Текст книги "Змеевик (ЛП)"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

11

Я написала Никки, а Мика написал Брэму, чтобы они знали, что мы скоро будем выходить. Мы также дали им знать, что Натаниэль будет с нами, чтобы они организовали телохранителей надлежащим образом.

Никки принял душ, переоделся и был готов у наших дверей. Он привел с собой Родину и Ру, похожих на маленькие веснушчатые тени друг друга. Они выглядели изящно, стоя рядом с Никки, и, поскольку они были на несколько дюймов выше меня, я, должно быть, выглядела крошечной рядом с ним. Родина и Ру выглядели, не намного старше подростков – лет двадцати с натяжкой – но они были на несколько веков старше Жан-Клода и когда-то были личными стражами Матери Всей Тьмы, Злой Королевы старого совета вампиров, хотя Р и Р были единственными двумя Арлекинами, которые когда-либо при мне, называли ее так, словно это ее титул. Они думали, что я была их новой злой королевой, так как я убила старую. Я не была уверена в злой части, но я перестала утверждать, что не была наследником силы Темной Мамочки. Победителю достается добыча и прочее дерьмо.

– Брэм в пути – сказал Никки, и он был телохранителем, отвечающим за мою безопасность; Человек, который так страстно поцеловал меня в спальне, исчез, до момента, пока он снова будет не на работе.

Родина изумленно улыбнулась мне; ее кудрявые светлые волосы выросли достаточно, чтобы доставать до подбородка. Она покрасила розовую полосу на почти белокурые кудри. Это была смываемая краска, так что, если она снова захочет изменить цвет, то сможет сделать это. Розовый был уже третьим цветом, который она пробовала за последние несколько месяцев; как только она поняла, что у нас не было никаких ограничений на то, что делали наши охранники с волосами или телом, она начала экспериментировать. Она и Ру были блондинами с достаточно светлой кожей и на их щеках и носах была россыпь золотых веснушек. При такой комбинации ожидаешь голубых глаз, но их глаза были черными, как карие, но настолько темные, что нельзя сказать, где заканчивались зрачки и началась радужка. Родина использовала черную подводку для глаз, чтобы подчеркнуть невероятный цвет глаз, и даже убедила своего брата-близнеца Ру использовать мужской-лайнер; это, вместе с полностью черной одеждой, которую они носили, заставляло их выглядеть очень готично. В первый раз, когда я заметила это, Ру сказал: «Нет, мы из Уэльса». Я перестала пытаться объяснить, что я не имела в виду вестготов, потому что он продолжал пытаться говорить о истории происхождения вместо современных культурных ссылок.

– Ты не рада нас видеть – сказала Родина. – Ты бы предпочла кого-то еще вместо нас?

Она была права, и она чувствовала то же, что и Никки, и по той же причине. Все трое были моими Невестами – Невестами Аниты вместо Невест Дракулы – и все по тем же причинам: я отчаянно пыталась спасти себя или спасти людей, которых я любила, или всех вместе. Когда я встретила Р и Р в Ирландии, они были Р, Р и Р, тройняшками, но их брат, Родриго, отдал свою жизнь, чтобы спасти наши. Хорошо, что он пожертвовал собой, потому что тогда мне не пришлось убивать его за смерть Домино. Возможность стать Невестой превратила его из потенциального убийцы и похитителя в спасителя. Если бы я не смогла сотворить эту магию, Натаниэль потерял бы намного больше, чем просто волосы. Так почему я не была рада видеть их нашими телохранителями? Потому что это было похоже на короткие волосы Натаниэля; Каждый раз, когда я видела, что осталось от тройни, вспоминала о том, что произошло в Ирландии, или о том, что почти произошло, и я не любила близнецов так, как Никки. Я выяснила, к тому времени как работала «Невеста», и уже случайно не привязалась к ним эмоционально, как с Никки. Я была свободна помнить, что они с радостью замучили бы нас с Натаниэлем до смерти, если бы я не была достаточно сильна, чтобы прокатиться по ним. Мне было трудно их любить. Тот факт, что Ру выглядел в точности как его мертвый брат, который сделал со мной ужасные вещи, тоже не помогал.

