Текст книги "Ромейский Квест (СИ)"
Автор книги: Лев Соколов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
– А я уж за ним... – Развел руками Парфений.
– Нормально все. – В ответ махнул рукой Федор. И повернулся к той части двора, где разыгралась самая кровавая сеча.
Над грудой мертвых – теперь уж действительно – тел, спиной к нему стоял рыцарь Фабиан. Стоял, да вдруг стал на колени, упер меч в песок, и склонившись к его рукояти лбом тихо произнес:
– Нон нобис, Доминэ. Нон нобис, сэд номини туо да глориам...
Компаньоны со всего двора, кроме сторожившего пленника Автоваза, подошли к коленопреклоненному рыцарю.
– Эй, Фабиан. – Позвал крестоносца Федор. – Ты как, друг?
Франкский рыцарь, повернул к нему свое лицо. Федор вздрогнул, голодная тьма глянула на него из глаз Фабиана.
– Я запятнал свою душу... – Выдавил рыцарь. – Но я не видел другого пути спасти отряд... Господь да простит мне этот грех... Я будто на взбесившемся жеребце. И поводья в руках – гнилые... Мне хочется тебе... всем вам... вскрыть глотки. Дьявол завладел моим телом, и пятнает душу. Не знаю, сколько еще я смогу... выдержать. Крепость моя почти взята. Враг взошел на стены, опустил мост, поднял решетку. Осталась только цитадель... та, где я храню любовь к нашему Господу. Но мне не выдержать эту осаду. – Рыцарь согнулся, держась за меч, будто от сильнейшей боли. – Окажи мне своим мечом услугу сир Федор. Как воин воина прошу.
Федор переглянулся с остальными компаньонами. Взгляды были беспомощными.
– Солнцедар? – Спросил Федор.
– У этого рыцаря чудовищная сила воли, – отозвался меч. – Всякий на его месте уже давно был бы зверем. Помоги ему. Времени осталось немного. Он заслужил право уйти человеком.
Федор поднял умолкнувший меч, подошел к рыцарю ближе, встал сбоку.
– Прости меня, Фабиан, – Повинился гвардеец. – За худые слова, тогда, со стены. Я подумал о тебе плохо. Мне стыдно.
– Мне нечего прощать тебе, сир. – Фабиана начала трясти мелкая дрожь. – Прости ты меня, если я в чем виноват перед тобой... Знаешь... В детстве... я слушал рассказы о великих воинах древности. О Карле Великом, и о его рыцарях... Роланде, Оливье, Готье, Ожье... И о современных героях, таких даже, как сам безупречный рыцарь без страха и упрека – Роже де Бриуз... Я тоже хотел быть героем. Но судьба дала мне так мало времени... Сперва болезнь... А теперь эта печать дьявола. – Фабиан вскинул на Федора глаза, и тьма в них на краткий миг расселась, сменившись отчаянной надеждой. – Скажи сир, удалось ли мне в моей службе хоть на шаг приблизится к этим великим героям?!
Федор помолчал.
– Я обычный человек, сир Фабиан, – Наконец заговорил Федор. – Взору моему неподвластно проникнуть сквозь толщу времен, и увидеть славных героев прошлого. – Я могу говорить только о том, что видел своими глазами. Я бывал на войне. Видел трусость и отвагу. Знаю им цену. Ни на одном поле боя мне не доводилось видеть рыцаря отважнее и благороднее чем ты. И мне даже довелось однажды повстречаться с самим Роже де Бриузом. Призываю Бога в свидетели – не лгу ни полслова – ты превзошел его в доблести и отваге. Ты его превзошел.
Медленная одинокая слеза прокатилась по щеке франкского рыцаря.
– Спасибо, сир.
– Для меня честью было служить с тобой, рыцарь, – склонил голову Федор.
– Для всех нас, – поклонилась Дарья.
И двое монахов согласно кивнули.
Фабиан утер непрошенную слезу.
– Вы все облегчили мне сердце. Спасибо. А теперь, сир, – как будешь готов, – руби!
И с этими словами рыцарь негромко начал читать молитву:
– Доминус регет ме, эт нихил михи дээрит... – Этот псалом Давида знали все. И Федору не было труда понимать молитву рыцаря. – Господь – пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим. Подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени своего. Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что ты со мной...
