Текст книги "Маска Черного Тюльпана"
Автор книги: Лорен Уиллиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
Несмотря на тень от полей шляпы и огромные складки галстука, в нем ощущалось что-то знакомое. Разумеется, предостерегла себя Генриетта, в тот момент она была расстроена – сначала из-за между ней и Майлзом напряжения, а потом из-за возникшего столкновения с Воном. Все ее чувства находились не в лучшей форме.
И все же… Генриетта со стуком положила щетку на столик. Этим явно стоит заняться. И если ее догадка окажется ошибочной, Майлз никогда не узнает. У нее нет столь грандиозных планов, как врываться к людям и бросаться обвинениями, нет стремления к дерзким выходкам. Это скорее в духе Амели. Как выяснила накануне Генриетта, лично ей опасность и совершенно не по вкусу.
Но тут никакой опасности и не будет, решила Генриетта, откидывая назад волосы. Она лишь немножко последит и вернется домой. Что может быть безопаснее?
И она тотчас придумала, как это устроить…
Майлз бросился к Уикхему и схватил его за локоть, прежде чем он успел открыть дверь.
– Смертельная опасность?
– Для леди Генриетты, для Розовой Гвоздики и для всего нашего предприятия во Франции, – мрачно проговорил Уикхем. Вырвав из цепких пальцев Майлза локоть, он открыл дверь и крикнул: – Томас!
Майлз в ужасе смотрел на своего начальника.
– Как?! – воскликнул он. – Что за опасность?
Уикхем хмуро на него посмотрел.
– Все в свое время. А, Томас, отправьте подразделение солдат в Аппингтон-Хаус…
– В Лоринг-Хаус, – коротко поправил Майлз.
Это мгновенно привлекло внимание Уикхема.
– В Лоринг-Хаус?
– Мы поженились, – также коротко пояснил Майлз.
Веки Уикхема чуть дрогнули – он принял информацию.
– И в самом деле. – Он повернулся к своему секретарю, нервный взгляд которого перебегал с одного участника разговора на другого. – Отправьте солдат в Лоринг-Хаус…
– Подождите, – снова перебил Майлз.
– Да? – рявкнул Уикхем.
– Леди Генриетта. Никто не знает, что она в Лоринг-Хаусе. Она будет в большей безопасности, если отряд солдат не оповестит о ее присутствии. Если я смогу без огласки подержать ее там, проследить, что она не покинет дом…
– Томас! – Секретарь весь обратился в слух. – Я хочу, чтобы два человека охраняли Лоринг-Хаус. Пусть оденутся садовниками. – Уикхем повернулся к Майлзу: – Как я полагаю, при Лоринг-Хаусе есть сад?
Майлз коротко кивнул.
– Если леди Генриетта сделает попытку покинуть дом, ее нужно вернуть. Если кто-либо, помимо мистера Доррингтона, леди Генриетты или слуг, попытается войти в дом, этому следует помешать. Обо всем подозрительном немедленно сообщать мне. Немедленно. От ваших действий зависит безопасность королевства. Это ясно?
Это было ясно.
Секретарь Уикхема выбежал из кабинета. Майлз перехватил Уикхема, пока тот не вернулся за письменный стол, давая понять, что отпускает Майлза.
– Что случилось? – потребовал ответа виконт.
Уикхем освободился от руки Майлза и вернулся к столу размеренным шагом, ничуть не улучшив состояние нервов Майлза.
– Связная леди Генриетты…
– У Генриетты была связная? – изумился Майлз.
– Связная леди Генриетты, – продолжал Уикхем, многозначительно посмотрев на Майлза и давая тем самым понять, что не потерпит, чтобы его и дальше перебивали, – исчезла на прошлой неделе из магазина на Бонд-стрит. Вчера мы ее нашли. В Темзе.
Майлз с трудом сглотнул.
– Какое это имеет отношение к… – начал он, прекрасно понимая, какой должен быть ответ, но сверх всяких ожиданий надеясь, что может быть какое-то другое объяснение. Безобидное объяснение. Объяснение, не подвергающее опасности Генриетту.