– Я прорабатываю свои проблемы о том, как мы встретились в Ирландии, но я еще не справилась с этим – сказала я.

Натаниэль подошел и положил руку на плечи каждого. Его черная футболка, черные джинсы и черные ботинки соответствовали их нарядам, за исключением того, что их ботинки были менее клубными и более СВАТовскими. Все трое были в дюйме от одного роста. Родина и Ру обняли Натаниэля за талию, как будто это была самая естественная вещь в мире. Родине даже удалось улыбнуться, внезапно выглядя такой же молодой, как ее тело; даже ее поза изменилась.

– Я начал запрашивать их как моих телохранителей – сказал он, улыбаясь мне, его лицо наклонилось так, что они с Родиной мгновение позировали, как пара в старших классах. Даже Ру, будучи немного не удобным третьим колесом, выглядел больше старшеклассником, или, даже студентом колледжа.

– Я этого не знала – сказала я.

– Я тоже – сказал Мика.

– Вы оба много путешествовали – сказал Никки.

– Почему? – спросила я.

– Почему ты так много путешествовала? – спросила Родина голосом дружелюбным и недружелюбным одновременно.

– Я не думаю, что это то, что она имеет в виду, сестра – сказал Ру, его голос был гораздо более неопределенным, чем обычно был у его сестры.

– Натаниэль, зачем ты просил их? – спросила я.

– Потому что мы одержали победу в Ирландии, Анита. Я знаю, что случилось что-то плохое, что-то ужасное, но мы победили, а ты ведешь себя так, как будто мы проиграли.

– Мы как трофеи для Натаниэля, – сказала Родина, – трофеи победы, как рабы, которых взяли после войны – Если она возмущалась тем, что ее вернули как «рабыню», ее голос и лицо не показали этого. Ее язык тела оставался дружелюбным и открытым, когда она стояла там, обнимая Натаниэля.

Я сопротивлялась желанию сказать ей прекратить прикасаться к нему. Ру отошел, чтобы не трогать Натаниэля, но она этого не сделала. Никки был вынужден делать меня счастливой, и Ру, похоже, тоже. Это должно было сработать и с Родиной, но ей нравилось сопротивляться, и она не выглядела настолько заинтересованной, чтобы поддерживать меня счастливой. Никки сказал, что на самом деле ему больно, когда я рядом с ним и несчастна. Возможно, Родина была мазохисткой.

Натаниэль посмотрел на нее. – Ты действительно думаешь, что я обращаюсь с вами как с рабами, или ты просто пытаешься вызвать реакцию?

Она посмотрела на него, действительно посмотрела на него, как будто это имело значение для нее. Жесткое поддразнивание исчезло на несколько минут.

– Нет, но ты видишь нас как живые трофеи своей победы.

Он отстранился от нее или попытался, но она немного задержалась, и я поняла, что он значит для нее больше, чем я думала. Что еще я пропустила, пока была на работе?

Ру сказал: – Она не имеет в виду, что это плохо, Натаниэль. Она просто хочет сказать, что ты смотришь на нас и видишь, что вы сражались и победили.

– Ру и мне нравится быть твоими победными трофеями – сказала она. Она повернула эти темные глаза ко мне и сказала: – Это лучше, чем быть похороненными Анитой.

– Что, черт возьми, это должно значить?

– Ты никогда не смотришь на нас, не вспоминая о смерти своего вертигра, и ты никогда не смотришь на короткие волосы Натаниэля, не думая, что могло произойти. Это преследует твой разум и сердце. Воины не позволяют страху украсть их победу после победы, Анита, а это то, что ты делаешь.

– Я не нуждаюсь в лекции от тебя.

– От кого-нибудь она тебе нужна – сказала она.

– От тебя она не требуется.

– Мне жаль, что ты потеряла своего любовника в Ирландии, но тебе приходило в голову, что мы с Ру потеряли там нашего брата?

Какой-то момент я не знала, что показать на своем лице, потому что я обычно не думала об этом таким образом. – Извините, если вы оплакиваете его.

