Текст книги "Лучшая половина мафии (Крестная мать)"

Автор книги: Линда Ла Плант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 50 страниц)

Никто не спорил. Никто не сказал больше ни слова. Тереза, довольная, села за стол.

– Я разработала четкий план. Вам нужно лишь его выполнять.

После долгого восхождения в гору, к мужскому монастырю, Пирелли истекал потом, несмотря на то что дул холодный, пронизывающий ветер. Брат Гвидо любезно проводил его в ту же самую комнату рядом с воротами. Он сказал, что отец Анджело скоро придет и что брат Томас тоже желает с ним поговорить.

Взгляд Пирелли привлек небольшой книжный шкаф под распятием. Чтобы чем-то заняться, он стал рассматривать старые молитвенники в потертых кожаных переплетах. Взяв один в руки, он провел пальцем по золотому тисненому кресту и хотел поставить его на место, но тут одна книжка упала с полки на пол, раскрывшись на первой странице. Он увидел надпись: «Джорджио Каролла, тысяча девятьсот семьдесят четвертый…»

В комнату шаркающей походкой вошел брат Томас. Он нес в руке коричневый конверт – мятый и порядком истрепанный.

– А я думал, когда же вы вернетесь, комиссар. В прошлый раз, когда вы здесь были, я не имел возможности с вами поговорить. Прошу вас, давайте присядем. Я брат Томас. Вас интересует Лука? Лука Каролла?

Пирелли сел. От рясы старика несло тяжелым, затхлым запахом, да и сам монах выглядел довольно неопрятно: черные ногти, немытые ноги в плетеных сандалиях. Маленькие грязно-зеленые глазки брата Томаса были похожи на две горошины. Он смотрел на Пирелли, хитро прищурясь, и все его манеры были какими-то вороватыми. Он то и дело поглядывал на закрытую дверь и говорил, доверительно понизив голос, шумно втягивая воздух беззубым ртом.

– Я всегда знал, что он плохой, лжец. Знаете, однажды он стащил куриную ножку…

Пирелли очень терпеливо внимал бессвязному рассказу старика о краже, совершенной Лукой в сиротском приюте. Он не мог понять, где начало, а где конец этого путаного повествования. Как только они услышали чьи-то медленные приближающиеся шаги, Томас вложил в руку Пирелли потрепанный конверт и велел никому о нем не говорить.

Гвидо привел еле волочившего ноги отца Анджело и усадил его в кресло. С каждой минутой Пирелли все больше падал духом, но не показывал виду. Томас оказался совершено бесполезным собеседником, а уж от этого дряхлого старца и вовсе не будет проку!

– Оставь нас, Гвидо.

Пирелли сел на место. Голос старика хоть и дрожал, тем не менее был четким, а глаза – ясными и живыми. Когда за Гвидо закрылась тяжелая дубовая дверь, отец Анджело сложил руки на груди.

– Итак, вы хотите узнать про нашего сына Луку, верно?

– Да, преподобный отец, это крайне важно.

Отец Анджело кивнул и чуть повел рукой.

– Мне начать с самого начала – с той минуты, как он здесь появился?

– Если вы не возражаете. Чем больше я буду знать о нем, тем лучше.

* * *

Постиранная постель Луки была еще в сушильном барабане, и София взялась ее выгружать. Складывая наволочку, она заметила на ней какие-то темно-коричневые пятна и бросила ее в мусорный бак, решив, что это кровь. Однако в тот же вечер, когда она зашла в комнату к спящему Луке, то обнаружила, что его волосы стали гораздо светлее, чем были раньше. Она нагнулась ниже, но тут вошла Роза, и София, вздрогнув, отскочила от кровати.

– Как ты меня напугала!

Роза посмотрела на нее, подозрительно сощурившись.

– Что ты делаешь?

София приложила палец к губам, дав знак Розе молчать. Лука по-прежнему спал.

– Подойди-ка сюда, посмотри… Видишь? У него крашеные волосы. Он блондин.

Роза нагнулась над кроватью, чтобы получше рассмотреть, потом согласилась.

– Зачем он красится? – прошептала она.

София не ответила. Они тихонько вышли из комнаты и заперли за собой дверь. Лука открыл глаза, легко встал с кровати и принялся мерить шагами комнату. Вспомнив подслушанный разговор женщин, он глянул на себя в зеркало. У корней на самом деле стали отрастать светлые волосы. Он тихо выругался.

