Текст книги "Маска Черного Тюльпана"

Автор книги: Лорен Уиллиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Глава двадцать восьмая

Сомнительный: крайне подозрительный, таинственный, незаконный; поведение, обычно указывающее на какие-то подлые цели. Должно находиться под строгим наблюдением добросовестного агента.

Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики

Поплотнее закутавшись в шаль, Генриетта стала подниматься по узкой лестнице, куда ее направила занятая служанка. Скупо освещаемая только маленьким окошком на верхней площадке, лестница была полутемной, с вытертыми до углубления в середине ступенями. Генриетта внимательно смотрела под ноги, но мыслями возвращалась в кафе, к паре встревоженных карих глаз.

Что на самом деле хотел сказать ей Майлз? Никто, даже Майлз, не мог с такой серьезностью спрашивать о напитке. Генриетта попыталась представить себе возможные окончания этого жалобного «Генриетта…». Ни одно из них ей не понравилось.

Генриетта со вздохом покачала головой. Она просто губит себя этими напрасными размышлениями. Игра под названием «О чем думает Майлз?» не только бесплодна, но и ужасна…

– …бесит! – воскликнул кто-то.

Генриетта замерла: одна нога на площадке, вторая – на предпоследней ступеньке. Ее поразило не только то, что слова эти точно выражали ее собственные чувства. Голос этот был ей знаком. В последний раз, когда она его слышала, он убаюкивающе бормотал, обольщая, а не выражал беспокойство, но он был настолько же безошибочно узнаваем, насколько не на месте в здешней гостинице.

– Ты должен набраться терпения, – стал увещевать другой голос, женский, с легким иностранным акцентом. Даже препятствие в виде двери не могло полностью заглушить его живого очарования; хотя женщина говорила тихо, каждый звук ее голоса напоминал нежные оттенки расписного фарфора. – Так ты себе навредишь, Себастьян.

Наличие у лорда Вона имени так поразило Генриетту, что она чуть не пропустила следующие слова.

– Десять лет. – В хорошо поставленном голосе Вона зазвучали нотки досады, различимые сквозь щели в двери. – Десять лет прошло, Аурелия. За кого ты принимаешь меня, терпевшего так долго?

Генриетта быстренько посчитала. Десять лет… 1793 год. Немногочисленные сплетни о Воне, которые ей удалось подцепить, были раздражающе неточны, но этот год мог совпасть со временем его поспешного отъезда из Англии.

В том же году, вспомнила Генриетта, французский король взошел на плаху. Так когда же он все-таки уехал? И связаны ли между собой эти события?

– Если ты ждал так долго, почему не подождать еще немного? – ответила его собеседница.

Лорд Вон – Генриетта никак не могла думать о нем как о Себастьяне, несмотря на обращение таинственной женщины, – что-то негромко проговорил, но дверь помешала девушке услышать. В любом случае его фраза заставила женщину по-дружески усмехнуться.

– По-моему, – акцент усилился, как и нотка обожания в смехе, – образцу не подобает так говорить.

Снова раздался голос Вона, отрывистый и нетерпеливый.

– Ты совершенно уверена, что там ничего больше не было?

Ничего не было где? Генриетта хмуро посмотрела на не сообщившие ничего нового дверные доски, жалея, что не может подобраться поближе, чтобы еще и видеть.

Раздался шелест ткани, будто кто-то только что сел в кресло.

– Я очень тщательно проверила его вещи. Очень неприятная процедура, – резко добавил женский голос.

Возможно, вещи Ричарда? Генриетта изо всех сил напрягла слух, мысленно пожелав сообщникам говорить погромче.

Генриетта услышала шаги Вона по голому полу, за которыми последовал звук поцелуя… руки? В губы? Генриетта не поняла. Вон заговорил с глубоким сожалением и невольно чаруя:

– Прости меня, Аурелия. Я неблагодарное чудовище.

Ну и ну! Генриетта сердито посмотрела на дверь. Теперь он вздумал извиняться?

– Знаю, – самодовольно ответила женщина, не добавив ничего нового к услышанному. – Но ты получил свою компенсацию.

– В основном в форме гиней, – сухо ответил Вон.

– Если бы я была другой женщиной, – мягко заметил иностранный голос, – я бы восприняла это как оскорбление.

