Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 27."
Автор книги: Лев Толстой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 52 страниц)
Большая часть исправлений, а также перестановок в тексте сделана в направлении к окончательной печатной редакции. Из текста, соответствующего XVII главе литографированной и печатной редакций, с пометкой «пр[опустить]» сбоку чертой отчеркнуто всё то, что говорится о нравственном превосходстве девушек и женщин (с начала главы и кончая словами: «разделяло взаимное презрение», стр. 321, строка 30—стр. 322, строка 23), и затем текст от слов: «Эти новые теории гипнотизма», кончая: «делами, которые всегда бывали к спеху», стр. 323, строки 18—41 Существенных вариантов, не покрывающихся текстом литографированной и печатной редакций, в рукописи нет.
14. Рукопись ГТМ на 216 нумерованных листах в 4°, исписанных с одной стороны вперемежку рукой C. A., М. Л. и Т. Л. Толстых, В. А. Кузминской, Л. Ф. Анненковой, В. В. Рахманова, Е. И. Попова и исправленных рукой Толстого. Полный экземпляр повести, образовавшийся частью из листов, извлеченных из рукописей №№ 10, 12, 13, частью из копий отдельных листов этих рукописей. Текст двух первых и двух последних глав не покрывается предшествующими авторизованными текстами; следовательно, часть промежуточного материала между рукописями № 12—14, относившегося к этим главам и содержавшего исправленные рукой Толстого копии, утрачена. В переписанном рукой С. А. Толстой есть ряд отступлений от оригинала, в большинстве характера описок. В соответствии с новой комбинацией, в которую вступили листы из предшествующих рукописей, они часто подвергались новым исправлениям. Кроме того, прежняя нумерация их исправлена. Цыфры следуют в таком порядке: 1—12, 25—229, но перерыв в нумерации не нарушает цельности текста. Начало:«Это было ранней весной». Конец:«которымъ заключилъ» и весь разсказъ». Вслед за этим – ранее поставленная рукой С. А. Толстой дата 29 августа 1889 г. Рукопись поделена, большей частью рукой переписчика, на главы следующим образом. I и II главы рукописи соответствуют тем же главам печатного текста, главы III и IV, первоначально заключавшие в себе тот же текст, что и в печатной редакции соединены в одну главу, занумерованную цыфрой III (цыфра IV зачеркнута). Далее все цыфры, обозначающие главы вплоть до цыфры XIX (вслед зa цыфрой XIX, исправленной на XVIII, идет опять цыфра XIX, для обозначения следующей главы) соответственно уменьшены на единицу, но так как в рукописи вслед за главой, обозначенной цыфрой XI, следовала глава, обозначенная цыфрой XIII, то, начиная с XII главы, вплоть до XXI, счет глав в рукописи и в печатном тексте сравнялся. Следующая XXII глава рукой Толстого обозначена цыфрой XXIII (цыфра XXII для обозначения главы отсутствует), но следующие две главы обозначены переписчиком одной и той же цыфрой XXIV. Для обозначения предпоследней главы поставлена переписчиком опять ошибочно цыфра XXVIII вслед за XXVI, но им же она зачеркнута, и цыфра XXVII поставлена несколько выше, чем она стояла в рукописи и стоит во всех, кроме настоящего, печатных текстах, именно перед словами: «Первое, что я сделал», стр. 71, строка 29. Последняя глава, так же как и в печатной редакции, занумерована цыфрой XXVIII.
Важнейшие авторские исправления в этой рукописи сводятся к следующему. [363]В тексте XIII главы слово «мерзавцы» в применении к докторам всюду заменено словами: «милые жрецы науки», «они», «волхвы». В главе XIV вместо зачеркнутого: «ножек Пушкина» написано: «любовных стихов». В той же главе зачеркнуто: Эмансипація женщины не на курсахъ и не въ палатахъ, а въ спальнѣ. Да, борьба съ проституціей не въ домахъ терпимости, а в спальняхъ. Из главы XV исключена вся первая – большая ее часть, в которой говорится о ревности – от слов: «Да, ревность – это еще один из всем известных», кончая: «развращенной брачной жизни»), стр. 314, строка 23—стр. 316, строка 39. [364]В дальнейшем особенно существенные исправления и дополнения сделаны в XVI главе. В нескольких местах рукой С. А. Толстой, В. Г. Черткова и неизвестного сделаны позднейшие поправки, очевидно не проконтролированные Толстым.
