Текст книги "Колымский котлован. Из записок гидростроителя"
Автор книги: Леонид Кокоулин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
– Во как! Мы за него лбы расшибали…
– Как лбы?..
– Да так. Сегодня утром Игнатьев машинистов собирал. Не было, кажись, только Зуева-старшего, зато младший горло драл…
– Решили, что ли?
– Семь – «за», «против» – один.
Егоров сразу приободрился.
– Ну ладно, я побежал…
– Зачем приходил-то, скажи хоть…
– На пельмени позвать, приходи вечерком.
– И ты приходи, – обернулся Егоров к крановщику. – С бабами приходите…
– Придем, – понимающе кивнул Ложкин. – не подведем…
А когда Егоров скрылся за поворотом, Ложкин сказал:
– Хороший мужик Егоров, настоящий.
– Ничего, – согласился крановщик, – крутой только…
Вечером сидели на берегу со Славкой и жевали сочный полевой лук. Вода схлынула, и меж камней на песке проклюнулся зелеными тонкими перьями дикий лук – терпкая приятная приправа.
– Хорошо бы его, в окрошку с квасом.
– Ого-го, сколько же надо этих ниток надергать, – сказал Славка и потянул носом. – Чуешь, дед, какой воздух – не надышишься, не напьешься!
Да, кругом леса, подернутые дымкой. Вчера брызнула из лиственниц хвоя, а сегодня уже распустилась по склонам зелень, только березки на косогоре клейкой листвой тяжелеют и вот-вот лопнут истомившиеся набухшие почки. И воздух дрожит, и затихает тайга, будто погружается в дрему. Засмирели птицы и уже не порхают с ветки на ветку. Только на полянах трясогузки, расхохлившишь, паруются, и уже без посвиста, не стрекочут крыльями, а тихонько поиграют в догоняшки и скроются в перепутанных травой кустарниках. И снова тишина.
– Люблю зеленый цвет. Весна. Жизнь, – расчувствовался я, – и еще люблю сине-голубое.
– Э-э, дед, нельзя любить краски, камни, реку, лес в эту пору по отдельности. Все надо вместе, нераздельно. Вот давай поднимемся повыше!
Оживают камни под ногами, бухтят. Когда из-под ног вывертывается булыжина. Славка балансирует руками, точно собирается взлететь. Я делаю так же. Мы добираемся до второго уступа, дальше ходу нет: вся гора запечатана снегом, прикрыта блестящим ледяным панцирем.
– Слушай, дед, – приваливается Славка к камню, – мне больше нравится, когда небо не пустое, когда смотришь в пустоту, то вроде отключили тебя от мира. Глянь-ка, какой гриб из-за горы вылупляется.
– Туча это, но до чего похожа на гриб боровик.
– Я как-то в березовой роще встретил одинокую сосенку. Как свечка стоит, даже светится. Обрадовался – спасу нет, а потом и думаю: а как она одна сюда попала? И стало мне грустно. А в другой раз в сосняке березку увидел, стоит в своем ситчике, изошлась нежностью. – Славка с трудом поднялся с камня. – Радик разыгрался, каких-то радиков повыдумывали, крылами пошевелить не могу другой раз.
Я киваю, но не слушаю Славку. Внизу квадратики-вагончики, Колыма дрожит темно-серыми бликами. С небес стекает туман, и мутнеет на донышке распадка. Выбросила листву и карликовая березка. Вечернее солнце превратило снег из розового в синий, а потом он зазеленел весь и стал чернеть…
Спустились мы в сумерках и, отужинав, сразу легли спать, а утром снова кувалда, лом, ключ, метра три вороток, на ворот трубу – тянем гайки, шпильки, аж спина трещит. «Ложку» уже набросили. Славка регулирует маслосистему, и надо видеть его в этот момент. Он и тот и не тот. Как-то сразу высветился. Инструмент под рукой, в петельке под подбородком щуп поблескивает.
