбаясь отвѣтилъ полицеймейстеръ.
– Сказалъ бы, что я по этой части плохъ и пусть лучше посмотритъ въ зеркало.
– Ну, я вижу, съ вами ваши не сваришь… А земцамъ я уже на свой страхъ порекомендую васъ. Меня чрезъ васъ въ отставку не прогонятъ, съ семействомъ въ отставку… а? – шутливо сказалъ полицеймейстеръ.
– Постараюсь, чтобы васъ поблагодарили за рекомендацію, – отвѣтилъ Могутовъ, вставая со стула.
– Ну-съ, пока тамъ что, а вотъ вамъ для начала, – вынимая изъ портмоне десять рублей и подавая ихъ Могутову, сказалъ полицеймейстеръ.
– Вы потрудитесь найти для меня работу, а я вамъ въ благодарность составилъ чертежи… Деньги будутъ лишними, Филаретъ Пупліевичъ, – не беря денегъ, сказалъ Могутовъ.
– Трудъ долженъ быть вознагражденъ, – извольте взять! – сказалъ полицеймейстеръ. – Я разсмотрю подробно, тогда и еще поблагодарю, а работу для васъ между дѣломъ пріищу.
Могутовъ взялъ деньги, поблагодарилъ и затѣмъ простился.
«Не глупъ и знающъ, – думалъ полицеймейстеръ по уходѣ Могутова. – Мелькомъ просмотрѣлъ, а замѣтилъ толкъ и по-моему… Но молодо и зелено. Правда, зеленость эта – смѣшновата, не зловредна, а все надо осторожность… „Можно ли дѣлать то-то и то-то?“ А тебѣ хочется дѣлать и еще что-то?… Надо осторожно, а то эти дураки – хуже умныхъ, бойкихъ… А земцамъ его всучу. Если тамъ и накуралеситъ – не бѣда: сами тоже куралеситъ будутъ… Экіе дураки: желѣзную дорогу сами строить хотятъ! Взялъ, захотѣлъ – и готово! По щучьему велѣнью? Нужна подготовка, знаніе, трудъ, а главное – нужно не зѣвать. А гдѣ же все это у васъ?… Гдѣ вамъ купеческимъ да мужицкимъ дѣломъ заниматься?! Сильно будете чухаться опосля ефтихъ дѣловъ». – Полицеймейстеръ улыбнулся и собирался идти.
II.
Домъ с-нскаго благороднаго собранія царилъ среди остальныхъ небольшихъ домовъ и домиковъ города. Высокая и соотвѣтствующей ширины, тонкой столярной работы, парадная дверь, помѣщающаяся среди массивныхъ колоннъ дорическаго портика, вела внутрь дома. Изъ обширной прихожей, уставленной вѣшалками и шкафчиками для платья, широкая лѣстница, устланная краснымъ сукномъ съ бѣлымъ полотномъ подъ нимъ, вела во второй этажъ и оканчивалась свѣтлой, большой и убранной зеркалами площадкой, гдѣ каждый проходящій съ ногъ и до головы могъ осматривать себя. Съ площадки, налѣво, красивая дверь вела въ квартиру губернскаго предводителя дворянства, а направо такая же дверь – въ громадную залу, съ хорами вокругъ и съ большими полукруглыми окнами по обѣ ея стороны, съ тремя громадными люстрами у потолка, съ изящными канделябрами на стѣнахъ, съ изображеніями въ золотыхъ блестящихъ рамахъ почившихъ императоровъ въ промежуткахъ между окнами, съ изображеніемъ, во весь ростъ, величественной особы царствовавшаго Императора по срединѣ стѣны, какъ разъ противъ входа, съ прекрасною картиной битвы русскихъ съ поляками у стѣнъ С-нска въ 1612 году, подаренной дворянству однимъ изъ покойныхъ императоровъ, и, паконецъ, съ красивыми гербами всѣхъ уѣздовъ губерніи, симметрично расположенными внизу барьера, идущаго вокругъ хоровъ залы.
