Текст книги "Ромейский Квест (СИ)"
Автор книги: Лев Соколов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
Слуга споро прибежал к столу, и принял заказ Федора со святыми отцами. Скоро перед компаньонами появились блюда, исходящие паром, и кувшин в вином. Федор со святыми отцами принялись трескать так, что трещало за ушами, что на некоторое время прервало досужие разговоры. Меж тем, на одном из столов недалеко от входа, пестрая компания вооруженных людей загорланила песню, хлопая ладонями и кружками по столу.
Вот мы сегодня собрались
Чтоб поговорить за жисть.
Пробку с бутылки лихо срывай.
В кружки скорее, наливай!
Выпивай да за-ку-сы-вай.
Да побольше от-ку-сы-вай,
Эх сидим бухАем,
Эх сидим бухАем
Кружками бУхахем
Об стол!
Эх сидим бухаем
Эх сидим бухаем
До чего же братцы
Хорошо!
Друг наш, гляди-ка, уже устал,
Друг наш, гляди-ка, уполз под стол.
И лежит там ка-ла-чи-ком,
Место свое нашел.
Тяпнем милый друг еще по одной.
Хмелю дадим геройский бой.
Хоть случалось ссорились мы порой.
А теперь обнимемся с тобой!
Выпивай да за-ку-сы-вай.
Да побольше от-ку-сы-вай...
Пиллигримы в зале от таких песен в особый восторг не приходили, и сидели с постными рожами. Но воины с других столов, кто пободрее, подпевали. И даже на возвышении, где сидела богатая компания благородных, пара людей подхватила, в числе их и молодая симпатичная девушка, которая весело подколачивала по столу ладошкой.
– Это баронесса Катарина Формбах. – Уловив взгляд Федора пояснил словоохотливый Велемир.
– Симпатичная, – заметил Федор.
– Да, красавица. – Кивнул Велемир. – И умница к тому же, даром что баба. По приказу её отца, я везу её в Антиохию, где её сочетают законным браком со знатным старпером, которому нужна не жена, а отходная молитва. Девчонку выдали замуж по сговору, мужа своего он по счастью еще не видела. Отрочество её прошло в монастыре святой Радегунды, а молодость пройдет в уходах за старым пердуном. Незавидная судьба, но удачный брак для её отца. Сейчас она может немного попорхать, будто птичка между двумя клетками.
– А эти, которые с ней? – Спросил Федор про компанию изукрашенных молодцов.
– Бездельники из детей местной знати. Выехали встретить новую жену владетельного господина.
– Что ж она не посадила тебя с собой за высокий стол? – Спросил Федор.
– Она предлагала. Но я предпочел есть со своими людьми. Весельчаков вокруг неё и без меня хватает.
Песня с призывами бухАть и бУхать, меж тем утихла. Молодая баронесса заметила, что Велемир с Федором глазеют на неё.
– Эй, Велемир! – Позвола она.
– Да госпожа, – отозвался воин.
– Спой со своими людьми тоже что-нибудь. – То ли попросила, то ли приказала девушка, тряхнув тяжелоый косой. – Ты, да Молчан, да Драговит, да Крашемир, да Радомир, да Болеслав, да Володар, – спойте мне что-нибудь ваше, русское, дикое. Чтоб кровь разбежалась по жилам, а тоска сдохла.
– Вишь, всех нас по именам помнит, – шепнул Велемир Федору. А сам громко сказал. – Отчего ж не спеть, госпожа? – И Рыцарь повернулся к своим людям, которых перечислили по именам. – О чем же мы споем госпоже, ребята?
– Как Девка Дулька блудила! – Предложил один.
– Слишком срамно! – Возразил Велемир.
– Выйду в поле вместе с конем, – Обозначил другой.
– Заунывщина тоскливая.
– Как гребцы пороги считали. – Изронил третий.
– Там же матюгов больше чем чисел.
– Дружинник-дружинник, что ж ты бросил коня? – Прорек другой.
– Да ну, под эту песню скакать надо, а тут тесно.
– Ну... предложил самый пожилой, сивобровый и сивоусый мужик, – тогда надо петь про князя Свентослава.
– Вот! Это дело! – Обрадовался Велемир, и обернулся к баронессе. – Госпожа, споем мы тебе. Потешим тебя песней про то как русский князь Свентослав с дружиной, собирался войной на ромеев!
