Текст книги "Маска Черного Тюльпана"
Автор книги: Лорен Уиллиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)
Глава шестнадцатая
Польщенный: под подозрением у министерства полиции; подлежит пристальному наблюдению и, возможно, нападению.
См. также: Знак внимания.
Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики
Генриетта разом остановилась и умолкла.
Маркони судорожно сунул бумаги в нишу письменного стола. Выпрямившись, он широко развел руки.
– Я искать… как вы говорить? Бумага. Я искать бумага написать вам записка, что я больше не ждать. Но вот, – Маркони пожал плечами, как будто это все объясняло, – вы здесь. Поэтому мне не надо бумага.
– Извините за опоздание, – повторила Генриетта, собираясь с мыслями.
Она прошла к письменному столу, подняла откинутую крышку и повернула ключ. Ничего особенно секретного в столе не было – все письма Джейн и шифровальную книжку она хранила наверху, в своей комнате, спрятанными вместе с дневником в пустом ночном горшке под кроватью, – но эта комната являлась ее личным пространством, и девушка предпочитала, чтобы личное пространство оставалось личным. Отсюда и замок.
Но синьор Маркони этого не знал, поэтому Генриетта лишь сказала:
– В следующий раз, если вам понадобятся письменные принадлежности, попросите Уинтропа, и он их вам принесет.
– Наш урок… – Синьор Маркони потянул себя за маленький черный ус. – У меня другое приглашение.
– Приглашение?..
Генриетта покачала головой, плохо соображая. Ей срочно требовалось выпить чаю.
– Другое приглашение, – терпеливо повторил синьор Маркони.
– Ах, другое приглашение! Ну конечно, другой урок! – Соображала Генриетта в данный момент не слишком быстро. Судя по выражению лица синьора Маркони, он считал так же. Девушка озабоченно добавила: – Но вы придете на следующей неделе, да?
Подобрав губы, синьор Маркони серьезно кивнул.
– Ради ваш голос, миледи, я возвращаться.
Приятно узнать, что хоть что-то говорит в ее пользу.
Решительный стук каблуков по паркету заставил Генриетту обернуться. Это была ее мать, спешившая к ней с видом человека, несущего важное известие. Она отклонилась от кратчайшего пути к Генриетте ровно настолько, чтобы уделить взгляд учителю музыки.
– Синьор Маркони! Уже уходите?
– У него другое приглашение, – сообщила Генриетта матери, но та и глазом не моргнула. Явно что-то случилось.
Леди Аппингтон махнула рукой куда-то в сторону Маркони.
– Всего доброго, синьор. Ждем вас в следующую среду. Генриетта, дорогая, у меня ужасная новость.
Маркони поклонился. Дамы не заметили. Он поклонился снова. После третьего поклона итальянец сдался, запахнул плащ и вышел.
– У Каролины и Перегрина свинка, – рассеянно объявила леди Аппингтон, взмахнув в подтверждение письмом, которое держала в руке. – Малышка еще не заразилась, но со свинкой это всего лишь вопрос времени и бедная Марианна вне себя.
Генриетта издала приличествующие возгласы огорчения. Ее племянницы и племянник – трехлетняя Каролина, двухлетний Перегрин и шестимесячная малютка – были самыми прелестными созданиями за всю историю мира и просто не могли заболеть. В надлежащий план вселенной это не укладывалось.
– Бедные дети!
– Я, – провозгласила леди Аппингтон, заправляя выбившуюся прядь золотистых, с едва заметной проседью, волос в необычно растрепанную прическу, – еду в Кент сегодня же вечером. – Из холла донесся стук. – А, это Нэд с сундуками.
– Я могу чем-то помочь? Я тоже могу поехать, если, по-твоему, нужно, – предложила Генриетта, выходя следом за матерью из комнаты.
– Меньше всего мне нужно, чтобы и ты подхватила свинку. Нет-нет, ты останешься дома. Присматривай за отцом. Следи, чтобы он ел и не сидел всю ночь в библиотеке. В мое отсутствие кухарка будет приносить тебе меню, а если возникнут какие-то затруднения с прислугой…
– Я справлюсь, – сдержанно сказала Генриетта. – Не волнуйся.
