Текст книги "Ромейский Квест (СИ)"
Автор книги: Лев Соколов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
Федор слышал за спиной топот ног в сандалиях, и сопение в сломанном носу преследователя. Природно быстрый, к тому же не отягощенный в отличие от пирата кольчугой и оружием, он оторвался, особенно на крутой лестнице, взлетел вихрем на носовую надстройку, подбежал к двери своей каюты и... дернув ручку, обнаружил, что дверь заперта на засов.
– Парфений! – Завопил Федор во всю глотку, дергая ручку. – Отпирай!
– Кто там? – Испуганно отозвался глухой голос священника.
– Федор! – Рявкнул гвардеец, видя, как по лестнице к нему быстро поднимается богатырь с секирой – Отпирай, немедля, чтоб тебя мать не рожала!..
Надо отдать Парфению должное, – хоть Федору с испугу и показалось, что прошло года три, тот отпер сразу и без лишних вопросов. Федор проскользнул внутрь каюты, мимо бледного как мел лица святого отца, развернулся схватился за ручку, захлопнул дверь, и... дверь не закрылась. В щели между дверью и косяком торчало лезвие секиры. Снаружи раздался рев мстительного богатыря.
– Ох ти! Господи!.. – Испуганно пролепетал Парфений.
– Помогай! – Завопил Федор, пытаясь закрыть дверь.
Парфений потянул вместе с ним. Но это не помогло. Мстительный тюрок снаружи оказался человеком феноменальной силы, который перетягивал и тренированного воина со священником в довесок. Щель начала медленно и неуклонно расширяться.
– Ах черт! – Федор оттолкнул Парфения в сторону, а сам, полностью сменив приложение сил, толкнул дверь что есть мочи обратно. Сила тюрка вместе с силой Федора метнули дверь словно плечо осадной машины на торсионах. Тюрок не ожидал, что дверь вдруг так подастся и отлетел на несколько шагов. Федор же мгновенно выхватил с пояса кинжал, и метнувшись из каюты ударил тюрка что есть мочи. Щита у тюрка в руках уже не было, – он сбросил его, чтоб ухватить дверь, не теряя секиры, поэтому от изогнутого серкпом кинжала Федора он закрылся рукавом. Клинок лязгнул по кольчуге богатыря, конец кинжала вошел в дырку одного из колец, испил крови распоров руку, да примозжил вокруг ударом – но и только. Тюрок закричав от боли, тем не менее сразу ответил страшный ударом секиры – Федор только тем и спас себе жизнь, что отскочил назад в каюту. Но тем же он окончательно сдал дверь, и пират ввалился в комнату вслед за ним, перехватив секиру на две руки, ближе к лезвию, чтоб сподручно было орудовать её в тесноте. Страшно сверкая глазами, пират мигом оглядел комнату, хотел было ударить по Парфению, но Федор, видя это, метнулся вперед, грозя тюрку ножом, и тот снова переключился на гвардейца. Тюрок опять шагнул вперед. Федор, страшно матерясь, спиной протиснулся между койками и столом. Глянул на стол – и сообразил – когда тюрок приблизился еще на шаг, Федор оттолкнулся от стены и схватившись за столешницу бросился на тюрка. Подвешенный на канатах стол влепился в супостата снес его с ног. Шлем тюрка бренча покатился по палубе. Тюрок что-то зарычал снизу, наверно ругательство. Федор мыслил тут же ринуться на врага и доить того, но стол своим обратным ходом унес его обратно к стене. Пока Федор, отталкивая стол, пытался пробраться к тюрку, тот уже успел встать на колено, выставив секиру в защитной позиции, и... рухнул обратно на пол безвольной кучей. Над поверженным тюрком стоял Парфений, с удивлением глядя на зажатый в своей руке тяжелый нательный крест.
– Молодец, поп... – Выдохнул изможденно Федор.
– Свят-свят! – Испуганно отозвался Парфений, и перекрестился сам, а потом – зачем-то – перекрестил еще и поверженного тюрка.
Федор меж тем метнулся вверх, схватил со своей постели ножны, набросил на себе их ремень, потом, косясь на дверь, подбежал к своему походному рюкзаку, стоящему между шкафчиком да сундуком, и вытащил из принайтованного свертка три тубуса пиросифонов. Два повесил через плечо на ремнях, третий схватил в руки, чиркнул кремнем, подпалив запал, – выскочил на палубу, и огляделся.
