Текст книги "Маска Черного Тюльпана"
Автор книги: Лорен Уиллиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
– О, – произнесла Генриетта, желая уменьшиться в размерах и забиться в какую-нибудь щель. – Так, ни о чем.
– Генриетта. – Майлз приподнял лицо девушки, серьезно глядя на нее. Генриетта даже не хотела думать, на кого она сейчас похожа – лицо в пыли и грязи, на голове не прическа, а воронье гнездо. – Я хочу сделать тебе предложение.
– Да? – нерешительно отозвалась она, надеясь, что не совсем похожа на горгону Медузу после особенно сильного припадка ярости.
– Попросить о своего рода одолжении, – продолжал Майлз. – Не ради себя, но ради нас обоих.
Генриетта молча ждала, нервы ее были натянуты до предела. Ей даже не хотелось гадать. Когда она это делала, ничего хорошего не получалось: например аннулирование брака, поганки и капуста.
– Я знаю, что это было не самое… – Майлз поискал слова, – обычное ухаживание. Но если ты сможешь с этим примириться, мне бы хотелось забыть о том, каким образом мы поженились. В конце концов, у нас больше шансов, чем у большинства пар. Мы очень давно знаем друг друга. И нравимся друг другу. Большинство браков начинается с меньшего. – Майлз взял Генриетту за плечи, отодвинувшись, чтобы она видела его лицо. – Что скажешь?
То, что Генриетта хотела сказать, нелегко было облечь в слова. Какая-то часть ее купалась в небывалом облегчении. Целый день собираться с духом перед тем моментом, когда Майлз приведет все неопровержимые доводы за расторжение их брака, и услышать от него совсем противоположное – он застал Генриетту врасплох.
И все же… все же… присутствовала в этом какая-то боль. Все это было добрым и разумным, но какими же мелкими казались проявленные Майлзом доброта и разумность. Генриетта, конечно, не питала надежд на восторженные заявления, но необъяснимым образом от сдержанной симпатии Майлза ей стало больнее, чем от прямого развода. В голове промелькнула строчка из старого стихотворения: «Дай всласть любви мне иль презренья всласть! Зной тропиков или полнощный лед…»[65]65
Т. Кэрью (1594 или 1595–1640) «Против умеренности в любви»; пер. М. Я. Бородицкой.
[Закрыть]
Раньше она этого не понимала, но теперь поняла; любовь или презрение в равной мере возбуждали страсть. Но когда предмет твоего обожания обращается с тобой с умеренной нежностью! Это лишало любых романтических иллюзий вернее открытого пренебрежения.
Без слов глядя в серьезные карие глаза Майлза, Генриетта чувствовала себя очень маленькой и очень уязвимой. Но ведь он не виноват, что она не вдохновила его на пылкую страсть, вот и старается изо всех сил исправить неловкую ситуацию – чего она как раз не делает. Генриетта собрала разбегающиеся мысли. Предложение Майлза в высшей степени разумно. А она, с иронией подумала Генриетта, всегда оставалась девушкой разумной. Все это не идеально, но лучше, чем ничего. И может… со временем… Генриетта задавила рождающуюся мысль, прежде чем та оформилась. Она и так уже обрекает себя на разбитое сердце.
– Да, – нерешительно сказала Генриетта. – Да. Мне это нравится.
Майлз порывисто, облегченно вздохнул.
– Ты не пожалеешь, Генриетта.
Одним неуловимым движением он подхватил девушку на руки.
– Что… – Генриетта крепко обняла его за шею, когда он взбежал на крыльцо через две ступеньки, – скажи на милость, ты делаешь?
Майлз лихо ухмыльнулся:
– Вношу свою жену в дом через порог, что же еще?
Глава тридцатая
Бракосочетание: союз заинтересованных сторон для достижения общей цели.
Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики
– Дверь-то, похоже, заперта, – заметила Генриетта.
– Как мало веры, – пожаловался Майлз. – Смотри и учись.
