Текст книги "Маска Черного Тюльпана"
Автор книги: Лорен Уиллиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)
Имея всего два дня на подготовку к маскараду у лорда Вона, Генриетта была ограничена в выборе костюма. Ей хотелось что-нибудь такое, что сделало бы ее более обольстительной, таинственной, неотразимой, что повергло бы Майлза к ее ногам. «Не думаю, что есть такие костюмы», – прокомментировала Шарлотта. Пенелопа сказала: если таково ее желание, то почему бы не действовать напрямик и не последовать примеру Нелл Гвин[31]31
Нелл (Элинор) Гвин (1650–1687) – английская актриса, фаворитка Карла II.
[Закрыть], пришедшей с расстегнутым до талии корсажем и корзиной апельсинов с вложенными в них записками с предсказанием будущего. Ни одно из предложений одобрено не было.
В итоге Генриетта порылась в домашних сундуках и присвоила одно из платьев матери, в котором та выходила в свет в давнем своем первом сезоне, – мерцающее одеяние из зеленовато-голубой парчи, отделанное по низкому квадратному вырезу золотыми кружевами. Верхняя часть платья туго затягивалась поверх белого шелкового корсажа, расшитого крохотными букетиками, а ниже распахивалась, являя нижнюю юбку, расшитую точно так же. Платье, конечно, пришлось удлинить, так как леди Аппингтон была на добрых пять дюймов ниже дочери, но в остальном старомодный стиль идеально подходил Генриетте, наивыгоднейшим образом подчеркивая узкую талию и скрывая бедра, которые для нынешней моды считались слишком пышными. Девушка очень надеялась, что Майлзу костюм понравится.
Где этот противный мальчишка?
Генриетта опустила золотистую маску (постоянно поднятая рука начала болеть) и повернулась к стоявшей рядом Шарлотте:
– Не хочешь пройтись со мной по комнате?
Покрепче ухватив свой посох, Шарлотта с несчастным видом покачала головой, отчего бантики на ее шляпке заколыхались. Шарлотте хотелось одеться Дамой с Озера[32]32
Дама с Озера – Вивиана, владелица замка на дне озера; персонаж легенд о короле Артуре, воспитательница Ланселота и возлюбленная Мерлина.
[Закрыть], в платье из струящейся белой венецианской парчи, но бабушка с насмешливым фырканьем отмела ее фантазии как полную чепуху. И вместо этого втиснула внучку в короткий, с тугой шнуровкой костюм пастушки, дополненный полосатыми чулками, посохом, увитым лентами, и даже мягкой игрушечной овечкой.
– Я предпочла бы прятаться здесь, если ты не против, – вздохнула Шарлотта, мрачно тиская свою овцу. – Может, Пенелопа составит тебе компанию?
Девушки повернулись к Пенелопе.
Пенелопа нарядилась Боадикеей[33]33
Боадикея – жена вождя одного из племен восточных бриттов; возглавив мятеж против римских завоевателей, разгромила их гарнизоны в городах Сент-Олбанс, Колчестер и Лондон; потерпев поражение, покончила с собой; изображается в колеснице, к спицам которой приделаны мечи.
[Закрыть] и стояла, задрапированная в отрез голубой ткани, что имело два приятных последствия – цвет очень шел Пенелопе, а наряд раздражал ее мать, очень скоро вынудив последнюю сбежать. В последний раз леди Деверо видели направлявшейся к балкону и жаловавшейся полному сочувствия королю Лиру на тяжелый жребий матери, наказанной строптивой дочерью. Вдовствующая герцогиня очень невысоко ставила мать Пенелопы и считала этот костюм блестящей идеей; она лишь попеняла девушке, что та поленилась раздобыть боевую колесницу. Герцогиня быстро оценила копье Пенелопы и развлекала себя и ее, тыча незадачливых кавалеров пониже спины.
Генриетта и Шарлотта обменялись возмущенными взглядами.
– Не думаю, что Пенелопа захочет ко мне присоединиться. Если твоя бабушка спросит, скажи ей, что я пошла в дамскую комнату… э…
– Поправить оборки? – предложила Шарлотта, впервые за весь вечер с намеком на улыбку. – Передай привет мистеру Доррингтону, когда найдешь его.