За секунды снаружи мало что изменилось. Ладья нортманнов шла на сближение. Между ней и кораблем пиратов летали стрелы и ругательства. Ругательства летали чаще, – их в отличие от стрел не экономили. Все же, пираты черной бороды стреляли больше, поскольку не были заняты на веслах и парусах. Младший баронет Роже кричал с носа ладьи, что сделает из бороды Махмуда щетку для своих сапог. Махмуд в ответ грозил страшными карами, не забывая при этом похвалять себя, сравнивая с орлом, львом, и прочими образчиками звериного благородства. Федор метнул взгляд к корме. Там монах Окассий держал прочную оборону, пираты не рисковали соваться под его посох, и осыпали ругательствами на всех известных языках.
Федор сложил двух драконов себе под ноги, а сам примерился, и поднял пиросифон, что остался в руках. Но едва он схватился за заднюю ручку, как над водой вдруг разнеслась песня. Сперва едва слышная, она вдруг начала перекрывать брань людей и Махмуда и баронета Роже. Федор обернулся на звук. С правого борта, с противоположной стороны от корабля нортманна и сцепившегося с «Наперсницей Ветра» корабля агарянина, – ходко приближался еще один корабль...
– Да вы издеваетесь!.. – Непонятно к кому обращаясь выдохнул под нос Федор.
...Приближающийся корабль был похож на ладью нортманнов. Он также не имел закрытой палубы, и походил общим силуэтом, но был меньше по размеру, и более узкий. Его загнутый нос украшала хищная голова злобного морского змея. А на скамьях сидели мощные гребцы. Одетые для боя, кольчужники ритмично пенили волны могучими ударами весел, – и пели. По-над волнами разносились их голоса, низкие, вибрирующие, тяжелые, от которых, казалось, колыхалось само море и небо над ним.
Молись, иль не молись Всеотцу,
Хей-я!
А Мир все равно грядет к концу.
Хей-я!
Время последней зимы придет.
Хей-я!
И племя могучих асов падет.
Хей-я!
Всплывет из толщи глубин Ермунгард,
Хей-я!
Явится Фенрир, изрыгая смрад.
Хей-я!
Пылает меч Сурта, – в нем гибель людей.
Хей-я!
Бредут мертвецы во главе с Хель.
Хей-я!
Чудовищ не счесть вокруг меня,
Хей-я!
И что же тогда сделаю я?
Хей-я!
От радости смеюсь сам не свой.
Хей-я!
Вот случай сыграть с самой судьбой.
Хей-я!
Я хвост отрублю мировой змее.
Хей-я!
Я темного волка склоню к земле.
Хей-я!
Я великана сломаю меч.
Хей-я!
И голову смерти сниму с плеч.
Хей-я!
Что боги не могут, то я смогу.
Хей-я!
А если вдруг не смогу, и паду.
Хей-я!
Улыбка сверкнет на моих устах.
Хей-я!
Я видел всё, мне неведом страх.
Хей-я!
Викинг только для битвы живет.
Хей-я!
Викинг последнюю битву ждет.
Хей-я!
– Это кто еще такие, – дьявол их забери? – Вглядываясь в новый корабль процедил Федор.
– Похоже, нортманны, – Приложив руки к ушам, сказал выбежавший вслед за ним из каюты Парфений.
– Опять нортманны?! – Федор бросил взгляд на левый борт, где плыла ладья баронета Роже.
– Эти другие, – пробормотал Парфений. – Первые – крещеные, с франкских земель. А эти, судя по песне, в которой они поминают дьявольских языческих демонов, – дикие безбожники. Я даже не знал, что такие где-то остались, с тех пор как Олаф Святой крестил северные земли. Оборони нас Господь...
– А которые для нас лучше?
– Мы между молотом и наковальней. Молись, сын мой. Пришел наш последний час.
– Ну это мы еще посмотрим, – разъярился Федор.
