Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 27."

Автор книги: Лев Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 52 страниц)

Еще в конце 1870-х годов Толстой начал, но не окончил рассказ «Убийца жены», ^[261]в котором можно видеть ранний эмбрион «Крейцеровой сонаты».

Как видно из дальнейшего, путь создания «Крейцеровой сонаты» был очень сложен, и она в процессе писания подверглась многочисленным переработкам и коренным переделкам. Толстой далеко не сразу пришел к тому тексту повести, какой представлен ее окончательной редакцией; первоначальные ее варианты значительно отличаются от последнего. Ряд записей, сделанных Толстым в дневнике и записной книжке в связи с работой над «Крейцеровой сонатой», свидетельствуют о значительных его колебаниях в развитии ее сюжета. Кое-что из того, что в этих записях было намечено, не нашло себе в повести никакого отражения.

Так же постепенно, как и сюжетное оформление «Крейцеровой сонаты», созидалось и ее идейное наполнение. В письме к В. И. Алексееву от 10 февраля 1890 г., говоря о «Крейцеровой сонате», Толстой пишет: «Содержание того, что я писал, мне было так же ново, как тем, которые читают. Мне в этом отношении открылся идеал столь далекий от деятельности моей, что сначала я ужаснулся и не поверил, но потом убедился, покаялся и порадовался тому, какое радостное движение предстоит другим и мне» (ГТМ). О том же в сходных выражениях он пишет Г. А. Русанову в письме от 25 апреля того же года. ^[262]В «Послесловии» к повести, сказав о том, что мысли, высказанные в нем, покажутся многим странными и даже противоречивыми, Толстой далее говорит: «Это самое чувство испытывал и я в сильнейшей степени, когда приходил к тем убеждениям, которые теперь высказываю: я никак не ожидал, что ход моих мыслей приведет меня к тому, к чему он привел меня. Я ужаснулся своим выводам, хотел не верить им, но не верить нельзя было». ^[263]

Мы не можем с точностью установить время начала работы над повестью которая впоследствии получила название «Крейцеровой сонаты». Но приблизительно это время определяется следующими строками письма Толстого к Г. А. Русанову от 14 марта 1889 г.: «Слух о повести имеет основание. Я уже года два тому назад написал начерно повесть действительно на тему половой любви, но так небрежно и неудовлетворительно, что и не поправляю, а если бы занялся этой мыслью, то начал бы писать вновь». ^[264]Таким образом, первый набросок повести относится, видимо, к 1887 г. Это, несомненно, тот самый автограф без заглавия, который описан ниже под № 1. С. А. Толстая в записи своего дневника от 28 декабря 1890 г. сообщает, что мысль создать «Крейцерову сонату» внушил Толстому актер В. Н. Андреев-Бурлак. «Он же – записывает Софья Андреевна – рассказал ему, что раз на железной дороге один господин сообщил ему свое несчастье от измены жены, и этим то сюжетом и воспользовался Левочка». ^[265]Как явствует из другой записи С. А. Толстой в том же дневнике – от 21 июня 1887 г., Андреев-Бурлак приехал в Ясную поляну, чтобы познакомиться с Толстым, 20 июня 1887 г. ^[266]Следовательно, если полагаться на слова Софьи Андреевны, первая редакция повести не могла быть написана ранее этого срока.

Существенные особенности текста первого наброска сводятся к следующему.

