Текст книги "Лучшая половина мафии (Крестная мать)"

Автор книги: Линда Ла Плант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 50 страниц)

Грациелла и Адина только что вернулись с похорон Марио Домино. Народу на похороны собралось немного, и больше всего слез было пролито тогда, когда родственники узнали, что по завещанию им ничего не досталось. Из-за похорон Грациелла в этот день не была в суде, и читать газеты ей тоже было некогда.

Перед тем как свернуть на длинную подъездную дорогу к вилле «Ривера», Эммануэль посмотрел в зеркало, причесался и поправил галстук. Настроение у него было хуже некуда, и он совершенно не представлял, как сообщить новость Грациелле.

Грациелла предложила Эммануэлю вина, но он отказался. Со стороны казалось, что он не может сидеть спокойно. Он достал из кармана авторучку и стал выбивать ею нервную дробь по полированной поверхности обеденного стола.

– Синьора, у меня мало времени, я должен вернуться к себе в офис, но мне хотелось встретиться с вами лично и самому рассказать… Сегодня на суде события приняли новый оборот. – Эммануэль снова поправил галстук и тяжело вздохнул. – Не знаю, синьора, известно ли вам, что в Италии законом предусмотрено условие, по которому ни один гражданин не может содержаться в тюрьме дольше восемнадцати месяцев без суда. Как вы знаете, процесс сильно затянулся, к ответственности привлечены сотни людей, некоторые – по отдельности, некоторые – группами. В соответствии с законом каждый обвиняемый также имеет право на то, чтобы до вынесения приговора ему были зачитаны вслух все его собственные показания и выдвинутые против него обвинения. Вы меня понимаете, синьора?

– Да, понимаю. До того как выйти замуж, я изучала юриспруденцию. Вы знаете о Марио Домино?

– Будьте добры, синьора Лучано, дайте мне закончить. Прошу прощения, но мне необходимо вернуться в офис, и мое время очень ограничено. Сегодня защита потребовала, чтобы были соблюдены законы, о которых мы только что с вами говорили. Это означает, что всем заключенным, которых вы видели за решеткой, включая Пола Кароллу, должны быть зачитаны их показания. Большинство из них содержится под стражей уже довольно долгое время, например, сам Каролла провел в тюрьме больше шестнадцати месяцев.

В глазах Грациеллы мелькнул испуг. Когда она перебила Эммануэля, он заметил, что ее голос охрип.

– Сколько времени уйдет на то, чтобы зачитать показания?

Эммануэль облизнул губы.

– По самым скромным подсчетам, полтора года. Если следовать закону, большинство обвиняемых придется освободить.

– И Пола Кароллу?

– Да, синьора, Пол Каролла выйдет на свободу.

Грациелла откинулась на спинку стула и всплеснула руками.

– Вот почему я здесь, – продолжал Эммануэль. – Я хотел лично сообщить вам новость и заверить: все, что возможно сделать, уже делается. Однако не во власти судьи отменить эти законы, вопрос должен быть обсужден в правительстве, именно от членов правительства зависит окончательное решение. Я уверен почти на сто процентов, синьора, что правительство ответит отказом. Пока судья не объявит решение, суд будет продолжаться так, словно ничего не произошло.

Грациелла встала, Эммануэль поразился ее сверхъестественному самообладанию.

– Я хорошо представляю, как работает наше правительство… Спасибо, синьор Эммануэль, что взяли на себя труд зайти ко мне. Как вы сами сказали, у вас очень мало времени, поэтому не смею вас дольше задерживать…

Адина вышла в холл сразу же, как только звякнул колокольчик, но Грациелла уже провожала Эммануэля к выходу. Он продолжал бормотать извинения даже после того, как за ним закрылась дверь.

Лицо Грациеллы было похоже на застывшую маску.

– Они собираются выпустить из тюрьмы Пола Кароллу.

Глава 23

Комиссар Джозеф Пирелли в пятнадцатый раз проплывал длинный, олимпийских размеров городской бассейн из конца в конец. Доплыв до мелкой части, он встал на дно и положил руки на бедра, чтобы передохнуть. Плавание всегда помогало ему избавиться от похмелья. В это время из другого конца бассейна ему помахал судья Рикардо Орсини, закутанный в белое махровое полотенце. Он показал пальцем сначала на самого Пирелли, потом на парную у себя за спиной.

