Текст книги "Маска Черного Тюльпана"

Автор книги: Лорен Уиллиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Глава двадцать третья

Призрак: необыкновенно хитрый и опытный агент; смертельно опасен.

Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики

У призраков нет ног.

Генриетте понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить: видит она вовсе не духа из потустороннего мира, а человека, задумавшего мошенничество. Хотя Майлз и Ричард утверждали обратное, монаха-призрака не существовало. А если бы и существовал, то навряд ли оставил бы Донвеллское аббатство и пошел навестить соседей и уж точно не наступил бы на сучок.

Если Майлз повторяет свое знаменитое появление в облике монаха-призрака из Донвеллского аббатства…

Генриетта встала со скамьи и направилась к дому; ее темно-синее саржевое платье прекрасно сливалось с тенью.

Когда же девушка вышла из-под защиты розария, к ней вернулся здравый смысл. Это не мог быть Майлз. Человек способен прибавить себе росту, но редко – уменьшить его, а фигура, остановившаяся перед дверью в гостиную, определенно была ниже и худощавее Майлза.

А если это не Майлз… о Господи!

В своем негодовании на Майлза Генриетта почти умудрилась забыть, что они находятся под наблюдением французского министерства полиции. Было бы куда спокойнее, если б фигура в плаще с капюшоном оказалась Майлзом.

Генриетту стали одолевать ужасные мысли о смертельно опасных тайных агентах, к которым примешалась доля возмущения наглостью, неслыханной наглостью французов, посмевших последовать за ними до всегда безопасного и мирного Селвик-Холла. Одно дело – охотиться на шпионов, и совсем другое – когда эти шпионы вторгаются в твой дом. Генриетта упрямо выпятила подбородок, что не сулило ничего хорошего тайной полиции Наполеона. Однако беззастенчивость данного агента, проследившего за ней до поместья, имела одно преимущество: она делала его легкой добычей.

Генриетта замедлила шаги, стараясь держаться в тени. Она тихонечко, ступая на мысочках, поднялась по некрутым ступенькам на террасу. Для длительного путешествия выбор лайковых полуботинок был вполне оправдан, но для охоты на призрачных монахов они годились меньше. Каблучки так и норовили, нервируя девушку, застучать по каменным плитам террасы. Генриетта разулась бы, но монаха-призрак уже и так намного опережал ее. Поэтому она со всей осторожностью подкралась на цыпочках к французскому окну и очень-очень медленно повернула ручку, радуясь, что пол в Длинной гостиной покрыт эксминстерским ковром, заглушающим шаги.

Генриетта мгновение постояла в центре Длинной гостиной, которая, оправдывая свое название, тянулась на три четверти длины дома, на половине, обращенной к парку. Несмотря на размеры, мебели здесь было мало – маленькие легкие стулья и столы легко сдвигались к стенам, если вдруг возникало желание потанцевать. Привыкнув к темноте, Генриетта обвела комнату взглядом и не заметила никаких посторонних силуэтов. Драпировки висели вдоль стен не оттопыриваясь, а низенькие, без спинок, кушетки с закрученными, как свитки, подлокотниками были слишком хрупки, чтобы заслонить кого-нибудь крупнее упитанного карлика. Фигура в плаще была отнюдь не карликового размера.

Если бы она, Генриетта, была французской шпионкой, где бы она спряталась? Девушка всегда сомневалась в эффективности такого рода рассуждений. Откуда ей знать, где спрячется, французский шпион, если она не знает, чего он хочет? Если он охотится за корреспонденцией Ричарда, то скорее всего пойдет в кабинет или в спальню; если он охотится на нее или Майлза… Генриетта задавила опасную мысль в зародыше. Лишняя тревога ей ни к чему, а вот на руку шпиону сыграть сможет.

Справа находилась дверь в музыкальную комнату, слева – в другую гостиную. Генриетта не стала тратить время на их осмотр. Она сразу устремилась к тонким, белым, с золотом, дверям, располагавшимся напротив выхода в парк, приоткрыла створку и, скользнув в передний холл, заморгала от яркого света: свечи в позолоченных стенных светильниках еще не потушили на ночь. Генриетта немного постояла в тени лестницы.