– Если бы ты была другой женщиной, – возразил Вон, – я бы этого не сказал. – Последовала многозначительная пауза, послышался шелест ткани, который мог означать объятие, а может, женщина просто пошевелилась в кресле – Генриетта вовсю кляла свою позицию, не дающую обзора, – прежде чем Вон снова заговорил, на этот раз живо. – Во вторник я уезжаю в Париж.

– Ты уверен, что это мудро, caro?

– Я должен покончить с этим делом, Аурелия. Игра затянулась. – В голосе Вона зазвучала мрачная решимость, от которой Генриетта невольно поежилась под толстой шалью. Так мог говорить перед логовом Гренделя Беовульф[64]64
  Беовульф – скандинавский витязь-герой в одноименной английской поэме (ок. VIII в., древнейший литературный памятник Англии); в бою убивает Гренделя, терроризировавшего владения короля Хродгара.


[Закрыть], готовясь к сражению с ним. – Настало время обезглавить гидру.

– Ты не знаешь, она ли это, – сделало последнюю попытку мягкое сопрано.

– Все указывает на нее. – Тон Вона не допускал возражений.

Все указывает на что? На кого? Генриетта перенесла вес на верхнюю ступеньку, желая лучше слышать. Древняя ступенька просела и застонала под тяжестью веса девушки.

Сапоги бросились к двери, зловеще стуча каблуками по голым половицам.

– Ты слышала?

Генриетта замерла, опираясь одной рукой о стену.

– Что я должна была услышать, caro?

– Там за дверью.

– Мы в старом здании, оно все скрипит. У тебя слишком богатое воображение, друг мой, – ласково проговорил голос с легким акцентом. – Ты шарахаешься от теней.

– Мои тени вооружены мечами.

Вон оттенил свои слова дробью торопливых шагов.

Генриетта не стала ждать дальше. Она опрометью понеслась вниз по лестнице, хватаясь за перила и едва не упав на последних трех ступеньках. И завернула за угол как раз в тот момент, когда наверху, скрипнув, открылась дверь.

Прижавшись к стене, задыхающаяся Генриетта услышала приглушенное ругательство Вона, а затем и мягкий женский голос:

– Разве я не сказала тебе, что так и будет? Иди сядь со мной и оставь тени в покое на час.

Он не должен увидеть их здесь.

Мысли и сердце Генриетты мчались во всю прыть. Если кабинет Ричарда обыскивал Вон… Если «она», которую он упомянул, каким-то непостижимым образом была Джейн… Если – Генриетта вычленила самое важное, самое тревожное «если» из всех, – если Вон – Черный Тюльпан, они должны уехать, прежде чем он узнает, что они здесь останавливались.

Вон сказал, что уедет только во вторник. Если он дьявольски умный Черный Тюльпан, мог нарочно дать ложные сведения, но Генриетте показалось, что его тревога из-за услышанных за дверью шагов не была наигранной. Лучше всего вернуться в Лондон, проинформировать обо всем, что стало известно, военное министерство и позволить профессионалам предпринять соответствующие шаги.

Ворвавшись в кафе и едва избежав столкновения со стройным мужчиной с огромным галстуком и в высокой черной шляпе, натянутой по самые уши, Генриетта схватила Майлза за руку и потащила за собой.

– Я считаю, нам пора ехать.

Майлз озадаченно на нее посмотрел.

– Только что принесли еду.

Генриетта бросила на него умоляющий взгляд:

– Пожалуйста! Я объясню в коляске.

Майлз пожал плечами, недоумевая, но подчиняясь.

– Тогда в путь.

Поднявшись, он потянулся – Генриетта аж подпрыгнула от нетерпения, – взял лежавшие на соседнем стуле шляпу и перчатки («Идем же, идем», – приговаривала вполголоса Генриетта) и бросил на стол несколько монет.

– Этого должно хватить.

– Но… – начал Болван, невнятно указывая на стоявшие перед ним блюда и кувшины.

– Прости, Фитцхью. – У двери Майлз остановился и помахал другу шляпой. – Мы должны ехать.

Майлз резко исчез из дверного проема – Генриетта дернула его за руку.

