Текст книги "Лучшая половина мафии (Крестная мать)"

Автор книги: Линда Ла Плант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 50 страниц)

– Прости, Грациелла, я рассчитывал покончить с этим делом до твоего возвращения. Дон Роберто заключал международные сделки, я – далеко не единственный адвокат, который вел его дела, поэтому сейчас мне нужно многое уладить. Эти трое будут заниматься нашими проблемами в Америке.

Грациелла никогда еще не видела Домино таким растерянным, неуверенным в себе. Более того, он выглядел виноватым. Адвокат вытер шелковым носовым платком пот со лба.

– Они взяли только самые необходимые документы…

Грациелла уставилась на свои сложенные на коленях руки.

– Марио, не будешь ли ты так добр предупреждать меня заранее, когда тебе понадобится попасть в кабинет моего мужа?

– Да, конечно. Но вряд ли мне это еще когда-нибудь потребуется. Извини за вторжение.

Марио наклонился, чтобы поцеловать Грациеллу в щеку, но женщина отвернулась. Адвокат торопливо возвратился в кабинет за своим кейсом. Он быстро окинул взглядом комнату, еще раз убеждаясь напоследок, что не забыл никаких компрометирующих документов. На вилле не осталось ни одной комнаты, которая не подверглась бы тщательнейшему обыску. Сейчас Марио предстоял титанический труд: нужно было оценить все владения Лучано, имея в виду, что многие территории уже захвачены другими. Адвокат сознавал: кто-то уже спешит занять место дона Роберто Лучано. Он понял это в ту же минуту, когда трое, которых Грациелла застала в кабинете дона, возникли у него на пороге.

Глядя в окно, Грациелла проводила взглядом удаляющуюся машину Марио и только после этого взяла в руки тяжелый пакет с кассетами, на которых были записаны показания ее мужа. Отнеся пакет в кабинет, она поставила его на стол и огляделась. В комнате пахло дымом сигар и горелой бумагой. Она заглянула в камин. Как и следовало ожидать, там обнаружились почерневшие остатки бумаги и пепел.

В кабинет вошла Адина с подносом, на котором стояли тарелки с супом и макаронами. Поставив еду на стол, служанка вышла, закрыла за собой дверь и остановилась в коридоре, дожидаясь, когда зазвенит посуда. Адина ждала не случайно: старая служанка знала, что Грациелла уже несколько дней ничего не ест. И вдруг она как будто встретилась с призраком: из-за дверей отчетливо прозвучал звучный низкий голос дона Роберто Лучано. Женщина невольно вскрикнула. Дверь кабинета тут же открылась.

Лицо Грациеллы побледнело от гнева.

– Оставь меня в покое, Адина! Уходи отсюда, убирайся с виллы!

«Меня зовут Роберто Лучано. Я делаю это заявление десятого февраля тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. У меня имеется заверенное свидетельство, подтверждающее, что я нахожусь в здравом уме и твердой памяти. Имеется также свидетель, который может подтвердить, что я делаю это заявление по собственной воле, безо всякого принуждения или давления с чьей бы то ни было стороны…»

Грациелле было больно слушать голос мужа, но она должна была ознакомиться с его показаниями, чтобы выяснить, что знал ее муж такого, чего не знала она сама. Ей предстояло выслушать в подробностях, как именно был убит ее сын. И она будет слушать. Тот же низкий голос с его знакомыми теплыми интонациями откроет ей другую сторону личности человека, которого, как она привыкла считать, она знала и любила.

Глядя в окно, выходящее на оживленную нью-йоркскую улицу, Тереза смотрела, как отец Амберто ловил такси. Он вышел из дома с двумя тяжелыми чемоданами, в которых лежала одежда ее покойного мужа. Тереза стояла и смотрела вниз до тех пор, пока такси не влилось в поток транспорта, постоянно бурливший по Шестьдесят третьей улице, потом отвернулась от окна и окинула рассеянным взглядом небольшую комнату, которая когда-то служила ей и Альфредо кабинетом. Тереза вернулась к письменному столу. Ее ждали сложенные стопкой документы компании и неоплаченные счета Альфредо, она собиралась вечером поработать, но сейчас ее мысли были, как никогда, далеки от этого. Она так рассердилась, что ее все еще трясло. Тереза приложила руки к щекам, вспыхнувшим при мысли о том, что ее дочь ляпнула священнику. Она быстро прошла к двери, рывком распахнула ее и вышла в узкий коридор.