– Если только ты надумал использовать в качестве тарана меня… – предостерегла Генриетта, когда Майлз сильно ударил ногой в дверь.
На третьем ударе дверь распахнулась, и сделал это возмущенный субъект с седыми волосами, пучками торчащими по обе стороны лба как рожки неопрятного бесенка.
– В цивилизованных домах… – решительно начал он, раздувая грудь до опасных пропорций, прежде чем узнал неосторожного хулигана, ломящегося в священные врата Лоринг-Хауса.
Находясь на руках у Майлза, Генриетта оказалась как раз на том уровне, чтобы увидеть завораживающее зрелище – грудь раздраженного человека резкого опала.
– Мастер Майлз! Мастер Майлз!
Взгляд дворецкого в явной тревоге метнулся с Майлза на Генриетту и снова на Майлза. «Руководство верного слуги по совершенствованию навыков ведения хозяйства» прекрасно растолковывало, как полировать серебро и снимать плащи с важных иноземных особ, но никак не проясняло порядок приема блудных сыновей с женщинами на руках.
– Здравствуй, Ствит, – жизнерадостно сказал Майлз, нисколько не смущаясь. Генриетта подавила в себе желание спрятаться под его галстук. – Это твоя новая хозяйка, леди Генриетта.
Генриетта сконфуженно пошевелила в знак приветствия пальцами, когда Майлз победоносно перенес ее через порог под носом у ошеломленного дворецкого.
– Ствит? – шепотом переспросила Генриетта.
– Он из Уэльса, – прошептал в ответ Майлз. – Они еще не открыли гласные.
– Миледи, – с запинкой произнес Ствит. – Сэр. Нам не сообщили о вашем приезде. Ваши комнаты… дом… мы не знали…
– Все в порядке, Ствит. Я тоже не знал, – небрежно бросил через плечо Майлз, шагая к лестнице. – Но отныне мы будем жить здесь.
Дворецкий поспешно собрал лохмотья своей сдержанности, вытянувшись во весь рост, но все равно оказавшись немного ниже Генриетты, то есть если бы она стояла, а не была на несколько футов приподнята над землей. Генриетта попыталась исправить это, повернувшись на бок, но Майлз держал ее крепко.
– Могу я, сэр, от имени всего персонала выразить, – провозгласил Ствит, поспевая за ними, – как мы рады, что вы наконец решили сделать Лоринг-Хаус своим домом.
– Можешь, – согласился Майлз, поднимаясь но лестнице и крепко прижимая к груди Генриетту, – но предпочтительнее в другое время. Можешь идти, Ствит. Иди… – Что делают дворецкие, когда не открывают двери? – Иди дворецствуй.
Из-под руки Майлза Генриетта увидела, как застывшие черты лица Ствита сложились в то, что у простых смертных называется улыбкой.
– Конечно, сэр, – произнес он нараспев и, торопливо поклонившись, бросился вон из холла.
Генриетта сделалась пунцовой и ткнулась головой в галстук Майлза.
– О Боже, – простонала она. – Он знает.
– Генриетта? – Майлз встряхнул ее, заставляя поднять глаза. – Мы женаты. Это разрешено.
– Я все еще не чувствую себя замужем, – призналась Генриетта.
– Мы можем это исправить, – сказал Майлз, пинком открывая первую у лестницы дверь. – Более того, мы обязательно это исправим.
За дверью оказалась маленькая комната, меблированная письменным столом и несколькими изящными стульями. Трудно сказать, что еще находилось в этой комнате – шторы были задернуты, а основная часть мебели стояла в полотняных чехлах, защищающих ее от пыли и времени.
Майлз попятился.
– Ошибся дверью.
– Может, поставишь меня на пол? – жалобно попросила Генриетта, когда ее свисавшие ноги чудом избежали ампутации закрывшейся дверью.
– Как только, – Майлз бросил на Генриетту плотоядный взор, – найду кровать.
