Текст книги "Ромейский Квест (СИ)"
Автор книги: Лев Соколов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
– Полномочия наблюдателей у нас есть, – отозвался монах.
– Во-от. Может мы, и опоздаем с разведкой и развертыванием. Но шанс на победу остается. В отличие от варианта, если мы все сейчас обрушимся в уныние и разбежимся. Так, персиянка? Дело говорю?
– Ну, – Принцесса машинально поправила выбивавшийся из-под шлема локон, – да.
– А для того чтобы нам убедить наше начальство в серьезности ситуации, – продолжил Федор. – нам надо увидеть угрозу собственными глазами. Окассию – для римского папы. Мне или Парфению – для Романии. Итак – двинемся в сторону мертвого города. Увидим – лично – составим отчет, подписанный вечными конкурентами – и тогда государственная машина завертится. А когда Римская Империя объявляет войну, – все ваши дэвы, кровососы, или кто там еще, – могут сами тихим ходом ползти на кладбище. Значит, наша задача, – увидеть врага, и составить донесение. Так и что? Я иду. Вы мне поможете? Окассий? Парфений?
– Пастыреначальники наши доверили мне сию миссию, – отозвался Парфений. – Отказываться негоже. Тут, не мирских правителей дрязги. Тут речь о демонах. А демоны – слуги дьявола. А дьявол – враг Бога. Значит мы сейчас, как выходит, на Божьей войне.
– Я с тобой, кум, – Согласился Окассий. – Ты правду сказал. Хоть и стремно, – но Деус Вульт.
– Отлично, – кивнул Федор. – Сир Фабиан?
– Сладко умереть для Бога. – Отозвался франкский рыцарь. – Мне дали приказ сопровождать вас, сир Федор. Укажите мне божьего врага, и мы с Эклером радостно сразим его! Не так ли, мой верный меч?
– Эхм... – пролопотал меч-Эклер, – конечно-конечно... радостно... сразим...
– Прекрасный ответ, Фабиан! – Улыбнулся Федор. Иного и не ждал от тебя. Ну а вы, старые враги? – Гвардеец посмотрел на персов. – Побежите? Или с нами?
– Чтоб арьян уступил румею! – Рявкнул Автоваз, гневно сверкнув черными очами. – Не бывать тому!
– Прости секундную слабость, славный Федор, – смущенно заговорила принцесса. – Отец послал меня, чтобы я поддержала честь Ирана и моего рода. Я не посрамлю ни того, ни другого. Ради древнего договора – я, и моя сабля, пойдем с тобой.
– Так, – прошипела Ксинанти.
– Добро! – Федор тождественно оглядел компаньонов, и кивнул. – Вижу, те кто отобрал вас на это задание, не ошиблись. А мне повезло со спутниками. Тогда – в путь!
– В путь! – Громыхнули приободрившиеся компаньоны.
– А меня ты не хочешь спросить, – хочу ли я в путь? – Тихонько прошелестел Солнцедар, зажатый в руке.
– Ты и так пойдешь со мной, куда скажу. – Отозвался Федор. -У нас договор.
– Да, – мрачно согласился Солнцедар. – Но уважение?
– Ладно, – согласился Федор. – Ты прав... Мой отважный меч. Пойдешь ли ты со мной?
– Ты решил идти по тропе героев, – отозвался меч, – Эта тропа кончается курганом; и это в лучшем случае... Но – я пойду с тобой. До конца. Главное, не забудь, что ты должен мне ножны.
– Со скатным жемчугом, – довольно согласился Федор. – Спасибо, мой друг. – Гвардеец повернулся к остальным компаньонам, и возвысил голос – А теперь!..
– На коней! – Воодушевленно вскричал рыцарь Фабиан.
– Сперва обед, – уточнил Федор.
***
Глава двадцать шестая.