– Роза, Роза!

Дверь в спальню дочери оставалось плотно закрытой, в комнате на полную громкость ревел транзистор, так что даже в коридоре у Терезы болели барабанные перепонки.

– Роза, Роза, выйди сейчас же!

Тереза ударила ладонью по двери и продолжала стучать до тех пор, пока дочь не выключила музыку. Как только Роза открыла дверь, Тереза отступила на шаг и, воинственно уперев руки в бока, накинулась на дочь:

– Роза, как ты могла? Как тебя угораздило сказать такое отцу Амберто?

– Что?

– «Проверьте карманы на предмет резинок». Резинок. Господи, как тебя угораздило ляпнуть такое священнику? Ты предложила ему обшарить карманы костюмов твоего отца? – Тереза закрыла лицо руками. – Что он о нас подумает?

– Сомневаюсь, что он будет по этому поводу читать «Отче наш», это ерунда, забудь.

– Забыть? Ерунда? Ради Бога, Роза, почему ты так сказала, ну почему?

Роза пожала плечами и повернулась, чтобы возвратиться в свою комнату.

– Может, потому, что меня тошнит от того, как ты себя ведешь. Ходишь по дому чуть ли не на цыпочках, а стоит мне на тебя посмотреть, начинаешь реветь. Ты не пропускаешь ни одной мессы! Просто удивительно, как ты еще не натерла мозоли на коленях.

Тереза схватила дочь за плечи и встряхнула. Ее лицо побагровело от гнева.

– А как, по-твоему, я должна себя вести? Слушать музыку на такой громкости, что, того и гляди, весь дом оглохнет? А может, ты хочешь, чтобы я созвала гостей и устроила вечеринку? Мой муж, твой отец, мертв! Так чего же ты еще от меня хочешь?

– Не знаю. Мне не нравится, что в дом приходят какие-то люди с молитвенниками в руках, гладят меня по головке. Я не хочу, чтобы совершенно посторонние люди щипали меня за щеку, как какого-нибудь пухлого младенца.

– Роза, они всего лишь добры к нам, они пытаются нам помочь.

– Ничего подобного, они просто суют нос в нашу жизнь, а мы их даже не знаем.

– Они из церковной общины.

– Но они не знают меня и никогда не были знакомы с папой. Папа ведь ни ногой не ступал в церковь, если только ты его туда не тащила насильно. Все эти люди приходят к нам из чистого любопытства, а тебе нравится быть в центре внимания, ты упиваешься каждой минутой.

Тереза ударила дочь по щеке с такой силой, что та отлетела и ударилась о стену. На несколько мгновений Роза оторопела, а потом набросилась на мать с кулаками, истошно крича:

– Оставь меня в покое! Ведь я сказала правду, не так ли? Думаешь, я глухая? Я слышала, как вы с папой ругались и ссорились, как вы орали друг на друга. Он тебя никогда не любил, у него были другие женщины, я знаю, это все знали…

Тереза не смогла сдержаться и заплакала.

– Роза, как ты смеешь говорить мне такие вещи? С тех пор как мы вернулись домой, ты стала какая-то странная, я тебя просто не узнаю.

Тереза порылась в карманах в поисках носового платка и высморкалась.

– Мама, не плачь пожалуйста, я не могу видеть, как ты плачешь.

– Это потому, что ты сама не плачешь.

– А с чего мне проливать слезы? С какой стати? Эмилио меня не любил, наша свадьба была организована за нас. Я даже рада, что он умер, потому что у меня такое ощущение, будто меня использовали. Передали с рук на руки… как кусок мяса.

Тереза больше не могла этого слушать. Она бросилась в свою спальню и захлопнула за собой дверь. Как же мало знает ее дочь, а еще меньше понимает. Тереза взяла свою выпускную фотографию и посмотрела на молоденькую – моложе, чем Роза сейчас, – девушку в мантии и адвокатской шапочке.