Генриетта порывисто обняла подругу, и ее широкие юбки столкнулись с кринолином Шарлотты.
– Если я встречу влюбленных пастушков, направлю их к тебе.
Шарлотта на прощание стукнула подругу мягкой овцой.
Генриетта пробралась мимо Генриха VIII, которому для достижения нужной толщины, судя по всему, потребовалось подложить в дублет совсем немного, и угрюмой Екатерины Арагонской[34]34
Екатерина Арагонская (1485–1536) – первая жена английского короля Генриха VIII; отличалась особой набожностью.
[Закрыть] с четками в руках. Генрих небрежно приобнял Генриетту за талию, когда девушка огибала его, и Екатерина ударила короля по голове четками. Генриетта прошла дальше.
Слева от себя она увидела Болвана Фитцхью, одетого… святые небеса, огромной гвоздикой? У Генриетты голова пошла кругом. Он болтал с женщиной в таинственном черном одеянии, которая на первый взгляд показалась Генриетте маркизой. Девушка шагнула в ту сторону, чтобы рассмотреть получше, но ей преградили путь два Пьеро, для равновесия цеплявшихся друг за друга и при каждом выдохе источавших запах бренди. Генриетта убрала с пути покачивавшихся мужчин свои широкие юбки и стала выглядывать в толпе розовые лепестки Болвана или черные кружева его соседки, но парочка, как капли воды в пруду, исчезла в людском водовороте, перетекавшем из одной гостиной лорда Вона в другую.
У Генриетты имелись личные причины желать встречи с маркизой.
Коротая время перед развлечениями сегодняшнего вечера, Генриетта вдруг подумала: если за ней и Майлзом проследил шпион, вполне разумно предположить, что он один из тех, кто в последнее время стал оказывать им много внимания.
У Генриетты мелькнула мысль, что по-настоящему талантливый шпион постарался бы не оказывать пристального внимания своей добыче, но девушка быстро отбросила ее как бесполезную. Даже если это и правда, что с того? Тщательный поиск среди людей, которые в последнее время не выделяли ее, являлся бессмысленной задачей, возлагаемой на героинь волшебных сказок. Но у них были хотя бы волшебницы крестные, помогавшие перебрать мешки фасоли или напрясть из соломы золота.
Кто-кто, а маркиза не делала секрета из своего интереса к Майлзу: она преследовала его при каждом удобном случае.
Разумеется, существовала небольшая проблема – из-за революции маркиза все потеряла и ничего не приобрела. Об этом она поведала в фаэтоне. Дома, картины, одежду… и мужа. В память о нем маркиза все еще одевалась в темные, траурные тона, но у Генриетты зародилось неблагородное подозрение, что выбор гардероба диктовался не любовью к мужу, просто маркиза знала – эти цвета идут ей больше пастельных. Любовь не завоевала бы верности маркизы, а замок в долине Луары, увешанная работами Ван Дейка стена и фамильные драгоценности, конечно, могли это сделать.
Вот незадача. Генриетте так страстно хотелось, чтобы маркиза оказалась причастной к чему-то страшно незаконному.
Если только… Генриетта просияла. Если только маркиза не пошла на соглашение с французским правительством, и тогда она сохраняла свои драгоценности и замок в обмен на небольшую измену родине. Малоубедительная теория, но пока ничего лучше Генриетта придумать не могла. За маркизой придется приглядывать. Ради блага Англии, конечно.
Перед самым уходом из дома Генриетта написала Джейн коротенькое письмо с просьбой узнать о прошлом маркизы. Чувствовала она себя очень даже глупо, прибегая к ресурсам Розовой Гвоздики в деле, которое скорее всего является личной антипатией, однако… на всякий случай.
Но Генриетта всего лишь раз заметила этим вечером маркизу, чье поведение не внушало никаких подозрений. Она оделась Изабеллой Испанской[35]35
Изабелла (1451–1504) – королева Кастилии с 1474 г., супруга испанского короля Фердинанда; оказала помощь Колумбу.