15. Рукопись ГТМ, расшитая тетрадь на 96 нумерованных по страницам листах в 4°, исписанных с обеих сторон первоначально рукой М. Л. Толстой (3 последних листа чистые), затем исправленных ее же рукой, рукой М. А. Кузминской и В. Г. Черткова и в двух местах рукой Толстого. Исправления сделаны поверх зачеркнутых строк и на отдельных вставных листах и обрезках бумаги (9 листов, из них один чистый и 4 обрезка).
В конце рукописи рукой М. Л. Толстой написана дата – 26 августа 1889 г. (цыфра 26, очевидно, поставлена ошибочно вместо 28). На отдельных страницах сделаны замечания рукой Черткова. Первоначально написанный текстовой слой представляет собой копию рукописи, описанной под № 13 до ее вторичной авторской правки и до изъятия из нее листов, перенесенных в рукопись № 14. Этот текстовой слой должен быть признан особенно авторитетным в смысле наибольшего соответствия утраченной в процессе исправлений автентичной редакции текста, легшего в основу литографированных и затем печатных заграничных изданий. Авторитетность его обусловливается тем, что рукопись написана рукой внимательной и точной в работе переписчицы.
Исправления первоначального текста сделаны по тексту рукописи, описанному под № 14, причем исправления, относящиеся к главам I—XX, сделаны рукой М. Л. Толстой и М. А. Кузминской, к главам XXI, XXIV, XXVII и XXVIII – рукой В. Г. Черткова и к главам XXII и XXVI – рукой М. Л. Толстой и Черткова. Кроме того, рукой Черткова сделаны, видимо, вторичные поправки на протяжении всего текста.
Сравнительно с рукописью № 14 в данном списке, во втором его текстовом слое, следующие отступления, не оправдываемые сохранившимися автографическими текстами: вместо «барашковым воротником», стр. 7, строки 12—13—«барашком»; вместо «известного обоим богача-купца», стр. 8, строка 27, – «известного богача-купца»; вместо «перешли», стр. 15, строка 35, – «пересели»; вместо «переговаривались», стр. 15, строка 36, – «переговорились»; вместо «Что ужасно? – спросил я»,стр. 17, строка 16, – «Что ужасно?»; вместо «как это интересно!», стр. 25, строка 8, – «как интересно!»; слово «женились», стр. 27, строка 11, исправлено на «которые женились» (переписчица, очевидно, восстановила слово, зачеркнутое в рукописи № 14); вместо «развенчаются эти волхвы», стр. 36, строки 4—5, написано: «развенчаются эти мерзавцы» («мерзавцы» зачеркнуто Толстым в рукописи № 13 и заменено словом «волхвы»); вместо «за ход в винте», стр. 44, строка 32, – «за ход в винт»; вместо «смотрит на меня», стр. 51, строка 20, – «глядит на меня»; вместо «меня и всех детей», стр. 51, строка 21, – «меня и детей»; вместо «вскрикивает», стр. 52, строка 18, – «выкрикивает»; после слов: «поднялось во мне», стр. 56, строка 9, написано: «что я представил себе», зачеркнутое еще в рукописи № 13; вместо «я был уверен», стр. 56, строка 35, «я видел и был уверен» («видел» зачеркнуто еще в рукописи № 13); вместо «Я не помнил», стр. 63, строка 9, – «Я же не помнил»; вместо «известный за дрянного», стр. 63, строка 37, – «известный за дурного». Кроме того, в рукописи находим несколько более мелких разночтений. Разночтения частично, видимо, объясняются недосмотром переписчика, частично же тем, что в копии в трех случаях оказались не принятыми в расчет те авторские исправления, которые сделаны были при вторичной правке рукописи № 13. Кроме того, рукой В. Г. Черткова сделано несколько собственных стилистических исправлений. Перед словами: «Было неловко», стр., 15, строки 13—14, им добавлено слово «Всем»; слова: «рядом с Позднышевым», стр. 15, строки 31—32, исправлены: «против Позднышева»; после слов «что наконец», стр. 21, строки 36—37, им же, очевидно, зачеркнуты слова «как англичане»; слова: «Васей (старшим), а она Лизой», стр. 44, строка 1, исправлены: «Лизой, а она Васей»; слова «Если бы оно было одно», стр. 72, строка 8, исправлены: «Если бы было одно только выражение ужаса»; перед словом «показалось», стр. 72, строка 10, добавлено: «так».