Роза сидела за туалетным столиком и маникюрными ножницами подстригала себе челку. Обрезки волос уже покрыли тонким слоем стеклянную поверхность стола вместе с разложенной на нем косметикой, но девушка продолжала щелкать ножницами – все что угодно, лишь бы не думать, не вспоминать.

– Роза, можно войти?

– Нет.

Тереза остановилась в дверях.

– Я хотела тебе кое-что показать. Это моя фотография примерно в твоем возрасте.

– Мама, я видела ее уже сто раз. Такая же фотография стояла у бабушки на каминной полке.

– Ты только посмотри на меня, видишь, какое серьезное личико, особенно в этих толстых очках…

Роза лишь мельком взглянула на фотографию. Тереза продолжала:

– Ты помнишь бабушку и дедушку? Я выросла у них в пекарне. Папа мечтал когда-нибудь вернуться домой, но мама не хотела, она считала, что они очень хорошо устроились в Америке. Когда меня приняли в колледж, папа страшно гордился, он думал, что уже одно то, что я туда поступила, означает, что я стала квалифицированным адвокатом. Он рассказал всем, что его дочь стала адвокатом, и его друзья устремились к нему в пекарню с подарками и поздравлениями…

Вполуха слушая мать, Роза сдула со стола настриженные волосы.

– Мой отец только работал в пекарне, Роза, он не был ее хозяином, и квартира в подвале тоже не принадлежала нам, родители ее снимали. В подвале было всегда темно, душно, и мы вели нескончаемую войну с тараканами. Когда остывали печи, тараканы появлялись целыми полчищами…

– Мама, зачем ты мне все это рассказываешь? Я уже столько раз слышала, как ты, бывало, гоняла тараканов метлой…

– Я рассказываю это потому, что человеком, который купил моему отцу собственную пекарню и небольшую квартирку на третьем этаже, где не было ни одного таракана, был не кто иной, как дон Роберто.

– Интересно, чем дон Роберто собирался отплатить папе за то, что он выдаст меня замуж? Переселить нас из этой дыры? Какую сделку они заключили? Хотелось бы знать, во сколько меня оценили? В новую квартиру, а может, в более солидную долю в семейном бизнесе?

Тереза не успела схватить Розу за руку, девушка разорвала выпускную фотографию матери пополам и швырнула обрывки в разные стороны.

– Ты ничего не знаешь, ты не понимаешь!.. – завизжала Тереза.

Роза схватила ножницы и ткнула мать в руку. Маленькие острые лезвия оставили на тыльной стороне ладони Терезы две кровоточащие ранки.

– Почему ты не оставишь меня в покое?

Тереза пошла в ванную и подставила руку под струю холодной воды, глядя, как по пальцам стекает кровь. Роза, уже устыдившись своего поступка, подошла и встала у матери за спиной.

– Принести пластырь?

– Принеси.

Роза открыла шкафчик со стеклянной дверцей. Бритвенные принадлежности отца все еще лежали на том же месте, где он их хранил. Роза нашла коробочку с пластырями и открыла.

– Такого размера подойдет? – Она протянула матери продолговатую полоску пластыря. Тереза промокнула рану полотенцем и отвела руку в сторону. Роза осторожно наложила пластырь на рану. – Ты забыла убрать из ванной папины вещи. Мама, прости меня. В воскресенье я схожу к отцу Амберто и извинюсь перед ним.

Тереза присела на бортик ванны.

– Знаешь, все годы, пока я училась в колледже, у меня никогда не было парня, и вовсе не потому, что мне этого не хотелось. Я придумала для себя оправдание: дескать, мне приходится так много заниматься, что не остается времени. Мама ужасно переживала, ей казалось, что со мной что-то не в порядке. Часто бывало, что, когда я приезжала домой на каникулы, она шепталась с какими-то женщинами, собираясь познакомить меня с их сыновьями, или внуками, или племянниками… А отец все так же мной гордился и всем говорил, что его дочка – адвокат. Но на самом деле я так и не получила диплома. Я говорила себе, что когда-нибудь обязательно вернусь в колледж и закончу учебу, но все время что-то мешало. Мне нужно было заботиться о тебе и об Альфредо, он во мне нуждался. Некоторые лицензии пишутся таким языком, что без специального образования не разберешься, а документация по экспорту и импорту всегда была для твоего отца китайской грамотой.

