Текст книги "Маска Черного Тюльпана"
Автор книги: Лорен Уиллиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)
– Слова бессильны передать всю глубину моего восторга, – вежливо ответила Генриетта и повертела пальцами вслед удаляющейся маркизе.
– Что все это значит? – вопросил Майлз, поворачиваясь к Генриетте.
Мисс Селвик встала на цыпочки, выпятила грудь и томно положила ладонь на руку Майлза.
– О, мистер Доррингтон, как вы бесконечно обаятельны! Заявляю – в экстазе от вашего присутствия я лишусь чувств.
– Неужели так удивительно, что я могу кому-то понравиться? – поинтересовался Майлз.
Генриетта фыркнула.
– Если ты еще немного ей понравишься, вас обоих попросят из бального зала.
– А ты не должна ни с кем танцевать?
– Он забыл.
– А! Так поэтому ты в столь дурном настроении? – спросил Майлз.
– Я не в дурном настроении.
Майлз с нескрываемым сарказмом посмотрел на нее:
– Может, скажем просто, что ты не являешься обычным своим воплощением очарования и доброго расположения духа?
Генриетта злобно уставилась на него.
Майлз с преувеличенной тревогой попятился.
– Или я могу вообще ничего не говорить и тихо уйти.
Генриетта всплеснула руками:
– О, просто уходи. А я забьюсь в какую-нибудь уютную норку.
Майлз спросил себя, не следует ли ему остаться, предложить лимонаду или кадриль, но стрелки часов неуклонно сдвигались за полночь. Кроме того, мисс Селвик в плохом настроении представляла собой редкое и пугающее зрелище. Поэтому Майлз лишь дружески ей улыбнулся, проследил за девушкой, пока она не встретилась с Шарлоттой, которая, заметив раздражение Генриетты, немедленно поинтересовалась причиной ее неважного настроения – из другого конца комнаты до Майлза донеслось слабое: «И чего все спрашивают меня об этом!» – и двинулся на поиски Джеффа, планируя осуществить часть первую своего коварного плана.
Темноволосую голову Джеффа легко было заметить в толпе: он стоял в шаге от унылых вдов и бедных дебютанток – мужская часть гостей уже начала медленно, но неуклонно перетекать в карточный салон и к столам с закусками. Но Джефф, с гримасой отметил Майлз, все равно был занят. Он преследовал несравненную драгоценность короны Альбиона, известную также под именем Мэри Олсуорси, самую большую кокетку по эту сторону Ла-Манша, уговаривая ее отдать ему кадриль, и взирал на ее темные локоны с преданностью и благоговением, как крестоносец, впервые увидевший Святую землю.
Майлз встал рядом с танцующими и легонько помахал Джеффу. Джефф не отрываясь с обожанием смотрел на прическу Мэри Олсуорси. Майлз оставил сдержанность, замахал руками и мотнул головой в сторону двери. Джефф поймал его взгляд и скорчил гримасу. Майлз не понял, означала ли она «Я подойду через минуту» или «Прекрати размахивать руками – ты ставишь меня в неловкое положение». В любом случае Майлз мало что еще мог сделать, кроме как силком вывести Джеффа из зала, поэтому он без особой радости отошел к стене и прислонился к ней со сложенными на груди руками.
– Ты мне махал? – с иронией заметил Джефф, подойдя к другу, когда танцевавшие разошлись и другие пары заняли их места для веселого контрданса.
Майлз решил пропустить иронию мимо ушей. Оторвавшись от стены, он напыщенно объявил:
– Время пришло!
– Поставить меня в неловкое положение перед Мэри Олсуорси?
– О, ради Бога! – Означенную леди уже окружили пять других обожателей. Майлз не стал на это указывать, не желая ускорить уход Джеффа. – Война идет, ты не забыл? Нельзя ли нам ненадолго на этом сосредоточиться?
– О! Хорошо.
Джефф уже и сам увидел окружение Мэри и, нахмурившись, смотрел в ту сторону.