– Если? Тысячу лет оплакиваешь врагов, Анита. Он был нашим братом, нашей тройней; мы делили матку вместе; Ты не можешь себе даже представить связь, которая сложилась между нами.

– Могу достаточно близко, потому что когда я трахала мозг Родриго, то имела всех вас троих. Так что, да, у меня есть представление, насколько тесная была связь. – Мой голос все еще был не сочувствующим.

– Родриго встал между тобой и выстрелом из дробовика. Он умер, чтобы спасти тебя и Натаниэля. – Наконец-то она звучала злобно.

– Да, и я благодарна за это, правда, но Родриго убил Домино передо мной и заставил меня пить его кровь. Я не знаю, как это простить, Родина.

– Это было глупо и жестоко. Иногда Родриго может быть таким, – сказала она.

– Он отдал свою жизнь, чтобы искупить свою ошибку, – сказал Ру.

– Нет, он отдал свою жизнь, потому что, как только я сделала вас своими невестами, он должен был сделать все возможное, чтобы сделать меня счастливой и сохранить мне жизнь. Вы все делали. Все еще делаете.

– Мы прекрасно понимаем, что привязаны к тебе таким образом, каким не можем быть. Мы часть Арлекина. Даже ты не должна была сделать нас своими невестами. Наши связи с нашим мастером вампиров должны были защитить нас от этого оскорбления.

– Твоему хозяину не хватило сока, чтобы не пустить меня в голову.

– Нет, он не знал, и именно поэтому мы знаем, что ты истинный наследник нашей мертвой королевы. – Она не была довольна этим фактом.

И я просто не знала, что ей сказать. Казалось, я никогда не знала, что сказать кому-либо из них. Если бы Родриго не залил кровь Домино мне в глотку, то я не была бы достаточно сильна, чтобы прокатиться по ним. Он случайно исполнил пророчество о «замужестве» с одним из тигров клана, потому что пророчество не означало жениться на всю жизнь; это означало принять их жизнь их сущность. Один жестокий поступок дал мне силу, необходимую для спасения. Если бы Домино не умер, если бы Родриго не пытался терроризировать меня кровью моего мертвого любовника, то мы с Натаниэлем умерли бы в Ирландии. Не просто умерли, но умерли от пыток, достойных серийного убийцы. Родина была права: я не могла отпустить, не могла понять, насколько ничтожным был шанс на побег. Я застряла с мыслью, что смерть Домино и жестокость Родриго спасли нас; что два события, которые я хотела бы изменить, спасли жизнь Натаниэлю и мою. Я ненавидела это, ненавидела это так сильно. Это заставляло меня ненавидеть Родину и Ру, как будто я могла обвинить их во всем этом, и сделать этим самым лучше.

Мика коснулся моей руки, и я боролась с желанием отстраниться от него. Я была так зла, и хотела злиться на кого-то. Я так сильно хотела найти цель, но знала, что не стоит направлять свой гнев на Мику. Он даже не был в Ирландии. И в том что происходит сейчас не было его вины. Нет, это я была тем, кто подверг опасности Натаниэля, а не он.

– Что я пропустил? – спросил Брэм.

Я подняла голову и увидела охранника шести футов ростом, идущего по коридору за Натаниэлем и близнецами. Он выглядел стройным, пока не заметишь мышцы, которые не скрывала футболка с короткими рукавами. На нем был один из черных бронежилетов, которые мы начали давать охранникам. Большинство из тех, кто был в них, надели под жилет майку без рукавов, затем поверх жилета рубашку большего размера, а затем поверх пиджак, чтобы не было очевидно, что они были одеты в бронежилеты. Жилет Брэма был надет на облегающую черную футболку. Большой Glock.45 в набедренной кобуре, закрепленной ремешком на бедре, чтобы держать пистолет на месте, и всегда знать, где находится пистолет по отношению к телу, он и не собирался прятать под пиджак. Он и несколько других бывших военных охранников начали одеваться в гражданскую версию полного боевого боекомплекта, по крайней мере, внутри Цирка. Недавно подстриженные волосы Брэма вернулись к коротким военным. Он пытался их отрастить, но они было курчавее, чем у меня или у Мики. Он мог вырастить настоящее афро, но он не был готов с этим справляться.