Пора уходить. Больше нельзя здесь отсиживаться! Лука размял пальцы левой руки. Боль еще чувствовалась, но он осторожно снял бинты и начал упражняться…

Пирелли облизнул пересохшие губы. Хотелось пить, а в комнате был лишь один стакан, и он промолчал. Он ждал, что еще скажет отец Анджело, но тот безмолвно уставился на голую стену.

– Пожалуйста, продолжайте, преподобный отец… Простите, если эти воспоминания вас расстраивают.

– Больше Лука сюда не возвращался. Я получил от него много писем. Я принес их вам – можете почитать, если хотите. Я подписал документы на усыновление, которые освободили его из-под нашей опеки. Я думал, так будет лучше. Мне казалось, что Луке сильно повезло… – По лицу старика покатились слезы. – С тех пор я его не видел. Он пришел только в этом году… – Он взял стакан с водой и сделал несколько маленьких глотков. – Вы можете сказать, почему вас интересует мой сын Лука? Вы полагаете, он совершил какое-то преступление?

Пирелли кашлянул и вновь облизнул губы.

– Да, преподобный отец, я так полагаю.

– Он приходил ко мне, приходил сюда за помощью – теперь я это понял. Видите ли, в детстве, совершив нехороший поступок, он всегда старался загладить его работой: красил, копал и прочее… Он пришел и работал здесь какое-то время. Я знал, знал: он сотворил что-то страшное.

Пирелли позвонил в звонок у двери, чтобы отца Анджело увели. Ему не хотелось больше его расстраивать. Он помог старику подняться и поставил перед ним его подпорку для ходьбы.

– В нем всегда таилась какая-то… какая-то темнота. Я всегда это чувствовал, но не мог до нее добраться. Когда он был совсем маленьким, его изнасиловали… Понимаете?

Пирелли кивнул, поглядывая на дверь. Гвидо вошел в комнату и услышал последние слова старика.

Отец Анджело продолжал, не обращая внимания на Гвидо:

– Лука был запуганным, агрессивным. Когда он появился в монастыре, первые несколько лет мы не могли заставить его войти в часовню. Я думаю, над ним надругались в каком-то святом месте. Да простит меня Господь.

Гвидо густо покраснел и старался не встречаться глазами с Пирелли. Он возился с подпоркой для ходьбы, готовясь проводить старика из комнаты.

– Вы говорили с Лукой перед тем, как он ушел, преподобный отец?

Старик покачал головой:

– Нет, я с ним не говорил. Брат Гвидо был последним из нас, кто его видел. – Он медленно пошел к двери, но снова остановился, спиной к Пирелли. – Лука даже не попрощался со мной… Счастливого пути, комиссар.

– Подождите-ка, брат Гвидо… Вы не могли бы уделить мне несколько минут?

Молодой монах судорожно сцепил руки перед собой, дожидаясь, пока отец Анджело выйдет из комнаты.

– Все-таки мне надо помочь преподобному отцу. Он очень слаб… Монастырский дворик…

– Сам дойду, – донеслось до них, и Пирелли закрыл дверь.

– Вы последний, кто его видел. Почему раньше об этом не сказали?

– Я не думал, что это важно.

– Как знать… Брат Гвидо, я уверен, что Лука Каролла – очень опасный человек. Он убил по меньшей мере одного ребенка и скорее всего отправил на тот свет своего отца, Пола Кароллу.

Тихо охнув, Гвидо прижал ладони к лицу и, испуганно моргая, заговорил:

– В ту ночь, когда Лука уходил из монастыря, я был в часовне, возле склепа. Я преклонил колена в молитве, и он меня не заметил.

Пирелли положил руку монаху на плечо, побуждая его продолжать.

– Я видел, как он вошел и поставил на пол свою сумку – маленькую кожаную сумку, о которой я вам говорил, и футляр. Он пошел по проходу между рядами. Я хотел окликнуть его…

– Но не окликнули?

Гвидо покачал головой:

– Он стоял как изваяние и смотрел на крест… Его лицо… оно точно окаменело. Я еще никогда не видел, чтобы человек был так неподвижен…

Пирелли отпустил его плечо и отошел.