Колдовство, пришел к выводу Майлз. Тут не обошлось без черной магии. Ведь это же Джефф, который последние семь лет умело вел хозяйственные дела Лиги Пурпурной Горечавки, в то время как на долю Ричарда доставались самые опасные затеи. Ничем, кроме вмешательства темных сил, объяснить это было нельзя.
Давненько в Англии не сжигали ведьм.
– Знаешь, может, если ты на несколько часов ее покинешь, это обострит ее интерес к тебе, – схитрил Майлз. – Генриетта говорит, что женщины реагируют на такие вещи.
Джефф покачал головой:
– В этом нет никакого смысла.
– Потому и действует, – с умным видом изрек Майлз.
– Хм… ну, может быть, тут что-то есть.
Майлз решил, что выжал из этой уловки все, что можно, не вызвав подозрений Джеффа. Разумеется, учитывая его нынешнее состояние, он мог бы сказать другу, будто король Георг только что превратился в гигантскую брюкву, и Джефф согласился бы и кивнул.
– Нужный нам человек вон там, у большой статуи Зевса-громовержца, – непринужденно проговорил Майлз, чтобы стоящие рядом ничего такого не заподозрили. – Мне нужен примерно час. Если ты увидишь, что он уходит раньше, придумай, как задержать его. Я рассчитываю на тебя, Джефф.
– Час?
– Лучше больше, но достаточно и часа.
Джефф кивнул:
– Удачи.
Для отвода глаз Майлз с улыбкой изобразил несколько фехтовальных движений и повернулся, намереваясь уйти. В последний момент в голову ему пришла еще одна мысль. Он тронул Джеффа за плечо.
– И последнее.
– И что же это? – осторожно спросил Джефф.
Печален день, когда твой друг становится воплощенным подозрением.
– Последи еще за ним и Генриеттой, ладно? Мне не понравилось, как он вчера вокруг нее увивался.
– Да запросто, – с облегчением согласился Джефф. – Я всегда могу увести ее танцевать. Может, это заставит Мэри ревновать…
– Я знал, что могу рассчитывать на тебя, старина!
Еще не договорив, Майлз хлопнул Джеффа по плечу и бодро покинул бальный зал с приятным чувством выполненного долга.
Сбегая с крыльца, Доррингтон глубоко вдохнул освежающего ночного воздуха – и его чуть не стошнило. Лицо Майлза перекосилось от отвращения. Запах угадывался безошибочно, как и сопровождавшие его звуки. Кто-то, встав на четвереньки, головой в кусты, изрыгал содержимое своего желудка прямо на аккуратно подстриженный газон Мидлторпов.
Когда Майлз проходил мимо, человек этот выпрямился, покачнулся, оперся на руку – Майлз сморщился, – и когда стал подниматься, свет фонаря упал на его землистое лицо. Майлз остановился как вкопанный. Это был тот, с кем он собирался поговорить. Не самое лучшее время, но Майлз хотел покончить с этим делом как можно скорее. Вонь только стимулировала его желание.
Ухватив страдальца за чистую, по счастью, часть галстука, Майлз помог ему встать.
– Фробишер… – протянул он. – Я хотел с тобой поговорить.
– Почту за честь, Доррингтон. – Фробишер покачнулся, пытаясь поклониться. Скорчил рожу земле, словно боялся, что она на него накинется. – Рад и все такое.
Майлз не мог ответить ему тем же. Он отступил в сторону от потока винных паров, словно пламя из пасти дракона вырывавшихся изо рта Фробишера, когда тот говорил. Галстук молодого человека съехал набок, фрак распахнулся, явив взору жилет в потеках, Майлз не хотел знать чего, а налитые кровью глаза сузились от усилия сфокусировать взгляд на Доррингтоне.
Этот надравшийся кретин имел наглость дотронуться до Генриетты. Майлз презрительно раздул ноздри – ошибка, так как это позволило вдохнуть больше отвратительной вони, исходившей от Фробишера. Трезвый, Фробишер являл собой совершенно презентабельный образчик, но любой мужчина его возраста, позволяющий себе доходить до подобного состояния, недостоин находиться в одной комнате с Генриеттой, не говоря уже о том, чтобы увлекать ее на темный балкон. Следует преподать нахалу небольшой урок хороших манер, чтобы тот подальше держал свои мерзкие ручонки от сестры лучшего друга Майлза.