[Закрыть] и закуталась в изысканную испанскую мантилью, но сквозь волны кружев Генриетта различила блеск иссиня-черных волос, которые, как и нарочитая грациозность движений, безошибочно выдали их обладательницу. Маркиза увлеченно беседовала с лордом Питером Иннесом, шалопаем вторым сыном, который возвел себя в звание близкого друга принца Уэльского с помощью безудержного пьянства, азартных игр и (хотя Генриетте и не полагалось знать такие вещи) распутства. Как ни старалась, ничего зловещего в их разговоре Генриетта увидеть не смогла. Разговор следовало счесть неразумным, если маркиза стремилась восполнить свою казну с помощью выгодного замужества – близкие друзья принца не имели склонности к женитьбе, а состояние их казны не выдерживало никакой критики, – но не предательским.
И все равно Генриетта на всякий случай не упускала из виду черную кружевную мантилью.
Не встречалась еще Генриетта и с хозяином. Лорда Вона девушка тоже внесла в свой короткий список подозреваемых. Его внимание к ней казалось неожиданным и неотступным. Накануне, на балу у Мидлторпов, он принес ей шампанского, а лорда Вона Генриетта считала человеком, редко кому-нибудь что-нибудь приносящим без особой на то причины. Генриетта просто не знала, имели его причины амурный характер или какой другой. Она не обманывалась на свой счет, воображая себя женщиной, из-за которой мужчины не теряют головы, но лорд Вон находился в том возрасте, когда мог искать ради наследника вторую жену, чтобы поместье и титул не перешли к какому-то ничтожному дальнему родственнику (дальние родственники-наследники неизменно оказываются ничтожными). Генриетта представляла собой великолепный экземпляр для производства на свет наследника – дочь маркиза, она обладала живым умом, приятной наружностью и не имела в своем роду душевнобольных.
С другой стороны, он остановил на ней свой усиленный лорнетом взгляд только когда заговорили об эскападах Ричарда.
– Леди Генриетта! Вы почтили меня своим присутствием.
Несомненно, есть что-то в старой поговорке о том, что подумай, мол, о нечистом, так он и явится; Генриетта едва не споткнулась о подол своего платья, когда перед ней возник предмет ее размышлений.
Стремясь скрыть смущение, она присела в реверансе. Широкие юбки сложились, и девушка с трудом справилась с непривычным сочетанием обручей и неустойчивых каблуков.
– Добрый вечер, лорд Вон.
– Ну что вы, леди Генриетта, – вкрадчиво промолвил Вон. – На маскараде никаких имен.
– Значит, мне следовало назвать вас синьором Макиавелли?
В густо-черном атласном дублете Вон смотрелся вельможей эпохи Возрождения. Полосы серебристой тесьмы украшали рукава, а целая стая извивающихся морских змей на полах дублета и вырезе искала, казалось, корабль, который можно было бы покинуть. На шее у графа висела тяжелая золотая цепь, какие носили важные деятели на портретах елизаветинской эпохи. Подвеской на ней служила не государственная печать, а сокол с рубиновыми глазами.
Лорд Вон засмеялся, рубиновые глаза сокола сверкнули вместе с движением груди.
– Вы хвалите мою проницательность или порицаете мои моральные устои?
Слова попали почти не в бровь, а в глаз. Генриетте стало неуютно.
– Ни то ни другое. Я просто угадывала, опираясь на эпоху.
– И первым вам пришло на ум имя Макиавелли? – Вон вскинул бровь. – Интересно мыслите, леди Генриетта.
Он заигрывает с ней или забрасывает наживку?
– Зато далеко не такой проницательный взгляд, как у вас, – поспешно извернулась Генриетта. – На меня произвело большое впечатление, что вы узнали меня под маской после столь поверхностного знакомства.
Лорд Вон поклонился.
– Разве под маской можно скрыть красоту?
– Маска, – прозаически проговорила Генриетта, опуская свою, – часто создает самую лучшую иллюзию красоты там, где ее нет вовсе.
– Только для тех, кому требуется подобная уловка. – Лорд Вон согнул руку, и Генриетте, попавшей в ловушку вежливых манер, ничего не оставалось, как опереться на нее. – По-моему, я обещал вам мистических существ.
– Драконов, если быть точнее, – согласилась Генриетта, торопливо оценивая свое положение. Ее близость к лорду Вону, хотя и невольная, могла все же оказаться полезной. Если бы она сумела задать ему подходящие наводящие вопросы – подходящие ненавязчивые наводящие вопросы, – то смогла бы вытянуть из него достаточно, чтобы определить, стал он предателем за годы своего пребывания за границей или нет. Небрежное упоминание о недавней поездке во Францию, например, или чрезмерно близкое знакомство с делами при дворе Бонапарта.