Меч Федора опустился.
Все сняли головные уборы.
– Поднеси меня к бывшему хозяину, – тихо попросил перса меч Эклер. – Я хочу взять немного его крови. Люди думают, будто я ношу в себе мощи великого человека. Пусть так... Теперь я буду по правде носить их. Пусть даже никто не узнает его настоящего имени...
Федор вытер клинок своего меча, и убрал его в ножны.
– Хворост и масло, – хмуро сказал он. – Сожжем здесь все.
***
Глава тридцатая.
Караван-сарай полыхал, несмотря на каменные стены. Пятеро компаньонов стояли под сенью деревьев с наветренной стороны наблюдая. Трещали стены. Огонь струился из окон, превращаясь в чадливые черные клубы. Белые стены темнели, а потом трескались от жара. Истаивали в огне прогорающие потолочные балки, и рушились участки крыши. Запасы хвороста для исчезнувших продуктов, которые некому было готовить, соединились с маслом, которое неизвестный купец вез торговать, а привез на собственные похороны... Но главным топливом для огня было не это...
...После победы и прощания с рыцарем Фабианом, компаньоны пошли осматривать постоялый двор. Своих коней на конюшне, они нашли падшими, высушенными до остатка, со следами зубов-иголок на шеях и ногах. Живым был только конь Дарьи, – если к нему теперь можно было применить такое название. Оказывается, здешние хозяева умели обращать не только людей... Персиянка сама сняла голову жуткому скакуну с отнюдь не травоядными зубами в пасти. Жаль не удалось услужливых «конюшат» – тем хватило ума сбежать. Но самая жуткая находка ждала их вы жилом крыле. Комнаты были буквально забиты мертвяками. Возрожденные к не-жизни слуги лежали буквально штабелями. Вперемешку виднелись головы и ноги. Макушки – в шлемах, дорогих тюрбанах, и непокрытые. Ноги, в сапогах, дорогих туфлях и босые. Людей приходивших в караван-сарай обращали, и складывали «спать», до момента, когда они понадобятся своим новым хозяевам. Могла ли упырица, в случае нужды, одна поднять всю эту орду, или к ней должны были прийти другие хозяева?..
Плененный и связаннй упырь ничего толкового рассказать не смог – то ли врал, то ли правда не знал по своему упырскому служивому малолетству. Поэтому его бросили в пустое стойло конюшни. Мертвяков с площади тоже перетащили в конюшню, и побросали там. Потом носили со склада вязанки хвороста и бочонки. Несли приседая тяжелые кувшины с маслом. Связанный упырь завыл как-то грустнее, но его уже никто не слушал. Запалили сразу в нескольких местах. Огонь, сперва ленивый, вскоре вскинулся выше крыш. Уходили из Караван-Сарая уже заслоняясь от жара. А там, внутри стен двора, набирал силу многоголосый жуткий вой. Мертвяки пробуждались оттого, что их омывало пламя, и гибли в огне, оглашая оазис тоскливыми стонами. Нескольким пробужденным зверям хватило ума выйти за ворота, – иногда уже в языках пламени. Там их встречали компаньоны.
Через какое-то время редкие мертвецы, бегущие от пожара, иссякли. Вой внутри утих. Но пожар ревел почти до самого вечера, к темноте превратившись в кое где еще горячие участки, которые отсвечивали из-за обрушившейся кое-где стены, как далекие зарницы. Ночь компаньоны провели под деревьями, разбившись на караулы. Оазис был небольшой, но кто знает, не скрывался ли среди деревьев кто из уцелевших миньонов хозяйки?..
***
Новый рассвет встретил компаньонов ленивым дымком с пожарища.
– Доброе утро, погорельцы. – Разбудил всех дежуривший последнюю смену Парфений.
Члены отряда поднялись на ноги, растирая по лицам сажу, отряхивая мятую одежду, разминая затекшие части тел. Не сговариваясь пошли к озеру. Там, по очереди, начали отмываться, наполнять фляги, кое-как полоскать в воде въевшуюся в одежду гарь.
– Лошадей нет, еды нет, – резюмировал все-тот же Парфений, полоская в воде и выкручивая рубаху. – И что теперь будем делать?