– Если вы не знаете на это ответа, мистер Доррингтон, не понимаю, зачем мы продолжаем с вами работать! – Заметив потрясение на лице Майлза, Уикхем глубоко вздохнул и, смягчив голос, объяснил: – Мы нашли ее вчера. И только сегодня утром установили ее личность.
Майлз побледнел.
– Пытки? – дрогнувшим голосом спросил он.
– Без сомнения.
– Вы думаете…
Уикхем с досадой развел руками.
– Мы не можем быть уверены. Но примененные методы, – Уикхем замолчал, складка у него на переносице углубилась, – были крайними.
Майлз грубо выругался.
– Ваш рассказ, – устало проговорил Уикхем, – тревожен, но не удивителен. Он подтверждает наши предположения.
– Ваш агент оказался предателем, – без обиняков заявил Майлз.
Уикхем не возразил против подразумеваемого обвинения в адрес своих тайных сотрудников.
– Совершенно верно. Черный Тюльпан знает – ваша жена приведет его к Розовой Гвоздике.
Глава тридцать третья
Восхитительно: крайне, даже смертельно опасно.
См. также: Потрясающе, Превосходно и Прекрасно.
Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики
В Лоринг-Хаусе это казалось такой замечательной идеей.
Генриетта наклонилась над каминной решеткой в гостиной скромного городского особняка, притворяясь, будто выметает золу, а сама тем временем деловито обшаривала взглядом внутреннюю поверхность дымохода, выискивая подозрительные неровности, которые могли указать на какой-нибудь тайник или вход в убежище священника[68]68
Потайная комната, обычно в церкви или в замке, где укрывались католические священники во время гонений на католиков.
[Закрыть].
Генриетта справедливо полагала: особняк, где она находилась – узкое здание в приятном, но едва ли фешенебельном районе города, – был недостаточно старым, чтобы в нем имелось убежище священника, но кто знает: может, позднее его здесь оборудовали, хотя и отнюдь не для священника? Это укрытие могло служить контрабандистам или тайным любовникам – да мало ли кому.
Вдохновляющая идея, если бы внутренность дымохода не состояла целиком из неровностей. Покрытые сажей кирпичи торчали под всевозможными углами, и любой из них мог оказаться как рычагом, приводящим в движение скрытую дверь, так и… или просто испачканным сажей кирпичом. Взгляд под ковер под предлогом подметания также ничего не дал. Доски пола, настланные в безупречном порядке, исключали наличие в них люка. Стены выглядели до обидного голыми – ни тебе панелей, покрытых искусной резьбой, ни позолоченной лепнины, способной послужить секретным механизмом. Короче говоря, Генриетту обуревали весьма и весьма противоречивые чувства.
В Лоринг-Хаусе Генриетта наконец-то поймала ускользавшее воспоминание, терзавшее ее, спрятавшись в своем убежище, в глубинах мозга. Генриетте хотелось бы утверждать, будто подозрения в ней возбудило невнятное «прошу меня простить, мадам», что ее тренированное ухо уловило знакомую певучесть в негромком высоком голосе, хотя и заглушаемом складками галстука. Ничего подобного. С голосом все было в порядке, никакой хрипотцы, способной возбудить подозрения, и тембр обычный, не наводящий на мысль о кастратах и женщинах, переодетых мужчинами, как в комедиях Шекспира. И с брюками ничего необычного: они были изобретательно посажены на подкладку из жесткой ткани. А сколько молодых щеголей исправляют небольшие недостатки фигуры с помощью портновских ухищрений. Впрочем, если даже подкладка выполнена плохо, никто не обратит внимания. Модная одежда послужила великолепной ширмой. Длинные углы воротника заслоняли щеки, чересчур гладкие для мужских, а тень от уголков воротника придавала правдоподобие фальшивым усикам. Чудовищный галстук укрывал шею, слишком нежную, шею скорее Евы, нежели Адама. Замысловатый жилет и жесткие фалды фрака лучше скрывали женские формы, чем бинтование груди.
В итоге именно одежда и насторожила Генриетту.