Он подошел позади Родины, и она двинулась так, чтобы он не остался у неё со спины. Не то, чтобы она думала, что он причинил ей боль; это было просто на автомате. Это означало, что она больше не будет обниматься с Натаниэлем, пока он не приблизится к ней, и если он это сделает, то мы с ним поговорим позже. Наша полигруппа не была закрытой, это означало, что мы были «моногамны» в нашей полигруппе. Поскольку мы не были закрыты, новые любовники могли бы быть добавлены, если бы все согласились. У нас было право вето на приход новых людей, но это было возможно. Еще несколько минут назад я бы сказала, что на горизонте нет новых кандидатов.

– Я снова спрошу: что я пропустил? – сказал Брэм.

– Ничего – сказала я.

– Должен ли я утверждать очевидное? – спросил он.

– Брось, и я расскажу тебе позже – сказал Никки.

– Нечего рассказывать – сказала я.

Мика взял меня за руку и попытался обнять, но я положила руку ему на грудь и покачала головой. Обниматься было бы слишком для того уровня гнева, который я испытывала. Слишком трогательные действия, когда я была так взбешена, только усугубили бы ситуацию.

– Это «ничего» не повлияет на нашу способность охранять вас? – спросил Брэм.

– Мы готовы отдать свою жизнь в защиту нашей королевы и ее принцев – сказала Родина.

Гнев вспыхнул горячее от ее формулировки. Я посмотрела на нее, потому что знала, что это было преднамеренное напоминание о жертве ее брата, в котором я не нуждалась. Мои внутренние звери начали шевелиться, поднимаясь на удочку моей ярости. Я знала, что гнев был несоразмерен тому, что только что произошло. Я знала, что это из-за других эмоций – страха, печали, любви, ненависти, похоти, растерянности – и все эти эмоции превращались в гнев, потому что злиться было лучше, чем бояться или грустить. Гнев был тем, что я ставила перед любовью, если любящий кого-то слишком сильно смущал меня, как внимание Натаниэля к Родине смущало меня сейчас. Гнев был моим защитным механизмом большую часть моей жизни. Терапия помогала мне найти другие способы справляться, но она не избавила меня от проблем с гневом. Это просто помогло мне не позволить моей внутренней ярости разорвать мою жизнь на части.

Я подошла к прохладной каменной стене коридора, откинулась назад, закрыла глаза и начала считать, пока глубоко дышала. Я должна была справиться с этим, черт возьми. Я упала на прохладный камень, положив ладони на него, чтобы почувствовать твердость камня, его холод. Я прижала ноги к ботинкам, чтобы почувствовать, что стою здесь в своем человеческом теле. Это была я. Я сосредоточилась на ощущении, что прислонилась к стене, а затем позволила себе заметить зверей внутри себя. Одна из вещей, которые тебе нужно сделать, чтобы оставаться в здравом уме, когда ты ловишь ликантропию, – это найти визуализацию, способ «увидеть» своих внутренних зверей, потому что в противном случае они просто пытаются вырваться из тебя. Это, как если бы дать своему человеческому уму возможность сосредоточиться на чем-то, что имеет смысл, это дает тебе больший контроль над звериными сущностями. Я видела место, где они жили внутри меня, как тьму, тьму в центре меня, как колодец, но в тот момент, когда я «посмотрела» на нее, тьма стала намеками на джунгли и деревья, и там была земля, где стояли звери. Я усердно работала, чтобы видеть их по одному, а не в виде рычащей массы. Благодаря меткам вампира Жан-Клода я не могла принять форму ни одного из своих зверей и то, что эта толпа когтей и зубов пыталась вырваться из меня, было чертовски больно, без какой-либо возможности облегчения. Мои расстроенные звери и я были вынуждены найти компромисс.