Кони шли тяжело. Копыта их вязли в песке. Иногда настолько, что компаньонам приходилось спешиваться, и идти пешком, держа скакунов в поводу Отряд углубился в пустыню, и пустыня вступила в свои права. Море песка словно застывшие волны лежало под ногами. Когда поднимался ветер, он сдувал с барханов пыльную поземку, и только накинутый на лицо плат спасал от всепроникающих крупинок. Тяжелый был путь. Федор, качаясь в седле, ностальгически вспоминал Константинопольские зимы; но только сейчас – днем, – ибо зимой становилось так холодно, что зимние грезы сразу отпускали... С немалой завистью поглядывал он на рыцаря-лазарита, чей белый наддоспешник и плащ, служили прекрасной защитой от солнечных лучей. Сухощавый Парфений переносил путь стоически. Окассий, как это ни удивительно, несмотря на свою тучность, переносил жару вполне сносно, возможно из-за своей италийской шляпы с широкими полями, что скрывала его не хуже иного солнечного зонта. Но лучше всех смотрелись персы. Смуглолицый Автоваз чувствовал себя в этом диком краю, как рыба в воде. Смотреть же на Дарью, сидящей на коне с грацией амазонки, было и вовсе сущим удовольствием. Федор чувствовал, что он вообще слишком подолгу пялится на девушку, старался этого не делать, отворачивал голову. Помогало это мало, потому как взор гвардейца, будто железо к магнитному камню, неминуемо возвращался в сторону персиянки.
«Вот кабы не будь она нехристьянкой... – мелькало в голове Федора. – Да кабы не будь она принцессой... Да кабы мы не в походе... Да кабы... Эх! – Обрывал он себя. – Кабы-кабы... Размечтался о кренделях небесных.». – После таких мыслей Федор насупил брови, и уже совсем твердо решил на принцессу совсем не глядеть. Но через минутку опять-таки глянул. Дивное было лицо у девушки. Каждая черточка, будто из-под резца древнего художника, чьи статуи до сих пор украшали улицы ромейской столицы. Солнце светило на загорелый лик девушки, будто делясь с ним своей лучевой силой, наполняя внутренним светом. Ветер ласково перебирал локоны её русых волос. А глаза-то у неё будто два горных озера, да таких чистых, что...
"Вот жопа! Кажется, я влюбился! – с ужасом осознал Федор, прерывая крутившиеся в голове ласковые сравнения, и резко отворачиваясь. – Как же это меня так угораздило?!.
От такого ужасного открытия Федор даже несколько опамятовался. Влюбляться ему случалось и ранее, – с целью на ночь попасть в девичью светелку. Яркая была та любовь, – но короткая; как раз к утру и стихала. Тут же он чувствовал, что влюбляется как-то по-другому, чтоб, значит, не только на одну ночь... Чувство для него, зрелого, опытного, все повидавшего мужа, двадцати двух лет от роду, было весьма неприятным. То есть – наоборот – когда Федор глядел на персиянку, что-то у него в груди начинало сладко млеть, и будто ласково колыхало, и перезванцивали где-то тихонько серебряные колокольчики... Но именно это-то обстоятельство и настораживало. Будто человек принявший чашу сладкого яду, потихоньку засыпавший в сладком дурмане, и вдруг сообразивший, что сладкий тот сон будет вечным, вдруг вскакивает с лавки, и напрягая все силы пытается обороть проникшую в кровь отраву.
«Что же это? – Сердито вертелся в седле Федор – Вчера я еще и знать о этой девице ничего не знал. – А сегодня вишь как скрутило. Воротится мой нос к ней, будто у собаки к миске со свежими мослами. Кто из друзей мне тогда говорил слова древнего эллинского мудреца? Как это там?.. „Раб теряет половину своей души“. Любовь – не то ли самое рабство? Вчера еще был я вполне целым. А сегодня, будто кто-то взял половинку души моей, оторвал от меня, да поместил в эту Дарью. Вот и стремлюсь к ней, чтоб со своей украденной половинкой соединиться. А ведь она мне даже ласкового слова не сказала. Взору веселого не кинула. Кабы наоборот, – сказала бы она мне какую гадость что ли? Вот морок бы и рассеялся».
Размышляя таким образом, Федор обнаружил, что опять пялится на все на ту же принцессу. Да тьфу!.. Было бы на что смотреть, с учетом, что он притормозил коня, пропустив других, и потому пялился на девушку сзади – то есть вместо красот видел девушкин плащ, навешанный за спину на ремне щит, тюрбан с завесью до плеч – то есть все вещи воинской сряды, вместо так запавшей ему в душу красоты. Да что там кстати про красоты? В памяти вдруг всплыли советы многомудрого старого варяга Вилка, с которым, случалось, Федор сиживал за одним столом, за бокалом зелена вина. Как же там советовал многомудрый Вилк?.. Ежели одолеет тебя глупая любовь – томится да воздыхать, самое последнее дело. Сам себе напридумываешь у девки таких достоинств, что у всех баб скопом на земле не сыщется! Тут ты и пропал! – Говоря это варяг стукал кружкой по столу, и пучил серо-стальные глаза – Наоборот! Глядя на неё попытайся отыскать в её внешности недостатки!