Сквозь облака густого пара Пирелли разглядел очертания тела Орсини, лежавшего на деревянной скамье. Накануне Пирелли праздновал завершение длинного и утомительного дела об убийстве. Он очистил рабочий стол и собирался отправиться с женой и сыном в Милан в долгожданный отпуск. Пирелли, правда, еще планировал заглянуть сегодня в свой кабинет, однако официально уже числился в двухнедельном отпуске. Он сел напротив Орсини, поставив локти на колени, и стал ждать, мысленно гадая, какая же сволочь проболталась Орсини, где его найти.

Судья сел и посмотрел на Пирелли.

– Сегодня утром мне позвонили из Палермо, у них там возникли проблемы… Ты следишь за ходом процесса?

Пирелли пожал плечами. Было бы трудно не следить: процесс занимал первые полосы всех газет.

– Имей в виду, это неофициально, – продолжал Орсини. – На суде творится черт знает что, защита Кароллы вставляет палки в колеса.

Тучный судья спустил ноги на пол. Его кожа блестела от пота.

– Прости, Джо, но я хочу, чтобы ты принял дело об убийстве Жуана Палузо. О Фрэнке Палузо, отце убитого мальчика, много писали в газетах, он даже пытался добиться, чтобы убийство Жуана было выделено отдельным пунктом обвинения против Кароллы. И вот теперь вмешалось правительство, и дело намереваются закрыть. Я знаю, что ты собирался уезжать, но ты получишь компенсацию за отпуск.

Пирелли вздохнул:

– А если я откажусь?

Орсини обернул полотенце вокруг живота.

– Мы поговорим после того, как ты ознакомишься с материалами следствия. Мальчику было столько же лет, сколько твоему сыну, эти подонки убивают даже детей. В полицейском управлении Палермо не хватает людей, а сейчас, когда возникла эта загвоздка с процессом, Каролла может вообще выйти на свободу. Я знаю, ты сейчас не ведешь никакого расследования, но даже будь это не так, я бы предложил это дело тебе. Встретимся на выходе… скажем, через десять минут, ладно?

Пирелли нашел судью на автостоянке. Орсини был в дорогом шелковом костюме, белоснежной рубашке и при галстуке, редеющие волосы были аккуратно причесаны и напомажены. Пирелли же выглядел ничуть не лучше, чем до бассейна: мятая рубашка, галстук торчит из кармана такого же мятого льняного пиджака, голова болит с похмелья. Причесаться он забыл, и влажные волосы торчали во все стороны. Вдобавок он держал под мышкой скатанное полотенце, в которое были завернуты мокрые плавки, что нисколько не прибавляло его облику солидности, он выглядел почти мальчишкой. Хмурая складка между бровей Пирелли была хорошо знакома его подчиненным, даже по-своему знаменита. Все знали, что когда его брови встречаются на переносице и соединяются в одну темную линию, это признак того, что Пирелли вот-вот взорвется. Сейчас его брови не просто сошлись, они почти наползли одна на другую, так он был зол.

Орсини открыл багажник серебристой «альфа-ромео» и достал свой портфель. Пирелли угрюмо возвышался над ним. Орсини извлек из портфеля папку и протянул ему.

– Здесь все, что тебе нужно. Понимаю, Джо, ты не в восторге, но чем быстрее ты отправишься в Палермо, тем быстрее вернешься обратно. Если я тебе понадоблюсь, я буду в своем офисе. В Палермо для тебя сняли квартиру и выделили кабинет. Выезжай, как только сможешь, хорошо?

Провожая глазами отъезжающую со стоянки «альфа-ромео», комиссар тихо кипел от ярости. Даже не открыв папку, он поплелся к своему автомобилю – видавшему виды «фиату». По дороге к дому он старался держать себя в руках. Папку Пирелли открыл, только когда поставил автомобиль в отведенную ему ячейку подземного гаража под многоквартирным домом. К страницам отчета была прикреплена скрепкой большая, восемь на десять дюймов, черно-белая фотография убитого мальчика. Мальчик лежал на асфальте, все еще держа в правой руке рожок мороженого, поверх его ног упал велосипед, затылок и правая сторона его лица превратились в кровавое месиво, кровь растеклась вокруг головы и стекала в водосточную канаву.