– О, война! – Обрадовалась баронесса, и одобрила – Давай Велемир, – зажги!
– Велемир обернулся к Федору.
– Знаешь эту песню? Споешь с нами?
– Гхм... – Федор замялся. Песню про знаменитого князя Свентослава, также известного как Сфендослав и Святослав, он конечно знал, но... – Песню эту я знаю, а петь её с вами не могу, – сказал он рыцарю. – Потому как я служу императору ромеев, и мне как на ромейскую державу ходили войной, петь невместно. Но есть у меня другие песни, не хуже.
– А как же мы узнаем, ромей, лучше твоя песня, или нет, если не услышим обоих? – Вмешалась со своего возвышения баронесса Катарина. Сделаем так: сперва пусть свою песню споет Велемир. А потом – ты. Я же рассужу, какая из ваших песен лучше, и подарю победителю... вот этот перстень. – Катарина взмахнула изящной ручкой, на пальчике которой красовался перестенюга, печаткой драгоценного камня которого можно было колоть орехи, как небольшим молотком. – Баронесса озорно поглядела на Федора. – Примешь вызов ромей? Согласишься на мой суд?
– Как пожелаешь госпожа, – Федор привстал на лавке, и поклонился. – Языком бить – не кровь лить. И вызов твой приму, и твой справедливый суд.
– О, мьюзик батл! – Завопил со своего стола какой-то рыжий воин, по виду из островных англов, – Версус! Камон! Камон!..
– Отлично, – Поддержал его какой-то северянин с другого угла залы, – состязание скальдов!
По залу как горох посыпалась разноголосица.
– Что происходит?
– Кантикум?
– Ита.
– Компэтитио а линварум эт орум!
– О!
– Идэа оптима эст!
– Геста руссорум?
– Шансон де жест?
– Уи!..
– Тишина! Тишина!
– Силентиум!
– Лэт зе мьюзик батл бегин!
Переголкивания затихли, и наступила почти полная тишина, коия нарушалась разве что хрустом куриной ноги, которая исчезала меж мощных челюстей отца Окассия. Велемир переглянулся со своими товарищами.
– Чтож, с дозволения госпожи, мы начнем первыми. – Рыцарь кивнул своему молодому спутнику с ясными глазами. Радомир – запевай!
Радомир радостно улыбнулся, тряхнул кудрями, вобрал в грудь воздуха, хлопнул по столу, раз, другой, отмеряя темп. И запел, высоким озорным голосом.
Эй, Святослав!
Ты не ослаб!..
Остальные мужи Велемира тут же подхватили мощным хором, выбивая ладонями темп:
Ай, да и мы.
Не слабЫ!
Так пойдем скорее
Пощипать ромеев!
Каждый будет рад,
поглядеть Царьград.
И далее русичи запели уже вместе, будто могучая река разлилась:
Мы парни дюжие
Брони кольчужные.
Щитами завесились.
Копий строй.
Дружина дружная.
Идет оружная.
Какая доля,
Ждет нас с тобой?..
Голоса взлетали, ладони стучали по столу так, что миски да кружки подпрыгивали.
Хазары хлебнули.
Булгары узнали
Ромеи запомнят,
Наш русский счет!
В далекие дали
Где мы не бывали,
Где нас не видали.
Наш князь ведет!
Эй, Святослав!
Ты не ослаб.
Так пойдем скорее,
поглядеть Царьград!..
Голоса утихли, будто буря прошла, да удалилась. В многолюдном зале секунду помолчали, а потом бурно зааплодировали. Идея поглядеть Царьград с некоторых пор пользовалась среди крестоносцев все возрастающей популярностью.
– Ай спасибо Велемир! Спасибо молодцы, – подала голос со своего помоста баронесса Катарина. – Потешили мне душу! Что скажешь, ромей? – Она лукаво глянула на Федора. – Трудно тебе будет превозмочь. Чем ответишь?
Федор задумался. Правда, чем же ответить? И тут он вспомнил, о чем давеча говорил мальцу-армянину, который сладил ему ножны, о его великом соотечественнике, который стал римским императором. Ведь ходила про это среди ромеев старая песня...
– Истинно говоришь, госпожа, – отозвался Федор. – Спели лихо. Не растеряли еще русского духа ободричи из Тюрингии. Да скажу тебе так – они-то запевочку дали, а я саму песню спою. – Он повернулся к Велемиру и его спутникам. – Вы спели как та давняя история началась. Я спою – чем она кончилась.
