Текст книги "Маска Черного Тюльпана"
Автор книги: Лорен Уиллиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)
Глава двадцать седьмая
Скомпрометированный: разоблаченный и опозоренный; раскрытие личности агента, за которым следует вынужденная отставка.
См. также: Бесчестье.
Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики
Майлз быстро вспомнил все замечательные причины, по которым он собирался держаться подальше от Генриетты, пока старость не подавит в нем низменные инстинкты или хотя бы не лишит его средств к их осуществлению. Но было слишком поздно. Перед ним высился его лучший друг – бывший лучший друг, – воздевший руку как средневековое деревянное изваяние разгневанного Бога. От позы Ричарда так и веяло яростью.
Генриетта ахнула и поспешно подтянула платье на место.
Амели схватила Ричарда за руку и толкнула к себе за спину. Учитывая, что Ричард почти на фут возвышался над Амели, рокировка оказалась совершенно неэффективной. Над темной головкой Амели торчало застывшее от бешенства лицо Ричарда. Майлз с трудом сглотнул, медленно выпрямился.
– Думаю, мы не вовремя сюда пришли, – сказала Амели, пытаясь подтолкнуть мужа в обратную сторону.
– Нет-нет, – угрожающе произнес Ричард, отодвигая жену. – Думаю, мы как раз вовремя сюда пришли. Как ты думаешь, Доррингтон, какого черта ты делаешь?
«Думаешь»? Да Майлз как-то вообще не думал.
– А как ты думаешь, о чем он думал? – встряла Амели. – Ричард, правда, может, мы…
– И объяснение должно быть чертовски убедительным.
– Откуда ты узнал, что мы здесь? – прохрипела Генриетта, надеясь отвлечь Ричарда от Майлза, прежде чем прольется кровь. Опасный блеск в глазах брата придавал зловещее значение его словам.
– Один из часовых сообщил, что в парке происходит что-то необычное. – Ричард мрачно хохотнул. – Он и половины не видел.
– Ричард… – начал Майлз, загораживая Генриетту.
– И как давно это длится? – светским тоном поинтересовался Ричард. – Недели? Месяцы? Годы? Как давно, Доррингтон?
– Мы не… – перебила Генриетта.
– А ты вообще молчи, – предостерег ее брат.
– Как я могу молчать, если вы говорите обо мне?
Ричард проигнорировал Генриетту. Не отрывая взгляда от Майлза, он стал стаскивать фрак.
– Мы можем обсудить это на рассвете или выяснить прямо сейчас.
– Прежде чем мы это сделаем, – скинув фрак, Майлз автоматически стал в защитную стойку, поднял сжатые в кулаки руки, – я бы хотел кое-что сказать.
Ричард уронил фрак на посыпанную гравием дорожку.
– Какая жалость, – он сделал стремительный выпад, двинув апперкотом прямо в челюсть Майлзу, – но я ничего не хочу слышать.
С легкостью, выработанной долгой практикой, Майлз уклонился от удара и схватил Ричарда за руку, блокируя новые удары. Прежде они тысячу раз по всем правилам сходились на ринге в заведении джентльмена Джексона, но никогда по-настоящему. И Майлз не собирался начинать сейчас. Молодые люди сцепились, состязаясь в силе, как атлеты на греческой вазе – под рукавами рубашек напряглись мышцы, – Майлз старался сдержать друга.
– Проклятие, Ричард, – крикнул Майлз сдавленным от натуги голосом, – ты хоть послушай!
– Тут нечего, – пропыхтел Ричард, вырывая правую руку, – слушать.
– Я хочу, – Майлз едва увернулся от резкого удара в живот, – жениться на ней!
– Что? – ахнула Генриетта.
– Что? – проревел Ричард, попятившись.
– Великолепная мысль! – зааплодировала Амели. – Таким образом, никто не скомпрометирован, никто не стреляется на рассвете и все счастливы.
Выражение лиц остальных трех участников сцены полностью опровергло последнюю часть заявления Амели.
Не обращая внимания на других, Майлз испытующе посмотрел на Генриетту:
– Генриетта?
– Тебе не обязательно это делать, – прошептала та.
– А я думаю, обязательно, – заметила Амели. – Ситуация очень компрометирующая.