Вон размеренным шагом шел сквозь маскарадную толпу, ведя Генриетту и раскланиваясь по пути со знакомыми. Впервые Генриетта благословляла широкие юбки, о которые она постоянно спотыкалась, из-за которых застревала в дверях и мысленно обрекла себя на муки на весь вечер. Юбки, причинявшие страшные неудобства, держали лорда Вона на безопасном расстоянии, пока они шли, на придворный манер соединив руки над разделявшим их пространством, – пальцы девушки легко покоились на вытянутой руке кавалера.
– Ваш дом очарователен, милорд, – решилась Генриетта, желая завязать разговор. – Как вы могли так долго оставаться вдали от него?
Рука Вона под ее пальцами застыла, но голос не выдал ничего примечательного, кроме вежливого равнодушия, когда он ответил:
– Континент обладает своими прелестями, леди Генриетта.
– Да, я знаю, – с энтузиазмом поддержала Генриетта. – Наша семья находилась во Франции перед самой войной. – В конце концов, об этом знают все, поэтому ничего страшного, если она скажет ему то, что он и так уже знает. – И меня поразили красота архитектуры, изысканность кухни и уровень театрального искусства. Несмотря на последние события, Париж действительно самый очаровательный город. Вы не находите его таковым, милорд?
– Много лет я никаким Париж не нахожу и в Париже ничего не нахожу, – пренебрежительно ответил Вон, отвернувшись, чтобы поклониться проходившему мимо знакомому.
Сердце Генриетты забилось быстрее под тесным корсетом.
– Вы хотите сказать, – спросила она преувеличенно невинным тоном, – что нынешняя столица Франции Париж кажется вам скучной?
– Я уже некоторое время не навещал ее. Война таки накладывает ограничения на свободу передвижения.
Лицо Вона и тон выражали полное равнодушие. Генриетта не поверила ни одному слову.
– Как жаль, – пробормотала она, лишь бы что-нибудь сказать.
– Иногда приходится мириться с личными неудобствами ради мировых событий, леди Генриетта, – сухо ответил Вон. – Или подвиги вашего брата ничему вас не научили?
Очередная ссылка на Ричарда, с подозрением подумала девушка. Опасные воды, кишащие морскими змеями, – совсем как те, что изображены на дублете Вона. Вообще-то предполагалось, что она будет расспрашивать лорда Вона, а не наоборот. Сей неуместный интерес к деятельности ее брата может указывать на принадлежность Вона к шпионской сети Бонапарта. Или быть всего лишь проявлением простого любопытства. За последние несколько недель, с тех пор как разоблачили брата, Генриетту одолевали расспросами о Ричарде и его подвигах люди, которых никак нельзя было заподозрить в принадлежности к французским шпионам, и прежде всего Болван Фитцхью.
– Ричард так редко бывал дома, – туманно ответила Генриетта и сменила тему, спросив: – Долго нам еще идти до ваших драконов?
Они дошли до конца анфилады гостиных, и лорд Вон увлек девушку прочь из толпы и вывел в почти пустынный коридор, тусклый после тысяч свечей, иллюминировавших гостиные. Генриетта плотнее прижала к лицу золотистую маску. Кроме Арлекина и средневековой служанки, слившихся в любовном объятии, в коридоре никого не было. Генриетта почувствовала – это как раз то, что имела в виду мать, когда предостерегала ее насчет укромных уголков. Когда лорд Вон взялся за ручку одной из дверей, девушка с трудом подавила страстное желание развернуться и побежать назад, под защиту света и людей.
Нет. Стоя позади лорда Вона, Генриетта состроила себе гримасу. Она не слишком преуспеет в поимке шпиона Джейн, если при первом же намеке на риск бросится в безопасное место! Ричард, в чем она совершенно уверена, не отступил бы. С другой стороны, Ричард не был женщиной среднего роста и телосложения, над которой всегда висит угроза компрометации. Это все-таки здорово осложняет работу шпиона, подумала Генриетта, но если у Джейн получается, получится и у нее.
Отступать было слишком поздно, даже если бы она и захотела. Ручка повернулась, дверь открылась, и лорд Вон пропустил Генриетту в комнату.