Все эти разночтения и поправки Черткова отмечаются потому, что большая часть их вошла в текст «Крейцеровой сонаты», напечатанный в двенадцатой части 12-го издания сочинений Толстого. Рукой же Черткова ряд мест в первоначальном текстовом слое (всего восемнадцать) от нескольких строк до нескольких страниц зачеркнут или отчеркнут синим или красным карандашом, причем все зачеркнутые или отчеркнутые места последовательно перенумерованы. Часть текста от слов: «и даже самым присутствием детей», кончая: «или не пришла няня с ревущим ребенком», стр. 319, строки 17—33, помимо того что зачеркнута, снабжена следующим замечанием В. Г. Черткова: «Это рассуждение мужчины-эгоиста. В богатой обстановке дети изолированы, а в бедной, в хате, – жизнь детей со всеми мелочами вплетена нераздельно в общую жизнь, и всё это должно быть не тягота, а радость». Среди зачеркнутого Чертковым выделена одна фраза – «Всё ничтожно... Важны только доктора, клестир, температура». К ней, впереди ее, им дописаны слова: «Характер, нравственное воспитание, приучение к труду» и сделана пометка: «Эту фразу можно оставить – это характерно». Далее к зачеркнутой Чертковым части текста от слов: «Ведь в самом деле», кончая: «заплатить 100 рублей – она поверит», стр. 320, строки 21—41 им же сделана пометка: «растянутость и повторение».
Рукой Толстого сделаны следующие две поправки. После слов «обиделась и рассердилась», стр. 58, строка 27, дописано: Она встала, но; слова «стрѣляй, я не боюсь... Только всѣхъ убей» исправлены: Ну убивай, убивай, я не боюсь... Только всѣхъ, всѣхъ, и его, стр. 77, строка 22.
Эти исправления, несомненно, сделаны были после того, как в рукопись был нанесен второй текстовой слой, так как их нет в тексте литографированной редакции.
16. Рукопись ГТМ на 100 листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой С. А. Толстой и ею же пронумерованных. Исправлений рукой Толстого нет. Один лист и одна страница – чистые. Цыфрой 40 ошибочно пронумерованы два соседних листа, почему последняя цыфра нумерации – 99. Судя по типографским пометам и свинцовым пятнам, эта рукопись была в наборе: с нее набирался текст для первого русского издания повести, появившегося в тринадцатой части сочинений Толстого, М. 1891. Судя по тому, что рядом с заглавием, написанным по-русски, стоит и французский перевод его («Une sonate de Beethoven dédiée à Kreutzer»), этот список предназначался первоначально для отсылки Вогюэ, переведшему затем «Крейцерову сонату» на французский язык. Данная рукопись представляет собой копию рукописи, описанной под № 14, изобилующую ошибками и в некоторых случаях сознательными искажениями авторского текста.
ПОСЛЕСЛОВИЕ К «КРЕЙЦЕРОВОЙ СОНАТЕ».
ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ «ПОСЛЕСЛОВИЯ» К «КРЕЙЦЕРОВОЙ СОНАТЕ».