– Сомнительно, – пробормотал Болван, качая им вслед головой. Он подцепил на вилку кусок баранины и свирепо на него воззрился. – Чертовски сомнительно!

Вытащив Майлза во двор, Генриетта тревожно оглядывалась, пока он посылал за коляской. В дверях Вон не появился и не выглядывал ни из-за угла (нельзя исключать наличие другого выхода), ни из окна у них над головами. Следом за ними вышел только денди в нелепом галстуке и, зевая под дневным солнцем, ждал, когда подадут его экипаж. В этом человеке проступало что-то смутно знакомое, но у Генриетты не оставалось времени копаться в памяти. Без сомнения, один из многочисленных оболтусов из высшего общества, от которых ей приходилось отбиваться на бесконечных мероприятиях двух с половиной сезонов ее пребывания на рынке невест.

– Ты, похоже, приобрела поклонника, – коротко заметил Майлз, подсаживая ее в коляску. Он помедлил, смерив сердитым взглядом мужчину в дверях, который с крайне беспечным видом продолжал любоваться собственной булавкой для галстука.

Генриетта попросила Майлза поторопиться. И словно поддерживая ее, лошади новой упряжки беспокойно загарцевали, когда конюх передал Майлзу поводья.

Майлз тронул коляску с места.

– Ты хоть объяснишь, что происходит?

Генриетта возбужденно отмахнулась и обернулась поверх складного верха коляски на быстро удалявшийся двор гостиницы.

– Потом!

Поскольку Майлзу понадобилось некоторое время, чтобы приспособиться к новой упряжке, а Генриетта не склонна была пускаться в разговоры, вертясь на сиденье и бросая назад страдальческие взгляды, то он вернулся к этой теме только через несколько минут.

– Я, конечно, рад был избавиться от компании Болвана, – сказал Майлз, ловко маневрируя меж двух куриц, которым вздумалось перейти дорогу, – но откуда такое внезапное желание уехать? Смею ли я надеяться, что все дело в страстном желании остаться со мной наедине? – Майлз нахмурился. – Этот человек к тебе приставал? Если так, то я…

– Нет, ничего такого. – Генриетта затравленно оглянулась. Черный фаэтон, явно частный, хотя и сильно потертый, катил по дороге следом за ними, но был еще далеко, чтобы его пассажир мог что-то слышать. Однако для верности Генриетта наклонилась к Майлзу и для большей секретности понизила голос. – Там происходило кое-что подозрительное.

Майлз поморщился:

– Что-то связанное с добродушным танцующим медведем?

Может, не нужно было настолько понижать голос?

Генриетта начала снова:

– Когда я пошла наверх, то услышала там в гостиной лорда Вона.

Майлз таки подскочил.

– Что?

Поскольку на сей раз Генриетта говорила вполне внятно, она правильно поняла – восклицание Майлза выражало именно удивление.

– С ним разговаривала женщина с иностранным акцентом… хоть и легким, но все равно заметным.

Майлз ударил по краю коляски.

– Фьорила!

– Цветы? – удивилась Генриетта.

– Ядовитые. – Майлз стал натягивать поводья, чтобы развернуться. – Почему ты не сказала мне до отъезда?

– Тише! – воскликнула Генриетта и в тревоге оглянулась. Другой экипаж тоже остановился.

– Не думаю, что они могут нас услышать. – Майлз неохотно тронул поводья, давая лошадям знак продолжать движение вперед. – Вероятно, возвращаться уже поздно, – сказал он больше себе, чем Генриетте. – Вон и его сообщница уже могли скрыться. Проклятие! Если бы я знал…

– Именно поэтому я тебе и не сказала. Мне показалось нецелесообразным. – Генриетте хотелось обосновать свой порыв. – Мы не знаем, кто с ним…

– О, я прекрасно знаю кто, – пробормотал Майлз.

– …и вооружен ли он, – с нажимом продолжала Генриетта. – Если он Черный Тюльпан, разве не разумнее арестовать его в Лондоне, где в твоем распоряжении будут все силы военного министерства? Гостиница вполне могла быть наводнена его людьми! А может, он совсем и не Черный Тюльпан, – с запозданием добавила девушка. – Что-то тут не сходится.