Тем временем, тяжелую песню языческих нортманнов, наконец услыхали и две первых банды пиратов. Стрелы и ругательства прекратили летать между кораблями. Махмуд с частью людей снова перебрался на борт «Наперстницы ветра», и бросился к её правому борту, чтобы взглянуть на новых гостей. Баронет Роже, приказал гребцам левого борта табанить, сменил курс, и повернув свою ладью начал обходить два сцепившихся в абордаже корабля по дуге, чтобы оценить обстановку.
Меж тем, языческая ладья подплыла уже так близко, что стали хорошо различимы люди в ней. В отличие от крещеных нортманнов, которые брили бороды и бошки – эти все как на подбор имели длинные волосы, у многих сплетенные в косицы. Часть язычников была белолица и светлоглаза – здоровяки, многие со светлыми волосами. Но некоторые из язычников явно принадлежали другой породе, прежде Федором невиданной: Эти люди были черноглазы, кожа их была красной, будто обожженная глина, а носы горбаты. Хотя волосы на головах у них были заплетены в такие же косицы, как и у их светлых товарищей, бород у них не было, и не было даже намека на щетину, будто господь не даровал им этого признака мужественности. Была и пара гребцов, вроде как происходившая от смешения двух пород.
На нос языческой ладьи легко взбежал мужик, – косая сажень в плечах. Ветер трепал его русые волосы, и бороду. Приобняв голову деревянного змея, мужик закричал на худой латыни.
– Я – Торбъерн-Широкий-Шаг! Все эти корабли теперь мои! Хотите скрестить за них мечи, или откупитесь золотом?
– Не торопись, маджус!39 – Зарычал с борта многострадальной «Наперстницы» Махмуд. Нельзя разорить гнездо, не победив орла! Я Черная Борода, – эти корабли мои!
– Никогда не слышал о тебе, – флегматично отозвался Торбъерн. – Из твоей бороды выйдет хорошая подтирка для задницы.
– Сын Кабила!40 – Гаркнул Махмуд – я буду пропускать тебя под килем, пока ты не счистишь все наросты с корпуса моего корабля!
Тем временем ладья баронета Роже тоже вышла из-за корпусов сцепившихся кораблей, и стала видна вновь прибывшему судну.
– Я Роже де Бриуз! Судя по твоему кораблю, и словам на устах твоих людей, – ты из стран Северного Пути, откуда родом и мои предки. Другие здесь, кажись, малахольные греки, да овцелюбы из пустынь! Давай объединимся, ограбим их, – и разделим добычу. Я буду справедлив при дележе, и отдам тебе треть, – клянусь распятьем!
– С твоими предками, и с тобой, – я на одной поляне по нужде не сяду! – Отмел Торбъерн. – Из-за таких как ты, моему отцу пришлось покинуть Норвегрр! Вы забыли истинных богов, и перешли в веру в дрянного божка, приколоченного на гвоздях! Который даже запрещает вам убивать и грабить! Мне и моим людям – две трети!
– Что значит, – запрещает грабить? – Возмутился Роже. – А чем мы здесь по-твоему занимаемся?! Наш бог милостив! Мы заносим долю в церковь, – и наш бог прощает нам все грехи! Не знаю, из какого глухого угла ты вылез, – Торбъерн Широкий Шаг, – но ты зря отвергаешь мое великодушное приложение! Целая треть!
– Я, молокосос, приплыл из Винланда – далекой земли невиданного изобилия, до которых никогда не доплыть такому трусу как ты! Я переплыл такие моря, по сравнению с которыми это ваше море – лужа! Чихал я на твое предложение! Но если возьмёшься за треть – возьму тебя в долю!
– Если твои земли такие изобильные, – так какого рожна ты приперся обратно? Последнее предложение – делим пополам!
– Не твое дело, раб распятого божка! Так и быть! Половина на половину!
– Но половину без учета церковной десятины, которую я должен отдать матери нашей церкви, как добрый христианин! – Крикнул Роже. – Мне еще нужно будет отмолить грех союза с язычниками!
– Не рассказывай мне сказок, малёнок! Я по твоей блудливой роже вижу, что ничего ты не понесешь в свою церковь! Я тоже должен делать подношения Всеотцу, чтобы он даровал удачу мне и краю! Делим чисто половина на половину, – или сделки не будет! Ну, решай скорей! Видишь, мой берсерк – Трюгви-Щитогрыз уж начинает терять терпение!