За писание «Послесловия» к «Крейцеровой сонате» Толстой принялся, видимо, вскоре же после окончания работы над предпоследней, восьмой редакцией повести, вероятно, в конце октября 1889 г. В письме к В. Г. Черткову от 1 ноября этого года в ответ на его письма от 27 и 28 октября, благодаря за критические замечания по поводу «Крейцеровой сонаты» и в связи с его советом написать послесловие к повести, он пишет: «Я даже начал писать послесловие, ответ на вопрос: что думает сам автор о предмете рассказа. Я бы желал написать это. Как Бог даст» (AЧ). Толстой имеет здесь в виду начало работы над рукописью, описанной под № 1 и напечатанной на стр. 416—418. В конце ее собственноручная дата – «6 декабря». В таком случае между началом писания рукописи и окончанием ее прошло больше месяца. Как бы то ни было, несомненно, что рукопись эта была начата до того времени, как стали получаться обращенные к Толстому письма читателей по поводу повести. Это явствует из того, что в копии автографа, описанной под № 2, Толстой к переписанному началу «Послесловия» добавляет: «Так я писал прежде еще, чем рассказ этот стал известен и появились о нем суждения». Далее говорится о том, что суждения эти выражаются в письмах, получаемых автором по поводу повести. О получении же писем по поводу «Крейцеровой сонаты» Толстой записывает в дневник уже 7 ноября («Получаю письма, что «Крейцерова соната» действует»).
В упомянутом письме от 27 октября 1889 г. Чертков писал Толстому: «Следовало бы в заключение прибавить в какой-нибудь форме, например, от лица какой-нибудь новой личности, или от автора, или в виде письма от убийцы более всестороннее освещение вопроса, а именно сказать, что полное воздержание лучше всего, но только для тех, кто могут вместить. Посылаю выписки из разных писем. Слишком безусловное требование полного воздержания может оттолкнуть, вместо того чтобы привлечь. Если же полное воздержание показать как венец духовной жизни, то оно даже заманчиво, и вместе с тем становится очевидно обязательство з аконногосупружеского сожития для тех, кто еще не может вместить полного воздержания» (АТ).
В первой же редакции «Послесловия» совет, данный Чертковым, принят Толстым во внимание, и об абсолютном целомудрии здесь Толстой говорит лишь как об идеале, к которому должен стремиться человек. Содержа в себе мысли, вошедшие в окончательную редакцию «Послесловия», «Послесловие» в этой самой ранней редакции, будучи значительно кратче по объему сравнительно со своей завершенной редакцией, не содержит в себе еще ряда конкретных положений, выводов и рассуждений, позднее вошедших в него.
В период работы над первой редакцией «Послесловия» в дневнике под 9 ноября 1889 г. в связи с этой работой сделана следующая запись, лишь частично затем использованная: «Думал, между прочим, для послесловия. Брак был прежде приобретение жены для обладания ею. Опять отношение к женщине установилось войною, пленом. Мужчина себе устроил возможность удовлетворять своей похоти, не думая о женщине: гарем. Единобрачие изменило количество жен, но не отношение к ней. Отношение же истинное – совсем обратное. Мужчина может всегда иметь женщину и всегда может воздерживаться; женщина же (особенно познавшая мужа) с гораздо большим трудом может воздерживаться тогда, когда может иметь общение, что с ней бывает в 2 года раз. И потому если уж кто может требовать удовлетворения, то никак не мужчина, а женщина. Женщина может требовать этого потому, что для нее это не pflichtloser Genuss, [365]как для мужчины, а, напротив, она с болью отдается, не бояся, ожидает и боль, и страдание, и заботы. Кажется, что так формулировать надо брак: сходятся, любя духовно друг друга, мужчина и женщина, и оба обещают друг другу, что если они будут иметь детей, то только друг с другом. Требование же плотского общения должно итти от нее, а не от него».
Набросав начерно «Послесловие», Толстой около двух месяцев не возвращался к этой работе. В письме к нему от 25 декабря Чертков вновь рекомендует написать к повести послесловие: «Очень важно, чтобы вы написали хотя бы коротенькое, но ясное послесловие, примиряющее и сводящее к единству все выраженные в разных местах отрывочные ваши мысли о брачной жизни» (АТ). В ответ на это 15 января 1890 г. Толстой писал Черткову: «Послесловие, хотя и начал писать, едва ли напишу... Мне тяжело теперь заниматься этим, да и просто не могу, a misunderstanding’oв [366]не минуешь» (AЧ).
