Текст книги "Колымский котлован. Из записок гидростроителя"

Автор книги: Леонид Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

– Это уже разговор, – сказал Старшинов, – с транспортом и материалами буду разбираться в первую очередь. А полы все же придется вскрыть и положить утеплителя – сколько полагается по проекту.

– Доску поколем, материалов и так не хватает, – зашумели плотники. – Вам что, вам хорошо говорить на твердом окладе.

– А вы все-таки вскройте полы, а мастеру я скажу, чтобы он выписал наряд на переделку за счет халтурщиков.

– Пусть серый волк переделывает, а мы не рыжие, смотреть надо, мастера есть, тоже зарплату и премии получают!..

– Изучил графики? Ну, пошли. – Он толкнул дверь.

– Не запирайте дверь! Освежить надо – понакурили, – орудуя тряпкой, попросила тетя Нюра.

В коридоре пахло пылью и свежестью одновременно. Мы спустились с крыльца, постояли, отдышались от двух кряду совещаний, закурили и уже повернули было в сторону дома, как его окликнула тетя Нюра.

– Георгий Петрович, вам звонят.

Мы опять поднялись в кабинет. Старшинов взял трубку.

– Слушаю.

По его односложным ответам я понял, что разговор был не из приятных. В трубке клацнуло, но Старшинов все еще держал ее около уха.

– Н-да, – наконец сказал он.

– Шеф звонил?

Старшинов положил трубку и опустился на стул.

– Узнаю коней ретивых. Ты не замечал у Юрьева привычки с конца начинать важный разговор?

– А что?

– Высоковольтную надо через Колыму перебросить, так он начинает: «Вы обдумайте мое предложение, а потом заходите, мы обсудим, только, пожалуйста, в деталях». И наконец говорит: «Как же будешь перебрасывать высоковольтную через Колыму?» Вот и возьми его. Как? Просьба, приказ? Поди, разберись.

– Конечно, приказ. Без этой линии стройке дальше нет ходу.

– Все это понятно. Но ведь надо техническое решение. А где оно? О том и разговор. Но ты представь, как он все это обставил. Вроде бы советовал, просил обдумать, а в конечном счете получился приказ.

– Дипломат. А помнишь, как по первости он в роли начальника стройки выступал.

Мы знали своего начальника уже четверть века. После Московского инженерно-строительного института он прибыл к нам на Иркутскую ГЭС прорабом. Вилюйскую строил, потом несколько лет работал в главке. Там участвовал при сдаче крупных гидростанций. А из главка на Колымскую.

– Еще когда Юрьев приехал, Георгий Петрович, он сказал: «Одно дело спрашивать, и совсем другое – строить самому, самому отвечать за все». И тогда, помнишь, как пошел он крупными мазками готовить грандиозный разворот основных сооружений. И был уверен, что начало всех начал – создание коллектива и строительство опорных баз. Тогда он и нам доказывал, что в начальный период основное развитие должно получить строительство жилья и объектов соцкультбыта.

– А ты погоди. Как на деле-то получилось. Фонды-то осели у поставщиков – это раз. Во-вторых, в график транспортных организаций заявки не попали, да и местные власти не помогли нам ни материалом, ни транспортом.

– Но вспомни, все-таки он нашел выход. А как! Первым приказом запретил ставить палатки и времянки.

– Как же не помнить – «за расхищение материалов и самострой увольнение».

– Вспомни-ка, как котельную и теплотрассы закладывали. Многие недоумевали. Котельная! Зачем? – всего-навсего десяток домиков. А как-то притащились с работы осенью, мокрые, усталые. Колотун на улице. Нас сунули в вагончик, а там и отопление, и горячая вода. Сколько мы с тобой строим, видано ли – горячая вода, ванная… Нет, Георгий Петрович, это оценили строители.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – поднялся Старшинов. – Пошли, а то совсем я тебя заморил.

– Пожалуй, мне пора домой. Поздно. Да и Людмилу Гурьевну неловко беспокоить.

– Да мы тихонько на кухню прошмыгнем. Поднимайся.

Мы перешли через улицу, вошли в дом и поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. На кухне Георгий Петрович быстро разогрел чай, и мы запивали им холодные котлеты.