– Генриетта? – настойчиво повторил Майлз.
Девушка смотрела на него и мучительно размышляла, перескакивая от одной неразрешимой проблемы к другой. Она может отказаться и увидеть, как ее брат или убьет Майлза на месте, или продырявит его завтра утром по всем правилам. И хотя Майлз, бесспорно, был более опытным спортсменом, Генриетта знала, предложение он делает только потому, что честь не позволяет поступить иначе в данных обстоятельствах, и еще она знала – Майлз никогда не поднимет руку на ее брата. А когда одна из сторон терзается чувством вины, о какой дуэли на равных может идти речь?
Генриетта полагала: Ричард, когда у него будет время подумать, тоже не захочет причинить Майлзу вред, но в теперешнем его настроении… Генриетта не надеялась, что брат выстрелит в воздух.
С одной стороны, смерть и бесчестье. С другой…
Она может выйти замуж за Майлза и провести остаток своих дней, зная, что вынудила его к браку под дулом пистолета своего брата.
Майлз медленно повернулся к своему бывшему лучшему другу, и по ссутулившимся плечам и необычно мрачному его лицу Генриетта поняла – если она протянет еще мгновение, роковые слова будут произнесены и двое самых дорогих для нее мужчин обречены будут пройти по пути, откуда нет возврата. Никогда.
– Да, – выпалила Генриетта. – Да, я выйду за тебя замуж.
Ричард опасно побагровел, повернулся к сестре и прорычал:
– Ты не выйдешь за этого… этого…
– Мужчину? – услужливо подсказала Амели.
Ричард сердито посмотрел на жену.
– Соблазнителя, – со злостью закончил он.
– Ты бы предпочел, чтобы я вышла за Реджи Фитцхью? – ядовито спросила Генриетта, поворачиваясь к брату. Все, что угодно, только бы не смотреть на Майлза.
– Не смеши меня! – отрезал Ричард.
– Почему мне не разрешают быть смешной, когда ты сам ведешь себя смешно? – потребовала ответа девушка в своей самой раздражающей манере младшей сестры. Краем глаза она увидела – Майлз медленно подбирает фрак. Или он предпочел бы очистить свою совесть на рассвете? – Это несправедливо.
– А знаешь, она права, – заметила Амели.
Потерявший дар речи Ричард проревел нечто неразборчивое.
– Я не…
– Смешной и шумный.
– Давай, – отрезал Ричард. – Выходи за него. Выходи за него завтра, мне все равно. Но я не хочу видеть это, – он ткнул пальцем в сторону Майлза, – под своей крышей опять.
Майлз надел фрак и шагнул вперед.
– Отлично, – спокойно сказал он, но с металлом в голосе, отчего Генриетта непроизвольно сжалась. – Мы поженимся завтра. Прошу меня простить, мне нужно получить специальное разрешение.
Кивнув Амели и запечатлев быстрый поцелуй где-то на руке Генриетты – мурашки от него побежали вверх до плеча, – Майлз зашагал в сторону конюшни.
Ричард даже не ответил. Ничего не сказал он и сестре. Не бросился за Майлзом. Он развернулся на каблуках и в ярости пошел к дому. В последовавшей неловкой тишине слышен был только скрип сапог по гравию, расходившийся в противоположные стороны. Генриетта смотрела вслед удалявшемуся Майлзу, осознавая последствия только что произошедшего.
Завтра. Генриетта прижала ладони к глазам. Специальное разрешение. Майлз не сказал, что они поженятся завтра, нет? Он не мог говорить серьезно.
Обретя дар речи, Амели ободряюще улыбнулась Генриетте.
– Ричард придет в себя, – уверенно сказала она. – Вот увидишь.
В доме зловеще хлопнула дверь. Дважды.
Амели с трудом сглотнула.
– В конце концов.
К полудню следующего дня достопочтенный Майлз Доррингтон и его молодая жена уже ехали в Лондон.
