Текст книги "Змеевик (ЛП)"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

Лорел К. Гамильтон
Змеевик
любительский перевод 18+

Лорел К. Гамильтон «Змеевик», 2018

Оригинальное название: Laurell K. Hamilton. «Serpentine», 2018

Перевод: Анна Ma Chouette Совушкина, Ксения Nevera Кулагина, Андрей surgeon96 Ледов

Бета-ридер: Андрей surgeon96 Ледов

1

Я стояла в прохладной тишине магазина Forever Bridal в Альбукерке, Нью-Мехико. Вокруг были только свадебные платья в пластиковых чехлах, так что я могла быть в любом свадебном салоне в любой части страны. Платья были из тех, что подгоняют по фигуре.

Я смотрела на платья разных оттенков белого – от ослепительного, как свежий снег, сверкающий на солнце, до такого темно-кремового, что казался светло-коричневым или модным цветом тауп. Тауп ставил меня в тупик. Да и кого бы не смутил цвет, который не может определиться – серый он или коричневый?

В конце концов мне позволили надеть черное платье, потому что светло-бирюзовое, как у других подружек невесты, выглядело на мне настолько ужасно, что даже Донна Парнелл, невеста, не могла этого отрицать. Вообще-то я была шафером. Мужчины на стороне жениха будут в черных смокингах с бирюзовыми поясами и галстуками, так что мое черное платье не испортит праздник – сказал консультант в салоне после нескольких часов примерки.

Я держала слишком длинный подол одной рукой, поэтому не запуталась в нем, когда зазвонил мой новый смартфон (настолько смарт, что мне было не по себе – казалось, что он знает, что я толком не умею им пользоваться). Звонил Мика Каллахан.

– Клиенты наконец разрешили поделиться информацией с твоей подружкой-копом?

– Они не клиенты, Анита. Я не беру денег у тех, кто в отчаянии, – ответил Мика и я услышала, что он улыбается.

Мика был главой Коалиции за лучшее взаимопонимание между людьми и ликантропами, также известной как Меховая Коалиция. Они ездили по стране, иногда за границу и пытались уберечь людей и ликантропов друг от друга. Иногда они читали лекции местной полиции, чтобы облегчить им работу с этими очень особенными группами граждан, иногда были посредниками в конфликтах между стаями оборотней, помогая избежать насилия. Коалиция никогда не приезжала в город без приглашения кого-нибудь из местных – оборотней, полицейских или врачей. Чаще всего они помогали жертвам оборотней восстановиться и принять, что они превратятся в тех, кто на них напал, в следующее полнолуние. Мика сам был выжившим. Он только закончил школу и был на охоте с дядей и двоюродным братом, когда на них напал верлеопард. Выжил только он, так что жертвы нападений имели все основания ему доверять.

– Ты принимаешь пожертвования.

– Только если они могут себе их позволить. У нас есть ценник для чиновников, но с частных лиц в беде мы деньги не берем, так что они нам не клиенты.

– Извини, не хотела тебя обидеть.

– Ты меня прости. Это дело дрянь. Поймешь, когда увидишь фотографии.

– Хорошо, если они не клиенты, как мне их называть?

– Ликантропы.

Я посмотрела есть ли кто-то в пределах слышимости, но увидела только ряды свадебных платьев, большинство в цветочек. Бедные подружки невесты. Когда я повернулась, моя грудь выскочила из выреза – платье определенно было сшито для другой фигуры. Я отпустила юбку и поправила декольте. Я не запутаюсь в слишком длинном подоле, если не буду ходить. Мое достоинство все равно может пострадать, но обойдется без синяков. Так что буду стоять на месте и стараться не сверкать грудью.

– Я не могу говорить свободно. Некоторые слова заставляют гражданских прислушиваться, – я понизила голос, – и «ликантропы» одно из таких слов.

– Ты права, – сказал он устало. – Можешь называть их клиентами, но их адвокатом я себя не считаю. Ладно, проехали. Называй как хочешь, но не рассказывай никому об этом деле, Анита. Они разрешили мне поделиться только с тобой.

– Я маршал Соединенных Штатов, Мика. Я могу держать язык за зубами. – Я поняла, что говорю с раздражением.

– Ты в порядке?

Я знала, что он беспокоится обо мне и понимает, что я злюсь не на него. Это одна из причин, почему я собиралась выйти за него замуж.