Рядом с Торбъерном действительно приплясывал на носу странный человек, со стеклянными глазами, в которых плескалась смерть. Человек этот все время дергался, рука его подрагивала на рукояти меча, и он пускал пену изо рта, шептал в свой щит какие-то непонятные слова, а иногда начинал грызть край щита зубами, в том месте, где нарочно был сделан заботливый пропуск в металлической круговой оковке.
– Ладно, – делим пополам! – Согласился Роже. – И держи своего одержимого бесами подальше от моих людей!
– Добро! Посмотрим сколько в вас осталось Севера, рабы распятого! Заставим их разделить людей по бортам! Бери правый! Я зайду с левого!
– Мерзавцы! Порождения Иблиса!41 – Завыл Махмуд! – Я покажу вам, что значит иметь дело с Черной Бородой! К бортам правоверные!!! Отразим нечестивцев!
– Ну хватит, мне это надоело, – Сплюнул Федор. – Эй, вы все! – Заорал он мощно, – Смотрите внимательно!
Федор примерился. Корабль Махмуда, был пришвартован абордажными крюками так, что его корма качалась у носа «Наперстницы». Косая рея на бизань-мачте пиратского корабля, своим нижним концом водила буквально в нескольких метрах от гвардейца. Федор направил на неё пиросифон, отвел до отказа ручку назад, – а затем резко толкнул её вперед. Дракон в его руках исторг жирное алчное пламя. Сноп огня пролетел по воздуху, охватил конец реи, зацепился, и пополз по парусу. Со всех кораблей послышались испуганные крики и проклятья. Пользуясь этим, монах Окассий высунул посох из-за щита и отоварил им по голове ближайшего пирата на лестнице.
– Греческий огонь! – Изумленно и испуганно вскрикнул побледневший баронет Роже.
– Клянусь глазом Одина!.. – Буркнул Торбъерн.
– Вай! Вай! Ласточка моя!.. – Заорал черная борода, – Что вы стоите, дети шайтана! Хватайте же ведра, тушите рею!
Пираты со страхом в глазах смотрели на Федора, нервно сжимая в руках оружие. Те кто был ближе к мачте, ринулась в трюм за ведрами, несколько срезав ножами парус на средней мачте, макнули его в воду за бортом, и попытались набросить на горящий рей – мокрый парус тоже затлел, и его под ругань Махмуда скинули от греха за борт. Наконец к разгорающейся рее подобрался ловкий матрос, и лихорадочно работая топором отделил её от мачты – горящий рей грохнулся на палубу, и пираты, подстегиваемые рыком Махмуда, с натужным рывком сбросили его в воду. Зашипело. Однако даже морская вода не сразу загасила огненную жидкость пиросифона – только когда она выгорела, рей наконец потух, болтаясь на волнах обугленным концом.
– Вы, олухи тугорогие, напали на особых порученцев римского императора! – Отчеканил гвардеец. – Я доместик Феодор. Любой, кто подойдет к моему кораблю – превратится в филе с прожаркой.
– Нас здесь не ждет прибыток... – пробормотал баронет Роже. – Разворот!
– Выброси свою колдовскую штуку, и сражайся сталью, как мужчина! – Гневно заорал Торбъерн, одновременно с великим трудом удерживая за шкирку своего Трюгви-щитоеда, который похоже намеревался прыгнуть в воду, и добраться до врагов вплавь.
– Еще чего! – Фыркнул Федор – Вали отсюда, пока я твою ладью в погребальный костер не превратил!
– Ты баба в штанах! – Погрозил Федору Торбъерн, – когда-нибудь мы сойдемся в честном бою! Эй, парни! Вяжите Трюгви, и уложите его на дно! Разворот!.. Левый борт табань! Правый греби!..
Ладьи нортманнов начали разворачиваться, и отходить. Федор перевел свой взор на Махмуда.
– А тебе, борода, что – особое приглашение нужно? Отдирай свой корабль, и улепетывай отсюда.
– Не считай меня дураком, румей. – Осклабился Махмуд. – Стоит мне отшвартовать свой корабль, – и ты окатишь его огнем. Но пока наши корабли связанны, ты побоишься стрелять, из опасения сжечь и свое судно!