– Не смеши меня, – сказала леди Аппингтон. – Конечно, я буду волноваться. Станешь матерью, узнаешь, что такое волнение.
– Тебе не пора, мама? – перебила Генриетта, прежде чем лекция набрала силу. – Пока еще не совсем стемнело?
Уловка удалась не полностью. Леди Аппингтон отвлеклась от приказа грузить сундуки и просьбы принести плащ – нет, не бархатный, а простой дорожный – и пристально посмотрела на свое самое младшее дитя.
– Насчет сегодняшнего маскарада, – зловеще начала леди Аппингтон.
Генриетта ждала. Она знала, мать с радостью запретила бы ей ехать на любое мероприятие к лорду Вону, но такой поступок пошел бы вразрез с самыми строго соблюдаемыми леди Аппингтон заповедями материнства. Генриетта слышала их все достаточно часто, чтобы знать наизусть основные. Первой в этом списке стояло: «Не запрети» – поскольку, как любила указывать леди Аппингтон, если бы леди Капулетти хватило ума не запрещать Джульетте видеться с Ромео, Джульетта, вероятно, вышла бы замуж за графа Париса и подарила бы матери много милых внучат, вместо того чтобы умереть страшной смертью в фамильном склепе.
Несколько раз Генриетта обращала эту теорию к своей выгоде.
Она видела: ее мать только что мысленно повторила назидательную историю леди Капулетти, так как сурово, тоном человека, который хотел бы сказать больше, произнесла:
– Держись поближе к вдовствующей герцогине.
– Да, мама.
– Не уходи из бального зала, не выходи в сад и не дай увлечь себя в какой нибудь укромный уголок.
– Знаю, мама. Все это мы уже обсуждали. Помнишь? Перед моим первым выездом в свет.
– Некоторые вещи не вредно и повторить, дорогая. Майлз будет там и присмотрит за тобой…
Генриетта подумала об удалявшейся в экипаже парочке.
– А кто присмотрит за Майлзом?
– Герцогиня, – не замедлила ответить леди Аппингтон.
– Герцогиня? – повторила девушка. Хм, интересная картинка. Тень улыбки пробежала по губам Генриетты, когда она представила, как натравливает герцогиню на маркизу. Кто выйдет победителем, сомнений не было.
– Да. Я послала ей записку, чтобы сегодня вечером она взяла с собой вас с Шарлоттой, я отправила записку Майлзу, где напомнила, чтобы он не опаздывал, и написала Майлзу еще одно письмо, чтобы он точно не забыл.
От обилия записок у Генриетты закружилась голова.
– Всего доброго, дорогая. – Леди Аппингтон быстро поцеловала дочь в обе щеки. – Будь умницей и не давай своему отцу изматывать себя писанием речей ночь напролет.
Генриетта проводила мать до двери.
– Передай малышам, что я их люблю… Скажи Каро, что, если она быстро поправится, у меня есть для нее подарок, Перегрину скажи, что он самый храбрый разбойник в лесу, а малышку поцелуй от меня лишний раз. Ты точно не хочешь, чтобы я с тобой поехала?
Не успела закрыться за леди Аппингтон дверь, как к девушке бочком приблизился дворецкий с серебряным подносом в руках.
– Да, Уинтроп?
– Ваша почта, миледи. – Слуга с поклоном протянул поднос.
Несмотря на болевшие ноги, голову и сердце, Генриетта почувствовала легкое возбуждение, когда взяла с подноса три письма. Попросив принести ей чаю с пёченьем, она унесла добычу в малую столовую, упала на любимый диванчик и приготовилась исследовать трофеи.
Первое было коротенькое письмецо от ее невестки Марианны. У детей свинка, но врач сказал, что случай не очень серьезный, малышка, похоже, чувствует себя хорошо, и Генриетта ни под каким видом не должна позволить леди Аппингтон срываться и ехать в Кент.
М-да. Слишком поздно.
Генриетта отложила письмо в сторону, решив ответить Марианне перед сборами на маскарад, написав короткое послание с извинениями.