«Спасибо, старый товарищ, – подумал Федор. – Вот мне верное спасение. Ну-ка, какие там у этой Дарьи недостатки? Хоть и говорят, что с лица воду не пить, – однако в лице у неё никаких недостатков и нет. Все так лепо да пригоже – аж за сердце берет; тут искать дело гиблое... Ноги бы были у неё кривые чтоб как у черта! Вот косолапила бы, – и мигом вся любовь из сердца вон. Так нет, и в сапогах видно, пряма да стройна ногами персиянка, чтоб ей так и эдак... А вот фигура. Известно, чем баба красивше – тем она толще. У знатных людей, все жены вообще, как колобки. Самая прелестная фигура, у женщины известно какая: Задница чтоб – как у кобылы, да бедра широки, к рождению детей способные. Груди чтоб – как два ведра с коромысла, чтоб опять же, детей-то выкормить... Ну и остальные телеса наливные – показатель достатка в мужнем доме. А тут... грудь то положим есть, да еще какая – ежели судить по размеру двух зерцал на кольчуге. Но вот широта... Голышом-то принцессу не видал. Кажется, что есть в ней какая-никакая широта, – да если откинуть толщину кольчуги, да поддевки, получается, что ширины-то у неё в талии совсем особо и нет. Худыха, она, получается. Однако ж, не получается мне ей это записать в изъян. Почему, не могу взять в толк... Где ж еще искать недостатки? Хоть бы чирей у неё какой на носу вылез...».
Федор смахнул со вспотевшего лица налипшие на пот крупинки, и подбодрив коня, опередил спутников и вернулся во главу колонны. Своевольные глаза его в этот момент опять успели бросить краткий взор на принцессу. Долг! Вот в чем надлежит искать спасение. Этак, рот разинув, заведешь, пожалуй, отряд в засаду. Погубишь и себя, и людей. И Дарью эту голубоглазую, да пригожую... Нет, ну что ж такое?! Федор про себя крепко ругнулся. Самым суровым своим командирским голосом, отправил он рыцаря Фабиана сменить в головном дозоре персюка Автоваза. Для того пришлось ему поглядеть через плечо, чтоб позвать франкского рыцаря, да заодно опять глянул он... Тьфу! Тьфу!
Франк проскакал мимо Федора, догнал едущего в отдалении впереди Автоваза, и сменил его. Перс вернулся к основному отряду. Федор же ехал в смятенных чувствах, тоскливо воздыхая, чувствуя себя вольной птицей, попавший в неведомые силки.
Затрещал песок под копытами. Рядом с общей тенью Федора да коня легла другая тень. Федор повернул голову. Свят! Свят! Его нагнала как раз принцесса. Сердце ухнуло. Федор сжал челюсти и насупился совсем сердито.
– Этот Фабиан, – заговорила с Федором Дарья, посмотрев вперед, где ехал дозором рыцарь, – он так молод и прекрасен.
– Фабиан отдал себя Богу, – пробормотал Федор. – Это значит он дал обет с женщинами не водится. Да еще у него заразная болезнь...
Федор сам не знал, зачем это сказал. А когда сообразил зачем, – ему стало стыдно. Но персиянка его внутренних терзаний не заметила, её мысль шла по своей колее.
– Да, болезнь скоро заберет его, – отозвалась Дарья, – жаль юношу. Но именно страшный недуг позволяет ему не боятся смерти. Ваши крестовы жрецы – принцесса оглянулась на Парфения и Окассия, – я не знаю, как это у вас... Наши жрецы – это лучшие люди, они своей мудростью изжили страх смерти. Должно быть и у вас так?.. Но что ведет тебя, – славный Федор? Понял ли ты, – навстречу какой опасности мы едем? Зло проснулось в этом пустынном краю. Встретившись с ним, можно не просто умереть. Можно потерять саму свою душу. Так почему ты идешь, и ведешь нас за собой? Что движет тобой? Ты идешь в надежде на награды, которые даст тебе румейский царь?
– Нет, – покачал головой Федор. – Не в наградах дело.
– Тогда в чем?
Федор несколько мгновений раздумывал, качаясь в такт шагу коня.