– Ага. Донна в последний момент решила, что я не надену смокинг. Я переживу, если они придумают, как сделать, чтобы моя грудь не вываливалась из декольте.

Он засмеялся.

– Попроси Натаниэля тебя сфотографировать до этого.

Я улыбнулась и ответила:

– Ты увидишь мою грудь сразу же, как мы окажемся в одном штате. – Он всегда умел меня рассмешить.

– Мы давно не были в одном штате, – сказал Мика и его голос снова стал грустным.

– Такая у нас работа.

– Знаю, но я скучаю по тебе.

Я стояла в этом нелепом платье, наш общий бойфренд был всего в нескольких метрах, но я внезапно почувствовала себя ужасно одинокой. Я так сильно захотела, чтобы Мика меня обнял, что это было почти больно. Мы недавно спали вместе, но я не могла вспомнить, когда мы занимались любовью. Несколько недель назад – за все пять лет отношений такого еще не было.

– Я тоже по тебе скучаю. Мне надоело просто спать с тобой в одной кровати между нашими командировками.

– Ты занимаешься сексом с Натаниэлем, пока меня нет.

Мика ревнует к Натаниэлю? Это что-то новенькое.

– Он наш возлюбленный, наш жених. Вы женитесь официально, как и мы с Жан-Клодом.

– Да. Мы бы все женились друг на друге, если бы закон разрешал. Но все же идея брака с другим мужчиной, не с Натаниэлем, кажется мне странной. Даже если это Жан-Клод.

– Хочешь жениться на еще одной женщине? – поддразнила его я.

Он рассмеялся.

– Наши девушки очень милые, но дело не в сексе. Дело в чувствах и в отношениях. Я люблю тебя и Натаниэля, больше никто не имеет для меня такого значения.

В его голосе снова прозвучала усталость.

– Что не так, Мика? Кроме твоего дела.

– Мы уже говорили об этом. Нас слишком много. Я не про Натаниэля, его я люблю. Я понимаю, что если тебе и заключать с кем-то официальный брак, то это должен быть Жан-Клод. Он король всех вампиров, возможно, король всех сверхъестественных граждан этой страны. Он должен жениться на принцессе.

– Я не принцесса.

– Тебя не нужно спасать, но для мира ты принцесса, которая выходит замуж за короля.

– Эта свадьба больше радует Натаниэля, чем меня.

– И меня. Свадьба двух женихов кажется мне странной. Я всегда представлял, что напротив меня будет стоять невеста в белом платье.

– Натаниэль с радостью наденет белое платье для тебя.

Мика засмеялся.

– Знаю, но предпочитаю видеть его в белом смокинге.

– Он так счастлив, что ты сказал да.

– Мне жаль, что я не ответил сразу из-за своих тараканов в голове.

– Натаниэль твой первый бойфренд. Я знаю, что ты никогда не хотел жениться на мужчине.

– Надеюсь, он не думает, что я его избегаю. У меня сейчас куча работы вне города.

– Мы стараемся проводить больше времени вместе. Натаниэль ездил с тобой во Флориду.

– А ты не поехала, потому что ловила плохих парней.

– Когда мы приедем на свадьбу Теда и Донны, у нас будет время побыть всем вместе, потому что я не буду ловить преступников, а ты спасать оборотней.

– Эти оборотни не хотели, чтобы Натаниэль был на встречах с ними и он пошел смотреть город один, с телохранителем.

– Он говорил. У нас будет время погулять вместе до и после свадьбы. А Натаниэль тогда нашел отель, в котором поженятся Тед и Донна. Так что она получит свою свадьбу на пляже, а мы сможем свободно носить оружие.

– Да, в итоге неплохо получилось, но мне вас не хватает.

– В последние несколько месяцев то ты уезжал из города, то я.

– Да, и я часто думаю, что мне надо меньше работать.

– А ты сможешь? Было бы здорово, но ты знаешь, что я никогда не попрошу тебя пожертвовать работой.

– Потому что я никогда не попрошу тебя о том же, – сказал Мика и радости в его голосе не было.

Мика был сам на себя не похож. Он никогда не жаловался – ни на нас с Натаниэлем, ни на наши сложные полиамурные отношения, ни на нашу работу. У меня засосало под ложечкой и голос в моей голове сказал: «Видишь? Мика перестал быть идеальным и дальше будет только хуже».

– Не знаю, что сказать. Я маршал. Это не просто работа, это моя суть.

