Текст книги "Маска Черного Тюльпана"
Автор книги: Лорен Уиллиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)
Подпись была абсолютно неразборчива – длинная загогулина, которая могла означать все, что угодно: от Августы до Якова. А что до обращения… что ж, «Любовь моя» вряд ли можно назвать настоящим именем.
О черт!
На лице Майлза появилось выражение мрачного отвращения, когда он пришел к плачевному, но неизбежному выводу. Майлз уронил листок на стол, сопротивляясь порыву удариться об стол головой, предпочтительно несколько раз кряду. Надо же сделать такую глупость! Поскольку самоубийство исключалось, Майлз схватил стакан с джином. Он выкрал не ту записку, будь она неладна.
Глава восьмая
Модные журналы: тайные досье, собранные бывшим помощником министра полиции.
Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики
Полночь опустилась на кабинет Делароша. Тьма, словно пыль, лежала толстым слоем на столе, секретере и стуле, на грубых каменных плитах пола и голых стенах. Сам бывший помощник министра полиции отбыл полчаса назад, заперев шкафы и с математической точностью задвинув стул под крышку стола. Все стихло в кабинете десятого из десяти самых страшных людей Франции.
Если не считать едва уловимого движения у дальней стены.
Подобно водяному жуку, скользящему по водной глади на краю заросшего тиной пруда, легко, почти не тревожа окружающей темноты, тоненькая металлическая пластинка продвигалась между центральными створками единственного оконца этой комнаты. Серебристый металл столкнулся с крючком, на который запиралось окно, и остановился. Еще мгновение, и металл продолжил подниматься, как ртуть в барометре, поднимая вместе с собой и крючок.
Металл исчез. Створки окна, не открывавшиеся с первых дней царствования Людовика XIII, распахнулись наружу с легкостью, говорившей о недавно смазанных петлях. Неподвижный воздух будто пошел рябью, когда более темная по сравнению с окружающим тень просочилась через подоконник и аккуратно опустилась на пол. Створки снова были закрыты, крючок – накинут из предосторожности. Плащ, лежавший на плече взломщика, превратился в оконную занавеску. Работа этой ночи требовала света, а свет мог привлечь ненужное внимание. Кусок грубой ткани законопатил щель под дверью.
Закончив приготовления, молчаливая фигура осторожно раздула огонь в маленьком потайном фонаре. Не было ни шипения, ни дыма, ни потрескивания фитиля – только что была тьма, а в следующий момент уже появился свет.
Фигура в черном одобрительно кивнула и вместе с приглушенным светом направилась к столу Делароша.
Стул, так тщательно поставленный каких-то полчаса назад, мягко выдвинули и с такой же тщательностью отставили немного в сторону – освободить достаточно места, чтобы фигура залезла под стол и ощупала его заднюю стенку длинными пальцами в черных перчатках. Вот деревянный выступ, не больше занозы, и, словно Спящая красавица, тихо погружающаяся в сон, деревянная панель отъехала назад, за ней открылся тайник всего на одну папку.
Одним плавным движением злоумышленник в черном выбрался из-под стола и, легко распрямившись, положил папку на девственно-чистую промокательную бумагу Делароша. Одной рукой он придвинул фонарик, обеспечивая надежный поток света, а второй быстро, но размеренно листал содержимое папки, стараясь запоминать его.
Когда оставалось две страницы, фонарь дрогнул, отчего волны света заплясали по стенам. Розовая Гвоздика быстро поправила фонарь, но ее озабоченно сузившиеся глаза так и не оторвались от густо исписанной страницы.
Значит, уже дошло до этого.
В папке находился, выглядя так невинно, как только может выглядеть листок бумаги, набросок последних инструкций Делароша Черному Тюльпану. И там, в середине страницы, обнаружилось имя «леди Генриетта Селуик».
Ошибка в написании, знала Розовая Гвоздика, не давала надежды на ошибочные инструкции; она всего лишь указывала на презрение Делароша к англичанам, выражавшееся в сознательном искажении имен. Черный Тюльпан должен был, следуя указаниям Делароша, «обратить особое внимание на леди Генриетту Селуик и м. Майлса Доринктона – помощников вероломной Пурпурной Горечавки». Оба они имеют возможность пользоваться ресурсами бывшей Пурпурной Горечавки, его лигой и его контактами, чтобы вредить Французской республике. Допускаются любые методы. «Любые методы» было жирно подчеркнуто.
