Текст книги "Маска Черного Тюльпана"
Автор книги: Лорен Уиллиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)
Глава четырнадцатая
Книжный магазин: гнездо шпионажа, интриг и мятежа.
Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики
– Вот! – объявила Пенелопа. – Ты снова сделала это.
Генриетта, просматривавшая новые поступления в книжном магазине Хетчердса, очнулась от грезы, участниками которой были Майлз, белый конь и она сама в прелестном, ниспадающем свободными складками платье.
– Сделала что?
Она оторвалась от книг, которые перебирала, и посмотрела на подругу, взиравшую на выставленные романы, словно коварная сводная сестра, сошедшая с их страниц. В двух шагах от них Шарлотта углубилась в новинки из Франции, обещавшие эффектные истории о любви и интригах. Хм, любовь. Интриги. Майлз. Губы Генриетты изогнулись в тайной ухмылке.
– Ха! – Пенелопа указала на нее пальцем, отчего ее ридикюль качнулся в сторону Генриетты как призванная калечить средневековая булава на цепи. – Эта… улыбка. Ты все утро так улыбаешься.
– В самом деле?
Генриетта сделала вид, будто не понимает, о чем говорит Пенелопа. Взяла наугад книгу и принялась лениво перелистывать страницы.
Не все утро. За завтраком она была предельно сдержанна и лишь разок неподобающим образом крутанулась в верхнем коридоре, что не считается, поскольку никто ее не видел.
Минувшей ночью Генриетта уехала от Мидлторпов рано, с порванным рукавом – как получилось, что рукав порвался, осталось тайной для почтенных леди в дамской комнате. Им не в первый раз доводилось видеть юных девушек, прибегавших сюда с пострадавшими подолами, но редко с порванными рукавами – и в столь же раздерганном состоянии. Ничего не оставалось, как рано лечь спать и надеяться, что плохое настроение в конце концов улетучится. Если сон умеет сматывать нити с клубка забот[27]27
Перефразированные слова леди Макбет, У. Шекспир «Макбет» (1606), акт II, сцена 2; пер. Б. Пастернака.
[Закрыть], он, естественно, может унести с собой приступ дурного настроения. Она отправится в постель, сказала себе Генриетта, а когда проснется, мир вернется в покойную, знакомую колею и все снова будут счастливы.
Только одно мешало осуществлению данного плана. Заснуть она не могла. Каждый раз, когда Генриетта закрывала глаза, перед ней, как на яркой панели, вставал Майлз. Майлз ухмыляющийся. Майлз, жующий печенье. Майлз, танцующий с Шарлоттой. Майлз, расплескивающий лимонад.
Майлз, наклонившийся достаточно близко для поцелуя.
Генриетта попробовала лежать с открытыми глазами, но это оказалось даже хуже – ведь открытые глаза означали бодрствование, а бодрствование означало размышления, а имелось много такого, о чем Генриетта изо всех сил старалась не думать. Например о Майлзе, катающемся с маркизой, или – еще хуже – о том, почему, скажите на милость, ее так задевает, что Майлз катался с маркизой? В конце концов, никакого личного неудобства катание с маркизой Генриетте не доставляло. Назавтра в шесть часов у нее был назначен урок с синьором Маркони, что убедительно препятствовало ее дневной прогулке с Майлзом, а значит, она не смогла бы поехать с ним, даже если бы захотела.
Но ей все равно не хотелось уступать свое место на прогулке маркизе.
Генриетта застонала и перевернулась на живот, ненароком придавив Зайку.
– Прости, прости, – торопливо зашептала она, поворачиваясь на бок и выдергивая из-под себя игрушечного зайца.
Зайка с упреком посмотрел на нее из-под обвисших тряпичных ушей.
– Я идиотка, – сообщила Зайке Генриетта.
Зайка спорить не стал. Он никогда не спорил. В этом обычно заключалось главное очарование Зайки как наперсника. Девушке иногда нужно немного безоговорочного согласия.