– Вот, я все про то же, – прожевав котлету, заговорил Старшинов. – У Юрьева принцип – корректировать графики по ходу дела. А мне кажется, графики должны быть законом. Тебе, Антон, не доводилось впрягать такие резервы, что на первый взгляд уму непостижимо. А он так все обставит, деталями припрет, что и открутиться нет сил.

– Что ты мне говоришь? Будто я сам не знаю. Только вспомни, как он меня припер со строительным мусором.

– Ха-ха, – засмеялся Старшинов. – Всю стройку уморили – катались неделю.

– Но мне-то было не до смеху.

И я, сидя за столом у Старшинова, заново пережил тот позор…

Пускали базу Стройиндустрии, а сроки все срывались. В частности, речь шла о керамзитовой установке. Штаб стройки назначил ответственным за ее пуск Юрьева. Но, как известно, с материалами вечный затор. Нехватка то одного, то другого, особенно болтов и стяжек. Юрьев походил, походил по объекту и первым делом занялся анализом цифр. И выяснил, что крепежного материала для монтажа установки получено больше, чем требовалось. Уточнил, кто и когда получал материал. Он не стукнул по столу кулаком, нет. Он даже голоса не повысил, а приказал мне просеять строительный мусор. Я строил этот объект. Надо сказать, что наш коллектив, по мнению других строительных подразделений, мог служить образцом бережного отношения к материалам.

Результат просеивания был убийственным: тьма искореженных болтов, стяжек, гаек! Юрьев скупо улыбнулся и предложил приобрести недостающее за наш счет. Тогда мне казалось все это до дикости несуразным. И в то же время я понимал, что справедливо наказан.

– А ведь справедливо? – прочитал мои мысли Старшинов.

– Не спорю. Базу ведь сдали.

– Сдали.

– А вот как Колыму брать?

– Юрьев зажмет тебя между берегами – найдешь выход.

– Ну, я пошел, Георгий Петрович, а то опять до утра промаемся…

Утром Старшинова я встретил у подъезда. Вид у него был помятый. Он что-то буркнул в ответ на приветствие, и мы направились к бетонному заводу.

– У меня никак не идут из головы слова Юрьева, со вздохом сказал Старшинов. – Где взять эти детали? Все до мелочей велел продумать – можно подумать, у меня в управлении экспериментальный институт.

Но я-то видел, что Старшинов неотступно думает, ищет. Мы уже подходили к заводу, как Георгий Петрович повернул к складу готовой продукции.

– Опять солярку не подвезли, хвост вытащишь, нос увязнет. Где мастер? А-а, дело не в мастере, – махнул рукой Георгий Петрович.

– А в чем? – спросил я. – Пусть и мастера шевелят мозгами.

– В заданности, в заданности, Антон, – повторил Старшинов. – Будь ты хоть семи пядей во лбу, но если не настроил производства, не запустил по науке – задохнешься. – И Георгий Петрович торопливо повернул на участок нулевого цикла, туда, где закладывали пятиэтажные дома. А когда подошли, то вдруг обнаружили глухую тишину. Рабочие, словно воробьи на проводах, сидели на сваях и грелись на солнце.

– В чем дело?

– А ни в чем, ни одного бульдозера не дали.

– А, черт, – вырвалось у Старшинова, и он побежал в свое управление.

По пути заскочил в подвернувшуюся строительную будку.

– Телефон есть?

– Вчера провода взрывом оборвало. А вы из детского сада напротив позвоните, – посоветовала сторожиха.

– А-а-а, – только и сказал Старшинов. У него от бессильной ярости сжалось сердце, перехватило дыхание…

После обеда Старшинов положил на стол секретаря парткома докладную о срыве работ по вине руководителей механизации. Впервые в жизни так, письменно, и не рапорт. Это был крик боли и глубочайшего возмущения.

Заседание парткома было назначено на четыре, и Иван Иванович, как обычно, опаздывал. Он влетел последним – с видом страшно занятого человека, которого оторвали по пустякам. Сел и недовольно насупился.

Секретарь парткома Татьяна Сергеевна Сазонова коротко изложила суть дела.

– Из-за такого пустяка и собрали нас на экстренное совещание? – Иван Иванович криво усмехнулся. – Отрывают людей от работы, – шепнул он соседу, но так, чтобы было всем слышно.