– Добро пожаловать в мою сокровищницу.
Генриетта медленно повернулась вокруг своей оси, оглядывая комнату. Маленькая, восьмиугольная, она освещалась свечами на лаковых подставках. Все восемь стен были обиты панелями красноватого дерева, украшенными по краям прихотливым позолоченным узором. На семи панелях из восьми висели, через неравные промежутки, медальоны с картинами на восточном фарфоре с изображениями мужчин в лодочках, дам, отдыхающих перед пагодами, и даже обещанных драконов. Восьмую стену занимал камин. На его полке, мраморной, с красными прожилками, стояли хрупкие вазы и занятные фарфоровые фигурки. Вдоль стен были расставлены маленькие лаковые скамейки со странными восточными львами, лежащими у их ножек; мягкая обивка из пунцового шелка была расшита золотом.
Узор паркетного пола направлял взгляд в центр комнаты, к стоявшему там маленькому столику, где вокруг серебряного графина было расставлено угощение, от которого у чревоугодника потекли бы слюнки: громоздились на блюде гроздья спелого винограда, манил заварной крем, взбитый так, чтобы таять во рту, нежные крохотные кексы и пирамидки фиников, блестевших сахаром. Имелись тут причудливые фигурки, вырезанные из персиков и яблок, сложенные из шоколадных конфет башни и отдельно, на маленьком серебряном блюде – словно выпавшие из ожерелья камешки, – мерцающая горка зерен граната.
Генриетта была абсолютно уверена – ей не по душе идея изображать Персефону[36]36
Персефона – в античной мифологии богиня подземного царства.
[Закрыть] в Гадесе[37]37
Гадес – в античной мифологии царство мертвых.
[Закрыть] лорда Вона.
С другой стороны, у нее, вполне возможно, не оставалось выбора. Дверь за лордом Воном со щелчком захлопнулась, только это была уже не дверь, а просто панель красноватого дерева с золотым узором по краю, неотличимая от остальных. Ни намека на дверную ручку, замок или петли. В маленькой комнате не имелось ни дверей, ни окон.
Выхода из нее не существовало.
Глава восемнадцатая
Логово дракона: самая уединенная комната для допросов в министерстве полиции (также обычно называемая Особой комнатой для допросов); глухая комната, оборудованная для пыток.
Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики
– Что скажете? – спросил Вон, небрежно опершись рукой о каминную полку и ни на секунду не отводя глаз от Генриетты.
«Скажу, что я вляпалась», – подумала Генриетта, подавляя непреодолимое желание кинуться на стену в поисках выхода. Но вслух, изобразив неподдельный интерес, произнесла:
– Весьма изобретательно, милорд. Но не угнетает ли вас отсутствие окон?
– Ничуть. Иногда человеку нужно удалиться от мира, вы так не считаете, леди Генриетта?
Фраза показалась девушке крайне зловещей, особенно в свете горки гранатовых зерен. Генриетта искренне надеялась, что, говоря об уходе от мира, Вон не имеет в виду – навсегда.
Скорее для себя, чем для Вона, Генриетта непринужденно процитировала:
– «Нас манит суеты избитый путь»[38]38
У. Вордсфорт. «Нас манит суеты избитый путь», пер. Г. Кружкова.
[Закрыть], вы хотели сказать?
– Читаете Вордсворта, леди Генриетта?
– Случается. Одна моя подруга не так давно процитировала мне его стихотворение, и данная фраза запомнилась.
Генриетта представила себе знакомый образ Шарлотты и почувствовала, как успокаивающе он действует на нервы.
– Я предпочитаю Мильтона, – ответил Вон. Встав в позу, он звучно произнес: – «Везде в Аду я буду. Ад – я сам»[39]39
Дж. Мильтон. «Потерянный рай»; пер. А. Штейнберга.
[Закрыть].
Это была игра света, ничего больше. Сочетание света, интонации и костюма. На фоне мраморной глыбы камина, с заведенными за спину руками и откинутой головой, в старинной одежде, мерцавшей в рассеянном свете свечей, превращавшем золотую цепь на шее хозяина дома в живое огненное ожерелье, лорд Вон слишком напоминал страдающего Сатану, прикованного к собственной несокрушимой скале.