Он прежде всего по объему значительно кратче текста повести в окончательной редакции. В нем еще нет тех пространных общих рассуждений, какие там ведет Позднышев, и отношения между его женой и любовником, а также сопровождающие эти отношения эпизоды рассказаны и по другому и гораздо сжатее. Любовник – не музыкант, а художник, и о музыке в этой ранней редакции совсем нет речи. Первые и последние встречи жены Позднышева с любовником происходят на даче, там же происходит и убийство ее. Встреча и затем связь с художником у нее случается гораздо скорее после замужества, чем в окончательной редакции, судя по словам Позднышева: «Так шло 2 года» и по тому, что до этого у нее был всего лишь один ребенок. Между первыми подозрениями жены в неверности и убийством проходит сравнительно значительное время, во всяком случае, больше года: художник уезжает и долгое время не встречается с женой Позднышева; за это время отношения между супругами как будто вновь налаживаются, затем он поселяется в той самой деревне, где на лето поселился Позднышев с женой. Любовная связь возобновляется, муж это подозревает, так как знает о том, что художник живет в той же деревне, и, чтобы проверить свои подозрения, сказав жене, что уезжает на сутки в город, возвращается в ту же ночь, замечает у балконной двери быстро шмыгнувшую фигуру художника, выскочившего затем в окно, вбегает в дом и убивает жену.

В этой ранней редакции повести о Позднышеве говорится, что он по образованию химик. В двух местах, позднее зачеркнутых, Толстой говорит о нем как об ученом, химике и даже профессоре химии. С начала до конца всё, что говорит Позднышев, он говорит, обращаясь к «господину с хорошими вещами» и к даме, с которыми у него и происходит разговор; рассказчик же остается в стороне и ни разу в разговор не вмешивается. Судя по зачеркнутым строкам, убийца сразу же должен был объявить присутствующим, кто он, но вместо этого он ведет речь о Позднышеве как о своем знакомом и лишь в конце рассказа, под влиянием волнения, третье лицо – «он» заменяет первым – «я» и, наконец, заявляет: «Я Позднышев». Общие высказывания Позднышева касаются непосредственно существа половой любви: в них еще нет ни конкретных иллюстраций его мыслей ни рассуждений о детях, о воспитании юношей и девушек, о половом воздержании женатых, о безнравственности искусственных мер против деторождения; нет и нападок на медицину и докторов. Позднышев едет не один, а с девочкой трех лет, которая, может быть, дочь не его, а художника.

Если в ближайших последующих редакциях в центре повести – судьба людей дворянского, светского крута, то этого никак нельзя сказать о первой ее редакции. Ниоткуда здесь не видно, чтобы Позднышев был дворянин или светский, богатый человек. Он прежде всего человек интеллигентной профессии, трудом добывающий свою жизненную карьеру. О нем сказано: «работал в университете, работал потом, добился своего». Нет речи и о беззаботных, безответственных связях Позднышева с женщинами до женитьбы и о том, чтобы он вел холостую жизнь на манер светской молодежи. Про его жену сказано только, что она была «с состояньицем», училась в пансионе, но не доучилась, и при этом зачеркнуто указание на ее социальное происхождение: «купеческая дочка». Художник, любовник жены Позднышева, также, видимо, человек не из светской среды: он, так же как и Позднышевы, живет на даче, а не в имении, и при том с сожителем, а затем селится на квартире у священника.

Из прочих персонажей повести в первой ее редакции особенно выделяется фигура старика-купца; он изображен здесь также иначе, чем в редакции окончательной. Ему приданы черты внутреннего благообразия и традиционного благочестия. Разводы становятся часты, по его мнению, оттого, что люди «по любви женятся, а не по закону» (в окончательной редакции оттого, что «уж очень образованы стали»). Сам он, воспитанный богобоязненными родителями в традиционной морали, женится именно «по закону», а не «по любви», и потому живет с женой любовно и в согласии больше шестидесяти лет. Искушений у него не было, потому что «в сердце у нас закреплено от родителей», ревность же была побеждена заботой о жене и жалостью к ней. Но если бы жена и изменила ему, он, по его словам, пожалел бы ее, помог бы ей и продолжал бы жить с ней, любя ее любовью христианской, а не той, которой учат «романсы».

Образ старика и его речи прямо контрастны образу Позднышева, его поступкам и его речам – почти до самого конца повести: всё у старика было как-раз наоборот по сравнению с тем, что было у Позднышева, и этим контрастным сопоставлением двух видов супружеских отношений, приемом антитезы Толстой, видимо, хотел усилить художественный и психологический эффект повести, в конце которой Позднышев высказывается уже совершенно в духе старика-купца.