На эту оговорку Майлз ответил лишь невразумительным мычанием, но нехотя согласился с обоснованностью первого замечания.

– Завтра же утром я пойду к Уикхему.

– Почему не сегодня вечером? – спросила Генриетта.

– Потому что сегодня вечером, – Майлз приподнял брови, – моя первая брачная ночь.

Генриетта вдруг заинтересовалась окружающим пейзажем.

Брачная ночь, подумала она, разглядывая Стритэм-Коммон и ничего не видя. Она, как правило, следует за свадьбой. Обычно ночью. Отсюда и название – первая брачная ночь, – соединяющее понятия и свадьбы, и ночи.

Генриетта сильно прикусила губу, предпринимая напряженное усилие обуздать своевольный разум, прежде чем он пустится в длинный и путаный анализ брачных обрядов от англосаксонских времен до настоящего времени и в выяснение этимологии слова «ночь».

Сути дела более отвечает происхождение слова «уклонение», думала она, сердито рассматривая пасущихся на лугу коров.

От стольких мыслей нужно было уклониться, что Генриетта даже не знала, с какой начать. Означает ли упоминание Майлзом брачной ночи, что он собирается осуществить их брак? Или он поднял эту тему в надежде, что Генриетта поднимет вопрос о смехотворности сохранения их брачного статуса? По лицу Майлза ничего нельзя было прочитать. Сказав об осуществлении их брака, особенно расстроенным он не выглядел – ни горечи, ни возмущения, ни злости, никаких других чувств, которые может испытывать жених поневоле, – но и особого энтузиазма тоже не выказал.

Генриетта мысленно застонала.

Майлз слегка притормозил, пропуская крестьянскую телегу. Экипаж позади них тоже приостановился. Генриетта нахмурилась и тревожно спросила:

– Майлз, мне мерещится или этот экипаж уже давно за нами едет?

Ничуть не обеспокоившись, он пожал плечами:

– Все может быть. Ничего удивительного, если и так. А теперь о Воне…

Генриетта обернулась и уставилась назад.

– И тебе совсем не кажется странным, что они притормаживают всякий раз, когда это делаешь ты?

– Что?

Майлз обернулся гак резко, отчего невольно дернул поводья и лошади остановились.

То же самое сделали и лошади фаэтона.

– Какого черта! – воскликнул Майлз, поворачиваясь вперед.

– Вот именно. – Генриетта втянула воздух сквозь стиснутые зубы. – Мне это не нравится.

– Мне тоже. – Майлз сунул Генриетте поводья. – Правь пока. Я хочу сам посмотреть.

Оторопевшая Генриетта схватила четыре пары поводьев, пытаясь разобраться, где чьи, а Майлз полез через спинку сиденья. Почувствовав неопытную руку, лошади опасно рванули. Майлз помедлил, балансируя на сиденье и глядя назад.

– Просто не давай им набирать скорость, Генриетта, – велел он, проворно прыгая на запятки экипажа, обычно оставляемые для грума. Коляска опасно качнулась.

– Действительно, так просто… – с сомнением пробормотала она, пытаясь выровнять ход. К ее беспокойству первый правый норовил отклониться в сторону. Генриетта уже давно ничем не правила, кроме фаэтона Майлза, да и то в парке. Она безуспешно потянула повод, когда коляска наклонилась вправо.

– Майлз! Мы сейчас перевернемся!

Он чертыхнулся.

– Что? – Генриетта напряглась всем телом, но побоялась отвлечься от дороги. – Что такое?

Майлз перепрыгнул назад на сиденье и уверенной рукой перехватил поводья.

– Так не пойдет, – сказал он, погоняя упряжку и без труда вернув норовистого переднего на место.

– Что? – потребовала Генриетта.

– У них, – начал Майлз, безжалостно хлестнув лошадей как раз в тот момент, когда позади раздался хлесткий звук совсем иного рода, – пистолет.

Глава двадцать девятая

Побег: отчаянная попытка спастись, обычно с преследованием одним или более членами тайной полиции Бонапарта.

См. также: Родители, мстительные.

Из шифровальной книги Розовой Гвоздики

Еще одна пуля просвистела, оставив на сей раз длинную царапину на полированном боку экипажа.