– Вскрывать будем, – скажет и замрет. Это значит, дело до клапанов, до шестерен дошло. Две-три затяжки сделает, папиросу за борт. Тут Славка, всегда терпимый к людям, совершенно не выносит, чтобы рядом суетились.
– Встань сюда, – скажет. – Вот здесь стой или пойди погуляй. Соринка под клапаном. Значит, что произойдет? – философствует Славка. – Давление упадет. Масло – та же кровь. А что значит упавшее давление? – Славка вскинет глаза. – С инфарктом люди живут, еще и выпивают, а тут мало смазки – рассыпался подшипник.
Все это Славка объясняет, пока крышку насоса вскрывает, а вскроет – замолчит. Достанет перепускной шарик. На нем заводская смазка. Опустит его в подогретую солярку, пополощет, обдует. И в шарике Славкина физиономия. Хоть ресницы пересчитывай. Шарик этот Славка пока отложит в сторонку на чистую тряпочку. А дальше подберется к самому гнезду. Тут уж хоть сыпьтесь с неба камни – Славка не обратит внимания. Ловит на глаз зазор. Поймает, зафиксирует, обязательно вытащит из петлицы щуп, раздвинет металлические пластины. С заданным размером проверит зазор. Без этого нельзя. Но если не идет зазор, скажем, на заводе не довели, Славка не возмущается. У него на этот случай в баночке и паста зеленая «Гойя». Если ее в пальцах растирать, вроде шелк перебираешь – такое в пасте шлифовочное зерно. На масле замесит пасту. Перед тем же как смазать шарик пастой. Славка дыхнет на него и – в гнездо. Плотно прилегает на шарике зайчик – хорошо, если же нет – Славка будет его притирать.
Шарик – это, конечно, не клапан. Клапан притираешь, так и подбородком на вороток ложишься. А шарик – другое дело: коснулся гнезда, вправо. Влево повернул – опять шарик к глазу, опять вращай. Славка и вращает.
– Хватит, Славка, компостировать, – не выдерживает Захар, – не на тарифе ведь сидим. Тебя график не касается…
А Славка уже и крышку закрыл. Закурил жадно и мотор включает. Стрелка на манометре вздыбилась, подскочила к нужному делению, да там и осталась – замерла…
– А между прочим, – говорит Славка. – Колыма опять пухнет. Видишь, и водомет ползет, как опоенный, и водомерша, как коза, прыгает с камня на камень в резиновых сапогах.
– Смотрите, мальчики, – показывает она рейку, – за час на метр скакнула.
– Это нас не щекочет, – говорит Захар, – привяжем экскаватор веревкой. Есть у тебя бельевая?! – кричит он водомерше, но та уже около воды, не слышит Захара. Он ей руками показывает. Она пожимает плечами, не поймет, какая веревка, зачем?
– Черный паводок грядет, – говорит Славка, – водомет не поднимется сюда.
– Пусть Осип и думает, – намекает Захар на начальника стройки. – Как мы здесь будем: свиная тушенка без хлеба – что мыло на касторке.
Подруливает на тягаче Гришка-цыган, лезет в кузов.
– Принимай, братва, – сует лозунг в деревянной рамке.
– «Шоферы, выдадим миллион кубов грунта», – читает Славка. – Вначале надо вынуть, а куда здесь выдать? И почему шоферы, а мы что, не товарищи – бульдозеристы, взрывники?
– Вам отдельно напишут, – говорит Гришка, – миллиона на всех хватит.
К выемке первого ковша на основных сооружениях начали готовиться еще с зимы. Работала бригада бурильщиков, монтажники, и они же экскаваторщики. По зимнику пришли БелАЗы, звено электриков. Каждый делал свое дело.
Мы монтировали ЭкГ-4. А после со Славкой пошли на Дьявол удить хариусов.
Звали Захара – не идет.
– Что я, не видал, как рыба клюет или как самая крупная срывается. Нет, у меня нервы не казенные – материться буду.