– Я думала, ты получила диплом.

– Значит, ты ошибалась. Тебе только кажется, будто ты знаешь все на свете, на самом деле это не так.

Тереза сняла очки и принялась протирать стекла полотенцем. Роза заметила, что нос у матери покраснел, под глазами залегли круги. Ее маленькие глаза, сейчас покрасневшие от слез, и тонкий острый нос разительно отличались от ее собственных. Девушка все смотрела и смотрела на мать, почему-то впервые ее тронула невзрачная внешность матери. Когда Тереза неожиданно перехватила ее взгляд и слабо улыбнулась, Роза вспыхнула. От улыбки кожа Терезы как будто натягивалась на высоких скулах и черты лица казались еще острее.

– Ты так похожа на своего отца! Каждый раз, глядя на тебя, я как будто вижу перед собой Альфредо. Знаешь, ведь ты была зачата в наш медовый месяц.

Роза кивнула. Опустив крышку унитаза, она села, поставила локти на колени и подперла подбородок руками. У Розы не было выхода, и, хотя она не желала слушать, пришлось остаться. Тереза продолжала:

– Однажды я пришла домой днем… Я обычно проходила через пекарню и спускалась по черной лестнице. В этот раз мама ждала меня, одевшись в свое лучшее платье. Она поторопила меня: «Быстрее иди к себе и переоденься во что-нибудь понаряднее. У нас будут гости». Именно тогда я впервые увидела дона Роберто Лучано. До тех пор я даже не подозревала о его существовании. Думаю, даже мои родители не знали, почему это произошло, но дон Роберто Лучано явился к нам домой, пожелал меня видеть и предложил, чтобы я вышла замуж за его сына Альфредо.

Роза, завороженная рассказом матери, подалась вперед.

– Ну, и что было дальше?

Тереза улыбнулась и водрузила на нос очки.

– Я считала, что меня унизили, и страшно рассердилась.

– И что же заставило тебя передумать?

– Страх. Мой отец был просто в ужасе и не скрывал этого. Он был простым человеком и не мог взять в толк, почему дон Роберто вообще нами заинтересовался, пришел к нам домой да еще и попросил в жены своему сыну его дочь, которую он с женой уже отчаялся когда-нибудь выдать замуж. Поэтому я согласилась встретиться с сыном дона Роберто.

На следующий день пришел сам Альфредо. Не знаю, на что я рассчитывала, может, надеялась как-нибудь потянуть время… Вся эта история казалась каким-то безумием…

– Продолжай, мама.

– Впервые увидев Альфредо, я подумала, что мне еще не доводилось встречать такого красивого парня. По-моему, наша ситуация смущала его еще больше, чем меня. Я полюбила его с первого взгляда. Тогда я уже стала бояться, что он даст мне от ворот поворот. Я так боялась, что была согласна на все. Я согласилась, чтобы свадьба состоялась через месяц и чтобы всем распоряжались Лучано. Когда я познакомилась с Грациеллой Лучано, то стала еще больше бояться, что наша свадьба с Альфредо не состоится. Я знала, что, по мнению синьоры Лучано, я недостаточно хороша для ее сына.

– Он тебя любил? – Против воли в голосе Розы послышались нотки недоверия.

– Да, Роза, любил. Однажды я спросила его напрямик, не раздумал ли он на мне жениться. Но как выяснилось, он сам испугался, что я передумала. В результате мы поженились.

Тереза внезапно почувствовала, что устала и не хочет больше говорить. Она бросила полотенце в корзину для грязного белья.

– Мои родители получили собственную пекарню и квартиру. Мама каждый день возносила молитвы за дона Роберто Лучано. Даже умирая, она благодарила его и молилась за его благополучие…

Тереза вышла в коридор, Роза последовала за ней.