Генриетта тайком поглядывала на кольцо, надетое поверх перчатки. Она не спросила, где Майлз его раздобыл и к какой уловке прибегнул, чтобы за столь короткий срок получить специальное разрешение. На самом деле у них вообще не было возможности поговорить. Когда этим утром Генриетта проснулась со смутным, отдающим головной болью воспоминанием, что произошло какое-то событие огромной важности и лучше бы остаться в постели, пока мир не перестроится, в доме уже кипели приготовления к свадьбе, и ее, слабо представлявшую, как она до этого дошла, понесло к супружеству.
Генриетта всегда представляла, что подружками на ее свадьбе будут Пенелопа и Шарлотта: Шарлотта с затуманенными от романтизма глазами, Пенелопа – ворчащая. Вместо этого одеваться ей помогала Амели, возбужденно возясь с оборками и локонами, а как только Амели набрасывалась на следующую задачу, миссис Кэткарт спокойно все переделывала. Амели предложила свое свадебное платье, но поскольку невестка была на добрых четыре дюйма ниже и несколько другого телосложения, Генриетта с благодарностью отклонила ее предложение и надела вечернее платье, в котором была накануне. Генриетта посчитала уместной иронией, что венчается она в том же платье, в котором была скомпрометирована.
Майлз раздобыл не только кольцо, но и епископа Лондонского. Тот, не в самом парадном своем облачении, имел раздраженный вид человека, которого вытащили из постели в час, обычно предназначенный для сна. В Длинной гостиной соорудили импровизированный алтарь, вдоль обеих стен поставили стулья, которые Амели украсила лентами и цветами, проявив больше энтузиазма, чем вкуса. По контрасту со своим веселым декором длинные ряды стульев выглядели удручающе пустыми. Вместо полагающихся друзей и родни там сидели братья Толмондели, смущенные, но в боевом настроении, и миссис Кэткарт, в одиночку прилагавшая усилия, чтобы набросить флер благопристойности на столь поспешное действо.
И к алтарю ее должен бы вести отец, а не брат, настроенный скорее на убийство, чем на брак. И ее мать должна бы сидеть в нервом ряду в немыслимой шляпе, гордо улыбаясь и раздавая всем приказания. Ее родители. О Боже! Что они подумают, когда она скажет им, что вышла замуж без их согласия и в их отсутствие? Генриетта не сомневалась – против ее брака с Майлзом они возражать не станут, но то, как она это сделала, может вывести из себя и самых терпимых родителей. Даже мысль об этом казалась невыносимой.
Но задумываться об отсутствующих у Генриетты и времени-то не осталось. Пока мисс Грей играла гимны, чистенько, но бесстрастно, Генриетта потратила большую часть продвижения к алтарю, убеждая брата не убивать жениха. После нескольких ярдов бесплодных споров она наконец заставила его замолчать, заметив – ему просто повезло, что брат Амели оказался миролюбивым человеком. Поскольку бракосочетание Ричарда вышло даже более своеобразным, чем ее собственное – его совершили на плывущем через Ла-Манш судне, а обязанности священника исполнял ставший пиратом дворецкий, – и Ричард об этом помнил.
– И все равно я бы лучше вздул его, – пробормотал Ричард.
– Очень прошу тебя воздержаться от чрезмерных восторгов на моей свадьбе до окончания церемонии, – прошипела в ответ Генриетта, вызвав сердитый взгляд епископа и встревоженный – Майлза.
«Он тревожится, что я сбегу из-под венца… или что не сбегу?» И эту мысль Генриетта отставила на потом как еще одну в неуклонно разраставшемся списке вещей, о которых ей было невыносимо думать.
После лишенного всякого достоинства препирательства в ответ на вопрос епископа: «Кто отдает эту женщину этому мужчине?» (которое прекратила Амели, наступив Ричарду на ногу) – остаток церемонии прошел с неприличной скоростью. Генриетта подозревала, что епископ нарочно сократил обряд, но при ее рассеянном состоянии она не могла быть точно уверена. Более того, она вообще ни в чем не была уверена. Вся церемония прошла мимо нее со смутностью сновидения – цвета расплывались, голоса путались, все смешивалось в ужасающем карнавале нереальности. Слова, что они с Майлзом стали мужем и женой, застали Генриетту врасплох, и она приняла быстрый поцелуй своего теперь уже мужа, нисколько не напоминавший страстные объятия прошлого вечера, с некоторой долей сомнения в способности произошедшего тут связать их.