– Я знал, кто ты, когда мы встретились. Я не хочу, чтобы ты изменилась.

– Хорошо, а то мне стало не по себе.

– Я пришлю тебе первую фотографию.

Он так внезапно сменил тему, что это застало меня врасплох, но я ничего не сказала. Я была рада поговорить о чем-нибудь другом. Я услышала звук сообщения и должна была убрать телефон от уха, чтобы посмотреть.

– Мне включить громкую связь?

– Не надо, я подожду.

На фотографии был мужчина, которого я никогда не видела. Голый по пояс, худой, но не благодаря занятиям спортом, а скорее потому что был молод. Он выглядел обычным, но что-то было не так с его правой рукой. Татуировка? Щупальце? Я увеличила изображение. Вместо руки была змея с треугольной головой. Значит, ядовитая. Я еще увеличила. Качество ухудшилось, но я увидела желтые глаза змеи с вертикальными зрачками, как у гадюки.

Я снова приложила телефон к уху.

– Это фотошоп. Никто не может вырастить змею из тела. Мы видели верзмей, это ламии или наги – наполовину змея, наполовину человек. Рука не может заканчиваться головой.

– Это не фотошоп.

– Ты видел своими глазами?

– Да.

– Никогда с такой хренью не сталкивалась.

– Я попрошу, чтобы они разрешили показать фотографии Эдуарду. Если кто-то и видел такое раньше, то это он.

– Согласна. Покажу ему.

– Нет, это будет предательство доверия. Не веди себя как коп, хорошо?

– Я коп, но ладно. Здесь же нет никакого преступления?

– Нет. Высылаю вторую фотографию.

На фотографии был другой мужчина, старше, больше, но не толще, просто не такой худой. На этот раз это была левая рука и дело не ограничилось головой змеи. Рука как будто разделилась на букет змей, прямо от плеча. Похоже на Медузу, но в фильмах ее всегда показывают эротичной, а здесь был просто кошмар.

Я сделала глубокий вдох.

– Это ты тоже видел?

– Да, – сказал он мягко. Я поняла, что его грусть была связана не только с необходимостью уезжать и быть в разлуке со мной.

– Они перекидываются в полнолуние?

– Сначала.

– В смысле?

– Это большая семья, Анита. Большинство из них выглядят как нормальные люди, но некоторые начинают… изменяться в подростковом возрасте. Самый младший изменился в 15, самый старший почти в 40. Если до сорока такого не случилось, они в безопасности, но все еще могут передать это своим детям.

– Единственная ликантропия, которая передается по наследству – тигриная, но они начинают перекидываться в подростковом возрасте. Но это полное изменение, а не частичное, как здесь.

– Обычно начинается как на первом фото: ладонь, рука или что-то другое, но со временем становится хуже, как на второй фотографии.

– Ты сказал, что это начинается в полнолуние. Я так поняла, что потом это происходит чаще.

– Да, как и при обычной ликантропии. Стресс, гнев, любая сильная эмоция может привести к изменению и иногда оно остается навсегда.

– Есть худшие случаи?

– Отправляю последнее фото. Там все плохо.

Телефон зазвонил, и я не хотела на него смотреть. Я видела свою долю ужасных фотографий с адских мест преступления, я пережила свою долю сцен с серийными убийцами – но я все еще не хотела видеть хуже на этот раз. Мика видел это лично. Если он смог видеть это вживую, то и я смогла бы посмотреть на картинку.

В верхней правой части тела человека было множество извивающихся змей. Правая сторона его лица была покрыта ярко-зелеными чешуйками. Я ожидала, что его глаз на этой стороне будет похож на глаза змеи, но он все еще был человеческим, коричневым и обычным. Из его шеи и по краю лица было больше змей. Как будто его человеческое тело превращалось в массу змей.

Я вернулась к телефону; мой голос был настолько пуст, насколько я могла это сделать. Картина была слишком ужасна для меня, чтобы добавить больше эмоций в ситуацию.

– Они в конечном итоге превращаются в целую кучу змей? Человеческое тело теряет целостность и просто становится отдельными змеями?

– И это одна из причин, по которой я хотел поговорить с тобой об этом. Я бы никогда не подумал задать подобный вопрос. Если ответ «да», это что-то меняет? – спросил он.