Второе письмо пришло от Амели. И оно было пухлым. Генриетта в предвкушении сломала печать. И пришло скоро: Амели, должно быть, села за письмо, как только получила послание Генриетты. Поудобнее устроившись на диванчике, мисс Селвик быстро пробежала письмо. Амели выражала радость, сожалела, что не может помочь лично, с огромной радостью поделится опытом и так далее и тому подобное. А, вот нужный кусок! Генриетта села ровнее. Амели плотно исписала советами четыре странички. Некоторые Генриетта сразу же взяла на заметку, те, в частности, где говорилось, как бинтовать грудь, не причиняя себе при этом мучительной боли, и как, подслушивая у замочной скважины, не получить удар дверью, если та неожиданно откроется. Другие, например предложение проникнуть глубокой ночью в военное министерство за дополнительной информацией, Генриетта отмела. Шпионить за своими казалось как-то… непатриотично. А Генриетту никто не мог упрекнуть в отсутствии патриотического пыла. Она знала наизусть все шесть куплетов песни «Правь, Британия».
Генриетта отложила толстое письмо Амели, планируя повнимательнее прочесть его потом. В нем содержались сведения, требовавшие пристального изучения. Правила пользования отмычкой, например, не та вещь, которую можно запомнить с одного раза.
А еще в самом конце самой последней страницы Амели втиснула постскриптум с приглашением. Через неделю они с Ричардом ждут к себе несколько человек, приглашенных на интенсивный курс тренировок. Вся прелесть данного мероприятия заключается в том, беспечно писала Амели, что с виду это будет просто отдых в деревне. Если кто-нибудь спросит, в наличии все традиционные развлечения: охота и рыбалка для мужчин, увеселительная поездка для женщин к находящимся поблизости норманнским развалинам и посещение деревенских магазинов. На самом же деле они будут учиться тонкостям маскировки, искусству подслушивания и некоторым другим захватывающим вещам. Хотя Генриетта при желании может снова пройтись по магазинам.
Улыбаясь, Генриетта взяла следующее письмо. Как это похоже на Амели. И как идеально, просто идеально. Мама не станет возражать против отдыха у Ричарда под «присмотром» Амели. Интересно, а будет ли там Майлз? Учитывая, что он лучший друг Ричарда, надо думать, будет… Генриетта безжалостно вырвала себя из опасного царства грез и торопливо сломала комковатую печать на последнем письме.
Оно пришло от Джейн.
Генриетта всмотрелась в знакомую подпись, сделала то же с расстояния вытянутой руки, немного нахмурилась и снова уставилась на подпись. Письмо по-прежнему было от Джейн.
Генриетта в некотором смущении смотрела на потрепанный лист бумаги. Не было никакой возможности, даже при наличии табуна лошадей и попутных ветров, чтобы Джейн могла получить ее письмо и уже дать ответ. Эпистола Генриетты не содержала ничего такого, что могло вызвать столь скорый ответ, даже если б это было возможно: она заверила, что дяде Арчибальду сообщили о появлении нового жуткого романа и он не преминет купить его, как только тот появится в местной книжной лавке. Остаток письма был заполнен банальностями – например пересказом беседы с лордом Воном, сообщениями о беспримерном внимании Майлза к маркизе и о том, как вдовствующая герцогиня вынудила Перси Понсонби сигануть из окна второго этажа.
Послание Джейн было скорей запиской, чем письмом. Мелкие, аккуратные строчки заполнили менее половины сложенного листка. Она хотела, писала Джейн, лишь сообщить своей дражайшей кузине, что этим утром посетила еще один венецианский завтрак и неизвестный господин спрашивал ее и о Генриетте, и о мистере Доррингтоне. Насколько она поняла, господин этот знает их – должно быть, через дорогого брата Генриетты, но уточнить ей не удалось. Генриетта наверняка должна воспринять это как знак внимания и, соответственно, чувствовать себя польщенной.