– Мне должно быть совершенно безразлично, с кем Майлз решит поехать на прогулку, – твердо сказала Генриетта. – Какая мне разница, кого он с собой возьмет? Мне нет до этого дела. Нет, есть.
Черные стеклянные глаза Зайки приобрели сардонический блеск.
Генриетта застонала.
Какой смысл спорить с неодушевленными предметами, если они выдвигают лучший аргумент, даже не произнося его?
Генриетта откинула одеяло и подошла к окну, за которым полная луна серебрила деревья в саду и отсвечивала в окнах соседних домов. Такая луна просто создана для любовных свиданий, тайных поцелуев в парке, для шепотом произнесенных нежностей. Где-то под этой же самой луной сейчас и Майлз… с маркизой? Играет в карты с Джеффом? Один в своих холостяцких апартаментах? Генриетта перестала притворяться перед собой, что ей это не важно. Важно. Она не знала точно почему, но важно.
Девушка села на канапе у окна и подобрала ноги под вышитый подол ночной сорочки. Обхватив руками колени и положив на них подбородок, Генриетта принялась вспоминать последние два дня, когда мир начал расшатываться.
Она не могла обвинить в катастрофе обычное женское недомогание, которое пришло и ушло неделю назад, сопровождаемое болями в животе, пятнами и приступами раздражительности. Это было бы слишком просто. В дурном настроении пребывал скорее ее разум, чем тело, и началось это с появлением маркизы. Нет, с жесткой честностью поправила себя Генриетта. Не с появлением маркизы. А с продолжительными разговорами Майлза с маркизой.
Генриетта ткнулась лбом в колени. Да что ходить вокруг да около. Она ревнует. Ревнует, ревнует, ревнует. Майлз должен был быть ее сопровождающим, ее постоянным кавалером.
А где ревность…
Генриетта так быстро вскинула голову, что едва не свалилась с канапе. Не могла же она влюбиться в Майлза! Само это понятие, при всей своей поэтичности, вызывало в воображении что-то величественное и драматичное. Но в чувствах Генриетты к Майлзу ничего величественного или драматичного не наблюдалось. Все предельно просто: она ни с кем не хочет его делить. Никогда. Она хочет быть той, кого он будет высматривать в бальном зале, той, кого толкнет локтем, когда понадобится поделиться действительно потрясающей шуткой, первым человеком, кого он увидит утром, просыпаясь, и последним, с кем поговорит перед сном. Ей хотелось быть той, кому он станет шептать на ухо в опере, и той, которая будет сидеть рядом с ним в его опасно неустойчивом фаэтоне, когда в пять часов он катается в парке.
Любовь, сказала себе Генриетта с решимостью, которой отнюдь не чувствовала, нечто совсем иное.
Перед первым своим сезоном они с Пенелопой и Шарлоттой проводили бесконечные часы, доедая печенье, оставшееся на блюде после налета на него Майлза, и рассуждая о Любви. О Любви с большой буквы, которая налетит на них с сияющими крыльями и унесет в зачарованное, доселе неведомое королевство. О Любви, разумеется, должным образом одетой – обтягивающие коричневые лосины, безупречно повязанный галстук – и со слегка развязными манерами. Появление избранника будет возвещено скрипками на заднем плане, впечатляющим фейерверком и неожиданным ударом грома – все мгновенно укажет ей на то, что к ней пришла любовь ее жизни. И вот, без всяких ударов грома в отдалении, она сидит и размышляет о Майлзе, о Майлзе, который находился рядом с ней почти всю ее жизнь, без всяких эмоциональных взрывов.
Это просто нелепо. Если бы она и в самом деле питала к Майлзу более глубокие чувства, неужели она не заметила бы их раньше? Не испытала бы странного стеснения в груди, когда он таскал у нее из-под носа печенье и, пройдясь «колесом», скатывался в пруд? На этот счет во всех книгах было ясно сказано: когда к тебе приходит настоящая любовь, ты это понимаешь. Немедленно.