«Спокойнее, Майлз, – напомнил он себе. – Всего лишь пара слов по-мужски». Поколотить знакомого до беспамятства нельзя – это так осложняет светскую жизнь. Ему нужно только убедиться, что этот человек понял: если он еще раз хотя бы посмотрит на Генриетту, то пусть подумает об эмиграции в отдаленный уголок Америки.
Майлз скрестил на груди руки.
– Я слышал, у тебя вышло небольшое разногласие с Генриеттой Селвик.
– Ужасно противная девчонка, – нечетко проговорил Фробишер. – Ходит и разглагольствует только потому, что…
Он полетел назад в кусты.
Майлз схватил его сзади за жилет и поднял. Даже если он и продержал Фробишера в воздухе на мгновение дольше, чем нужно, тот был настолько пьян, что не заметил. Не подозревал он и того, что Майлз прикидывал, не заменить ли руку ногой и не испробовать, как далеко может услать пинком пьяного выродка.
Майлз с сожалением уронил Фробишера. Сначала нужно достучаться до его сознания. Пинки подождут.
– Спасибо, Доррингтон. – Фробишер без особого успеха отряхнул жилет. Некоторые субстанции плохо реагируют на отряхивание. Фробишер со злостью уставился на погубленные перчатки. – Очень благородно с твоей стороны.
– Насчет леди Генриетты, – угрожающе начал Майлз, горя желанием высказаться и покончить с этим.
– Не знаю, чего она так всполошилась. – Фробишер покачал головой, удивляясь непредсказуемости женщин. – Всего-то и обнял ее. Девица, выезжающая третий год… я ждал, что она меня поблагодарит.
– Она – что?
Этот человек на смерть, что ли, напрашивается? Майлз решил посчитать, что ослышался. Этот человек пьян, говорит невнятно.
– Последний шанс, понимаешь, – охотно растолковал Фробишер. – Старая дева.
Непрочное терпение Майлза лопнуло.
– Не повторишь ли ты это завтра, на рассвете? – коротко поинтересовался Доррингтон.
Глава двенадцатая
Дуэль: 1) отчаянная борьба в темной комнате; 2) средство для опустошения переполненных бальных залов.
Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики,с примечаниями вдовствующей герцогини Доувдейлской
Мартин Фробишер, может, и был пьяным, но не дураком. По крайней мере не круглым. Он понял достаточно, чтобы испугаться. Очень испугаться. По части владения шпагой Доррингтону не было равных, его искусство стрельбы вошло в легенду, но перспектива быть проткнутым или застреленным меркла перед гораздо более непосредственной угрозой, которую представлял сам Майлз. Руки Майлза выполняли приемы, не имевшие ничего общего с «Правилами Куинсберри»[17]17
«Правила Куинсберри» – свод правил профессионального бокса; составлен в 1867 г., назван по имени маркиза Куинсберри, который ввел данные правила.
[Закрыть].
Фробишер попятился, наткнулся на куст и оперся рукой о стену.
– Я говорю, Доррингтон…
– Да, Фробишер? Что именно ты хочешь сказать?
– Я ничего такого не имел в виду, – запинаясь, выдавил он, съезжая по стене и плюхаясь в свою же лужу. – Чертовски привлекательная девушка. Любой бы ее захотел. Сиськи как… ох…
Голова Фробишера мотнулась назад от сильного удара. Глаза вылезли от ужаса, когда Майлз, схватив его за галстук, рывком поставил на ноги.
– Ты никогда больше не прикоснешься к леди Генриетте. Ты не станешь танцевать с ней. Целовать ей руку. Ты не станешь обнимать, тискать или каким иным образом пачкать любую часть ее тела. Ясно?