– Эмилио говорил, что полюбил меня с первого взгляда. Помнишь, как мы приезжали на виллу «Ривера» прошлым летом?

Тереза прижала пальцы к вискам, пытаясь унять пульсирующую боль в голове.

– Как ты думаешь, мам, он бы женился на мне сам, если бы этого не пожелал дон Роберто? То есть я хочу сказать, твоим родителям он подарил пекарню… он говорил когда-нибудь, что даст вам за меня?

– Роза, у меня разболелась голова, мне нужно пойти прилечь.

– Если ты не хочешь говорить, я позвоню бабушке и спрошу у нее.

– Ты этого не сделаешь.

– Почему? Опасаешься, что я могу сказать не то и расстроить ее? Она может исключить тебя из завещания, ты этого боишься?

Тереза решила, что с нее довольно. Устав ходить вокруг да около, она призналась:

– Да, может быть. Грациелла держит бразды правления в своих руках, и, пока я не получу того, что мне причитается, ты не должна даже разговаривать с ней. Пусть ты ее внучка, ей ничего не стоит исключить тебя из завещания. – В подкрепление своих слов Тереза щелкнула пальцами. – Вот так, Роза, ей достаточно щелкнуть пальцами, и все сделано. И дону Роберто достаточно было только щелкнуть пальцами, как люди тотчас делали именно то, чего он от них хотел, будь то его сын, которому надлежало на мне жениться, или племянник, который должен был жениться на тебе… Полно, Роза, пора бы тебе уже и повзрослеть. Он всегда манипулировал людьми, а они с Грациеллой – два сапога пара. Если ты ей чем-нибудь не угодишь, мы ничего не получим. Может, сейчас тебе все равно, но это важно для меня, это все, что у меня осталось. – Тереза вздохнула: – Господи, Роза, видишь, до чего ты меня довела? Мне очень жаль, что пришлось все тебе выложить, прости меня.

В темных глазах Розы заблестели слезы.

– И ты меня прости, мама.

Глава 20

Мойра Лучано проследила, как Луис Минчелли поместил браслет с бриллиантами и рубинами на витрину, закрытую пуленепробиваемым стеклом. Он положил браслет на подложку из черного бархата между скорпионом (ее знак зодиака), украшенным бриллиантом и изумрудом, и брошью с гранатами и топазами.

– Мистер Минчелли, не могли бы вы выдать мне деньги мелкими купюрами? Сейчас любой мальчишка на побегушках рассчитывает получить два доллара только за то, что передал тебе ключи от машины, вот и приходится тратить уйму времени в кассах, разменивая крупные купюры на мелочь.

Минчелли медленно отсчитал деньги, две тысячи долларов потертыми грязными бумажками: однодолларовыми, двухдолларовыми, пятерками, десятками, двадцатками и, наконец, сотнями, извинившись, что у него нет полусотенных.

– Ничего страшного. Я вижу, мои кольца проданы.

Минчелли кивнул, собрал купюры в стопку и перетянул резинкой. Мойра аккуратно положила их в сумочку. Ей нравилось прижимать к себе сумочку, плотно набитую деньгами, это действовало на нее успокаивающе.

Когда она выходила из магазина, звякнул колокольчик и электроуправляемая задвижка со щелчком встала на место. Минчелли скорее слышал, чем видел, как, шаркая ногами, вошла его жена с двумя чашками кофе.

– Это была вдова Фредерико Лучано, – сказал он. Пока он пил кофе, жена прошаркала к витрине, чтобы взглянуть на новое поступление. – Я говорю, это вдова Фредерико…

– Я слышала, – перебила жена. – Скверный был субъект, готова поспорить на любые деньги, скоро его место займет другой такой же, а эта особа снова окажется на улице, где он ее подобрал. Куда она девает столько наличных? Сколько она взяла на этой неделе?

– Две тысячи, а этот браслет стоит вдвое дороже. Попросила подержать его недельку, говорит, что, может, еще вернется за ним и выкупит.

– Все они так говорят.