Конечно, ей не было еще и двух лет, когда Майлз появился в их доме, и ее представление о любви в то время было в основном связано с теплым молоком.
Генриетта задумчиво уставилась на луну. По всем классическим меркам она не могла быть влюблена в Майлза. Но как тогда объяснить тот факт, что при одной мысли о нем, катающемся в парке с другой, она наполняется полынной горечью и желчью? А уж при мысли, что он женится на другой… мысль эта была слишком мучительна, чтобы даже задерживаться на ней.
Майлз. Как привычно звучание его имени!
Генриетта прищелкнула в темноте языком. Конечно, привычно! За последние восемнадцать лет она произносила его с уверенностью, раздражением и любовью. Восемнадцать лет. Генриетта снова уткнулась лицом в колени и стала думать о восемнадцати годах с Майлзом. Она вспоминала о всегда развязывающемся галстуке, вечно растрепанных волосах и о том, что его улыбки кажутся шире его лица.
Бесчисленные воспоминания, связанные с Майлзом, теснились в роскошном хронологическом беспорядке. Майлз передает ей поводья, и она правит его любимыми гнедыми, запряженными в экипаж… хм, она и близко не подъезжала к тому дереву. Майлз выскакивает из ее гардероба, переодетый монахом-призраком из Донвеллского аббатства, но портит все дело, сдернув простыню с головы, едва Генриетта закричала. Кричала-то она от возмущения – она заметила черные туфли, выглядывавшие из-под одеяния, но ей показалось неловким сообщать об этом Майлзу, пока он так старательно извинялся. Лето, и ей тринадцать лет, и она слишком высоко забралась на старый дуб позади Аппингтон-Холла. В тот момент это казалось хорошей идеей – плывущая волшебная башня, где можно читать и мечтать, но уже не такой хорошей, когда она оказалась наверху, примостившись на ветке, книжка за поясом, а земля далеко внизу. Генриетта никогда особенно не увлекалась лазанием по деревьям. Ричард пошел за лестницей, но Майлз, всю дорогу ворча, забрался к ней и помог спуститься по качавшимся веткам.
Бывают вещи и похуже, чем влюбиться в старого друга.
Генриетта расплылась в улыбке. Улыбка эта оставалась, пока она спала, снова появилась, когда она проснулась, и все утро периодически к ней возвращалась.
Пенелопа вырвала у Генриетты книгу, которую та держала перед собой.
– Перестань прятаться. Чего это ты без конца улыбаешься?
– Из-за Майлза.
– Что еще сделал этот большой олух?
– Майлз не олух, – сдержанно отозвалась Генриетта. Они уже это выясняли.
– Нет, он большой олух.
Неожиданно хмыкнула за своей книгой Шарлотта.
– Ты когда-нибудь слышала о маленьком олухе?
Генриетта решила вмешаться, прежде чем они безвозвратно уйдут в сторону с этого захватывающего пути.
– У меня, – проговорила она, ведя пальцем по корешку книги, – появились tendre[28]28
Tendre – нежные чувства (фр.).
[Закрыть] к Майлзу.
– Что у тебя появилось? – вскрикнула Пенелопа.
– По-моему, она сказала tender, – охотно подсказала Шарлотта.
– Не смеши меня, – возразила Пенелопа. – Это же Майлз.
На лице Генриетты появилось то блаженное выражение, которое чаще всего ассоциируется с крыльями, нимбами и алтарными росписями эпохи Ренессанса.
– Майлз, – согласилась она.
Пенелопа в ужасе смотрела на ближайшую подругу, не веря своим ушам. В отчаянии она простерла руку к Шарлотте:
– Скажи же ей что-нибудь!
Опустив книгу, Шарлотта покачала головой, на губах ее заиграла легкая улыбка.
– Не могу сказать, что я удивлена. Я все гадала…
– Гадала о чем? – живо спросила Генриетта.