В копии, сделанной с автографа (см. описание рукописей, № 2), повесть Толстым была сильно исправлена и значительно дополнена. Историю своей женитьбы и убийства жены Позднышев рассказывает теперь уже не трем пассажирам, а одному лишь рассказчику, причем рассказ этот значительно подробнее, чем в автографе. Между женитьбой и встречей с художником проходит десять лет, во время которых у Позднышевых родилось уже несколько детей. При обрисовке старика-купца несколько сбавлено его благочестие: после женитьбы он запил и «сбился с пути», но покаялся перед женой, и «развязался грех». Социальная физиономия Позднышева уже не та, что в тексте первой редакции: он не интеллигент, человек умственного труда, а помещик-дворянин, единственный сын в чопорной семье, говорящий на иностранных языках, побывавший за границей. Далее зачеркнуты его слова, в которых говорится о том, что он завел скаковых лошадей, эпизодически служил то по земству, то предводителем дворянства. До женитьбы он ведет легкомысленную жизнь светского холостяка. Одним словом, в основном Позднышев охарактеризован так же, как и в окончательной редакции повести.

И эта – вторая редакция повести не поддается точной датировке. Можно лишь предположить, что она относится по времени до марта 1888 г., когда между Чертковым и Толстым завязалась переписка на тему о половой любви (см. ниже): многие из тех мыслей, которые в этой переписке высказывал Толстой, повторены затем в последующих обработках повести, но в данной редакции они еще не высказаны.

Написанное и переделанное было на время оставлено, и Толстой принялся затем писать повесть заново (см. описание рукописей, № 3), присоединив лишь к новому автографу часть текста (около 3 ¹/ ₂страниц) из ее второй редакции. Эта третья редакция повести однако не была закончена. В ней фигурируют в качестве пассажиров лишь рассказчик и убийца жены с трехлетней девочкой. ^[267]Имя и фамилия убийцы – Леонид Степанов. Подробно охарактеризована его наружность и несколько раз подчеркнуты его аристократизм, учтивость, тонкость, образованность и сдержанность. (В первой и во второй редакциях о Позднышеве сказано, что он производил впечатление грубого человека.) Между ним и рассказчиком устанавливается взаимная симпатия, даже любовь. Спутники заводят разговор на тему о воспитании. По ходу беседы рассказчик сообщает Степанову о том, что он едет жениться на девушке, в которую влюблен. Восторженное настроение жениха, идеализирующего любовь и брак, побуждает Степанова высказать свое мнение о любви. Он ее называет «yжасным чувством», затем сообщает, кто он, и рассказывает историю своей женитьбы и убийства жены. В этом рассказе повторено иногда буквально, кое-что из того, что вошло во вторую редакцию повести, но и привнесены новые подробности. Степанов говорит о том, как женятся молодые люди, как матери, девушки и портнихи заманивают женихов, как женился он сам и что он при этом думал и испытывал. Обо всем этом говорится сходно с тем, что сказано в окончательной редакции повести. Мысль о женитьбе на девушке – одной из трех дочерей одного среднего чиновника – приходит Степанову в голову, как и в окончательной редакции, во время катанья с ней на лодке, а не во время спектакля, в котором участвует его будущая жена, как во второй редакции. В характеристике Степановым своей жены здесь не чувствуется злоба против нее – скорее сочувственное к ней отношение. Он обвиняет самого себя за то, что, зная хорошо все детали ее внешнего облика, не знал ее души и не интересовался ею. Жена – по его словам – была одновременно и грубая, глупая и невежественная до последней степени и вместе с тем прекрасный человек, нежная, добрая, наивная и честная женщина.