– Я отвечу тебе принцесса. Но сперва, – откровенность за откровенность. Скажи ты. Я простой солдат. Мои спутники... разные люди. Но что заставило девушку такого высокого положения оказаться здесь? Ты говоришь, – мы едем навстречу смерти. Почему же твой отец, первоначальник всех персов послал в этот поход именно тебя? Ужели он тебя не любит?
Теперь настала пора принцессе молча пропустить несколько шагов.
– Всякий отец, и всякая мать любит своих детей. – Наконец отозвалась девушка. – Исключения редки. Когда родитель большой человек, – у него всегда есть мысль, – защитить своё дитя. Пусть свой живет, а на смерть за него пойдут дети простолюдинов. Но коль сделаешь так, – теряешь право быть большим человеком. В глазах простолюдинов ты становишься маленьким. Мой отец послал меня, – потому что кому кроме родной крови можно доверить спасти мир? Не знаю, смогла ли я тебе объяснить. Наверно у вас в Руме другие обычаи...
– Не оскорбляй моей державы, – дернул плечом Федор. – Вопрос не означает неспособность понять ответа. И у нас в Риме отцы, бывало, жертвовали детьми. Вот послушай, какой у нас ходит древний сказ. И Федор негромко, по памяти прочел:
Эта быль случилась века назад.
Полководца звали – Маниилий Торкват.
Он повел легион, что вручил ему Рим,
Чтоб сразиться с отраженьем своим
У латинов войско не хуже римлян,
Ведь совместной войной им навык дан.
До вражды воевали в одних рядах
А теперь одним судьба сулит крах.
Чтоб на откуп случайности бой не отдать.
Дал Манилий приказ – в бой не вступать.
Быть решающей битве там и тогда,
Где Манилий заметит слабость врага.
Но Манилий младший – Манилия сын,
Он всегда так гордился отцом своим...
И когда враг-латин оскорбил отца.
В поединке сын убил наглеца.
Войско римлян сына героем зовет!
Но Манилий сына в шатер ведет.
Говорит, – "тебе в бой было невтерпеж.
Так теперь получи от меня правеж.
Победителей – судят, жаль в свой срок,
Этот мимо тебя прошел урок.
Ведь приказ есть приказ, он един для всех,
И неважно что бой дал тебе успех.
Как могу легиону приказ отдать,
Если сын отказался его исполнять?..
Будешь ты казнен пред войска лицом.
Сын-солдат – командиром-отцом".
...На претории голову сын сложил.
И теперь всяк солдат на совесть служил.
Дисциплина – сталь, дорогой ценой,
Но исполнен будет приказ любой.
И врага теперь смогут победить.
И великой державой Риму быть.
Рядовым добыча, претору – венец.
И... рыдает в шатре безутешный отец.
Пыль времен заметает веков следы.
Но за разом раз вспоминаем мы:
Человека долга с властью в руках.
В чем отличье его от бабы в штанах?
Гражданин жертвует сыном своим
Потому что того – требует Рим.
– Вот, – закончил Федор.
– Хорошая песня, – отозвалась девушка. -Вот и ответ на твой вопрос. Я здесь за честь семьи. И... Однако, я здесь. А вместо сынов твоего императора сюда прислали тебя – обычного гвардейца.
– Сын императора еще слишком мал для походов, – пожал плечами Федор.
– А если бы был в возрасте? Был бы тут?
– Если бы я не верил в это – разве служил бы такому императору? Император – лучший среди равных. На том стоит Рим. Мы верим в это. И я верю. Но скажи ты мне... Ты спрашиваешь, – почему здесь нет сыновей императора. Но... ведь и ты... не сын.
– Ты прав, – Чуть грустно улыбнулась девушка. – У моего отца, да продлят боги его дни, есть и два сына. Их он оставил для наследования престола. Меня – послал разделить риск с чужаками. Дочь – не продолжает род. Она всегда уходит из рода. В лучшем случае, она позволяет породнится с нужными людьми... Сыновья ценнее дочерей. Мой отец все сделал правильно.
– Лучше бы твой отец прислал сына, – покачал головой Федор.
– Почему это?! – Вскинулась в седле девушка. – Думаешь, я сражаюсь хуже мужчины? Разве ты не изведал силу моей руки?!
– Изведал, – Поднял руки вверх Федор. – Ты искусна с мечом.
– Я не хуже и с луком.