– Тебе никогда не казалось странным, что, войдя в бальный зал, первый к кому ты устремляешься, – Майлз?
– Она любит лимонад? – предположила Пенелопа.
– Не думаю, что дело в лимонаде. – Шарлотта повернулась к Генриетте: – Вы всегда были вместе – ты и Майлз. Просто тебе понадобилось много времени, чтобы это заметить.
– Откуда ты знаешь? – сердито воспротивилась Пенелопа. – Это тебе не твои глупые романы. То, что Майлз постоянно крутится рядом, не означает, что он… что они… ну, ты понимаешь!
Генриетта не обратила на нее внимания.
– Когда ты говоришь, что мы всегда были вместе – я и Майлз, ты имеешь в виду, что я всегда хожу за Майлзом или что-то другое?
Шарлотта подумала.
– Нет, это он тебя ищет, – сказала она после паузы, продлившейся несколько мучительных лет. Генриетта почувствовала, как расслабились напрягшиеся мышцы спины. Затем Шарлотте понадобилось все испортить, добавив: – Тем не менее, на мой взгляд, тут нет никакой романтики. По крайней мере пока.
Генриетта чертыхнулась. Она и сама об этом думала, но услышать это было все равно неприятно.
– Как мне сделать, чтобы он перестал считать меня младшей сестрой?
– Никогда больше с ним не разговаривать!
– Пен! Я серьезно!
– Ты уверена, что он тот…
– Вполне уверена, – прервала ее Генриетта и тут же охнула.
Когда кто-то стал протискиваться позади нее в узком проходе, она покачнулась, встала на цыпочки и выронила ридикюль. Маленькая сумочка упала на бок, и из нее высыпались монеты, выпали несколько новых лент для волос и запасной носовой платок.
– О Боже мой!
Опустившись на колени, Генриетта настигла бойкую монетку, прежде чем та весело закатилась под стол. Шарлотта побежала за другой, которая, следуя удивительному обыкновению упавшей мелочи, уже промчалась несколько ярдов. Генриетта успела мысленно порадоваться, что отнесла последнее свое сообщение в галантерейную лавку до встречи с подругами в магазине Хетчердса. Ей почему-то подумалось, что Джейн не одобрила бы, если б сообщение, хотя бы и надежно зашифрованное, понесло по полу книжного магазина.
Пенелопа встала на колени рядом с Генриеттой, пока девушка засовывала свои вещи в сумочку.
– Хорошо, – пробормотала Пенелопа, ныряя под стол за последним пытавшимся сбежать шиллингом и опуская его в ридикюль Генриетты. – Я помогу. Но я все равно считаю его олухом.
– Большим олухом? – Опираясь на крышку стола, Генриетта поднялась и поцеловала свою лучшую подругу в щеку. Предложение, может, и было высказано без изящества, но Генриетта знала, как давно Майлз Пенелопе не нравится и как трудно ей было пойти на маленькую уступку. Приоткрыв ридикюль ровно настолько, чтобы Шарлотта опустила последнюю монетку, Генриетта крепко обмотала тесемки сумочки вокруг запястья. – Спасибо, Пен. Итак, какие идеи?
Шарлотта мечтательно смотрела в пространство.
– В «Эвелине» она завоевывает лорда Орвилла своей природной добротой и хорошим характером.
Пен дала выход своему духу противоречия, окинув Шарлотту испепеляющим взглядом.
– Она же спросила, есть ли у меня какие-нибудь идеи! – стала оправдываться Шарлотта.
– Как может человек изобразить природную доброту и хороший характер? – поинтересовалась Генриетта.
– Если ты об этом спрашиваешь, значит, ты, вероятно, их лишена, – задумчиво заметила Шарлотта.
Генриетта скорчила рожицу.
– Спасибо, Шарлотта.
– Нет-нет! – От огорчения Шарлотта выронила книгу. – Я не то имела в виду! Ты самая добрая из тех, кого я знаю.