Вскоре после женитьбы начинаются ссоры между супругами и уже во время первой беременности жены ревность Степанова к товарищу прокурора, ездившему к нему в дом. Место художника занимает музыкант, Трухачевский. Характеристика его в основном та же, что и в окончательной редакции. О нем сказано, что он сын разорившегося барина-помещика, всегда говорившего по-французски. Два его брата – один аферист, другой – пьяница – «люди пропащие, самого низкого круга». Но, судя по зачеркнутым строкам, вначале о нем говорилось как о бывшем кавалергарде, страстном любителе музыки. Здесь впервые, хотя не так подробно, как в окончательной редакции, идет речь о Крейцеровой сонате, которую играют жена Степанова и Трухачевский. Встреча между ними происходит в городе, куда переселились Степановы для воспитания детей, через двенадцать лет после женитьбы Степановых; жена родила уже пятеро детей, и врачи запретили ей больше рожать. Через два дня после исполнения Крейцеровой сонаты муж уезжает на съезд мировых судей и так же, как и в окончательной редакции, получив от жены письмо, в котором она писала о визите Трухачевского в его отсутствие, взволнованный ревностью, уезжает домой, не окончив дел. Дальнейший текст не находит себе соответствия в окончательной редакции. Ничего не сказано ни о переживаниях мужа по дороге домой ни о том, когда и как он приехал. Между супругами в день приезда мужа устанавливаются мучительные отношения, никак на первых порах не высказываемые, но вскоре между ними происходит бурная ссора из-за того, что жена отложила отъезд в деревню и тем усилила подозрения мужа. По приезде в деревню наступает наружное примирение. Жена хитрит, муж это понимает, но под влиянием любовного возбуждения, соединенного с чувством презрения к жене, живет сравнительно покойно. Внутреннего общения между супругами нет, и вдвоем они обречены почти на полное молчание.

Последние страницы текста третьей редакции посвящены апологии девушки, как существа «лучшего в мире». Мужчины виноваты в том, во что превращается девушка, выходя замуж. Очень сочувственно и уважительно говорит Степанов затем о своей жене, вспоминая, какой отзывчивой, склонной к деятельному добру была она, будучи девушкой. Он винит себя за то, что на первых же порах своей супружеской жизни не умел поддержать и развить в ней хороших душевных задатков, и за то, что сам в своей жизни был не на высоте. После этого текст обрывается на полуфразе: «Всё шло по старому. Вдруг в один день»...

Эту редакцию повести следует датировать весной 1888 г. на следующем основании. Как сообщает биограф Толстого П. И. Бирюков, поводом для написания «Крейцеровой сонаты» ^[268]послужило исполнение как то весной в Москве, в хамовническом доме Толстых, сонаты Бетховена, посвященной Крейцеру, скрипачем Лясоттой и С. Л. Толстым (последним на рояле). Среди многих слушателей был художник Репин и актер Андреев-Бурлак. В этот день давно знакомая Толстому соната произвела на него особенно сильное впечатление, ^[269]и он, обратившись к Репину и Андрееву-Бурлаку, предложил изобразить эту сонату доступными всем трем средствами искусства. Сам он взялся написать рассказ, который должен был прочесть перед публикой Андреев-Бурлак – прекрасный чтец, а Репину предложено было написать на эту тему картину, которая должна стоять на сцене во время чтения Андреевым-Бурлаком рассказа. Предложение это было принято, но выполнено одним лишь Толстым. Бирюков сообщает, что ему пришлось присутствовать на чтении Толстым начала повести Андрееву-Бурлаку, тут же попробовавшему читать ее». ^[270]Так как Андреев-Бурлак умер 10 мая 1888 г., то, следовательно, незаконченная третья редакция, которая впервые связалась с «Крейцеровой сонатой», была написана до этого времени. Само же исполнение сонаты в Москве в присутствии Репина и Андреева-Бурлака состоялось, очевидно, незадолго до этого, также весной этого года, так как с Андреевым-Бурлаком Толстой, как сказано выше, познакомился лишь в июне 1887 г.