Гришка-цыган пригнал свою лодку. Правда, лодка – одно название, но все-таки интересно. Славка лезет на корму, за ним толкаются другие. Запасу осталось на два пальца, но вылезать никто не хочет.
– Кто вякнет, – говорит цыган, – тому кляп. Сидите смирно!
– Вернетесь с рыбой – с флагом встречу, – обещает Захар и отталкивает нас от берега.
Мы держимся поближе к кустам, огибаем каменную гряду и причаливаем к Дьяволу. Мошки вихрятся над сырым парким берегом. Славка разводит дымокур и тогда уж вынимает коробочку с мушками.
– Де-ед, ставь воду на уху, счас рыбу чистить будем. У меня быстро, по-рыбацки, желчь и жабры долой, сполоснул и в котел.
– А що ее полоскать, она же из воды? – говорит кто-то.
Славка кланяется реке и забрасывает крючок.
– Ловись рыбка большая и маленькая…
Уже в сумерках мы ужинаем свиной тушенкой. Двух хариусов храним для Захара.
– Ну и Захар, ну и выдумщик! – рассказываю ребятам. – В прошлую получку захожу в контору, смотрю, у одной двери наши ребята жмутся.
«Что, спрашиваю, разве тут деньги дают?» – «Нет, отвечают, в общей кассе». – «Чего вы тут столпились?» – Молчат.
Заглянул за дверь. Захар сидит за пишущей машинкой, лысина отсвечивает – вспотел, и что-то одним пальцем выстукивает. Много лет знаю его всякого, но чтобы за машинкой… Увидел меня – смутился: «Тебе тоже, дед, да?» – «Что тоже?» – спрашиваю. «Ну, расчетку переделать?» – «То есть как?» – «Вот так. Сколько тебе на руки причитается? Сто пятьдесят? Могу сделать – будет сто сорок, сто тридцать, смотря сколько от жены заначить. Правда, ты холостой, тебе не от кого… Валерке аж полсотни надо на патроны и трояк на бутылку, а есть кто червонцем обходится. А мне все равно, сколько стучать, трудозатраты одни, только вот западает. Картавые расчетки получаются, а так все хорошо – и ребята и жены довольны».
Ну и посмеялся же я!
…Пьем густой, как смола, чай. Сматываем удочки и тащимся вдоль берега между валунником, и только к полночи добираемся до постелей. Славка падает на подушку и тут же мертвецки засыпает. Я ворочаюсь. Видать, изменится погода – суставы ломит.
Дни в график кое-как вписались, работаем весь светлый день. А теперь и не темнеет. Командует Захар, у него горло луженое. Собрали ходовую, тележки, подтянули к каткам ленты. Ленты как сытые гусеницы. Подсовываем трак.
– Ну, что вы как неживые. Р-раз!.. – У Захара шея краснеет, вздувается, будто на плечи ему накинули спасательный круг.
– Смотри, надорвешься, рожать не будешь, – советует Славка.
Захар ухо топориком – прислушивается. Потом бросает лом и выбегает на дорогу – перехватывает бульдозер.
– Цепляйте, парни, гусеницу – своего кореша встретил!..
Бульдозерист высовывается из кабины.
– Что тянете, а то уеду.
– Я те уеду, – грозит кулаком Захар.
– А кого прораб на шашлык наденет – меня!
Славка цепляет за гусеницу трос.
– Пробуй, дядя!
Гусеница ползет с катка на каток, горбится.
– Тэк-с! – Славка мучается с соединительным пальцем, но не может поймать момент совмещения отверстий.
– Ты по малой, не рви! – кричит он бульдозеристу. Бульдозерист дергает машину.
– Ну, паря, – говорит Славка, – тебе только на быке ездить.
– Попробовал бы сам, чучело! Ювелир я, что ли?