– Пусть так. И все же. Я бы предпочел видеть рядом сына спахбеда. Если что-то случится... Такая судьба у мужчин. Умирать в бою – это нормально. Но если вдруг что-то случится с тобой... – Федор покачал головой. – Так не должно быть.
– С чего это? – Взметнула брови Дарья. – Разве моя кровь менее красна, чем у мужчин? Разве во мне меньше отваги?
– Я же говорю, – Глянул Федор. – Дело не в тебе. Во мне. Мужчина сражается, чтобы защитить тех, кто за спиной. А если не за спиной... – Он сбился. – Я не знаю, как объяснить.
– Ты так беспокоишься за всех женщин? – поинтересовалась Дарья.
– Гм... это... да... – Булькнул Федор, сообразив, что он как никогда был близок к провалу. И хоть его тянуло ответить по-иному, промолвил: – За всех!
– Не знаю, не знаю, – с сомнением поглядела на него Дарья. – Мне кажется... Не из тех ли ты мужланов, которые считают, что женщина не может быть воином, только потому, что она женщина? Я таких, знаешь, не люблю. Утомилась им доказывать. Знаешь ли ты, чего мне стоило убедить отца, разрешить мне упражняться с луком и мечом?
– Я же тебе сказал, – раздразился Федор, – я не считаю, что женщина чем-то хуже. Если женщина захочет, – она может быть и на поле боя. Я к этому отношусь с пониманием.
– Слова, слова...
– Свое мнение я доказал делом.
– Это как же? – Поинтересовалась Дарья.
– Последнюю женщину, которую встретил на поле боя – я убил.
Перед мысленным взором Федора снова встала та агарянка в штурмуемом городе. Камни в её руках, что она бросала с крыши. И удар Федора, который сброс камней прекратил...
Федор поморщился.
– Достаточное доказательство? – Хмуро спросил гвардеец персиянку.
– Да уж, достаточное... – Тихо отозвалась принцесса.
Какое-то время оба молчали и слушали шум ветра, и конские шаги.
– Ты мне так и не ответил, – снова нарушила тишину Дарья. – Так почему ты здесь? Почему не убежал, даже когда предлагали? Что движет тобой?
– Что движет?.. – Федор подумал. – Привычка.
– Привычка?
– Я начинал службу в акритах.83 – Объяснил Федор. – Так у нас называют пограничников. Мы – те, кто бережет жизнь мирных людей. Встречаем врага первыми. И если где-то появилась угроза – кому как не мне встретить её? Вот так. Привычка.
– Ты необычный человек. Но... это добрая привычка, Федор, Потапов сын, – Улыбнулась принцесса.
В это время, Автоваз бывший в дозоре, остановился на гребне перекрывавшего вид спереди бархана. То, что бархан скрывал от остальных, он уже видел. Автоваз поднял руку, и закричал.
– Оазис! Вижу Оазис!
– Отлично! – Воскликнул Федор. – Вперед, друзья!
Все приободрились. Даже кони, казалось, почувствовали близость отдыха, и прибавили шаг. Настроение Федора после разговора с принцессой, улучшилось, и он, покачиваясь в седле запел старую, немудреную, акритскую песню.
Пока акрит на границе стоит,
Замок границы крепко закрыт.
Коль враг пришел и вдали наша рать,
Акриту придется врага держать.
Всей нашей державы надежный щит,
Хранитель земли пограничник-акрит.
А коль слишком много сил у врага,
И коль наша рать слишком далека...
Акрит на своей границе падет,
И прахом тела в землю уйдет.
Споткнулся враг – то стал корнем акрит!
На камне упал – акрит в камне сидит.
Враг вязнет в земле – то акрит-земля.
Гадюка кусила – акрит-змея.
Так мертвый боец помогает своим,
"Я лег, но вам братья дай Бог быть живым!".
Лишь только когда лютый враг отражен,
Погибший акрит умиротворен.
Он долг не нарушил, исполнил приказ,
И с честью на небо уходит в запас.
Поверье есть, мол, на страже всегда,
Апостол Петр хранит рая врата...
То только врата, кто ж всю стену хранит?..
– Без дела в раю не остался акрит.
***
Глава двадцать седьмая.