Розовая Гвоздика пробежала страницу: мозг быстро работал, пока взгляд разбирал мелкую вязь почерка Делароша, знакомого ей теперь не хуже своего собственного.
Обладай она другим темпераментом, Розовая Гвоздика могла бы захлопнуть папку, выругаться или стиснуть руки, чтобы не дрожали. Будучи же тем, кем была, Джейн Вулистон, и так бледная от природы, она лишь чуть больше побледнела, еще немного выпрямилась и поджала губы.
Так дело не пойдет.
Она уже уведомила – если ее курьер уцелел в путешествии – и Генриетту, и военное министерство о присутствии в Лондоне Черного Тюльпана. Надо немедленно известить их о новом развитии событий. Она сегодня же ночью отправит зашифрованное письмо. Порывать связь с Генриеттой нет смысла – Деларош подозревает ее только из-за родства с Ричардом, а не из-за необычного объема переписки с Францией.
«Как это похоже на Делароша, – холодно подумала Джейн, возвращая папку на место, – подозревать того, кого нужно, но совсем не по тем причинам».
Это надо остановить. Она убережет Генриетту от опасности. Джейн предпочла не задумываться над зловещим словосочетанием «любые методы» или над собранными ею еще более страшными историями о прежней деятельности Черного Тюльпана. Пользы от этого Генриетте и мистеру Доррингтону не будет никакой. Джейн направила мысли в более конструктивное русло.
Разумеется, Джейн могла устроить какой-нибудь отвлекающий маневр здесь, во Франции, отведя подозрения от Генриетты и мистера Доррингтона и обеспечив вызов Черного Тюльпана на континент. Но мисс Вулистон разрабатывала более обширные планы, в которых немедленным действиям места не было. Абсолютно не в ее интересах, чтобы бывший помощник министра полиции узнал, что Розовая Гвоздика осталась во Франции.
В последнее время ее внимание было привлечено к возможности восстания в Ирландии, организованного из Парижа; документы Делароша подтверждали, что планируется встреча между военным министром Бонапарта, генералом Бертье, и Аддисом Эмметом, представителем Объединенного общества ирландцев. Нужно пробраться на эту встречу и предотвратить использование Ирландии Францией. Затем дело дойдет до генералов. Недовольных генералов. Хотя они пока что под началом Бонапарта, но уже считают его невыносимым, а атмосферу подчинения ему – удушающей. Всего-то и надо мягкой рукой подтолкнуть их в нужном направлении. Джейн уже начала серию мягких толчков, которые могли бы склонить их к измене. То, что Деларош направил свое внимание на ту сторону Ла-Манша, явилось неожиданным подарком, от которого она еще не готова была отказаться.
Можно подготовить и подсунуть Деларошу дезинформацию, чтобы переключить внимание Черного Тюльпана на… кого? Нужно дать подходящее расплывчатое описание, какое можно приложить к полудюжине представителей высшего общества, но определенно не к Генриетте или мистеру Доррингтону, решила Джейн. После успешной работы сэра Перси Блейкни под видом помешанного на моде хлыща французы нервно реагируют на тех, кто открыто объявляет о своем пристрастии к моде. Несколько упоминаний о покрое жилетов в этом сезоне, вставленных в «сообщения», предназначенные для перехвата, должны в достаточной мере взбудоражить разведывательные службы Франции. Для такого рода поручений на содержании у Джейн имелись два двойных агента. Они обходились дорого, но стоили каждого пенни.
Стоило осуществить подобную меру предосторожности, но ее одной было явно недостаточно. Никакой агент уровня Черного Тюльпана не позволит увести себя в сторону столь невразумительным сообщением. Он может заняться сбором дополнительной информации, но его внимание в лучшем случае ослабнет, а не переключится на другое направление.
Джейн нахмурилась, возвращая стул Делароша точно на место.
Удалять Генриетту в деревню бесполезно, и более того – вероятно, даже опасно. Всякое может произойти: вдруг лошадь понесет или пуля полетит не в ту сторону, или ядовитый гриб в соус попадет. Нет, в городе, где светские правила диктуют присутствие рядом с ней своего рода дуэньи, Генриетта будет в большей безопасности.
Тщательно оценив и отбросив большинство практически осуществимых вариантов, Джейн Вулистон остановилась на единственном приемлемом плане: им просто придется найти Черного Тюльпана.