Пирелли открыл дверь. Его сын Джино вышел встречать отца в ластах, маске для подводного плавания и с дыхательной трубкой во рту.

– Где мама?

Искаженный голос из-под маски ответил, что мама пошла в магазин. Пирелли вздохнул с облегчением. Как только Джино в ластах прошлепал мимо него, он быстро прошел в спальню. Пирелли принял душ, побросал в чемодан смену одежды и белья, все это заняло не более пятнадцати минут, и он был готов к отъезду. Пирелли вошел на кухню, шепотом поговорил с приходящей уборщицей, которая в это время мыла пол, потом вернулся в гостиную и написал жене короткую записку. Он знал, какая буря разразится, когда Лиза узнает, что их отпуск снова откладывается. Пирелли предложил жене ехать в отель вдвоем с сыном и обещал присоединиться к ним, как только сможет. Уже подписавшись, он подумал и сделал приписку, что дело срочное, поэтому он немедленно выезжает в Палермо, но как приедет, сразу позвонит.

Пирелли спустился в подземный гараж. При его шести футах двух дюймах ему приходилось складываться чуть ли не пополам, чтобы уместиться за рулем «фиата». Выезжая, он, как всегда, забыл про пандус и, как всегда, ударился головой о крышу машины.

Ему удалось успеть на дневной паром до Сицилии. С пристани он сразу поехал в полицейское управление Палермо и добрался туда уже глубокой ночью. Поскольку в управлении в этот час находилась только дежурная ночная смена, никто не смог ничем ему помочь или хотя бы показать выделенный ему кабинет. Пирелли отправился на поиски квартиры, потом вспомнил, что с самого утра ничего не ел, и заглянул в небольшое кафе. К тому времени, когда он нашел по указанному адресу квартиру, выяснилось, что никто не удосужился передать ему ключи. Поэтому он снял номер в ближайшем отеле, где в полном изнеможении и рухнул на кровать. Возлияния прошедшей ночи, последующее похмелье, марафонский заплыв в бассейне, несколько часов за рулем, чувство вины из-за нарушения семейных планов – все это вместе довело Пирелли до такого состояния, что хоть криком кричи.

Но несмотря на усталость, Пирелли не мог заснуть, хотя часы показывали четыре утра. Осушив несколько мини-бутылок из имеющегося в номере холодильника, он стал смотреть по телевизору какой-то идиотский мультик. Наконец в качестве последнего средства от бессонницы принялся просматривать материалы по делу, которое возненавидел еще до того, как приступил к нему. Когда он смотрел на фотографию убитого мальчика, дело вдруг предстало ему в истинном свете. Некто безжалостно лишил жизни этого мальчика, посмотрел в его невинные глаза, когда мальчик доверчиво принимал мороженое, а потом хладнокровно застрелил его. Закрыв глаза и засыпая, Пирелли думал о том, каким же надо быть человеком, чтобы жить, имея на совести такое…

Лука Каролла, одетый в монашескую рясу и плетеные сандалии, прошел через Эриче. Он нес на плече соломенную сумку, полную пакетиков с разнообразными семенами овощей и трав. Лука ненадолго задержался у овощного прилавка перед магазинчиком, потрогал спелые темные сливы и зашел внутрь. В магазинчике продавались сигареты, сладости, пряности, джемы, всевозможные фруктовые консервы и было полно мух. Казалось, владельцы крохотной лавчонки стремились на небольшой площади предложить покупателю все, что только можно. Лука попросил килограмм слив и, дожидаясь, пока их взвесят, стал просматривать газеты. Его внимание привлек крупный заголовок: «Процесс над мафией продолжается». Лука склонился над прилавком с пряностями, но газеты притягивали его взгляд как магнитом. Уже уходя, он купил две газеты и сунул в сумку под сливы.