– Моя коляска! – возмущенно закричал Майлз. – Ее только что покрыли лаком!

Согнувшись пополам, Генриетта подумала, что это наименьшая из бед, но спорить не собиралась. Для этого у нее перехватило дыхание.

– Так. – Майлз низко согнулся над поводьями, на его лице была написана железная решимость. – Хорошо. Я покажу этому хаму, как надо ездить, на всю жизнь запомнит.

– Ты хочешь сказать, еще не показал? – ахнула Генриетта, одной рукой держа шляпку, другой хватаясь за сиденье.

– Пока что это была приятная прогулка! – Майлз со злорадством щелкнул поводьями. – Давайте, мои красавцы! У вас получится!

Словно заразившись его настроением, лошади понеслись во весь опор. Генриетта отпустила шляпку и обеими руками вцепилась в сиденье. Непокорное изделие сорвало с головы с силой, грозящей немедленным удушением.

– Так держать! – Генриетта не поняла, обращается Майлз к ней или к лошадям, но предположила последнее, особенно когда он на мгновение повернулся к ней и крикнул: – Все хорошо, Генриетта?

Девушка сдавленно пискнула, подтверждая, и в этот момент коляска попала колесом в яму, подлетела и приземлилась с ударом, отдавшимся во всем теле.

От чисто физического сотрясения новоиспеченную миссис Доррингтон отвлекло зловещее дребезжание. Правое колесо двуколки, прямо под ней, шаталось, не обещая ничего хорошего общей устойчивости экипажа. До онемения вцепившись в край коляски и открыв от ужаса рот, Генриетта следила за петлявшим колесом.

Будь она бандитом, нацеленным на разрушение и уничтожение – и пистолетные выстрелы только подтверждали такое намерение, – разве пренебрегла бы она таким очевидным средством, как поломка экипажа? Они с Болваном так много времени провели на постоялом дворе. Там было столько повозок, а во дворе толклось столько народу, что ни суетившиеся грумы, ни конюхи не обратили бы внимания на повышенный интерес к одной из них. А коляска Майлза очень выделялась на фоне простых черных карет и грязных наемных фаэтонов. Познания Генриетты о конструкции экипажей были до крайности малы, но трудно ли ослабить колесо? Минутное дело – опуститься рядом с коляской на колени и ослабить крепление. А на такой скорости…

Коляска влетела в новую яму, Генриетта подпрыгнула на сиденье, а колесо заходило ходуном, грозя неминуемой катастрофой.

– Майлз! – Генриетта схватила его за руку. – Колеса!

– Да? – быстро глянул на нее Майлз.

– Дребезжат, – еле проговорила девушка. – Наверное, кто-то их ослабил!

– Ах это! – Майлз улыбнулся совершенно неподобающе для человека, напрашивающегося на жестокую смерть. – Этот звук возникает при быстрой езде, – радостно объяснил он.

Они пронеслись мимо ошеломленного сборщика дорожных пошлин у Кенсингтонской заставы, который только и смог погрозить им вслед кулаком, когда они прогрохотали не остановившись.

– Эй, Генриетта! – перекрывая топот копыт, крикнул Майлз. – Проверь, они еще не отстали?

Удерживаясь на своем месте одним только усилием воли, Генриетта недоверчиво повернулась к мужу. Шляпка залепила ей лицо, но Генриетта даже не осмелилась поднять руку, чтобы столкнуть головной убор назад.

– Если ты думаешь, что я отпущу руку, чтобы повернуться назад, ты сошел с ума!

– Не волнуйся! – проорал Майлз. – Я оторвусь от них, как только мы переедем через Вестминстерский мост!

– Если доживем!

– Что?

– Ничего?

– Что-о-о-о?

– Я сказала… так, ничего, – пробормотала Генриетта.

В этом беда язвительных замечаний; они неизбежно теряют остроту при повторении. И потом, что значит перед лицом неминуемой смерти острота-другая?

Несмотря на свои слова, Генриетта ухитрилась оглянуться. Их преследователь, должно быть, потерял у сборщика пошлин не больше времени, чем они; он все еще мчался сзади и даже нагонял, черные кони летели, а не бежали.