Я заглянула в это темное, мрачное место глубоко внутри себя и позвала или подумала, и первым видением, которое вспыхнуло к жизни, был лев, но это была не моя обычная золотая львица; это был большой самец с густой красновато-черной гривой. Мой пульс учащался, сердцебиение учащалось, и это позволило ему выйти из тени и зарычать на меня. Он поставил одну большую когтистую лапу на землю и зарычал на меня с янтарными глазами, настолько темными, что они выглядели оранжевыми.

– Ты новичок – сказала я, и, должно быть, сказала вслух, потому что Мика спросил: – Кто новичок?

Я говорила осторожно, тихо, как будто лев был в коридоре, и я не хотела напугать его. – Самец лев.

– Где твоя львица? – спросил он.

Я подумала об этом, и львица появилась рядом с ним, как будто тьма стала золотой, и она выросла меховая с золотисто-янтарными глазами. Она задыхалась на меня, и там было что-то в ней… в ее выражении. Это было требование, вопрос, за исключением того, что львы думают не так, во всяком случае, не настоящие; но она была в ловушке во мне уже несколько лет. Это немного смущало нас обеих.

Я смотрела в ее глубокие золотые глаза и слышала/чувствовала/знала, что она хотела того, кто был рядом с ней в темноте. Большой самец посмотрел на меня своими оранжевыми глазами, и я поняла, что он не был таким реальным, как она, еще нет.

Я слышала шум снаружи, как будто кто-то нюхает воздух, чувствовала смещение пространства от чего-то крупнее меня, будто Мика подошел слишком близко. Моя львица зарычала от этого, и звук потек из моих человеческих губ. Черт, это было не хорошо.

– Это я – сказал Никки. – Ты пахнешь львом – Он приложил руку к моему лицу, чтобы я почувствовала слабый запах льва на его коже, привлеченный к поверхности моей близостью. Моя львица зарычала и зашипела от этого запаха. Это тоже было неправильно; это должно было успокоить ее. Большой самец рядом с ней издал кашляющий рев – не тот, который, как мы все думаем, единственный рев голливудского льва, а более типичный кашель.

– Что бы ни случилось, моему льву это совсем не нравится – сказал Никки.

– Самец кашлянул, взревел – сказала я.

– У тебя внутри не может быть льва, Анита – сказал он.

– Львица хочет его.

– Я прямо здесь – сказал Никки.

Я почувствовала, как моя голова качается, когда я смотрела в янтарные глаза львицы. – Ты моя невеста; ты не можешь быть моим львом зова; не можешь быть и тем, и другим.

– Я знаю это.

Я смотрела в ее янтарные глаза, пока не упала в них, почти как в глаза вампира; так много невозможного. Я позволила себе упасть, позволила прислониться своим лбом к ее так, как домашняя кошка ударяет головой. Я чувствовала мех ее морды под моей рукой; на секунду это было более реально, чем стена, о которую я опиралась. Она и я на мгновение прислонились друг к другу, и я знала, что она пытается мне сказать.

Она исчезла во тьме, как дым, и я знала, что большой самец уйдет с ней, потому что он был не таким реальным, как она; он был не таким реальным, как другие движущиеся, как густые тени в темноте: леопард, волк, крыса, гиена и радуга тигров. По какой-то причине львица была самой настоящей из них. Я не знала, согласились ли они на это между собой, или она была такой сильной. Это было из-за ее потребности, которая была сильнее их. Она была внутри меня дольше, чем крыса или гиена, и они были единственными, у кого не было приятеля снаружи меня. Львица искала льва зова.

Я открыла глаза, совершенно спокойная, и рассказала Мике, Никки и всем остальным в коридоре, что случилось.

– Может ли она это сделать? Я имею в виду львицу? Может ли она создать самца… партнера внутри Аниты? – Спросил Натаниэль.

– Нет – сказал Никки.

– Ты почувствовал запах второго льва на ее коже? – Спросил Мика.

– Нет, только ее львицу.

– Это все, чем я могла пахнуть, потому что самец не был настоящим.

– Ее львица сильнее, чем обычно, потому что Анита сильнее, чем обычно – сказала Родина.

– Раньше такого никогда не было – сказала я.

– Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь мог сделать это, – сказал Мика.

– Наша старая королева могла вызывать всех кошачьей ликантропии – сказала Родина.

– У Моровен были тюлени как животное ее зова – сказала я.

– Она была миледи, а не нашей темной королевой.

– Моя сестра хочет сказать Мать Всей Тьмы – сказал Ру.

– Какое это имеет отношение ко всему этому? – спросила я.

Брэм сказал – Я думаю, она имеет в виду, что твои кошачьи формы, возможно, получили заряд силы от того, что ты убила темную мать.

– Я убила ее пару лет назад; ничего подобного тогда не было.

– Но ты убила Моровен всего несколько месяцев назад, меньше года – сказала Родина.

– Я не думала, что получила какую-то силу от этого; Я имею в виду, что даже не я убила ее.

– Моровен верила, что когда ты убила Мать Всей Тьмы, ее сила рассеялась, разыскивая вампиров, подходящих для каждой силы. Она думала, что получила всю власть, кроме той, что досталось старому члену совета, Любовнику смерти и тебе. Ты убила его, и его сила досталась тебе, поэтому она собиралась убить тебя и получить всю силу.

– Я помню, как она произносила свою злодейскую речь и объясняла все это, пока я была прикована цепью – сказала я, нахмурившись.

– Что, если сумасшедшая сука была права? Что, если, когда она умерла, ты действительно получила больше силы от нашей темной и злой королевы?

Я покачал головой. – Я не чувствовала себя по-другому, а я чувствовала себя по-другому, когда умерла Мать и Любовник смерти.

– Ты использовала некромантию, чтобы контролировать тысячи призраков. Ты бы почувствовала прилив большей силы во всем этом? – спросила она.

Это был хороший вопрос, умный вопрос. Именно такое мышление заставило нас оставить их обоих. Я посмотрела на Мику и Никки, которые все еще стояли ближе всего ко мне в коридоре. – Что вы думаете?

– Я думаю, это то, что мы должны обсудить с Жан-Клодом – сказал Мика.

– Да – сказал Никки.

– Вы говорите, что львица Аниты создала в ней настоящего самца-льва? – Спросил Натаниэль.

– Нет, – сказала Родина, – я думаю, что львица создала мысль или сообщение для Аниты.

Я кивнула. – Она хочет приятеля. Она хочет, чтобы я нашла льва-самца, который будет моим зверем. Она устала ждать, или нуждается в поддержке, или что-то в этом роде.

– Я почувствовал это, когда самец заревел в Аните. Я почувствовал это почти как удар – сказал Никки.

– Это типично, когда на тебя ревет другой лев? – Спросил Мика.

– Нет, я Рекс нашего прайда; ни у кого нет такой силы здесь.

– У Аниты есть – сказала Родина.

– Не так, она делает не как лев, – сказал Никки.

– Но она не просто оборотень, – сказал Ру. – Она наша злая королева возрожденная или перевоплощенная.

Родина кивнула. – У нашей злой королевы было достаточно силы, чтобы призвать любых кошек, больших или маленьких.

– Я действительно хочу, чтобы вы перестали говорить злая королева каждый раз и говорили просто королева.

Родина одарила меня улыбкой, которая была отчасти радостной и отчасти злой, той улыбкой, которая была у ее брата на лице, когда он поил меня кровью Домино. Я боролась изо всех сил, чтобы не задрожать, но потерпела неудачу. Она знала, что пугает меня. Она наслаждалась этим.

– Но, Анита, – сказала она сладким голосом, – мы не хотим справедливой королевы, чтобы просто следовать за ней. Мы, Арлекин, хотим вернуть нашу чертову королеву зла.

– Тогда я не та девушка.

– О, Анита, не скромничай. Я видела, как ты выпила жизнь одного из Селки, пока он не превратился в сухую кричащую шелуху. Это не белая магия, моя королева.

– У меня не было других вариантов, чтобы спасти наши жизни – сказала я.

– И ты была достаточно безжалостна, чтобы использовать черную магию.

– Это не черная магия – сказала я.