– Не прикоснусь к ней, – послушно пробулькал Фробишер. В приливе внезапного вдохновения он встревоженно посмотрел на Майлза: – Даже не заговорю с ней!
– Еще лучше, – мрачно сказал Майлз. Разжав пальцы, он отпустил Фробишера, и тот упал… обратно в свою лужу. Хватаясь за горло и тяжело дыша, он с облегчением забрался под куст. – Фробишер!
– Да? – донесся из кустов хриплый голос.
– На твоем месте я бы воздержался от рассказа обо всем этом в кругу твоих дружков. Только попробуй упомянуть имя леди Генриетты без должного почтения, и я отделаю тебя в одно мгновение твоей жалкой жизни и продам газетчикам. Если они тобой не побрезгуют, – добавил Майлз, бросая уничтожающий взгляд на кучу грязных тряпок, свернувшуюся под кустом. – Доброй ночи, Фробишер.
Слабый стон донесся вслед Майлзу, когда он целеустремленно зашагал по улице.
Герой-триумфатор, однако, отнюдь не испытывал довольства собой. Слишком сильно он отреагировал, понимал Майлз. Слишком сильно. Этот человек был пьян, не в форме для справедливого поединка, и он, если быть честным, даже не хотел никого обидеть; просто обижал. Майлзу нужно было только спокойно и холодно предупредить как джентльмен джентльмена, дать Фробишеру понять, что Генриетта не беззащитна и что она не легкая добыча. Достаточно просто. Он же потерял голову, заиграл мускулами, стал сыпать угрозами, как какой-нибудь тупоголовый олух, недавно приехавший из деревни. Ему здорово повезло, что никто их не видел.
Но было нечто в самом Фробишере, в мысли о том, как он навязывался Генриетте, что вызывало у Майлза желание вернуться и завершить начатое. Да как он посмел говорить о ней в таких выражениях?
Майлз злобно осклабился. Неосторожные слова Фробишера вызвали в памяти то, что Майлз изо всех сил старался подавить в течение последнего месяца. И это ему почти удалось. То была случайность – случайность с участием Генриетты и ночной сорочки. Крайне нескромной ночной сорочки. Разве невинные юные девственницы не должны быть замотаны в ярды шерстяной ткани, чтобы избавить любого случайно оказавшегося рядом холостяка от шокирующих чувств? И не только должны, но и обязаны.
Генриетта сбегала по лестнице в ночной сорочке, придававшей совершенно новое значение слову «прозрачный». По правде говоря, Майлз ничего и не заметил бы, если бы не резкое замечание леди Аппингтон, приказавшей Генриетте подняться наверх и одеться, но едва он заметил, как уже не мог остановиться. Когда у нее успела вырасти такая грудь? В свете свечей тонкая ткань оставила весьма мало для воображения, и Майлз очень сомневался, что даже воображение могло бы улучшить…
Майлз отогнал воспоминание, прежде чем успел в него углубиться. Насколько он знал, Генриетте не полагалось иметь тело. Она состояла из головы на ногах. Хм, очень красивые ноги, обрисовывавшиеся под… Нет. Существуют правила насчет вожделения к сестре лучшего друга. К черту правила, скорее, непреложные законы природы. Если он их нарушит, произойдут странные затмения луны и мертвые восстанут и заговорят на улицах. Это неестественное положение вещей – вот что это такое. Неестественное и неправильное.
Но так хорошо задуманное для чего-то совсем неправильного.
К черту все! Майлз пошел быстрее, яростно шагая в сторону Беллистон-сквер. Ему предстоит забраться в чужой дом, а он, спасибо жалкому идиоту Фробишеру, уже потерял десять минут из отведенного ему часа. По счастью, резиденция Вона находилась всего в пяти кварталах от дома Мидлторпов, и длинные ноги Майлза преодолели данную дистанцию за считанные минуты.