После этого в работе над «Крейцеровой сонатой» наступает перерыв, длящийся около года. В списке намеченных Толстым к разработке сюжетов, хранящемся в Государственном Толстовском музее в Москве и датируемом приблизительно концом ноября 1888 г., ^[271]значится и «Крейцерова соната». Возобновилась работа над повестью, видимо, не ранее апреля месяца 1889 г. 23 марта этого года Толстой поехал в гости к своему другу кн. С. С. Урусову в с. Спасское и привез туда с собой начатые работы. В Спасском Толстой пробыл до 8 апреля и работал над комедией «Исхитрилась!» (позднее озаглавленной «Плоды просвещения»), над корректурами статьи об искусстве и над «Крейцеровой сонатой». 3 апреля 1889 г. он записывает в дневник: «Хотел писать новое, но перечел только все начала и остановился на «Крейцеровой сонате». В ближайшие дни в дневнике сделаны следующие записи в связи с работой над «Крейцеровой сонатой». 4 апреля: «Начал «Крейцерову сонату» поправлять». 5 апреля: ,,«Очень много и недурно писал «Крейцерову сонату»“. 6 апреля: «Долго не писалось, а потом опять писал «Крейцерову сонату». После обеда читал ее Урусову[...] Урусову очень нравится. Да и правда, что ново и сильно». 7 апреля: «Опять писал довольно много». Следующая дневниковая запись – 9 апреля сделана уже в Москве: «Записал в дневник и хочу писать «Крейцерову Сонату». И пописал до завтрака». На этом апрельские записи дневника, связанные с работой над «Крейцеровой сонатой», прекращаются, и больше в апреле и в начале мая Толстой к работе над повестью, видимо, не возвращался. Несомненно, что в Спасском у Толстого шла работа над рукописью, описанной под № 4. Текст этой рукописи в целом приходится датировать временем после 29 марта 1889 г. на основании следующей дневниковой записи Толстого от этого числа: «За обедом беседовали с Урусовым, и мне пришло в голову о том, как я и большинство людей губят свою невинность – не от соблазнов, не то, чтобы женщина прельстила, а просто à froid ^[272]решают, что вот есть еще удовольствие – блуд, как курить, пить, и идут совершать блуд». Во вставке, написанной Толстым и вошедшей в рукопись № 4, на листе 22 об., читаем: «Дело в том, что со мной да и с ⁹/ ₁₀, если не больше, не только нашего сословия, но всех, даже крестьян, случилось то ужасное дело, что я пал не потому, что я подпал чувственному соблазну прелести женщины. Нет, никакая женщина не соблазнила меня, а я пал потому, что хотел пасть, не то, что пасть (я не понимал, что тут есть падение), а я просто начал предаваться тем отчасти удовольствиям, отчасти потребностям, которые свойственны известному возрасту, как я начал пить, курить....» Таким образом текст вставки развивает текст дневниковой записи и, следовательно, написан после этой записи. Текст рукописи № 4, как это видно из ее описания, возник на основе комбинации второй и третьей (незаконченной) редакции повести и образовал четвертую ее редакцию.

Работа над текстом повести, проделанная в Спасском, в основном свелась к следующему.