Мойра поставила автомобиль на подземную стоянку под казино и посмотрела на часы. В это время у Симонье должен быть перерыв. В казино она вошла не через широкий главный вход, а воспользовалась боковой дверью, выходящей в переулок, что избавляло ее от необходимости проходить мимо стойки менеджера казино. Мистер Симонье, человек, который раньше всякий раз, видя ее с мужем, кланялся и шаркал ножкой, теперь стал куда менее сердечным.

Мойра пробралась сквозь толпу любителей игральных автоматов, попутно помахав рукой знакомому кассиру, и направилась к лифтам. Двое дюжих молодцов из службы безопасности узнали ее, оба вежливо поздоровались:

– Добрый день, миссис Лучано.

Она зашла в лифт и нажала кнопку верхнего этажа, где располагались самые роскошные и престижные апартаменты. В распоряжение Фредерико Лучано было предоставлено несколько подобных апартаментов в разных отелях, он пользовался ими по своему усмотрению и никогда не платил за них ни цента. У Фредерико не было своего офиса, обычно он вел дела из гостиничных номеров или из дома где-то в центре Атлантик-Сити, в котором Мойра никогда не была. Она даже не представляла, где этот дом находится.

Бесшумно ступая по полу, устланному толстым ковром, Мойра прошла мимо двери в тренажерный зал, мимо помещений для занятий аэробикой, миновала выход к открытому бассейну на крыше и свернула в коридор, ведущий к частным апартаментам. Только здесь она вздохнула с облегчением: все-таки удалось избежать встречи с этим противным Симонье, похожим из-за своего крючковатого носа на ястреба.

Из апартаментов открывался великолепный вид на океан, но Мойру сейчас меньше всего интересовали красоты пейзажа. Она направилась прямиком в спальню, сбросила туфли на шпильках, разделась и пошла в душ. После душа она завернулась в махровый халат и стала есть принесенный с собой пончик, то и дело посматривая на часы и дожидаясь момента, когда можно будет одеться и спуститься в казино. Там, в зале казино, переходя от стола к столу, она чувствовала себя в безопасности. Задерживаясь в игорном зале далеко за полночь, дабы чем-то занять себя, Мойра никогда не играла по-крупному, порой выигрывала несколько долларов, но чаще проигрывала.

Однако Мойра не знала, долго ли она сможет так продержаться. Ей уже четыре раза присылали короткие записки с просьбой освободить апартаменты, но она их попросту проигнорировала. Мойра трижды ходила в банк, требуя, чтобы ей предоставили доступ к счетам покойного мужа, и трижды получала отказ. В конце концов раздраженный управляющий показал ей письма от адвокатов с распоряжениями заморозить активы Лучано, и документы, в которых черным по белому было написано, что счета Фредерико следует закрыть и все деньги перевести в банк в Палермо.

Своего банковского счета у Мойры не было, да раньше он ей и не был нужен, так как Фредерико никогда не ограничивал ее в средствах. Теперь же, после его смерти, она оказалась на мели. У нее были только те деньги, которые удалось найти в номере, и они быстро таяли.

Мойра сделала неприятное открытие, сильно подорвавшее ее уверенность в себе: оказалось, что она – ничто и была лишь приложением к собственному мужу. Начать с того, что старые знакомые, к которым она подходила после смерти Фредерико, хотя и выражали соболезнования, при этом не проявляли ни малейшего интереса к ее нынешним обстоятельствам.

Чем больше Мойра размышляла о своем положении, тем хуже себя чувствовала. Она подумывала, не позвонить ли девушкам, с которыми когда-то танцевала в Лас-Вегасе, но потом решила, что не стоит, слишком давно это было. От нечего делать она без особого энтузиазма принялась перетряхивать свой гардероб.