Деларошу понадобится некоторое время для замены агента такой квалификации. А до тех пор Генриетта и мистер Доррингтон будут вне опасности. И Джейн сможет заниматься своим основным планом. Все сложится самым удачным образом.
Поэтому ничего не остается, как убрать Черного Тюльпана.
Генриетте и в военное министерство будут направлены сообщения с пометкой о тревоге первой степени. Она даст задание своим людям в Париже собрать любую информацию, указывающую на личность Черного Тюльпана. Придется заглянуть в досье Фуше.
Есть все основания, решила Джейн, в течение ближайших двух недель помешать Черному Тюльпану насладиться гостеприимством его величества. Весь вопрос состоит в том, как логически подойти к проблеме.
На бледном лбу Джейн залегла морщинка. Все будет совсем просто… если только Черный Тюльпан не нанесет удар первым.
С гой же аккуратностью, с какой она листала папку Делароша, Джейн подавила тревогу. Ее курьер может быть в Лондоне уже послезавтра. Не пройдет и тридцати шести часов, как Генриетта получит предупреждение и, надеялась Джейн, соответственно изменит свое поведение. Надо продержаться только ближайшие тридцать шесть часов, а шпион, так недавно прибывший в Лондон, наверняка захочет освоиться на местности, прежде чем перейти к более активным действиям.
Удовлетворенная найденным решением, Розовая Гвоздика задула фонарь, сняла плащ с окна и убрала кусок ткани, закрывавший щель под дверью. Лазутчица ушла в ночь так же беззвучно, как и проникла внутрь, оставив кабинет Делароша снова погруженным в сон, в точности таким, каким он его оставил.
Глава девятая
Ревность: эмоциональное оружие, применяемое агентом, особенно сведущим в человеческой натуре; попытка воззвать к чувствам и отвлечь человека от его миссии.
Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики
– Генриетта! – с досадой воскликнула Пенелопа. – Ты меня не слушаешь!
– Что? – рассеянно откликнулась та, отрывая взгляд от янтарных водоворотов в своей чашке.
Пенелопа сердито на нее посмотрела.
– Я только что спросила, добавить ли тебе в чай мышьяку, и ты сказал: «Да, два, пожалуйста».
– О, прости! – Генриетта поставила чашку на инкрустированную столешницу любимого столика в малой столовой и, извиняясь, улыбнулась своей лучшей подруге. – Я просто задумалась.
Пенелопа закатила глаза.
– Это я поняла.
Генриетта подавила желание еще раз взглянуть на изящные фарфоровые часы на камине. Почти полдень, а Майлз до сих пор не пришел, хотя всегда заходил к ней в четверг утром. Каждый четверг кухарка пекла имбирное печенье, к которому Майлз питал уважение, сравнимое с тем, какое Петрарка питал к Лауре. Отсутствие Майлза в четверг утром можно было сравнить с тем, что колокола на соборе Святого Павла отказались звонить. Такого просто не бывает.
Если только Майлз не занят чем-то другим – например лежит в объятиях черноволосой красавицы.
Исчезнуть из «Олмака» не попрощавшись было совсем не похоже на Майлза. И однако же он именно так и поступил. Обычно он уходил с Аппингтонами, провожал до их дома на Джермин-стрит и удалялся, отпустив какую-нибудь шутку и дернув Генриетту за локон. В последней привычке Генриетта не находила ничего приятного и несколько раз выражала Майлзу свой протест. Но без него… вчерашний вечер показался странно незаконченным.
Та женщина исчезла приблизительно в то же время.
Совпадение? Генриетта сильно в этом сомневалась.
Хотя какая разница. Майлз взрослый мужчина, и у него и раньше бывали любовницы; Генриетта не настолько наивна. Просто, рассуждала девушка, будет очень обидно, если Майлз увлечется какой-нибудь неприятной особой. В конце концов, с отъездом Ричарда в Суссекс и из-за страшного увлечения Джеффа этой ужасной Мэри Олсуорси Майлз стал основным ее источником лимонада и шутливых пикировок на ежевечерних светских мероприятиях, посещение которых высшее общество считает de rigueur[15]15
De rigucur – обязательный (фр.).
[Закрыть].
Если он начнет оказывать внимание какой-нибудь искусительнице с холодным взглядом, это лишь доставит неудобства, только и всего. Ничего другого тут нет.
