Текст книги "Аксель, Кри и Белая Маска"

Автор книги: Леонид Саксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

– Ещё бы, – мрачно вздохнула она, понимающе кивнув. – Это ведь не просто музыка, Акселито, а встреча с самой судьбой…

И, оглянувшись на тёмный зал, повторила:

– Фаду – это судьба.

Утро, похоже, пропало: хлынул дождь, как и в прошлый раз – стеной. Поэтому ни заниматься расспросами, ни развивать иную детективную деятельность, ни даже просто пойти купаться было нельзя. Кри и Дженни, как две совы, уселись в номере у последней, и начали уныло играть в карты. А Аксель…не то чтобы всё ещё злился за старое, или опасался чего, но, так сказать, решил приберечь своё спокойствие для вечера. Он и один не пропадёт. Что ж, думал он, глядя из своего окна на затопленные ступени фонтана, кое-что сделать всё же можно. В запасе остался лорд.

Было вполне понятно, где засел старый паралитик: вон они, его апартаменты. Напротив и внизу. Непонятно другое – как проникнуть за закрытые жалюзи, не будучи дождевой каплей. Не торчать же внаглую перед дверью тяжело больного человека, отбивая хлеб у смерти! В конце концов «Акселито» решил поболтать с сеньорой Мирамар: может, удастся выведать у неё что-нибудь о лордовых привычках и режиме дня. Надо только похвалить её пансион, глядишь – и дело в шляпе.

Сеньору он нашёл без труда; она была, как всегда, на кухне, и вряд ли даже всемирный потоп нарушил бы её привычки. От низкой, длинной плиты с конфорками и духовками шли стеной умопомрачительные ароматы. Строго шипели исполинские сковородки, на которых впору было жарить грешников в аду, а сама хозяйка – по-прежнему в чёрном одеянии, поверх которого топорщился кружевной фартучек – дирижировала приготовлением четырёх соусов сразу.

– Входи, входи, дружок! – приветствовала она его, радушно улыбаясь. – Когда идёт дождь, отчего и к старухе на кухню не заглянуть, верно? На, заешь мою шуточку… – И она ловко пихнула ему через стол пластиковый подносик с фруктами, появившийся как из-под земли. – А может, у тебя ко мне дело?

«Я не верю, что это Кья, – в который раз сказал себе Аксель. – Или ей надо дать „Оскара“! Тем более, нужно разобраться с лордом…и, кстати, с тем, как его зовут».

– Кому хуже всех в такую погоду, – жалостливо вздохнул он, поблагодарив сеньору и надкусив банан, – так это лорду Джонсу. У него, наверное, ревматизм, и все кости ноют…

– С чего ты взял, что он Джонс? – удивилась сеньора Мирамар, чуть не уронив ложку в рыбный соус. – Ты с ним знаком?

«Неужто я угадал?» – подумал мальчик, но тут же понял, что ошибся.

– Да так…слышал от кого-то, – уклончиво ответил он. – Может, его и не так зовут, а перепутать имя ведь недолго, правда?

– Правда! – заверила сеньора. – К тому же ты слыхал какого-нибудь сплетника, не иначе. О моём пансионе много сплетен ходит – ты же понимаешь, люди завидуют…Дело в том, Акселито, что только я одна знаю его имя. Вдали от родины он предпочитает жить инкогнито.

– О-о-о! – с чувством воскликнул Аксель, опустив руку с бананом. И на лице у него было написано: «Ну так как же его зовут, дорогая?!»

– Что же касается ревматизма, – безжалостно продолжала кухарка, помешивая соус деревянной ложкой, – то, боюсь, всё обстоит гораздо хуже. Милорд не любит показывать посторонним свои проблемы и всегда дышит свежим воздухом вдали от любопытных глаз. В сумерках…

«В сумерках? Враньё! Глубокой ночью, да и то вряд ли», – подумал Аксель, принимаясь за следующий банан и обдумывая новую атаку. Но сеньора уже сменила тему:

– А как тебе вчерашний концерт? Почувствовал «саудадэ»?

– Что-что?

– «Саудадэ»! – повторила она с не меньшим энтузиазмом, чем Аксель издал своё «О-о-о!» – Это ощущение судьбы, Акселито – неумолимой, прекрасной, и в то же время безжалостной. В нём-то и состоит вся прелесть фаду… – И она указала мальчику на портрет пышноволосой женщины со строгим, красивым лицом, висевший чуть поодаль от плиты (наверное, чтоб его не закоптило). – И величие Амалии. А?