В результате комбинации второй и третьей редакций в повесть вновь были введены персонажи, отсутствующие в третьей редакции, – господин с хорошими вещами, о котором сказано, что он адвокат, дама, старик-купец и приказчик. Фамилия убийцы – вновь Позднышев. С ним попрежнему едет трехлетняя девочка. О своей жизни и семейной драме Позднышев рассказывает, обращаясь лишь к рассказчику. Образ старика-купца значительно изменен: нравственное благообразие его очень сбавлено, сбавлен и морализирующий элемент в его речах. Зачеркнут его рассказ о своей женитьбе «по закону», а не по «романсам», о его «грехе», о приказчике, к которому он приревновал жену. Вместо этого написан новый текст, который приближает характеристику старика к той, какая читается в окончательной редакции. Жену свою, которая теперь оказывается уже дочерью не среднего чиновника, а когда-то очень богатого и разорившегося барина, Позднышев характеризует здесь как «женщину самую среднюю», тщеславную, недаровитую и озабоченную только тем, чтобы нравиться окружающим. Все положительные черты ее, особенно в пору ее девичества, приданные ей в тексте третьей редакции, здесь исключены, и вместе с этим ослаблена сила самобичевания Позднышева за свое отношение к жене. Упоминание о товарище прокурора и о ревности к нему Позднышева выпущено. Далее – впервые написаны страницы, в которых идет речь в подробностях о жизни Позднышева до женитьбы, о его первом падении (в зачеркнутом варианте описаны две проститутки и разговор с ними мальчика Позднышева и его брата), о половых излишествах в супружеской жизни, о рабстве женщины (ср. главы IV, XIII и XIV в окончательной редакции).

По возвращении из Спасского в Москву Толстой продолжал работу над «Крейцеровой сонатой», переделывая ранее написанное и комбинируя прежний материал с вновь написанным. Результатом этой работы на первых порах было создание новой – пятой законченной редакции повести, которая создалась на основе объединения четвертой и второй редакций. Процесс этой работы закреплен полностью или частично в материалах рукописей, описанных под №№ 5, 2, 6 и 7. Технически это было сделано так. С большей части рукописи № 4 до того места, где рассказывается о встрече жены Позднышева с Трухачевским, была снята копия, значительно потом переработанная и расширенная, и к ней присоединены копия рукописи № 2, начиная с того места, где речь идет о встрече с художником, и последние листы рукописи № 2, оказавшиеся мало исчерканными поправками. Таким образом музыкант был вновь заменен художником, и мотив музыки из повести удален. Роман жены Позднышева с художником и убийство ее рассказано здесь очень близко к тексту второй редакции. Добавлено в этой редакции рассуждение Позднышева о властвовании женщин, о целомудрии, как идеале всякого человека, и о половом воздержании в браке, рассказ его о ссорах с женой, о ревности, о детях (соответственно главам IX, XI, XII, частично XV и XVI окончательной редакции).

В это время Толстой занялся чтением книг о шекерах, американской секте, проповедывавшей безбрачие, общность имущества и обязательный труд для всех членов секты. В то же время он получил от одного шекера письмо с приложением книг и трактатов, посвященных учению шекеров. 9, 10 и 13 апреля и 22 мая Толстой отмечает в дневнике, что читал шекеров. 9 апреля он записывает: «Читал шекеров. Прекрасно. Полное половое воздержание. Как странно, что я теперь, когда занят этими вопросами, получил это», и в записи 13 апреля добавляет: «Всё думаю, и вопрос остается вопросом». 11 апреля он пишет Черткову о том, что, гостя у Урусова, кончил статью об искусстве и комедию «Исхитрилась!» (позднее озаглавленную «Плоды просвещения») и затем добавляет: «И потом писал и пишу повесть, рассказ о любви плотской, о половых отношениях в семье. И это серьезнее. Может быть нужно. И как всегда бывает, когда чем занят хорошим, в этом направлении, поддерживая его, складываются внешние события. На днях получил письма и брошюры от шекеров из Америки. Знаете ли вы их учение? В особенности против брака, т. е. не против брака, а за идеал чистоты сверх брака? Это вопрос, который занимает меня и именно как вопрос» (AЧ). Знакомство с идеями шекеров еще более утвердило Толстого в его взгляде на абсолютное целомудрие, как на то, к чему должен стремиться всякий человек. Этот взгляд заявлен был впервые Толстым в письмах к Черткову от 9 [?] октября и 10 ноября 1888 г.; в первом письме Толстой писал: «Я думаю, что для блага человека, ему, мужчине и женщине, должно стремиться к полной девственности, и тогда выйдет с человеком то, что должно» (AЧ).