Оставшись в своей келье, Лука развернул газеты и разложил их на кровати. Он переворачивал страницы так осторожно, как будто боялся, что стены услышат шорох бумаги. Лука прочел о нападках обвинения на Пола Кароллу, который по-прежнему утверждал, что ни в чем не виновен. Затем прочитал кусок мрачной статьи про так называемого босса боссов, дона Роберто Лучано. Стук в дверь заставил Луку вздрогнуть.

– Кто там?

– Это я, отец Анджело. Можно с тобой поговорить?

Лука швырнул газеты под кровать, ногой затолкал их поглубже и открыл дверь. В дверях сначала показался каркасный костыль, потом сам отец Анджело. Он протянул руку Луке, и тот помог старику сесть на кровать.

– Что-то случилось?

– А разве непременно должно что-то случиться, чтобы я тебя навестил?

– Нет, святой отец, конечно, нет. Просто я как раз собирался пойти поработать. Мне нужно закончить с огородом, вы же знаете, я сею очень поздно, поэтому удастся захватить только самый хвостик лета.

– Лука, когда ты последний раз был на исповеди?

– Святой отец, я наложил на себя епитимью.

– Неужели? С каких это пор ты сам стал своим исповедником? Ах, Лука, ты и в детстве был таким же. Бывало, когда ты что-нибудь натворишь, украдешь или обманешь, ты всегда работал в огороде, чтобы загладить вину. Приходи ко мне исповедаться сегодня вечером.

– Хорошо, приду.

Лука помог отцу Анджело встать и выйти из комнаты. В дверях старик остановился.

– Дальше я и сам прекрасно справлюсь. Благослови тебя Господь, Лука. И вот что: убери из-под кровати газеты, тебе известно, что я не разрешаю приносить их в монастырь. Если хочешь читать газеты, делай это, когда выходишь за стены нашей обители. Монастырь не отель, хотя ты предпочитаешь использовать его именно так.

Лука вышел в коридор за отцом Анджело.

– Вы хотите, чтобы я ушел?

Старик помедлил и повернулся к Луке.

– Ничего подобного. По-моему, ты пришел сюда, чтобы обрести мир, может, тебе стоит подумать о том, чтобы остаться у нас навсегда? Если бы ты принял постриг, это было бы для меня самой большой радостью на оставшиеся годы.

Лука рассмеялся, его смех прозвучал необычно – может, потому что слышался очень редко, в то же время он смеялся так заразительно, что даже отец Анджело усмехнулся.

– Как вижу, мое предложение тебя рассмешило? Что ж, никто не может сказать, что я отказался от попыток обратить тебя. Я всегда верил, что ты рожден быть монахом, но, признаюсь, мое мнение никто больше не разделяет.

Подлаживаясь под шаг отца Анджело, Лука шел вперед боком, прижимаясь спиной к стене.

– По-вашему, у меня есть к этому призвание?

– Как ни странно, да. Когда-нибудь ты победишь темную сторону своей натуры, и тогда, может, сам поймешь, что это так.

Лука отстал, а отец Анджело двигался дальше по коридору своей медленной стариковской походкой, его голос отдавался от каменных стен.

– Это все еще в тебе, Лука, я чувствую…

Старик оглянулся, проверяя, здесь ли Лука, но коридор был пуст. Дверь в келью Луки беззвучно закрылась.

Позже, когда Лука усердно трудился в огороде, брат Гвидо, подняв крышку одного из мусорных баков на кухне, обнаружил там разорванную газету. Оглядевшись и убедившись, что его никто не видит, монах собрал обрывки и пошел с ними в библиотеку. Сложив из обрывков две газеты, брат Гвидо прочел их от корки до корки, потом снова выбросил в мусор, правда, к его досаде, в каждой газете недоставало одной статьи.

Увидев, что Лука возится в огороде, брат Гвидо отправился в его келью, якобы чтобы сменить постельное белье. Монах действовал быстро. В келье трудно было что-то спрятать, и вскоре он нашел вырезки из газет. Он торопливо пробежал глазами статьи, боясь, что его могут застать за этим занятием. Когда Лука вернулся, монах держал в руках простыни, явно собираясь сменить белье. При появлении Луки Гвидо покраснел.

– А, вот и ты… Раз пришел, помоги мне, я принес тебе чистые простыни.