Въ описываемый нами день, когда въ залѣ благороднаго собранія происходило засѣданіе экстреннаго земскаго собранія, низенькій барьеръ шелъ во всю ширину залы и раздѣлялъ ее на двѣ неравныя половины. По срединѣ меньшей половины залы стоялъ длинный столъ, покрытый краснымъ сукномъ съ золотою бахромой, а кругомъ стола – нѣсколько рядовъ стульевъ; большая же половина залы почти сплошь была уставлена стульями, съ однимъ просторнымъ проходомъ по срединѣ.
День стоялъ прекрасный, солнце ярко свѣтило и въ залѣ было такъ же свѣтло и ясно, какъ и на дворѣ. Открытіе собранія назначено было ровно въ полдень, но къ одиннадцати часамъ почти всѣ гласные были уже въ той части залы, гдѣ стоялъ столъ, а стулья другой ея половины почти всѣ уже были заняты публикой, которая, обыкновенно, не любила посѣщать земскія собранія, но сегодня, возбужденная особенно интереснымъ предметомъ засѣданія, собралась въ числѣ не менѣе двухъ сотъ особъ.
Гласныхъ было человѣкъ до сорока. Какъ среди нихъ, такъ и среди публики не видно было ни одного представителя въ томъ своеобразномъ костюмѣ, который носятъ купцы, мѣщане, ремесленники и, особенно, духовные и крестьяне. Всѣ одѣты были въ сюртуки, визитки, пиджаки, а нѣкоторые и во фраки, – словомъ, въ тѣ костюмы, которые присущи и характерны для дворянства и интеллигентныхъ классовъ общества. Среди публики было десятка два дамъ, изъ которыхъ Софья Михайловна и Катерина Дмитріевна помѣщались въ первомъ ряду, у самаго барьера, а по сторонамъ ихъ возсѣдали Вороновъ, Орѣцкій и Львовъ.
Гласные, до открытія собранія, стояли группами, нѣкоторые прохаживались по два и по три въ рядъ, а нѣкоторые стояли у барьера и разговаривали съ знакомыми изъ публики. Большинство гласныхъ – народъ молодой, лѣтъ отъ 25 до 35, и, при разницѣ въ ростѣ, цвѣтѣ волосъ, наружныхъ очертаніяхъ лицъ и всей фигуры, они имѣли что-то общее между собою, почти одинаковый отпечатокъ души, ума и сердца на лицахъ, въ движеніяхъ, въ манерѣ говорить: какая-то естественность, простота, искренность, задушевность густо лежала на ихъ лицахъ, въ ихъ взглядахъ, слышалась въ ихъ говорѣ, замѣчалась въ ихъ движеніяхъ. Все это не было тождественному каждаго изъ нихъ было много своего, характернаго только ему; но полное отсутствіе рисовки, полное отсутствіе желанія хотя бы безсознательно представлять изъ себя человѣка съ извѣстными взглядами, убѣжденіями, привычками и вкусами, – было видно на каждомъ изъ большинства гласныхъ. Одѣты они были въ самые разнообразные костюмы – отъ сшитаго по модѣ чернаго сюртука и фрака, отъ старомодной и неловко-пригнанной визитки съ безчисленными карманами и до очень потертаго короткаго пиджака и не очень большой чистоты бѣлья, но модный черный сюртукъ и фракъ не носился ими такъ, какъ носятъ ихъ записные джентльмены и франты, при взглядѣ на которыхъ прежде всего невольно обращается вниманіе на ихъ костюмъ, благодаря особенной приспособленности всей фигуры франта въ костюму; но мѣшкообразная визитка не сидѣла на гласномъ такъ, какъ сидитъ, напримѣръ, старый и заношенный сюртукъ на соціалистѣ Бебелѣ, пріѣзжающемъ въ рейхстагъ въ каретѣ, и сюртукъ котораго, несмотря на его потертость, изящно обрисовываетъ благородную фигуру своего владѣльца… Большинство гласныхъ имѣли угловатыя движенія, некартинныя позы, неплавную рѣчь; но все это, благодаря своей естественности, искренности и простотѣ, было привлекательно, не отталкивало отъ себя, не рѣзало глаза и слухъ.