– Отмывайтесь, – и будем держать совет, – ответил Федор, который расстегнув ворот рубахи, склонившись обмывал в воде лицо. – Он обернулся к Дарье, задумчиво стоявшей на берегу. – А ты что не умываешься? Или нас стесняешься?
– Да... – Принцесса машинально кивнула головой. – При мужчинах мне снимать одежду невместно.
– Вон, – Показал Федор направо от себя – видишь, берег поворачивает, деревья там скрывают. Там можешь... это... – он слегка запунцовел ушами, – ополоснуться. Только осторожней. Вдруг кто из кровососов все-таки бродит поблизости.
– А ты меня проводи. – Вдруг Сказала Дарья, – взглянув прямо в глаза Федору.
– Да я... – Гвардеец растерялся. – Я это... То есть... как бы... ну... Ладно.
– Госпожа! – Вскинулся как верный пес Автоваз, недобро глянув на Федора. – Уместно ли?..
– Я знаю, что делаю, старый друг – кивнула пожилому персу Дарья.
Смущенный Федор, тем временем, выбрался на крутой берег, кое-как отряхнулся, и запахнул сырой ворот. Смущение его только увеличилось оттого, что плескавшийся в воде Окассий подмигнул ему с самым похабным видом. Федор начал сгребать с берега кольчугу, и перевязь с мечом.
– Меч-то оставь, – насмешливо сказала Дарья, – похлопав по рукояти своего шамшера. – Я тебя защищу.
– Без штанов воин просто проветривается; а вот без меча – голый. – Буркнул Федор старую военную мудрость, и подхватив меч, пошел к принцессе. Та же повернулась, и не дожидаясь его пошла к береговому изгибу. Федор, честно говоря, после вчерашних изматывающих приключений был настроен не слишком любвеобильно. Но поглядев на принцессу позади, он почувствовал, что как-то посвежел, и припустил за ней быстрее. Уходя от остальных компаньонов, он еще успел оглянутся, и тоже подмигнуть Окассию; мол, – знай наших.
Там за деревьями, когда остальные компаньоны скрылись из вида, Дарья остановилась, и начала решительно стягивать с себя воинскую сбрую. Скинула щит, сумку. На расстеленный плащ положила бережно меч, еще более бережно – лук. Скинула сапожки. Развязала шелковые тесемки в кольчуге с зерцалами, и стянула её через голову.
– Ну ты чего? – Спросила Дарья Федор, развязывая ворот рубахи.
– А? – Неотрывно пялась на девушку отозвался Федор.
– Я уж до рубахи дошла.
– Дык, это я вижу... – Отчего-то онемевшими губами отозвался Федор.
– Так ты отвернись! – Вон, за берегом последи, чтоб никто на нас не напрыгнул, пока я нагая... Да не подглядывай!
– Конечно, конечно... – Отвернулся Федор. – Ясное дело...
Гвардеец развернулся на каблуках, и с самым бдительным видом уставился в скучный пейзаж с просветами между деревьев. Чуткое его настороженное ухо тем временем уловило за спиной шорох упавшей рубахи. Потом раздался плеск, девичий вздох, да шлепки по воде. Федор был человеком простым, но честным. Поэтому, подглядывать за девушкой он конечно не стал. Однако... долг воина на посту, требовал наблюдать за местностью по всей её ширине. Поэтому Федор начал так широко водить головой, охватывая местность, что глаз его сам, каким-то образом, краем зацепил плескавшуюся в воде девичью фигуру.
«Эвон какая!.. – Пораженно выдохнул Федор, чувствуя, как жер приливает к лицу, и пытаясь усмирить зачастившее сердце. – Будто лань точеная!».
Девушка без одежды оказалась совсем не такой, как в воинской сбруе. Тонкий стан, и округлые бедра, плоский живот... "А грудь-то! – запоздало удивился Федор. Груди – не было... То есть она была. И в нужном количестве, – две штуки. Красивые по форме, только чтоб уместить в ладошку. Но все же – это был вовсе не тот размер, что обещали два преогромных зерцала, укрепленные на кольчуге. Оказалось, что большая часть объема под зерцалами – пустовала...
Пока Федор, волнуясь, и ощущая кое-где некоторое напряжение, переваривал новую информацию. Девушка окончила омываться, и выбралась на берег. Забралась в вытащенную из сумки подменную рубаху, – да так в ней и осталась.