Из маленькой семейной столовой слева от холла донеслись взрывы мужского хохота. Майлз и Ричард, вероятно, засиделись за портвейном. Облегчение, что они целы и невредимы, быстро сменилось возмущением. Приятно узнать, что они занимаются чем-то полезным, когда по коридорам Селвик-Холла разгуливают французские шпионы, ядовито подумала Генриетта. И они еще называют женщин немощнейшим сосудом? Генриетта хмыкнула. Через передний холл промарширует армия Наполеона, а Майлз и Ричард, возможно, так и будут рассказывать друг другу непристойные истории, пока у них не кончится портвейн.

В комнатах по другую сторону холла было темно… но не совсем тихо. Генриетта услышала легкое шуршание. Может, ветерок колеблет шторы, и нечто иное.

Звук шел из кабинета Ричарда.

Генриетту так и подмывало запрыгать от возбуждения, но поскольку это могло помешать достижению конечной цели (прыжки к тайной деятельности не отнесешь), она сдержалась. Осторожно передвигаясь по мраморному полу, Генриетта стала подбираться к кабинету брата. Прижимаясь к стене, она кралась мимо темного входа в малую гостиную, где перед этим сидела с Амели, мимо Этельберта – комплекта доспехов, помещавшегося рядом с лестницей, пока не увидела дверь в кабинет Ричарда, всегда слегка приоткрытую.

Дверь была настолько плотно закрыта, что Генриетта не заметила бы ее, не пробивайся из-под двери слабая, тоненькая полоска света. Конечно, Ричард мог просто оставить горящую свечу, по забывчивости или собираясь вернуться туда попозже. Мог он оставить и огонь в камине из-за вечерней прохлады, какая бывает в начале июня. Время от времени Амели занимала кабинет мужа для своей работы, с видом собственницы сворачиваясь в клубочек в большом кресле Ричарда. Имелось с полдюжины абсолютно невинных объяснений этому бледному мерцающему свету.

Генриетта не стала тратить время ни на одно из них.

Вернувшись немного назад, Генриетта схватила тяжелый серебряный подсвечник, стоявший на мраморном столике в холле, и торопливо задула свечи. Ей требовался тяжелый предмет, а не свет. Кочерга была бы еще лучше, но Генриетта не могла рассчитывать, что та окажется под рукой в кабинете Ричарда. Она прикинула, не одолжить ли у Этельберта меч, но даже если бы ей и удалось вытащить его, не свалив рыцаря, она не имела ни малейшего понятия, как им пользоваться.

Генриетта медленно и осторожно дошла до самой двери кабинета. Нет, подсвечник гораздо лучше. Если повезет, она подкрадется к налетчику сзади и…

– …выпал прямо из окна!

– Да ты что! Прямо в середине Сент-Джеймс-стрит!

– И тогда Браммел сказал: «Мой дорогой юноша, если вы так уж хотите оставаться портновским кошмаром, убедительно прошу избавить нас от вашего дальнейшего присутствия». Я думал, Понсонби провалится сквозь землю!

Дверь малой гостиной с другой стороны холла распахнулась, послышались громкие шаги и мужской смех. Слабый свет под дверью кабинета вдруг исчез.

Нет!

Отбросив осторожность, Генриетта подбежала к кабинету, толкнула дверь. После освещенного холла темнота в комнате показалась ей непроницаемой. Опрометчиво заспешив, она налетела животом на что-то острое и твердое и чуть не выронила подсвечник. Француз проткнул ее мечом?

Ощупывание показало, что на самом деле это угол письменного стола Ричарда и потери крови не наблюдается. Однако больно.

Втянув воздух, Генриетта заставила себя разогнуться, но было ясно, что она опоздала. Дымок от недавно задутой свечи щекотал нос, но задувшего эту свечу нигде не было видно.

Когда глаза Генриетты привыкли, сгустки темноты, разбросанные по комнате, превратились в знакомую обстановку: кресла и столы, несколько бюстов на узких подставках и карающий письменный стол. Девушка пошарила под столом ногой, но скорчившегося шпиона там не обнаружила, а кроме стола да двух кресел с подголовниками, в комнате не было достаточно крупной мебели, чтобы с удобством спрятаться под ней или за ней. Книжные шкафы стояли вдоль стен, не маскируя ни единого потайного хода, насколько знала Генриетта… а если не знала она, то монах-призрак не знал и подавно. Генриетта хотела уже для порядка заглянуть за кресла, когда заметила кое-что убедившее ее не тратить попусту силы.