– Замечательно, – признал Аксель. – Только я не очень верю в судьбу, сеньора Мирамар.

Он ожидал всплесков ужаса и призывов к мадонне, а за этой дымовой завесой можно было, пожалуй, вновь подбираться к лорду. Но вдова Мирамар только вздохнула.

– Вот и мой Диниш не верил…А как посыпались на него несчастья, сразу стал другим человеком. И фаду не мог слушать без слёз, и из церкви не выходил, и для меня, грешной, стал живым примером благочестия! Но тебе, должно быть, всё это малоинтересно, дружок?

Она не заблуждалась. Акселя вовсе не интересовали беды и несчастья её покойного мужа – особенно сейчас! Послезавтра – крайний срок, когда надо найти Белую Маску, или покинуть остров, признав своё поражение…

– Я где-то читал, – сказал Аксель, принимаясь за багровый от спелости плод манго, – что судьба – понятие математическое. Огромное количество всяких событий, выпадающих на вашу долю, – понимаете? – сталкивается с таким же количеством чужих. И вот, если бы их все можно было ввести в какой-нибудь суперкомпьютер, сеньора Мирамар, то в принципе он мог бы вычислить судьбы всех людей на свете.

– А как же наш выбор? – строго сказала сеньора, выпрямляясь над лоханью с ванильной подливкой. – Выбор между грехом и добродетелью? Искушением и смирением? Разве есть такой суперкомпьютер, Акселито, который мог бы заглянуть в душу каждого из нас? Да мы порой сами не знаем, что сделаем через минуту! Кроме Адама и Евы, голубчик ты мой, есть ещё змей-искуситель…ах, не умею я! Вот если б ты в это воскресенье вместо пляжа пошёл со мной в церковь, отец Эстебан гораздо лучше бы тебе объяснил…

– Я бы с удовольствием, – твёрдо сказал Аксель, утираясь салфеткой, – но до воскресенья – а может, даже и в воскресенье – мне нужно сделать доброе дело. И я боюсь не успеть…Вы что-то ищете?

– Да. Акселито, там, позади тебя – шкафчик с пряностями. Будь добр, подай мне с верхней полки такую жёлтую жестянку…Спасибо.

– Как пахнет! – сказал Аксель, крутя головой и ещё раз вдыхая сладкую волну запахов, ударивших ему в нос из недр шкафчика. – Опьянеть можно…

– А как же, – довольно улыбнулась сеньора. – Ведь у меня чего только нет! Мало кто на острове так понимает толк в приправах и специях, как я. Тут у меня перец и розмарин, миндаль и корица, мята и шафран, каперсы, кардамон и сельдерей, да мало ли что ещё…

– А вот это? – указал Аксель на прохудившийся кулёк, из которого высыпались на полку, судя по виду, грецкие орехи – только поменьше обычных.

– О, а это король всех пряностей, Акселито – Его Величество Мускатный Орех! Знаешь ли ты, что если б эта горстка ядрышек попалась тебе в средневековье, ты стал бы богатым человеком? Он тогда ценился дороже золота…Из-за него-то европейцы так и рвались найти путь в Индию и на Молуккские острова. Я слыхала, знаменитый пират, сэр Фрэнсис Дрейк, грабил караваны судов с грузом мускатного ореха! А если кто крал хоть несколько орешков – его казнили…Сейчас-то его выращивают вдоволь – и в Индонезии, и в Суринаме, и на Тринидаде…

– Каз-ни-ли? – потрясённо перебил Аксель, глядя на скромный орешек, лежащий на его ладони. – Казнили, чтобы салат, или мясо, или рыба стали чуть вкусней?!

– Не чуть вкусней, – поправила сеньора с видом знатока, – а значительно вкусней, в чём ты убеждаешься каждый день за моим столом! Этот горьковато-сладкий привкус в самом деле неповторим…

– Привкус крови!

– Что поделаешь, Акселито, таковы люди. Конечно, они не станут никого убивать за миску испорченного салата – для этого, согласись, нужно быть просто зверем. Но когда все знают, что за щепотку пряностей им дадут большие деньги, вот тут…

– Вот тут можно! – криво усмехнулся Аксель. – А что, сеньора Мирамар, если бы этого ореха и сегодня было так же мало, как прежде? За него продолжали бы убивать, как за золото и бриллианты?

– Боюсь, что да, – вздохнула сеньора, перекрестившись. – Все мы – большие грешники.