– Может быть. Я имею в виду, они просто становятся массой змей и никогда не превращаются в человека, или они остаются привязанными друг к другу, как действительно жуткая версия Медузы?

– Я спрошу.

– Становится ли их змея или змеи, зверем, подобным твоему и моему? Я имею в виду, у моих внутренних зверей есть мысли, эмоции, и если мое тело позволит переменам произойти, если я действительно смогу превратиться в физическую форму моих зверей, как ты, зверь будет своего рода независимым. Это его собственное существо, животное, персонаж. Одна рука змеи такая?

– Нет, это больше похоже на то редкое заболевание, синдром чужой руки, когда одна рука начинает действовать независимо от человека. Они получают вспышки от змей, но в основном это укусы, нападения, насильственные импульсы.

– Змеи боятся человеческого тела? Я имею в виду, хочет ли змея уйти, как настоящая змея хотела бы спрятаться от человека?

– Я не знаю, и я не уверен, что они тоже знают. Они считают это проклятием, Анита, настоящим проклятием, поэтому они не тратят много времени, пытаясь общаться с частями монстров.

– Конечно, ты сказал им, что, если будете сотрудничать со своим внутренним зверем, то сможете лучше контролировать его. Чем больше борешься с изменением, тем сильнее оно, и тем меньше у тебя контроля над зверем.

– Я им это объяснил, но они не хотят мириться. Они хотят, чтобы это ушло.

– Многие новые ликантропы чувствуют именно так.

– Но это не похоже на обычную ликантропию, Анита. Они не становятся их животными; они теряют частички себя так, как я никогда не видел. Их умы никогда не перестают быть людьми и ужасаются от того, что с ними происходит. Там нет никакого момента, когда они могут принять своего зверя и насладиться выпуском более простого, линейного мышления. Выход моего леопарда иногда мирный, почти медитативный.

– Как ты думаешь, есть ли у них шанс найти мир со своими звериными частями?

– Ты видела изображения. У меня такое ощущение, что впереди еще хуже, но они либо не хотят, чтобы даже я видел это, либо совершают самоубийство, пока оно не стало намного хуже, чем на последнем снимке, который я тебе показал. Кстати, это один сын, один отец и один дядя.

– Это только мужчины в их семье?

– Нет, но это проявляется иначе в женской линии, и это менее распространено.

– Как иначе?

– Ты упомянула Медузу. Это обычно начинается так, как один змеиный локон, или одна картинка – змея, свернувшаяся между женскими грудями, но змея вырастает из ребер женщины. Это обычно спокойнее, и, кажется, это другой вид змей. Это также может появиться годами раньше, даже в раннем детстве.

– Можешь прислать мне фотографию этого, по крайней мере, змеи?

– Подожди секунду; за дверью кто-то есть. – Он поставил меня на удержание.

Я снова смотрел на свадебные платья в пластиковых коконах, ожидая великого дня, когда они выйдут и превратятся в прекрасных невест и друзей в цветах радуги. Я задавалась вопросом, помогает ли кто-нибудь в семье, где Мика, видеть брак таким же образом. Говорили ли они своим будущим супругам, что любой ребенок может пострадать от семейного проклятия? В какой момент знакомства вы говорите кому-то конкретную правду?

– Анита, ты все еще там?

– Для тебя всегда, – сказал я.

– Спасибо, – сказал он.

– За что?

– За напоминание, что ты здесь для меня. Я не знаю, почему это меня так беспокоит.

– Это довольно ужасно, Мика, и ты не можешь понять, как спасти их от их судьбы. Твой внутренний белый рыцарь действительно недоволен этим.

– Ты слишком хорошо меня знаешь.

– Между нами нет лишнего, – сказал я.

– Верно, – сказал он, и его голос звучал светлее. – Извини, у колдуньи есть несколько вопросов ко мне, прежде чем я полечу домой в Сент-Луис. Она хочет увидеть, что ее магия может рассказать ей о проклятии. Я надеюсь, что получу больше информации, но, конечно, семья хочет излечения.

– Это колдунья, которую мой друг рекомендовал коалиции?

– Да, но я действительно не думаю, что любое современное колдовство может вылечить это. Если это проклятие, то какая бы сила ни стояла за ним, это не то, что мы можем исправить сегодня.

– Да, колдуньи не могут превратить тебя в жабу или что-то в этом роде.