Штора в дальнем конце комнаты надулась – кто-то только что воспользовался окном.

Вот ведь!

Генриетта метнулась к окну, но неизвестный исчез так основательно, словно и в самом деле был призраком, которого изображал. В свете бесстрастной луны парк лежал молчаливый и безлюдный. У монаха-призрака было довольно времени, чтобы убежать, пока она сражалась с письменным столом Ричарда.

Генриетта разозлилась на себя. Не самый лучший из нее получился бесстрашный шпион. Понятное дело, она все еще думала, что, если б не парочка громогласных, гогочущих мужчин, она застала бы незваного гостя врасплох.

Генриетта обнаружила, что все еще сжимает тяжеленный серебряный подсвечник, и с раздраженным стуком поставила его на стол Ричарда. Разрази их гром, этих шумных, во все сующихся мужчин. Безмозглых, расхаживающих с важным видом дылд. Правда, из них получаются хорошие партнеры для танцев – в смысле, когда они не забывают об обещанном танце и не наступают на ноги, как слоны с расстройством ориентации в пространстве, – но в остальном амазонки были правы. Мужчины не стоят тех неприятностей, которые доставляют, и уж если на то пошло, она прекрасно может потанцевать и с Пенелопой.

Тяжелые шаги в дверях заставили Генриетту подпрыгнуть; она развернулась к двери, оперлась о стол. На мгновение свет ослепил Генриетту, поэтому увидела она только круг света в темноте.

Силы небесные! Для любой ночи достаточно одного монаха-призрака, она не нуждается в дополнительных сверхъестественных видениях. Генриетта раздраженно заморгала, и свет превратился в пламя свечи.

– Кто здесь? – резко спросила она.

– Генриетта? – удивленно отозвался мужской голос.

– О-о, – без всякого выражения протянула девушка, когда в комнату вошел Майлз. Напомнив себе об амазонках, она заслонила глаза от света. – Это ты.

Майлз озадаченно осмотрел темную комнату.

– Что ты делаешь здесь в темноте?

– Ничего для тебя интересного. – Генриетта направилась к двери, поборов желание треснуть Майлза подсвечником. Не хватает еще именно так закончить сегодняшний день – объяснением с Ричардом и Амели, почему она оглушила Майлза. – Доброй ночи.

Майлз схватил ее за руку, заставив остановиться. Захлопнул ногой дверь и встал между ней и девушкой.

– Генриетта, не делай этого.

– Чего не делать? – мисс Селвик вырвала руку.

Майлз запустил пятерню в волосы.

– Ты знаешь.

– Нет, – категорически заявила она. – Не знаю. Может, знала бы, если б кто-то потрудился заехать или прислать записку, вместо того чтобы исчезать на целую неделю…

Услышав, что повышает голос, Генриетта торопливо умолкла, иначе заверещала бы, как Царица Ночи[47]47
  Царица Ночи – персонаж оперы В.-А. Моцарта «Волшебная флейта» (1791); ее арии написаны для очень высокого, колоратурного сопрано.


[Закрыть] в неудачный день.

Что ж, это оправданно, напомнила она себе. День таки выдался неудачным и длинным – от поломки экипажа до появления призрака и идиотов-мужчин, которые сначала прячутся от тебя, когда ты хочешь их видеть, а затем не дают уйти из комнаты, когда ты видеть их не хочешь. Генриетта метнула в Майлза испепеляющий взгляд.

Но Майлз мужественно устоял под ее взглядом.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– А всю последнюю неделю тебя удерживали вооруженные бандиты? Привязали к стулу, наверное? Лишили письменных принадлежностей? Связали, а рот заткнули кляпом?

Майлз с трудом проглотил вставший в горле комок.

– Я повел себя по-хамски?

– Он еще спрашивает, – натянуто ответила Генриетта и взялась за ручку двери.