– Изволь, молодец, – милостиво махнула рукой баронесса.
Федор поднялся, по отцовскому обычаю поклонился на четыре стороны, поднял руку, призывая утихнуть разговоры и шепотки за столами. За столами утихли, и наступила тишина, нарушаемая лишь ритмичным хрустом хрящей. Федор пнул под скамьей голень Окассия, тот поперхнулся, виновато отложил обглоданную ногу, и наступила совсем тишина. Ну почти. Кто-то из далеких от искусства, все равно жрал и болтал за дальними столами, но тут уж Федор был бессилен. Федор затянул воздуха, повел плечами. Не сказать, чтобы он был великим искусником-певуном, но голос имел, и песен немало спевал на переходах,63 да на привалах. Песня начинается с тишины, идет что река, от малого истока, а впадает людям в сердца, что в море. Отомкнул Федор уста, и запел:
Русичи и ромеи, встретились рать на рать.
Под Доростолом дело так просто не расхлебать.
Видно коса на камень, бьются и день и два.
Поле – ковер из убитых, и недобитых едва.
Конница ходит в атаку, гнутся стены щитов.
Русс и ромей друг-другу уступить не готов.
Город зажат в осаде, душат ромеи петлей.
Руссы теряют в силе, жителей стон над землей.
Град окружен валами, между них лагеря.
Много машин осадных камни мечут не зря.
Руссы на вылазку споры, бьют – и вновь за стеной.
Но что русс уничтожит, ромей восстановит с лихвой.
Так обложили руссов, как логово диких зверей.
И доморили б осадой, да нужно решить скорей:
В Константинополе недруги мутят столичный народ.
И императору нужно скорее завершить поход.
Рёк Иоанн Святославу, – эй, выходи на бой,
Дело решим поединком, ну же, сразись со мной!
Нечего войско тратить, – один на один с мечом.
Схватимся в честной схватке, молодец с молодцом.
Варвар громко смеется, – всяк поединок глуп.
Случай дело решает, кто победит, кто труп.
А если тебе император уже надоело жить,
Так сотня есть способов разных, как себя погубить.
И снова бой, снова сеча, гибнут лихие бойцы.
Жируют черные вороны, сыты окрестные псы.
Вот императора стражник, по имени Анемас.
Руссам в строй прорубился, храбростью всех потряс...
Руссы изнемогают, собрали общий совет.
Вместе решают дело, нужно сдаться иль нет?
Часть предлагает князю переговоры начать.
Мыслят другие ночью тайно на лодках бежать.
Шагнул Святослав в центр круга, и слово такое сказал:
Предков и нас, Бог Рода трусостью не наказал!
Били мы многих, мужество бьется в нашей груди.
Русса судьба простая: – умри или победи.
Слушают князя воины, и разных мнений уж нет.
Будем сражаться до смерти – так окончен совет...
Это был самый последний, самый упорный бой.
Русич с ромеем бился, и каждый – с самой судьбой.
Много храбрейших пало, уж не встанут с земли.
Все же ромеи немного, но силой перемогли.
Снова за стену руссам в город пришлось отходить
Поле боя ромеев, – им мертвых и хоронить.
Переговоров мирных князь попросил скорей,
И согласился споро на них василевс – ромей.
Выбрали место открытое на берегу реки.
Там на засаду шансы не столь уж и велики.
Урочным часом встретились сам василевс и князь
Под Иоанном Цхимисхием берега темная грязь.
Князь Святослав же прибыл на встречу челном и рекой.
Будет воинам команда – достанут друг друга стрелой.
Был император богаче, а князь был одеждой прост.
Князь был ростом повыше... да что василевсу рост?
Силу друг друга изведали, кровь утомились лить.
Вот теперь можно толком сесть и поговорить.
И обещал Святослав-князь на Рим войной не ходить.
И обещал он Риму союзником верным быть.
А Иоанн Цхимисхий – русичей отпускал.
А чтобы ушли скорее – хлеб на дорогу дал.
Рёк василевс прощаясь: все в руке у судьбы.
Рек пороги опасны, – жди от них русич беды.
Князь улыбнулся: с судьбою мы сыграем, ромей.
Чашу что евнух протянет – лучше совсем не пей...64
Оба разъехались, думали, что уезжают домой.
А уходили – в легенду, вместе с ранней зарей.