Зачем такому щеголю старомодная косичка? Молодой фат вроде Болвана сделал бы короткую стрижку и по-модному растрепал волосы – как у Брута или любого другого персонажа классической истории, кому он в данный момент подражает. Косички оставались уделом стариков, людей несведущих или стойких ее приверженцев, она откровенно диссонировала с сапогами от Хоуби и галстуком, завязанным сложным узлом «водопад». Отличная деталь, подумала Генриетта, ссыпая золу в ведро и наблюдая за вспышками не до конца погасших углей.
Как только Генриетта осознала неуместность косички, остальное не заставило себя ждать. Черные волосы такого оттенка она видела всего дважды. Это был не редко встречающийся иссиня-черный цвет, как у испанцев, или грубый буровато-черный оттенок, часто сходивший за настоящий цвет среди сероватых блондинов и грязноватых брюнетов, населяющих Британские острова, но подлинный, глубокий черный, отливающий на свету серебром.
Одной из обладательниц таких волос являлась Мэри Олсуорси. Они казались у нее блестящим черным занавесом, ради которого тупили свои перья поэты, но Генриетта не представляла, чтобы эта девушка таскалась но дешевым постоялым дворам в брюках, хотя бы и в модных. Мэри Олсуорси могла бы сбежать глубокой ночью, но сделала бы это в карете с полной упряжкой, в бархатном плаще и с визгливой собачонкой на коленях, дабы облегчить задачу преследователям и устроить грандиозную сцену.
Другой обладательницей подобных волос была маркиза.
Неужели из-за тщеславия, недоумевала Генриетта, она оставила волосы на виду? Возможно, виной тому практичность, великодушно решила Генриетта, орудуя совком. На обрезанные волосы все, без сомнения, обратят внимание – хотя многие стриглись в память о потерявших свои головы в годы террора, – да и под шляпу спрятать такую пышную гриву трудно: слишком заметно.
Голос, волосы, рост, телосложение – все подходило, но кроме этого, ничего. Генриетта готова была прозакладывать свои лучшие жемчуга, что мужчина в гостинице – переодетая маркиза, но какой мотив? Все мотивы маркизы умчались в противоположном направлении. Поместья, титул, богатство, влиятельное положение, муж – революция лишила ее всего. Генриетта сильно сомневалась, что маркиза, несмотря на свои благочестивые речи, сожалеет о потере последнего, но положение и богатство – совсем иное дело. Разве не сказала вдовствующая герцогиня, будто малышка Тереза Боллинджер очень хорошо знает, что такое главный шанс?
Главный шанс мог заставить ее поставить на новую власть в Париже, но если так, не много она за это получила. Ее дом находился в районе хотя и респектабельном, но не шикарном и был скудно меблирован в противовес пышной роскоши, которой можно было ожидать от маркизы. Ковры потертые, стены голые, а мебель нуждается в ремонте.
Одно с другим совершенно не вязалось.
И Генриетта пребывала в мрачной уверенности – если она изложит свою версию Майлзу, он обязательно ткнет пальцем во все логические дыры, во все по очереди. А затем – Генриетта сморщилась, и это не относилось к угольку, который прожег дырку в грубой ткани юбки и с трудом ее расширял, – затем Майлз расплывется в широкой самодовольной улыбке и воскликнет: «Ты ревнуешь!» Ну, может, он и воздержится от восклицаний, даже найдет благоразумно спокойный тон, но все равно восклицание будет присутствовать, терзая ее. От одной этой мысли щеки Генриетты вспыхнули. А какие у нее доказательства, кроме черной косички, которую она заметила, входя в переполненное кафе? Совершенно очевидно, никаких, убедительных для суда. Милорд, эта девушка явно влюблена. А от девушек в гаком состоянии трудно, знаете ли, ожидать здравомыслия.
Генриетта не поняла, почему возражающий ей воображаемый адвокат так походил на Болвана Фитцхью, но, с другой стороны, Болван всегда вылезает там, где его не ждешь.
Отогнав Болвана, Генриетта прислонила совок к решетке и размяла уставшие руки. Мышцы, о существовании которых она и не подозревала, выражали громкий протест. Горячая ванна – вот чего ей хотелось, с огромным количеством лавандовой соли и чтобы паром заволокло всю ванную.