– В первый же раз не побоялся. – Отмолвил Федор. – Я лучше сожгу всех нас разом, чем дамся тебе в плен, агарянин.
– Господин, – обратился к Махмуду какой-то пират невеликого роста, но с острыми глазами и умным лицом. – Я уже видел такие огнеметные штуки румеев. Они грозны, но в них заряда только на один плевок. Румей пытается вас одурачить, его огнемет больше не опасен.
– Ты уверен в этом, Юсуф?
– Да господин. Устройство там не сложное. Отвечаю своей головой.
Махмуд испытующе глянул на Федора, и расплылся в нехорошей улыбке.
– Так? Да? – Вы слышали? – Обратился батька к своим людям – Румей больше не может метать огонь. Принесите мне голову этого свиноеда!42
Люди Махмуда начали переглядываться, но с места никто не сдвинулся. Всем было боязно.
– Трусливые мерзавцы! – гневно сжал кулаки Махмуд. – Или мое слово ничего не стоит? Ладно! Я сам поведу вас! За мно-ой!
Махмуд решительно сжал меч, и пошел к носу где стоял Федор. Пираты, увлеченные его примером, двинулись за ним, на некотором, однако, удалении. Шаг за шагом, видя, что Федор не стреляет, к пиратам начала возвращаться храбрость. Федор скорбно вздохнул, тихо сбросил использованного дракона, подтянул с пола заряженного, и чиркнул колесом кремня. Пиратам его манипуляции за оградой надстройки были не видны, каждый их шаг являл все большую удаль.
Федор дождался, пока Махмуд поднялся по лестнице и возвысился над палубой так, чтобы в него можно было пальнуть наискось, в сторону моря, не запалив палубы. Он аккуратно прицелился, – и воззвав в мыслях к богу, чтобы не сжечь свой собственный корабль, – дернул насос. Пираты дружно завопили, когда на почти одолевшего лестницу главаря-Махмуда ринулось адское пламя. Основной сноп вылетел за борт, но часть попала в бородоча. Махмуд тоже завопил, и прикрывшись щитом кубарем свалился обратно с лестницы, и забарахтался внизу. Щит на руке пирата пылал, Махмуд вскочил, затряс рукой, сбрасывая предплечный ремень, и как дискобол запустил горящий щит в море. Больше на пирате, божьим попущением, ничего не горело.
Пираты с опаской глядя на надстройку, где стоял Федор подскочили к предводителю. Раздались изумленные и горестные крики. Махмуд глядя на перекошенные страхом лица своих людей, машинально огладил бороду – и обомлел – черной бороды больше не было. Вместо неё остались какие-то перекрученные жаром жалкие останки.
– О, моя прелесть!.. – Юсуф!! – нечем стрелять?! – Несколько бессвязно и странно звенящим от пережитого страха взвизгнул Махмуд – убью тебя!!!
Это было последнее предупреждение, – дал голос сверху Федор, с новым драконом в руках. – Если через секунду не уберетесь, спалю вашу посудину, а потом начну жечь вас живьем.
– Махмуд взглянул на Федора снизу-вверх взглядом, в котором трудно было определить пропорцию ненависти и испуга.
– Хорошо, кафир! Ты победил!.. Но что если ты подпалишь мой корабль, как только я отвалюсь от твоего борта? Что мне чести в такой позорной гибели? Лучше уж мне сгореть здесь, пытаясь вогнать меч в твой живот.
– Ты хочешь жить. И я хочу. Я дам твоему кораблю уйти. Даю слово.
– Немного ты мне даешь.
– Все что у меня есть.
– Поклянись! Поклянись пророком Исой и его матерью Марьям, что не будешь догонять огнем мой корабль.
Федор помедлил.
– Клянусь, – наконец сказал он – Клянусь господом нашим Иисусом Христом, и его матерью-приснодевой Марией, что сегодня дам тебе уйти и не буду жечь твой корабль.
– Ладно, кафир. Всем известно, как лживы неверные. Я не верю тебе! Но я все же попробую уйти. Берегись нарушения клятвы перед Аллахом!
Махмуд оглядел своих людей.
– Что стоите? Живо на борт! Мы отваливаем!