Короток век человека, но прочна памяти связь,
Памятен нам император, и памятен русский князь.
Федор замолк. В зале одобрительно закричали и захлопали. Парфений сидевший рядом о правую руку, показал ему большой палец. Окассий хлопал громче всех, но недолго, а потом быстро подтянул к себе поближе блюдо. Велемир со спутниками переглянулись, и рыцарь одобрительно кивнул Федору.
– Молодец, сын двух народов! Постоял за обоих.
Баронесса Катарина пошепталась с сидевшими вокруг неё молодыми бездельниками, подняла руку.
– Добрые песни от добрых людей! Спасибо вам за веселье, достойные состязатели. Теперь же, слушайте мое решение. – Баронесса горделиво вытянулась. – Велемир со своими людьми спел прекрасно. Однако, песня их была не о делах, а лишь о намереньях древнего правителя и его храброй дружины. Ромей же спел нам не о хвастливых зачинах, но о делах. Увидели мы в его песни и битву храбрых мужей, и двух правителей древности. Вот по какой причине, я объявляю, что победил в этом состязании ромей. Ему я и вручу свой перстень.
– Верно говоришь, госпожа!.. Хорошо сказано! – Донеслось с разных столов.
Велемир сперва нахмурился, услыхав как перстень проплывает мимо, но через секунду добрый нрав в нем взял верх. Он протянул руку Федору через стол.
– Баронесса рассудила по правде. Поздравляю.
– Спасибо, рыцарь, – Федор крепко пожал Велемирово запястье. – Вы тоже хорошо спели. Оба мы постояли в этих далеких краях за честь русского имени. А про княжну свою ты истинную правду сказал – не тока красива, а еще и мудра.
– То так. – Кивнул Велемир.
– Подойди сюда, ромей. – Пригласила баронесса. – Скажи нам свое имя, да получи заслуженную награду.
Федор поднялся, примерился как выбраться из-за скамьи.
– Позволишь ли молвить слово, благородная госпожа? – Раздался громкий голос. Все повернули головы на глас. Федор узрел, как между столами к помосту приблизился худой высокий человек в цветастом костюме и шляпе, сдвинутой набекрень. Над широким воротом, распахнутым с показной небрежностью торчала чернявая смазливая физиономия окруженная длинными патлами и бородкой. За спиной у человека него висела балалайка с длинным грифом, из тех были в ходу на всем средиземноморье, и звались персидским словом «руд».
– Кто ты, незнакомец? – Спросила баронесса.
Чернявый отвесил княжне глубокий изящный поклон, изогнув бескостную спину как кот перед миской сметаны.
– Я странствующий певец, благородная госпожа. Мое имя – Томасо Нойвирт. Слава о моем музыкальном мастерстве бежит впереди меня.
– Да? – Улыбнулась баронесса. – А до нас твоя слава не добежала.
– Госпожа моя, – ты как звезда! Светишь нам с небес, и не замечаешь простых смертных. Ты меня не помнишь, а меж тем, я уже имел честь выступать пред тобой.
– Где же это было? – Удивилась баронесса.
– Два лета назад. На большом съезде певцов при дворе герцога Эвровидо.
– Верно, я была на сем сборище труверов и миннезингеров. – Баронесса прищурилась. – Но кажется... я не видела тебя, среди победителей.
– Только козни завистников не позволили мне достичь финала, госпожа. – Скромно отозвался певец. – Но я не теряю надежды, достичь сего в будущем. Однако сейчас я позволил себе возвысить голос в твоем присутствии. Я услышал, как твоя милость изволила устроить музыкальное состязание. Однако, прежде чем назначить победителя, может быть ты позволишь и мне потешить твой слух песней?
– Хм, – Баронесса наморщила носик. – Что же. Конечно. Это будет справедливо. О чем же ты хочешь спеть?
Балалаечник горделиво напыжился.
– Певцы, которые выступили до меня, исполнили неплохие песни, госпожа. – Он снисходительно окинул взглядом Велемира и Федора. – Песни их были о славных битвах и правителях. Однако же, они пели о битвах ушедших времен, и правителях далеких краев, до которых нам, добрым католикам, скажу честно, нет дела. Я же спою тебе госпожа, – и всем вам, достойные слушатели – о делах недавних, и героях современных! Спою я тебе госпожа, о таком герое, о котором ты и сама слышала, а может и увидишь воочию. И спою я о его новом подвиге, слухом о котором полнятся уже земли франков, но о котором должно быть еще не все слышали здесь, на святой земле.