Подбоченившись, Генриетта в последний раз обвела взглядом скудно обставленную комнату. Рано или поздно она доберется до ванны, а пока что ее миссия не принесла абсолютно никаких результатов, если не считать половинки высохшего яблока, найденного под диваном. На вид ничем не примечательная, старая, сморщенная и до крайности противная.
Воспользовавшись одним из предложений Амели, Генриетта оделась служанкой, позаимствовав платье из грубой коричневой шерсти у сбитой с толку младшей служанки в Лоринг-Хаусе. Генриетта тут же придумала историю про необыкновенный маскарад (служанку она, похоже, ничуть не убедила) и сконфуженно убежала наверх, собираясь тут же облачиться в свой трофей, который, несмотря на всю свою незатейливость, имел то преимущество, что был куда чище вчерашней одежды Генриетты и – никаких капустных листьев. Генриетта решила существенно повысить жалованье всем слугам Лоринг-Хауса. Пусть они сочтут ее сумасшедшей, но лучше уж – щедрой сумасшедшей.
Наряженная таким образом, Генриетта выскользнула из дома. Амели была совершенно права: в невзрачном платье и простом белом чепце поверх аккуратно причесанных волос она не привлекала ничьего внимания. Ее появление в кухне особняка маркизы не вызвало никаких вопросов; кухарка хлопотала у очага, а кухонная служанка, слишком поглощенная едой и рассказом о девушке, пострадавшей из-за грума троюродного брата, ничего заметить не могла.
Оказавшись внутри, Генриетта поднялась наверх и нашла будуар маркизы. Она толком не знала, что ищет – подписанные инструкции из Парижа вполне ее устроили бы, – но сошли бы любые подозрительные вещи, лишь бы заинтересовать военное министерство и лишить Майлза возможности повосклицать. Одежда таинственного господина из гостиницы, парики, фальшивые усы, тайник с зашифрованными бумагами – любой из этих предметов доказал бы, что она действует не из обычной, чистейшей, необоснованной ревности. Генриетта поморщилась при мысли о такой возможности.
К сожалению – Генриетта зачерпнула новый совок золы, – пока что единственным объяснением все больше и больше представлялась ревность. У Генриетты осталось всего несколько минут на осмотр будуара, прежде чем перестук каблучков возвестил о приходе горничной маркизы, но в комнате не нашлось ничего такого, чего не имелось бы в комнате самой Генриетты. Даже баночки с косметикой были совершенно такие, какие ожидаешь увидеть на туалетном столике искушенной светской дамы. Генриетта прикинула, не прячет ли маркиза записки в пуховки из заячьих лапок, используемые для наложения пудры и румян, но идея показалась слишком дикой и неубедительной для военного министерства. Кроме того, при сжатии внутри их не зашуршало.
Якобы для чистки каминов, Генриетта зашла и в другие комнаты, но все они совершенно очевидно были нежилыми: практически голые, с толстым слоем пыли, пуховые перины уныло просели в старых деревянных каркасах. Проформы ради Генриетта заглянула в шкаф – он оказался абсолютно пустым, за исключением предприимчивого паучка, перепутавшего плечо Генриетты с холмиком. Вспомнив о своем положении эмиссара военного ведомства, Генриетта не завизжала, а просто раздавила паучка – больше из желания реабилитировать себя, чем по необходимости.
Сама эта пустота, размышляла Генриетта, казалась интереснее всего остального. Даже спальня маркизы, со шторами на окнах и одеждой в шкафу, очень напоминала временное жилище, номер в придорожной гостинице. Вещи маркизы располагались на виду – их торопливо разложили и так же легко соберут.
Конечно, напомнила себе Генриетта, это может быть связано с бедностью, а не с преступными обстоятельствами.