На тот случай, если она все же помышляла о побеге, Майлз подкинул ее, поудобнее перехватывая. Генриетта протестующее взвизгнула и крепче обхватила Майлза за шею.
– Не урони меня! – со смехом приказала она.
– Вот так-то лучше, – с огромным удовлетворением сказал Майлз, которому нравилась тяжесть его ноши. Голос его смягчился. – Обожаю, когда ты смеешься.
От выражения его лица у Генриетты пересохло в горле.
– С тобой или над тобой? – неловко пошутила она.
– Рядом со мной, – сказал Майлз, посильнее прижал к себе Генриетту и потерся щекой о ее волосы. – Определенно рядом со мной.
– Думаю, это можно будет устроить, – выдавила Генриетта, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выпалить неловкое признание в любви, которое только встревожит Майлза и положит конец ненадежному соглашению.
– Думаю, это уже устроено, – возразил Майлз, шагая по коридору. – Или ты пропустила данный кусок сегодня утром?
– Я была несколько рассеянна.
Майлз посерьезнел.
– Я заметил. Но, – твердо произнес он, останавливаясь перед дверью в конце коридора, – сегодня вечером мы ни о чем таком думать не будем. Сегодня вечером – только мы вдвоем. Никаких французских шпионов, никаких разозленных родственников. Договорились?
Генриетта испытывала непоколебимую уверенность: где-то в предложенном плане таится изъян, довольно большой изъян, учитывая, что кто-то преследовал их, обстреливая из пистолета, – но очень трудно рассуждать логически, когда на нее так пристально смотрят карие глаза Майлза. Его лицо придвинулось так близко, что Генриетта видела маленькие морщинки в уголках глаз, морщинки, образовавшиеся от постоянных улыбок, и более темные волосы надо лбом, где их не тронуло солнце.
– Значит, выбора у меня нет? – с насмешливой серьезностью спросила Генриетта, досадуя на прерывающийся голос.
– Ты обещала повиноваться. – Майлз опустил ее к дверной ручке. – Будь любезна, открой. А то у меня руки заняты.
– Не уверена, что это можно назвать обещанием, – увильнула от прямого ответа Генриетта, послушно поворачивая ручку. – На самом деле это больше походило на… э…
– Обещание, – самодовольно повторил Майлз, толкая плечом дверь и боком входя в комнату. В ней пахло пылью, но в полоске света из коридора Майлз увидел жизненно важный предмет – кровать.
– …четко сформулированное предложение, – торжествующе закончила Генриетта и вызывающе посмотрела на Майлза, как бы предлагая превзойти данную формулировку.
– Значит, ты говоришь, – сказал Майлз, и к лукавому блеску его глаз, прекрасно знакомому Генриетте, прибавилось нечто новое и бесконечно более тревожащее, – мне придется найти другие способы склонить тебя к сотрудничеству?
– Д-да, – промямлила девушка, с некоторым беспокойством замечая, как они быстро приближаются к кровати, непременному атрибуту брачной ночи, и постаралась сделать вид, будто для нее самое обычное дело, когда ее несут к огромному ложу.
Что для маркизы, подумала девушка, испытывая легкий укол ревности, вероятно, так и есть. Вопрос о том, носил ли маркизу Майлз, оказался слишком огорчительным, чтобы на нем задерживаться.
– Что ты задумал? – спросила она.
– Это, – ответил Майлз и, ногой захлопнув за ними дверь, поцеловал Генриетту, прежде чем она успела сказать что-то еще.
Способность данного приема склонять к сотрудничеству говорила сама за себя. Когда Майлз оторвался от ее губ, Генриетта с трудом вспомнила, о чем они вообще спорили. Пожалуй, она не вспомнила бы сейчас и свое имя.
– Но… – не до конца придя в себя начала она, поскольку нельзя было позволить, чтобы за Майлзом осталось последнее слово… или последний поцелуй.
Майлз лукаво улыбнулся.
– Еще не убеждена? – риторически спросил он и снова поцеловал жену; по сравнению со своим предшественником этот поцелуй показался скромным касанием губ во время свидания украдкой в гостиной.