– Сюда. – Пенелопа потащила девушек к стеллажу с журналами в углу магазина. – Вся эта природная доброта никуда не годится. Тебе нужен более практический подход.
Она взяла журнал «Космополитен для дам» и начала его листать.
Генриетта указала на один из заголовков.
– Взгляни-ка сюда, Пен.
Девушка перевернула страницу – «Унижение на балконе! Пять минут, погубивших мою жизнь».
Пенелопа засмеялась.
– А вообще-то неплохая идея… если ты уведешь Майлза на балкон и договоришься, чтобы на сцене неожиданно появился свидетель – это буду я, – то в течение недели вы поженитесь.
Генриетта решительно замотала головой:
– Я не хочу заманивать его в ловушку. Если он на мне женится, я хочу, чтобы он сделал это из любви ко мне, а не потому, что его вынудили.
Шарлотта яростно закивала в знак согласия.
Пенелопа закатила глаза.
– Хорошо, если ты так хочешь, пойдем трудным путем.
Забившись в угол книжного магазина, подружки познакомились с тем, «Как с помощью взглядов сообщить ему, что он – твой избранник» (Генриетта чуть не окосела, многозначительно таращась в глаза Пенелопе), с «Десятью приемами флирта при помощи веера» (три книжки свалились на пол) и с тем, как «Очаровать его розами», что при ближайшем рассмотрении оказалось далеко не так интересно, поскольку касалось в основном составления цветочных композиций.
– Блестяще, – с отвращением резюмировала Генриетта. – Я могу вогнать его в столбняк, окосев, довести до беспамятства с помощью веера и сунуть в зубы розу, пока он будет лежать без чувств. Самое милое дело признаваться в любви, когда рот у тебя полон шипов.
– Может, тебе чуть опустить руку, когда ты станешь раскрывать веер? – предложила Шарлотта.
– Не поможет, – сказала Генриетта, потирая пострадавший сустав. – Я не собираюсь за один вечер превратиться в очаровательную соблазнительницу. Кроме того, эта роль уже занята.
Пенелопа с недоумением посмотрела на нее.
Шарлотта понимающе сморщилась.
– Маркиза де Монтваль.
– Она самая, – сказала Генриетта.
– О нет, – ахнула Шарлотта.
– Я знаю, – состроила гримасу Генриетта. – Безнадежно, не так ли?
– Нет, – прошептала Шарлотта, от возбуждения всплеснув руками. – Это не так. Она там. Слева от тебя. Не…
Генриетта и Пенелопа немедленно повернулись налево.
– …поворачивайтесь, – умирающим голосом закончила Шарлотта.
Маркиза бросила небрежный взгляд на Генриетту и ее спутниц и продолжила путь к кассе с книгой в руке.
– Кто бы мог подумать, что она умеет читать, – пробормотала Генриетта.
Шарлотта шикнула на нее, встревоженно посмотрела на маркизу и погнала Генриетту и Пенелопу в дальний конец магазина, подальше от ушей этой дамы.
– Вчера вечером она открыто сделала Майлзу предложение. – Кипевшая от злости Генриетта сердито выглядывала из-за полок в сторону маркизы. – В моем присутствии!
– А он принял ее предложение? – тихо спросила Шарлотта.
– Может, просто оставить его ей? – встряла Пенелопа. – Если он из тех мужчин, что не могут устоять перед подобными женщинами, зачем он тебе нужен?
– Какой мужчина устоит перед подобной женщиной? – с неудовольствием отозвалась Генриетта. Даже в профиль, через весь магазин безупречная кожа маркизы сияла, как легендарный Александрийский маяк.
Обычно Генриетта бывала вполне довольна своей внешностью. Она знала, что никогда не произведет фурора, но ей нравилось овальное лицо, смотревшее на нее из зеркала. Ей нравились густые каштановые, с рыжеватым отливом, волосы, высокие скулы и маленький носик, и особенно нравились ей миндалевидные глаза, чуть раскосые, придававшие ей, по наивному уверению Шарлотты, экзотический вид.