– Что было потом? – Он повторил свой вопрос, на этот раз более резко: – Что было потом, брат Гвидо?

– Я встал, обнаружив свое присутствие, и Лука превратился в дикого зверя. Он страшно зашипел и попятился назад, в темноту. Я уже не мог его видеть. А потом он сказал богохульные слова. Умоляю вас, не просите меня их повторить! Я слышал, как открылись двери и он вышел.

– Он взял с собой только сумку? А футляр, который вы описывали, – вы его не видели?

Гвидо всхлипнул:

– Нет…

Пирелли склонил голову и перекрестился, прежде чем подняться следом за Гвидо по каменным ступеням к склепу. Он обошел массивный деревянный крест и посмотрел наверх. Сначала ничего не было видно, но потом Гвидо зажег фонарик.

Пирелли зашел в баллистическую лабораторию судебно-медицинского отдела и протянул футляр с револьвером, привезенный из монастыря.

– Проверьте это, срочно. Мне надо сравнить нарезку ствола с нарезкой пуль, которые извлекли из тел детей Лучано и Палузо. Ответ должен быть к вечеру.

Лаборант застонал, но отнес футляр к длинному столу, за которым работали трое мужчин. Пирелли пошел за ним.

– У вас есть что-нибудь по тому отчету, который я вам вернул?

Ассистент достал из шкафа папку.

– Да. Тип неиспользованного патрона, найденного в клубе «Армадилло», совпал с типом пули, которая разнесла череп Кароллы. Осколки, извлеченные из трупа, имеют ту же нарезку, что и неиспользованный патрон. Мы определили, что она была сделана сверлом, который нашли у оружейника. Такая же нарезка, сделанная сверлом того же типа, была на осколках пуль, от которых погибли дети Лучано и Палузо.

Пирелли перебил:

– Как вы думаете, из какого оружия стреляли в детей? Мог это быть «магнум» сорок четвертого калибра? Тот самый, который я вам сейчас принес? Он заряжен. В патроннике две пули.

Ассистент резко захлопнул папку.

– Послушайте, мы и так уже работаем сверхурочно! У нас здесь столько пулевых осколков, что и не сосчитать. Оставляйте оружие, мы его проверим, и я сообщу вам результат. А строить догадки – это уже ваше дело.

Пирелли посмотрел на ассистента в упор и зашагал к выходу. Парень крикнул ему вдогонку:

– А отпечатки пальцев? Вы хотите, чтобы мы отдали револьвер на дактилоскопию?

Пирелли замялся, потом кивнул. Он так торопился принести свою находку в лабораторию, что совершенно забыл про отпечатки пальцев.

– Да. К нему никто не прикасался.

– Кроме вас, разумеется? Вам известно, что он заряжен, значит, вы его трогали, верно?

Пирелли покраснел.

– Да… У вас есть мои отпечатки, вы сможете их исключить… И вот еще что… Вы молодцы, ребята!

Пирелли ушел, и ассистент буркнул себе под нос что-то непристойное.

Пирелли с раздражением увидел, что Анкора опять сидит за его пишущей машинкой.

– У тебя что, нет своего кабинета?

Анкора усмехнулся:

– Уже нет. Это не кабинет, а обувная коробка в конце коридора. Как прошел день?

– Удачно, и он еще не закончен. А ну посмотри, что мне дал один монах, под строгим секретом. Это старая фотография Луки. Ему здесь лет двенадцать-тринадцать. Увеличь ее – может быть, она нам поможет. На ней видно, что у него очень светлые, почти белые, волосы и голубые глаза. Рост – около пяти футов десяти дюймов, вес – примерно десять с половиной стоунов. По словам брата Гвидо, он очень силен.

Анкора посмотрел на снимок и сморщил нос.

– Боже мой, кто это в инвалидном кресле – неужели ребенок?

– Да. Это, дружище, сын Пола Кароллы, Джорджио Каролла.

У Анкоры отвисла челюсть. Пирелли кивнул на снимок.