Майлз немного растерялся.

– Я хочу сказать, что сожалею.

– Что ж, очень мило, – пробормотала Генриетта. Одно скромное «сожалею» за шесть – нет, семь, если считать большую часть сегодняшнего дня – дней душераздирающих мук? Ха!

Майлз то ли не услышал ее, то ли предпочел не слышать.

– Мне тебя не хватает, – искренне сказал он. – Без тебя жизнь просто… скучна. Мне не хватает наших разговоров. Наших прогулок в парке.

Генриетта уклончиво хмыкнула, но дверную ручку отпустила.

– Все не так, когда тебя нет рядом. – Майлз принялся ходить взад-вперед. – Черт, я даже скучаю по «Олмаку». Ты можешь в это поверить? По «Олмаку»!

В его тоне так явственно прозвучали смущение и негодование, что, несмотря на все ожидание, разбитые надежды и полные злости записи в дневнике, Генриетта невольно почувствовала, как ее дурное настроение исчезает. Это снова ее Майлз, а не отчужденный незнакомец ее мыслей, и его ворчливый тон пробудил в девушке странную надежду, какую не пробудило бы никакое чтение стихов.

– Леди Джерси будет польщена, – осторожно проговорила Генриетта, но тень улыбки тронула ее губы.

– Леди Джерси может повеситься, – сказал Майлз со страстью, глубоко огорчившей бы леди Джерси, присутствуй она при этом.

– Не очень-то великодушно с твоей стороны.

– Генриетта, – простонал Майлз с таким видом, будто сейчас начнет биться головой о дверь, – ты простишь меня?

Генриетта немедленно затихла, придя в восторг, от которого перехватило дыхание и закололо кончики пальцев. Она даже не заметила, что расхаживание Майлза по кабинету увело его далеко от двери, освободив ей путь. Стремительный уход внезапно показался Генриетте не столь уж обязательным.

– Хорошо, – едва дыша, произнесла она.

– Трещина в наших отношениях… – Майлз выразительно взмахнул руками. – Мне она не нравится.

– Мне тоже, – сказала Генриетта не своим голосом.

– Я не могу без тебя обойтись, – искренне продолжал настаивать Майлз.

Он не может без нее обойтись. Это был Майлз, Майлз, который говорит, что не может без нее обойтись. Генриетта бы ущипнула себя, чтобы убедиться – она не грезит, уснув в саду среди лаванды и роз под колыбельную кузнечиков; но если бы это ей снилось, она была бы в элегантном платье из небесно-голубого атласа, волосы уложены очаровательными локонами, а Майлз стоял бы на коленях в летнем саду, а не метался как угорелый в темном кабинете ее брата. Однако же вот она, стоит в испачканном дорожном платье из саржи, волосы обвисли, на подбородке пятно, и Майлз говорит, что не может без нее обойтись. Это, наверное, наяву.

В сердце Генриетты грянул хор «Аллилуйя» с полноценным оркестровым сопровождением.

Она как раз взяла особенно летящее верхнее до, всего две секунды отделяли ее от того, чтобы обвить шею Майлза руками и вывести хор на крещендо со звучным поцелуем, когда Майлз добавил, как бы подводя итог:

– Ты почти так же важна для меня, как Ричард.

Оркестр умолк с неблагозвучным скрежетом, хор остановился на середине хвалебной песни, а сердце Генриетты с громким стуком упало с райских высот на землю, в груду вчерашнего мусора.

– О!

Понадобилось усилие, чтобы вытолкнуть из внезапно распухшего горла даже этот единственный звук.

«Ты почти так же важна для меня, как Ричард».

Он ведь не сказал этого? Да нет, сказал. Должен был. Ей ни за что не придумать таких ужасных слов. Целая неделя подготовки к словам типа «ты хороший человек и когда-нибудь встретишь человека, который по-настоящему тебя полюбит» не подготовила ее к ним. Это было даже хуже, чем «когда-нибудь встретишь человека, который по-настоящему тебя полюбит». Хуже, чем вариант «я ценю твою дружбу». Это было почти так же плохо, как отсутствие речи вообще.

– Генриетта, – хрипло закончил Майлз, беря ее руки в свои, – я просто хочу, чтобы все оставалось по-прежнему.