– Иван Иванович, объясните товарищам срыв работы СМУ-один.

Иван Иванович не спеша поднялся. И по пальцам стал считать, кому и когда он направил бульдозеры и тягачи. Он перечислял механизмы по разнарядке и уже победно оглядывал присутствующих.

– Да и себе я должен что-то оставить. Ведь тоже задыхаюсь. – Иван Иванович смотрел на Сазонову не мигая.

По кабинету прокатился шумок. Сазонова поднялась с места, и на какой-то миг ее глаза стали холодными, невидящими.

– С пустозвонством надо бороться и покончить как можно скорее, – резко сказала она. – Вам на планерке это записали? Вы ведь не возражали? Вы же согласились вместо четырех бульдозеров дать два? – уточнила секретарь парткома. – Теперь речь идет, если хотите, не столько о бульдозерах, сколько о вашем поведении, – не повышая голоса, продолжала она, – о поведении коммуниста-руководителя, не сдержавшего слова. И можно ли доверять такому человеку вообще?

Стало тихо. Только слышно было, как гудела и отчаянно билась в плафоне над столом муха.

Татьяна Сергеевна помолчала немного. И со свойственной ей прямотой в упор спросила:

– Что вы на это скажете, Иван Иванович?

Иван Иванович побегал глазами по лицам сидящих и, как бы недоумевая, пожал плечами.

– Я вроде сапожника, – пытался отшутиться он, – сам тачаю и сам без сапог. Вы ж с меня план спрашиваете?..

– Мы сейчас с вас спрашиваем, почему вы не сдержали слово? Слово коммуниста – материально. Вы его нарушили, и пошла цепная реакция – простои бригад, а в конечном счете срыв государственного плана. Наша вина, – повысила голос Сазонова, – в том, что мы нетребовательны к себе, обесценили слово. Но мы это исправим…

– Вы сами напишете заявление, Иван Иванович? – вдруг спросил Юрьев.

Иван Иванович поднял глаза.

– Так, сразу, – он тихонько опустился на стул. Но тут же встал. – Татьяна Сергеевна, товарищи члены парткома. Поверьте?! Последний, может быть, раз…

Наступило гнетущее молчание. Муха обожглась о лампочку, упала на полированный стол и едва шевелила крыльями.

– Разрешите два слова, – приподнялся Старшинов.

Татьяна Сергеевна кивнула. Георгий Петрович ослабил узел галстука, шумно вздохнул и сказал:

– Поверим Ивану Ивановичу. Я прошу и хочу надеяться…

Из управления расходились поздно. Все понимали, что это был необычный партком. Что с этого момента не только словесной шелухе был поставлен заслон, но и в корне менялись взаимоотношения между механизаторами и строителями.

Теперь на строительстве шла по-настоящему борьба за право вбить первый кол на основных сооружениях будущей гидростанции. Партком совместно с постройкомом разработал ступенчатую систему социалистического соревнования. Условия были жесткими: если срывалась бригада – вылетал из соревнования участок; прогорал участок – сходило со стартовой дорожки подразделение. Тут было так: один отвечает за всех, все – за одного. Случайности при такой системе соревнования были полностью исключены, и к финишу подходили самые организованные, способные и выносливые. Одной из лучших бригад стала Димкина бригада. Ей-то и было дано почетное право перебросить воздушный мост через Колыму.

К ним я и спешил по дороге к реке, когда меня нагнал «газик» Старшинова.

– Садись, подбросим, – предложил он, высовываясь в дверку.

– Ты что светишься весь – сто тысяч выиграл?

– Колыму дрессировать будем.

– Я тоже к Ланцову. Ну и работенка. Ведь еще недавно ломал голову над юрьевским приказом, а сейчас радуешься. Ты трассу-то хоть видел?

– Догадываюсь, – шутит Старшинов.

Я забрался в машину, и мы съехали до самой воды. Здесь «газик» развернулся и притулился у валуна. Вода в реке играла бурунами, вила жгуты, исходила прохладой. Подождали, пока с той стороны приплавили лодку и забрали нас.

На правом берегу одиноко стоял вагончик, молотил тягач, рядом бригада готовила такелаж. Увидели нас – подошли.