– Слезай, дай я поведу бульдозер. А ты держи вот так палец, – показывает Славка и садится за рычаги. Он сбавляет обороты, натягивает гусеницу и в нужный момент стопорит. И палец словно в тесто вошел.
– Солидно, – не верит своим глазам бульдозерист. – Случайно, бывает. Ну-ка, давай еще попробуй.
– Ты же торопился.
– А-а! Обо мне не переживай. Поглядим еще, давай другую!
Славка завел бульдозер с другого боку экскаватора. Зацепил гусеницу, – по-ошел… Опять вошел палец, в десятку попал.
– На Нобелевскую премию тянет, – подмигнул мне Захар.
– Э-э, милок, – забузил парень, все еще не веря своим глазам. – С ходу надо…
Их обступили ребята.
– Годится, – буркнул Славка.
Растянули гусеницу. И снова она поползла. Бульдозерист с соединительным пальцем пошел рядом, ребята за ним. Славка, не мигая, смотрит через заднее стекло. Бульдозер идет ровно, без рывков и послаблений. Два трака сходятся. А как только замок совмещается. Славка точно стопорит машину.
– Опочки! – вырывается у Захара, и палец прошивает все четыре отверстия, ни миллиметра больше, ни микрона меньше: тютелька в тютельку…
– Симфония, – не удержался бульдозерист. – Ты, видать, нераскопанное сокровище, нетронутая индийская гробница, вот ты кто. Встретишь Кешку, меня, значит, мой бульдозер – твой бульдозер, понял?
Рыженький бульдозерист хотел уж уехать, но Захар его удержал.
– А рукоять кто поддернет? Так у нас не делают: проиграл и смываться, за это знаешь что бывает?..
К заходу солнца с ходовой было покончено. Набили тавотницы солидолом, прибрали инструмент.
Захар сунул чумазую физиономию в тросовый проем.
– Де-ед! – прокричал он. – А трансформатор-то того, пробит.
– Как пробит? Еще чего выдумал!
Все бросились в машинное отделение, я тоже поднялся и сразу угодил в масло. Оно ползло струйкой на пол и растекалось по металлу.
– Кто проковырял? Хоть бы ведро подставили, – Славка пожевал спичку, заткнул свищ.
– Я только, дед, шлак со сварки отколупнул, – оправдывался Захар. – И вот… Халтура, дед, а еще со Знаком качества – лепят эти знаки.
– Погоди, Захар, не засти свет.
Не спина у Захара – шкаф.
– Ну, ты, дед, решай, будем сливать масло?
– Погоди сливать. Вскройте крышку, попробуем с маслом заварить.
– Славка, давай ключи, зубило. Охо-хо, – вздыхает Захар. – Какой-то сгусток канители, честное слово. Подавиться можно.
Славка приносит ключи.
– Может, свинцом зачеканить? – предлагает Захар.
– Чеканить? Кому глаза замазывать? Варить надо, – настаивает Славка.
– Вари. Разве ты механизатор? Повар, вот кто ты, Славка. Ре-ебята, принесите ему фартук, да я счас. – Слышно, как Захар бухает сапогами по лесенке – экскаватор вздрагивает. Возвращается он с огнетушителем.
– Не взлетим, дед? Взорваться можно.
– Ты бы хоть доверенность написал, Захар.
Ребята подают сварочные кабели, я беру держатель – варю.
Кто-то склоняется надо мной.
– Начальство грянуло! Народу-у, берег шевелится.
Выглянул, так и есть. Откуда столько? На реке из-за камней мачты от катеров красными, зелеными глазами выглядывают. Вот оно! Пока варили, ставили крышку, еще борт пришвартовался. Фильм, что ли, снимать будут?.. Спустился с экскаватора, стою, вытираю руки. Подошел Старшинов.
– Что молчишь? – спрашивает.
– А что я должен – петь? Прежде чем устраивать, спросили бы хоть.
Подходит Захар.
– Запускать, дед?
– Запускай.