– Ну, это точно, как и ад не белый.

– Это экстрасенсорные способности, а не магия.

– Скажи помидор или томат; но это все еще красный, мягкий овощ.

– На самом деле, это ягода – сказал Брэм.

Мы все посмотрели на него.

Он выглядел более близко к смущенному, чем я когда-либо видела его. – Ну, это ягода.

– Хорошо – сказала я.

Родина засмеялась. – Ягоды или овощи, это все еще темная магия, и ты – первый полноценный некромант за тысячи лет, Анита. На YouTube есть видео о том, как ты подняла армию зомби в Колорадо.

– Любовник смерти собрал армию нежити. Я должна была что-то сделать, чтобы они больше не убивали людей.

– Твои мотивы были хорошими – сказала Родина.

– Ты спасла сотни жизней, Анита – сказал Мика.

– Я не сомневаюсь в этом – сказала Родина.

– Тогда в чем твоя проблема? – спросила я.

Она снова улыбнулась этой счастливо-злобной улыбкой. – У меня нет проблем с тем фактом, что ты – злая королева в этой истории; это у тебя есть проблема с этим.

– Анита не зло, – сказал Мика.

Родина пожала плечами. – Некромант, суккуб, может питаться гневом и высасывать жизненную силу прямо из кого-то. Что в этом списке делает ее не нашей злой королевой?

– Она не пользуется своей силой только для того, чтобы причинить нам боль, – сказал Ру мягким голосом.

Родина оглянулась на своего брата.

Он выглядел неловко, как будто что-то на ее лице не порадовало его, но он заговорил перед лицом неодобрения своей сестры. – Не сила делает кого-то злым; а то, что они делают с этой силой.

– Хорошая мысль, брат, но ты знаешь, что говорится о развращении власти.

– Да, но я был не так счастлив с нашей старой королевой, как ты и Родриго. Она была мелочной, вспыльчивой, безумной и имела достаточно силы, чтобы разрушить мир. Мы все ее боялись, даже ты.

– Злых королев нужно бояться.

– Это моя точка зрения, сестра. Анита очень усердно работает, чтобы быть правильной и справедливой, а не пугающей.

– Значит, ты говоришь, что она хорошая королева – белая, а не черная?

– Да.

Было интересно наблюдать, как они говорят обо мне, словно меня там не было, но Ру, похоже, выиграл спор, и я хотела, чтобы он победил, поэтому просто слушала. Мы все слушали их, брат и сестра говорили так, как будто никто из нас не имел значения в тот момент, кроме их двоих. Интересно, скучали ли они по Родриго в эти моменты брат-сестра?

– Если ты злой, ты не можешь просто решить быть добрым – сказала она.

– Если ты злой, то нет, конечно, нет.

– Что тогда?

– Если ты решаешь день за днем делать хороший, позитивный, моральный выбор, тогда ты не зло. На самом деле, это было бы определением хорошего человека.

– Ты говоришь, что она не злая, потому что решила быть доброй?

– Это единственный способ, почему любой из нас может оставаться хорошим. Решать делать то, что правильно, а не то, что неправильно – сказал Ру.

– Это было бы так скучно – сказала она, закатывая глаза.

– Добро не скучное – сказала я.

Она посмотрела на меня с презрением.

– Я влюблена в троих мужчин в этом коридоре, и это очень хорошо.

– Но морально это делает тебя шлюхой – сказала она.

Мика напрягся и сделал движение к ней, но я коснулась его руки. Это заставило его взглянуть на меня, и я сразу же дала ему понять, что у меня есть идея. Он позволил мне говорить за себя, что было одной из вещей, которые я любила в нем.

– Ты думаешь, что быть хорошим означает очень узкое христианское, мусульманское или еврейское определение, и оно всегда сводится к фундаментализму какого-то рода. Это то, что ты считаешь хорошим, Родина?

– Это то, что все считают хорошим – сказала она, снова закатывая глаза.

– Нет, это не то, что все считают хорошим; это то, что мир говорит нам, что это определение добра.

– Я думала, что ты христианка; ты даже ходишь в церковь, поэтому, по вашим собственным убеждениям, ты не очень хороший человек.