– Задача до предела ясна, – Старшинов уже давал задание. – Пока механизаторы монтируют экскаватор, надо перебросить воздушный мост через Колыму, закрепиться на правом берегу, установить опоры от Синегорья до створа, натянуть провод, подключить трансформатор и запитать линию.

Ребята, запрокинув головы, угадывали, где же должны стать опоры? Пейзаж, прямо скажем, волновал, а не радовал парней, повидавших разные лэповские трассы.

– «Лучше гор могут быть только горы…» – пропел Димка. – Вот они, перед вами.

Стеной вставали кручи. Сине-голубые дальние вершины, их заснеженные сверкающие купола были величественны.

– Хорошо бы, конечно, вертолет, – вздохнул Димка.

– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – в тон ему ответил Старшинов.

– Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет, – пропел Талип.

Но ни обхода, ни вертолета на горизонте не предвиделось. Георгий Петрович некоторое время лазал по кручам, потом советовался с Ланцовым.

– Берем, парни, кувалды, ломы, такелаж на плечи, лебедки на буксир, вспомним кино, как Суворов Альпы переходил, брал Чертов мост и – вперед! – скомандовал Димка.

Лэповцы взобрались на крутяк и нашли пикет под анкерную опору. Но тут же наткнулись на оплошный валунник-негабарит. Шанцевый инструмент сразу запросил отставку. Распахнув куртку и отдышавшись, Старшинов предложил бить камни малыми взрывами. Опять же для этого компрессор понадобится. Конечно, никакая сила ни станки, ни компрессор сюда не подаст.

Сидели лэповцы под самыми облаками на обдутых ветром булыгах и ломали головы, каким же образом пробить котлован под опоры. Димка в который раз осмотрел кручи, прикинул.

– Кто-нибудь из вас в деревенской бане с каменкой парился? – спросил он парней.

Все немало удивились.

– Хорошо бы в баньку да с веничком, – размечтался кто-то.

Димка тем временем обстучал булыги, даже ухом к ним прикладывался.

– Что, доктор, кашляет? – Талип улыбается. Ребята дружно ржут.

Старшинов в сторонке что-то подсчитывает в блокноте. Димка подошел к нему. Они поговорили. Слов слышно не было. Я видел только, как Старшинов заулыбался и согласно закивал головой.

Димка возвратился к ребятам.

– Разжигайте костры, будем калить камни и поливать их водичкой. Как в бане на каменку.

– Вот дает бугор, париться будем?

– Будем.

Так парни сделали. Собрали валежник, отмерший стланик и подожгли. Запахло жареными орехами. Когда камни раскалились, на них плеснули из ведра – камни глухо отозвались, выбросив облако пара.

– Вот это да!

Валун лопнул и раскололся на несколько кусков.

Парни извлекли их лебедкой, затем лебедкой же подтянули свечи, сваи, пасынки. Внизу, в глубоком распадке, виднелся бульдозер.

– Вот если бы ввинтиться спирально бульдозером вокруг горы, на макушку, можно бы «полку»-площадку нарезать под следующую опору, – рассуждает Талип.

Димка грызет стланиковую хвоину.

– Заманчиво, конечно. Ступай, Талип, вниз, скажи бульдозеристу, пусть попробует.

Талипу и так все ясно. Где мелким ступом, где юзом, где пулей мчит он с горы. Димка тоже спускается, только ему со своими ходулями потруднее приходится: набрал скорость – остановиться не может, лишь у подножия задержался, перевел дух. Из-под камней влага выпирает, дрожит ртутью.

Бульдозер, накренившись, уже выходит на вираж.

– Эх, опоздал, – досадует Димка.

А бульдозер уже гонит перед собою вал щебенки, надсадно, с остервенением ревет мотор. Когда вал прессуется в стенку, бульдозер откусывает его ножом и сваливает под откос. Камень, высекая искры, падает с грохотом. Бульдозер, вихляя задом, снова зарезается и продвигается вперед, оставляя за собой узкую спираль дороги. Машина барахтается высоко над головой. «Только бы на оползень не напоролся», – подумал Димка, и в ту же минуту бульдозер лязгнул гусеницами, цепляясь за камни. Сыпун, напирая, подхватил и увлек его за собой… Перед Димкиными глазами взметнулся столб пыли, и даже показалось, что обдало взрывной волной. В несколько прыжков он уже стоял у машины.