Пираты засуетились, – уговаривать их было не нужно. Они быстро перебежали на свой корабль, и начали снимать абордажные крюки. Махмуд, к его чести, отступил последним. Федор, стоя наверху, подбадривал их, поигрывая зловещим драконом в руках.
Вдруг, когда корабли уже почти разошлись, за спиной Федора испуганно вскрикнул Парфений. Федор обернулся: Из каюты, пошатываясь выбирался тот самый богатырь, которого Парфений огрел своим тяжелым крестом. Теперь же он пришел в себя, и сжимая секиру с лютым видом направлялся к попу и гвардейцу. Федор угрожающе поднял своего дракона, но на битого богатыря с разбитым носом и шишкой на голове, это не произвело ни малейшего впечатления. Федор сообразил, что здоровяк в своей отключке просто пропустил все, что случилось на палубе. Для него Федор сжимал в руках не страшное оружие, не гнев богов, а просто какую-то замысловатую трубку. Тратить последний пиросифон Федору не хотелось, не хотелось и случайно зажечь свой корабль – поэтому он, не выпуская воскресшего богатыря из вида, чуть повернул голову, и крикнул Махмуду.
– Убери этого калеку, – иначе сделке конец.
– Абубакр! – Закричал Махмуд. – Не трогай их! Живо ко мне! Мы уходим!
– Что? Почему?! – На лице поименованного Абубакром богатыря отразилось непонимание. Он был ранен и зол. – Мы их зарежем! Я их сам зарежу!.. – Он зарычал и двинулся на Федора. Парфений зачастил, осыпая себя крестными знамениями.
– Абубакр! – Отчаянно крикнул Махмуд! Вернись на борт! Нет времени объяснять!!! Иначе, клянусь стойкими пророками!.. Печатью Пророков клянусь!.. Мамой клянусь!.. Я тебя сам зарежу! Ты меня знаешь.
– Вай, вернись Абубакр, Вернись! – В страхе загалдели остальные пираты.
Может быть, батька Махмуд, лишившись своей знаменитой бороды, выглядел уже не так представительно, но людей он своих держал крепко, и авторитет его был силен. – Абубакр зарычал как пес, которого душит невидимый ошейник, испепелил Федора с Парфением ненавидящим взглядом, глядя на них резко провел большим пальцем левой руки у себя по горлу – жест понятный без слов – спрыгнул с надстройки, пробежал по палубе, и перелетев через фальшборт приземлился на корабле Махмуда, когда тот под тычками шестов и копий пиратов уже начал отваливаться от борта.
Федор неусыпно наблюдал, пока корабли развалились бортами, разошлись, и покалеченный пират без задней реи стал удаляться в голубую даль.
– Больше тебе так не повезет Румей! – Услышал с удаляющегося корабля Федор. – Мы еще встретимся!
– В твой последний день! – Лаконично ответил Федор.
И только тут он почувствовал, как невероятно, чудовищно он устал. Обычное дело после битвы – тело, которое крепилось в минуту опасности, вдруг начало жаловаться всеми полученными синяками, ссадинами, и общим упадком сил. Федор оперся спиной о фальшборт, и сполз по нему на палубу, осторожно сжимая в руках последнего дракона. Руки немного тряслись, голова гудела. Но это был не первый его бой. Надо просто немного перетерпеть. Просто перетерпеть...
Но главное, морской болезни, – как не бывало.
***
Глава двенадцатая.
Дальнейшее морское путешествие оказалось более приятным. Видимо, судьба решила, что вывалив на троицу в самом начале такое количество пиратов, можно дать им за это некоторое послабление. Море было спокойным, погода прекрасной, ветер, в основном, – попутным. Большую часть путешествия компаньоны проводили на средней части судна, на деревянных лежаках, под натянутым палубным тентом. Благодарный капитан проникся к своим пассажирам безмерным уважением, и открыл за них запасы своего личного стола. Так что вместо червивых сухарей двойной закалки, Федора и его спутников потчевали в капитанской каюте мясом, вином и сладостями. Единственное, на что сетовал капитан Авксентий, что Феодор отпустил с миром пиратов.
– Зря, зря вы отпустили этих стервятников, благородный господин, – сокрушался он. – Надо было загнать их в трюм. Мы бы сделали крюк, и продали их всех в Венеции. Там бы дали хорошие деньги за крепких рабов.