Гостиная, имевшая безрадостный вид наемного жилья, оставалась последней надеждой Генриетты. Как и в спальне, здесь по крайней мере кто-то бывал. В камине догорал огонь – который Генриетта живо принялась гасить, чтобы оправдать свое присутствие, – а на высоком столике с тонкими ножками лежали книги. Генриетта перебрала их, но не нашла ни тайников с пистолетами или флаконами яда, ни едва заметных пометок над буквами, указывающими на шифр, ни записок на папиросной бумаге между страницами, начинающихся со слов: «Встретимся в полночь под старым дубом на Беллистон-сквер…» Да и сами книги явно принадлежали предыдущему арендатору. Маркиза могла бы читать «Новую Элоизу» – несколько лет назад сентиментальные романы Руссо были в большой моде во Франции, – но его трактат «Об общественном договоре» никак нельзя отнести к легкому чтению, как и «Vindiciae contra tyrannos»[69]69
Vindiciae contra tyrannos (лат.) – «Защита против тиранов» (1579) – трактат, приписываемый протестанту Губерту Ланге (1518–1581), французскому публицисту и дипломату.
[Закрыть].
Правда, он был на французском языке, а не на оригинальной латыни, но все равно Генриетта не представляла, чтобы маркиза для развлечения листала такое произведение.
Короче говоря, поход Генриетты закончился ничем. Она узнала только, что прежний владелец дома предпочитал серьезное чтение и что домашняя работа тяжелее, чем кажется. Майлз, мрачно подумала она, таки разразится восклицаниями, если узнает.
Ну а откуда он узнает? Генриетта бросила опостылевший совок в ведро, взметнув облачко пепла. Если повезет, то по дороге в Лоринг-Хаус он заглянет в «Уайтс» побросать дротики с Джеффом, а она тем временем вернется назад, переоденется в свою нормальную одежду, и он даже не поймет, что она уходила. Даже больше: по дороге домой она может зайти в Аппингтон-Хаус и сменить одежду, а если Майлз спросит, она провела все утро, укладывая одежду и книги – и Зайку, конечно, – для отправки в Лоринг-Хаус. Выпрямляясь и отряхивая грязные руки о фартук, и без того уже запачканный, Генриетта легко сочла придуманную версию вполне убедительной.
И она стала бы таковой, если бы шаги в коридоре не заставили Генриетту метнуться назад к камину. Когда дверь в гостиную открылась, она сообразила, что держит совок не за тот конец, и быстренько исправила дело, понадеявшись, что маркиза ничего не заметила.
Внешний вид маркизы резко противоречил безнадежной убогости ее наемного жилья. Прозрачное платье из сиреневого муслина со струящимися легкими складками окутывало ее, словно облаком. Черные волосы, эти густые черные, с серебристым отливом, волосы, были уложены в сложную прическу из локонов, перевитых блестящими лиловыми лентами и закрепленных булавками для волос, на концах которых мерцали бриллианты. В одеянии маркизы не было никакой суровости, но на ум Генриетте пришло невольное сравнение с богинями-воительницами, абсолютно лишенными человеческих слабостей и столь любимыми древними римлянами, – Минервой на колеснице и Дианой с луком и стрелами.
Подойдя к окну, выходящему на улицу, маркиза нетерпеливо махнула Генриетте рукой и тоном ровным и жестким, как доспехи Минервы, сказала:
– Можешь идти.
Не поднимая головы, Генриетта присела в неуклюжем реверансе и стала собирать принадлежности своего маскарада. Она уже взяла ведро с золой, мысленно репетируя свой рассказ Майлзу, когда маркиза снова на нее посмотрела – пристально. Совок Генриетты забренчал о край ведра.
– Ты. Девушка.
Генриетта застыла с поникшими плечами и опущенной головой, полагая, что неподвижности в качестве ответа будет достаточно.
Маркиза опять заговорила, в ее резком голосе слышалось нетерпение и что-то еще.
– Да, ты! Подойди сюда.
Генриетта медленно потащилась вперед с ведром в руке.
– Куда вы ее дели?
Дверь в утреннюю столовую лорда Вона распахнулась, ударившись о стену, обитую шелком, и оставив длинную прореху в нежном материале. Дверь с петель не слетела, но только пока.