Захар включил мотор, и машина ожила. Но Захар опять спрыгнул с экскаватора. Екнуло сердце. Нет, ничего. Кажется, кабель мешает.
– Граждане хорошие, посторонитесь, как бы оглоблей в рот не заехать, – топ-топ по лесенке.
Вот уж этот Захар.
Экскаватор подошел к горе: грудь – в грудь, за ним вся процессия. Поднял ковш, словно кулаком замахнулся, опустил, подобрал под себя лопату. Экскаватор вздрогнул, натужно запели шестерни. Теперь Захар должен взять не рыхленый грунт, а целик. Это испытание на прочность машины и мастерства машиниста. Вздрогнула под ногами земля, и скала с хрустом пошла в ковш…
Щелкали фотоаппараты, говорили и речи.
На стройке гидростанций несколько торжественных волнующих моментов. Перекрытие реки, пуск первого агрегата, промышленная нагрузка. Но это уже парад, – а как всякий парад – не то. А первый ковш – работа. Сколько впереди тревог, взлетов, удач и огорчений.
Котлован! Колымский котлован! Вынут первый ковш… К этому шли не один год.
К вечеру берег на основных сооружениях опустел. Покинули Малую землю и электрики, и взрывники. Остались только бурильщики. Экскаватор тоже поставили на прикол. Скоро первый взрыв.
Захар еще с утра съездил к геологам, договорился истопить баньку, доставал венички. Когда же по пути в поселок водомет завернул к нам и стал швартоваться к причалу, Захар провозгласил:
– Граждане пассажиры, не волноваться, оставаться всем на своих местах. За бортом – баня. Трап подан, приглашаются механизаторы!.. – А меня тормошит: – Может, сгоняем в столовку, пусть накачают из бочки ведерко-другое. Хватит и нам, что мы лошади, а какая баня без пены!
– Хорошо бы заодно и помыться…
– А вон и Андрей с кошелкой, – показывает Захар, – белье несет.
Мылись наскоро. В маленькой баньке было тесно, пар сырой и тяжелый.
– Только дерет кожу, а в нутро не проходит, – жаловался Славка. – На нутрях как было холодно…
– После бани дядя Вася ждет вас, – сообщил Андрей. – Картошку жарит.
Василий Андреевич встретил нас с мокрым полотенцем на шее.
– С легким паром, – сказал он. – А я в ванной посидел, помок. Ну, честная компания, подсаживайся. – Василий Андреевич бухнул на стол жаровню с хоккейное поле. – Со шкварками. Славка, капусту будете?
– Все мечи из печи. Спрашивают больных. Как работаем, так и едим, а как едим, так и работаем, – отдувается Славка. – Я могу, могу сколько угодно.
– Сковородку не проскреби. Ну как, Антон, на передовой? – интересуется Василий Андреевич.
– Да как тебе сказать, пусть вот Славка расскажет. У тебя-то какие новости?
– Встал – поел, на работу – с работы. День да ночь – сутки прочь…
Дружно заскребаем сковородку, и как только Славка встает из-за стола, Андрей пересаживается ко мне.
– Давай, дед, руку. Да не кулак, ладонь подставляй, – и вытряхивает из баночки мушки, наживки. – Покидаем?
– Что это, вместо дневника?
– Ну что ты, дед.
Андрей приносит дневник и кладет мне на колени.
– Я уже и рюкзачок собрал, дед. На зорьке, ладно?..
– Ладно, как-нибудь сходим.
Василий допивает кружку чая и собирается уходить. Славка уже дрыхнет, разметавшись на полу, на шубе.
Андрей выпускает за Василием Гольца и подвигает к столу стул, садится.
Я листаю дневник.
– Дед, ты писал когда-нибудь стихи? – спрашивает Андрей и оглядывается на Славку.
– Писал, кажись, теперь уж не помню.
– Про любовь?
Смотрю на Андрея, а он вроде меня и не видит, вроде меня и нет вовсе.