– Спасибо, я сам могу о себе позаботиться и знаю, где находится прачечная. Нет никакой необходимости…

– Да, но ты же наш гость!

Брат Гвидо приподнял матрас, чтобы снять простыню. Ему не было видно оружейного футляра, однако Лука его видел. Он стремительно схватил монаха за руку, да так крепко, что тому стало больно.

– Уйди из моей кельи.

Гвидо потер запястье.

– Извини, Лука, я не собирался вмешиваться в твою жизнь, извини.

Пока монах не вышел из комнаты, Лука не сводил глаз с его лица. После того как дверь закрылась, он выждал еще немного и метнулся к кровати. Откинув матрас, схватил чехол. Нужно было найти другой тайник, причем незамедлительно.

В церкви было темно. Лука прокрался между рядами старых, истертых скамеек и подошел к алтарю. Быстро огляделся и прошел в крипту.

Крест распятия имел в высоту десять футов и больше фута в толщину, с тыльной стороны он крепился к стене двумя толстыми деревянными штырями. Лука проворно взобрался по кресту, сунул пистолет в пространство между крестом и стеной и стал спускаться. Его ноги уже почти коснулись пола, когда дверь со скрипом открылась, послышались торопливые шаги и приглушенное бормотание.

Брат Луи метнулся в сторону, потом в другую, прежде чем ему удалось найти дверь. Выскочив в коридор, он раскинул руки и побежал, громко крича:

– Отец Анджело, Христос воскрес, я его видел!

Прерывая свой сбивчивый рассказ истерическими рыданиями и исступленными молитвами, Луи поведал братьям, что только что видел в крипте самого Спасителя. Никто, впрочем, не обратил особого внимания на его заявление, монахи уже привыкли к подобным «чудесам». Например, в прошлый раз брат Луи настаивал, что видел во внутреннем дворе монастыря бродячий цирк.

Лука решил использовать состояние брата Луи как предлог, чтобы не ходить на исповедь. Пока что ему везло, но его не покидало ощущение, что везению скоро придет конец.

Газетный заголовок гласил: «Лазейка в законе вызвала переполох в суде». Энрико Данте не мог поверить своим глазам – должно быть, это какое-то недоразумение. Однако, посетив Кароллу в тюрьме, он убедился, что тот держится на редкость уверенно. Сидя за стеклянной перегородкой напротив Данте, Каролла держал в руках телефон и улыбался.

– Скоро я выйду из тюрьмы, и они ничего не смогут поделать, все по закону. Через месяц мой срок кончается. Ну что, не зря мои ребята получают денежки? Они раскопали эту лазейку несколько недель назад, но пока не было уверенности, что дело выгорит, приходилось помалкивать. Жалко, что тебя не было в суде, поднялся такой шум.

Во время процесса Данте заправлял всеми делами Кароллы на воле. Он подписывал контракты, переводил деньги, причем, будучи в полной уверенности, что Каролла никогда не освободится из заключения, немалую часть средств перекачивал в свой карман. Если Каролла выйдет из тюрьмы, ему придется давать объяснения боссу.

– Эй, что случилось? Ты в порядке?

– Все нормально. – Голос Данте прозвучал на целую октаву выше обычного. – Отличная новость, Полли, пожалуй, теперь ты можешь выслушать и некоторые плохие…

Выражение лица Кароллы изменилось, крысиные глазки недобро блеснули. Внезапно он сосредоточил все внимание на Данте.

– Как дела? Есть проблемы?

– Нет, все под контролем, просто возникла небольшая задержка. Адвокат, поверенный Лучано, умер.

– Что за черт, какой дурак его пришил?

– Никто его не убивал, у него случился сердечный приступ. Домино согласился на наши цены, но ничего еще не подписано…

– Сколько тебе нужно времени?

– Не знаю, Полли, может, несколько дней… должны назначить нового поверенного.

– Что тебе известно о копе по имени Пирелли?

Данте прищурился и вытер шею носовым платком.

– Пирелли, говоришь? Никогда о таком не слыхал. Он служит в Палермо?

– Он собирается допросить меня в связи с убийством мальчишки Палузо. Стало быть, ты его не знаешь? Что за чертовщина, может, они привлекли кого-то со стороны?