Застывшие пальчики Генриетты утонули в его ручищах, от ладони по руке побежало тепло. «Пожатье рук законно. Пожатье рук – естественный привет»[48]48
  У. Шекспир. «Ромео и Джульетта»; акт I, сцена 5; пер. Б. Пастернака.


[Закрыть].

Светские правила абсолютно справедливо обязывают носить перчатки. Они стояли одни в темной комнате, и прикосновение руки Майлза, ладонь к ладони, голой кожи к голой коже, создавало ощущение запретной близости.

Генриетта ожидала, что Майлз выпустит ее руку. Он этого не сделал. В кабинете воцарилась полная тишина, даже кузнечики в парке затаили дыхание, а листья под окном перестали шелестеть от ветра. Большой палец Майлза погладил нежную кожу ее запястья, успокаивающе, размеренным движением. Поначалу почти незаметно, он начал сжимать ее руку, заставляя Генриетту медленно приблизиться к нему.

Генриетта испуганно вскинула на Майлза глаза. Он, похоже, не заметил. Его взгляд был устремлен прямо на ее губы.

Если она закроет глаза… если она позволит себе отдаться пожатию его рук… если сделает один шажок…

Он может уйти и не разговаривать с ней еще семь дней.

Генриетту словно окатили холодной водой. О нет, подумала она, отшатываясь – от притягивающих ее рук Майлза и от своих собственных желаний. Она не станет снова играть в ту же самую игру. Он хочет, чтобы все было по-прежнему? Отлично. Он установил правила, пусть их и придерживается.

– Нет.

Резче, чем требовалось, Генриетта вырвала руку.

Майлз заморгал, как выходящий из транса человек, и уставился на свои пустые руки, как будто никогда их раньше не видел.

– Нет? – эхом отозвался он.

– Нет. Так не пойдет. – Майлз все еще смотрел на свои ладони, растерянно хмурясь. Генриетта сцепила руки. Нет, каково, хоть бы на нее посмотрел! Она сурово, суровее, чем собиралась, добавила: – Мы не можем вернуться к прошлому. Никогда.

Наконец-то ее слова привлекли его внимание. Майлз резко поднял глаза. Он даже не потрудился откинуть назад вечно падающую на лоб прядь волос. Он просто долго, потрясенно смотрел на Генриетту.

– Ты действительно этого хочешь?

– При чем здесь мое желание, – свирепо отрезала Генриетта. – Просто так оно и есть.

Майлз выпрямился, надев маску безразличия. Сунул руки в карманы, прислонился к столу и поднял брови.

– Ну, значит, так тому и быть.

Генриетта не осознавала, как сильно хотела услышать возражение, что-нибудь вроде «вообще-то вся эта дружба – полная ерунда, и на самом деле я страстно тебя люблю», пока не услышала согласия. Как она могла подумать, будто Майлз готов покориться ее сомнительным чарам? Даже если бы она голой станцевала перед ним менуэт, он всего лишь хмыкнул бы.

Отгородившись сложенными на груди руками, Генриетта глубоко вздохнула.

– Да, – натянуто произнесла она, изо всех сил стараясь не расплакаться. – Полагаю, да.

Не дожидаясь ответа, Генриетта повернулась и демонстративно покинула кабинет, шагая очень сосредоточенно. Она не обернулась.

Глава двадцать четвертая

Шарады: хитрая игра в обман, устроенная опытным тайным агентом.

Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики

– А отсечение руки не слишком ли крайняя мера, моя дорогая?

Миссис Кэткарт безмятежно посмотрела на Амели: они сидели за чайным столом.

– Да, но сможет ли французский агент застрелить вас, если у него не будет руки? – возразила Амели. – Думаю, нет. Еще печенья?