Оазис лежал меж двух огромных барханов, как хрустальная капля в двух сухих ладонях. В центре лежало небольшое озеро, с высокими, укрепленными деревянными подпорками, берегами. По берегам его, укрытым зеленой травой, росли кусты и деревья. Этот не лес, а скорее рощица, стоял у озера плотно, и по мере удаления его становился все реже, превращаясь в отдельные деревья; которые стояли в песке, будто смелые дозорные, выступившие навстречу опасности вперед основного отряда. Чуть в стороне от озера и рощи стояло несколько домов. Центральное, и самое крупное здесь, с двумя этажами и высокими ветряными ловушками, видимо было постоялым двором, принимающим усталых путников.
Кавалькада компаньонов въехала под благословенную сень деревьев. Кони жадно раздували ноздри, чуя близкий запах воды. Озерная гладь появилось как райское видение. Подъехав к ней компаньоны нашли специально сделанный спуск, напоили конец, напились сами, и долго мочили лица. Тянуло сразу искупаться, но опыт подсказывал, что сперва стоит занять места на постоялом дворе. В таких местах никто не мог предсказать, чем встретит двор. Могло быть пусто, но если останавливалось сразу несколько караванов, то приходилось кантоваться в холодную ночь под открытом небом... Проехав по дороге, спутники миновали несколько зданий, и добрались до постоялого двора, которые в данных местах именовались «караван-сара». Устроен он был, по местному обычаю, в виде здания окружавшего площадь. Выстроенный в виде квадрата, с глухими внешними стенами. Компаньоны проехали под арку распахнутых ворот. Здесь, на площади, было довольно людно. Прямо во дворе сидели путники, которые решили довольствоваться двором, и не платить за комнату. Маялись у входа и у колодца в центре площади несколько сонных охранников. Усталые грузчики вяло разгружали бочонки с распряженных телег, и тащили их к небольшому складу. Их подгонял человек в богатом наряде, видимо купец. Еще несколько бедолаг несли от склада к постоялому двору вязанки хвороста, который, видимо, здесь тоже был привозным.
«На таком солнце, люди как вареные», подумал Федор, огибая конем одного из сгорбленных бедолаг под вязанкой, с которым едва не столкнулся. Сам же он тем временем, рассматривал планировку постоялого двора. Здание замыкавшее площадь, было выполнено из камня, и состояло из череды примыкающих друг к другу арочных сводов. Похоже, правая часть здания, окружавшего внутренний двор судя по ширине проходов, была отдана под стойла и загоны для вьючного скота. Правая же часть здания была устроена под комнаты путешественникам. Так же во дворе, в дальней его части стояло отдельное высокое здание, в нем видимо располагалась харчевня.
Сидевшие во дворе трое служек, – юноша и два совсем еще мальчишки, споро подскочили к гостям.
– Позвольте принять ваших лошадей почтенные? – С озорным блеском в глазах спросил юнец. Уж он-то по крайней мере не был вареным, как работяги на солнце. – У постоялого двора свои стояла, напоим, накормим, помоем, вычистим...
Искус просто бросить мальчишкам монету, оставить коней на их попечение, и сразу идти к еде и воде, был велик. Коней в таких местах не крали, – ни один хозяин постоялого двора не дал бы крутится в своем дворе случайным людям. Но плох тот путник, кто сперва сам не позаботится о своем коне. Поэтому Федор качнул головой.
– Сперва покажи, где ставите, чем кормите.
– Следуйте за мной, почтеннейшие, – поклонился юноша и вместе с двумя мальчишками пошел к той части двора, где были конюшни. Федор со спутниками поехали за ними, и еще на подходе на них сразу густо пахнуло теплым запахом животины. Здесь, в стороне от центрального входа обнаружились конюшни и загон для скота. Заехав в конюшни, путники оказались в добротных крытых стойлах, которые сейчас были пусты. Спутники спешились, взяли лошадей за поводья.
– Смотрите, господин, – мальчишка показал на поилку и ясли. Чистая вода, и хорошая полба. Кони у вас не запаленные, напоим. Мы последим, чтобы кони не ели слишком быстро. Вон скребки. Мы умеем позаботится. Добрым коням – добрая забота.
– Хорошо малой, – согласился Федор. – Конюшенок действительно выглядел толковым. – Принимай на хозяйство. Парфений, дай ему деньгу.
– Опосля дам, – буркнул Парфений. – Сперва работа, потом деньга...
– Джераб, Адад, – Махнул рукой юнец своим младшим спутникам, – берите коней, ставьте в стойла и распрягайте.
– Пойдемте уже сами к столу, – Возвестил Окассий. – Посмотрим, чем кормят в этом богоспасаемом месте.