Генриетта сидела неподвижно, осмысливая последствия коротенького послания Джейн. Ей, видимо, следовало бы подняться в свою комнату и принести шифровальную книгу, но девушкой овладело ужасное подозрение, что она уже знает, о чем идет речь. Джейн совершила еще один ночной рейд в министерство полиции. Там она обнаружила, что кто-то отдал приказ проследить за передвижениями Генриетты и Майлза – вероятнее всего, из-за их близости к Ричарду. Проклятие! Как еще можно это истолковать?
Генриетта медленно подошла к письменному столу, с глухим стуком опустила крышку. Бумаги, брошенные синьором Маркони, так и валялись в беспорядке, но Генриетта не стала их разбирать. Взяла чистый лист бумаги, чернильницу и перо, чтобы написать… что?
В голове теснилось слишком много вопросов. Если они с Майлзом находятся под наблюдением, то как же Джефф? Весьма вероятно, в министерстве полиции уже имеется на него досье из-за его долгого пребывания во Франции вместе с Ричардом. Нельзя упускать из виду и ее родителей. Они все навещали Ричарда в Париже незадолго до его ареста и скорого побега. На самом деле ее мать играла главную роль в вызволении Ричарда из застенков министерства.
Затем шли еще более важные вопросы – например почему вдруг министерство так ими заинтересовалось. Генриетта постучала сухим пером по промокательной бумаге. Предположительно они посчитали разумным выявить связи бывшей Пурпурной Горечавки. В то время как сам Горечавка навсегда покинул шпионское поприще благодаря драматичному разоблачению (не говоря уже о женитьбе и будущих маленьких детях), разрозненные члены его лиги вполне могли продолжать борьбу против Франции. И вывести их на чистую воду логичнее всего, занявшись ближайшими к Ричарду родственниками и друзьями. Намного ближе всех остальных находились они с Майлзом – ну, в ее случае, поневоле, когда много лет живешь с человеком под одной крышей, – и в течение последнего месяца оба они посещали Францию. Французский агент-параноик, каковое определение точно отвечало Гастону Деларошу, мог сложить эти факты в нечто очень зловещее.
Что-то треснуло. Опустив глаза, Генриетта увидела: она надавила на перо с такой силой, что кончик его сломался.
Девушка положила перо. Какой смысл писать Джейн, умоляя об ответе, когда она даже не знает, о чем хочет спросить? Сейчас разумнее всего поговорить с Майлзом. Его нужно предупредить.
Для себя Генриетта опасности не видела. Она не до конца понимала, с чего это ее имя вдруг всплыло в досье министерства полиции, но она была абсолютно уверена: слишком внимательно ею интересоваться не станут – ведь Бонапарт, и все это знали, недооценивал женщин. Еще и поэтому план Джейн удался столь блестяще. Генриетта же, если не считать нынешней ее деятельности, никогда не участвовала во враждебных Франции акциях, разве что была бездеятельной надоедливой младшей сестрой Пурпурной Горечавки. Если они станут копаться в ее жизни, то обнаружат лишь список книг, взятых в библиотеке, пять отказов, данных на предложения руки и сердца, двух капризных учителей пения и непомерное количество купленных лент.
Генриетта рассеянно обмакнула перо в чернильницу, придвинула к себе лист бумаги.
С другой стороны, Майлз представлял собой идеальную мишень. Его работа в военном министерстве, хотя и не афишируемая по всему городу, секретом не являлась – да и как иначе, если последние несколько лет Майлз периодически открыто туда наведывался? Его связь с Ричардом тоже общеизвестна. Если министерство полиции хочет уничтожить тех, кто может представлять опасность для амбиций Бонапарта… Генриетта опустила взгляд и увидела расползающееся на прежде девственно-чистом листке пятно коричневатых чернил. В тусклом свете оно казалось кровавым.
Бога ради! Генриетта скомкала испорченный лист. Кровь не прольется! Она предупредит Майлза, но не запиской. Подобные записки не должны попадать в чужие руки, а у них с Майлзом не имелось шифра. Тысяча личных шуток и взаимных воспоминаний, но тайный шифр они не разработали.
Нужно поехать к нему домой. Генриетта склонила голову набок и поморщилась. Как плохо, когда слишком хорошо себя знаешь. Она знала – главной причиной, побуждающей ее ехать к Майлзу, было не желание предупредить его о возможной опасности; она хотела убедиться, что он дома. Один.