После откровения Уикхема Майлз преодолел расстояние между военным министерством и Гровнор-сквер в рекордное время. По пути он по неосторожности переворачивал тележки с яблоками, толкал ни в чем не повинных встречных прохожих и наступал на мелких животных, все это время уверяя себя, что Генриетта славится сном до полудня, что она ни за что не уйдет из дома, что Черный Тюльпан просто не мог еще проследить их до Лоринг-Хауса. Образ Генриетты с разметавшимися по пунцовому покрывалу каштановыми волосами, мирно спящей, вставал перед ним, как талисман.
Миг, когда он увидел пустую постель, стал одним из худших в его жизни. Худшим. Хуже, чем сцена в парке, хуже, чем утрата дружбы Ричарда. Не веря своим глазам, обезумевший Майлз отбросил покрывала, заглянул под кровать, даже распахнул дверцы шкафа, как будто Генриетта могла зачем-то туда забраться и застрять. Только обыскав обе гардеробные, перевернув кверху дном старую деревянную ванну и сорвав с кровати полог, Майлз увидел среди разбросанного постельного белья записку. Он схватил ее, надеясь… он и сам не знал, на что надеялся. Разум не постигал смысла аккуратных строчек.
Под его посланием изящным округлым почерком Генриетты было выведено всего лишь:
«Тоже ушла. Должна быть к полудню. Г.».
И ниже постскриптум, зеркальное отражение его собственного: «Великолепно».
Майлз смял записку, обещая всем богам, каких мог вспомнить, все, что угодно, лишь бы Генриетта вернулась целой и невредимой.
В Аппингтон-Хаусе ее не оказалось. Пенелопа ее не видела. Шарлотта тоже. Джеффа для расспросов найти не удалось, поэтому Майлз оставил ему записку с пометкой «срочно». Последняя остановка в Лоринг-Хаусе, где Генриетта так и не появилась – Ствит не знал, куда она ушла, – и само ее отсутствие кричало упреком, провозглашало худшее. Должно быть, ее похитили. И Майлз прекрасно знал, куда за ней идти.
Подгоняемый тревогой и яростью, со сбившимся на сторону галстуком и во фраке, перепачканном из-за целого дня беготни по вонючим улицам Лондона, Майлз, не теряя времени, бросился прямиком в логово дракона, в лондонскую резиденцию лорда Вона. И если у него Генриетты нет…
Но она там. Другие возможности даже не рассматриваются. Он вернет ее, а потом заставит Вона расплатиться. Медленно и болезненно, пока лицо графа не сделается таким же черным, как трижды проклятый тюльпан, который он использует в качестве своей подписи.
– Что вы с ней сделали? – хрипло дыша, потребовал Майлз, дверь у него за спиной треснула и криво повисла на одной петле.
В домашнем халате с узором из восточных драконов, лорд Вон непринужденно сидел за круглым столом из шелковистой вишни, с инкрустацией в виде геометрического узора из светлого дерева. На столе стоял рифленый кофейник, и граф прихлебывал означенный напиток из чашечки, лениво листая утреннюю газету. Ни дать ни взять отдыхающий джентльмен.
Взмахом руки приказав оставаться на месте лакею, который так и подобрался, словно собираясь выгнать непрошеного гостя, Вон обратил на внезапное появление Майлза так мало внимания, будто подобные сцены были обычным делом у него за завтраком. Или, мрачно подумал Майлз, будто он ждал его.
– С кем, мой дорогой друг? – лениво спросил Вон, переворачивая очередную страницу.
– С кем? – недоверчиво переспросил Майлз, подавляя в себе желание удавить прохвоста поясом его же собственного халата. Удержала Майлза только мысль о том, что живой Вон может рассказать больше, чем задушенный – С кем?
Для связной фразы требовалось усилие совсем иного рода.
Вон неторопливо поднял глаза от «Морнинг таймс».
– Хотя мне и импонирует ваша лаконичность, но мне кажется, имя было бы более уместно.
– Ясно. – Майлз размял пальцы, обуздывая гнев. – Если вы хотите разыграть это таким образом.
– Делу поможет, если вы ознакомите меня с правилами игры, в которую я должен играть, – мягко заметил Вон. – С вашей стороны будет крайне неспортивно скрыть их от меня.