Только кольцо на пальце убеждало Генриетту – их обвенчали.
После церемонии они с Майлзом сели в его коляску, оставив братьев Толмондели воздавать должное второпях собранному торжественному завтраку.
– Пирожки с омарами, Фред! – услышала она обращенный к брату восторженный возглас Нэда, когда Майлз подсаживал ее в экипаж. Хоть кто-то порадуется, философически подумала Генриетта. У Ричарда был такой вид, будто он с большим удовольствием уничтожил бы блюдо крапивы.
Что же касается Майлза… Очень трудно было сказать, о чем думал Майлз. Генриетта глянула на мужа, правившего лошадьми с таким видом, будто у него другой заботы не было, как объехать большую яму посреди дороги. С самого отъезда из Селвик-Холла Майлз обращался с Генриеттой неизменно учтиво. Он укрыл ей ноги пледом, извинился за необходимость доставить ее в Лондон в открытом экипаже, предложил остановиться, чтобы перекусить, и даже зашел так далеко, что сделал замечание о погоде.
Майлз – и вежливый! Слишком вежливый. Это нервировало Генриетту.
Она метнула еще один быстрый взгляд на Майлза и увидела лишь, как он поспешно уставился на дорогу. Генриетта отвернулась, но не могла удержаться, чтобы из-под полей шляпы не скашивать потихоньку в его сторону глаза. Майлз смотрел в другом направлении. Они были похожи на двух персонажей комической оперы Моцарта, которые крадутся вокруг стен, стараясь не встретиться друг с другом[61]61
Вероятно, автор имеет в виду последнюю сцену оперы В.-А. Моцарта «Свадьба Фигаро» (1786).
[Закрыть].
Если бы им дали время поговорить до свадьбы! Генриетта не знала точно, что она сказала бы. Да и существует ли деликатный способ сказать: «Тебе не обязательно жениться на мне, если ты не хочешь»? Конечно, даже найди она такой способ, Генриетта не хуже Майлза понимала – все это полная чепуха. Он обязан на ней жениться. Она была скомпрометирована, погублена, обесчещена, пала, запятнала репутацию. У Генриетты кончались определения, но любое из них подходило.
Имелась альтернатива. Генриетта осторожно затронула ее, как страдающий от зубной боли ощупывает языком ноющий зуб. Она окажется погубленной только в том случае, если ее история станет известна за пределами Селвик-Холла. Ричард и Амели наверняка никому не расскажут, и на сдержанность миссис Кэткарт можно было рассчитывать, если не ради Генриетты, то ради ее матери. Что касается мисс Грей, она никогда не говорила, если могла промолчать. Единственную опасность представляли братья Толмондели, и хотя с мозгами у них было туговато, Генриетта не сомневалась – если не обращением к разуму, то припугнув молодых людей, Майлз или Ричард смогут внушить им все, что нужно.
Аннулирование брака. Вот, она произнесла это. Они могут добиться аннулирования, и тогда Майлз будет свободен и никто никогда не узнает о случившемся, за исключением заинтересованных сторон. Майлз сможет кататься в парке с темноволосыми красавицами, флиртовать с загадочными маркизами и путаться с оперными певицами, не имея досадной помехи в виде жены.
Генриетта мысленно скорчила гримасу. Она достаточно долго вращается в свете, чтобы знать – скандал утаить невозможно, он таинственным образом передается по воздуху, как бубонная чума. Кроме того, Генриетта не знала точно, как получают аннулирование, но не сомневалась: процесс затянется, потребует множество бумаг, которые неизменно привлекут внимание какого-нибудь человека, который неизбежно расскажет кому-нибудь еще, и не успеет она, Генриетта, оглянуться, как респектабельные женщины начнут подбирать юбки, чтобы ненароком не соприкоснуться с ней на улице.
Всегда остается монастырь – они как раз специализируются на падших женщинах… или нет?
Когда они остановились в Кройдоне сменить лошадей, Генриетта дошла до такого мучительного напряжения, что рада была отвлечься. Во дворе «Борзой» уже было не протолкнуться от разнообразных средств передвижения – от карет с гербами до зеленых, с золотом, почтовых экипажей, и в «Лебеде» толчея обещала быть едва ли меньше.