Костюмы и обувь Фредерико были там же, где он их оставил. Порывшись в карманах и ничего не обнаружив, Мойра открыла чемоданы, которые привезла с собой из Палермо, и стала доставать платья, которые до сих пор так и не удосужилась распаковать. Мойра искала маленькую черную записную книжку мужа, которая точно должна быть в чемодане, потому что она сама ее туда положила. Бумажник Фредерико она сначала отшвырнула в сторону, однако затем подняла его, села на пол и раскрыла. Мойра знала: денег там быть не может, поскольку все, что оставалось, она вынула еще на Сицилии, но в бумажнике были кредитные карточки, в основном разных игорных клубов. Однако бумажник оказался пуст. Тогда Мойра всерьез принялась за поиски записной книжки Фредерико. Одежда была разбросана по всей комнате, она обшарила все карманы, но книжки нигде не было. Может, она сама вынула ее из чемодана раньше? Мойра знала, что это не так, и все же заглянула в ящики прикроватной тумбочки. Абсолютно пусто. В тумбочке никогда не хранилось ничего ценного, так, всякая мелочь: фотографии, счета из химчистки, несколько писем от родственников, но все это исчезло.

Чувствуя, как ее охватывает паника, Мойра поползла по полу к своему туалетному столику и выдвинула все ящики. Ее сердце бешено колотилось. Кто-то побывал в номере и рылся во всех шкафах.

От волнения Мойра не сразу обратила внимание на телефонный звонок.

– Мойра, Мойра, это ты?

– Да, я. Кто говорит?

– Тереза, твоя невестка.

– А, Тереза… – Мойра присела на край кровати, сжимая телефонную трубку двумя руками. – Я очень рада, что ты мне позвонила, так приятно услышать твой голос.

– У тебя нет вестей от Грациеллы?

– Нет, я ни с кем не разговаривала. А что, будут наконец оглашать завещание?

– Я не знаю, потому и звоню.

– Послушай, Тереза, почему бы вам с Розой не приехать ко мне в гости хотя бы на выходные? У меня огромные апартаменты… Кстати, Тереза, может, ты меня приютишь, когда меня отсюда вышвырнут? Алло, ты меня слышишь?

В трубке что-то щелкнуло, и телефон замолчал, но Мойре стало легче уже от того, что она просто услышала голос Терезы. Это напомнило ей, что она стоит в очереди за солидным куском пирога. Мойра громко расхохоталась и сказала вслух:

– Господи Иисусе, не может же этот кошмар длиться вечно!

В кабинет вошла Роза.

– Мама, ты разговаривала с Мойрой?

Тереза кивнула, молча роясь в бумагах на столе.

– У нее тоже нет вестей от Грациеллы, пожалуй, я попозже позвоню Софии. – Все больше нервничая, Тереза стала резко открывать и закрывать ящики, потом вдруг села и посмотрела на дочь. – Роза, здесь кто-то побывал. На столе и в столе не осталось ни одной бумажки с именем Лучано, пропали даже письма. Дневники Альфредо, его записная книжка – все это было тут, я сама положила их на стол.

– Может, позвонить в полицию? – предложила Роза.

Тереза покачала головой.

– Какой смысл? Ничего ценного не украдено.

– Должно быть, то, что пропало, для кого-то представляет ценность, иначе они бы не стали вламываться в дом и забирать это, как ты думаешь?

– Может, они только считали, что могут что-то найти… Я позвоню Софии.

Громкий телефонный звонок сначала казался Софии частью ее сна, но звонки не прекращались. Она с трудом стряхнула сон.

– София? Это Тереза. Я тебя разбудила? Прости, не подумала, который у вас там час.

– Все нормально, Тереза. Как поживаешь?

– Жду у разбитого корыта. Ты не виделась с Грациеллой?

– Нет, у меня есть дела – ты же знаешь, бутики.

– Везет же некоторым… Послушай, я позвонила вот зачем: во-первых, хотела узнать, нет ли каких новостей, а во-вторых, кто-то побывал у нас в квартире. Все бумаги Альфредо, фотографии, некоторые папки с документами компании грузоперевозок, с которыми я работала, и…

София не дала ей закончить:

– Не волнуйся, у меня было то же самое. Письменный стол Константино обчистили несколько недель назад, пропали только бумаги. Пойми, Тереза, у дона Роберто было много всяких связей, некоторым людям не хочется, чтобы посторонние узнали о том, что они имели с ним дело. Вероятно, кто-то просто проверял, чтобы не осталось каких-либо компрометирующих документов, упоминаний имен, незаконченных дел. Советую тебе забыть об этом.