Его теплые руки так крепко сжимали Генриетту, что она перестала чувствовать, где кончается ее тело и начинается его. Нарастающий между ними жар насквозь прожигал их одежду. Все чувства Генриетты наполнились Майлзом; запах его волос и кожи, его язык, пробирающийся к ней в рот и, как печатью, скрепляющий их губы; впившиеся ей в бок пуговицы жилета Майлза, волосы Майлза, коловшие кончики ее пальцев, – все слилось в целую вселенную, мир, где не осталось ничего, кроме союза их губ, рук и тел. Комната наклонилась и поплыла, как планета на модели астронома.
С глухим вскриком протеста миссис Доррингтон почувствовала, что ее спина столкнулась с чем-то мягким и пружинистым, потом что-то большое и тяжелое навалилось на нее. Генриетта вдруг поняла: ощущение падения – не только эффект поцелуев Майлза.
Генриетта опять запротестовала, тыча в лежащую на ней глыбу. Одно дело задыхаться от поцелуев Майлза, и совсем другое – когда воздух из тебя выдавливают.
Глыба скатилась с Генриетты, увлекая ее за собой.
– Прости, – прошептал ей на ухо Майлз; его дыхание снова разбудило все нервы, замолчавшие из-за стремительного приземления на кровать. – Я споткнулся.
– Я заметила, – ответила Генриетта, хотя мало что могла заметить, когда губы Майлза прижались к впадинке над ключицами.
– Да?
Стало ясно, что Майлз тоже не настроен разговаривать, когда он скользнул губами по ключице, к вырезу на платье, услужливо поползшему вниз. Майлз зубами дернул вырез, который послушно опустился еще на несколько критически важных дюймов. Отвлекшись на мгновение, Генриетта осознала – бегущие по ее оголившейся спине мурашки вызваны не только дыханием Майлза. В какой-то момент длинный ряд пуговиц ее дорожного саржевого платья оказался незаметно расстегнут.
У Генриетты отвисла челюсть, едва не стукнувшая Майлза по макушке.
– Как ты это сделал? – недоверчиво спросила Генриетта. – Я даже не заметила.
Умелым рывком Майлз высвободил из рукавов ее руки. Генриетта автоматически ухватилась за ткань, когда корсаж стремительно съехал на талию, но Майлз, завладев ее руками, по очереди поцеловал их.
– У меня много талантов, о которых ты не знаешь… пока, – многозначительно добавил он.
– Наверное, – ошеломленно отозвалась Генриетта, когда остальная часть ее платья последовала за корсажем.
– Точно.
Кучка ткани почти неслышно упала у кровати.
Приподнявшись на локте, Генриетта подавила в себе желание нырнуть под одеяло. На ней осталась только сорочка.
– Ты никогда не задумывался о карьере горничной?
– Мне лучше удается раздевание, – Майлз стянул через голову свою рубашку, обнажив впечатляющий торс, – чем одевание.
Генриетта что-то промычала, наблюдая за игрой мышц на груди мужа, пока он высвобождался из рукавов рубашки. Она не станет думать о женщинах, которых он когда-то раздевал. Они остались. Ушли. С ними покончено.
И Генриетту охватила решимость сделать так, чтобы никогда больше не появилось других. Теперь он принадлежит ей, весь целиком, и даже если он женился на ней не по любви, что ж, кто говорит, что она не сумеет обольстить его? Даже если и понятия не имеет, как к этому подступиться. Ну, даже Клеопатра когда-то начинала.
Генриетта застенчиво положила ладонь на грудь Майлза и, поразившись ответной реакции мышц, погладила по плечам. Она откинула голову, распуская волосы. Их прикосновение к голой спине оказалось удивительно чувственным, и Генриетта повела головой вправо и влево.
– Генриетта, – прошептал Майлз, завороженно глядя на нее, и от его взгляда девушка почувствовала себя гибкой, красивой и храброй.