– Каролла усыновил Луку и увез его в Америку, когда тому было двенадцать или тринадцать лет – никто не может назвать точный возраст: свидетельства о рождении нет. Но усыновление состоялось после того, как умер этот несчастный уродец. – Внезапно он снял телефонную трубку и набрал номер архива. – Это Пирелли. Вы не могли бы найти сведения о ребенке? Мне известно лишь, что он был светловолосым и звали его Лука. Фамилии не знаю. Но он занимался нехорошими делами. Однажды его привели в полицию с бандой малолетних портовых хулиганов. Четверых из них осудили за кражу, сбыт наркотиков и тусовки возле гей-баров. Мальчика отпустили: он был еще слишком мал – лет пять-шесть – и нуждался в лечении. Его отправили в старую больницу «Назарет». Это было в шестьдесят пятом или шестьдесят шестом году.

– Вы можете назвать фамилию полицейского, который их арестовал?

– Нет. Я сказал вам все, что знал. Проверьте, может быть, «Назарет» даст какую-нибудь информацию.

– Старая больница, которая сгорела десять лет назад? Вы что, издеваетесь?

Пирелли засмеялся и сказал, что это была проверка. Он знал: здесь вряд ли удастся что-нибудь раскопать, но от отчаяния хватался за любую, даже самую призрачную, зацепку. А вдруг? Вдруг кто-нибудь навещал мальчика до того, как отец Анджело забрал его в сиротский приют? Он крутанулся в кресле и только тут заметил на своем столе докладную записку Бруно Ди Маццо. Взяв ее, он внимательно прочел текст, потом откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

– О Господи, ну и дела! Ты читал? – Анкора покачал головой. – Это от Бруно, из дела об убийстве Лучано. Тут говорится, что шеф-повар «Сан-Лоренцо» – того ресторана, где отравили всю семью Лучано, – так вот, шеф-повар был застрелен, по данным баллистической экспертизы, из «магнума» сорок четвертого калибра! – Он пролистал отчет и вновь вернулся к первой странице. – Застрелили только шеф-повара. Когда был сделан этот отчет?

Анкора пожал плечами:

– Давно, месяцев восемь-девять назад. Двое были убиты из пистолета «хеклер-и-кох». – Он чихнул и громко шмыгнул носом. – Кажется, я простудился… Охранников нашли в колодце, но трупы уже разложились. Еще один официант, мойщик посуды, исчез бесследно. Полагают, он был наводчиком. Там орудовало человека три – может, четыре, – судя по следам, найденным у колодца. Джо… Джо, ты меня слушаешь?

Пирелли стоял с открытым ртом.

– Ты не поверишь. Я только что привез из монастыря револьвер. Он принадлежал Луке Каролле. Это «магнум» сорок четвертого калибра…

Анкора выпучил глаза:

– Ты шутишь?

– Нет, черт возьми! Свяжись с лабораторией. В этом отчете нет никаких подробностей о пуле. Выясни, была ли на ней нарезка сверлом, как на остальных.

Анкора взялся за телефон, а Пирелли, потный от волнения, начал расхаживать по кабинету. Сын Палузо, двое детей Лучано, Пол Каролла, шеф-повар ресторана – неужели всех их убил один и тот же человек? А пули с характерной нарезкой – своеобразная визитная карточка убийцы… Что, если тот же человек отравил Роберто Лучано и его сыновей?

Пирелли остановился перед фотографией двоих мальчиков Лучано.

– В котором часу были убиты дети Лучано? Предположительно в девять, в девять пятнадцать – так?

– Кажется, их обнаружили не раньше одиннадцати. Дай-ка я проверю…

Пирелли взъерошил волосы пятерней.

– Мужчины семейства Лучано были найдены после одиннадцати… Шеф-повар, официант – в какое время убили их? У тебя есть эти сведения?

Анкора с шумом выдвигал и задвигал ящики в поисках нужной папки. Наконец он нашел ее, пролистал страницы и всплеснул руками.

– Время здесь не указано. Отчет не закончен. Разгильдяи!

Пирелли выхватил папку.

– С этим я сам разберусь, а ты возвращайся в Нью-Йорк. Скажи, что мы не можем проследить лет шестнадцать из жизни Джорджио-Луки Кароллы. Передай наши извинения и попроси, чтобы нам достали более позднюю его фотографию.

– Ладно, сделаю.

Пирелли задержался в дверях.

– Ты слышал про женщин Лучано? В доках кипит работа. Уборщики чистят склады и пакгаузы.