– Я это выясню, Полли.

– Да уж, постарайся. Интересно, как получается, что я в этой крысиной норе имею больше информации, чем ты на свободе?

– Я уезжал в Рим.

Каролла в упор уставился на Данте, чувствуя, что тому явно не по себе.

– Да, я знаю. Ладно, расслабься, пока ты не пускаешь по ветру мои денежки, тебе ничто не грозит.

Данте отодвинул стул, но Каролла рявкнул, что он еще не закончил, и стал расспрашивать о сыне, есть ли о нем какие-то сведения, точно ли, что Лука покинул Сицилию? Данте снова признался, что не знает.

Каролла грохнул кулаком в стеклянную перегородку.

– Так узнай! Мне не нужно, чтобы он тут околачивался! Я собираюсь выйти отсюда, ты понял? Найди мальчишку, да побыстрее, загляни в монастырь в Эриче, он может быть там.

Каролла повесил трубку и позвал охранника, чтобы тот отвел его в камеру.

У Данте слегка кружилась голова. Кароллу выпускают! Никто не думал, что на сей раз он выйдет сухим из воды! Данте вздохнул: он чертовски везучий, этот Каролла.

Пирелли чувствовал, как у него по спине стекает пот. Рубашка липла к телу, жалкая пародия на вентилятор вращалась под потолком со скоростью улитки. Он ненавидел этот город, и в особенности это здание, в котором нет даже нормального кондиционера. Но больше всего его раздражала даже не жара. В помощь Пирелли выделили двух молоденьких полицейских, которые по возрасту годились ему в сыновья. Ребята горели желанием услужить, однако ни черта не умели. Пирелли тщательно изучил все показания и лично допросил одного свидетеля. И что же он имеет на данный момент? Он выяснил только, что за рулем не то серой, не то голубой машины сидел, возможно, молодой парень. И даже эту крупицу информации он получил после того, как раз за разом заставлял свидетеля рассказывать с самого начала все, что тот видел.

Пирелли расспрашивал о водителе. Был ли он в плаще? Может, в свитере? Какие у него были руки? Толстые? Волосатые? В конце концов свидетель вспомнил, что водитель, кажется, был в джинсовой куртке, а рука у него была маленькая и тонкая. Дальнейшие наводящие вопросы позволили установить, что он предположительно блондин и, опять же предположительно, был в очках с зеркальными стеклами. Вот почему никто не разглядел его лица…

Пирелли до сих пор не удалось организовать встречу с Кароллой, ему отказывали из-за того, что обвиняемый присутствовал на судебных заседаниях. Услышав, что Кароллу могут освободить, Пирелли стал требовать встречи с ним еще настойчивее. Наконец его усилия были вознаграждены: на шесть часов вечера назначили встречу с обвиняемым, однако Пирелли было сказано, что при встрече будет присутствовать адвокат Кароллы. Пирелли одарил шефа отдела расследования убийств полицейского управления Палермо сардонической улыбкой:

– Ради Бога, пусть приводит с собой хоть целую армию, я всего лишь хочу с ним поговорить. Такое впечатление, что мне назначена аудиенция у папы римского.

Встреча проходила в охраняемом помещении. Когда Пирелли вошел, Каролла уже сидел, рядом с ним стоял его адвокат. Комиссар коротко поздоровался с доктором Уллиано. Прежде чем Пирелли успел раскрыть рот, адвокат произнес небольшую, но прочувствованную речь о том, как замечательно его клиент помогал следствию по делу, которое – это очевидно – не имеет к нему никакого отношения, поскольку в момент совершения преступления его подзащитный уже находился в тюрьме. Пирелли закурил и бросил спичку в пепельницу.

– Я в курсе, что синьор Каролла находился в заключении, но у нас появились новые серьезные улики, которые могут иметь к нему отношение. Нам удалось получить подробное описание убийцы.

Пирелли заметил, что взгляд темных глаз Кароллы стал колючим, он быстро покосился на своего адвоката. Комиссар продолжил:

– Вы говорили, что Фрэнк Палузо убирал камеру при открытой двери и вы попросили его передать сообщение на волю, это так? Попросили, зная, что это противозаконно. Из этого следует, что вы не хотели, чтобы содержание вашего сообщения было известно вашему законному адвокату. – Пирелли кивнул в сторону Уллиано.