– Мой путь веры лежит между мной и Богом, и он в порядке.

– Ты не можешь знать, что твой бог в порядке с тем, что ты делаешь.

– Я знаю, что когда я молюсь, демоны не могут коснуться меня. Я знаю, что мой крест все еще сияет святым огнем, когда я сталкиваюсь с вампиром. Если бы я была проклята, как сказала католическая церковь, когда она отлучила всех людей, которые могли поднимать зомби, тогда мой крест не работал бы, мои молитвы не работали бы, но они работают.

Родина уставилась на меня. – Ты шутишь.

Я покачал головой. – Я никогда не шучу об этом.

– Ты не можешь быть хорошей.

– Почему нет?

– Твоя вера не может быть такой чистой.

– Почему нет?

– Потому что ты питаешься сексом, яростью и поднимаешь армии мертвых.

– Я немного переживала обо всем этом, но, видимо, Бог с этим справился, и если у Него с этим нет проблем, то и у меня тоже.

– Нет – сказала она, и звучала сердито, даже взволнованно.

– Оставь это, сестра.

– Нет.

– Почему бы не оставить? – Брэм спросил ее.

Она посмотрела на него, а затем снова на меня, руки были сжаты в кулаки по бокам.

– Потому что если она не злая, то она не позволит мне делать то, что я хочу делать.

– Что ты хочешь делать? – спросила я.

– Ты встречала моего брата.

– Да.

Она смотрела на меня, пока я, наконец, не сказала: – О, извини, но я не настолько злая, чтобы позволить тебе делать то дерьмо, которое нравилось Родриго.

Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох, быстро выдохнула, а затем встрепенулась, как птица, встряхивая свои перья. Ее глаза стали спокойными. Она была тиха и безмолвна. Это было страшнее истерики.

– Я служу тебе, потому что должна, но я надеюсь, что ты упадешь от благодати достаточно далеко, чтобы позволить мне наслаждаться остальной частью моей вечности.

– Я сделаю все возможное, чтобы быть достаточно злой, чтобы тебе не было скучно.

Она поклонилась тогда, очень формально, и я вспомнила, как Моровен жаловала ее и заставляла приседать, даже если она была в брюках. Моровен оставляла ее в таком низком реверансе до тех пор, пока у нее не начинали болеть ноги, потому что, как только кланяешься или совершаешь реверанс перед своей королевой, ты не можешь подняться, пока она не заметит тебя.

– Хороший поклон; теперь давайте поговорим с Ламией.

Родина посмотрела на меня с непроницаемым лицом, но она встала прямо, прямо по военному, а не как обычно. Она внезапно почувствовала себя солдатом.

– Спасибо, моя королева, что заметила.

Натаниэль пришел, чтобы обнять меня и сказал: – Позволь сначала мне поговорить с Мелани.

– Почему?

– Потому что я буду мило с ней разговаривать, а ты и Мика просто допросите ее.

– Если это даст нам больше информации с наименьшим количеством суеты, то конечно – сказала я.

– Ты знаешь ее лучше нас – сказал Мика. – Мы последуем твоему примеру.

– Вы должны позволить мне увидеть фотографии из Флориды, чтобы я знал, о чем говорю.

Мика кивнул. – Я знаю, и мне придется подорвать доверие, чтобы показать Мелани тоже.

– Разве тебе не надо согласовывать с клиентами, чтобы сделать это? – спросила я.

– Я принимаю исполнительное решение, что они сходят с ума с таким уровнем секретности. Мне нужна информация, чтобы помочь им, и я не могу получить ее, не сказав людям правду.

– Отлично. Это значит, что мы можем показать и Эдуарду, когда увидим его.

– Нет, я обещал, что не буду, без их разрешения, показывать фотографии никому, кто мог бы выследить их и казнить.

– Черт возьми, Мика.

– Это разумный страх, Анита. Даже ты не делишься всем с Эдуардом, потому что не хочешь подвергать опасности некоторых из нас.

– Хорошо, но сейчас я делюсь большинством вещей.