– Продолжай, певец, – заинтересовалась баронесса.
Федор сообразил, что вручение ему богатого перстня откладывается, и почел за лучшее присесть, дабы не торчать глупым столбом. Патлатый же певец ловко подтянул свою балалайку со спины на грудь, возложил пальцы на струны, принял вдохновенный вид, и забренчал, распеваясь высоким козлиным голосом:
Ах, младший сын рода, – Роже де Бриуз!
Добродетелен так, что в восторге Иисус!
Раз дал в церкви обет, и в море отплыл.
Чтоб бороться с пиратами, что было сил...
Федор нахмурился.
– Кажется я уже слышал где-то это имя... – прошептал он жующему рядом Окассию. Тот лишь пожал плечами. Бродячий певец тем временем продолжал трындеть, с каждым куплетом усиливая накал.
...Моря синь беззаботна, но храбрый Роже.
Он всегда начеку, он настороже.
Вот орлиным взором с мачты конца,
Он увидел, как грабит корсар купца.
Был корабль купца из греков земли.
Воевать не умеют, убежать не смогли.
А корсар пощады не знал никогда.
Его прозвище – Черная Борода!..
Парфений тихо охнул. Окассий поперхнулся и прекратил жевать. Федор почувствовал, что у него вытянулось лицо. Он наконец вспомнил, где слыхал имя Роже де Бриуза.
– Я не понял. – Гвардеец поочередно повернулся к обоим попам, сомневаясь, не подводит ли его слух. – Что за?..
Священники не успели ответить Федору. Соседи вокруг укоризненно зашикали. Певец надрывался, не жалея инструмента.
...Греки все на коленях, и – о позор!
Главный у греков был Феодор.
Лобызает корсару носки сапог.
Унижается, только чтоб выжить смог.
Предложил корсар – (он муслимом был),
Отрекитесь от Бога что есть ваших сил.
Плюньте трижды на крест и дайте обет:
Повелитель отныне ваш – Бафомет!
И уж греки готовы предать Христа.
Ведь схизматиков вера и так не чиста.
Чтоб спастись, из них уже каждый рад.
Целовать Бафомета муслимского в зад.
– Сукин сын! – Феодор, наливаясь бешенством, начал вставать из-за лавки, – Нет, вы слышали?!.
Окассий с Парфением едва успели повиснуть у гвардейца на плечах. Вокруг опять зашикали.
– Спокойствие куманёк... – Удерживая Федора прошептал побледневший Окассий. Парфений согласно кивнул, чувствуя, что если выпустит локоть Федора, то случится страшное.
– Помни о деле, сын мой. Не будем же мы по пустякам раскрывать во всякой харчевне свое инкогнито, – зашушукал монах ухо багровому от гнева Федору.
Певец меж тем вошел в полный раж, и блестя глазами изрыгал куплет за куплетом.
Но воскликнул Роже – не могу допустить.
Чтоб христианам души свои погубить!
Повернул свой корабль, затрубил в свой рог.
Чтоб корсар его вызов услышать смог.
На пиратов как сокол Роже налетел!
Как красив, как силен он, и как он смел!
Рубит главы пиратам в один удар,
От него разбегаются млад и стар...
Услыхав о таком геройстве, мужчины в зале одобрительно крякнули. Патлатый исполнитель полностью завладел вниманием залы, и купался в пересечении взглядов, как рыба в воде.
...И в испуге пират-борода возопил
Бафомет, – я всегда тебе верен был!
Дай мне силу свою, дай свой колдовство.
Чтоб поверг я Иисуса, и воина его.
Услыхал Бафомет слугу своего.
И бесовскую силу вдохнул в него
О спасайся всякий, беги скорей: -
Пламя бьет у пирата прям из ноздрей!
Вся таверна вздохнула. Федор же почувствовал, что это у него сейчас пойдет из ноздрей и дым и пламя.
...Вот корабль Роже уже горит,
И из воинов его много кто побит.
Только щит, да вера хранит от огня.
Но видать не дожить заката дня...
Мужчины в зале сжали рукояти мечей в кулаках. Дамы охали, прикрывая рты руками. Федор прекратил барахтаться в руках святых отцов, завороженный беспредельный наглостью происходящего. Ему казалось, что он попал в какой-то дурной сон.