Вдали показался Вестминстерский мост – длинная дуга над рекой, заполненная вечерним транспортом. По боковым дорожкам шли в сумерках пешеходы, возвращались с рынка на своих подводах фермеры, джентльмены верхом ехали за город на поиски запретных развлечений, тянулись мулы, нагруженные вчерашним хлебом.

Майлз и Генриетта ворвались в оживленный поток, как кошка в голубятню. Их сильно тряхнуло, когда коляска перескочила с пружинистого дерна на твердый камень. Всадники стали шарахаться в стороны в поисках спасения. Торговцы торопливо сворачивали к краям моста. Пешеходы вжимались в каменное ограждение. Воздух вокруг наполнился возмущенными возгласами и руганью, а позади, прямо за ними, слышался упорный перестук копыт по гладкому настилу моста. Генриетта закрыла глаза и стала молиться.

И так не слишком устойчивый, мост опасно закачался. Генриетта открыла глаза и тут же об этом пожалела. Под ними пенились темные воды Темзы, усеянные быстро движущимися лодками, – точно множество водяных жуков скользили по реке в обе стороны. Если Майлз хотя бы на мгновение выпустит лошадей из-под контроля, ограда нисколько не помешает им рухнуть в бурное течение.

Лошади по-прежнему неслись во весь опор прямо по середине моста; правил ими Майлз или они понесли, Генриетта не взялась бы определить. Она считала пролетавшие мимо арки – они преодолели половину и все еще мчались строго по середине моста.

Резкий крик заставил Генриетту посмотреть вперед. Кто-то кричал. Или это она сама?

Точно в центре моста встала поперек дороги повозка, груженная капустой. Ее хозяин с вытаращенными от ужаса глазами изо всех сил тянул в сторону мула, безуспешно пытался сдвинуть его с места. Повозка неотвратимо приближалась. Три ярда… два… С вытаращенными от ужаса глазами фермер бросил поводья и, спасаясь, кинулся в сторону. Мул даже не пошевелился.

– О Господи, – только и выдохнула Генриетта.

Рядом с ней ликующе вздохнул Майлз.

– То, что надо! Держись, Генриетта…

Генриетта слышала выражение «на волосок от…», но никогда прежде не видела такого буквального его воплощения. Уверенным движением, которое стало бы прекрасным в своей исключительной скоординированности, если бы Генриетта изо всех сил не старалась не выпасть из коляски, Майлз в самый последний момент направил лошадей в сторону. Двигаясь с идеальной слаженностью, кони обогнули повозку, так аккуратно вписавшись в узкое пространство, что Генриетта лишь услышала, как скрипнуло с одной стороны дерево, а с другой – прошуршал камень.

Майлз пробормотал что-то похожее на «мой лак», но Генриетта была слишком занята, вознося пылкую благодарность Всемогущему, и точно не расслышала.

И снова они вырвались на простор – ничто не преграждало им путь до конца моста. С безудержным победным криком Майлз щелкнул над головой хлыстом.

– Смотри! – крикнул он. Коляска вылетела с моста и резко свернула влево как раз в тот момент, когда гнавшийся за ними экипаж, двигавшийся слишком быстро, чтобы остановиться, и возница которого не обладал достаточным мастерством, чтобы повторить маневр Майлза, с треском, похожим на взрыв, врезался в брошенную повозку фермера. Капуста полетела во все стороны. Град зеленых мячей обрушился на пешеходов и посыпался в жадную пасть Темзы.

Генриетта едва разглядела экипаж их преследователя, заваленный дарами земли, когда Майлз снова передернул поводьями и нырнул в лежащую в тени боковую улочку, по ширине только-только по их коляске, которая задела боками за развешенное белье. Верхние этажи домов почти смыкались над ними, образуя темный навес над головой Генриетты. Майлз повез их по запутанному лабиринту переулков, а Генриетта пыталась тем временем отдышаться. Когда окрестности стали более знакомыми, улицы расширились, а фасады домов увеличились в длину, Майлз позволил взмыленным лошадям перейти на измученный шаг.

Генриетта заставила свои пальцы, один за другим, отцепиться от сиденья.

– Мы… в безопасности, как ты думаешь? – спросила девушка, неуверенно озираясь.