– Я все. Позвала она Федора. Можешь повернуться. Теперь ты давай.
– Ага... – Федор начал складывать на берег свои вещи.
– Я, уж прости, славный Федор, и стоять-то рядом боюсь, как ты разоблачаешься, – хихикнула девушка. – После того, как ты тогда с крыши, своей статью богатырской даже упырицу поразил.
– А? – Федор сообразил. – Да я её вовсе не по этой части поразил. – Погоди. Щас покажу.
– Э-ээ, не надо! – Слегка отступила девушка.
– Да это не про то, глупая! – Фыркнул Федор, расстегивая завязку штанов. – Вона, смотри...
Гвардеец выпростался из штанов, оставшись в своих шикарных триселях.
– Вот чем я упырицу-то пытался прельстить, – показал Федор. – Финикийский пурпур на циньском шелке.
Дарья пораженно покачала головой.
– Слышала я, как и все, о несметных богатствах Рума. Но чтобы простолюдины, хоть и гвардейцы, ходили в пурпуре. Да еще пускали его на трусы...
– Не все у нас так ходят-то, – простодушно отозвался Федор. – Это только мне дали. Как тайное средство, на случай подкупа. Да вишь, не получилось...
– Да-а... – Дарья хихикнула. – А я-то тогда на крыше навоображала себе невесть что. Думала, что ж там за змий такой? Что ж за хобот? А оказались – там все самое обычное, только что в богатых труселях.
– Ну знаешь! – Обиженно возмутился Федор. – Во-первых, ты и не видела, обычное там, в труселях-то, или нет! А во-вторых... Во-вторых – у тебя ежели на зерцала на кольчуге-то посмотреть, так тоже такой размер, что корова от зависти сдохнет! А как сняла ту кольчугу, так сразу в плоскость все ушло!
– Так это ведь не под меня делалась кольчуга – Засмеялась девушка. – Хоть я и дочь спахбеда, а все же под женщин у нас специальных доспехов не делают... В арсенале отцовском нашла. Осталась от какой-то древней воительницы, с телом побогаче моего. Если б у меня такая грудь была – я б зарыдала; ни мечом толком махнуть, ни лук натянуть. Мне и зерцала-то эти слегка мешают, да уж больно добра кольчуга, и в талии как раз.
– Вон оно как... – Подивился Федор. – А я-то тебя как в первый раз увидел, так подумал, – вот что значит настоящая персиянка!.. Я-то ведь знаю, что название вашего народа "парсы", означает в переводе "грудастые".
– Это же нас так из-за мужчина наших прозвали, – снова хихикнула девушка. – Мол, они грудастые, с крепкими боками; значит, могучие.87 – Она посерьезнела. – Да, вот оно как... Стоило только поближе сойтись, да раздеться, и... значит, оба мы друг друга разочаровали.
– Нет, – Покачал головой Федор, не отрывая от девушки глаз. – Вовсе ты меня не разочаровала. Я, знаешь, эта, красивости девушкам-то говорить не мастак. Но ты... это... такая... – Федор поймал себя на том, что позорно мямлит, собрался с духом, и как в воду нырнул: – Короче, ты вообще шикарная телка!
Дарья вся зарделась от такого изысканного комплимента.88
– И глаза у тебя... – Федор замялся, подыскивая самое красивое, что мог придумать – как два оазиса. Вот.
Девушка затем смутилась, отвела взгляд.
– А говоришь, не умеешь любезничать с девушками. Сам то вон какой речистый... Д я ведь тебя для другого позвала. Дело серьезное. Не хотела при остальных говорить.
– А что? – Тоже посерьезнел Федор.
– Про меч твой... – Девушка замялась. – Я ведь не зря сказала, чтоб ты меч не брал. Хотела без него поговорить. Но раз уж так вышло, пусть слышит. Может и к лучшему.
– А что меч? – Федор взглянул на своего Солнцедара, который лежал на берегу в ножнах до того неподвижно, что походил сейчас на самый обычный кусок железа.