– Ты бы, Андрюха, дневник вел. Записывал житье-бытье, интересно когда-нибудь полистать.
– Вел, – вздыхает Андрей, – толку – одно и то же. – Андрей перевернул страничку тетради. Вот что я писал: «Дядя Слава опять обул мою портянку, хотел ему сказать, но какая разница – подвернул его. Похватали хлеба, колбасы и на работу. Прибежал тютелька в тютельку, но опять болты не привезли, до обеда слонялись. После обеда трос посовали, до вечера верхонок не хватило. Весь мазут тоже на себя собрали. Толику повысили разряд, и он в школу не пошел, на танцы смотался. А у нас коэффициент посещаемости страдает. Химичка Верочка двойку влепила – дед опять начнет вздыхать, это хуже всего». Видишь, ничего интересного. Дед, ты же знаешь Светку?
– Знаю, хорошая девчонка, общительная, а что?
Андрей захлопывает тетрадь.
– Вот если тебя девчонка не замечает.
– Как это не замечает? А может, делает вид?
– Может и так, но все равно. А ты, дед, из-за девчонок дрался?
– Конечно, дрался. А кто из-за них не дрался?
– Серьезно?
Андрей придвигает свой стул к моему вплотную:
– Послушай, – и совсем тихо читает:
Сидим мы рядом на песке,
И тальники в неясной и немой тоске…
И речки зыбь играет бисером камней,
И горько за рекою плачет выпь.
Кого ей жаль, что надо ей?
А может, думает она…
У человека в эту ночь
Печалью едкой грудь полна
И чем-то хочет ему помочь?..
И так до самого рассвета
С тобой вдвоем, моя ты Света,
А воздух сине-чистый,
И расплавился луч солнца
На сосне смолистой…
– Может, дед, «моя ты Света» зачеркнуть? – шепотом спрашивает он.
– Зачем зачеркивать, пусть. Искренне ведь.
– А Света поняла бы? – вскидывает голову Андрей.
– Думаю, да! Поняла бы…
Бедовая эта Светка, – ровесница Андрея. Тут как-то влетела к нам и с порога затрещала:
– Ты что говорил? Вспомни, вспомни – говорил?
Андрей то на меня, то на Светку глядит. Я сделал вид, что меня это не касается.
– Что я говорил?
– Гениально! Он не помнит, что говорил: «Я русский бы выучил только за то»…
– Так я же исправил на четверку, – отбивается Андрей.
– А на пятерку постеснялся, да? Я тебе авторитетно заявляю. – И только видели Светку.
– Она что у вас, староста? – поинтересовался я.
– Выбрали на свою голову, – буркнул Андрей.
А теперь вот уже и стихи, и вздохи.
– Дед, а ты любил? Расскажи, дед, а?
Вот тебе и раз, раньше сказки, а теперь про любовь. Час от часу не легче.
– Что я тебе расскажу. Я уж и не помню. Давно было, а может быть, и вовсе этого ничего и не было.
– Любовь да не помнить? Помнишь, дед.
– Может, и помню, а рассказать не берусь. Кто любит, тот сам знает, кто не любит, все равно не поймет. До утра будем сидеть? – Я поднимаюсь из-за стола. Андрей собирает тетради… Ложимся.
Утром пьем чай с маслом, колбасой. Славка поджарил рябчиков – ломтики хлеба на масле. Идут эти рябчики за милую душу.
Быстро одеваемся, идем на работу. Мы со Славкой на берег, Андрей в парк тяжелых машин.
– Ну, дед, – прощается Андрей, – приводи реку в рабочий вид. После экзаменов подмогнем…
Теперь на створ регулярно ходят два водомета, отвозят рабочих и совершают рейсы с продуктами, материалами, оборудованием. На подмогу частенько и вертолет приходит. И тогда целый день по ущелью стрекочет мотор. Под вертолетом на тросах болтаются бочки, бревна.