Оценив опытным взглядом толпу, Майлз покачал головой и направил лошадей по Хай-стрит.
– Попытаем счастья в «Тушеном зайце», – объявил он. – Там вряд ли так много публики.
Генриетта не поняла, сам с собой он говорит или с ней, но решила, что какой-то ответ не помешает.
– Да, было бы славно.
Под полями шляпки Генриетта скривилась от своей неестественной фразы. Как после восемнадцати лет веселых подшучиваний и пикировок с Майлзом она докатилась до такого? Да она с Болваном Фитцхью обменивалась более искрометными репликами… а Болван, вполне оправдывающий свое прозвище, не особенно славился умением вести беседу.
Заметивший гримасу Майлз сделал из нее совершенно другой вывод и с ненужной силой натянул поводья, останавливая лошадей во дворе «Тушеного зайца». Бросив поводья конюху, Майлз спрыгнул на землю и помог Генриетте выйти из коляски.
Он не посторонился, пропуская Генриетту, а так и остался стоять, хмуро глядя на нее. Черный фаэтон резко затормозил у Майлза за спиной, едва не задев его и высадив щеголя во фраке, сшитом по последней моде; денди минутку помедлил, поправляя и без того безупречный галстук. Оживленная почтовая станция, признал Майлз, не лучшее место для личного разговора. Но что-то надо сказать, и побыстрее, потому что непривычное молчание приведет его прямиком в Бедлам. Пигмалион умудрился статую превратить в живую женщину. Он же, угрюмо подумал Майлз, каким-то образом ухитрился живую женщину превратить в статую.
– Генриетта… – серьезно начал он, взяв ее за плечи.
– Вот это да! Доррингтон! – Майлз не успел сказать, что хотел, – на него обрушился знакомый голос. Не дожидаясь, пока кучер до конца остановит экипаж, Болван Фитцхью покинул свое место. – Право слово! Как мне повезло, что я тебя здесь нашел. Хотел ехать до «Борзой», но увидел во дворе твою коляску и подумал; пообедаю с Доррингтоном. Знаешь, терпеть не могу обедать в одиночестве.
Очевидно, силы, с которыми стоило считаться, крайне отрицательно посмотрели на обольщение человеком сестры его лучшего друга и, не теряя времени, осуществили наказание. Майлз попытался поймать взгляд Генриетты в поисках сочувствия, но видная ему небольшая часть лица пряталась в такой густой тени от шляпы, что казалась затянутой вуалью.
– Фитцхью, – простонал Майлз, опуская руки и поворачиваясь к старому школьному другу.
Болван вздрогнул, только теперь узнав Генриетту, что было совсем неудивительно, поскольку крупная фигура Майлза заслонила девушку.
– Леди Генриетта? – Он перевел взгляд с Генриетты на Майлза, и на его добродушном лице отразилась озадаченность. – Не заметил вас! Чертовски приятный день для прогулки, не правда ли?
Майлз предложил Генриетте руку, желая любезному Болвану вечных мук.
– Давайте узнаем, можно ли занять отдельную гостиную, – покорно произнес он.
– Отличная мысль! – пришел в восторг Болван. Он вежливо повернулся к шляпке Генриетты. – Что привело вас сюда, леди Генриетта?
– Мы просто гостили… – начал Майлз.
– …в Суссексе. У Ричарда, – перебила Генриетта тоном, запрещающим дальнейшие объяснения.
Майлз резко посмотрел на Генриетту, но за все свои старания получил укол нахальным пером в глаз. Он скоро возненавидит эту шляпку.
– А что ты здесь делаешь? – грубо спросил он у Болвана, когда их маленькая компания вошла в двери гостиницы.
Позади них непрерывный поток экипажей, делавших остановку на пути из Брайтона в Лондон, продолжал заполнять двор почтовой станции – все искали лошадей и передышки от тягот пути.
Болван улыбнулся и помахал носовым платком с каймой из гвоздик.
– Ездил в Брайтон. С принцем, само собой. В эти два дня в Павильоне[62]62
Королевский павильон; с конца XVIII в. до 1849 года приморская резиденция королей Великобритании.
[Закрыть] было не протолкнуться.