...И взмолился Роже, – О Иисус, так скажу:
Не за славу свою я тебя прошу,
А за славу Твою! – дай мне сил на удар.
Чтобы дьявол не восторжествовал.
И могучей рукой Бог пролил свой свет.
Огляделся Роже, – а на нем ран уж нет!
Пламя беса больше не ранит его,
Так Господь защитил слугу своего!..
Люди в зале начали размашисто креститься.
..И молитвой руку Роже укрепил,
И ударил пирата, что было сил.
Нечестивца с плеч голова долой!..
Так победу добыл молодой герой...
– Я ему щас шею сверну!.. – Горячечным шепотом взвыл Феодор. – Я ему балалайку на башку надену! Ыыыы!!!..
– Тссс! – Сидевший рядом Велемир укоризненно нахмурил брови, и повернувшись к нему прижал палец к губам. Сидевший поодаль смуглый кабальеро тоже кинул на Федора такой гневный взор, что гвардеец почувствовал, – если он сейчас не заткнется, дело дойдет до дуэли.
– Крепись, сын мой, – тихонько шепнул ему в ухо Парфений. – Бог терпел, и нам велел.
...Плачут греки, и плачет их вождь Феодор.
Ведь едва не случился измены позор.
На коленях целуют руку Роже,
Громко хвалят его, надоели уже...
А Роже – так красив и так скромен он!
Говорит: – то не я, но сам Бог вам заслон.
И во славу Божью еще не раз,
Совершу я деянья!.. Здесь кончим сказ.
Аой!
Менестрель в последний раз тронул струны своей балалайки. Мгновение стояла мертвая тишина. Потом зал таверны взорвался бешенными аплодисментами.
– Браво!
– Молодец трувор!
– Знай наших рыцарей!..
– Нортмандия рулит!
– Эпик вин!
– Славный рыцарь этот нортманн Роже, – обернувшись к Федору доверительно сообщил Велемир. – Я уже слышал песни о его подвигах. Надеюсь, когда доведется увидеть этого исполина и вживую.
Женские голоса со всех концов зала томным эхом завторили речам Велемира: – Роже... Роже де Бриуз... Славный Роже...
Люди орали, свистели, аплодировали, стучали ладонями и кружками по столам. Находчивый менестрель тут же скинул с головы шапку, и пошел мимо столов. В шапку полетели монеты. Кроме медяков изредка блистало даже и серебро. Федор почувствовал, что сейчас у него треснут сжатые зубы. Он тихонько зашипел, пытаясь выпустить пар. Но в это время певец со своей бренчавшей деньгами шапкой подскочил как раз к их столу. Велемир тут же опустил в шапку полновесный серебряник, а певец уже сувал шапку и под нос Федору.
– Иди, иди своей дорогой, – буркнул Парфений.
Велемир укоризненно глянул на троицу компаньонов.
– Пусть ты и состязаешься с ним, – Сказал он Федору, – однако ж, по совести спел он хорошо. Не позволяй зависти застить сердце, друг. Для нас это забава, а певец ведь кормится с песни. Одари его, как должно воину.
Федор почувствовал, что его сейчас, прямо здесь, хватит апокалиптический удар. Он закатил глаза, пытаясь унять бешенство, чувствуя, что от натуги у него сейчас или лопнут вены, или разойдутся сухожилия. Но допустить, чтобы русы из другого края подумали, что он завистливый скряга, Федор не мог.
– Дай. Ему. Монету, – просипел гвардеец Парфению, каждым звуком стачивая зубы.
– Но...
– Дай.
Парфений заворчал как пес, у которого отнимают кость, но сунул монету в шапку.
Певец лучезарно улыбнулся, и прошел мимо.
Федор дрожащей рукой утер испарину. Если бы взгляд мог убивать, то от вонзенного уходящему балалаечнику в спину взора, тот должен был пасть как от удара кинжала.
– Браво! Браво благородный певец! – Всхлипывающим визгливым голоском закричал кто-то со знатного помоста.
Федор поворотился на голос. Что за диво?! То кричала баронесса Катарина. Вместо симпатичной разумной девушки, в которую Федор, честно сказать, даже слегка влюбился, сидела какая-то безумная дурища, с ошалелыми глазами и раззявленным ртом, раскрасневшаяся так, будто её потискал в светелке страстный ухажер. Не иначе в бесовской балалайке струнозвонца были заключены некие чары, туманящие чувства и разум.