– А знаете, – медленно сказал Аксель, продолжая разглядывать свою ладонь, – ведь этот орех, пожалуй, ещё страшнее того чёрного камня!

– Какого камня, милый?

– Да так, вспомнилась одна сказка…И люди ещё говорят про какую-то там судьбу, про то, что с нами будет или не будет! Интересно, а вот лисы…

– Лисы?

– Ну да, да, лисы! Или волки, или медведи – стали бы убивать друг дружку не от голода, а чтобы пойманная добыча стала слаще?

– Ты задаёшь наивные вопросы, Акселито. Ведь эти животные не обладают разумом, и потому никто не может предложить им денег…

– Наивные? Ладно! Но если бы одному моему знакомому…из той же сказки… удалось погубить весь мир, и он начал бы выбирать для людей могильный камень…

– Спаси и помилуй, Мадонна, – что за мысли в твоём возрасте, Акселито?!

– …то я бы ему посоветовал положить не камень судьбы, а этот орех! Можно, я возьму его на память?

– Конечно, дорогой, у меня их целый кулёк. Только не ешь его просто так, это очень вредно! В пищу надо добавлять за раз максимум…

– Не беспокойтесь, сеньора Мирамар, я его в рот не возьму! – И, начисто забыв цель своего визита, мальчик выскочил из кухни с орехом в кулаке. Он хотел бежать в номер, но, увидев солнце в ближайшем окне, понял, что дождь перестал. Вот и хорошо, надо поскорей глотнуть воздуха!

– Акси, – окликнул его отец, когда он босиком шлёпал по двору, – девочки поговаривают о пляже. Через часок всё подсохнет…

– Я сейчас приду!

Он всё-таки заглянул в номер, набрал воды в пустую бутылку, вытащил из-под матраца блокнот, спрятанный туда от Кри и в последние дни не избалованный вниманием, и ушёл в лес. Точнее, на поросший лесом берег недалеко от пляжа. Там, в тихой скалистой бухточке, почти над самым обрывом, рос громадный каменный дуб, под которым Аксель уже не раз сидел в жаркое время дня, наслаждаясь прекрасным видом. Он выбрал у корней местечко посуше – и так как солнце палило всё нещаднее, словно никакого дождя не было полгода, то это было нетрудно. Привалившись к теплеющей коре ствола, Аксель некоторое время сидел, не шевелясь и зажмурив глаза. Несколько раз он закрывал лицо ладонями и вжимался в ствол, словно пытался спрятаться в нём. Его жёг дикий, невыносимый стыд за то, что он человек.

Наконец, глубоко вздохнув, он ополоснулся из бутылки, смыл с лица пот и слёзы, допил остаток воды и открыл блокнот. Затем достал из кармана золотую косточку-авторучку – и вывел на чистом листе заголовок:

ФАДУ О МУСКАТНОМ ОРЕХЕ

А затем без единой паузы и помарки быстро написал:

 
Прощай, мускатный орех!
Тебя не хватит на всех,
Но стоит тебя украсть —
Несёшь почёт и успех.
Лишь сон потеряет тот,
Кто сердце твоё крадёт,
И жизнь потеряет он,
Которая – тоже сон.
Лежишь ты в моей руке,
Как череп в сухом песке,
Безумной песни своей
Невидимый соловей…
 

Аксель перевёл взгляд на море и закончил:

 
Плыви, мой сладкий орех,
По горьким морским волнам —
Плыви, чтобы спрятать грех
В Тобаго и в Суринам.
А я и моя сестра
Уйдём ночною тропой.
И нету в ночи костра,
И даже рассвет – слепой…
 

Он вздохнул, опустил блокнот на колени. Медленно, крест-накрест перечеркнул последнюю строфу и написал:

 
А нас унесут ветра —
Мою сестру и меня —
Туда, где ночь у костра
Всё ждёт наступленья дня…
 

Потом он подошёл к обрыву и бросил орех в море, как обещал. Вернулся под дуб, перечитал написанное, нервно потёр подбородок и опять вздохнул.

– Знаешь, дедушка, – вслух сказал Аксель, – спасибо тебе за помощь, но ведь так будет…не очень честно. Это же не я написал, а ты!

И тут же в его сознании, как пена на волне, всплыло слово: «НЕТ».

– Нет? Ты хочешь сказать, что эти стихи…мои?

«ДА».

– Совсем мои? Совсем?!

«ДА».