– У меня нет времени делать крюки, – Объяснял Федор, – дела не ждут...
О том, что у него остался один заряженный дракон, которого могло и не хватить на перемогу целой пиратской оравы, Федор не упоминал. Капитану хватало и простого объяснения.
А меж тем, случившийся пиратский налет, – как это часто делает общая опасность – помог наладить отношения между Федором и двумя священниками. Те уже реже нажимали на Федорову солдатскую простоту и необразованность, иногда называли его куманьком, а друг-друга даже, под настроение, взялись именовать «братьями». Федор же тоже проникся некоторым уважением к попам, которые повели себя в схватке вполне достойно. Особенно его впечатлил западный монах Окассий, который орудовал посохом, как гибридом булавы и копья, – не хуже иного солдата.
– Мы вместе хорошо держали лестницу. – Сказал Федор, подойдя к Окассию во время прогулки по палубе. – Где ты так чертовски ловко научился так орудовать древком?
– Ну, я же не родился попом, – улыбнулся Окассий так, что его толстые щеки почти скрыли щелки глаз. – Мой отец – рыцарского рода. Но он не богат, владения его не велики. Дом и землю наследует старший брат. Младший сын должен сам добыть себе пропитание и кров. Хорошо, когда есть какая-то большая война, или созывают крестовый поход – таким как я есть как проявить себя. Увы, когда решалась моя судьба – было некоторое затишье. Вот родители меня и сплавили в монастырь – в этом нет ничего не обычного, так поступают многие.
– Хм, – покачал головой Федор – Незавидная судьба для воина, оказаться среди унылых святош.
– Там не так плохо, как ты думаешь, – хохотнул Окассий, огладив выбритую на темени тонзуру – Среди "святош" очень много младших рыцарей. Говорю же тебе, – отпрысков туда пристраивают многие. Не скажу, чтоб моя жизнь сильно отличалась от той, что я вел в миру. Мы устраивали пирушки, держали охотничьих собак, тренировались друг с другом, ездили в соседний лес охотится на беглых крестьян и разбойников, ездили на бой с соседним феодалом за заливные луга, ездили в соседний женский монастырь для... богословских бесед. Единственное в чем я отличался от многих сынов воинов забритых в попы, – я всегда имел тягу к учебе. В нашем монастыре нашлось несколько святых отцов, которые приучили меня к книжной мудрости.
– Прямо не жизнь, – а рай земной, – заметил Федор. – Но как же тебя сослали в нашу странную экспедицию?
– Досадная случайность, – поскучнел Окассий.
– Чего уж там, – расскажи.
– У меня была весьма хорошенькая знакомая монахиня, из соседнего женского монастыря, что стоял на другом берегу озера. Все у нас с ней было слажено, и в урочную ночь я собрался к ней с визитом. Стена из монастыря была давно не чинена, и преодолеть её не представляло никакого труда. Дорогу к келье сестры Розамунды я тоже знал прекрасно. Встреч с другими монахинями я не боялся, так как все они, вплоть до настоятельницы были благородными и понимающими женщинами. Даже сама настоятельница была дама в самом соку, и нескольких старорежимных унылых грымз, которые бывало, что-то бухтели, – держала в узде. На беду мою, как раз в тот визит, мне в монастыре как раз никто из знакомых по дороге и не попался – уж они-то смогли бы меня предупредить. Меня должно было это насторожить. Но я так стремился к моей Розамунде, что ни о чем больше и не думал.
– Да ты вообще, оказывается, нормальный парень! – обрадовался Федор – Но что же случилось?
– Случилось, что открыв дверь в келью, и прошептав имя подруги, я не получил никакого ответа. Тогда я решил, что она, должно быть, забылась, ожидая меня, и заснула. В сладком томлении, при одном только лунном свете из окошка, я подобрался к постели, засунул свои руки под одеяло, нащупывая прелести своей доброй сестры во христе. Эго тэ амо, эго тэ воло, Розамунда!.. Однако, не успел я толком пошерудить руками по, так сказать, холмам и низинам, – как келью огласил жуткий истошный визг. Меня как ледяной водой окатило – голос явно принадлежал не Розамунде. Вихрь мыслей закружился в моей голове. Не перепутал ли я келью?.. Я пытался успокоить девицу, но мой голос кажется напугал её еще больше... И – это последнее, что я помню.