– О, Пен! – ворвался в мысли Генриетты вскрик Шарлотты. Ее большие серые глаза увеличились в три раза. – Ты не выходила на балкон с Реджи Фитцхью?
– О, Шарлотта! – передразнила Пенелопа, лукаво сверкнув глазами. – У него же десять тысяч фунтов годового дохода. Ты не можешь этого не одобрять.
– И умственные способности овоща, – сухо вставила Генриетта, позволив себе отвлечься от далеко не приятных размышлений.
Шарлотта хихикнула.
– Полагаю, все это золото наводит позолоту на данный овощ.
Пенелопа посмотрела на нее с подозрением.
– Позолоту на овощ?
– Ну, как позолотить лилию. Только это овощ.
Генриетта тряхнула головой, избавляясь от неудачных образов, и язвительно посмотрела на Пенелопу:
– Возвращаясь к нашему делу…
– Не волнуйся, Генриетта. Что самое худшее, что могло случиться?
– Бесчестье? – предположила Шарлотта.
– Брак с мистером Фитцхью, – предостерегла Генриетта.
– Ух, – только и сказала Пенелопа.
– Вот именно, – коротко откликнулась Генриетта.
Она собиралась довести высказывание до конца, когда ее отвлекли шаги в дверях. Обернувшись, Генриетта увидела объект своих недавних мыслей, с торжеством прислонившийся к косяку. Первую остановку он явно сделал на кухне – в обеих руках он держал по знаменитому имбирному печенью и по очереди от них откусывал.
– Доброе утро, леди, – объявил он с обаятельной улыбкой, лишь слегка подпорченной набитым ртом.
– Вы же знаете, Ричард здесь больше не живет, – огрызнулась Пенелопа.
Генриетта вяло махнула рукой:
– О, для Майлза это не имеет ни малейшего значения. Он просто приходит сюда…
– …чтобы поесть, – послушно закончил за нее Майлз, дожевывая и глотая последний кусок имбирного печенья.
Генриетта наклонила голову.
– Ты сегодня в хорошем настроении.
– Как может быть иначе, когда передо мной сидят три такие красивые девушки? – Майлз отвесил изысканный поклон.
Шарлотта покраснела.
Пенелопа фыркнула.
Генриетта с подозрением прищурила свои светло-карие глаза.
– Вчера вечером это звучало так: «Погуляйте, детки, я флиртую».
Сцепив руки за спиной, Майлз принялся разглядывать искусную лепнину на потолке.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– У тебя новая любовница? – закинула удочку Генриетта.
– Генриетта! – воскликнула Шарлотта.
Майлз погрозил ей пальцем и заявил:
– Считается, что ты не знаешь о подобных вещах.
Генриетта заметила, что он не стал отрицать это предположение.
– Ты хотел сказать, «о подобных женщинах»?
– О подобных отношениях, – высокомерно поправил ее Майлз.
– Именно отношения я и имела в виду, – резче, чем собиралась, сказала Генриетта.
– Все же Ричард слишком во многое тебя посвящает, – зловеще проговорил Майлз.
– Если бы ты услышал половину того, о чем шепчутся в дамских комнатах на балах, у тебя от шока завяли бы и отвалились уши.
– Может, и к лучшему, – пробормотала Пенелопа.
– Не думаю, что от такого отваливаются уши, – задумчиво вставила Шарлотта.
– У кого это отваливаются уши? – поинтересовалась леди Аппингтон, которая вошла в малую столовую, шурша изумрудными шелками.
– У Майлза, – язвительно сказала Пенелопа.
– Но только не сегодня, надеюсь. Ты поедешь с нами на бал к Мидлторпам?
– Э…
– Прекрасно. Мы заедем за тобой в эту твою отвратительную холостяцкую берлогу в десять часов. В десять часов, запомни. Не без пяти одиннадцать.
– Я никак не мог завязать галстук, – стал оправдываться Майлз.
Леди Аппингтон фыркнула, как умела только она.
– Не думайте, будто мне неизвестны все ваши трюки, молодой человек.
Генриетта подавила смешок.
Но не совсем удачно. Проницательные зеленые глаза леди Аппингтон полыхнули в сторону дочери.
– Генриетта, дорогая, думаю, сегодня вечером ты наденешь бледно-зеленый шелк. Я только что узнала – там будет Перси Понсонби…
– Мне не нравится Перси Понсонби.