Но среди гласныхъ было человѣкъ пять-шесть особенно выдававшихся. Во-первыхъ, Король-Кречетовъ съ своимъ некрасивымъ лицомъ и съ своимъ громкимъ и горячимъ разговоромъ въ одной изъ самыхъ большихъ группъ гласныхъ. Во-вторыхъ, Рымнинъ съ своею патріархально-внушительною наружностію и еще одинъ гласный, очень близкій въ Рымнину по лѣтамъ, но худенькій, безъ бороды и съ торчащими вверхъ усами, который держалъ Рымнина подъ руку и постоянно кивалъ головою, какъ бы поддакивая тому, что тихо говорилъ Рымнинъ стоявшему около него кружку гласныхъ. Въ-третьихъ, пожилой, худощавый, высокій и бодрый на видъ гласный, съ быстрыми маленькими глазами, косо посматривавшими по сторонамъ, и съ тонкою усмѣшкой большаго рта; онъ сидѣлъ одиноко, поза его была небрежно-вызывающая, а когда въ нему подходилъ кто-либо изъ гласныхъ, онъ говорилъ сильно жестикулируя руками и часто ворочая головой. Въ-четвертыхъ, бросалась еще физіономія брюнета, лѣтъ за тридцать, но съ порядочно сѣдыми уже волосами на головѣ, съ длинной черною бородой, съ большими близорукими глазами, но безъ очковъ; онъ постоянно переходилъ отъ одной группы гласныхъ къ другой, прислушивался, записывалъ что-то въ большую записную книжку, сосредоточенно всматривался во все и пристально впивался глазами въ глаза говорившихъ съ нимъ. Наконецъ, выдавалось человѣкъ пять гласныхъ, изящно, щегольски одѣтыхъ во фраки, съ картинными движеніями, самоувѣренными взглядами, любезными улыбками при разговорахъ и съ громкою, правильно-округленною рѣчью.
III.
. . . . . . . . .
IV.
. . . . . . . . .
V.
Въ половинѣ двѣнадцатаго въ залу собранія вошелъ полицеймейстеръ и, направляясь по проходу въ отдѣленію гласныхъ, раскланивался направо и налѣво съ публикой. Однимъ онъ подавалъ руку, другимъ только кланялся съ улыбкой по два раза, третьимъ – по разу и безъ улыбки, около дамъ непремѣнно останавливался и шаркалъ ногами, а проходя возлѣ Воронова онъ поклонился ему, немного постоявъ во фронтѣ. Для гласныхъ у него тоже было нѣсколько манеръ здороваться и говорить. Для щегольски одѣтыхъ лицо его было съ слабой, почтительной улыбкой, для большинства гласныхъ – сочувственно-товарищеская улыбка, для Кречетова – усмѣшка съ проглядываніемъ грусти, для представителя стараго дворянства улыбка пропадала и замѣнялась миной строгаго уваженія и почтенія, для нѣкоторыхъ – добродушная гримаса и т. д.; но все это было въ немъ естественно, неподдѣльно, пріятно для глазъ, какъ искреннее проявленіе нѣкотораго характера. За этотъ нѣкоторый характеръ, при оригинальной философіи мысли и своеобразныхъ взглядахъ на службу, дворянство губерніи не очень уважало полицеймейстера; но онъ нравился рѣшительно всѣмъ и всѣ рѣшительно считали его прекраснымъ блюстителемъ порядка въ городѣ, «конечно, принимая въ соображеніе положеніе администраціи къ обществу», какъ добавлялось всѣми и всегда при похвалахъ Филарету Пупліевичу.
– Неужели боитесь безпорядковъ и для предупрежденія оныхъ изволили пожаловать, какъ въ мои времена въ гимназіяхъ стояла розга въ углу? – спросилъ у него Рымнинъ.
– Честь имѣю кланяться! Какъ ваше здоровье, Дмитрій Ивановичъ? Какой можетъ быть безпорядокъ среди господъ помѣщиковъ-дворянъ и… при вашемъ присутствіи, и подъ предсѣдательствомъ его превосходительства? – серьезно отвѣтилъ полицеймейстеръ, почтительно кланяясь и какъ-то бережно пожимая руку Рымнина.