– Здравствуй, – мягко проговорила она, ведя пальцами по волосам на его груди, пока не наткнулась на пояс брюк.
– И тебе – здравствуй, – ответил, задыхаясь, Майлз и схватил ее за руки, не давая им двигаться дальше.
Заведя руки Генриетты вверх, Майлз прильнул к ее губам долгим поцелуем, пытаясь обуздать бурлящую страсть. К несчастью, у его тела было другое мнение. Майлзу хотелось вскочить и запрыгать на кровати с криком: «Моя, моя, моя, моя, моя!», но так как ему хватило ума сообразить, что он может перепугать Генриетту – и проломить древнюю кровать, – он донес свою мысль в более мягкой форме, проведя пальцем по бретельке сорочки Генриетты и спустив ее с плеча. Девушка поежилась, глаза ее расширились, взгляд, устремленный на Майлза, потерял сосредоточенность.
Майлз решил – действенность мягкого подхода сильно преувеличивают.
– На тебе слишком много одежды.
Он обеими руками схватил нежную ткань, потянул, и она с треском разорвалась пополам.
– Майлз! – ахнула Генриетта.
– Я куплю тебе новую, – сипло проговорил он, завладевая ее грудями. – Только не сейчас. Может, на следующей неделе.
Наконец-то Генриетта потеряла способность спорить. Прикосновение языка к соску, лишило ее каких бы то ни было связных мыслей, и фраза, без сомнения, задумывавшаяся как очень остроумный упрек, превратилась в неразборчивый вскрик. Генриетта запустила руки в волосы Майлза, инстинктивно прижимая к себе его голову. Губы Майлза сжались, потянули, и по всему телу Генриетты прошла дрожь.
Обнявшись, они упали на старые матрасы. Тела Майлза и Генриетты идеально совпадали друг с другом. Чувствуя себя восхитительно распутной, Генриетта прижалась к Майлзу и скорее почувствовала, чем услышала его стон, когда задела выпуклость, образовавшуюся под брюками. Осмелев, она потерлась о Майлза, наслаждаясь тем, как учащается у нее над ухом его дыхание, а руки сильнее стискивают ее.
Отчаянно пытаясь заставить себя не торопиться, Майлз оторвался от губ Генриетты, покрыл поцелуями ее шею, ухо, а руки его тем временем исследовали дразнящие изгибы талии и пышных бедер. Бедра Генриетты показались Майлзу шелковыми на ощупь. Где-то на середине пути от ее колена к завиткам волос между ног у Майлза перехватило дыхание. Он не заметил. Остатки разума сосредоточились на более важных вещах.
Выплюнув набившиеся в рот волоски, которые он по случайности вдохнул, Майлз завозился с застежкой брюк, торопливо сдирая их с себя. Генриетта неумело попыталась помочь, засмеялась, задыхаясь, когда Майлз стал мотать ногами, пытаясь скинуть брюки, и ругнулся, когда те застряли.
– Смеешься, да? – требовательно спросил он, торжествующе отправляя брюки в полет и набрасываясь на жену. – Сейчас мы это исправим.
Генриетта взвизгнула от удивления, когда Майлз поцеловал ее ногу с внутренней стороны, а затем стал подниматься выше. От движений его языка у нее между ног Генриетту пронзали необыкновенные ощущения. Ей стало тесно в своей коже, в глубине ее существа нарастало напряжение. Ей внезапно отчаянно потребовалось, чтобы Майлз обнял ее, поцеловал в губы.
Генриетта потянула его за волосы, он ответил на ее призыв, заменив губы пальцами. Генриетта слышала, что издает звуки, похожие на мяуканье, но ей было абсолютно все равно; она прижималась к пальцам Майлза.
– Кажется, – откуда-то издалека донесся голос Майлза, хотя его губы находились у самого ее уха, – я больше не могу сдерживаться.
Генриетта бессвязно замычала, что Майлз правильно истолковал как разрешение продолжать.