Анкора кивнул:

– Да. Поговаривают, что за ними стоит какой-то большой босс, он платит бабки. Ох, чую я, не к добру все это!

– Кто это, как по-твоему? – спросил Пирелли с порога.

Анкора пожал плечами:

– В том-то и беда этого города: мы видим, как надвигаются неприятности, а уладить их у нас не хватает времени. Эти женщины играют с огнем… Хочешь совет? Не суйся в дела семьи Лучано, Джо. У нас и без того хватает забот. Не ищи себе…

Но Пирелли уже вышел из кабинета. Анкора вздохнул, обернулся к доске с фотографиями, потом в растерянности оглядел письменный стол, заваленный бумагами, фотографиями и телексами. Пирелли был мастер по части добывания улик, однако проверять их всегда приходилось Анкоре. Можно было как угодно относиться к комиссару Пирелли, но одно оставалось бесспорным: он раскрутил колеса следствия на всю катушку. Карета понеслась галопом. «Как бы только в кювет не слететь», – с тревогой думал Анкора.

Глава 29

Работа не прекращалась в течение пяти суток. Консервную фабрику вымыли, вычистили, отремонтировали оборудование. Кафельная фабрика, конторы и склады стояли в полной готовности, ожидая новых хозяев. Починили все – от грузовиков до пишущих машинок.

Тереза еле держалась на ногах от усталости. Роза с Софией прекрасно сработались. Мойра не переставала всех удивлять. Она оказалась толковым деловым посредником и, даже не говоря по-итальянски, торговалась, как заправская базарная торговка. С помощью отчаянных жестов и энергичной мимики она держала в полном подчинении целую армию уборщиц, которые, следуя ее указаниям, переходили с одного места на другое со своими тряпками, щетками и ведрами.

Разъезжая в одном из грузовиков, Мойра, судя по всему, получала от жизни огромное удовольствие. В конце дня она платила наличными, и женщины-уборщицы очень скоро усвоили: если они будут отлынивать от работы, то получат меньше.

Женщины, соблюдая четкий график, по очереди ухаживали за своим «гостем» Лукой. Опасаясь, как бы его не увидели Грациелла или Адина, они предупредили его, чтобы он носу не высовывал из своей комнаты, а Адине запретили убирать на верхнем этаже под тем предлогом, что там хранятся важные бумаги и документы.

Дверь Луки была всегда заперта, и до сих пор все шло как по маслу: ни Адина, ни Грациелла не догадывались о его присутствии на вилле.

Грациелла, которую сначала возмутил план Терезы, теперь в корне изменила свое мнение. Она согласилась, что им необходимо сделать эту работу, и охотно выполняла свои обязанности, боясь даже себе признаться в том, что делает это с удовольствием. Ей разрешили водить бронированный «мерседес» – но только бронированный «мерседес», ибо, по мнению женщин, это был самый безопасный автомобиль. На этой громоздкой машине Грациелла часто вывозила бедную Адину в город за покупками, а вернувшись, они раскладывали по пакетам обеды для рабочих. Подъезжала Мойра на грузовике, громко сигналила, и Грациелла с Адиной выносили корзины и грузили их в кузов.

Иногда, поддавшись на уговоры Мойры, Грациелла ездила с ней в порт. Увидев главу семейства в кабине огромного грузовика, рабочие неизменно приветствовали ее радостными криками. Грациелле нравилось участвовать в этой работе, однако она старалась не лезть с советами. Вспыльчивость Терезы, ее нетерпимость вызывали в Грациелле ответную гневную реакцию.

Как-то днем Грациелла обнаружила, что Адине очень хочется покататься в грузовике, и подсадила ее в кабину к Мойре. Помахав женщинам рукой, она вернулась на виллу, собираясь немного вздремнуть. Только она хотела лечь, как наверху что-то скрипнуло. Слегка испугавшись, Грациелла прислушалась. На втором этаже кто-то ходил. Она подкралась к двери и чуть-чуть ее приоткрыла.

Лука спустился по лестнице и начал заглядывать в каждую комнату, стараясь освоиться с планировкой дома. Комнату Мойры он узнал по сладкому запаху духов, дальше шли спальни Розы и Терезы с двумя одинокими кроватями. У Софии окно было задернуто шторами. Здесь он увидел пузырьки с таблетками и неубранную постель.