Генриетта с глубоким вздохом отодвинула стул. Так. Она до этого не опустится. Правда, то же самое она говорила и о плане спрятаться за живой изгородью, но сейчас она не лукавила. Она принимала новое решение: больше никаких засад. Кроме как в интересах Англии, разумеется. С Майлзом они слишком долго дружили, чтобы играть в подобные игры. Если она хочет знать о его отношениях с маркизой, то должна спросить его прямо, а не являться к нему домой в неурочный час, как ревнивый муж во французском фарсе.
Да и со стратегической точки зрения идея выглядела никудышной. Помимо урона, который она нанесет своей репутации, если ее узнают, скрытное проникновение в дом Майлза – если за ними следят французские агенты – лишь убедит тайную полицию, что им есть что скрывать, и таким образом вырастет опасность того, что Майлза могут застрелить, нырнуть ножом или навсегда искалечить.
Майлза обязательно нужно предупредить, но она должна сделать это лично, сегодня вечером. Скоро уже восемь, а два самых грозных матриарха Британии приказали ему явиться на маскарад к лорду Вону не позднее десяти часов. Маскарад обеспечит прекрасные условия для тайной встречи; среди подвыпивших гуляк в масках она сможет увлечь Майлза в укромный уголок для личного общения.
В конце концов, радостно рассуждала Генриетта, запрет ее матери на уединение в укромные уголки просто не может распространяться на Майлза, поскольку именно Майлз должен за ней присматривать.
Да, решила Генриетта, с характерным щелчком захлопывая крышку письменного стола, ее беседе с Майлзом придется подождать до ночи.
Да и что вообще может случиться до десяти часов?
Глава семнадцатая
Бражничать: ввязаться в смертельную схватку с приспешниками Бонапарта.
Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики
Майлз не помнил, чтобы оставлял свою гостиную в таком беспорядке.
Не помнил, чтобы швырял по комнате книги, срывал с креплений шторы и, уж конечно, не вспарывал сиденье дивана.
– Какого черта?! – воскликнул Майлз.
Ему пришлось ухватиться за косяк, иначе он бы упал, споткнувшись о столик, лежавший вверх ножками перед самой дверью. В комнате царил хаос. Столы опрокинуты, картины висят криво, а содержимое разбитого графина с кларетом впитывается в испорченный эксминстерский ковер. Подумать только – его любимый графин! И содержимое ему тоже нравилось, до того как оно впиталось в ковер. Осколки фарфоровой вазы усеивали пол, тесня разбросанные книги и скомканные обрывки бумаги. Обивка дивана и двух кресел клочьями свисала с позолоченных каркасов.
Майлз осторожно переступил через упавший столик и услышал, как захрустели под ногами обломки. Наклонился и поднял книгу, машинально расправив страницы. Остальные обитатели книжного шкафа тоже валялись на полу по всей комнате в самом разном виде – какие-то плашмя, другие раскрытые, словно кто-то по одной скидывал их с полки. Постоянно нагибаясь, Майлз перемещался по гостиной, нашел и поставил на пустую полку «Комментарии» Лайви, и те немедленно упали набок из-за отсутствия соседей.
Нелепо! Неслыханно! Человек оставляет свой дом на – сколько? – пять часов самое большее… нет, больше. В одиннадцать он поехал с расспросами к Джеффу, заглянул в свой клуб, неторопливо прогулялся до оперы, надеясь расспросить мадам Фьорилу, ознакомился с выбором сапог у Хоуби, пострелял в тире Мантона и, наконец, подъехал к городскому особняку маркизы на Аппер-Брук-стрит, чтобы взять ее на прогулку, проторчал в ее гостиной, пока она наконец не появилась – надушенная, напудренная и надутая. И все же даже восьмичасовая отлучка не оправдывает полного и окончательного разгрома его жилища.