Все шестеро двинулись в обратном направлении от стойл ко входу в постоялый двор. Уже почти подойдя ко входу, Федор остановился, и положил руку на плечо западному монаху.
– Окассий, задержись на минутку, – надо потолковать. – И махнул рукой остальным. – А вы идите, закажите пока нам обед и договоритесь насчет ночлега...
– Что случилось, куманёк? – Повернулся к гвардейцу Окассий, проводив взглядом остальных четверых путников, скрывшихся за дверью караван-сарая.
– Тут дело такое... – пробормотал Федор.
– Ну?
– Посоветоваться бы... А место не подыскать, – почесал затылок Федор. – Все время мы вместе. Поговорить-то мне про это не с кем. А ты вроде как, человек в таких делах опытный. Хоть и монах...
– Да в чем дело-то? – Заинтересовался Окассий.
– Тут, знаешь, такие пироги... – Мучительно выдавил из себя Федор. – Короче... это... я кажется, влюбился.
– Как? И ты тоже? – Хохотнул монах.
– Что значит, "тоже"? – Насупился Федор.
– Ну да. – Мечтательно вздохнул Окассий. – Ведь и я влюбился. В эту прекрасную персиянку... Эти глаза. Эти плечи. Эти руки... Эти... Да-а... А ты в кого?
– В тебя! – Гавкнул Федор.
– Не-не, – тут же отодвинулся от него монах. – Случаются у нас в глухих монастырях монахи-мужеложцы. Но я не по этой части. Я тебя очень уважаю, куманёк, но по-дружески, чисто по-дружески...
– Да ты дурак какой! – Закипятился Федор. – В кого я по-твоему мог тут влюбиться, если у нас всего одна девушка? Конечно в Дарью.
– Ты влюбился в персиянку только потому, что она у нас единственная женщина в отряде? – С сомнением глянул на него Окассий. – А ты уверен, что это настоящая любовь, а не результат долгого воздержания?
– Да нет конечно!
– Что, – нет? Не настоящая?
– Нет! Не, – потому что единственная! То есть она единственная, на всем свете... – Федор подозрительно покосился на монаха. – Да ты смеешься надо мной!!!
– Ни в одном глазу. Что-ты. Что-ты. – Раскинул руки Окассий, с самым невинным выражением лица, хотя в его глазах-щелочках скакали лукавые чертенята.
– Ты не можешь быть влюблен в Дарью, – заявил Федор.
– Чего это?! – Возмутился Окассий.
– Ты же монах!
– Подумаешь, какие мелочи...
– Да ведь у тебя уже есть любовь. Твоя это, как её, Розамунда...
– О, Розамунда, – Закатил глаза монах. – Так далека, что уже почти нереальна. Существовала ли она? Была ли? Наверняка, она уж и забыла меня. Я благородно прощаю ей все, отпускаю её, желаю счастья... А сам иду по миру, ища тепла и ласки.
– Ты! Блудливый кобелище! – Возмутился Федор.
– Как и все мужчины, Божьим промыслом, – Елейно сложил руки на груди монах.
– Да у тебя и не любовь никакая вовсе! Срам один!
– Эх, молодость... – снисходительно усмехнулся монах. – Да чего ты разоряешься? Ты саму-то Дарью спросил, нужно ей, чтобы ты так за неё кипятился?
Федор смешался.
– Девка конечно добрая, – продолжил Окассий. – Но может ей не ты совсем нравишься.
– А кто? – Выдохнул Федор.
– Ну откуда я знаю – кто? Может наш Фабиан.
– Так он это... болен.
– Ну и чего? Любовь слепа к таким вещам. А может вообще, у девицы жених есть. Ты про это узнавал?
– Нет.
– Ну так хоть узнай, а то роет тут землю рогами... И вообще. Не в обиду тебе, куманек... Девица она высокородная, а ты простолюдин. Поэтому, вот тебе мой совет.
– Какой?
– Парень ты ничего так. И стать у тебя есть, и физиономия не совсем страшная. Поэтому, если у девицы на это предрассудков нет, и какой темной ночкой, меж вами искра проскочит, – так ты не теряйся. Но... помни. Всегда наступает утро. И когда наступит утро, ты останешься простолюдином, а она – принцессой. Прими это сразу, и не будешь разочарован. А второй – и главный – мой совет тебе, куманёк, такой: – Монах внезапно посерьезнел – мы здесь на особом поручении, если ты не забыл. О великих делах речь идет, о больших опасностях, поэтому – отложил бы ты свои влюбленности. От любви мужчина глупеет. От страсти становится бесноватым. А ты в этом деле наш глава. Не заведи нас в беду, мечтая к девке под юбку залезть.