– Не более неспортивно, чем ваше поведение. Сидите тут и притворяетесь, будто не понимаете, о чем я говорю, – вспылил Майлз.
Вон поднял бровь.
Майлз оперся обеими руками о стол, наклонился вперед и вполголоса угрожающе произнес:
– Что вы сделали с леди Генриеттой?
Вон явил собой великолепный образчик изумления. С выражением умеренного интереса он на мгновение поднял зеленоватые глаза от чашки.
– С леди Генриеттой? Стало быть, она пропала?
– Она не пропала. Ее похитили, и вы прекрасно это знаете. Куда ваши приспешники ее дели, Вон?
– Приспешники, – ровно повторил Вон. Воплощенная учтивость, он небрежно поставил чашку на блюдце. – При всем моем восхищении и – осмелюсь сказать – уважении к леди Генриетте, я с похищениями покончил. Так банально.
Вон знаком велел лакею налить ему еще кофе.
Майлз вскипел. Он не ждал, что Вон расколется немедленно – все же человек этот опытный шпион и привык к такого рода вещам, – но надеялся хоть на какую-то реакцию, на непроизвольное движение глаз в сторону потайной двери, загадочный знак лакею. Он мог бы пригрозить обыском дома, но сомневался, что от этого будет прок. Вон слишком умен, чтобы прятать Генриетту у себя дома. Где-то у него должно быть убежище, коттедж в деревне, квартира в сомнительном районе города, где он без помех допрашивает свои жертвы.
Жертвы. Майлз вспомнил о несчастной связной Генриетты и пожалел об этом.
Завтракающий Вон слегка утешил Майлза. Личность Розовой Гвоздики достаточно важна для Вона, чтобы лично допрашивать Генриетту. Майлз мысленно чертыхнулся. Он готов был треснуть себя по голове тяжелым серебряным подносом, если бы это не грозило его способности спасти Генриетту. И почему он не подумал об этом раньше? Нужно было сесть в засаде и ждать, пока Вон выйдет из дому, и проследить за ним до его тайного логова. Майлз снова чертыхнулся. И почему он не подумал об этом, прежде чем ворваться сюда?
– Зачем мне похищать леди Генриетту? – с обманчивой мягкостью спросил Вон. – Позвольте подумать. – Вон побарабанил пальцами по полированной столешнице, и от этого отработанного движения у Майлза заныли зубы. – Охваченный страстью, я мчу ее в своей карете в Гретна-Грин… нет, не получается, не так ли, потому что я все еще здесь. Будет вам, мистер Доррингтон, это сюжет для «Ковент-Гардена», а не для цивилизованных людей.
– Я вызову вас за нее на дуэль.
Майлз понимал – разумнее было бы изобразить смущение, извиниться и уйти, но тревога подстегнула его. Кто знает, когда Вон отправится к Генриетте? Или, может, сейчас ею занимаются его пособники? Он хочет разобраться с этим не откладывая.
И причинить Вону физический ущерб.
Это, заверил себя Майлз, дело, конечно, второстепенное, но, если бы проделывание в Воне дырок помогло выяснить местонахождение Генриетты, он такой возможности не упустил бы.
– На дуэль? – Вон удивился, казалось, еще больше. – Меня уже много лет не вызывали на дуэль.
Если бы взгляд мог убить, Вон уже лежал бы распростертым на траве Ханслоу-Хита.
– Считайте это своей возможностью наверстать упущенное.
– Как ни соблазнительна подобная перспектива, – Вон приподнял бровь, – я никак не могу сделать этого под ложным предлогом. Понимаете, – извиняющимся тоном сказал он, – у меня нет леди Генриетты.
Майлз немало удивился, что Вон по-прежнему гнет свою линию. Он не думал, что Вон боится схватки чести – у графа была репутация сильного и опытного фехтовальщика, что бы он там ни говорил о нехватке в последнее время дуэлей, – но это очень раздражало.
– Вы ждете, что я вам поверю? – с вызовом спросил Майлз.
Вон широко развел руки.
– Желаете обыскать дом?