Схватившись за голову, Майлз обвел взглядом гостиную. Кто это сделал? Очевидно, работала не шайка воров, так как ничего, насколько по состоянию гостиной мог судить Майлз, не пропало. Ценная серебряная табакерка лежала на виду рядом с опрокинутым столиком – чересчур соблазнительный лакомый кусочек, чтобы им пренебрег работающий под девизом быстрого получения прибыли. Кроме того, какие воры в здравом уме потратят столько энергии на разрушительные действия, когда формула их успеха заключается в том, чтобы схватить и бежать?
Безумные вандалы? Беглецы из Бедлама? Разгневанная бывшая любовница?
Майлз виновато застыл. Нет. Даже Каталина наверняка не стала бы… нет, со всей убежденностью он не скажет. Как раз в духе Каталины швыряться вещами ради одного удовольствия видеть, как они разбиваются, но только не в одиночестве. Каталина любила действовать на публике. Посуду она била только тогда, когда было о кого эту посуду разбить. Вдобавок Каталина, опытная куртизанка, не выказала при их расставании никаких признаков бешеной ярости или нарастающей страсти. Она немного поцеплялась за его ногу, пожестикулировала, посетовала на итальянском, но слезы в ее глазах быстро сменились алчным блеском, когда Майлз подарил ей в знак прощания парюру с бриллиантами и рубинами. Майлз решил, что может с полным основанием исключить бывшую любовницу. Тогда возникал гораздо более неприятный вариант. Французы.
Проклятие!
Состояние комнаты совершенно не вязалось с действиями воров, но идеально соответствовало действиям людей, что-то искавших – и сорвавшихся, когда их поиски оказались бесплодными. Они ничего не пропустили, не так ли? Книги были просмотрены, мебель вспорота, даже книжный шкаф отодвигали от стены, а картины сдвигали в сторону, ища за ними потайные сейфы. Майлзу и знать не хотелось, как выглядит его спальня.
Будь оно все трижды проклято.
Он каким-то образом вспугнул новую шайку тайных агентов, поэтому они и обрушились на него. Никакой другой причины, по которой приспешникам Бонапарта понадобилось бы громить его жилье, Майлз придумать не мог. Что они искали? Неотправленный отчет, возможно? Если они – Майлз начинал жестоко ненавидеть это местоимение – дошли до такого состояния, чтобы разнести его дом, он, вероятно, наткнулся на нечто важное, на что ему натыкаться не полагалось.
Вон. Мрачное удовлетворение растеклось по усталому телу Майлза. Ха! Это Вон – больше некому. Видимо, его, Майлза, узнали, когда прошлой ночью он покидал дом графа. Мог ли кто-то из прихвостней Вона увидеть его уходящим с Беллистон-сквер, проследить за чересчур подвыпившим мужчиной и смекнуть, что к чему? Вполне возможно, несмотря на смехотворный маскарад, он был узнан напавшим на него в спальне Вона. Или… Убежденность Майлза дала трещину, когда он прикинул, сколько раз мог раскрыть свою личность соперникам. Или его заметили еще в «Коленях герцога». Правда, Вон никак не дал понять, что узнал его, но опытный шпион и не стал бы так поступать.
Потом поездка в оперу этим утром. Майлз стукнул себя по лбу. Если Вон заодно с мадам Фьорилой… Что ж, ставить на оперную диву было не самой лучшей идеей. Жаль. А в тот момент казалось таким разумным.
Почему ничего подобного никогда не случалось с Ричардом? Разумеется, Ричарда схватила тайная полиция Франции, что немножко уравнивало счет. От этой мысли Майлзу стало чуть получше. Почти.
Не обращая внимания на вспоротую набивку, Майлз со стоном плюхнулся на изувеченный диванчик. Ему не хотелось думать о ненормальных французских шпионах, о собственных ошибках и, конечно, о том, сколько понадобится времени, чтобы сделать его жилье пригодным для жизни. Это был долгий, утомительный и – неисправимый разум Майлза подсунул ему осязаемое повторение того, как ножка Генриетты двигалась по его ноге, – разочаровывающий день, и ему ничего так не хотелось, как растянуться на диване, пропустить стаканчик кларета и устроить выволочку Дауни. Майлз глянул на ковер, где пятно цвета кларета посверкивало осколками того, что некогда было стаканами. Вероятность такого развития событий крайне мала.