– Я пытаюсь убедить их в многоплановой атаке – магии, медицины, и собираю информацию от любого, кто достаточно старый, чтобы видеть подобные вещи раньше, – но если они не будут делиться информацией или не позволят мне делиться информацией, тогда мы мало что можем сделать. Честно говоря, я не уверен, что мы можем многое сделать, если они полностью не выйдут из шкафа. Я просто никогда не видел ничего подобного.

– Что они ожидали, что ты и Коалиция сделаете для них, Мика? Я имею в виду, почему они вызвали тебя?

– Они хотят лечения.

– Ни один тип изменения формы неизлечим, – сказала я.

– Они хотят помощи, Анита. Они очень внимательно относились к тому, кого позволили мне увидеть, но они большая семья, и проклятие или какое-либо генетическое заболевание усиливается.

– Ты видел кого-нибудь из них, где изменение является постоянным?

– Нет.

– Как они функционируют с такой частью своего тела? Я имею в виду, как они выходят и возвращаются, если это не проходит? Не то чтобы они могли это скрыть.

– Если это просто рука, они кладут ее на повязку или слинг. Если это распространяется на момент последнего изображения, который я тебе прислал, и это навсегда, семья скрывает их, или они совершают самоубийство. Хотя я не уверен насчет последнего; они не скажут самоубийство вслух, но это подразумевается достаточно громко. Слишком много историй о членах семьи, которые становятся все менее и менее связными, когда они меняют форму, и когда я спрашиваю, насколько плохо это стало, они становятся расплывчатыми. Они говорят, что бабушка и дедушка не могут жить вечно, или у них есть несчастные случаи, много и много внезапных, смертельных несчастных случаев.

– Возможно, они не говорят о самоубийстве, потому что это ближе к содействию самоубийства или даже к убийству.

Тишина на другом конце телефона была тяжелой. Он вздохнул.

– Думаю, я не хотел об этом думать, но, конечно, ты права; вероятно, так и происходит. Я не уверен на счет последнего, потому что они не будут подтверждать это, не вслух, но это подразумевается.

– Они пытались отрезать руку, когда это была всего лишь одна змея?

– Если отрубить ее лезвием, это либо уйдет на месяц до следующего полнолуния, либо разделится на части и появится на несколько змей быстрее, и кратным числом станут формой с полнолуния.

– Это звучит как Лернейская гидра из заданий Геракла. Каждый раз, когда ты отрубал голову, две вырастали на этом месте.

– Семья имеет греческое происхождение. Они верят, что их проклятие восходит к древней Греции.

– Что сделал их предок, чтобы разозлить богов?

– Соблазнение пошло не так и, возможно, превратилось в изнасилование, в зависимости от того, на какой стороне истории вы находитесь.

– Ты знаешь, что это не может быть проклятием богов, верно? Это какая-то генетическая ликантропия, о которой мы никогда не слышали, но это не проклятие.

– Некоторые люди до сих пор считают что превращение в оборотня один раз в месяц это проклятие, Анита.

Я хотела поспорить, что со всеми новыми законами никто теперь так не думал, но я знала, что он был прав. Предубеждение против лунарно-зависимых, или неизлечимо пушистых, монета всего лишь о двух вежливых эвфемизмах, все еще сильных в некоторых местах. Я вернулась к решению проблемы или, по крайней мере, к ее лучшему пониманию.

– Они пытались не отрубать их, а сделать хирургическую ампутацию? – спросила я.

– Они пытались. Хирургия работает лучше; по крайней мере, они сразу не делятся на кратные. У них есть один двоюродный брат, которому не хватает руки от локтя, потому что они ампутировали ее несколько раз. Он готов отдать руку, чтобы они не распространялись по его телу.

– Подождите – как хирург может лечить его, если это все еще секрет?

– У них есть один врач в семье, который согласился помочь.

– Ладно. Пациент уже прошел полнолуние?

– Три полных луны. Они ампутировали ему руку каждый раз, когда она начала расти как змея.

– Согласно легенде, Лернейская Гидра была побеждена, когда отрубили голову и сожгли огрызок шеи. Огонь все еще работает на регулярной ликантропии. Если вы отрежете руку или ногу оборотня и прижжете конец, он не отрастет. Огонь очищает или убивает все.

– Это было уже опробовано, – сказал он.

– Господи, Мика, Коалиция хороша, но что вы, ребята, можете для них сделать?

– Я сказал тебе, что они хотят, Анита: они хотят лекарство.