– Значитъ, какъ землевладѣлецъ и дворянинъ изволили пожаловать? – обратился въ нему одинъ изъ франтовски одѣтыхъ гласныхъ.
– Засвидѣтельствовать мое почтеніе уважаемому Николаю Николаевичу прежде всего, а потомъ есть у меня просьба въ тѣмъ изъ господъ помѣщиковъ, у которыхъ непугливое сердце, – отвѣчалъ полицеймейстеръ, ставъ во фронтъ предъ Николаемъ Николаевичемъ.
– Какъ у васъ?… Смѣлъ и отваженъ, какъ орелъ! – кладя руку на плечо полицеймейстера, – шутилъ Николай Николаевичъ.
– Я смѣлъ и отваженъ, насколько повелѣваетъ полицейскій уставъ. Полиція не шутитъ!
Рымнинъ, Николай Николаевичъ и человѣкъ восемь гласныхъ, сгруппировавшихся въ это время около полицеймейстера, отъ души смѣялись надъ фразою: «полиція не шутитъ», произнесенною полицеймейстеромъ внушительно и съ самою тонкой улыбкой.
– Въ чемъ дѣло, если не позволите шутить съ полиціей? – спросилъ все тотъ же Николай Николаевичъ.
– Есть у меня опасный, но способный молодой человѣкъ. Онъ ищетъ работы и я взялся порекомендовать его господамъ строителямъ желѣзной дороги. Онъ лекціи въ институтѣ изучалъ насчетъ дорогъ, да и вотъ какую усадьбу для меня нарисовалъ, – отвѣтилъ полицеймейстеръ и развернулъ предъ гласными чертежи Могутова.
– А кто мастеръ сихъ дѣлъ? – спросилъ Рымнинъ.
– Присланный къ намъ подъ надзоръ изъ Питера студентъ, Могутовъ, – какъ бы рапортуя, отвѣтилъ полицеймейстеръ. – Малый, кажется, способный, только молодъ и зеленъ. Но я ему сегодня этакую нотацію прочелъ, отцовское внушеніе, что онъ далъ слово держать языкъ за зубами.
– Но какой вы, право, молодчина! Успѣетъ со всего и на первыхъ же порахъ пользу извлечь!..
– А очень способный этотъ поднадзорный?
– Понимаетъ дѣло и не нигилистъ?
– Драться не будетъ?
– Какъ насчетъ руготни? – спрашивали гласные полицеймейстера, разсматривая чертежи.
– За этого юношу меня уже просили и я приму его на работу къ себѣ,– громко сказалъ Кречетовъ, когда, подойдя къ столу, онъ мелькомъ посмотрѣлъ на рисунки и разобралъ, о чемъ идетъ разговоръ.
– Наипокорнѣйше васъ благодарю, ваше сіятельство! – расшаркиваясь предъ Кречетовымъ и протягивая ему руку, сказалъ полицеймейстеръ. – Будете довольны малымъ, ваше сіятельство. Малый съ головой и подъ вашимъ наблюденіемъ не будетъ языкомъ чушь болтать.
– А подъ вашимъ въ первую недѣлю ишь какую усадьбу нарисовалъ!.. Положительно, полиція не шутитъ и умно ведетъ дѣло: чтобъ не болталъ зря юноша, она ему работу даетъ… Прекрасно! Будь я губернаторомъ или министромъ, я бы васъ начальникомъ всѣхъ преступленій и преступниковъ сдѣлалъ…
– Ахъ, какъ я желаю видѣть васъ, князь, министромъ! – сказалъ полицеймейстеръ, вздохнувъ и съ сожалѣніемъ смотря на Кречетова.
Всѣ смѣялись.
Къ это время одна изъ дверей, по бокамъ изображенія императора, отворилась и въ залу вошелъ предводитель дворянства, онъ же – предсѣдатель губернскаго земскаго собранія и предсѣдатель губернской земской управы. Вслѣдъ за предводителемъ, тою же дверью, вошелъ и губернаторъ.