Он пошел дальше по этажу и чуть не столкнулся с Грациеллой. Быстро заскочив в ближайшую комнату, он не стал закрывать дверь до конца и выглянул в коридор, прислушиваясь. Но все было тихо. Тогда он осмотрел небольшую, чисто прибранную спальню со спортивным снаряжением и старыми плакатами на стенах. Это была странная комната. В ней пахло затхлостью.

Зная, что его не видно из коридора, он наблюдал в щель, как Грациелла обернулась и посмотрела в его сторону, на неплотно притворенную дверь. Лука не представлял, что попал в комнату Майкла, а дверь в комнате Майкла всегда была закрыта.

Грациелла медленно подошла ближе и толкнула дверь… Спрятаться было негде. Он попался! Она застала его посреди комнаты. Лука ожидал испуганного крика, но его не последовало.

– Кто вы? – прошептала она. – Кто вы?

– Не бойтесь, – запинаясь, пробормотал он, – я вас не трону. Они про меня знают. Я у них работаю. Мне разрешили пожить в этом доме. Вы меня понимаете? – Лука говорил по-английски и боялся, что она его не понимает.

– Кто, Тереза? Она разрешила вам взять эту комнату?

– Нет, нет, не эту… на втором этаже. Понимаете, я упал, поранил плечо.

– Вы американец?

– Разве вам про меня не говорили?

Она смотрела на него и подходила все ближе.

– Нет, мне никто ничего не говорил. Как вы сюда попали?

– Мне дали ключ.

– Они должны были мне сказать. Вы меня напугали. Как вас зовут?

– Джонни.

– Вы в комнате моего сына.

Вернувшись домой, Адина зашла в кухню и с удивлением обнаружила, что Грациелла сидит с каким-то странным пареньком и оба с аппетитом уплетают спагетти. Однако, когда через несколько часов появилась Тереза, Грациелла встретила ее совсем по-другому. Она накинулась на невестку, даже не дав ей снять пальто:

– Я хочу с тобой поговорить, Тереза. Я позволяю тебе хозяйничать в папином кабинете, но это еще не значит, что ты имеешь право без моего разрешения пускать в дом незнакомых людей, понятно? Ты не знаешь, откуда он, с кем он знаком. И ты не должна никому давать ключ.

Тереза была так ошеломлена, что не сразу поняла, что имеет в виду Грациелла.

– Погоди, погоди, мама, о чем ты толкуешь?

– Ты сама знаешь, не прикидывайся дурой. Этот мальчик, Тереза. Американский студент. Я застала его в комнате Майкла. Туда никто не должен заходить, никто!

– Я… я прошу прощения, мама. Сейчас я с ним поговорю.

– Поговори. Если ты считаешь, что он должен остаться здесь до окончательного выздоровления, мы обсудим этот вопрос, но ключа от дома он не получит.

В тот вечер Тереза объявила всем остальным, что американский студент Джонни Морено получил травму на фабрике и останется у них жить, пока не поправится.

София затушила окурок, в упор глядя на Терезу.

– Он уйдет через несколько дней, хорошо? – спросила Тереза.

Впервые София не дрогнула.

– Ладно, Тереза. Но не позже.

Под аплодисменты рабочих над входом в доки водрузили пахнущую свежей краской вывеску «Экспортная компания Лучано». Было трудно поверить, что это те самые пакгаузы, которые совсем недавно напоминали кишевшие крысами отстойники. Стены были заново покрашены, двери отремонтированы, а заваленные мусором помещения убраны и вымыты дочиста. София подсчитала, что на одну только краску была потрачена астрономическая сумма.

Возле главного склада, перед белой линией, отмечавшей границу владений Лучано, остановилась темно-синяя «альфа-ромео». Двое сидевших в ней пассажиров смотрели на происходившее в порту с таким же интересом, как и София. Один мужчина достал фотоаппарат с телескопическими линзами. Когда София повернулась, прикрывая глаза от солнца ладонью, он начал быстро отщелкивать кадры, каждый раз приближая ее лицо.

В тот же день двое мужчин сфотографировали оливковые рощи, виноградники и кафельную фабрику, после чего уехали в горы, в штаб-квартиру семейства Корлеоне. Еще мокрые после проявки, снимки легли на стол неопровержимым свидетельством того, что семейство Лучано возродило бизнес. Вопрос состоял в том, кто был их спонсором.