У самой Беллистон-сквер Майлз заставил себя сбавить скорость и произвести рекогносцировку. Все же здесь убили тайного агента, и Майлз захотел осмотреться не только внутри, но и снаружи. Слегка спотыкаясь, как хорошо подгулявший джентльмен, возвращающийся домой после одного из множества светских мероприятий, Майлз медленно выбрался на площадь и внимательно окинул ее взглядом, якобы лениво вертя головой из стороны в сторону.
Одна сторона площади находилась в тени громады Беллистон-Хауса – величественного особняка в палладианском стиле, воздвигнутого в начале предыдущего столетия, с закрытыми ставнями окнами. Нынешний герцог, страстный охотник, редко приезжал в Лондон. В доме проживало минимальное число прислуги, поддерживавшей порядок и охранявшей бесценные коллекции, но вероятность того, что кто-то в Беллистон-Хаусе обращает внимание на сомнительные дела (включая Майлзовы), творящиеся на площади, была ничтожна. Три других стороны площади выглядели одинаково: большой дом, а по бокам дома поменьше, на манер триумфальной арки. Вону принадлежал один из этих последних домов, на южной стороне. На фасаде доминировал внушительный треугольный портик, поддерживаемый тремя дорическими колоннами и придававший строению модный вид античного здания. Что гораздо важнее, ни в одном из окон не горел свет.
В другом здании полным ходом шел прием – музыкальный вечер, если судить по мелодичным звукам, лившимся из окна. Перед следующим домом лакей дразнил маленькую горничную, которая хихикала и краснела, польщенная его вниманием. Майлз остановился и потянулся, прислонился к воротам, посмотрел на луну, повозился с булавкой для галстука. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Майлз продолжил свой путь, и его предположение подтвердилось. Клены, посаженные в центре площади, заслоняли любого человека, стоящего перед особняком Вона, от дома напротив; что же до остальных, то если убийца был похож на обитателя этой площади и двигался достаточно быстро, его почти наверняка никто не заметил бы.
Обойдя заднюю часть площади и нырнув в переулок, Майлз тщательно замаскировался. Ничего особенного, и нисколько не похоже на сложный костюм, который Ричард надевал во время своих подвигов Пурпурной Горечавки. Майлз отколол булавку и стащил белый галстук, завернул в него столь же белые перчатки и сунул сверток под наиболее подходящий куст. Дауни ничуть не обрадуется, но что такое кусок полотна по сравнению с более-менее правым делом? Сменив белые перчатки на черные, Майлз достал из кармана квадрат черной ткани. Неодобрительно посмотрел на него. Сей головной убор отнюдь не являлся пределом его желаний.
Англия, напомнил он себе, – «Правь, Британия», «Боже, спаси короля» и все такое.
Стоически выпятив челюсть, Майлз повязал черную ткань вокруг головы на пиратский манер, упрятав под нее свои светлые волосы и значительную часть лба. Увидев свое отражение в темном оконном стекле, Доррингтон поморщился. Добавить серьгу в ухо – вылитый корсар. Не хватает только татуировки на руке и попугая-остряка.
Но худшее было еще впереди. Поверх платка Майлз завязал тонкую черную шелковую маску, из тех, что надевают леди, желающие сохранить свою репутацию, и повесы, на них охотящиеся. Теперь он выглядел как пират, жаждущий анонимности. Майлз, Сорвиголова, Гроза Морей. Если Генриетта когда-нибудь увидит его в таком наряде, насмешкам не будет конца.
Ну и ладно. Майлз покачал головой. По крайней мере, если его кто-нибудь обнаружит, он сможет заявить, будто шел на модный маскарад и забрался в сад Вона в поисках улетевшего попугая.
Чувствуя себя полным идиотом, Майлз незамеченным проскользнул в садовую калитку. Все окна первого этажа были темными. Пробираясь по полуночному саду, вдыхая воздух, густо напоенный ароматом роз и лаванды, Майлз различил слабый свет из-под лестницы. Камердинер Вона, естественно, ждет хозяина. Судя по звукам веселья, доносившимся из открытого окна, он принимал гостей. Хорошо, подумал Майлз, чем больше они будут развлекаться, тем меньше вероятность, что услышат, как в дом, неслышно ступая, просочилась темная тень.