– …с Мартином Фробишером.
– А Мартину Фробишеру не нравлюсь я.
– Не говори глупостей, дорогая, ты всем нравишься.
– Нет, он действительно меня не любит.
– На прошлой неделе она облила миндальным ликером его новый фрак, – объяснила Пен, весело переглянувшись с Генриеттой, и с наслаждением добавила: – Он безвозвратно испорчен.
– Какое кощунство – загубить фрак от Вестона, – вполголоса заметил Майлз.
– Он говорил неподобающие для джентльмена вещи, – встала на защиту подруги Шарлотта.
– А что он сказал? – мрачно спросил Майлз.
– Ничего такого! – отрезала Генриетта. – Он просто предложил выйти на балкон и положил руку туда, где ей лежать не полагается.
– Если он попытается снова… – начал Майлз.
И тут леди Аппингтон, нахмурившись, сказала:
– Я увижусь с его матерью сегодня вечером у Мидлторпов…
– Не надо, – простонала Генриетта. – Именно поэтому я тебе и не сказала. Мама, пожалуйста, не разговаривай об этом с его матерью. Это будет слишком унизительно. А ты, – указала она на Майлза, – что бы там ни замышлял, не смей. Со мной ничего не случилось.
– В отличие от фрака Мартина Фробишера, – хихикнула Пенелопа.
Шикнув на Пенелопу, Шарлотта попыталась пнуть ее по ноге, но попала по ножке стула, имеющей вид львиной лапы, и, вскрикнув от боли, откинулась назад в своем кресле.
– Разве вам не нужно до вечера еще съездить в магазин? – ядовито осведомилась Генриетта у своих лучших подруг, бросив на них взгляд, говоривший: «Никогда больше ничего вам не скажу».
– О Боже! – всплеснула руками леди Аппингтон. – Шарлотта, я пообещала твоей бабушке, что к полудню отвезу вас обеих к модистке. Пойдемте-ка… да побыстрей. Пошевеливайся, Пенелопа.
– Я останусь дома, – вставила Генриетта. – Мне нужно написать несколько писем.
Или по крайней мере она может найти, кому написать. Кому угодно. Просто этим утром у нее не было настроения выбирать ленты и взвизгивать при виде оборок. Хорошенький мрачный роман ужасов был бы в самый раз.
Леди Аппингтон пристально посмотрела на дочь, но материнский взгляд не выявил признаков лихорадочного румянца, и поэтому она погнала из комнаты Пенелопу и Шарлотту – взвились оборки, зашуршали нижние юбки, – не переставая отдавать приказания.
– Не забудь, Майлз! В десять часов!
Майлз вышел в коридор.
– Как ей это удается?
– Черная магия, – искренне ответила Генриетта, поднявшись с диванчика и тоже выйдя из комнаты. – Глаз тритона и лягушачья лапка с капелькой ежового экстракта.
– Я все слышала! – донесся из дальнего конца коридора голос леди Аппингтон.
– Этим также объясняется, – доверительно сообщила Генриетта, – ее исключительный слух. – Передняя дверь захлопнулась, отсекая нестройный хор женских голосов. Наклонив голову набок, Генриетта посмотрела на Майлза: – Окажи мне услугу.
Майлз небрежно оперся рукой о стену над головой Генриетты.
– Я слушаю.
Они уже сто раз стояли так прежде – Майлз любил прислоняться, опираться, нависать, – но впервые Генриетта почувствовала себя неуютно. Тесно. Она остро ощущала над своей головой руку Майлза, мускулы, обрисовавшиеся под тканью рукава прекрасно сшитого фрака. Теплый, присущий только Майлзу аромат сандалового дерева и кожи заполнил пространство между ними. Майлз стоял так близко, что Генриетта видела у него крохотные светлые волоски снизу на подбородке, так близко, что, качнись она вперед, оказалась бы в его объятиях.
Объятия и Майлз как-то не сочетались; мысль эта определенно вызвала у Генриетты беспокойство.
И поэтому девушка сделала то, что любая зрелая, сдержанная молодая леди сделала бы в подобной ситуации. Она ткнула его в грудь.
– Прекрати на меня давить.
Охнув, Майлз отскочил.
– Разве я плохо давлю?
Генриетта быстро отошла от стены.