Но, приехав в конце января в Ясную поляну, Чертков, видимо, вновь стал убеждать Толстого написать послесловие и для того, видимо, чтобы побудить его к дальнейшей работе, собственноручно переписал его черновой автограф. (См. описание рукописей № 2.) Он был исправлен Толстым, вероятно, после отъезда Черткова, должно быть, не ранее 14 января, судя по тому, что в цитированном выше письме к Черткову от 15 января Толстой так говорит о впечатлении Н. И. Стороженко от «Крейцеровой сонаты»: «Вчера только был Стороженко, издатель Юрьевского сборника, и читал и ничего не понял. Он видит пессимизм, и я не могу растолковатъ ему. С этим надо помириться». В исправленной же копии Черткова на 1-м листе рукой Толстого приписано: «говорится о цинизме, неприличии, о пессимизме, [367]мрачности этого рассказа».
Сделав в копии Черткова исправления, Толстой однако не удовлетворился написанным и почти целиком стал писать «Послесловие» заново, использовав из прежде написанного лишь исправленное начало. Работа эта закреплена в автографе, описанном под № 3. Однако эта вторая редакция «Послесловия» (см. стр. 419—424), видимо, не была доведена до конца и в части, написанной Толстым заново, в дальнейшем никак не использована. Существенная ее особенность в том, что она написана в более энергичном и приподнятом тоне, чем редакции предыдущая и последующие. В нее введено было обличение наших социальных порядков, затем зачеркнутое. В изложении отсутствуют следующие друг за другом положения и выводы из них, как это имеет место в последующих редакциях.
Видимо, писание второй редакции было начато вскоре же после того, как была исправлена копия первого чернового наброска, но не ранее 17 января 1890 г. В этот день Толстой записал в записную книжку: «К послесловию к «Крейцеровой сонате». Не от того, что я сошел с ума и не оттого, что не понимаю, а оттого, что это обличает. Мы живем в разладе мысли и слова и дела и ни в чем больше, как в половых сношениях. Во всем остальном можно, потому что виноваты не мы, поправить не можем мы, а тут только мы». Эта запись развита в рукописи, описанной под № 3. [368]
Но работа над второй редакцией «Послесловия» протекала у Толстого с большим трудом. В дневнике под 29 и 30 января он записывает: ,,Все эти дни тщетно пытался писать послесловие к «Крейцеровой сонате»“. На следующий день он пишет Черткову: «Не знаю, напишу ли послесловие. Хочу, но не знаю» (AЧ). 3 февраля в дневнике записано: «Встал рано, пришла ясная мысль о послесловии, но не писалось». В тот же день там же отмечено: «Писал послесловие. Мысли верные, но нет энергии писать». На следующий день, 4 февраля, Толстой уехал на несколько дней в Пирогово к брату и там продолжал работу над «Послесловием». В дневнике в этот день записано: «Много хорошего думалось к послесловию. Записал в книжечке». [369]5 февраля там же следующая запись: «Всё утро бился с «Послесловием». Да, в евангелии нет указания на брак, есть отрицание его, есть противодействие разврату вожделения и развода для тех, которые уже находятся в браке, но учреждения брака, как говорит это церковь, нет и помина. Ничего, кроме нелепого чуда Каны, которое утверждает брак столько же, сколько посещение Закхея утверждает собирание податей». [370]
Большую часть февраля Толстой проболел, и зa это время в его дневнике – неоднократные жалобы на свое бездействие и на то, что писание у него не идет. 24 февраля, наконец, он записывает в дневник: «Пробовал писать послесловие». Вероятно, тут идет речь об отделке и дополнении ранее написанного. Между тем Чертков в письме от 4 марта вновь настойчиво просил Толстого окончить набросанное ранее «Послесловие». Вскоре после этого Толстой получил от некоего В. П. Прохорова письмо, датированное 6 марта и посланное в двух экземплярах – один в Ясную поляну, другой в Москву (корреспондент не знал точно тогдашнего местопребывания Толстого). В этом письме Прохоров писал следующее:
«Прочитав «Крейцерову сонату», автор которой, как мне сказали, вы, я не мог хорошенько уяснить себе тех соображений, которые там высказываются относительно брака. Между тем этот вопрос в настоящую минуту для меня весьма интересен и даже важен. Поэтому я хотел бы вас просить, не будете ли вы так любезны письменно сообщить мне основную мысль этой повести с краткими пояснениями или же поручить сделать это кому-нибудь из своих близких. Этим вы окажете мне громаднейшую услугу, которая, быть может, существенным образом отразится на всей последующей моей жизни. Хотя свободного времени у вас, вероятно, очень мало, я всё-таки решаюсь беспокоить вас своей просьбой, в надежде, что вы не откажетесь исполнить ее именно в виду той пользы, которую окажете мне своим ответом. Если вы сочтете почему-либо бесполезным отвечать мне, то, во всяком случае, усердно прошу вас – напишите мне про это, чтобы я знал, почему не получаю ответа. Я сознаю, что не имею решительно никакого права даже и просить у вас ответа, но надежда на то, что этот ответ даст, быть может, совершенно другое направление моей жизни, заставляет меня делать это» (АТ).
В связи с получением этого письма Толстой записал в дневник под 11 марта: «Думал о послесловии в форме ответа на письмо Прок. [371]1) Не могу ответить, как вам итти в Москву, не зная, где вы. 2) Есть три положения, и с первого не видно того, что видно со 2-го, а со 2-го не видно того, что видно с 3-го, с 3-го же видно и то, что видно со второго и с первого. Не могу я близорукому дать впереди точку направления, которую я вижу, но он не видит. Цель – 1) сам, 2) люди, 3) Бог. Беда думать служить Богу, людям, когда все силы души направлены на служение себе, и думать служить Богу, когда все силы души направлены на служение себе и людям. Надо не итти выше требований своего сознания и не ниже». Еще раньше, под 8 марта, в дневнике записано: «Читал Лескова, письма. Много о «Крейцеровой сонате». Спрашивают: чтò же следует. Надо послесловие, а не могу».
Видимо, вскоре после этого Толстой начерно набросал «Послесловие в форме ответа Прохорову (рукопись № 7, текст ее напечатан на стр.425—427)». 14 марта 1890 г. М. Л. Толстая писала В. Г. Черткову о работе отца: «Он всё хочет писать послесловие, но не соберется с силами. Он хочет ответить одному человеку, который спрашивает его, какая основная мысль «Крейцеровой сонаты», и это то письмо, вероятно, и будет послесловие» (AЧ). Но, вероятно, потому, что эта – третья редакция статьи по своему изложению носила характер специфически личного обращения, Толстой не закончил ее и отбросил, использовав высказанные в ней мысли при последующих попытках писать послесловие. На письмо Прохорова Толстой сам, очевидно, не ответил, но, судя по тому, что на обоих экземплярах этого письма рукой М. Л. Толстой сделана пометка «отвечено», ответ адресату, по поручению Льва Николаевича, был написан М. Л. Толстой. Под 16 марта в дневнике записано: «Утром попытался писать послесловие – не пошло».
Неудовлетворенный и начатой третьей редакцией «Послесловия», Толстой начал писание четвертой ее редакции. Под 21 марта он записываем в дневник: «Стал писать послесловие; нет охоты». 25 марта – «Докончил послесловие. Кажется, слабо». Вероятно, этим числом нужно датировать окончание работы над рукописью № 8. В дальнейшем шла обработка и переделка четвертой редакции. Работа эта закреплена в рукописях №№ 9—16 и частично № 17. К ней относится дневниковая запись 28 марта: «Поправлял послесловие». В тот же день Толстой писал И. И. Горбунову: «Моя работа не подвигается, хотя отложил все другие. Во-первых, нездоров всё, а во-вторых, нельзя об этом говорить кое-как. Тут невольно возникло для меня важное и новое соображение, а именно о том, что христианское учение не определяет форм жизни, а только во всех отношениях человека указывает идеал, направление; то же и в половом вопросе» (ГТМ). Далее развиваются мысли, выраженные в «Послесловии» и между прочим используется сравнение идеала целомудрия с высокой колокольней, невидимой человеку невысокого роста. Это сравнение впервые было употреблено в неоконченной третьей редакции в форме письма к Прохорову [372]и затем дважды использовано в черновых вариантах «Послесловия». 31-м марта датирована рукой Толстого рукопись № 9.