– Да вот-то, – девушка показала на свой меч-шамшер. – Когда мы встретились, моя Ксинанти сразу признала в твоем мече своего брата. Но она не смогла узнать его, понимаешь? Он специально изменился. Будто человек, который, например, отпускает бороду и усы, чтоб изменить облик.
– Ну? – Федор вспомнил подслушанный разговор его меча с клинком ныне мертвого рыцаря. – И что?
– Может, она бы его так и не узнала. Но он себя выдал. Там, на постоялом дворе, когда мы дрались внутри таверны – твой меч меня спас.
– Как это? Когда?
– Еще до того, как мы отошли в нишу, и я стала стрелять из лука. Вы встали стеной, а мы с монахом дрались, с другой стороны. Один из девов прыгнул на меня сверху, с подстропильной балки. Я бы не увидела, да твой меч крикнул и предупредил мою Ксинанти. Неужели не слышал?
– Нет... – Федор качнул головой. – Не слышал... Но ты же знаешь, бой штука странная. Там и слышишь, и видишь не все...
– Да. – Согласилась девушка. – Так вот твой меч крикнул, и, я и сделать ничего не успела, Ксинанти сама чуть изогнулась, и девовский упырь упал на её клинок...
– Так, – это же... хорошо! – Федор непонимающе посмотрел на Дарью, её привешенный к поясу шамшер, и свой меч, лежавший на берегу тихо, будто нашкодивший пес.
– Да, – опять согласилась девушка. – Только... Когда твой меч позвал мою Ксинанти, он назвал её истинным именем.
– Что это значит?
– Ну понимаешь... – Погоди, девушка потянула из ножен свой шамшер, – пусть она сам тебе объяснит. – Дарья вытянула клинок в руке, и тот с шелестом провещился, обращаясь к гвардейцу.
– Ксинанти – не мое настоящее имя человек. На одном из далеких языков, оно означает "уничтожать". Это прозвище. Таких имен у всякого из нашего рода – пучок на каждый день, на десятках наречий. "Убийца", "вдоводел", "опустошитель", "меньше-на-голову", "коса смерти"... Все это клички, которые дают нам хвастливые носители. Но у каждого из нас есть истинное, первое имя. То самое, которое дал нам создатель – Асура Неба из племени Божественных ковалей. Вот о каком имени я тебе толкую, человек. Не все даже из нас знают истинные имена друг друга. Это очень... личное. Я – один из самых древних живых клинков. Многих отковали позже. И очень мало братьев – моих ровесников, знает мое истинное имя. Я – Аси! И когда твой меч позвал меня, – "Аси вверх!" – он позвал меня по истинному имени. После этого – круг поиска сузился, и ему недолго было оставаться неузнанным. Я вспомнила его! Как он ни старался изменить свое ядро. – Клинок в руке девушки вздрогнул, – будто металл корежило от ярости. – Меч, который ты носишь при рождении звался – Кел. Это было славное имя... Но мы все прокляли его!
– Почему? – Федор непроизвольно отступил от шамшера дрожавшего в руке девушки.
– Потому что однажды, он погубил "того-кто-под-его-защитой". – Голос шамшера звенел, будто каждое слово было ударом металла о металл – Твой меч убил своего хозяина.
Федор повернулся к своему неподвижному мечу.
– Это... Требует объяснений. Солнцедар! Или как там тебя звать...
Федор ждал объяснений до тех пор, пока не сообразил, что меч его лежит в ножнах, и значит – способен на разговоры примерно так же, как человек с кляпом во рту. С определенной опаской – после таких-то новостей – он приблизился к мечу, взял его в руки, и вынул из ножен – не до конца, чтоб не дай Бог...
– Говори. – Приказал Федор.
– И что ты хочешь услышать? – После короткой паузы прошелестел меч.
– Правду.
– Правда... – отозвался меч, – кому она нужна?
– Правда всем нужна. Тебя обвинили. Так не молчи! Защищайся! Хотя бы... объяснись.
Меч опять помолчал, только тихо шелестел клинком, будто шуршали осенние листья.
– Нас, божественных кликов, – наконец заговорил меч, – осталось так немного... И мы теперь зовем друг друга «братьями». Кроме тех, кто для того чтобы ловчее подладится к хозяйке, повадился называть себя «сестрой»...
Сабля в руке Дарье что-то неразборчиво гукнула.