– Ну-ну? – Искренне заинтересовался Федор, который и сам был не прочь путешествовать по холмам и низинам.
– Очнулся я в той самой келье, – с мокрой тряпицей на башке. Оказалось, что тем вечером в монастырь с кратким визитом прибыла послушница, столь знатного рода, что я не буду его объявлять. Моя Розамунда, чтоб ты знал, сама была баронского роду – поэтому она занимала одну из лучших келий в монастыре. Конечно на время визита, лучшую комнату отдали высокой гостье, переселив Розамунду в другую келью. Предупредить меня моей голубке не было никакой возможности. По этой же причине я и не встретил никого ни во дворе, ни в здании монастыря – на время визита правила соблюдались более строго. И вот, я залез в знакомую келью... Не знаю уж, что там почудилось высокой гостье, когда внезапно, среди ночи, я стал шарить по ней руками. Поняла ли она, что это мужчина, или ей привиделось, что за ней явился сам вельзевул. Одним словом, она завизжала. А её компаньонка – мерзкая грымза, – вскочила с соседней кровати, и оходила меня бронзовым тазом для омовений, да так, что из меня едва дух не вышел вон. Скрыть это уже было невозможно. Делу дали ход. Поскольку, высокая гостья оказалась родственницей семьи самого нынешнего римского папы, местный епископ побоялся разбирать дело сам, – дело дошло до Наместника Христа. Настоятельница монастыря и все монахини выступили против меня, – не могу их винить, – я уже тонул, им не хотелось тонуть вместе со мной. Все на разные голоса завывали о ужасном нечестии, – будто такие нечестия не случались там чуть не каждую ночь...
– А твоя Розамунда? – Она свидетельствовал против тебя?
– Что бы она могла сделать, голубка моя? Все что она могла сказать, – что она незнакома со мной, и не знает, зачем я лез в её спальню... Скажи она иное – что она меня ждала – разве это облегчило бы мою участь? Что говорить... Сам наш святейший папа – веселый человек. И я уверен, не коснись дело его родственницы, – он бы не придал делу такого значения. Однако, узнав, что я воинского роду, и при этом достаточно образован, – он и преподнес мне поручение, которое вылилось в эту нашу морскую прогулку. В тот момент, – я думал, что легко отделался.
– А сейчас?
– После встречи с пиратами, – меня начинают посещать сомнения.
– Та же фигня, – вздохнул Федор.
– Да. – Окассий посмотрел на Федора – Ну а ты?
– А что я?
– Каков твой залет?
– Да с чего ты взя?.. – Федор посмотрел в глаза Окассия, выдохнул воздух, и махнул рукой. – А, ладно. Откровенность за откровенность...
– Мда, – Развел руками Окассий, когда Федор вкратце пересказал ему свою историю. – Ну а какой вывод? – Бабы и вино – зло!
– Но без – них скукота. – Поднял палец Федор.
– Амен. – с благочестивым видом резюмировал святой отец.
***
То ли по той же причине, что нападение сблизило троицу, то ли решив, что уже достаточно они позадирали друг пред другом носы, – но святые отцы покамест больше не изводили Федора спорами о разнице в догматах восточной и западной церкви. Один раз только, под настроение они устроили скучнейший диспут о сути частей святой троицы, но Федор на его счастье, сразу под него и задремал. И еще один спор у святых отцов все же случился, но в этот раз Федор по крайней мере понимал, о чем соревнуют попы.
– А все-таки, – сидя в каюте, когда ветер под вечер стал не так благоприятен, – сказал Парфений Окассию, – большой грех, брат, что ты обучался воинскому искусству.
– Как же я мог ему не обучатся, – возразил Окассий, – если это было еще до того, как меня постригли в монахи?
– Так ведь и в доме божьем ты не забросил этого дела – ткнул перстом в коллегу Парфений – сам признаешься, что и в монастыре тренировал тело по воинским канонам. И посох твой, не посох доброго пастыря, а самое что ни на есть оружие. А ведь сказано – "ни убий". Разве может священник проливать кровь?