– Я звонила в Атлантик-Сити Мойре, ее хотят выгнать из апартаментов над казино. Это затянувшееся ожидание вредит нам всем… ну, может, кроме тебя. Не могла бы ты поговорить с Грациеллой, как-то ускорить события?

– Хорошо, я ей завтра позвоню. Как поживает Роза? Она оправилась от потери?

– С Розой все хорошо. Ты мне позвонишь, как только что-нибудь узнаешь? Если до конца месяца не будет никаких известий, мы сами прилетим на Сицилию, понравится это Грациелле или нет. По-моему, мы ждали достаточно долго.

В записи возникла короткая пауза, затем дон Роберто продолжил:

«Тем не менее я намеревался собрать достаточное количество улик, чтобы посадить Пола Кароллу за решетку. Но это оказалось исключительно сложно. Свидетели исчезали один за другим, а я вынужден был ждать до тех пор, пока мой сын настолько оправится, чтобы отвечать на вопросы полиции. Следует учитывать, что он был наркоманом и его состояние было очень тяжелым».

Грациелла вздохнула и уронила голову на руки. Сколько раз она уже прослушала эту запись? Столько, что и со счета сбилась, и все же прокручивает ее снова и снова, и каждый раз, доходя до слов «следует учитывать, что он был наркоманом», ей хотелось плакать. Она никогда не знала, что Майкла приучили к героину. Сейчас Грациелла винила себя в том, что не выступила против мужа. Если бы она настояла на том, чтобы увидеть Майкла и самой за ним ухаживать… Ведь она мать, это она должна была о нем заботиться! Но в тот раз, как всегда и во всем, ей пришлось подчиниться мужу.

Запись продолжалась, спокойный голос дона Роберто не выдавал никаких чувств:

«Майкл отчаянно сопротивлялся, но ему пришлось бороться голыми руками. У него были вырваны ногти. Из вены на руке торчал шприц, ему насильно ввели дозу героина, достаточную для того, чтобы убить четверых мужчин. Единственный телохранитель Майкла, который выжил, Дженнаро Баранца, был найден с пулевыми ранениями в голову и в позвоночник, его бросили умирать, но он выжил и смог описать убийц моего сына. Они были не сицилийцами, а американцами».

Снова небольшая пауза, послышался шорох бумаг, затем с пленки зазвучал голос Эммануэля:

«Мне нужно знать имена этих американцев, я должен их допросить».

Дон Роберто ответил:

«К сожалению, это невозможно. Пол Каролла позаботился о том, чтобы их не смогли выследить, даже их трупы так и не были найдены».

Грациелла выключила магнитофон. Ее повлажневшие ладони оставили следы там, где она прижимала руки к полированной поверхности стола. Сколько же раз муж ей лгал? Наверное, столько, что и сосчитать невозможно. Теперь Грациелла понимала, почему Майкл, которого привезли домой в обитом изнутри бархатом гробу, показался ей незнакомцем, почему у него на руках были хлопковые перчатки. Майкла даже не застрелили, как ей тогда сказали. Он не умер быстрой смертью, он боролся за жизнь до последнего дыхания, он царапал своих убийц, как пойманное животное.

Грациелла поставила следующую пленку. Эта запись начиналась с короткого вступительного слова Эммануэля, назвавшего дату и время, когда она была сделана. Дальше дон Роберто стал рассказывать о том, как он безуспешно пытался раздобыть доказательства, позволяющие изобличить Пола Кароллу. Лучано не пытался оправдать свою принадлежность к мафии, но рассказал, как на встрече представителей всех семейств ему было отказано в возмездии за смерть сына.

Роберто Лучано не упоминал ни единого имени членов мафии, кроме Пола Кароллы, до тех пор пока не дошел до рассказа о молодом доне, Энтони Робелло, по прозвищу Орел. Дон Роберто рассказал, как молодой человек подошел к нему выразить соболезнования и предложить любую помощь со стороны своего семейства, если Лучано понадобится поддержка.

«Тогда я решил добиться правосудия, в котором мне было отказано. Это была моя личная вендетта, но ее нужно было организовать так умело, чтобы на меня не пало и тени подозрения, хотя к Робелло это не обязательно относится».