– Эта строчка всегда казалась мне излишне мелодраматичной, – твердо сказала Генриетта. – Со стороны Сатаны это чистое потакание своим желаниям. У него нет никаких причин так упиваться своим горем. Ему всего-то и нужно было признать свою ошибку, попросить у Бога прощения, и он смог бы вернуться в рай, к прежней своей славе. Он же предпочел продолжать восстание против Бога, хотя никто его на это не толкал.
Из-под тяжелых бровей Вон внимательно смотрел на нее.
– А вы бы подняли его из пропасти, леди Генриетта? – насмешливо спросил он. – Снова сделали бы ангелом?
Генриетта была убеждена – обсуждают они уже не Мильтона, теологию или что-то имеющее отношение к князю тьмы. А вот что они обсуждают, она понятия не имела. Неужели он раскаивается в своем предательстве и хочет признаться? Может, теперь ее очередь смело выйти вперед и пообещать искупление грехов, если он порвет связи с Францией и вернется к прежней жизни? Но у нее не было власти обещать ему нечто подобное, да и доказательств, что он французский шпион, тоже. И тон его одновременно и отрицал, и приглашал к примирению. Генриетте казалось, она в безлунную ночь перебирается с камня на камень по дорожке, ведущей через опасное болото. С завязанными глазами.
– Я верю, – осторожно ступила в болото Генриетта, – любой человек должен сделать выбор, чтобы подняться самому. Я ни за что не осмелилась бы взять на себя ответственность по исправлению преступника!
– Жаль, – лениво отозвался Вон и, шевельнувшись, нарушил позу, в которой стоял у камина. – Но я прошу прощения! Вы должны считать меня плохим хозяином – я не предложил вам подкрепиться. – Вон подчеркнуто подошел к столику в центре комнаты. – Шампанского?
Генриетта уже хотела отказаться.
Вон ждал в центре комнаты, взявшись за бутылку. В свете свечей глаза его блестели серебром, как отделка на дублете.
– Да, – сдержанно ответила девушка. – Спасибо.
Если он хочет опоить ее, лучше не возбуждать в нем подозрений, отказываясь пить вино. Немного хитрости, побольше везения, и, возможно, она сумеет изобразить опьянение. Это будет нелегко, призналась себе Генриетта. Вон не отрывал глаз от ее лица. Сколько нужно принять снотворного, чтобы оно начало действовать?
Вон налил шампанского в два высоких бокала из янтарного венецианского стекла. Наливал из одной бутылки, а значит можно не опасаться, не станет же он усыплять и себя, уговаривала себя Генриетта. Но большой серебряный графин, стоявший в центре стола, успешно заслонил руки Вона, когда тот брал бокалы. Его ренессансный наряд включал и несколько крупных перстней. В голове Генриетты пронеслись тревожные воспоминания о Лукреции Борджа и Екатерине Медичи, о крупинках яда в хитроумно устроенном перстне. Достаточно одного мгновения, чтобы приоткрыть его верхнюю часть и высыпать порошок в бокал.
Генриетта ослепительно улыбнулась, принимая от лорда Вона протянутый через стол бокал.
Вон поднял свой; Генриетта критически рассматривала поднимающиеся и лопающиеся пузырьки. Ей кажется, или жидкость в ее бокале чуть темнее?
– За что мы выпьем? – спросил Вон.
– За ваш маскарад, милорд.
Боже милостивый, дурной пример заразителен. Теперь и она заговорила намеками. Генриетте это, пожалуй, не понравилось. Она чувствовала себя персонажем старой сказки, играющим в кости с дьяволом: боится продолжать, но еще больше боится остановиться.
В ответ на ее слова Вон поднял брови.
– Может, лучше скажем, за снятие масок?
С кого это, интересно, он собирается снимать маски? Ее маска лежала на одной из скамеек у стены, тем не менее Генриетта не обманывалась – Вон говорил в переносном смысле.
– Непременно, – сказала Генриетта. Внезапно она почувствовала раздражение из-за смехотворной словесной игры, в которую они играли, этого танца не вполне понятных намеков. – Давайте выпьем за правду. Знаете, говорят, она всегда выходит наружу.
Бокалы соприкоснулись, хрустальный звон разнесся но небольшой комнате как перезвон небесных сфер.