В дальнейшем ускорить работу над окончанием «Послесловия» побудил Толстого приезд в Ясную поляну датского переводчика П. Г. Ганзена, который намерен был увезти с собой готовую уже статью. Ганзен пробыл в Ясной поляне с 1 по 6 апреля и за это время пять paз сам переписывал исправленные каждый раз Толстым копии «Послесловия». [373]В дневниковых записях 1, 2, 3, 4 и 5 апреля Толстой отмечает работу над «Послесловием». 7 апреля он записывает в дневник: «Вчера, 6 апреля, утром дописывал, поправлял послесловие. Только что расписался и вполне уяснил себе». 6-м апреля рукой П. Г. Ганзена датирована рукопись № 16, дважды исправленная рукой Толстого. После первой авторской правки с нее снята была Ганзеном копия, которая стала распространяться в списках в литографированных и гектографированных изданиях.
Работа над четвертой редакцией, как это явствует из большого числа рукописей, к ней относящихся, была очень интенсивна. Она сводилась преимущественно к углублению высказанных ранее мыслей и к приведению новых аргументов в пользу той основной точки зрения, которая защищается в «Послесловии». Окончательно были установлены пять положений, вытекающих из повести, и соответствующие им выводы. Абсолютное целомудрие, как конечный идеал человечества, было подчеркнуто категоричнее, чем в предшествующих редакциях; обстоятельнее сказано о различии христианского воззрения на жизненные вопросы, в частности на брак, от воззрений нехристианских религий и подчеркнуто противоречие между учением о браке Христа и учением церкви. Конечный вывод тот, что «христианского брака никогда не было и не может быть».
Уехав из Ясной поляны, П. Г. Ганзен, не успев переписать последней исправленной Толстым рукописи «Послесловия», увез ее с собой в Петербург, чтобы, переписавши там, сейчас же вернуть ее Толстому. Но не дожидаясь возвращения рукописи, Толстой продолжал работу над «Послесловием», написав к нему большое дополнение, позднее приложенное к концу рукописи № 17 и вновь подвергшееся исправлениям. 7 апреля он записывает в дневник: «Много записал к послесловию», а 8 числа того же месяца пишет Черткову: «К послесловию» нужно много прибавить и разъясить. Не знаю, удастся ли» (AЧ).
В записи от 7 апреля, видимо, как раз и идет речь о дополнении к «Послесловию», начиная от слов: «Но всё это общие рассуждения», стр. 88, строка 24, где говорится о том, что нельзя принижать идеал Христа до сил и возможностей среднего человека, не могущего вместить требования полного целомудрия. В дальнейшем шла работа над отделкой этой новой – пятой по счету редакции «Послесловия» с указанным дополнением. Записи об этой работе, закрепленной в рукописях №№ 17 и 19—23—в дневнике под 14, 17, 18, 20—24 апреля. 24 апреля записано: «Утро опять писал, окончил». Толстой торопился закончить работу над «Послесловием», чтобы передать ее Черткову через уезжавшего в Петербург И. И. Горбунова, переписавшего последние его копии и специально для этого задержавшегося в Ясной поляне на два лишних дня. (Черткову «Послесловие» посылалось с тем, чтобы он передал его переводчикам – англо-американскому Диллону и датскому Ганзену.) 25 апреля Толстой пишет П. Г. Ганзену: «Послесловие я опять перерабатывал, и кажется, что оно улучшилось. И кажется тоже, что я уже не в силах более его переделывать».