– А когда там было свободно? – спросил Майлз, широко махая рукой хозяину гостиницы в надежде, что чем скорее Болван наестся, тем скорее уедет. За ними уже выстраивались в очередь недовольные путешественники, возглавляемые стройным мужчиной, фаэтон которого чуть не сшиб Майлза во дворе. Судя по ширине лацканов его фрака и высоте воротника рубашки, он, несомненно, являлся одним из прихлебателей принца, только что из Брайтона. Это соображение прибавило силы голосу Майлза, и он проворчал: – Не понимаю, зачем ты подвергаешь себя таким мучениям?
– Ты шутишь, Доррингтон? Не могу сказать, что я очень люблю море, но все развлечения у принца первоклассные. В эти дни у него даже выступала оперная певица! Ей аккомпанировал какой-то итальянец, имя у него какое-то птичье. Чертовски очаровательная… э… – Болван посмотрел на Генриетту и умолк. – Э… певица, – с облегчением закончил он. – Чертовски очаровательная певица.
Даже Болван порадовался появлению хозяина гостиницы.
Вытирая руки о большое белое полотенце, повязанное вокруг талии, сей достойный человек объяснил, рассыпаясь в извинениях, что отдельная гостиная уже занята, господа видят, что гостиница переполнена из-за брайтонских развлечений принца и что, если леди и джентльмены не возражают, еще остались места в кафе…
Никто не возразил: Майлз – потому, что ему было все равно, где они сядут, поскольку в итоге уедут; Болван – потому, что продолжал говорить, а Генриетта – потому что вообще молчала. Майлза так и подмывало постучать по донышку ее проклятой шляпки и спросить, есть ли кто дома, но он решил, что в нынешнем настроении Генриетта навряд ли ответит благожелательно.
Кафе тоже было переполнено путешественниками, уписывавшими пироги со свининой, утиные грудки и большие порции баранины с картофелем, но неутомимый Болван с помощью перестановки обеспечил им маленький столик в углу и обмахнул носовым платком сиденье стула для Генриетты, и все это под непрерывный рассказ о красотах Брайтона – женских и архитектурных, поразительной певице, услаждавшей их слух в пятницу вечером, и о чудесных жилетах принца.
– …с настоящими павлиньими перьями! Присядете, леди Генриетта? – Болван с поклоном подвинул к Генриетте стул, который только что обмахнул платком.
– Жалко павлина, – пробормотал Майлз, обращаясь к девушке, но она даже не улыбнулась.
Генриетта покачала шляпкой, отказываясь от предлагаемого стула.
– Прошу меня простить, но я бы хотела привести себя в порядок с дороги.
По крайней мере, подумал Майлз, она не утратила вместе с голосом и словарного запаса. И пожалел, что Генриетта не использовала его для обращения к нему.
Поддавшись внезапному порыву, Майлз схватил Генриетту за запястье. Болван, по счастью, отвлекся – размахивал рукой, пытаясь привлечь внимание официанта и получить кувшин портера.
– Генриетта… – начал он.
– Да? – Генриетта подняла на него глаза, разом насторожившись.
Майлз сидел с полуоткрытым ртом, не в состоянии придумать, что сказать. «Ты не собираешься вылезти в окно?» не годится. «Ненавижу эту шляпку» будет честно, но в значительной степени бесполезно. А спросить: «Почему ты со мной не разговариваешь?» – нельзя в присутствии Болвана, да и на удовлетворительный ответ рассчитывать не приходится.
– Заказать для тебя лимонад? – неуклюже выдавил он.
Поля шляпки снова опустились.
– Нет, спасибо, – вежливо ответила она.
Майлз мысленно чертыхнулся.
Он понуро сидел, проклиная причуды человеческого общения, модистку Генриетты, а также Болвана и всех его потомков до конца времен.