Он медленно начал входить в нее. По крайней мере он надеялся сделать это медленно, уважая ее девственность. Вместо этого Генриетта обвила его за шею руками и, дыша все тяжелее, беспокойно заерзала, подстраиваясь под него, побуждаемая нараставшим внутри ее напряжением. Пробормотав ее имя, Майлз глубоко вошел в нее, прорвав тонкий барьер, преграждавший ему путь.
Генриетта возмущенно ахнула. Майлз застыл над ней.
– Дорогая? – прохрипел он. – Ты как?
Генриетта задумалась. Сердце у Майлза повернулось так, что почти отвлекло от настойчивых требований определенных частей тела, когда жена наморщила нос и до боли знакомо искривила губы. Спустя бесконечную минуту – у Майлза задрожали руки от мучительной неподвижности – она еле заметно кивнула.
Пробуя, подвигалась, еще чуть-чуть изогнула губы.
– Кажется, ничего.
– Ты уверена? – выдохнул Майлз, хотя совсем не был уверен, что будет делать, если получит отрицательный ответ. Скорее всего выпрыгнет в окно. Генриетта спасла его от скорбной участи, обхватив ногами, что не оставило сомнений в ее намерениях. Такая же напряженная, как и он, Генриетта настойчиво закивала, потому что маленькие вспышки наслаждения делали речь в лучшем случае делом рискованным. Она почувствовала, как он начал двигаться, заполняя ее, плечи Майлза под ее руками были теплыми и знакомыми, тонкие волоски на его груди щекотали и без того чувствительные соски.
Генриетта цеплялась за разум, борясь с волнами ощущения, грозившего захлестнуть ее.
– Майлз? – испуганно позвала она.
– Все еще здесь, – пробормотал он ей на ухо, его руки нежно сжимали ее талию, бедра, гладили, успокаивали. Майлз притянул к себе Генриетту, чтобы глубже проникнуть в нее, добраться до самого центра ее существа. – Навсегда.
Генриетта удивленно вскрикнула, когда наслаждение пронзило ее насквозь, словно тысяча пузырьков шампанского, сверкающих в свете свечей, завибрировали и взорвались золотым сиянием. Генриетта содрогнулась, и Майлз застонал, переживая свою разрядку. Сонные от удовлетворения, они растянулись на пыльных покрывалах.
Майлз повернулся на бок, увлекая за собой Генриетту. Она довольно вздохнула, пристраиваясь к нему, – закинула на Майлза ногу, а голову положила на изгиб его плеча. Майлз потерся щекой о макушку Генриетты, наслаждаясь запахом ее волос, чувствуя рядом с собой ее влажную от пота кожу, ее грудь у своего бока. Он погладил жену по спутавшимся волосам, наслаждаясь их шелковистостью. Генриетта недовольно дернулась, когда его палец попал в узелок, но ничего не сказала.
– Генриетта? – Майлз потрогал ее пальцем. – Ты жива?
Та что-то забормотала.
– И это все, что ты можешь сказать? – обиделся молодой муж.
Генриетта издала тот же звук и поудобнее угнездилась в изгибе плеча Майлза.
Доррингтон усмехнулся:
– Каких-то восемнадцать лет, и я наконец заставил тебя замолчать.
Генриетта слегка пошевелилась и снова замурлыкала в плечо мужа.
– Что ты сказала?
Генриетта откинула голову.
– Чудесно, – вздохнула она. – Великолепно. Превосходно. Грандиозно.
– Не смогла устоять, да?
– Блаженство, экстаз, эйфория, восторг…
– Хватит! – воскликнул Майлз, поворачивая жену на спину.
В ее глазах безошибочно угадывался опасный блеск.
– Изумительно, – с нажимом произнесла она, – потрясающе, восхитительно…
– Ладно, – заявил Майлз. – Ты не оставляешь мне выбора.
Когда первые лучи рассвета начали пробиваться сквозь полог, Генриетта вынуждена была согласиться – есть моменты, которые невозможно описать никакими словами.