Каролла поджал губы:

– Послушайте, вы располагаете записью моих показаний. Я признаю, что хотел передать сообщение через этого парня…

– Только одно сообщение, синьор Каролла, или вы хотели сделать Палузо своим постоянным курьером?

Каролла подался вперед.

– Вы читали мои показания, там все есть. Я хотел передать сообщение своему деловому партнеру, и только.

– А когда Палузо отказался?

Каролла рассмеялся и развел пухлыми руками:

– Да, я вспылил, признаю, наговорил лишнего, может, даже выкрикнул несколько угроз.

– Значит, выкрикнули несколько угроз? – Пирелли перелистал показания Кароллы и взял блокнот. – «У тебя есть семья? У тебя есть жена, у тебя есть…» Мне продолжать? Вы признаете, что произносили эти угрозы?

Каролла пожал плечами и снова бросил быстрый взгляд на Уллиано.

– Повторяю, я тогда погорячился и мог наговорить лишнего, но уже не помню деталей.

Пирелли не спеша, очень аккуратно загасил окурок в пепельнице и мягко, чуть ли не с нежностью произнес:

– Значит, вы не помните. Вы угрожали его жене и родным, а через два дня, ровно два дня спустя, его сын девяти лет от роду, де-вя-ти, синьор Каролла, был застрелен в упор. Выстрелом ему снесло полголовы. Вы видели фотографии?

Он пододвинул по столу жуткую фотографию убитого ребенка, но Каролла отвернулся и обратился к Уллиано:

– Какого хрена? Убери отсюда этого типа!

– Я сам скажу, когда наш разговор будет окончен, синьор Каролла, я сам, понимаете? Вы угрожали Палузо, и через два дня…

Каролла вскочил на ноги:

– Хватит с меня этого дерьма! Вы говорите, что у вас есть свидетель и подозреваемый? Тогда вы знаете, что я не виноват. У меня имеется алиби, я сидел в камере, и ни вы, ни кто другой не может с этим ничего поделать! Давайте, тащите своего свидетеля и трахните себя в задницу.

Пирелли не спеша сложил бумаги в папку.

– Именно это я и собираюсь сделать – я имею в виду ваше предложение насчет свидетеля, а не последнее. – Он встал. – Спасибо, что уделили мне время, синьор Каролла. Мне придется допросить вас еще раз.

Уллиано многозначительно спросил, не могло ли получиться, что кто-то из посетителей Кароллы неправильно истолковал какие-то его слова. Каролла замотал головой и от досады стал кусать ногти. Он отчетливо представил себе лицо Луки, зеркальные очки, дурацкую шляпу… Неуверенность Кароллы не укрылась от его адвоката.

– Дело в том, что если в нашем случае закон не будет применен – а вы ведь понимаете, надо учитывать все возможности, – то все, что может сыграть нам на руку…

Каролла грубо перебил его и рявкнул, что этот мост они будут переходить, когда подойдут к нему.

– Закон не позволяет держать меня за решеткой дольше восемнадцати месяцев. Вы это знаете, я это знаю, и точка. Я отсюда выйду, ясно?

Пока Тереза с полной сумкой покупок поднялась на верхний этаж, где находилась ее квартира, она совсем выбилась из сил. Не найдя ключи, она нажала локтем кнопку звонка. Дверь открылась, Роза стояла в прихожей, ее голова была обмотана полотенцем.

– Ты что, не слышала звонка?

– Я мыла голову.

Роза вернулась в ванную, даже не подумав помочь матери занести покупки. Тереза чуть не выронила телеграмму. Бросив пакеты с покупками, она разорвала конверт, пробежала глазами текст и побежала за дочерью.

– Роза, Роза, пришла телеграмма от Грациеллы! Вот, послушай, нам нужно первым рейсом вылетать в Палермо. Наконец-то!

Роза вышла из ванной, и Тереза замерла с открытым ртом.

– Что ты натворила? Господи, что ты сделала с волосами?