Лука был в легком халате, надетом поверх рубашки, которую ему оставила Роза. Он видел, как Грациелла медленно вошла в комнату, с улыбкой кивая на поднос у себя в руках.

– Я испекла пирог. Чувствуешь, как вкусно пахнет?

Не дожидаясь ответа, она поставила поднос на стол, придвинула стул и жестом велела ему сесть.

– Теперь ты мойгость. Так что ешь, набирайся сил.

Сначала Луке было неловко есть и чувствовать, что Грациелла смотрит ему в рот. Но ее теплая, милая улыбка в конце концов помогла ему расслабиться.

– Тереза не велела мне разговаривать с тобой, – щебетала Грациелла. – Она сказала, что сама будет тебя кормить. Но их целыми днями нет дома. – Она показала на яблочный пирог. – Это любимый пирог моего сына, – промолвила она и сложила руки на коленях.

Открыв входную дверь, Тереза услышала на втором этаже голос Грациеллы и подняла голову.

– Мама, что ты делаешь? – встревоженно крикнула она.

Грациелла озорно подмигнула Луке и поспешила вниз, к Терезе.

– Я отдыхала, а теперь вот спускаюсь по лестнице. Тебя это устраивает?

Тереза бросила свое пальто на стул в вестибюле.

– Мы укрепили вывеску. Получилось очень красиво.

Роза бросилась обнимать Грациеллу:

– Ты бы видела, бабушка! Ярко-красные и золотые буквы.

София и Мойра остались посекретничать на тенистом крыльце.

– Она платит наличными – я видела своими глазами. У нее столько денег! – шептала Мойра. – На этот раз она заплатила за новое брезентовое покрытие для отремонтированных грузовиков.

Роза позвала их обедать. Мойра опять нагнулась к Софии:

– Спроси ее про деньги. Я хочу знать, откуда она их берет.

Тереза развернула свою салфетку.

– В чем дело, Мойра?

Мойра села за обеденный стол.

– Ничего. Я просто сказала, что проголодалась.

За обедом Тереза обсуждала с Софией проблему одежды. Она предложила всем женщинам явиться на встречу с покупателями в самых дорогих и изысканных нарядах, чтобы быть «во всеоружии». София заверила ее, что у нее на складах наверняка найдутся платья для всех, и заметила, что поездка в Рим пойдет им только на пользу.

Тереза поджала губы.

– Вряд ли нам всем стоит туда ехать, но ты могла бы записать наши размеры и привезти одежду сюда. Я доверяю твоему вкусу.

– Ну почему, Тереза? – надулась Мойра. – Что случится, если мы все уедем? Ведь это на один день! Посмотри на мои волосы – их надо заново красить: у корней уже проступил другой цвет. А ногти? Мне просто необходимо сходить в салон красоты!

Роза тоже начала уговаривать Терезу, и та почти согласилась. София водила вилкой по скатерти, оставляя на ней маленькие бороздки. Она едва притронулась к еде. Мойра многозначительно взглянула на Софию и слегка подтолкнула под столом ее ногу.

София поджала ноги под стул, продолжая возить вилкой по скатерти.

– А аксессуары? – спросила она. – У нас хватит на них денег, Тереза? Туфли, сумочки… На что мы все это купим?

Тереза уловила в ее тоне раздражение.

– Ох, прекрати, София! Пожалуйста, не говори нам, что ты разорена. Разве ты не можешь договориться, чтобы нам дали все эти вещи бесплатно?

– Я уже превысила свой банковский кредит почти на двадцать тысяч, Тереза. На моем счету около трехсот тысяч дефицита. Да, конечно, я могу потратить еще несколько тысяч, чтобы всех нас одеть, почему бы и нет? Но мне хотелось бы знать, есть ли в доме наличность. Может, у тебя найдутся для нас какие-то деньги?

Тереза холодно кивнула в сторону Грациеллы, показывая Софии, чтобы она молчала. Грациелла собрала посуду и понесла ее в кухню. Как только она ушла, атмосфера в столовой еще больше накалилась.

Тереза резко отодвинула свой стул и швырнула салфетку.

– В следующий раз думай, что говоришь в присутствии мамы. И, ради Христа, перестань чиркать вилкой по скатерти! Это действует мне на нервы.