В дневнике под 25—30 апреля Толстой в связи с «Послесловием» сделал еще такую запись: «К послесловию. Если же пал или пала, то знать, что искупления этого греха нет иного, как освободиться вместе от соблазна похоти и 2) воспитать детей – слуг Богу. 3) Тщеславие есть первое самое грубое орудие совершенствования – орудие против животной похоти. Но потом надо лечиться от лекарства. И это трудно. Боголюбие – больше не знаю». Но первый и второй пункт этой записи развиты в самом начале работы над последней редакцией «Послесловия»: пункт же третий в тексте «Послесловия» не находит себе соответствия.
Дополнение к «Послесловию» написано было, видимо, как возражение Черткову и другим корреспондентам Толстого, говорившим о необходимости указать для большинства людей, не могущих итти по пути абсолютного целомудрия, законность нравственного брака. Уже после того, как это дополнение было начерно написано, Толстой получил от Черткова большое письмо, датированное 12-м апреля, в котором еще раз подробно аргументировалась необходимость такого компромиссного решения вопроса (АТ). В ответ на это письмо Толстой написал Черткову 18 апреля: «Получил ваше письмо и читал с начала [374]и со всем сказанным вполне согласен, но еще кое-что нужно» (AЧ). Однако, несмотря на заявленное согласие с доводами Черткова, он, очевидно еще раз обдумавши вопрос, не изменил своей точки зрения на существо брака. Отвечая на письмо Толстого, Чертков писал: «Пожалуйста, пришлите мне поскорее какое-нибудь окончание «Послесловия» в смысле содержания моего письма, с которым вы согласны. Оба переводчика – англо-американский Диллон и датский Ганзен хотят на этих днях отослать «Послесловие» в том виде, в каком привез его сюда Ганзен. Поторопитесь же прислать мне хоть полстранички или несколько строк, принимающие во внимание законность нравственногобрака для тех сотен миллионов современных людей, которые еще не поднялись до уровня возможно более целомудренного брака. Если вы этого не сделаете, и «Послесловие» разойдется по миру без этой прибавки, то миллионы современныхлюдей, еще живых во плоти, будут оттолкнуты от жизни Христа, а не привлечены к ней» (АТ).
Вместе с рукописью «Послесловия» Толстой передал Черткову через И. И. Горбунова письмо от 25 апреля, в котором просил Черткова не сердиться за свои вины перед ним. Одна из этих вин – «то, что я не мог в «Послесловии» сделать то, что вы хотите и на чем настаиваете, как бы реабилитацию честного брака. Нет такого брака. Но, впрочем, вы увидите» (AЧ). Далее Толстой пишет: «Я не то что доволен послесловием. И форма изложения, и порядок, и мера всё неверно, но мысли, высказанные там, верны, искренни, и я с величайшим напряжением и радостью открывал их». Письмо заканчивается припиской: «Послесловие не присылайте больше мне. Я думаю, что теперь я только буду портить. Если что нескладно, исправляйте с Ваней». [375]
После того как рукопись «Послесловия» была отослана в Петербург, Толстой решил сделать в ней еще две поправки. В письме к Черткову от 4 мая 1890 г. он писал: «В послесловии вычеркните слова «как говорит Матью Арнольд», если помните, где они стоят, и успеете. То же и насчет начала хотел вас просить решить: какое оставить начало – прежнее или теперешнее. Теперешнее как будто нескладно» (AЧ). Слова «методе, как говорит Матью Арнольд» следовали после слов: «а в развитии способа руководства людей», стр. 86, строка 13. Что же касается упоминания о начале, то под «теперешним» нужно понимать начало в диалогической форме: «Читали ли вы последнюю повесть Толстого?» и т. д., написанное в самом раннем автографе, затем упраздненное и замененное другим, более кратким: «Я получил и получаю много писем» и т. д. и потом вновь восстановленное. «Прежнее» начало, таким образом, – то, которое читается в предпоследней редакции «Послесловия»: «Я получил и получаю много писем» (подробнее см. в описании рукописи № 24).