Роза попятилась. Она подстригла волосы, причем подстригла неровно, ступеньками, а на макушке – так коротко, что волосы стояли ежиком. Но и это еще не все: она выкрасила их в ярко-оранжевый цвет, во всяком случае, некоторые пряди были именно такого оттенка.

Девушка провела рукой по волосам.

– Я подстриглась.

– Это я и сама вижу. Но почему? Зачем ты это сделала?

– Мама, но это же мои волосы, кому какое дело?

– Не забывай, ты моя дочь! Ты внучка Грациеллы, об этом ты не подумала?

Роза взяла телеграмму. Текст был коротким. «Срочно возвращайтесь в Палермо первым же рейсом. Грациелла Лучано».

* * *

Мойра не знала, смеяться или плакать. Она поцеловала телеграмму и пустилась в пляс по комнатам, но дело кончилось тем, что она рухнула на кровать и заплакала от облегчения. Наконец долгие месяцы ожидания остались позади. Как вдова Фредерико Лучано она скоро получит все, что ей причитается.

По возвращении из Чефалу Софию ждали дома одни неприятности. На нее продолжали напирать работники банка, отчаянно пытающиеся разобраться в ее финансовом положении. София все еще отказывалась признать свое банкротство, снова и снова повторяя, что вопрос с наследством ее мужа до сих пор не решен и должен решиться со дня на день. Она не переставала названивать по домашнему телефону Марио Домино, чтобы узнать у него о дальнейшей судьбе сына, но телефон упорно не отвечал. София звонила и на виллу, однако там либо не брали трубку, либо номер был занят. Преследования со стороны газетчиков стали особенно назойливыми, они готовы были пойти на что угодно, лишь бы взять эксклюзивное интервью у «матери убитых малюток», и Софии пришлось отключить телефон. Шумиха вокруг процесса не утихала, новости из зала суда занимали первые страницы газет, звучали по радио и с экрана телевизора. Казалось, со дня массового убийства мужчин семьи Лучано прошла целая вечность. После смерти молва превратила дона Роберта Лучано в самого знаменитого босса мафии всех времен. Никто больше не вспоминал о том, что он был уважаемым человеком и героем войны. Репортеры день за днем копались в его прошлом, и когда прокурор Джулиано Эммануэль, вызвав страшный шум, предъявил суду отрезанный палец Энтони Робелло, газетчики и вовсе пришли в неистовство. София была на грани нервного срыва. Она решила, что в последний раз попытается дозвониться до Марио Домино или Грациеллы, а если не удастся, то этой же ночью отправится в Палермо.

Как и прежде, на вилле никто не подходил к телефону, в трубке слышались нескончаемые длинные гудки. София уже собиралась повесить трубку, когда Грациелла вдруг ответила. От облегчения София чуть не разрыдалась.

– Ах, мама, я пыталась до вас дозвониться… Мне нужно с вами встретиться…

Грациелла держалась как-то отчужденно. Прервав Софию, она сказала, что ей необходимо срочно прибыть на виллу «Ривера».

– Ты приедешь, София? Это очень важно.

– Да, мама, мне надо с вами поговорить…

– Завтра поговорим. Завтра на вилле соберутся все.

С этими словами Грациелла повесила трубку. Софии ничего не оставалось, как сделать то же самое. Она немного испугалась. То обстоятельство, что ее финансовое положение должно скоро улучшиться, мало ее радовало: она и раньше знала, что должна унаследовать приличное состояние. Ее пугала мысль, что придется рассказать Грациелле о ребенке. Как она отреагирует? София решила немедленно ехать в Палермо и лично встретиться с Марио Домино. Впереди наконец забрезжила перспектива выйти через Домино на след сына, и страх ослабел, ожидание подходило к концу.

Пирелли поселился в арендованной квартире в самом центре Палермо. В просторных комнатах стояла вычурная тяжеловесная мебель, имитирующая стиль барокко. Одно хорошо: полы, выложенные мозаичной плиткой, приятно холодили босые ступни. Пирелли прошелся по кухне, сварил себе кофе, сделал бутерброд, потом, взяв то и другое, перешел в гостиную и устроился за огромным овальным столом.