А кстати, где Дауни? И миссис Мигуорт – его экономка, кухарка и служанка за все? Верно, миссис Мигуорт был глуховата и имела обыкновение удаляться в свое кухонное царство, окончив утреннюю уборку, но не может же человек не заметить несущийся по квартире смерч.
Майлз нехотя поднялся с дивана, снимая с себя частички конского волоса из набивки. Вдавливая при ходьбе стекло в ковер – его все равно придется выбросить, поэтому он вполне может доставить себе удовольствие громко похрустеть, – Майлз отправился на поиски прислуги.
– Дауни! – крикнул он. – Где тебя черти носят?
Ответа не последовало.
Зайдя в столовую, Майлз мрачно убедился – серебро на буфете раскидано, а картины сорваны со стен.
Дауни! – заорал Майлз. – Где ты, приятель?
Чтобы его лакей взял без разрешения выходной именно в этот день! Майлз резко остановился в центре комнаты, в ярости разглядывая кучу осколков, которая когда-то являлась его обеденным сервизом.
Тогда-то он и услышал это. Тихий стон, чуть громче выдоха. Развернувшись, Майлз поискал источник звука.
– Кто здесь? – резко спросил Доррингтон.
Мало ли – дуновение ветра в открытое окно или мышь за стенной панелью, хотя Майлз сомневался, чтобы мыши вздыхали. Нет, звук издал человек. Майлз обежал взглядом комнату – стол, несколько опрокинутых стульев… и буфет, который, помимо своих собственных четырех ножек, щеголял ногой в черной туфле, высовывающейся там, где ее быть не должно.
Майлз опустился на колени. Под буфетом лицом вниз лежал Дауни, по спине у него расползлось темное пятно.
Как следует выругавшись, Майлз позвал:
– Дауни? Дауни, ты меня слышишь?
Камердинер снова слабо застонал.
– Все будет хорошо, – сказал Майлз, вовсе не испытывая такой уверенности. Сорвав с себя галстук – в конце концов, Дауни не в том состоянии, чтобы протестовать, – Майлз кое-как перевязал рану на спине камердинера. Судя по запекшейся крови на сюртуке, рана кровоточить перестала, но, если слугу шевельнуть, она, без сомнения, откроется снова. Должно быть, он уже давно здесь лежит.
Действуя как можно аккуратнее, Майлз вытащил Дауни из-под буфета, слуга опять застонал.
– Прости, старина, – пробормотал Майлз. – Я быстро, обещаю…
– Воры, – прохрипел Дауни едва слышно.
Майлз велел ему молчать, чувствуя себя ничтожным насекомым.
– Не разговаривай.
– Не смог… помешать…
– Никто не сделал бы больше, – успокоил его Майлз грубоватым от нахлынувших чувств голосом. – Просто лежи здесь, а я…
– Не смог… увидеть…
– Не говори больше ни слова. Я иду за хирургом. А ты оставайся здесь.
Не дав Дауни времени на возражения, Майлз побежал – столовая, разоренная гостиная, прыжок через столик, валявшийся поперек входа, и через три ступеньки вниз по лестнице. Выскочив на улицу, он схватил за шиворот мальчугана, в котором узнал рассыльного из соседнего заведения.
– Беги к ближайшему хирургу и скажи, чтобы немедленно шел сюда… немедленно, ты слышал?
Мальчик отшатнулся, таращась на испачканные кровью руки Майлза.
Тот достал из жилетного кармана серебряную крону.
– Вот. – Он сунул монету в руку мальчишке. – Получишь еще одну, если обернешься в течение десяти минут.
– Да, сэр! Конечно, сэр!
Мальчик бросился бежать.
Уже через полчаса Дауни перенесли на канапе – он возразил бы против такой вольности, если б не потерял в тот момент сознание, – осмотрели и объявили, что ему повезло остаться в живых.
– Дюймом ниже, – мрачно объявил хирург, – и нож попал бы прямо в сердце.
Спустя несколько часов и два стакана бренди (бренди в основном потреблял Майлз) Дауни, обложив подушками,) посадили, он пил горячий ячменный отвар, а вокруг него суетилась миссис Мигуорт.