– И теперь я – настоящий поэт? А не просто сочинитель заклятий?

«ДА».

Аксель ещё раз вздохнул и обвёл взглядом всё вокруг. Но мир не изменился.

– Но ведь, наверное… кто-нибудь другой…мог бы написать это гораздо лучше меня? Или… я уже сейчас лучше многих?

«НИКОГДА НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ».

– Хорошо…Но если не ты, то что мне помогло? Неужели то, что мне стало стыдно?

«ДА».

Аксель уже не знал, дедушка ли ему отвечает, или его собственный возбуждённый мозг. Он тяжело встал и, пошатываясь, провёл рукой по пылающему лбу.

– Это же…такая ответственность! – выдохнул он первое, что пришло в голову. И приготовился услышать в ответ что-нибудь вроде: «А ты как думал!» Или: «Не хочешь – не пиши». Однако с кем бы он сейчас ни говорил, этот кто-то явно не был склонен к избитым фразам. И ничего не ответил.

К вечеру палящая жара спала, с моря подул прохладный ветер. Аксель настежь распахнул окно номера и набрал в грудь лёгкого, синего и прозрачного воздуха, затопившего всё вокруг.

– «Время мышей летучих и ангелов сладкоголосых»[8]8
  Перевод с исп. Н. Горской.


[Закрыть] – процитировал он только что прочитанную строчку из Хименеса.

И начал одеваться, выбирая, разумеется, что получше. Не стоит, пожалуй, описывать, что он надел на своё первое в жизни свидание: пусть каждый читатель оденет его сам, по своему вкусу. Хорошо, что Кри, прежняя и много раз высмеянная им чемпионка в этом виде спорта, не видела, сколько раз он вертелся перед зеркалом!

Что ж, пусть он не вполне заслужил это сегодня, так и не приступив к розыскам, а только написав свой первый настоящий стих. Но завтра-то Аксель, Кри и Дженни непременно отправятся в Сан Антонио и вывернут его наизнанку! Между прочим…почему бы не начать с Пепы? Уж она, в отличие от сеньоры Мирамар, не замучает лишними вопросами. Да если на то пошло, вполне можно было бы взять в оборот и саму сеньору, и даже – чем чёрт не шутит! – объявившего перемирие Жоана…В конце концов, где тут риск? Даже если рядом действительно прячется коварный Кья, уж кто-кто, а он лучше всех осведомлён, как далеко друзья зашли в своих поисках! В последнем Аксель был уверен. Так что, если вдуматься, и риска-то никакого нет…И ежели от Франадема больше помощи не жди, пусть хоть враг понервничает. Сделать им троим он всё равно ничего не может – зато, глядишь, чем-нибудь и выдаст себя. Конечно, у Кри и Дженни идея заставить Кья распсиховаться особого восторга не вызовет…но кто сказал, что им нужно всё докладывать? Если он, Аксель, сегодня узнает что-нибудь ценное, есть десятки способов преподнести им это, не поминая ничего лишнего. Ничего и никого.

Задний двор был пуст – если не считать кур и щедрого солнца. Но Акселю показалось, что здесь неплохо…и без мышей летучих, и даже без ангелов: ведь он ждал Пепу! Он прислонился к стене конюшни, там, где лежала полоса вечерней тени, вздохнул, закрыл глаза и приготовился к покою и блаженству оставшихся пяти минут. Или даже десяти…Дамы должны опаздывать.

Вдруг грозное и хриплое рычание, оглушительно ударившее из фисташковых зарослей, подбросило его, как пружиной. Лиственная завеса чуть колыхалась – там, где начиналась тропа, ведущая к морю. Куры с клёкотом брызнули врассыпную, и даже солнце, казалось, заледенело. «Там какой-то зверь!» – пронеслась в голове Акселя страшная мысль. А следующей мыслью было: «Пепа! Что, если это её…» Но прежде, чем он успел сорваться с места и понестись в заросли, из конюшни, в свою очередь, ударил куда более оглушительный и ужасный рёв, и дверь её со скрипом распахнулась. На секунду ополоумевшему Акселю почудилось, что тигры, или львы, или кто похуже, напали стаей и окружили пансион, готовясь сожрать всё живое. Но тут же понял, что это ревёт злой осёл Агапито, услышавший рычание в зарослях, и что в тёмном дверном проёме застыла Пепа.