– Вот эту бы стрекозу заарканить, а? – Проводит глазами вертолет Захар.
– Вот и подняться бы полететь, поглядеть, что там за этими синими горами, – мечтательно вздохнет Славка.
– А что там может быть – за твоими горами?
Поговорят, потаращат в небо глаза и снова за работу. Мы со Славкой режем косогор и еще издали, по голосу сирены, различаем – чей водомет у причала. Если Холин, – подождет. Если Рудика – тот ждать не будет, время вышло, отчалит.
– Зачем нам, дед, торопиться, взрыва ведь не было, загорать будем, – рассуждает Славка, а сам спешит. Взбегаем по узенькой с планками доске на водомет, и он сразу отчаливает. За кормой бурлит вода. Убегают ближние деревья, дальние вращаются. Устраиваемся на палубе удобнее. Водомет целый час будет бороздить Колыму. Вода и реке упала, но течение еще приличное. Водомет несколько раз пересекает русло. То под правым берегом, то под левым подбираемся к самому порогу. Тальники, причесанные паводком, уже поднимаются, густеют листвой; под самой водой рыдают кулики-долгоносики. Водомет одолевает течение и причаливает к пристани Малой земли.
– Приехали. – Коля выбрался из рубки. – Ну что, так и будем валяться, загорать…
– А что, взрыва не было? – интересуется Славка. – Я же говорил, дед.
Бурильщики сидят на камнях, ожидают, когда все сойдут на берег.
– Ну вот видишь? – чему-то радуется Славка. – Голову морочат.
Мы поднимаемся на крутой берег, идем к буровым станкам. Застаем там бригадира.
– А что я могу сделать! – кричит бригадир, хотя мы его еще ни о чем не спрашиваем. – Смотрите, – суетится он вокруг станка. – Смотрите, смотрите – не успеешь вынуть забурник, тут же скважину затянет илом. Ну вот, попробуйте сами.
– Что пробовать, так видно.
– Вишь, как разговаривает, – приставляет бригадир ухо к камню.
Мы и так слышим: меж камней ручьи-говоруны. Они и портят все дело.
– А куда техническая революция смотрит, – вступает в разговор подоспевший Захар. – Технарей в два этажа сидят…
– Какой ты грамотный. Это тебе не бутылка, не заткнешь пальцем… – перекидывается на Захара бригадир.
– Бутылку захотел, да вам хлеба не надо давать – деятели!
– Знаешь что, Захар, иди-ка ты на свой экскаватор. Дед, скажи ему. Без него тошно. – Бригадир отворачивается от Захара. – Вот если бы площадку под станок нарезать повыше, на втором уступе. Опять же бульдозер не берет, – сокрушается он. – Вы бы хоть разбирали цепи, на вас надежда…
– Рвать машину? Вам-то что, у вас не болит, трепачи… – ерепенится Захар.
– Тут, дед, нахрапом не возьмешь, – толкает меня под локоть Славка. – Доложу тебе, у меня резерв есть!
– С Диксона, что ли?
– Смотри, – кивает он в сторону бульдозера. – Видишь, как сытая вошь, ползет…
– Ну тоже, Славка, сравнение нашел…
– А я, дед, смотрю на его работу, и воротит меня. Конечно, копирую его мысленно и устраняю те оплошности, которые он допускает. Со стороны ведь виднее.
– Ну взял бы да показал, – перебиваю Славку.
Славка выплюнул «беломорину».
– Пусть попробует, – говорю я бригадиру.
– Поглядим, что за ас. – Бригадир останавливает бульдозер. Объясняет что-то водителю, кивая на Славку.
– Пожалуйста! – Пожимает плечами бульдозерист. Славка обстукал об гусеницу грязь с сапог и влез в кабину.
– Только, чур, не рвать, не гробить агрегат.
Славка прибавил газ и развернул бульдозер. Зашел с одной стороны, с другой – не может подобраться к валуну. Мы стоим, наблюдаем. Потоптался. Один валун потрогал, двинул, другой расшатал.