– Это ваш тост, леди Генриетта, и мне не подобает вам противоречить. Но со временем вы узнаете, что правда – госпожа уступчивая.
Генриетта решительно поставила бокал на стол, воспользовавшись моментом, чтобы выплеснуть часть вина на поднос с виноградом.
– Я не согласна, – напрямик заявила она. – Нечто либо правдиво, либо фальшиво. Люди могут злоупотреблять личинами, но правда всегда постоянна. Например, – отважно продолжала она, – измена всегда остается изменой.
Вон на шаг резко отступил от стола, и Генриетта подумала, не слишком ли далеко она зашла. Му что ж теперь делать? Генриетта стиснула ножку бокала. Это не оружие, но его осколком вполне можно защищаться если… если что? Он пытается приблизиться?
Больше ничем она не могла остановить надвигавшегося на нее лорда Вона. Он стоял неподвижно и внимательно смотрел на нее, не отводя взгляда, как ястреб, падающий на свою добычу. Рубиновые глаза сокола на его груди алчно сверкали в свете свечей.
– А вы, леди Генриетта? – вкрадчиво спросил он и безжалостно приподнял ее лицо за подбородок. – Вы останетесь постоянной?
Слово это как бы многократно повторилось в маленькой комнате, отразившись от стен, фарфоровых медальонов, серебряного графина – от всех безмолвных предметов, застывших в чуткой тишине.
– По-постоянной?
Генриетта тянула время, мысли ее мчались сразу во всех направлениях. Частью сознания она с неудовольствием отметила, как крепко сжимает ее подбородок Вон и как легко его пальцы могут переместиться с подбородка на горло. Другая часть сознания отстраненно вопрошала, пытается ли Вон склонить ее к измене, какой ответ задушит – положительный или отрицательный, а также не риторический ли это вопрос.
Крепче стиснув подбородок, Вон задумчиво смотрел на нее.
В жуткой тишине послышался звук, не громче скребущейся за стенными панелями крысы. Вон отпустил лицо Генриетты и быстро пошел к одной из стен.
Генриетта глубоко, судорожно вздохнула.
Панель в стене медленно открылась внутрь, плавно отделяясь от остальной обшивки. Вот, значит, как она работает, подумала Генриетта, примечая местоположение двери. По бокам она была замаскирована позолоченными декоративными решетками, а сверху искусно задекорирована пластиной из нефрита и коралла.
– Войдите! – грубо приказал Вон.
Из-за двери высунулось всего лишь лицо слуги и стало подниматься выше, словно отделенная от тела голова в романах ужасов. Если в страшных романах головы обычно смотрели гневно и пугающе, то эта выглядела очень встревоженной и виноватой. Генриетта подавила внезапное, безумное желание рассмеяться и обнаружила, что чувствует себя на вертких каблуках совсем не так устойчиво, как предполагала.
– Прошу прощения, ваша светлость, – озабоченно произнесла блуждающая голова, – я знаю, вы велели не беспокоить вас, но…
– Что такое, Хатчинс? – нетерпеливо прервал его Вон.
– Письмо, ваша светлость. Сказали, очень срочное.
– Леди Генриетта. – Вон повернулся к ней с любезной улыбкой крайнего сожаления хозяина, словно последней сцены не было и в помине. Рука Генриетты исподтишка поползла к подбородку, словно там все еще находились пальцы Вона. – Огорчен, что должен ненадолго вас покинуть, но, полагаю, вы найдете чем развлечься до моего возвращения.
Не в силах поверить своей удаче, Генриетта легкомысленно улыбнулась и пошевелила пальцами, как бы прощаясь с Воном.
– Не волнуйтесь. Нам с драконами есть что обсудить.
Например где спрятана дверная ручка.
Вон учтиво поклонился, что совершенно не вязалось с его предыдущим поведением, и вышел, демонстративно захлопнув за собой дверь. Генриетта подобрала юбки и, на цыпочках подойдя к панели, через которую удалился хозяин, постояла минуту, приложив ухо к стене и прислушиваясь к звуку удалявшихся по коридору шагов – стремительных, уверенных Вона и других – прихрамывающих и шаркающих, старающихся на отставать.
Хорошо. Вон действительно ушел. Как долго он будет отсутствовать – это уже вопрос другой.