– Да, великолепно, но очень неудобно вести разговор с подбородком. Твой лакей плохо тебя побрил, да?
Майлз невольно схватился за подбородок.
Генриетта почувствовала себя гораздо лучше, стоя в нескольких шагах от виконта, отделенная от него черными и белыми плитками пола.
– Так насчет услуги… – начала она.
Майлз прищурился.
– Какого рода услуга тебе нужна?
Генриетта раздраженно покачала головой:
– Ничего такого обременительного.
– «Обременительное», – загадочно проговорил Майлз, разглаживая пострадавший жилет, – понятие весьма относительное.
– Потанцуешь сегодня вечером в Шарлоттой?
– Зачем? – с подозрением спросил Майлз.
– А какой подлый скрытый мотив у меня может быть?
Майлз поднял бровь.
– Ты же не думаешь… Да не сватаю я тебя! – Генриетта сама удивилась своей горячности. – Ты совсем не во вкусе Шарлотты.
– Что ж, это успокаивает, – пробормотал Майлз. – Мне кажется.
– О, Бога ради, – вздохнула Генриетта. – Вчера в «Олмаке» Шарлотта очень расстроилась, потому что никто – кроме самых явных охотников за приданым – не приглашал ее танцевать. Она ничего не сказала, но я же видела. И так весь сезон.
– Она очень тихая, – попытался заступиться за свой пол Майлз.
– Это не значит, что она бесчувственная, – возразила Генриетта. – Для нее очень унизительно простоять целый вечер рядом с бабушкой.
– Если бы мне пришлось провести целый вечер рядом с ее бабушкой, не знаю, что бы чувствовал я. Эта женщина – угроза обществу.
Генриетта выжидательно смотрела на Майлза.
– Ну?
– Передай ей, чтобы оставила для меня первую кадриль.
– Какой же ты милый, – просияла Генриетта и, встав на цыпочки, чмокнула Майлза в щеку. Его кожа оказалась теплой и на удивление мягкой. Если бы он повернул голову немного правее…
Генриетта так проворно опустилась на пятки, что покачнулась.
– Я знаю, – самодовольно отозвался Майлз.
– Противный, – тут же парировала Генриетта, укрываясь за старым обидным прозвищем, словно кутаясь в старое и любимое одеяло.
– Поедешь сегодня днем кататься со мной? – спросил Майлз.
Генриетта с сожалением покачала головой:
– Не могу. В пять придет мой новый учитель пения.
– Новый учитель пения? – Вместе с Генриеттой Майлз пошел к двери. – А что случилось с синьором Антонио?
На правой щеке Генриетты появилась и исчезла ямочка.
– У них с кухаркой вышло артистическое разногласие.
– Артистическое разногласие?
– Синьор Антонио считал, что истинному артисту не требуется разрешение, чтобы угоститься печеньем кухарки. Та с этим не согласилась. – Генриетта посмотрела на Майлза. – Кухарка, как ты знаешь, замечательно умеет орудовать скалкой.
– Только не со мной, – самодовольно заявил Майлз.
– Хвастун.
Майлз отступил в сторону, чтобы подбежавший лакей открыл для него дверь на улицу.
– Ревность тебе не идет, моя дорогая.
Генриетта встала как вкопанная перед открытой дверью.
– Кто сказал, что я ревную?
– Не пытайся это скрыть, – многозначительно сказал Майлз. Слишком многозначительно. – Ты знаешь, меня кухарка любит больше.
– О! Конечно! Кухарка. – Генриетта глубоко вздохнула. – Разумеется.
– Ты хорошо себя чувствуешь, Генриетта? Ты как будто разволновалась.
Генриетта выдавила улыбку.
– Прекрасно. Отлично. Просто немного… э… ну…
Майлз нахлобучил шляпу.
– Тогда до вечера! Передай кухарке, что я ее обожаю.
Дверь за ним захлопнулась. Генриетта стояла в отделанной мрамором передней, уставившись на закрытую дверь. Девушка стояла так долго, что лакей неловко переступил с ноги на ногу и спросил, не желает ли она, чтобы он снова открыл дверь. Генриетта покачала головой, не совсем уразумев, о чем он спросил, потому что мысли ее блуждали совсем в других краях, заканчивая то последнее предложение. Генриетта не была уверена, что результат ей понравился. Вообще-то он ей совсем не понравился.
«Просто немного… ревную?»