– С-с мягкой посадкой вас, – заикаясь, сказал высунувшийся из кабины Талип.

– Где бульдозерист?! – рявкнул Димка.

– Бульдозерыст нету, я бульдозерыст…

– Ну, вот теперь-то ты схлопочешь, друг!

– Сыпун, шайтан…

А сыпун-то и спас Талипа – бульдозер вошел в щебень, словно в перину.

– Ну, теперь поработаем лопатами – откапывать бульдозер надо, как ты, дорогой товарищ, на это смотришь? – передразнивает Димка Талипа.

– Бери больше – кидай дальше, товарищ брыгадыр, – отвечает Талип.

Парни присели на оплывшие мхом серые колени валунов, закурили.

Лето на Севере, короткое и яркое, как вспышка. Сверкнуло и потухло. И вот уже тащатся по самой земле набрякшие черные тучи, давят мохнатой серостью реку. А утром глянешь – белым-бело: и вершины, и склоны до половины горы, до того места, где отчеркнули свое присутствие стланики, – все в первом снеге. А стланики еще смелее зеленеют и топорщатся. И будет так, пока не ударят настоящие холода, и потом стланики уже не сдюжат, распластают ветки по земле, и под снегом не увидишь их – будто и не было.

И только загадочными иероглифами будут стоять под самым небом две опоры высоковольтной линии. И если не знаешь, то ни за что не догадаешься, как они туда попали. А гольцы за ними еще круче, еще выше взметнулись.

Вот и опять думай, как дальше ставить опоры, жить как…

Испытание на зрелость

В ночь на шестое января ртутный столбик упал ниже нуля на пятьдесят пять градусов. Ураганной силы ветер высушил, выморозил до два речки. Такое произошло и с речкой Анманвычан, водой которой питался поселок гидростроителей. Лишь в русле Колымы под толстым слоем льда была живая вода. Требовалось немедленно переключиться на забор воды отсюда. Несколько часов – и врезка готова.

Струя поднялась по подготовленному заранее трубопроводу, но резкое понижение температуры в первую же ночь разморозило трубы единственной магистрали полностью. Один за другим потухли два котла. Оставшиеся «в живых» на голодном пайке поддерживала водовозка. Радиаторы в домах трещали и лопались. Дом за домом отключались общежития.

На экстренном совещании – одно предложение: поднять весь коллектив на борьбу с аварией. С этого момента Юрьев – бригадир; начальники СМУ, управления механизации, главный механик – звеньевые; остальные, все без исключения – рядовые бойцы.

Силуэт поселка в мутной непроглядной дымке. С высокой трубы над котельной черный дым косо падает к земле и бурлит, смешиваясь с колючей поземкой, затопляя Колыму и ее берега в прибрежные гольцы. Со всех сторон по заснеженной мари, словно ручейки, мутнеют фигурки людей. Они сливаются в один поток, в он стекает к реке, где берет начало водовод.

Юрьев дает задания, распределяет силы. Вспыхивают вначале одиночные костры, через некоторое время от самой реки тянется километровая лента огня до котельной.

Люди работают в масках, обмотавшись до глаз шарфами, никого не узнать – разве только по голосу, и то не всегда – голоса уже охрипшие. Осип Владимирович без маски, его искать не надо, он, кажется, сразу всюду.

Тягачи, тыкаясь подслеповатыми фарами, волокут сварочные аппараты, бочки с соляркой, трубы. Все привезенное – нарасхват.

Главный механик, прикрывшись от ветра задубенелой рукавицей, сообщает, будто по секрету – температура падает, вот-вот шестьдесят… Но Юрьев его не слушает.

– Ты лучше проверяй, вырезай отогретые участки трубы и стыкуй рядом, понял? – стараясь пересилить ветер, кричит он в ответ.

Механик кивает головой и растворяется в темноте.

Вдоль трубопровода кишит развороченный муравейник: таскают дрова, солярку ведрами, разгребают снег, подносят куски труб. Всюду огоньки сварки. И так уже сутки – греют, режут, варят. Подвезли утеплитель.