– Я не спрашивала, чего они хотят; Я спросила, что ты и Коалиция можете сделать, чтобы помочь им?

Он выдохнул и прошептал:

– Я не знаю.

– Если ты ничего не можешь для них сделать, Мика, приезжай домой.

– Я планирую вернуться домой сегодня вечером, но я не хочу оставлять их без надежды, Анита.

– Быть офицером полиции научило меня, что ты не можешь спасти всех, Мика. Я ненавижу то, что мы не можем, но мы не можем.

– Просто так ужасно оставлять их ни с чем.

– Я знаю, и я прошу прощения за это. Они пробовали современное генетическое консультирование? Я имею в виду, что это может не помочь взрослым, у которых это уже есть, но они могли бы зафиксировать своих детей в утробе матери, если бы они могли выяснить, какая часть их генетики вызывала это.

– Я убеждал их, и мой главный контакт хочет, чтобы они попробовали, но эта семья боится выходить из шкафа. Они либо не верят, что новые современные законы, дающие права оборотням, сохранятся, либо считают, что законы не распространяются на них, потому что они на самом деле не животные. Они верят, как некоторые из более старых вампиров, что новые законы, которые делают их законными гражданами с правами, в конечном итоге будут отменены, и все вернется на прежний уровень, когда нас могли бы убить на месте. Как я могу спорить с ними, Анита, когда есть еще некоторые западные штаты, где оборотни подпадают под законы о хищных животных? Ты или я можем быть застрелены, и поскольку наши анализы крови доказали бы, что мы переносим ликантропию, это будет рассматриваться как законная самооборона.

– Закон изменился в прошлом месяце в Колорадо, – сказала я.

– Один штат из многих, Анита?

– Один из пяти, – сказала я.

– У них есть право бояться быть убитыми, – сказал он.

– Я не спорю об этом. Мы все будем там через несколько дней. Если они позволят нам сказать Эдуарду – я имею в виду Теда – тогда, возможно, мы сможем что-то придумать. Как ты сказал, если бы кто-то кроме меня столкнулся бы с чем-то вроде этого, это был бы он. Мы оба знаем сверхъестественных людей, достаточно старых, чтобы сказать нам, существовали ли подобные проклятия в древней Греции.

– У меня есть Каазим и Джейк. Брэм не позволил бы мне путешествовать только с ним в качестве моего телохранителя после последних угроз смерти группы ненавистников.

– Брэм – твой главный телохранитель по справедливости, – сказал я. – Джейк достаточно старый, чтобы помнить древнюю Грецию?

– Не совсем, но Каазим достаточно. На самом деле, я думаю, что он намного старше, чем он хотел бы признавать. Как ты думаешь, его мастер, госпожа, напрасно говорит ему не делиться о ее возрасте?

– Куини не тщеславна, но все вампиры обретают силу с возрастом. Поскольку у них все еще есть дуэли, она не хотела бы, чтобы другие вампиры знали, что она старше земли. Это все равно, что рассказывать людям, сколько оружия ты берешь перед боем.

– Логично, когда ты это объясняешь, но ни Джейк, ни Каазим ничего не объясняют.

– Никто из бывших охранников Арлекина не любит делиться информацией. Я думаю, это что-то вроде шпионов на протяжении тысячелетий, – сказала я. Арлекины когда-то были элитными телохранителями, шпионами и ассасинами для их уже мертвой королевы. Жан-Клод был новым королем, и теперь они были нашими.

– Я должен был очень четко спросить, чтобы он не мог неправильно понять то, что я хотел знать, видел ли он когда-либо подобное проклятие в древней Греции.

– Что он сказал?

– То, что он никогда не видел ничего подобного, но он мало путешествовал по Греции в тот период времени, который мне показался интересным.

– Похоже, один из его ответов или ответы Джейка – такие полезные и не полезные одновременно, – сказала я. – Встречу ли я кого-нибудь из этих новых оборотней, когда мы все приедем на свадьбу?

– Ты встретишь семью, потому что остров маленький, но ты этого не узнаешь. Прямо сейчас они хотят, чтобы мы устроили свадьбу, как будто их здесь нет. Я думаю, что точные слова были: «Наслаждайся свадьбой и обними свое счастье, потому что ты никогда не знаешь, как долго оно продлится».

– Очень фаталистически. – сказала я.

– И очень верно, – сказал он.

– Тебе нужны объятия, – сказала я.