О своем согласии с идеями шекеров Толстой писал в октябре 1889 г. шекеру А. Г. Холлистеру, отвечая на его письмо от 23 сентября того же года, следующее: «Прошлую весну я был занят писанием книги о браке ^[273]и пришел к совершенно новым взглядам на этот вопрос. Одновременно я читал книги, которые смог достать об общинах в Америке... В этих книгах я нашел совершенно новые для меня сведения о шекерах. В то же самое время я получил письмо от одного шекера с книгами, трактатами и тремя фотографиями. Я прочел эти книги и был очень благодарен брату, приславшему их мне [...] Теперь получил ваши книги, трактаты и письмо, прочитал всё это и благодарю вас. Всё это подкрепляет мой взгляд на брак, излагаемый в книге, которую сейчас пишу» (цитируем по копии, хранящейся в AЧ).

Результатом знакомства с учением шекеров, укрепившим Толстого в его взгляде на брак и целомудрие, были страницы, написанные на эту тему и вошедшие в рукопись № 5. Здесь в тексте, соответствующем XI главе окончательной редакции, на этих страницах читается между прочим следующая фраза: « – А вы знаете, что я убедился, что шекеры правы. – Какие шекеры? – Шекеры, американская секта, проповедующая безбрачие, утверждающая, что Христос был не женат и что Христа не может быть женатого». С другой стороны, на этих страницах Толстой развивал, а иногда только перефразировал мысли на эту тему, высказанные им в письмах к Черткову от 23—25 марта и 9 [?] октября и 10 ноября 1888 г. В этих письмах Толстой отвечал на вопросы и сомнения по поводу целомудрия и брака, высказанные как самим Чертковым, так и сектантом Е. М. Ещенко, корреспондентом Толстого. Таким образом можно думать, что вопросы половой любви, волновавшие Черткова и некоторых других корреспондентов Толстого и вызывавшие последнего на пространные и обстоятельные ответы на них, предопределили собой введение в повесть тех пространных общих рассуждений на тему о половой любви, которые вложены в уста Позднышева.

Сам Толстой косвенно подтверждает зависимость «Крейцеровой сонаты» от тех обращений, с которыми к нему адресовались его корреспонденты. Так, в дневнике под 9 мая 1890 г. он записывает: «Нынче думал: 1) многие из тех мыслей, которые я высказывал в последнее время, принадлежат не мне, а людям, чувствующим родство со мною и обращающимся ко мне с своими вопросами, недоумениями, мыслями, планами. Так, основная мысль, скорее сказать чувство «Крейцеровой сонаты» принадлежит одной женщине, славянке, писавшей мне комическое по языку письмо, но значительное по содержанию, об угнетении женщины половыми требованиями. Мысль о том, что стих Матфея: «если взглянешь на женщину с вожделением» и т. д. относится не только к чужим женам, но и к своей, передана мне англичанином, писавшим это. И как много других». ^[274]Работа над пятой редакцией повести продолжалась, приблизительно, полтора месяца. 9 мая 1889 г. Толстой пишет жене: «Попов сидит и переписывает так называемую «Крейцерову сонату». ^[275]В рукописях № 5, 6 и 7 как-раз впервые появляется рука Е. И. Попова, на долю которого приходится значительное количество переписанных страниц. 17 мая Толстой отмечает в дневнике: „Утро переписывал и поправлял «Крейцерову сонату»“. В тот же день он пишет П. И. Бирюкову о том, что на время отложил работу над статьей об искусстве и стал писать «Крейцерову сонату». «Это пошло легко» – добавляет он (АТ). Под 18 мая в дневнике читаем: «Писал «Крейцерову сонату» – о целомудрии. Недурно». (Автограф этой главы в рукописи № 5.) 21 мая в дневнике записано: «После кофе пописал немного «Крейцерову сонату», ходил по засеке, записал мысли об искусстве и к «Крейцеровой сонате». Мысли к «Крейцеровой coнате», записанные в записной книжке под тем же 21 мая, следующие: 1) «Женщины унижены сладострастием. Тем же отплачивают, оттого их власть. Как евреи». 2) «Во время беременности я мучал ее нервы и поползновения ревности, потом при некормлении попытка убить». Вторая мысль в рукописных материалах, относящихся к повести, не получила прямого развития, первая же выражена в рукописи № 5. ^[276]22 мая в дневнике записано: «Пытался писать. Не идет. Читаю о шекерах». Возможно однако, что Толстой пытался писать в этот день не «Крейцерову сонату», а статью об искусстве. 4 и 5 июня там же Толстой отмечает, что немного поработал над «Крейцеровой сонатой». 6 июня в записной книжке читаем зачеркнутую и никак в рукописях повести не отразившуюся запись: «Сладострастие блудить и развратничать с той, которая имеет власть над тобой – одно. Арапка царица». 8 июня там же запись, которая покрывается в большей своей части текстом рукописей № 5 и отчасти № 6: «К «Крейцеровой сонате». Страшное впечатление 1-й ссоры, страшное впечатление 2-й ссоры, что это не исключение. С 3-й ссоры желание ссориться. Получше, но пошло всё хуже. Ревность – главное. ^[277]Не удовлетв[оренная?] похоть, друж[ба?]. 10 лет жизни с детьми. Кого оболью ядом ревности, навек чужд и враг. ^[278]И ревность 3-х сортов. Он унижает, она унижает и настоящая зависть. Караулить. Ревность к брату или другу. ^[279]Оттого, что решено, что можно.