– Без паники, ребята! Сноровистей, сноровистей, но не как попало, – распоряжается Поярков.

Осторожно снимают хрупкую стекловату и раскладывают вдоль трубопровода. В отсвете костров пласты стекловаты как подрумяненная коврижка, а куски войлока похожи на халву. Хорошо бы на самом деле!

– Сейчас бы чайку горячего! – У Славки только глаза заиндевевшие, лица не видно.

– Вначале добудь воду! – подстыковывая концы труб, отвечает Димка. Его молоток стреляет, будто из малопульки.

А вот и подкрепление: бредут по заметенной тропе Василий Андреевич и Андрей, в руках у них бидоны, корзины – пирожки, кофе. Ребята довольны, смеются, лезут в корзины руками, широкими, как лопаты.

– Налетай, подешевело! Эхма, кошелек забыл на рояле!

– Нынче коммунизм, кошельков не надо!

– Нужен еще напор, ребята! Успеть закончить трассу, пока у насосной врезку сделают, успеть, друзья, успеть! – не приказывает – просит начальник стройки.

Мужики жадно закуривают, одна затяжка, две – дольше нельзя, отвоеванное у мороза может прихватить. Юрьев оттирает побелевший подбородок. Замигали фонари… Что с энергией?

Посылают усиленный наряд электриков на подстанцию – смотрите, ребята, если что с энергией – все пропало: вывози людей, закрывай стройку!

– Думать раньше надо было… – кто-то хрипло огрызается из темноты.

В борьбе проходят вторые, третьи сутки. Девятое января. В этот день в поселке не осталось ни души, кроме детей. Старшие школьники тоже пришли на водовод, расчищают снег, долбят лед. Все ведут счет на минуты.

Юрьев за эти дни еще больше похудел, небритое лицо почернело, от бессонницы покраснели глаза, стал раздражительным.

– Если говорить об ошибках, то их было ноль. Трубопровод положен по проекту и согласно техническим условиям. Кто мог предположить, что русло Колымы оттеснит наледи и оставит водоприемник наполовину сухим? Но, говоря по правде, конечно, не все предусмотрели…

Как знать, может, именно такая ситуация позволит правильно определить главное звено в подготовке к суровым колымским зимам, которых еще много впереди?

– Коллектив, – как-то сказал начальник стройки, – это понятие не количественное – качественное. Зрелость проверяется на сопротивлении трудностям.

Вот и наступило испытание.

Из-под крутого берега по сухому, как крахмал, снегу бредет Старшинов, отдышавшись докладывает:

– В одном месте греем – в другом схватывает…

– Так и должно быть, если только греть на такой стыни. Не мудрите, режьте трубу и стыкуйте кусками, промороженное насквозь – выбрасывайте!

Осип Владимирович направляется на участок «Перепадок». Там тесно – машины, люди, тягачи. На стыковом участке железный хребет магистрали обрастает серым мясом изоляции. Знобко верещат сварочные аппараты и что-то в распадках ухает со стоном. Кто-то предлагает:

– Надо притащить паровой котел и попробовать трубы отогреть паром из шлангов под изоляцией.

Юрьев задумывается.

– А еще будут предложения?

Молчание.

– Я предлагаю пробросить дюймовую трубу с горячей водой – закольцевать этот «спутник», – говорит Поярков.

Его поддерживают.

– Это дело, – соглашается Юрьев, – тогда и котел можно в помощь приспособить. – И тут же он дает распоряжение.

Прошла еще ночь. «Линия огня» редеет. Иссякают силы, есть обмороженные. Начальник стройки то на одном, то на другом конце водовода, подбадривает, просит, уговаривает, приказывает. И опять по всей магистрали огни электросварки сверлят трубы. Сварщики будто припаялись к трубам, видны только согнутые спины. Полощут по снегу голубые сполохи.

Буран свирепеет, где-то над поселком искрят провода, и в ночной черной мути гаснут последние окна.

– Мне бы какой-нибудь транспорт, – вслух рассуждает Юрьев.

– Может, остановить водовозку? – говорит кто-то.

– Водовозку? Голову сниму, если кто вздумает, – предупреждает начальник стройки и садится в подвернувшийся самосвал.