– Мне нужно гораздо больше, чем объятия. Мне нужно обернуться вокруг тебя, пока я не почувствую запах только твоей кожи.

– Звучит здорово. Сначала все обнимашки и объятия, а после этого – серьезный сон для тебя, а потом я хочу заняться с тобой любовью.

– Только я и ты, или мы трое?

За все время, что мы были втроем, я не была уверена, что он когда-либо просил исключить Натаниэля.

– Мы оба скучаем по тебе, Мика.

– Мне нужно время один на один, Анита. Я чувствую себя подавленным. Мне просто нужно, чтобы в моей жизни было время от времени меньше людей.

Я не была уверена, как наш общий мальчик, наш общий жених, примет это, но это было проблемой для другого дня. Иногда, когда ваша домашняя жизнь настолько сложна, вы выбираете не только сражения, но и когда нужно сражаться.

– Мы все иногда нуждаемся в «один-на-один», – сказала я. Это была самая нейтральная и правдивая вещь, которую я могла сказать.

– Я не уверен, что Натаниэль когда-нибудь устанет от групповой деятельности, – сказал Мика.

Я не могла этого утверждать. Мы все были полиамурны, что означало любить большое количество, особенность согласованной немоногамии, но Натаниэль был, вероятно, наименее моногамным человеком в наших преданных отношениях. Черт, он был одним из самых поли полиамурных людей, которых я когда-либо встречала.

– Анита, ты все еще там?

– Я здесь, просто пытаюсь решить, слышала ли я когда-нибудь чтобы Натаниэль говорил, чтобы в спальне было меньше людей.

– Ответ – нет. – Сказал он.

– Вероятно – сказала я.

– Не вероятно – сказал он, – но если бы он был не групповым животным, меня бы не было в вашей жизни. Ты встретила Натаниэля первым.

– Это правда – сказала я.

– Итак, могу ли я жаловаться из-за его любви к большему количеству людей, когда я получил от этого пользу?

– Конечно, можешь. – сказала я. – Я все время так делаю.

– Но я стараюсь этого не делать. – сказал он.

– Я знаю. Ты лучший человек между нами, Мика. Я никогда не сомневаюсь в этом.

– Верю. Мне нужно идти, Анита.

– Я знаю, ты должен представить колдунью ее потенциальным клиентам, прежде чем лететь домой, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос был веселым.

– У нее есть ее магические группы, поэтому она не будет сама по себе.

– Если бы она была одна, ты бы остался, – сказала я.

– Мы попросили ее проконсультироваться по невозможному делу, поэтому, вероятно.

– Иди и играй посла между оборотнями и ковеном, а затем приезжай домой ко мне.

– Они предпочитают фразу «волшебная рабочая группа», и тебя нет дома.

– Я думаю, что Ковен, как и слово «ведьма», имеет много багажа. Мистическое сообщество, похоже, разделено в том, пытаться ли отменить определенные условия или вообще отказаться от них.

– В Калифорнии есть один, который называет себя группой по изучению белого света.

– В самом деле?

Я слышала улыбку в его голосе, когда он сказал: «Действительно».

– Наш рейс отправляется сегодня вечером в Сент-Луис, поэтому мы скоро будем дома.

– Прости, я взял личный самолет Жан-Клода для этой поездке, иначе вы могли бы им воспользоваться.

– Самолет – это самолет, Мика. Я в полном восторге от них всех, но необходимость перебраться в Миннеаполис заставляет меня опоздать на самолет.

– Позволь мне поиграть послом, чтобы я мог вернуться домой раньше.

– Да, пожалуйста, – сказал я.

– Я люблю тебя, Анита.

– Я люблю тебя больше, Мика.

– А я люблю тебя вообще бесконечно. – сказал он и повесил трубку.

Обычно это был наш третий, кто закончил последнюю часть нашей трехчастной «Я люблю тебя». Один из нас сказал бы: «Я люблю тебя», а затем мы скажем наши фразы. «Я люблю тебя больше всего»: до сегодняшнего дня я верила, что Мика, Натаниэль и я именно это имели в виду друг для друга. Теперь мне стало интересно, может ли у нашего столь понимающего Мики закончиться терпение с новыми любовниками. Я знала, что бывали дни и ночи, когда я не знала, что с ними делать. Обычно это Мика успокаивал меня. Я не была уверена, что смогу успокоить его.