Настоящая пытка и белый медведь под конец. Пытка, чтоб кончилась, вызвала убийство. Тщеславие ею, но до предела: любуйтесь и завидуйте только. ^[280]Страх мой оттого, что я видел, как она может лгать, как слова для нее ничего не значат, слова – только украшенье». ^[281]

В тот же день Толстой записал в дневник: «Переправлял «Крейцерову сонату», но почти что ничего не сделал». Очевидно, записи записной книжки были использованы позднее этого числа. 9 и 10 июня в дневнике также отмечено, что в эти дни писалась «Крейцерова соната». 12 июня Толстой писал Бирюкову: «Всё пишу «Крейцерову сонату». Не хорошо» (АТ). 15 июня в дневнике записано: «Все то же. Те же тщетные попытки писать. Впрочем, перестаю пытаться». (Эта запись может относиться, впрочем, и к писанию статьи об искусстве.) 20 июня в записной книжке читается такая запись: «К «Крейцеровой сонате». Думал устроить себе дома бордель, да огонь, везде огонь, везде жжет». В тексте рукописного материала повести эта запись никак не расшифрована и не развита. 23 июня в письме к Н. Н. Ге-старшему Толстой пишет: «Пишу и комедию, ^[282]и повесть и об искусстве», ^[283]а 24-го записывает в дневник: «Писал «Крейцерову сонату». Подвинулся немного». На следующий день, 25-го, там же записано: «Писал довольно хорошо «Крейцерову сонату». Подвинулся». 2 июля в дневнике следующая запись: «Писал «Крейцерову сонату». Недурно. Кончил всё. Но надо всё теперь сначала поправить. Запрещение рожать надо сделать центральным местом. Она без детей доведена до необходимости пасть. Еще про эгоизм матери. Самопожертвование матери ни хорошо ни дурно, так же, как труд. И то и другое хорошо только, когда разумно, любовно. А труд для себя и самопожертвование для своих исключительно детей – дурно». ^[284]

Нужно думать, что запись 2 июля указывает на окончание пятой редакции «Крейцеровой сонаты». Вслед за этим Толстой стал довольно интенсивно работать над переделкой этой редакции, и в результате создалась шестая редакция повести, закрепленная текстом частично рукописи № 6, рукописей №№ 7 и 8 и частично рукописи № 9.