– Ну! – Возмутился Федор. – Я ж не совсем дурила какой!
– На то и полагаюсь, – похлопал его по плечу монах. – А на мой счет не беспокойся, я тебе в этом деле не конкурент. Принцессы уж больно хлопотные. А девиц на свете много, и все у них примерно одинаково устроено; чтоб поперек было, я еще не видел... Ну а теперь пошли схарчим чего-нибудь. Любовью-то – особливо чужой – сыт не будешь. Уж живот крутит.
– Токо ты это, – Федор изобразил сложное движение бровями, – Про меня не сказывай никому.
– Я – могила! – Уверил Окассий.
– Добро.
– Правда и на могилах эпитафии бывают...
– А ну тебя!..
С тем оба компаньона и вошли в харчевню.
***
Харчевня внутри оказалась так же выполнена многочисленными сводами, которые разделяли пространство и образовывали небольшие помещения, этакие альковы, где гости могли сидеть, не видя других. Световые колодцы наверху, и окна, освещали центральную часть залы, арки же утопали в приятном полумраке. Федор с Окассием пошли внутрь, и увидели остальных компаньонов, которые еще топтались в центре зала разговаривая с молодым служкой, и оглядываясь. Гвердеец с западным монахом подошли к остальным, миновав несколько занятых гостями арок.
– Отрок говорит, что сейчас караванов немного, и у них найдутся пустые комнаты, за умеренную плату – объяснил Парфений.
– Прошу, прошу, почтеннейшие, – зачастил и сам трактирный служка, по обращению Парфения признав в Федоре главного. Давайте я покажу комнаты, оставите там вещи и оружие, и прошу к столу.
– Раз караванов мало, – комнаты из-под носа не уведут, – Решил Федор, чей живот бурчал разные рулады. – Можем сперва перекусить, а потом встать на постой.
– Прошу, почтенные, прошу. – Сориентировался служка. – Вот тут, под этим сводом, вам никто не помешает отобедать.
– Присядем, – скомандовал Федор.
Компаньоны, прошли через арку в сводчатую комнату, и расселись вокруг стола, разложив у стен щиты и дорожные сумы. Стол был широкий, но по восточному обычаю, совсем низкий, будто кто-то отпилил ему ножки вполовину, а то и более. Скамьи же вокруг стола были ему вровень, но компенсировали низость шириной и пологими спинками, на которых можно было откинуться и полулежать. Федор помыкался кое как уселся на непривычном сиденье, и передвинул меч на поясе ближе к животу. Сидеть было непривычно, но не так уж неудобно; еще бы подушку под задницу...
– Что уважаемый гости будут есть? – Осведомился смуглый отрок?
– А что можете предложить? – Тут же заинтересовался Окассий.
– Довольно Кахтан, – оборвал отрока, раньше, чем он смог ответить, низкий чарующий женский голос. – У этих благородных гостей я приму заказ сама.
С этими словами из-зала под арку шагнула женщина. Стройная, грациозная, гибкая, длиннополый простой хитон, доходящий до конца ног, скрывал шаги, и казалось, что женщина не шла, а перетекала. И несмотря на длину хитона, – может быть виной была его легкая зауженность, – он не скрывал, а скорее подчеркивал её фигуру. Высокая грудь, крутые бедра. Голова гордой посадки с волосами, убранными в простую черную косу. Кожа её была смугла, черты лица отдавали какой-то цыганщиной. Черные глаза, длинный нос с поднятыми ноздрями, все это складывалось в дикую опасную красоту. Даже Федор, имевший, как и все влюбленные, некоторую защиту от чар прочих красавиц, на какой-то момент потерял мысли и пялился на нежданно явившееся чудо. Мужское естество в душе его заволновалось, и лишь несколько позже ревнивая мысль влюбленного мелькнула, – мол, Дарья-о все равно красивее, а у этой, вона, усы растут над верхней губой. Сейчас едва заметные, но с возрастом, – знаем мы этих восточных... Прочие же мужчины, души которых не были облачены броней любви, отвесили челюсти. Особливо заволновался прижатый к дальней стене Окассий.