Через некоторое, время в окнах появляется свет.

– А как ваши дела? – спрашивает начальник стройки механизаторов. Механизаторы в самом горле реки. Отсвет костров выхватывает посиневший лед. Река будто похудела, торчат обдутые ветром камни.

– Слива нет, – говорит словно вывернувшийся со дна реки Славка. Лицо у него землистое, уже четвертые сутки со своими ребятами делают и переделывают они врезку насосов, отогревают всасывающие трубы, исковерканные морозом, долбят майну. Разрешите вот эти заменить?

– Меняйте, – едва выговаривает почерневшими губами Юрьев, – но смотрите, отогреете и снова в дело, а то доменяемся!

Славка топает в унтах прямо по наледи. Наледь свертывается на льду стопкой неостывших блинов, парит. Славка обводит мелом на трубе места вырезов, мел не слушается, крошится в руках. До удушья обдает паленым войлоком, соляркой. А тут еще разморозилась водоприемная задвижка, лопнула.

– Давайте, ребята, – сделав разметку, обращается к слесарям Славка, – нагрели задвижку? Отогревайте!

Здесь, на середине Колымы, ветер нестерпимо пронизывающий. Если на берегу под шестьдесят, то здесь с гаком…

В будке на колесах жарко полыхает малиновыми боками печка. Греться бегают по очереди: двадцать минут – больше не выдержишь. Андрей помогает стыковать трубы, таскает солярку, палит костер. И сам весь в солярке. Когда подходит к костру, то штаны и телогрейка на нем дымят.

– Сгоришь, Андрей.

– Не сгорю, дед.

– Рукавицы-то туши! – подбегаю к нему и хочу помочь.

– Пусть, пусть! – Андрей размахивает ими как факелами. Солярка выгорает. – Зато руки не мерзнут, а как прижмет – я руки в ведро окуну.

Лицо у Андрея черное, как ведро. Только белки глаз сверкают, да носом все хлюпает.

– Шел бы ты, Андрюха, домой. Ты и так хорошо помог, а то ведь скоро упадешь. Давай сюда ведро!

– Ты что, дед, я как все… видишь, еще сколько дел… – Андрей хватает ведро и бежит к бочкам.

Под утро метель отяжелела, стада припадать, зазвенела серебром по застывшей наледи. Из-за тучи высунулся острый клык луны, и мороз прибавил еще два градуса.

У сшитой из досок насосной долбят майну. Лед уже поголубел, блеснули первые промоины, близко, подо льдом, заворочалась Колыма.

– Успеем с трубами, пока продолбят лед?

– Еще бы пару пушек, – отвечают сварщики Николая Зотова. Это значит – сварочных аппаратов.

Осип Владимирович дает команду. Вскоре подтягивают еще один сварочный аппарат, но он задыхается, не тянет на морозе. Славка снимает с себя брезентовую робу и закутывает мотор. Сам остается в ватнике.

Кабели стоят колом, ломаются. Парни осторожно, как хрустальную нить, переносят их к очередному стыку.

Змеей ползет на гору черная плеть труб – в поселок, к котельной. С рассветом костры бледнеют, но солярка в бочке по-прежнему блестит антрацитом. Ее берут лопатами и бросают в костер. Подвозят и подвозят утеплитель. Его буквально расхватывают.

– Спокойно, спокойно, не вали как попало!

Десятки рук обволакивают трубы. Осталось уже немного, вот последние сто метров…

Еще сильнее ветер подул, сразу потемнело. Мутная заметь бьется серыми крыльями в лучах прожекторов, ставших вдруг узкими.

По цепи пронеслось: механизаторы готовы запустить насосы! Наваливаются на последние метры, и уже больше никто не уходит греться…

…На косогоре, словно споткнувшись, останавливаются большегрузные самосвалы. В карьерах экскаваторы подняли рукояти да так и остались словно с поднятыми кулаками. Мороз схватил и зацементировал смазку. Металл не выдюжил, сдал… А люди нет. Трубопровод ожил! В алюминиевых общежитиях-вагонах, что стоят, будто резервный поезд, захлопали двери. Бегают в гости, поздравляют друг друга.

Действительно, радость победы на всех одна.