Пока Болван разговаривал с официанткой, Майлз смотрел, как Генриетта обходит мужчину, приехавшего следом за ними, – представителя высшего света в рыжевато-коричневых панталонах, чудовищных размеров галстуке, с уголками воротника выше Вавилонской башни. Денди остановился в дверях, уставившись вслед Генриетте, жесткие фалды его фрака уперлись в стену. Майлз открыто мерил парня в дверях злобным взглядом. Какое право он имеет пялиться на Генриетту? Она несвободна, совершенно несвободна, и если этот хлыщ не перестанет в скором времени поедать ее взглядом (у Майлза имелось твердое представление о том, что значит «скоро»), Майлз позаботится, чтобы он об этом узнал. На мгновение показалось, будто хлыщ вознамерился последовать за Генриеттой – Майлз машинально потянулся к шпаге, которой сегодня при нем не было, – но хлыщ передумал и подошел к камину. Майлз мысленно поаплодировал данному решению.
Ослабив наблюдение, Майлз повернулся к Болвану, оживленно повествовавшему об изумительной коллекции китайских вещиц принца Уэльского, в которой важное место занимали павлины. Майлз спросил себя, не означает ли это, что Болван наконец-то перестанет рядиться Розовой Гвоздикой, и решил: Болван в виде гигантского павлина – образ чересчур тревожный, чтобы на нем останавливаться.
– Списал для тебя имя нового портного принца, – сказал Болван, широким жестом доставая из кармана узкого жилета клочок бумаги, и с влюбленной улыбкой посмотрел на него. – Ты не представляешь, что этот человек может сделать с жилетом.
К несчастью, Майлз представлял. Взяв бумажку, он рассеянно сунул ее в жилетный же карман, где болталась всякая всячина, немного мелких монет и кусок бечевки, – мало ли пригодится.
– Был там один жилет, украшенный изумрудно-зелеными павлинами с настоящими сапфирами в хвостах, – разливался Болван, глаза его блестели. – И другой…
– А Джеффа ты там не видел? – спросил Майлз, надеясь увести Болвана от павлинов и его гардероба.
Поверх плеча Болвана он увидел, как денди с вычурным галстуком пробирается к их столу, явно рассчитывая, что если достаточно долго постоит над душой, то они уступят ему свои места. Майлз одарил его своим лучшим «отвали» взглядом, прежде чем снова обратил внимание на Болвана.
Болван покачал головой.
– Пинчингдейл не слишком все это жалует, знаешь ли. И Олсуорси я тоже там не заметил. Хотел заехать в Селвик-Холл, – добродушно добавил Болван, беря стакан с портером, – но, сам понимаешь, немного не по пути.
– Да не очень, – возразил Майлз, благодаря планеты, вставшие в нужном порядке и удержавшие Болвана от его намерения. Дерзкий французский шпион, рыскающий по поместью в костюме монаха-призрака, уже не подарок. Вмешательство же в эту заваруху Болвана грозило полнейшей катастрофой. Болван, вероятно, пригласил бы шпиона войти, сделал бы ему комплимент насчет покроя плаща, спросил бы, хорошо ли, по его мнению, этот плащ будет смотреться в розовом цвете, и предложил бы бокал кларета.
– Это всего лишь в часе езды от… – Майлз осекся.
– Только не в карете, старина. – Размышляя над данным вопросом, Болван, кажется, не заметил, что Майлз выпучил глаза и разинул рот, как несчастный разбойник на виселице. – В последний раз мне понадобилось почти два часа, чтобы добраться из Брайтона до Селвик-Холла.
Дотянувшись через стол, Майлз схватил своего бывшего одноклассника за рукав.
– А лорд Вон там был?
– У Сел вика? Не могу точно сказать. Все же больше года прошло, и…
– В Брайтоне, – вставил Майлз несколько напористее, чем собирался. – Не в прошлом году. В эти дни.
Черт, не умеет он незаметно расспросить человека. Майлз неоднократно наблюдал Ричарда за работой с подозреваемым. Тот вытягивал из человека информацию гладко, как шелковичный червь свою ниточку, наматывая ее, вопрос за вопросом, пока не узнавал все, что можно было узнать.
К счастью, Болван, не самый сообразительный из людей, похоже, не обратил внимания на оплошность Майлза.
– Вон? – Болван задумчиво склонил голову набок. – Приятный тип. Я не слишком высокого мнения о его жилетах – серебро крайне уныло, ты не находишь? – но с галстуками у него все в порядке. Как же он называет этот свой стиль? Змей в саду? Как-то по-восточному, но было нечто такое в его последнем…
Пропади она пропадом, эта ловкость. Сам Майлз всегда больше склонялся к тактике «оглуши их».