Она прижала пальцы к глазам, гадая, сумерки ли сделали Гровнор-сквер такой мутной и зыбкой или что-то случилось с ее зрением. Серые фасады особняков покачивались как соткавшиеся из тумана видения, которые в любой момент могут рассеяться, а деревья в центре площади слились в неразличимое коричнево-зеленое пятно.

– Сюда он за нами не последует, – сказал Майлз, останавливая коляску перед особняком с широким фасадом; усталые кони были только рады подчиниться. Доррингтон не смог удержаться от удовлетворенной ухмылки, добавив: – Не скоро он выберется из-под капустного завала.

– Это было впечатляюще, – дрожащим голосом произнесла Генриетта. – Особенно тот эпизод с подводой.

Майлз принялся скромно вертеть хлыст.

– Там было полно места.

– Очень надеюсь, что никогда не окажусь с тобой в коляске, когда ты снова будешь так гнать. – Майлз перестал вертеть хлыст. – Я думала, меня стошнит. Или я умру, – пришла ей в голову запоздалая мысль.

– Ты не верила, что я сумею справиться с лошадьми? – возмутился Майлз.

– О, верила! Меня волновал тот человек с пистолетом. Мне показалось, его не слишком заботило мое благополучие. – Задрожав, Генриетта поднесла ладони к губам. – В нас только что стреляли. Ты понял? В нас только что стреляли!

Негромко приговаривая что-то успокаивающее, Майлз привлек к себе Генриетту. Не сопротивляясь, она уткнулась ему в грудь. Кошмарные сцены мелькали в ее голове быстрее, чем окрестности, мимо которых они проносились, невзирая на опасность. Темный, не имеющий отличительных знаков мчащийся за ними экипаж. Длинное дуло пистолета, блестящее в последних лучах заходящего солнца. Свист пуль, вздымавших фонтанчики ныли на дороге у них за спиной. Неисправимое воображение Генриетты подсунуло ей образ Майлза, дернувшегося назад от попавшей в него пули, застывшего и выпавшего через борт коляски в дорожную пыль; его карие глаза открыты, но ничего не видят. Генриетта осознала, что вся дрожит и не может остановиться. Если бы хоть одна из этих нуль пролетела чуть ближе…

Генриетта встревоженно посмотрела на Майлза.

– Ты мог погибнуть! – Мгновение подумала и нахмурилась. – Я могла погибнуть.

– Но этого не случилось, – успокоил ее Майлз. – Видишь? Мы оба живы. Никаких дыр от пуль.

Он поднял, демонстрируя, руку и обнаружил, что вообще-то в складном верхе коляски имеется аккуратная круглая дырочка. Майлз поспешно откинулся на предательский навес, надеясь, что Генриетта ничего не заметила. Опасность была ближе, чем он думал. Кто бы ни ехал в том экипаже – а Майлз прекрасно представлял, кто это был, – он отличный стрелок.

– О Боже, – прошептала Генриетта, уставившись на длинную царапину на боку коляски, рядом с рукой Майлза.

– Не надо. – Майлз прижал голову жены к своей груди. – Не думай об этом. Думай… – его вдруг осенило, – о капусте!

Генриетта удивленно захихикала.

– Сколько, по-твоему, французских шпионов сражено овощами? – продолжал он, развивая тему. – Мы можем сделать на этом карьеру! В следующий раз в ход пойдет лук, затем морковь и, может, немного лимской фасоли…

– Не забывай о репе. – Приподняв голову, Генриетта судорожно вздохнула. – Спасибо.

– Не стоит благодарности, – сказал Майлз, убирая с лица Генриетты прядь волос.

– Я уже нормально себя чувствую, – решительно проговорила девушка, отодвигаясь и выпрямляясь. – Правда. Извини, что вела себя как…

– Девчонка? – усмехнулся Майлз.

– А вот это лишнее, – сурово проговорила она.

Мгновение они улыбались друг другу в полном согласии, окутанные успокаивающей аурой привычного поведения. Неизвестно, сколько они так сидели бы, не появись грум и не спроси Майлза, желает ли тот, чтобы лошадей отвели на конюшню.