– Однако, в дни нашей молодости, когда нас было много – ровно продолжил меч – мы не испытывали таких братских чувств. Невозможно быть братом тысячам. Но и тогда, в пору нашего рассвета, – у меня уже был брат. Меня звали – Кел. А его – Кю. Нас отковали в одной божественной кузне, – изначально как пару, для одного хозяина. Ассура Неба. Славнейший из славных, Индра, – вот кто носил нас при поясе. Вот кто доставал нас для боя. Там, где парировал Кел – Кю бил. Там, где Кю отводил – Кел наносил удар. Идеальная гармония. Вот как было... И мы оба видели, как пришел Странник по имени Смерть. Видели, как рассорились божественные. Видели, как брат начал убивать брата. Мы были на горе, где Индра с его марутами дрались против Вритры и его порождений мрака. Я видел, как тряслись и плавились горы, от оружия перед которым я, – жалкая зубочистка. Но когда Индра и Вритра растратили свое оружие, и сошлись в рукопашную, все решили мы – близнецы – Кел и Кю. Кю отвел клинок Вритры – да будет проклято его имя! – а я испил его черную кровь. И было много лет потом... Умер Индра, – славнейший из славных, угасла былая слава божественных. Теперь нас носили люди. Мало кто умел драться двумя мечами. Мало кто рисковал выходить на бой без защиты щита. Поэтому, мы стали висеть при разных поясах. И все же, – мы с братом старались не расходится, быть в одной семье, в одном роду. И вот, – родились два брата. Столь сильные и прекрасные, что люди в округе прозывали их как героев древнего мифа. Диоскуры89 – говорили о них, – похожи не на простых смертных, а на детей божества... Юноши выросли, опоясались нами, и пошли служить в гвардию императора Константина. Эквитес Сингулярис – всадники особые, те кто сопровождал и охранял императора. Когда Константин взял единую власть, юноши стали его палатинскими ауксилариями, элитой стражи. А потом, пришла в очередной раз Багряная Звезда. Вылезли из своих щелей недобитые потомки детей мрака, созданных Вритрой. И это наши юноши, вместе с другими лучшими, отправились в пустыню, чтобы победить их. Это они взяли оплот нежити, и сломили их, и преследуя бегущую нежить спустились в древних подземный храм, под мертвым городом. И там было туго, были ловушки, и темные туннели. Братья – мы с братьями – попали в засаду в большой пещере. И твари плясали вокруг нас, и строй разбился, падали лучшие. Вихрь боя разбил братьев. И один из братьев, бился как молодой полубог – он крутился как вихрь, и рубил тварей в лоскуты, и никто из темных не мог подобраться к нему. Безумие боя овладело тем братом, движения его были быстрее мысли – потому что мыслей не было. Остались лишь навыки и инстинкты. Не было в нем ни страха, ни разума – только вихрь клинка. И возможно, сам его клинок опьянел от черной крови. Потому что, когда вихрь боя вынес юноше кого-то за спину, он развернулся и ударил – не поняв, что бьет своего брата. И меч юноши не остановил, и не ослабил удар...
– Ты ударил брата своего хозяина? – Спросил Федор. – Но ведь тобой двигала рука. Не твоя вина...
– Не в том моя вина... Я не бил брата хозяина. Я был в руке того, кто получил удар. И я не успел его отразить.
– Вранье – прервал рассказ голос Ксинанти – все было не так!
– Все было так, – утвердил Солнцедар.
– Тебя! Тебя нашли в ране твоего хозяина! Не его брата! И ты сам признался, что ударил его!
– Да, я признался.
– Так что ж ты врешь теперь?!
– Я соврал. Но не сейчас. Я соврал тогда. Брат ударил брата, – и в ужасе отступил, и упал куда-то в расселину, еще ниже... А мой хозяин лежал, отходил. И я вполз в его рану, пытаясь удержать кровь, прокачать её. Но удар рассек сердце, и нельзя было удержать жизнь. Бой переменчив. Через минуту подошли наши воины, и рассеяли тварей, а меня нашли – в ране. Подумали, что это я ударил того-кто-под моей-защитой.
– Но ты признался! – Воскликнула Ксинанти. – Сам признался.