Дамы удалились в Розовую комнату, оставив джентльменов наслаждаться послеобеденным портвейном. Они являли собой обманчиво очаровательную семейную сцену, думала Генриетта. Амели, чьи темные кудри убраны под повязку из золотистого шелка, выполняет обязанности хозяйки чайного стола, разливая по изящным, расписанным розами чашкам янтарного цвета напиток. Сидящая рядом с ней мисс Грей, темные волосы которой зачесаны назад с той же суровой простотой, какая отличает ее серое платье без всякой отделки, молча, ловко подставляет чашки под не очень ровно льющуюся из чайника Амели струю. Напротив них, на маленьком диване, – уютная миссис Кэткарт. В старомодном платье из толстой ткани с цветочным узором и широкими декоративными вставками по бокам, со щеками как печеные яблоки – она воплощала собой тип сельской матроны, готовой пользовать страждущих травяными отварами, перевязывать разбитые коленки внуков и кормить супом заслуживающих этого бедняков прихода.

– Нет, спасибо, дорогая, – сказала миссис Кэткарт, покачав головой в белом чепце, когда Амели протянула ей блюдо с печеньем. Глядя на ее слегка наморщенный лоб, можно было подумать, что она обсуждает особенно сложный узор для вязания или волнуется за судьбу вышедшей замуж служанки. – Вы совершенно правы насчет того, что без руки стрелять трудно, но не будет ли более по-христиански просто застрелить его?

Амели с резким стуком поставила чайник.

– Но как тогда мы сможем его допросить?

Миссис Кэткарт подумала.

– И в самом деле, как? – пробормотала она, деликатно отхлебывая чай. – Действительно, как?

Амели беспокойно повернулась в кресле, чтобы посмотреть в окно, в котором отразилось ее нетерпеливое лицо.

– Не понимаю, почему Ричард не позволил нам пойти за ним, – посетовала она с досадой.

Верность семье вывела Генриетту из задумчивого молчания.

– Мы не можем рисковать школой, – объяснила она, кажется, в тысячный раз.

Прошлым вечером после столкновения с Майлзом Генриетта собрала разбежавшиеся мысли и напомнила себе, почему, собственно, она шастала в темноте по дому, и объявила брату о появлении монаха-призрака. На войне не до таких глупостей, как разбитые сердца; и хотя мир словно бы разлетелся вдребезги, когда в кабинете она вырвала у Майлза свою руку, во внешнем мире беспечно вставало и садилось солнце, планеты вращались по своим неизменным орбитам, а где-то в Суссексе замышлял злодеяние французский шпион.

Генриетта немного понежилась в лучах благородной самоотверженности. Девушка рисовала себя таинственной фигурой под вуалью, источником постоянной гибели французов и удивления и догадок дома.

– Разбитое сердце, знаете ли, – будут шептаться люди.

– Бессердечный негодяй… всегда так… Но пусть ее потеря послужит к выгоде Англии. А как она поймала Черного Тюльпана…

Призрачная болтовня оборвалась, и Генриетта скорчила себе рожицу. Совершенно невозможно представить Майлза в роли коварного соблазнителя, не больше чем ее – в роли трагической героини. И потом, она никогда не понимала, каким образом трагическим фигурам под вуалью удается чего-то достичь, когда у них постоянно пелена перед глазами. Неужели они не натыкаются без конца на столики? Но именно поэтому, решила Генриетта, из нее никогда не выйдет трагической героини. Над ней тяготеет проклятие логического ума.

Ее невестка, над которой проклятие логического ума не тяготело, обрадовалась известию о шпионе и ничего так не хотела, как броситься в парк – в маске и с пистолетом в руке.

Ричард не обрадовался.

Оттащив Амели от двери, Ричард заметил: погоня за шпионом только подтвердит все подозрения шпиона, если – охлаждая их пыл, добавил он – шпион вообще существовал. Ночная беготня по территории поместья с пистолетом в руке гарантированно убедит любого скрытого наблюдателя, что в Селвик-Холле есть что порасследовать.

– Но неужели ты не понимаешь, – заспорила Амели, – что, если мы его застрелим, некому будет расследовать!

Ричард сжал губы, обрывая звук, который мог бы оказаться ворчанием, если бы ему дали такую возможность.

– Мы не знаем, один ли он. Могут быть и другие. Ты готова так рисковать?