– Кабы я знала, ни за что не пошла б сегодня на рынок, – в десятый раз повторила миссис Мигуорт, качая седеющей головой. – Как я сожалею, мистер Дауни.
– Не вы одна, – пробормотал Майлз, меряя шагами загубленный ковер. – Дауни, не могу передать, как я сожалею о случившемся.
Дауни выглядел благодарным, насколько умудряется выглядеть таковым человек с наложенными повязками и с ложкой во рту.
– Ничего… страшного… сэр. – Дауни вдруг тревожно вздрогнул, вызвав у миссис Мигуорт новый приступ суеты и взбивания подушек. – Сэр! Ее светлость… леди Аппингтон… оставила записку.
– Успокойся, Дауни. – Майлз присел на лишь немного вспоротый стул. – Что тут важного?
– Но ее светлость сказали… маскарад…
– Ну нет. Я останусь здесь, с тобой. Мне все равно, даже если его устраивает принц Уэльский, я… о… О нет.
Майлз употребил слово, заставившее миссис Мигуорт неодобрительно поджать губы.
Майлз не заметил. Ему было наплевать. Доррингтон вперился в пространство застывшим взглядом, исполненным ужаса, – так смотрел Гамлет, встретившись с тенью своего отца. Только это было много, много хуже любого духа, восставшего из могилы. Маскарад устраивался лордом Воном, в городском особняке лорда Вона, под полным контролем и руководством лорда Вона.
Генриетта находилась там. С Воном. В доме Вона.
Все будут в масках – чем причудливее костюм, тем лучше. Высший свет, благополучно укрывшийся за масками с перьями и замысловатыми париками, воспользуется случаем и предастся разнузданному веселью. Шампанское польется рекой, делая более резкими голоса и затуманивая мозги. И среди всего этого будет бродить Генриетта, как невинная овечка в стае волков. Никакого труда не составит вырвать ее из толпы гостей. Вон может подсыпать ей в бокал снотворное, затащить в темный угол; он может даже подхватить ее, перекинуть через плечо, а любой увидевший решит, что это часть забав, небольшое представление для оживления вечера.
А как только Вон изолирует Генриетту от остальных гостей… Майлз похолодел. Этот человек только что не задумываясь пырнул лакея Доррингтона, как сам Майлз раздавил бы муравья.
– Во сколько меня там ждут? – сипло спросил Майлз.
– В десять часов, – живо отозвалась миссис Мигуорт, вытирая о фартук руки. – Что стряслось-то, сэр?
– Десять часов, – повторил Майлз.
У высоких кабинетных часов в углу отсутствовало стекло, но стрелки по-прежнему точно отсчитывали минуты. Было почти половина двенадцатого.
Майлз рванулся к двери.
С канапе донесся слабый шепот.
– Если бы перед уходом сэр удалил с одежды пятна крови… – выговорил Дауни, прежде чем его голова снова упала на подушки.
Слишком поздно. Майлз уже преодолел половину лестницы, изо всех сил стараясь не думать обо всем том, что могло происходить с Генриеттой в этот самый момент, но потерпел сокрушительное поражение.
Майлз опаздывал.
Ища знакомую светлую голову, Генриетта вглядывалась в толпу гостей в масках, заполонивших гостиные в лондонском особняке Вона. Учитывая количество напудренных париков, шляп с перьями и средневековых шлемов с опущенными забралами, задача усложнялась. Прямо перед ней прошествовал самодовольный Марк Антоний, облаченный в тунику, нагрудник и римский шлем, под руку с едва прикрытой одеянием Дианой Охотницей, позабывшей о стрелах, торчавших из колчана, и жеманно улыбавшейся римскому полководцу. Определенно не Майлзу.
Генриетта испустила тяжкий вздох. Вздох был ошибкой, поскольку от внезапного притока воздуха ребра так уперлись в туго зашнурованный корсаж, что девушка согнулась бы пополам, будь у нее такая возможность. Генриетта сердито посмотрела на корсаж, и в глаз ей для полного удовольствия попал локон. Отвратительный, дурацкий костюм. Однако настолько ей к лицу, что пострадать стоило.