– Брат хозяина. И мой брат. – Они канули в пещеру. Другие сказали – вряд ли человек мог уцелеть. Может быть. Но мой брат – Кю – не погиб бы от падения с высоты. Надо было искать его. Вот только кто бы стал искать убийцу, когда даже безупречных не всех смогли унести? Я думал, что приму на себя вину на время. Пока не вытащат брата. А там... Его простят за былые заслуги. Но никто не вернулся в пещеры. Мы так и не достигли полной победы. Ходы были слишком глубоки. Много тварей побили, но кто-то просто... оторвался и ушел вглубь. А наших воинов полегло столько... Командиры решили, – завалить входы и уйти. Все были злы из-за потерь, и моим поздним объяснениям не верили. Был совет мечей... Ломать меня не стали, но все кончилось ссылкой в дальний храм, вспоминать былые дни. У ссылки был срок, но кажется храм и его жрецы кончились раньше срока... Вот и вся история.
– Грустная история. – Сказала Ксинанти. – У тебя было много времени сочинить ее.
– У меня было время сочинить куда более красиво. Но нет нужды. Мы все провалились тогда. Братья-Диоскуры. И братья-мечи. Дети тьмы отняли у меня все. Брата. Репутацию. Века. И вот ко мне пришел новый хозяин – и сказал, что его направили бить тех же тварей – это знак. Это – знак.
Меч замолчал.
– Ладно. – Федор задвинул Солнцедара обратно в ножны. – Я все понял. И пошел мыться. Это издевательство – девушка пригласила меня побыть вдвоем, чтоб только рассказать древний секрет... Дарья, теперь ты меня сторожи. И не подглядывай!
– Ой ну вот еще, – Фыркнула девушка.
– Как? – Прошелестела Ксинанти. – И это все?
– Моя рука водила Солнцедаром в бою. – Хмыкнул Федор. – И он меня не подводил. И твою хозяйку не подвел, Ксинанти.
– Да, – помедлив отозвался шамшер. – Так и было.
– И это все что мы можем сказать. Истории хороши, пока нет возможности испытать что-то самому. Забудь свой рассказ, Ксинанти, – все это было давно и неправда... Я своим мечом доволен, если не считать того, что он слишком болтлив, и требует дорогие ножны... Ой, холодная!..
Федор бултыхнулся в воду, и принялся с наслаждением смывать с себя грязь. Барахтаясь в воде, ему почудилось, будто Дарья краем глаза наблюдает за ним, и он стал мыться, одновременно напрягая мышцы, и принимая героические позы. Покончив с себя и одежды Федор выбрался на берег, и быстро залез в военную сряду.
– Идем к остальным – Распорядился Федор.
– Идем, – Согласилась Дарья.
Дарья пошла по берегу вперед. Федор припустил за ней. Меч у него на бедре легонько завибрировал. Федор вытащил клинок на ладонь.
– Спасибо, – прошелестел Солнцедар.
– За что?
– За доверие. – Объяснил меч. – Можешь даже... не покупать мне новые ножны. Поживу в старых.
– Э-э, что я слышу? – Поразился Федор. – Сейчас, видно, небо рухнет на землю, рыбы заговорят, мертвые восста... А, да, они уже... Солнцедару не нужны новые ножны! Кстати, может мне теперь тебя звать – Кел?
– Зови как звал. Мне... нравится быть Солнцедаром.
***
Глава тридцать первая.
Еще на подходе к товарищам Федора и Дарью встретил медвежий рев Окассия, который он почитал пением. Некоторую неограненность певческого таланта монах компенсировал душевностью исполнения.
Был я в девушку влюблен,
Неприступную как крепость,
Вот такая вот нелепость,
Но златишка перезвон
Совратил тот гарнизон,
И открыла крепость мне
И передние ворота,
И ворота с оборота,
Вход парадный, черный ход,
Даже верхний дымоход,
Всеми этими путями
Я входил да выходил,
Сколько мне хватило сил...
Заслышав шаги гвардейца и принцессы Окассий повернулся, и встретил их препохабной улыбкой и таким усердным понимающим подмигиванием, что у него все лицо ходило ходуном. Старый Автоваз, напротив, тревожно оглядывал принцессу будто драгоценность, которую Федор взял без спроса, и еще не факт, что вернул в целости. Парфений не очень понимал, как себя вести, поэтому на всякий случай применил испытанный прием, – перекрестился, и глубоко вздохнул; что можно было понимать, как душе угодно.