Рот её был изумлённо открыт – вероятно, как и у Акселя. Она вслушивалась в низкий, мощный, горловой рык, который становился всё бархатнее и тише, и сменился мирным шелестом кустов под набегающими порывами ветра. Вдруг Пепа сделала Акселю резкий жест рукой – стой, мол, на месте! – метнулась назад в конюшню, прикрикнула на злого осла Агапито (который, как это ни странно, тут же послушно смолк) и вынырнула вновь – с вилами в одной руке и оглоблей в другой.

– Пошли! – шепнула она, сунув вилы Акселю. – Только осторожно…

– Кто это? Лев? – еле вымолвил он, белый, как молоко.

– Не знаю…Я никогда такого не слышала!

Её мужество восхитило его, хотя собственного от такого признания ещё поубавилось. Но не могло быть и речи о том, чтобы ударить в грязь лицом! И всё-таки, думал Аксель, заняв позицию между зарослями и Пепой, и выставив вперёд чуть дрожащие вилы, – если там, впереди, засел кто-то крупный (а судя по рыку, «крупный» – ещё не то слово), то где уж двум детям с ним справиться? Надо вызвать полицию, а та вызовет егерей…Только нужно всё это как-нибудь так сказать, чтоб не выглядеть трусом…

Он уже открыл рот, когда Пепа вдруг охнула и стрелой метнулась вперёд, обогнав его. На тропе в луже крови лежала кучка светло-коричневых перьев и петушиный гребень, а на земле виднелся ряд отчётливых когтистых следов – правда, не слишком больших.

– Мадонна, это же Хулио! Любимый петух тёти Аделиты! – со слезами на глазах простонала Пепа, прижав руку ко рту.

– Кто это сделал? Вот его следы! – еле выговорил Аксель, тыча в них пальцем.

– Ох, да не знаю я, сказала же! Я думала, у нас тут крупней виверры никого не встретишь…А она не опасна. Говорят, водились когда-то рыси, да все вымерли…

– Ну, стало быть, одна уцелела, – вздохнул Аксель, на всякий случай не опуская вилы. – Откуда же она пришла? С гор?

– Да какие у нас тут горы? Название одно…Здесь тебе не Майорка.

Пепа ещё раз горько вздохнула и выпрямилась.

– Ладно! – бросила она. – Сейчас поговорить не выйдет – мне нужно кур в курятник поживей загнать, за тётей сбегать, а там и полиция заявится…и вся эта свистопляска будет до поздней ночи, как пить дать! А поговорить нужно, – повернулась она к Акселю. – Так что приходи сюда опять…не раньше полуночи, понял? Стукнешь в конюшню, я тебе открою. Только осторожно ходи, – прибавила она к его бурной радости, – я снаружи вилы выставлю, забыла будто…хоть и не думаю, что рысь сегодня опять покажется.

Как Пепа предрекала, так всё и получилось. Страшного рыка, правда, кроме неё никто не слышал (Акселю она велела не встревать и никому не говорить, что был с ней на заднем дворе: в номере сидел, стихи писал – и точка!) Но доказательства были налицо – останки растерзанного Хулио, следы хищника на тропе. Бедной сеньоре Мирамар ничего не оставалось, кроме как с великой неохотой вызвать полицию; ведь она была обязана ограждать туристов от любой возможной опасности. Тут же прикатила патрульная машина; двое полицейских с шуточками, в которых было всё, кроме сочувствия к петуху, сфотографировали следы и огородили место происшествия колышками и цветными лентами – а заодно, по просьбе хозяйки, протянули их вдоль всего заднего двора, чтоб отпугнуть рысь от курятника и свинарника. Пляж и тропу закрыли для туристов, о чём гласили специальные таблички, развешанные на лентах. Впрочем, не возбранялось, сделав крюк через шоссе, ходить на соседний пляж. Но, прибавил сержант-водитель, лучше не в одиночку, и до наступления темноты, пока рысь не будет поймана. Или убита. Совершив всё это, полицейские долго пили «эспрессо» и лакомились отборными фруктами под навесом, но наконец с явной неохотой уехали.

– Мало мне напастей, – стенала сеньора Мирамар, – так ещё и хищные звери невесть откуда…Это же неслыханно!

Если верить пересудам взрослых – местных зевак, которые немедленно припёрлись, чтобы, сменив полицейских, самим заступить на кофейную вахту под навесом, это и впрямь было неслыханно. С дедовских времён. Но Акселя сейчас заботило одно: Пепа любой ценой хочет его видеть! Говорить с ним! И беспокоится за его жизнь…Конечно, он строго-настрого велел Кри и Дженни одним не ходить никуда – пуще всего на задний двор. И во время завтрашнего похода в город держаться только вместе. Увы, руководила им не только братская и дружеская забота. Однако, видя, что Кри всё ещё дуется на него, он старался быть с ней поласковей. На сей раз она «оттаивала» медленней, чем обычно, – может, из-за тяжёлого молчания Дженни?