Не прошло и нескольких минут, как Ричард, несмотря на отсутствие плаща и маски, снова превратился в Пурпурную Горечавку, приказав выставить дополнительных часовых на территории и в старой норманнской башне. Предпочитая как можно дольше скрывать зловещую новость от остальных гостей, Ричард неохотно согласился провести большую часть запланированных на следующий день мероприятий. В конце концов стрельба по мишеням – самое обычное времяпрепровождение и не должна привлечь чье-то пристальное внимание, а разные странности поведения можно оправдать проведением пикника. Занятия с веревками отменили, к большому облегчению Генриетты. Она и без упражнений на весу, в нескольких футах над землей, с трудом сражалась с головной болью.

Генриетта вернулась в настоящее, когда Амели наклонила чайник с опасностью для эксминстерского ковра и новых шелковых туфелек девушки. Она поспешно подобрала ноги под стул и убрала муслиновые юбки из-под капающего чайного носика.

– С моим планом все было бы много проще, – настаивала Амели.

– Но зато нам не пришлось отменять наши сегодняшние дела, – примирительно вставила миссис Кэткарт. – Ваш муж чрезвычайно умно поступил, поставив часовых в башне.

– Автократично, – проворчала Амели.

– Ужасно, – автоматически поддержала Генриетта, но не от души. В приоткрытую дверь она услышала негромкие шаги по мраморному полу, бурный разговор между мужчинами, все ближе, ближе…

Майлз.

Генриетта села очень прямо, не зная, радоваться или огорчаться, что она выбрала кресло, стоявшее спиной к двери. Служанка сделала ей прическу в греческом стиле – перекрученный узел на макушке и длинные, свободно спадающие локоны, – и открытая шея вдруг показалась Генриетте весьма уязвимой. Мисс Селвик раздраженно заерзала в кресле, заставив локоны прикрыть уязвимое место. Майлз, конечно, и раньше видел ее шею. Да и вряд ли он вообще будет смотреть на ее шею – скорее всего нет. После вчерашнего происшествия в кабинете поведение Майлза отличалось потрясающим безразличием.

Можно ли действительно назвать это безразличием, спрашивала себя Генриетта, если вообще не общаешься с человеком, которому хочешь выказать безразличие? Они весь день двигались на расстоянии друг от друга, как планеты в модели Солнечной системы – всегда кружатся, никогда не встречаются. Когда они стреляли по мишеням, наряженным Деларошем, Фуше и Бонапартом, Генриетта заметила вдалеке светловолосую голову Майлза, но он постарался, чтобы их разделяло несколько человек. За ужином их разделял весь стол, а большой подсвечник предохранял даже от минимального зрительного контакта. Генриетта подозревала, что Майлз передвинул подсвечник, но доказательств у нее не было.

Ну и что с того, что он ее избегает? Разве она практически не приказала ему это сделать? Она не имеет права плакать над потерей, жестко скомандовала себе Генриетта, делая большой глоток остывшего чая. Она установила правила и теперь должна их придерживаться.

Почему Майлз не возразил ей, когда она сказала, что возврата к прошлому нет? Если она и в самом деле хоть сколько-то дорога ему, почему он не пошел за ней? Не возразил? Не сделал хоть что-нибудь?

Дверь открылась, и через порог ступил начищенный высокий сапог. Генриетта поспешно перевела взгляд на чайный поднос, притворяясь, будто чрезвычайно заинтересовалась блюдом с печеньем. Если Майлз не захотел иметь с ней дела, то и она не хочет иметь с ним никакого дела. Заглушаемые ковром шаги направились к ней – Генриетта принялась жевать прискорбно большой кусок печенья, – прошли мимо и остановились рядом с креслом Амели. На спинку кресла Амели опустилась рука с золотым перстнем-печаткой на мизинце. С полным ртом вязкого сладкого теста Генриетта вскинула голову. И увидела своего брата.

Не Майлза.

Генриетта решительно проглотила печенье.

Амели подняла голову к Ричарду.

– Все часовые на местах? – театральным шепотом спросила она.

Ричард кивнул.

– Если нет, виновные понесут наказание, – мрачно сказал он, и тут дверь снова распахнулась.

Генриетта торопливо наклонилась к миссис Кэткарт, потянулась к печенью, но передумала. Такую ошибку она не повторит. Что касается остальных совершенных ею ошибок…

В комнату ворвался Майлз, очень громко переговариваясь с близнецами Толмондели о чем-то совершенно непонятном, кажется, с большой примесью спортивного жаргона. Троица прямиком устремилась к камину, даже не глянув в сторону Генриетты.