– Гору своротит, – хихикнул бригадир.
И тут Славка развернул машину отвалом в гору.
– Ну куда он? – не выдержал бульдозерист. – На такой крутяк. Что у него в чердаке, – посверлил пальцем висок. – Машина себя не вытянет… – И было уже сорвался с места, но бригадир придержал его за рукав.
Славка зашел бульдозером повыше и тоже пощупал отвалом валун.
– Поцелуй пробой… – прокомментировал бульдозерист. – Кажись, подался, сшевельнулся. Нет.
– «Мы все во власти спешки: бежим или ползем… Летят в атаку пешки, чтоб сделаться ферзем», – декламирует бригадир. – Ладно, дед! Бутылка с тебя…
– Гля! – выкрикнул хозяин машины. – Раскачал…
Славка своротил один валун, на его место продвинул бульдозер, поворочался, вытащил другой, подрезал и расшатал третий, расширил плацдарм. Смелее заходил, просторнее стало.
– Извини, дед, побегу за станком. – зашебутился бригадир и укоризненно посмотрел на своего механизатора.
Ободняло. Солнце вылезло между гор и висит, исходя томительным жаром. Томительно тихо и на берегу. Одиноко тарахтит у воды дизельная электростанция. БелАЗы, словно дремлющие кони, стоят, опустив головы, не шелохнутся. Только на втором уступе, там, где Славка нарезал полку, идет жизнь. Бригадир затащил станок СБШ-200 и уже бурит. Если пойдет все нормально, то к вечеру забурят и взорвут полигон.
…Захар встретил меня вопросом:
– Ну, что, дед? Если так работать, мухи засидят. Отгоняйте в укрытие экскаватор.
– Заряжать станут, и отгоним, успеем.
– А если энергию вырубят?
– Насчет энергии не могу сказать.
Экскаватор – мощная машина. Ковш поднят, на зубьях кабели висят, как лапша на ложке.
Но прежде чем двинуться, Захар спускается по лесенке, спрыгивает на землю.
– Так вот, это было, когда я еще только начинал: полгода на заводе, в литейном цехе… Работаю в экипаже, такая же машина, как наша ласточка… Комсорг и говорит, давайте поближе знакомиться. Пусть каждый о себе расскажет, о своей прошлой работе. Давайте, говорит, с Захара начнем, он у нас самый молодой и уже на таком заводе работал. А мне что сказать? Я тогда еще для речей не созревшим был. Ну, парни подхватили – расскажи Захар, как там сталь разливают, интересно ведь. Ну как, говорю, обыкновенно. Видали, как у вас дома блины пекут? Точно также, только и сковородка и соответственно черпак – другие. Разливают на сковороду, а когда остынет, режут на какие надо листы. Вот.
Сказал и сам поверил.
А я подумал, для чего он это рассказывал.
А когда экскаватор вывели из зоны взрыва, Захар сказал:
– Надо, чтобы человек поверил в нужность своего дела. Экскаватор же не велосипед, чтобы гонять.
…О готовности взрыва оповестила сирена. Она выла долго, до колик в ушах. Сигнальщики с флажками в руках отгоняли людей метров за пятьсот от котлована к ручью Серебрянка и дальше за бугор. Тетя Мотя, на всякий случай, прикрыла кастрюли, набросила полотенце на пироги, чтобы не насыпалась земля… Выли собаки, не понимая, что стряслось. Сновали между людьми. Мастер взрывников еще раз обошел все закоулки, проверил стоянку, заглянул на дизельную и тогда выпустил красную ракету. Еще три раза коротко провыла сирена. А вскоре дрогнула под ногами земля, вырвался из-под горы коричневый столб с огнем внутри. Разорвался над головой воздух, словно парусина. Прокатился гул и застрял где-то далеко в распадке.
Крикнули «Ур-ра!». Подбросили шапки.
В воздухе запахло порохом…