Наконец все утихомирились, взяв пример с рыси, и пансион Мирамар погрузился во тьму и тишь – как всегда, мнимую. Ровно в полночь Аксель (с головы до ног в тёмном для маскировки) прокрался к конюшне, скользнул нежным взглядом по прислонённым к стене вилам и тихонько стукнул в дверь. Пепа открыла тотчас, причём злой осёл Агапито не издал ни звука.

– Когда надо, он понимает, – сказала девочка, кивнув на заваленное сеном стойло. – Но ты всё-таки потише…

Она была в простеньком платьице, в котором он увидел её впервые – хмурая, сосредоточенная, с тёмными тенями вокруг глаз. Да и Аксель был уже не тот, что несколько часов назад. Но всё ещё надеялся, что речь пойдёт не об одних заботах и тревогах. Он улыбнулся Пепе, не получив ответной улыбки.

– Это ты поранил Жоана? – резко спросила она, глядя на него в упор.

Аксель, опешив, попятился. Но тут же вспыхнул от возмущения:

– Да как ты…

– Ладно, а кто? – перебила она его, не дав взорваться. – Нет, я тебе верю…не хотела даже думать, что это ты. Но кто же тогда? Он не говорит.

– Наверное, сам не знает… – пожал плечами Аксель. У него были веские причины так думать, но не излагать же их Пепе! Пока, во всяком случае. – Мало ли кто может шляться ночью в зарослях! Ты лучше спроси, что он там забыл.

– И спрашивать нечего, – вздохнула она. – Тебя.

– Меня?!

– Ну да, тебя. Ты ведь тоже там зачем-то был, правда?

– Я был… – начал Аксель, набрав в грудь воздуха.

– Можешь не говорить, мне всё равно! Но Жоан думал…ему кто-то сказал… – она покраснела и отвела глаза. – Найду этого кого-то – убью, пускай так и знает! Даже если это твоя сестрица…

– Ну, она тут точно ни при чём! Да что…что сказал-то? – допытывался Аксель, начиная догадываться и в свою очередь краснея.

– Что…я с тобой гуляю – Пепа вновь вздохнула и продолжала, глядя в сторону: – Мне он не верит. Говорит: «Застукаю вас вдвоём – всю дурь из тебя выбью!» Из меня, то есть, – пояснила она. – Ну, и тебя, конечно, не забыл…

– Тоже мне – герой! – бросил Аксель с презрением. – Не больно-то у него пока выходит. Скажи ему: если он хоть волос на твоей голове тронет, я…

– Ты обещал! – железным голосом сказала Пепа, топнув босой ногой. – У меня уже голова кругом идёт от вас обоих… – добавила она вдруг совсем детским, жалобным тоном. Казалось, она вот-вот расплачется.

Вот когда пробил звёздный час Акселя! Он гладил её по волосам, дивясь их шелковистости и не веря своему счастью, утешал её, уверял в вечной преданности и послушании, и ему даже чуть не удалось вытереть своим платком её чудесные чёрные глаза. Но Пепа всё-таки не дала ему превратить платок в реликвию. Зато они вновь были друзьями!

– Ты ей скажи, – тяжело вздыхая, пробормотала Пепа, когда оба немного успокоились. – Пусть не сплетничает больше…

– Это не Кри! – твёрдо сказал Аксель. – Можешь быть уверена.

– А та, другая?

– То…тоже исключено! – Но на сей раз в голосе мальчика не было прежней уверенности, что не ускользнуло от Пепы. Для её успокоения Аксель пообещал, что поговорит с обеими насчёт того, кто бы мог насплетничать Жоану. Правда, он понимал, что это безумная, чтоб не сказать – самоубийственная затея. Особенно сейчас, когда отношения в связи с этим самым Жоаном и без того дали трещину.

– Нам скоро уезжать, – печально молвил наконец Аксель.

– Знаю, – сказала Пепа. – Приезжай опять! Тёте нужны постояльцы…

– Тёте? – горько сказал он.

– Ух, какой! Раз тёте, значит, и мне. Доволен?