О-ох! Он налетел прямо на декоративную скамью, которую чей-то злобный выдающийся ум поместил у самой стены. Майлз проглотил вопль боли и молча выругался, хотя, конечно, ругань громкая доставила бы ему гораздо большее удовлетворение.
Потирая голень, черная тень похромала дальше, прикидывая свои возможности. Три невысокие ступеньки вели к балкону, французские окна которого выходили в сад. Ступеньки, разумеется, находились прямо в центре сада, на виду у всего дома. Декоративные кусты, отмечавшие узор партера, прикрытия не дадут – они в лучшем случае доходили Майлзу до колен.
Этому горю легко помочь, подумал Майлз с грубоватой ухмылкой. Ухватившись за угол каменной балюстрады, он перемахнул через ограждение и сразу же присел. Потом выпрямился и самодовольно потер руки.
Двигаясь вдоль стены, он дошел до французского окна и осторожно попробовал ручку. Она без помех повернулась. Оказавшись внутри, Майлз позволил себе остановиться и порадоваться; вчера вечером он разработал план действий и собирался его придерживаться. Он уже потерял достаточно времени на вразумление отвратительного, распутного Фробишера.
Майлз вернул мысли к нынешнему делу, прежде чем они ускакали в глубь опасной территории.
Самым очевидным местом поисков являлся кабинет Вона, куда Майлз как раз и не собирался идти. Если Вон тот безжалостный шпион, каким он его считает, то должен предвидеть возможность полуночных визитов и соответствующим образом прятать свои бумаги, оставляя ложную информацию в самых очевидных местах, как, например, запертые ящики стола и полые глобусы. Кроме того, Вон лишь недавно вернулся из путешествий и наверняка приобрел привычку держать самые секретные документы при себе, готовый в любой момент упаковать их и уехать. А когда джентльмен хочет держать что-то под рукой, он держит это в спальне. Принцип, одинаково действующий как в отношении деликатных документов, так и любовниц.
Даже полубезумный фанатик Деларош держит свои самые секретные документы под подушкой… то есть держал, пока Ричард их не выкрал.
Наполненный шаткими вазами и стоящими в самых неожиданных местах статуями, дом Вона представлял собой мечту знатока и кошмар шпиона. Майлз чуть не наткнулся на одну из статуй. Он завернул за угол и оказался лицом к лицу с Гераклом высотой футов четырнадцать, охранявшим центральную лестницу. У ног героя свернулся унылый лев, а дубинку Геракл, казалось, наставил прямо на Майлза.
«Привет, старина», – пробормотал Майлз, осторожно ставя ногу на первую ступеньку и балансируя на цыпочках, стараясь не выдать себя стуком каблуков по мрамору. Коврики. Коврики жизненно необходимы дому Вона, сердито подумал Майлз. Прорва ковриков. Они намного облегчили бы незаметное передвижение по дому.
Геракл продолжал наблюдать за Майлзом, пока тот поднимался по винтовой лестнице, окружавшей статую. «Следишь за мной вместо прислуги, да?» – спросил Майлз. Со времен того инцидента с решительной графиней он всегда находился в согласии с Гераклом. И разделял неприязнь этого парня к змеям – антипатию, которой явно не питал к ним Вон. Они занимали видное место в отделке интерьеров. На стенах через равные интервалы крепились светильники в кольцах извивающихся рептилий.
Скрестив на удачу пальцы, Майлз наугад выбрал комнату, беззвучно скользнул внутрь и закрыл за собой дверь. Тяжелые шторы были задернуты, и помещение тонуло в кромешной тьме. Чтобы ни на что не наткнуться, он решил рискнуть и зажечь спичку. Вспыхнувшее на мгновение пламя осветило обои с цветочным рисунком, изящный письменный стол и вышитый экран перед камином.
Спальня, но не графа, а… графини?