– Подойди сюда, прекрасный певец! – Позвала баронесса.
Патлатый Томасо тут же зажал под мышкой шляпу с деньгами, и не без элегантности, но проворно подскочил к помосту.
– Люди не зря аплодируют тебе, избранник муз! – Затараторила баронесса. – Те певцы, что выступили до тебя, постарались. Но ты своей песней сегодня превзошел всех! Отрадно нам было послушать песню о новом подвиге славного Роже, – самого храброго, добродетельного и куртуазного рыцаря во всей Нортмандии. Конечно же, победа в сегодняшнем состязании достается тебе. И вот тебе в знак того – мой перстень!
Перстень, сверкнув печаткой, перекочевал на руку музыканта. Тот рассыпался в благодарностях. Баронесса предложила балалаечнику присоединится к её свите. Тот рассыпался опять... Но Федору уже было не до подробностей. Он нашарил на столе кубок, и хлобыстнул из него до дна. В голове зашумело, и сжимавший череп обруч сведенных мышц слегка разжался. Уф... Велемир сидевший напротив, углядел его лицо, но не понял причины; ободрил Федора парой фраз о достойном проигрыше. Федор вяло соглашался, стараясь не обидеть дальнего сонародника. Но рыцарь видать все равно решил, что Федор расстроился проигрышем, и через некоторое время деликатно перевел свое внимание на разговор со своими людьми.
– Что же это деется на свете? – Улучив момент, не убирая далеко стакан возмущенно зашептал Федор на Окассию. – Кочевряжишься, ходишь в походы, совершаешь подвиги... А зачем? Всего-то нужно пустить по тавернам горластого дурня, – и сразу прославишься неслыханным героем.
– Таковы все люди, – Философски пожал плечами Окассий. – Им нет дела до прошедших дней. Им нужны красивые рассказы. Много ли надо молодому баронету отсыпать менестрелям, чтоб они взяли нужный запев. А дальше оно само пойдет-покатится... Да и сам ты, разве задумывался – сколько правды в тех песнях, которые спевал лично ты? Все ли воспетые в тех песнях герои существовали? Все ли были такими уж героями?
– Нет, но... – Федор задумался над словами монаха. – Более того, память услужливо подкинула ему, как он сам, не так давно, лишил заслуженного – пусть и бандитского имени – незадачливого пирата Махмуда. Федора кольнул запоздалый укол вины. Но возмущение его не проходило. – Но ведь мы-то в том бою точно были героями! Возмутился он. А этот-то Роже, никакой не герой, а самый настоящий разбойник! Где же справедливость?!
– Бог меряет справедливость своей меркой, сын мой, – мягко увещил Парфений. – Через сто лет... Да что там, – даже через полвека, – никого уже не будет волновать, кем этот Роже был на самом деле. Но ведь главное, что в этой песне свою победу он одержал благодаря господу-богу. Не в этом ли высшее оправдание этой песни? Она учит людей главному – благочестию.
– А, подите вы к бесам, святые отцы! – Фыркнул Федор. – Вы оба сидите так спокойно, только потому, что в этой песне рифмоплет не упомянул ваши имена. Это я там валяюсь на карачках, и будто готов целовать в дупу Бафомета!
– Так и тебя там нет, куманёк, – успокаивающе произнес Окассий. – Там какой-то другой Феодор. И никто не узнает, что он – это якобы ты, если ты перестанешь об этом вопить за столом в окружении кучи незнакомцев.
Федор опасливо повел головой, не услышал ли его и правда кто из соседей?
– На вот, – Окассий подвинул к Федору поближе блюдо – съешь сосиску.
– И все равно, неправильно это. – Упрямо буркнул Федор.
– Жизнь вообще юдоль скорби, – хмыкнул Окассий. – Но вино и сосиска делают её чуть лучше. Вот на, еще и хлеб...
– Э-еех!
Федор зажевал сосиску, умял хлеба, запил вином. Вроде как внутри немного отпустило. Правда сидевшая на помосте баронесса так обратно в красавицу и не обернулась, сидела как есть дурища. Внутри шебуршилась искушающая мыслишка, – подловить избранника муз где-нибудь на улице, разузнать у него, откуда у него такая паскудная песня? Желательно узнавать, стукая исполнителя головой о ближайшую стену... Эх, слишком людно.