Счастливый Аксель поклялся. Но – тряпка! – не посмел поцеловать её, хотя понимал, что лучшего случая не будет. Эта история с раненым соперником всё испортила! Вздохнув, он пообещал ей новые стихи на память и перешёл к менее важным делам.

– Скажи, ты никогда не слышала, чтобы на острове жил мальчик – или даже взрослый, или семья – по фамилии Массар?

– Нет, – мотнула головой Пепа, и с любопытством спросила: – Зачем тебе?

– Потом скажу. А по фамилии фан Донген?

– Конечно, нет! Это всё какие-нибудь северяне…На нашем острове их не жалуют. Да и я их не люблю. Почитай лучше ещё стихи.

– Сейчас! А… – Аксель вдруг побледнел, задохнулся и умолк. Только глаза на неё выкатил.

– Что с тобой? – встревожилась Пепа, глядя на него с растущим удивлением.

– Пепа, я идиот! Круглый, безмозглый дурак!!! Но я не один виноват, поверь мне! Это всё он…

– Верю, верю! А кто он-то?

– Неважно, кто! Важно, что он говорил со мной по-немецки, дурачок желторотый! Всё время по-немецки! И в тот, первый раз, на пляже – тоже!

– Ну так что с того? – пожала плечами Пепа. – Ты же немец, верно?

– О чём и речь! – взвился Аксель. – Ведь по-немецки «крест» – это «кройц»! Понимаешь?

– Фу, исковеркали… – фыркнула Пепа. – Одно слово – северяне. Нет, чтоб по-людски сказать – «ла крус».

– Вот именно! Но… – Аксель хотел выпалить: «Но мать-то с этим глупышом дома говорила по-испански!» – однако в последний момент всё же удержался. Слишком много вещей пришлось бы объяснять, да каких вещей! Пепа и так уже глядит на него, будто на чокнутого. – А это значит, что и креста-то никакого нет! Нет, и никогда не было! – с торжеством закончил он.

– Ты, может, на воздух хочешь? – запинаясь, сказала она и чуть попятилась. – Тесно тут, и дух ослиный…

– Ещё бы не ослиный! – расхохотался Аксель. – Два осла в одной конюшне! Не от креста меня надо было держать подальше, а от ла Крус! В смысле, от семьи с такой фамилией. Или места такого… – прибавил он, видя, что бедняжка запуталась вконец. – Эх, если б я хоть раз поговорил об этом с кем-нибудь по-испански, или хоть по-испански подумал! Мы давно знали бы, кто нам нужен…Вот, значит, что он имел в виду, говоря, что я ему назвал, а сам не заметил! Где на острове есть такое место, Пепа? Ну, говори же!

– Везде, – спокойно ответила она, и сердце у Акселя упало. – На острове добрых пятьдесят семей с такой фамилией. А ещё – сезонные рабочие…И пока ты не скажешь, какая именно семья тебе нужна, да не доложишь каждому сплетнику, зачем, – гиблое твоё дело. Я тут всех знаю, не сомневайся…Не веришь – сам езжай в город, на здоровье.

– Поеду, поеду! – досадливо бросил Аксель. – Завтра поеду. И спрошу… – он чуть запнулся, но доверие победило: —…в какой семье пару лет назад пропал ребёнок?

– Ни в какой! – всё так же твёрдо сказала Пепа, перекрестившись. – У нас таких вещей не бывает, слава Мадонне…Я знала бы! Весь остров знал бы. И Барселона…Может, на Майорке где и случилось…да нет, мы бы всё равно прослышали.

– Но…погоди… – лихорадочно озирался Аксель, пытаясь ухватиться хоть за какую-то соломинку, и в то же время понимая, что Пепа права: от крестьян ничего не скроешь! И забормотал себе под нос, раскачиваясь и потирая подбородок: – Ищите согласно магических условий, или контрпроклятие не сработает…

– Чего-чего? – нехорошим голосом протянула Пепа, щурясь.

– Так! – воскликнул мальчик, не слушая её. – Его кто-то должен ждать. Кто-то должен ждать его, понимаешь? Вот главное условие! Или умереть в ожидании. И если на острове никто ничего не знает, значит, его украли не на острове. Только и всего! Понимаешь?

– Я сейчас тётю позову, вот что я понимаю!