– Что-то вы быстро помылись – заговорщически ухмыляясь, заметил Окассий.
– Что-то вы медленно мылись... – подозрительно хмурясь заметил, с видом бдительной няньки, Автоваз.
Федор решил, что лучшей тактикой будет каменная физиономия и игнорирование любых провокаций, – а потому сходу объявил сбор и военный совет.
– Обсудим наше положение, – предложил гвардеец, – Считаю, что свою задачу, – а именно, возложенную на нас разведку, мы выполнили. Упырюг-кровососов мы все видели своими глазами, и можем должным образом засвидетельствовать это и Константинопольскому двору, и двору его святейшества.
Окассий и Парфений серьезно кивнули.
– Силы врага, с которыми мы столкнулись, даже в отдельном оазисе, слишком велики. Только по великому везению нам своими силами удалось уничтожить один очаг. Однако, как мы теперь знаем, эта дрянь уже давно и тихо распространяется по всему краю. Нам впятером, нет никакой возможности остановить распространение этой... чумы. Посему, первейшей нашей задачей становится доставка сведений нашим начальникам. С этим, надеюсь, все согласны?
Теперь кивнули уже все четверо слушавших его компаньонов.
– Поэтому объявляю вам стратегическую задачу...
– Да что тут объявлять, куманек, – прервал военный официоз гвардейца Окассий – ежу понятно, драпать надо. И как можно быстрее. Обратно, через пустыню, в Антиохию, и на корабле в Константинополь.
– Так, тихо, – наставительно поднял палец Федор. – Римские воины, а тем более гвардейцы, чтоб ты знал – никогда не драпают.
– Как же это не драпают? – Удивился Автоваз. – А мне вот отец рассказывал, что его отец ваших воинов гнал...
– Не знаю, что там тебе твой отец рассказывал, – отмахнул Федор – Но драпа у нас не бывает. Мы можем, эхм... выравнивать строй, отходить в тыл на переформирование, на худой конец, – решительно наступать по направлению от противника.
– Гм! – Скептически поднял брови Автоваз.
– Это называется сохранять боевой дух, – объяснил пожилому персу Федор. – У вас персов всегда все по-честному, поэтому даже не знаю, как вы в тяжелой ситуации не впадаете в уныние...
– Ну ладно-ладно, – встрял Окассий. – Будем считать, что боевой дух мы соблюли. Давай теперь-по быстрому, как это... выровняем строй до Константинополя?
– Давай. – Согласился Федор.
– Плохой, что мы потеряли коней, – дала голос Дарья. – У нас говорят, "человек без коня – что сокол без крыльев". Переход без них будет тяжелым.
– Да-а, повялимся мы на солнышке в местных пустошах. – Федор почесал затылок. – Да что делать? Надо идти. Собирайтесь. Перетряхните котомки, и вытряхните что можно бросить. Старую воду из бурдюков вылить, новую набрать. Мы выступаем.
***
Когда компаньоны выбрались из оазиса, деревья словно старались удержать их, шелестя лствой. А песок под ногами начал шуршать, тихо и зловеще обещая тяготы пешего перехода. С натугой поднимаясь по склону большого бархана, компаньоны шли в молчании.
– Жалко оставлять оазис обезлюдевшим, – заметил Автоваз. – Без непрерывного людского труда пустыня скоро возьмет это место.
– Если мы проиграем, жизнь пропадет не только в этом оазисе, – отозвалась Дарья.
– Верно дочка...
– Уф!.. – Приближаясь, к гребню бархана, пропыхтел Окассий. – Это будет трудный переход.
– А нас сейчас подгонят. – Вдруг зловеще отозвался Парфений, повернувшись к оставленному ими оазису.
Услышав тон Парфения, все компаньоны обернулись.
– Твою медь! – выдохнул Федор.
Оазис лежал между двух больших барханов. И пока компаньоны, уходя от оазиса, забирались на один, на гребень второго бархана с противоположной стороны, выбрались всадники. Человек пятнадцать конников постепенно появились из-за песчаной преграды.
– Быстро! Быстро наверх! – Скомандовал Федор, – за гребень!