С громким стуком поставив чашку на блюдце, она повернулась к брату.

– Чем будем заниматься сегодня вечером? – громко спросила она у Ричарда.

– Изображать из себя легкую добычу для французского шпиона, – с кислой миной ответил он.

Ричард явно пребывал не в духе. Генриетта понимала – ему невмоготу играть роль хозяина дома, когда единственное его желание – натянуть черные брюки и скрыться в ночи со шпагой на изготовку.

– Да, чем мы будем заниматься сегодня вечером? – требовательно спросил Нэд Толмондели, подходя к уютно сдвинутым креслам. – Доррингтон говорит, упражнения на свежем воздухе отменяются. Надеюсь, он ошибается.

– Со стороны Доррингтона чертовски глупо так заявить! – согласился Фред Толмондели, подходя к брату.

– Доррингтон прав, – подтвердил Ричард.

– Не надо расстраиваться, будто случилось нечто из ряда вон выходящее, – заметил непринужденно облокотившийся на каминную полку Майлз и тоже перешел к общему собранию. Встал рядом с Ричардом, неловко кивнув всем дамам сразу. Генриетта поймала себя на том, что ловит его взгляд, и приказала себе прекратить.

– Что случилось с Майлзом? – прошептала Амели. – Он весь день странно себя ведет.

Генриетта слабо пожала плечами.

По счастью, Амели не удалось продолжить расспросы.

– Ты смеешься, Селвик? Шутка такая, да? – продолжал настаивать Фред.

– Ричард никогда не шутит насчет шпионов, – вставила Амели.

– Ну и напрасно! – приуныл Нэд. – Есть отличная шутка про французского агента и прусского генерала, который заходит в таверну и…

– Может, в другой раз, – перебила его Генриетта, и, когда Ричард побагровел, попыталась смягчить свои слова ободряющей улыбкой. Нэд широко улыбнулся в ответ. – Думаю, сейчас не совсем подходящее время.

– Могу я попытаться убедить всех вас, что это война, а не салонная игра? – натянуто осведомился Ричард.

– Можешь попробовать, а вот преуспеешь ли ты в этом, другой вопрос, старина, – пробормотал Майлз, неодобрительно разглядывая Нэда.

Ричард проигнорировал его слова, кашлянул с силой, достаточной, чтобы вызвать небольшую бурю в Глостершире.

– Поскольку все мы здесь, то вполне можем прояснить данный вопрос. Тайный агент…

– Мы не знаем… – начал Майлз.

– Вчера вечером на территории поместья был замечен неизвестный, – поправился Ричард, подчеркнуто взглянув на Майлза, – предположительно агент. Переодетый, – добавил он, прежде чем Майлз снова вмешался.

– Какая большая удача! – воскликнул Нэд Толмондели.

– Большая удача? – холодно отозвалась мисс Грей.

– Кто бы мог подумать! – воодушевленно продолжал Нэд. – Наш личный шпион! И ради него нам даже не нужно ехать во Францию. Потрясающе, Селвик.

Его брат задумчиво кивнул.

– Чертовски удобно, вот что я скажу. На ловца и зверь бежит! – Он умолк, захваченный красотой своей метафоры.

– Господи, Фред! – вскричал Нэд. – В самую точку! Устроим охоту и затравим шпиона!

– Трубя в рога, без сомнения, – сказал совершенно раздосадованный Пурпурная Горечавка, – еще и собак спустим.

Нэд просиял, радуясь, что его так хорошо поняли.

– Совершенно верно!

– Мы, – рявкнул Ричард, – ничего подобного делать не станем!

– Цель – не спугнуть шпиона, – услужливо объяснила Генриетта.

– Спасибо, Генриетта, – сорвался Ричард. – Уверен, данное заявление всех нас чрезвычайно укрепило.

– Сегодня у него совсем плохо с нервами, – прошептала сестра Ричарда жене Ричарда.

– Бедняжка, просто ему хочется гоняться за шпионами, – прошептала в ответ Амели.