Майлз добрался до окна, прежде чем спичка обожгла пальцы, и отдернул шторы, впустив достаточно лунного света, чтобы только различать окружающее. Все немного расплывалось перед глазами, но так было безопаснее, чем зажигать еще одну спичку, и увиденное подтвердило его догадку. Комнату, изысканную и женственную, обставили не позднее чем десять лет назад. На туалетном столике так и остались бутылочки с высохшей косметикой и духами, а на кровати лежало, свешиваясь, старомодное широкое платье, как будто его владелица сейчас вернется и оденется.
Что еще важнее, в обеих стенах имелись двери, а там, где покои графини, обязательно должны быть и покои графа. Гораздо удобнее, чем бродить по коридору, заглядывая во все двери. Никто не знает, что может оказаться с той стороны.
За дальней дверью слева оказалось то, куда так стремился Майлз. Он очутился в спальне Вона. И что это была за спальня! Главным предметом обстановки являлась огромная кровать, стоявшая, на французский манер, на возвышении и украшенная бесчисленными фестонами густо-синего бархата. Две фигуристые нимфы поддерживали изголовье – громадную раковину, от которой не отказалась бы сама Венера. Резьба, украшавшая столбики балдахина, продолжала водную тему – дельфины забавлялись с нимфами, а сверху за ними наблюдал Тритон. Майлз осторожно постучал по столбикам – хвосты дельфинов были похожи на идеальные запоры для тайника, – но добился только царапин на костяшках пальцев.
Маленькая тумбочка рядом с кроватью тоже не скрывала никаких жизненно важных секретов – в ней не оказалось ничего более волнующего, чем ночной горшок. Решив исследовать все до конца, Майлз вынул данный предмет. В конце концов, что может быть более хитроумным тайником для хранения секретных документов? Исключительно краткая инспекция опровергла эту теорию. Иногда ночной горшок – всего лишь ночной горшок.
К тому моменту, когда Майлз проверил все постельное белье, изучил шкаф Вона, прошелся по его коллекции тростей с серебряными набалдашниками, заглянул под стульчик для ног с вышитым верхом и в каминную трубу, изначального энтузиазма у него поубавилось. Он не ожидал, что на подушке Вона будет лежать томик с услужливо выгравированным названием «Моя карьера ловкого шпиона и другие рассказы», но что-то же полезное могло быть – зашифрованное письмо, например, или таинственный клочок мятой бумаги. Должно же быть хоть что-нибудь. Ясное дело, он просто не там смотрит.
Захотев пригладить волосы, но наткнувшись на проклятый платок, Майлз сердито посмотрел на кровать Вона. Что он пропустил? В раковине места для тайника не имелось, нимфы оказались безоговорочно монолитными – Майлз с особым тщанием проверил наиболее пышные места. В прикроватной тумбочке не нашлось ничего, кроме ночного горшка… и книги. Как же он не обратил внимания на книгу?
Поскользнувшись на маленьком персидском коврике, Майлз вскочил на возвышение и схватил лежавшую на тумбочке книгу. «Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного» Эдмунда Берка, и отнюдь не полое внутри. Черт. Но в качестве закладки использован был листок бумаги.
Он выглядел слишком большим для переданной Вону вчера вечером записки – это Майлз заметил сразу. Заложив пальцем страницу, чтобы не потерять ее, Майлз вытащил сложенный листок и, встряхнув, развернул. Чертыхнулся. Всего лишь жалкая театральная афишка. Неудивительно, что Вон использует эту трижды проклятую бумажонку в качестве закладки.
Майлз уже хотел вернуть ее на место – и замер. Медленно, с нарастающим возбуждением, он повернул листок к слабому свету луны.
Не просто театральная афишка. Французская театральная афишка.
Если бы Майлз не находился в доме Вона при решительно подозрительных обстоятельствах, он запрыгал бы и заулюлюкал. А так он лишь непроизвольно вздрогнул от волнения, отчего книга упала. Майлз поймал ее на лету и бесцеремонно бросил на кровать. Шут с ней, с отмеченной страницей, – он поймал Вона.