Улыбка Генриетты померкла, и она с некоторым смущением посмотрела на дом, потом на Майлза. Дом был в буквальном смысле неотличим от многих других на Гровнор-сквер: широкое, в классическом стиле строение с цоколем из рустованного камня и широкими пилястрами, поддерживающими треугольный фронтон. По обе стороны от входа горели факелы, но все окна наверху были погружены во мрак; темный и явно необитаемый дом. Все шторы опущены, и входной дверью, судя по ее виду, давно не пользовались. Единственный признак жизни виднелся под лестницей, где в ушедших в землю окошках мерцал свет.

Дом не напоминал Аппингтон-Хаус и совершенно точно холостяцкое жилье Майлза на Джермин-стрит.

Однако грум знал Майлза, поздоровался с ним по имени.

Усталый разум Генриетты наотрез отказывался разгадывать очередную загадку. Она позволила, чтобы ей помогли спуститься из коляски на землю, недоуменно посмотрела на Майлза.

– Где мы?

– Лоринг-Хаус, – объявил Майлз, бросив груму монетку и предложив Генриетте руку.

– Лоринг-Хаус? – эхом отозвалась девушка.

– Дом предков, знаешь? Ну, не совсем предков. У нас был дом на Стрэнде, но мы потеряли его во время Гражданской войны.

– Но… – Генриетта поискала слова и испугалась, что поездка в коляске нанесла непоправимый ущерб ее умственным способностям, потому что никак не могла осмыслить ситуацию. Она остановилась перед парадным входом. – А к тебе мы не поедем?

– Я думал об этом, – Майлз сунул руки в карманы, – и решил, что везти тебя туда не могу.

У Генриетты упало сердце.

– Не можешь? – нейтральным тоном проговорила она, спрашивая себя, не лучше ли было попасть под пулю в Стритэм-Коммон и покончить со всем разом. Майлз нес бы ее изуродованное тело на своих мужественных руках. Генриетта отогнала горестный образ. Зная себя, она, вероятно, получила бы только ранение, впала бы в раздражение, мучилась от боли, и никакого романтизма.

Майлз расправил плечи, что, учитывая их ширину, представило собой впечатляющее зрелище, к которому Генриетта, даже в ее состоянии растерянности, не осталась полностью равнодушна.

– У меня не так уж плохо, как бывает у холостяков, и Дауни поддерживает все в лучшем виде, но… ты там будешь не на месте. Это не то, к чему ты привыкла.

– Но… – опять начала Генриетта и оборвала себя, подавив желание возразить, что где будет он, там будет и ее дом. Если он ищет предлог, причину избавиться от нее, гораздо благороднее согласиться и позволить ему увезти ее домой. Но почему тогда он не привез ее в Аппингтон-Хаус?

Напряжение немного отпустило Майлза, когда он невольно улыбнулся Генриетте.

– Давай ты сначала выслушаешь меня не возражая?

От ласкового тона у Генриетты сжалось сердце, и она молча кивнула, не доверяя своему голосу.

– Я не мог привезти тебя на Джермин-стрит. Болван был прав – получилось бы сомнительно. Походило бы на… – Майлз беспомощно взмахнул рукой.

– Побег? – ошеломленно подсказала Генриетта.

– Именно. Скрываться в наемных комнатах… Все не то! Ты заслуживаешь настоящего дома, а не дешевой съемной квартиры.

– Но почему сюда? – спросила девушка.

Неужели он планирует на одну ночь поместить ее в Лоринг-Хаус, прежде чем вернуть семье перед неизбежной катастрофой? Она подумала, что всегда может ненадолго уехать в Европу, пока не уляжется скандал… Монастырь вновь показался ей очень привлекательным местом.

– Ну… – Сунув руки в карманы, Майлз прислонился к перилам в своей любимой позе и казался до боли юным. – И в Аппингтон-Хаус я не мог отвезти тебя по той же причине, а чтобы снять подходящий особняк, понадобилось бы время. А моих родителей никогда нет, они не живут в этой старой громаде, так что… добро пожаловать домой.

– Домой?

Майлз немного встревожился.

– Мебель, вероятно, немного вышла из моды, но сам дом не так уж плох. Потребуется уборка, но тут хотя бы много комнат и…

– Значит, ты не намерен аннулировать наш брак? – выпалила Генриетта.

– Что?! – воскликнул Майлз, уставившись на нее в явном смущении. – О чем ты?