Сосредоточенно прищурив светло-карие глаза, Генриетта осмотрела стенную панель с фарфоровыми пагодами и золочеными драконами. Девушке было все равно, сколько пламени они изрыгают; она была полна решимости найти потайную задвижку, открывающую дверь, до возвращения Вона.
Генриетта провела пальцами по позолоченной раме, в которую была заключена нарисованная на фарфоре картинка, и в изумлении отдернула руку. Фарфор был вставлен в саму стену, а рама являлась обманкой, оптической иллюзией, рисунком, создающим впечатление настоящей вещи. Завитки и выступы, таившие в себе, казалось, столько возможностей для манипуляций, оказались всего лишь мазками позолоты на дереве стены, такие же бесполезные для Генриетты, как ее валявшаяся рядом маска.
Генриетта восстановила дыхание, сосредоточившись на том, чтобы при выдохе не упираться ребрами в планки корсета. Спокойствие, ей нужно сохранять спокойствие. Преувеличенно глубоко вздохнув, она обеими руками провела по всей длине стены. Если ничего не выйдет, она хотя бы знает, где находится нужная панель, и дождется возвращения Вона. Чтобы ему войти, панель должна открыться, и Генриетта может оглушить его, ударив по голове тяжелым серебряным ведерком, в котором Вон охлаждал шампанское.
Истерическая улыбка искривила губы Генриетты. Майлз ее одобрил бы. Он большой сторонник нокаутов.
Но до этого еще не дошло, напомнила себе девушка, расправляя плечи. По крайней мере пока. На фарфоровых панелях не просматривалось ни трещинок, ни выступов, за которыми мог бы скрываться механизм, запирающий дверь. Персонажем на одной из картинок был дракон: он, согласно законам жанра, уносил неведомо куда несчастную деревенскую девушку. Девушка отнюдь не казалась такой уж несчастной. Возможно, китайские драконы добрее к своей добыче, чем их европейские собратья? – некстати подумала Генриетта, сильно надавливая на тело дракона. Ничто не шевельнулось. Дракон и девушка продолжили свое бесконечное путешествие, плоские на хрупкой основе, навсегда застывшие в полете.
Навсегда. Забавно, но до сего момента это слово никогда не казалось ей таким зловещим. Поежившись, и совсем не от холода, Генриетта упала на колени и стала ощупывать низ панели дрожащими руками. Она увидела трещинку, тоньше волоска, обозначавшую нижний край двери и насмехавшуюся над ней своим существованием.
– Почему ты не открываешься? – прошипела девушка.
Дверь, наглая и безмолвная, не потрудилась ответить.
К сожалению, не все было так безмолвно. О Боже, не шаги ли это в коридоре? Подстегнутая паникой, Генриетта в отчаянии сунула в щелку ноготь. Тот сломался. Дверь упрямо не открывалась. Если она не смогла даже просунуть туда ноготь, как можно надеяться приподнять ее чем-то более прочным? Сев на пятки, Генриетта уставилась перед собой невидящим взглядом. Значит, придется прибегнуть к ведерку. Больше ей ничего не остается, больше попробовать нечего. Она ощупала, нажимая, каждый квадратный дюйм двери, все панели, надавила на все выступы. И безнадежно признала – она попалась всерьез.
Два дракона, поддерживающие бархатное сиденье скамейки, глумливо усмехались ей в своем позолоченном самодовольстве – Церберы-близнецы своей Персефоны.
Драконы! Конечно! Генриетта вскочила, подстегнутая новым взрывом оптимизма. Они располагались настолько ниже уровня глаз, что ей и в голову не пришло подумать о них, но если нужно спрятать рычаг, разве не логично сделать его как можно более непохожим? Это хотя бы шанс, и гораздо лучший, чем оглушать Вона графином.
Она ткнула в их круглые пялящиеся глаза, потянула за маленькие заостренные уши, потыкала в лапы, подергала за свешивающиеся языки. И затем, когда она уже собралась проклясть их, а себя – обречь на недостойную схватку с их хозяином, язык правого дракона немного сместился, когда она потянула. Сдвинулся! Он сдвинулся, она не ошиблась? Почти боясь надеяться, Генриетта потянула сильнее. Длинный язык высовывался вперед все больше и больше, пока в глубине двери что-то не щелкнуло.