– Нет! – строго сказал Аксель. – Не тётю. И не дядю. Они недостаточно близкие родственники. Ясно одно: они здесь, но молчат о похищении. А раз молчат, то я их, скорее всего, до отъезда не найду. Тут нужен Отто – с десятком полицейских…Да ещё захотят ли они рассказывать о своём горе? Мы же не сумеем объяснить, зачем спрашиваем! А если они уже умерли? Самая безнадёга! Поди знай, они это умерли, или не они. Верно?

– Ты сдурел, – неуверенно сказала Пепа, стуча себя пальцем по лбу. – Вот что верно!

– А? – вздрогнул Аксель, словно его окатили ледяной водой. – Ты сейчас сделала…

– Ничего я не сделала…

– Нет, чего! – ещё строже сказал Аксель, загораживая ей путь к выходу, чтобы не сбежала. – Ты стучишь пальцем по лбу!

– Я…нечаянно…Пусти меня!

– Сейчас, Пепа, милая! Ты мне напомнила! Он тоже стучал пальцем по лбу, когда бормотал эти чёртовы условия. И выдал ценное примечание! То есть, я его назвал ценным от злости. Но больше нам уже не за что уцепиться, честное слово…

– Правда? – фальшиво улыбнулась Пепа. – Ну, давай уцепимся. И пойдём спать.

– Давай! – мрачно сказал он. – Я сделал всё, что мог! И времени больше не осталось. Если после их смерти в дом вселилась чужая семья, этот дом по условиям не подходит – вот какое было примечание. Значит, Пепа, раз у нас нет времени ни на какие другие поиски, остаётся надеяться, что никто чужой не вселился! Есть тут поблизости какая-нибудь заброшенная усадьба? Место, где никто не живёт – всё равно, как звали хозяев! Говори своё «нет», и пойдём отсюда.

Но Пепа молчала.

– Ну, что же ты? – устало сказал Аксель. – Ты хотела спать, и избавиться от сумасшедшего. Тут у вас курорт. Земля дорогая, дома тоже. За каждый метр, небось, дерётесь…Нету пустых домов. Или…есть?

– Зачем тебе туда? – глухо сказала она.

– Значит, есть?!

– Всюду есть дома, где доброму католику делать нечего. Говорят, это место проклято!

– Замечательно! – крикнул Аксель, хватая её в охапку и крепко целуя. – Милая! Любимая! Отведи меня туда прямо сейчас!

– Рехнулся, что ли? – тяжело дыша, спросила Пепа, вся багровая (но, кажется, вовсе не от гнева). – Тёмной ноченькой? Когда кругом бродит рысь? Да с тобой, я гляжу, сраму не оберёшься! Если б кто узнал, что я вот сейчас, в своём дворе, с тобой время коротаю, на меня бы уже весь остров пальцем показывал…А тётя что скажет? А Жоан? Ну ладно, ладно, не будем про него…И, главное, зачем тебе это надо? Чёрту душу захотел продать? Не отведу, пока не скажешь!

– Хорошо! – решился Аксель. – Я тебе объясню. Не всё – но объясню. Я могу снять это проклятие, Пепа! И помочь одному хорошему человеку снова зажить нормальной жизнью. Может быть, даже найти своих родителей…Понимаешь?

– Я сама сирота, – напомнила она. – Так, значит, ты ещё и колдун?

– Добрый колдун.

– А ну, наколдуй чего-нибудь! – предложила Пепа, всё ещё глядя на него с недоверием.

– Сейчас не смогу. Надо прийти на подходящее место – тогда получится. («А вдруг и там не получится? – обожгла его мысль. – Но ведь зачем-то же они меня к этому месту не подпускали!») Пепа, ну помнишь, я тебе стихи перевёл? Мигом! Вот это было волшебство!

– А разве наш патио – подходящее место?

– Да нет же! Ты…ты была подходящая. Я просто очень хотел это сделать! Ну, веришь теперь?

– Верю, – подумав, кивнула Пепа. – Ладно. Только дело это опасное. В проклятых домах и привидения, и злые духи бывают – это тебе каждый скажет! Я внутрь нипочём не полезу – хоть одна, хоть с тобой!

– А снаружи подождёшь? – с надеждой спросил он.

– Подожду…Но чтоб не ночью, святая Евлалия! – Она опять перекрестилась. – Один, что ли, пойдёшь? Без своих? А они у тебя ведьмы? – жадно спросила она, блестя глазами.

– Как тебе сказать…Начинающие, – небрежно ответил Аксель. – Посмотрим, возьму я их, или нет. Всё это надо проделать потихоньку от родителей – они ничего не знают. Может, девочки останутся их отвлечь…Когда отправимся?