Рядом с маркизой Генриетта чувствовала себя так же экзотично, как банальный липкий пудинг с тоффи.
Маркиза тем временем убрала в ридикюль купленную книгу и грациозно выплыла из магазина.
– Даже ее походка – поэма, – простонала Генриетта.
– Я не уверена, что Майлз впечатлителен, как ты, – сказала Шарлотта, ведя пальцем по корешку лежавшего рядом на столе романа. – Он, похоже, не стремится задерживаться рядом с ней.
– Ему и не надо, – неохотно ответила Генриетта, отказавшись почерпнуть для себя в словах подруги ложное успокоение. – Сегодня они едут вместе на прогулку. По предложению маркизы, – добавила она, не дожидаясь вопроса Шарлотты. – Но Майлз мог и отказаться.
– Есть только один способ проверить, правильно? – наклонилась к ним Пенелопа, сумочка у нее на руке раскачивалась, янтарные глаза блестели.
– Что ты имеешь в виду, – осторожно спросила Генриетта.
– Мы можем за ними проследить. Сядем в засаде в Гайд-парке и подождем, когда они будут проезжать мимо. Если Майлз не поддался на ее авансы, – тон Пенелопы предполагал это в высшей степени маловероятным, – тогда ты поймешь, что он стоит твоего внимания. Если же нет… – Пенелопа пожала плечами.
– Как романтично, – выдохнула Шарлотта. – Совсем как жена Зеленого Рыцаря, которая испытывала сэра Гавейна.
– Жуткая мысль! – не согласилась Генриетта. – И сэр Гавейн испытание, кажется, не прошел?
Шарлотта виновато порозовела.
– Ха! – Пенелопа ткнула в Генриетту пальцем. – Ты не хочешь согласиться, потому что боишься увидеть то, чего не хочешь увидеть.
– Не-е-е-е-ет. – Генриетта подбоченилась. – Я не хочу согласиться, потому что это жуткая идея. Абсолютно непрактичная. Во-первых, мы понятия не имеем, где проедет Майлз. Во-вторых, как мы увидим его, не показываясь ему на глаза? В-третьих… э… – Вот незадача, третьего у нее не было. Она знала, что первое было… и скорее всего четвертое, пятое, а также шестое, но ничего на ум не приходило, кроме общего ощущения возмутительного дурного предчувствия, которое Пенелопа, без сомнения, не примет в качестве довода.
– Где обычно катается Майлз? – спросила Пен.
– Вдоль Серпентайна, – пробормотала Генриетта.
– Он когда-нибудь отклоняется от этого маршрута? За все годы, что вы катались вместе?
– Он может это сделать!
– Мы замаскируемся, – с воодушевлением сказала Пенелопа. – Мы можем спрятаться за живой изгородью… или еще лучше, залезть на дерево! И когда он подъедет, мы просто посмотрим вниз и…
– Никогда, – категорично заявила Генриетта. – Об этом и речи быть не может. Так низко я никогда не опущусь.
– Неужели это действительно низко, когда ты на дереве? – осведомилась Шарлотта.
– Не могу поверить, что я это делаю, – бормотала Генриетта три часа спустя.
Она притаилась за кустом в Гайд-парке, рядом с ней сидела на корточках Пенелопа, а за Пенелопой – Шарлотта. Все они были одеты в зеленое – чтобы слиться с окружающей средой, как с удовольствием объяснила Пенелопа, – и напоминали то ли компанию заблудившихся лепреконов[29]29
Лепрекон – персонаж ирландского фольклора, традиционно изображаемый в виде небольшого коренастого человечка, одетого в зеленый костюм.
[Закрыть], то ли семейство лягушек, перепутавших парк с листьями кувшинок.
Генриетта поправила на голове зеленый шарф.