София осторожно положила вилку на стол. Мойра покосилась на нее, потом спросила:

– Из каких денег ты платишь рабочим? Не считай нас полными дурами. Мы все видели, как ты передавала им наличные – много наличных. Откуда эти деньги, Тереза?

Тереза пожала плечами:

– Так и быть, я вам скажу… Когда я вернулась в клуб за сумкой Мойры, я забрала все деньги из сейфа. А что вы хотели? Мне надо было с чего-то начать. Если вас так сильно мучает совесть, мы можем вернуть эти деньги, как только продадим предприятие. Хорошо, София?

София удивила Терезу, ответив ей таким же злым тоном:

– В данный момент нам надо решить вопрос с Морено. Мне не нравится, что он общается с мамой. Мы с ним договорились, так давайте ему заплатим, и пусть уходит.

Роза озадаченно смотрела на мать, покачивая головой:

– Какие еще деньги? О чем вы говорите? Какие деньги?

Мойра перегнулась через стол.

– Сколько там было, Тереза? Хватило бы нам этих денег, чтобы просто взять и уехать?

Тереза вздохнула:

– Там было много, скажем так. Вы можете проверить, куда все это пошло. Не думайте, что я их прикарманила.

София стукнула кулаком по столу:

– Тереза, ради Бога, скажи им про оружие.

– Какое оружие? – спросила Мойра у Софии. – То, которое было у него под подушкой?

– Нет, другое. Скажи им, Тереза.

Роза засыпала мать вопросами. София встала и вышла из столовой, сердито хлопнув дверью. Тереза тоже привстала, собираясь ее догнать, но передумала и села на место. Роза и Мойра ждали объяснений.

– В той сумке, которую я принесла из клуба Данте, было ружье, похожее на прогулочную тросточку. Оно рассчитано всего на одну пулю.

Мойра вскрикнула и приложила руку ко рту. София вернулась в столовую и выложила на стол три части разборной трости.

– Комиссар Пирелли сказал, что, по их предположениям, Пол Каролла был убит из особого ружья, замаскированного под прогулочную трость. Ну, и что это, по-вашему?

– Черт возьми! – вскричала Мойра, всплеснув руками. – Почему же вы раньше молчали?

София вставила в паз лошадиную голову.

– Тереза велела мне молчать. Но теперь Морено поправился и может уходить.

Тереза взглянула на нее:

– Ты все сказала? Лично мне плевать, даже если он в самом деле убил Пола Кароллу.

– Нам всем плевать на Кароллу, Тереза! – крикнула София. – Сейчас речь не об этом.

– Чего ты от меня хочешь?! – воскликнула Тереза.

– Заплати ему, и пусть убирается отсюда – вот чего я хочу!

– Я не могу. Сегодня я потратила последние деньги.

София провела руками по волосам.

– Что ж, значит, у нас нет выбора. Так, Тереза? Мы должны поверить ему на слово, что это не его ружье и что он застрелил Данте в целях самообороны. Если мы пойдем к Пирелли и объясним все обстоятельства…

Мойра подтянула к себе тросточку.

– Подождите, подождите минутку! Дайте мне сказать. Во-первых, деньги. Тереза украла их. Ну и что? Разве кто-нибудь карает законников, которые хапают все, что попадает им под руку? Кто о нас позаботится, если не мы сами, верно я говорю? Теперь этот парень. Какая нам разница, что он сделал? Давайте заплатим ему, и пусть уходит из нашего дома.

– Она не может ему заплатить! – закричала София. – Как ты не поймешь: она потратила его деньги!

Тереза улыбнулась Мойре, благодаря за поддержку, и повела плечами.

– Я сама разберусь с мистером Морено, София. А вы все поезжайте в Рим.

– Ладно, я поеду. Но не жди, что я вернусь.

Тереза прищурилась.

– Так вот в чем дело, София? Ты хочешь от нас отмежеваться? Что ж, это твое право. Можешь делать все, что твоей душе угодно, лишь бы мы могли тебе доверять. Мы можем тебе доверять, София?

София почувствовала приступ тошноты и сказала чуть слышно:

– Ты можешь мне доверять, Тереза. Надеюсь, что мистеру Морено вы также можете доверять – ради вашего же блага.