– Брайтон, – повторил Майлз. – Лорд Вон. Он был там?
Болван задумался.
– Знаешь, по-моему, я видел его в Павильоне. Близкий друг принца, говорят… вместе распутничали в восьмидесятых.
Майлз больше не испытывал желания слушать об интимных подробностях из спальни принца, поэтому оборвал Болвана.
– Ты помнишь, в какой вечер это было? Когда ты видел Вона, я имею в виду? – торопливо уточнил Майлз.
Болван пожал плечами.
– Может, и в пятницу… или в субботу. Павильон, знаешь ли, всегда один и тот же! А с чего весь этот интерес к Вону? Вы вроде не дружите?
– У Вона есть лошадка, которую я хотел бы приобрести, – уклонился от прямого ответа Майлз, гордясь, что выдумал отговорку, абсолютно правдоподобную для Болвана. – Я надеялся повидаться с ним в Лондоне, но если он уехал…
– Его серые? – воодушевился Болван. – Отличные лошадки. Первоклассные! Не знал, что Вон хочет их продать. А я бы попробовал перебить их у тебя, старина.
– Сделай одолжение, – рассеянно согласился Майлз.
Теперь, когда он знал, что Вон был в Брайтоне… В противовес Болвану у этого человека быстрые лошади и легкая коляска – всего час езды от брайтонского морского променада до Селвик-Холла. Более того, Ричард часто жаловался на близость дворца развлечений принца-регента, ссылаясь на загруженность дорог и неожиданные визиты людей вроде Болвана как на основания для жалоб. Майлз поморщился, вспомнив своего лучшего друга – своего бывшего лучшего друга, – и силой заставил себя вернуться к Вону. Если это не доказательство вины Вона, тогда Майлз не знает, что может послужить доказательством – помимо большой таблички, объявляющей, что «Здесь спал Черный Тюльпан». Нет смысла разворачиваться и мчаться в Брайтон: Вон уже, должно быть, преспокойно едет в Лондон.
Но тогда Майлз будет ждать его. Нужно только забрать Генриетту, и они могут отправляться. Где же Генриетта?
Майлз оборвал Болвана на середине путаного рассказа о паре гнедых, которых он видел в прошлом месяце у Таттерсола[63]63
Аукцион чистокровных лошадей в Лондоне, основанный Ричардом Таттерсолом.
[Закрыть].
– Интересно, почему задерживается Генриетта?
Болван нахмурился, глядя в бокал с портером, повел плечами под богатой парчой своего фрака и поерзал на деревянном стуле.
– Знаешь, Доррингтон, – смущаясь, начал он, – я не хотел ничего говорить до этого, в присутствии леди Генриетты, но не подобает тебе быть здесь одному с леди Генриеттой. Репутация и все такое. Я знаю, что ты ей как брат, но…
– Я ей не брат, – отрезал Майлз, наблюдая за дверью, ведущей в кафе.
Сколько времени нужно женщине, чтобы сделать все необходимое и вернуться? Молодой щеголь в огромном галстуке по-прежнему стоял у огня, поэтому насчет похищения можно не беспокоиться, но… Не вылезла же Генриетта в окно? Или вылезла?
– Именно это я и говорю, – согласился Болван, радуясь, что Майлз с такой готовностью ухватил суть проблемы. – Не хочу совать нос не в свои дела, но…
– Поверь мне, – сказал Майлз, нахмурившись на высокие стоячие часы в углу, – эта роль тебе исключительно не к лицу.
– О, ты имеешь в виду, обычно этим занимаются женщины? – Болван подумал. – Осмелюсь сказать, в юбке я выглядел бы чертовски странно, хотя некоторые из этих узорчатых муслиновых платьев и вполовину не так дурны. Знаешь, в такой мелкий цветочек. Но я-то хотел сказать… – Болван оставил завораживающую галантерейную тему и упрямо вернулся к текущей: – Что, так сказать…
Майлз отвлекся от двери и устремил уничтожающий взгляд на Болвана.
– Между мной и Генриеттой не происходит ничего сомнительного. – Майлз встревоженно обернулся на дверь кафе. – Но где же она?