– Не понимаю, как я дала себя уговорить.
– У тебя есть идея получше? Давай ее рассмотрим. Нет у тебя идеи.
В том-то и дело – она права. Генриетта снова забилась под куст, но через мгновение опять подняла голову.
– Откуда мы знаем, что они вообще поедут этим путем?
– Если не поедут, мы просто вернемся домой.
– Почему бы не пойти домой прямо сейчас? – Генриетта начала подниматься.
Пенелопа рванула ее за рукав вниз.
– Сиди!
Генриетта со всего маху села на влажную траву.
– Не могу поверить, что я это делаю.
Шарлотта, зеленая и молча сидевшая по другую сторону от Пенелопы, внезапно взвизгнула.
– Тихо! Я их вижу! Я их вижу!
Генриетта снова подпрыгнула, достаточно высоко, чтобы увидеть, что делается за живой изгородью, достававшей ей до плеча.
– Где?
– Там!
Шарлотта указала на укатанную грунтовую дорожку, вьющуюся вдоль Серпентайна. Там – ошибки быть не могло – виднелся бледно-голубой, высокой посадки фаэтон Майлза, влекомый парой гнедых. Сидевшую рядом с Майлзом женщину тоже невозможно было не узнать; одета она была в темно-серое, в пурпурную полоску, платье для прогулок в экипаже, которое, несмотря на глухой вырез, подчеркивало все, что нужно подчеркнуть, если желаете обольстить, а не изображать живую изгородь.
Майлз, с некоторым самодовольством отметила Генриетта, сидел с самым пустым светским выражением лица, что означало – он совершенно не слушает маркизу. Периодически он вспоминал о своем долге поддерживать беседу, выдавливал на мгновение улыбку, медленно кивал и что-то негромко бормотал, что среди мужчин сходило за разговор. Генриетта прекрасно знала это выражение лица. С ней Майлз его больше не использовал, потому что не любил, когда его тычут в ребра.
Однако маркизу это, похоже, ничуть не волновало. Согревшее Генриетту удовлетворение померкло. Хотя находились они в общественном месте, маркиза вела себя с Майлзом с бесстыдной свободой. Она развернулась к виконту, ее лицо под крохотной шляпкой было так близко, что только и целуй. Улыбаясь в рассеянное лицо Майлза, она вела рукой по груди молодого человека. Святые небеса, эта женщина хочет забраться Майлзу под фрак? Генриетта как завороженная не сводила с них взгляда, полного отвращения.
Майлз рассеянно дернулся.
В этот момент Генриетте следовало бы пригнуться. Но она слишком увлеклась разглядыванием торса Майлза, пытаясь сообразить, что же такое выделывает своей рукой маркиза и есть ли способ заставить убрать ее – тихонько бросить камень например, – не выдав себя и не напугав лошадей. Вместо того чтобы спрятаться, Генриетта смотрела прямо на Доррингтона, поглядывая то на жилет в желто-голубую полоску, то на лицо Майлза, стремясь увидеть, как он реагирует на столь смелое покушение на его персону.
Она в очередной раз подняла на него глаза – и встретилась с Майлзом взглядом.
Генриетта застыла, по телу ее пополз ужас; он начал распространяться от пальцев ног, миновал муравья, который взбирался вверх по ее ноге, и поднялся до широко раскрытых испуганных глаз, не отрывавшихся от очень знакомых карих глаз, которые все приближались со скоростью везущих их лошадей. О нет! Он не мог смотреть в ее сторону. Не мог.
Генриетта могла бы улыбнуться и помахать Майлзу рукой. Могла сделать вид, что гуляет. Могла спокойно пойти в другую сторону, словно бы не узнав его. Могла выйти из создавшегося положения массой абсолютно естественных способов, и ни у кого и мысли не возникло бы, будто она преследует мужчин.
Но, бросив на Майлза полный паники взгляд, Генриетта ничком бросилась за кустами на землю.