Франция! Вон был во Франции! И недавно к тому же. Дата на афишке была двухнедельной давности, гораздо позднее того дня, когда Бонапарт нарушил Амьенский мирный договор и выдворил из страны всех англичан как потенциальных агентов врага. Любой обнаруженный англичанин подлежал немедленному аресту. Министерство полиции потому только не обратило внимания на Джейн, что она была женщиной и двоюродной сестрой Эдуарда де Балькура, низкопоклонника и прихлебателя при дворе Первого консула. Вон находился не просто во Франции, а в Париже, усиленно патрулируемом Париже, где министерство полиции так и трепетало в тревоге из-за Розовой Гвоздики. Вон пребывал в Париже и на виду у ищеек Бонапарта, открыто посещал оперу. Да от всей этой истории за милю разит.
Майлз расцеловал бы афишку, да побоялся смазать чернила.
Подойдя к окну, он повнимательнее изучил документ в лунном свете. Он сообщал о выступлении некоей мадам Аурелии Фьорилы, королевы оперной сцены. Имя показалось Майлзу знакомым, он знал, что уже слышал его, и недавно. Ничего, припомнит позже, а сейчас его внимание привлекло нечто другое – адрес, нацарапанный в правом нижнем углу афишки: улица Никуаз, д. 13. Их агенты во Франции проверят его. Он может быть вполне невинным: дом знакомой или магазин, специализирующийся на торговле тростями из черного дерева, – а может, и не быть.
Складывая листок, Майлз услышал какой-то звук. Не шелест кленов, не слабое пощелкивание угольков в умирающем огне, не ровное тиканье позолоченных часов на каминной полке. Мелодичная музыка в доме напротив давно прекратилась. В тишине Майлз услышал у себя за спиной крадущиеся шаги.
Они стали единственным предостережением Майлзу, прежде чем в отражении оконного стекла сверкнуло серебро. Майлз инстинктивно метнулся в сторону, и змеиные клыки вонзились в стекло, а не в его голову; со страшным звоном посыпались осколки. Нападавший поднял трость для нового удара.
Извернувшись, Майлз ухватился за трость и пнул неизвестного. Раздался какой-то треск и пронзительный вопль боли. Противник резко отпустил трость, и Майлз, отлетев по инерции, ударился о шкаф. Когда Майлз, тряхнув головой, чтобы прийти в себя, вскочил, его обидчик распахнул дверь в смежную, графинину, комнату и исчез в темноте.
Майлз выругался. Схватив брошенную трость, он бросился в погоню, пока новый звук не заставил его замереть.
Лучше сказать – множество звуков.
Разбитое окно сослужило свою службу: дом проснулся, и все его обитатели по свежим следам кинулись на поимку взломщика. Майлз услышал встревоженные мужские голоса, верещание служанок и – гораздо более зловещий – топот ног в коридоре, направляющийся к графским покоям.
С мрачным видом Майлз отвернулся от двери в спальню графини, где исчез его обидчик, и посмотрел на дверную ручку комнаты Вона, которая уже начала вертеться. Замок лишь ненадолго задержит его невольных преследователей. К сожалению, оставался только один выход.
Молясь, чтобы старые навыки оказались не до конца забытыми, Майлз перемахнул через подоконник в сад – в особенно колючие кусты.
Есть вещи, которые никогда не меняются.
Пронзенный сотней иголочек, Майлз пополз под кустами, срывая на ходу маску и платок. Еще несколько ярдов, и он выберется из кустов на площадь, отряхнется и спокойно зашагает прочь в прежнем облике подвыпившего джентльмена. Слуги будут искать грабителя, а не bon vivant[18]18
Bon vivant – кутила (фр.).
[Закрыть].
Майлз как раз собирался с силами, чтобы вырваться из кустов, когда память, со всей своей извращенностью, преподнесла ему ответ.
Он понял, где слышал раньше имя певицы.
Несмотря на ушибленное колено, вывихнутое запястье и царапины на некоторых частях тела, о которых ему даже и думать не хотелось, самоуверенная улыбка озарила лицо Майлза, которое больше не скрывалось под маской.
Завтра он идет в оперу.