– А коли Бог за правду, – наконец сообщил Окассию Федор, – так уж встречусь я когда снова с этим Роже. Вот и поглядим, чего он стоит, без песен.
– Все в руке Божьей, может так и будет. – Покладисто согласился Окассий. – Съешь ножку куриную.
– ...А вот эти люди, святой отец, – громко сказали над столом.
Федор и его компаньоны повернули головы. К ним подходил давешний слуга, что принял у них заказ. Рядом с ним шел, сложив руки на живот пожилой священник с сухим умным лицом.
– Я отец Бертрад, из церкви святых Марты и Марии, – представился подошедший. – Это вы искали меня, братья?
– Как жена пекаря? – Поинтересовался Окассий.
– Отошла, – поднял очи горе отец Бертрад.
– Господь прими её душу, – Умиротворенно выдохнул Окассий. – Она отмучалась. Мы отобедали. Идемте, отец, наши дела не ждут.
***
Глава двадцать первая.
Шумный приморский город остался позади. Отец Бертрад, что сам вызвался быть провожатым, вел компаньонов к крепости воинствующих монахов. Дорога вилась меж холмов, поросших кустарником и деревьями. На осыпях холмов было видно, что земля здесь желта и красна, щедро уснащена песком, но это не мешало богато росшей зелени. Провожатый священник вел себя с удивительным тактом. Показывая дорогу в городе, он не отходил далеко. Но едва стоило ему вывести подопечных на простор, как он несколько отдалился, дабы не стать свидетелем лишних знаний, в которых, как известно, таились многие печали. Так же, как идущий впереди, отец Бертрад принял на себя бремя благословления встречных, буде у них появлялось такое желание. Дорога оказалось довольно оживленной. Ехали влекомые ослами телеги с поклажей. Шли люди самых разных языков, среди которых было и немало лиц агарянских.
– Далеко ли еще до крепости? – Окликнул торящего путь провожатого Федор.
– Большую часть пути с Божьей помощью, мы уже одолели, – отозвался обернувшийся на голос отец Бертрад. – Скоро вы увидите черные стены Макраба.
Мимо компаньонов прогарцевал, обдав их пылью, прекрасный аргамак, на котором восседал надменный смуглолицый всадник в восточных одеждах.
– Кой черт нам не дали лошадей? – Пробурчал Федор, так чтобы его не услыхал провожатый. – Всякие саракинские65 морды едут верхом, а мы только смотрим под хвост их коням...
– Разве ты видел у церкви Марты и Марии конюшни? – Поинтересовался, утирая пот со лба Окассий. С его телесами пешая дорога давалась тяжелее чем другим, но он упорно шагал, не поддаваясь слабости. – Вот когда мы придем к божьим воинам, там нас обеспечат лошадьми, и все чем нужно для дороги.
– Оружные священники... – Неодобрительно пробурчал себе под нос Парфений. Отношение его к западным воинствующим монахам спутники уже знали. – Небогоугодное это дело...
– Мы уже обсуждали это брат, – отдышливо отозвался Окассий. – Прости, на второй круг я не пойду. Не сейчас...
– Живьем мне их видеть не доводилось, – встрял Федор. – Но я слыхал, что эти монахи-госпитальеры – добрые воины.
– Добрые воины? – Хмыкнул Окассий. – Трудно тебе было больше приуменьшить славу госпитального ордена Иоанитов. Слыхал ли ты когда-нибудь о ассассинах, куманёк?
– Слыхал я и об этой дьявольской ораве, – кивнул Федор. – Говорят, эти полоумные фанатики-исмаилиты выращивают таких убийц, которые не боятся ни стали ни огня, и могут менять лица как маски.
– Немало правды в этих рассказах, – Согласился Окассий. – Люди Старца с Горы наводят ужас на многих в этих землях. Их воины не боятся смерти. Но куда страшнее их убийцы. Годами такой лазутчик может жить в доме жертвы, втираться ей в доверие, стать самым преданным и доверенным слугой, и в урочный час – прилюдно убить, объявив, что эта воля Старца с Горы. Именно поэтому ассасинам удалось создать, почитай, свое небольшое царство, которое опирается на несколько неприступных замков, но больше – на страх окрестных правителей, которые не хотят во время молитвы вдруг почувствовать холод кинжала в своем сердце, и вкус своей крови на губах.