– О нет! – Майлз прищурился. – На эту удочку я не попадусь. Здесь вы держать ее не станете, это слишком очевидно. Квартира где-нибудь… или коттедж в деревне…
Он пристально наблюдал за Воном, не мелькнет ли подтверждение или страх, но на лице его собеседника не отразилось ничего, кроме учтивого недоверия.
– Все равно, – вежливо проговорил Вон, – мой дом в вашем распоряжении, как и моя прислуга, если вы пожелаете ее расспросить.
По его тону можно было предположить, что Майлз сглупит, сделав что-либо подобное. Но это, возразил себе Майлз, была именно та мысль, к которой подталкивал его Вон.
Майлз выложил свою последнюю карту.
– А слова «Черный Тюльпан» ничего вам не говорят, Вон?
– Эти цветы, – Вон небрежно встряхнул газету, – оставляют желать лучшего. Если вы надеетесь завоевать леди Генриетту с помощью букетов, то лучше купите ей розы. Красные.
Прежде чем Майлз успел сообщить Вону, что именно тот должен сделать со своими розами, в садоводческих подробностях, тишина утренней столовой была нарушена звуком падения на пол большого предмета непосредственно за дверью. Разбилось стекло, царапнули по паркетному полу шпоры, раздался увещевающий мужской голос. Майлз кинулся к двери, полный неопределенной надежды. Наверное, Генриетта вырвалась из рук прихвостней Вона и пробивает себе дорогу вниз. Это его Генриетта!
Счастливый образ разлетелся, когда дверь, распахнувшись, снова ударилась в стену. В комнату влетел стройный мужчина в коричневом, за ним, пыхтя, ввалился возбужденный слуга.
– Сэр! – взывал последний к милосердию своего хозяина; парик съехал набок, галстук не завязан. – Я пытался остановить его. Я пытался…
– Мистер Доррингтон? – Мужчина в коричневом оттолкнул его и остановился перед Майлзом.
Всякие надежды, что это может быть переодетая Генриетта, пришлось отринуть окончательно. Черты лица мужчины трудно было разобрать, поскольку оно скрывалось под толстой коркой грязи, но лицо это не принадлежало Генриетте, а лишь это и было важно для Майлза.
– Да, – осторожно ответил Майлз.
Он посмотрел на Вона, по-прежнему сидевшего за столом, но тот, для разнообразия, был сбит с толку не меньше Майлза.
– Следовал за вами, – объяснил мужчина в коричневом, все еще стараясь отдышаться. Одежда его, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, некогда была другого цвета, но выглядела так, будто ее выполоскали в грязи, высушили и снова испачкали. – Я ищу вас целый день.
– Меня? – без всякого выражения проговорил Майлз.
– Вас или леди Генриетту. – При упоминании имени Генриетты все присутствующие обратились в слух, за исключением лакея, который, опустившись на колени, скорбно обследовал царапины на затейливом узоре пола, периодически всхлипывая над особенно зазубренной раной. – Я должен передать вам это.
Майлз вырвал протянутую курьером записку, такую же грязную, как и сам курьер, и сразу узнал руку. Джейн не тратила времени на объяснения. На маленьком клочке бумаги стояли только три слова, и Майлз выкрикнул их вслух, даже не сознавая, что делает.
– Маркиза де Монтваль?
Смяв записку в большой ладони, Майлз сунул ее в карман, ткнул пальцем в сторону Вона:
– Я вернусь! – и вылетел из комнаты.
Тонкие морщинки в уголках глаз Вона проступили сильнее обычного, пока он смотрел вслед Майлзу, потом велел слуге отвести курьера на кухню и накормить, а сам задумчиво допил кофе.
Сложив газету, лорд Вон шевельнул пальцем в сторону молчаливого лакея, стоявшего у буфета.
– Скажи Хатчинсу, чтобы помог мне в гардеробной. И проследи, чтобы немедленно подали мою карету. Немедленно.
– Милорд.
Лакей склонил голову в напудренном парике и вышел.
– Я должен, – пояснил в пустоту над буфетом Вон, затягивая пояс халата, – успеть на свидание.
Его губы изогнулись в сардонической улыбке.
– С леди Генриеттой.
