Текст книги "Далеко в Арденнах. Пламя в степи"

Автор книги: Леонид Залата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

4

– Мсье капитан, – сказал я, – теперь, когда союзные войска наконец-то высадились в Нормандии и приближаются к бельгийской границе, думаю, настало время выработать план совместных действий.

Я старался быть протокольно вежливым и старательно подбирал слова. Гро сидел в кресле напротив, закинув ногу на ногу, и внимательно рассматривал картины на стенах гостиной, будто попал сюда впервые.

– Умирать, разумеется, никому не хочется, – произнес он не торопясь. – Но мы с вами солдаты, в конце концов, это наша профессия. Ван-Бовен сроду не держал руках оружия. Да! Он не знал даже, черт побери, из какого конца оно стреляет! Однако мы сидим в его уютном доме, а самого Ван-Бовена уже нет в живых. Парадокс!

Судьба этого фермера, которого я никогда не видел, меня мало интересовала, однако ради приличия я спросил, как это произошло.

Капитан Гро перевел взгляд на кончик своего сияющего сапога и нервно забарабанил пальцами по подлокотникам кресла.

– Его зачем-то понесло в Антверпен. То ли по делу, то ли к любовнице. Напоролся там на облаву, кто-то побежал, а застрелили его. Глупая смерть.

Я молчал.

– Вас, наверное, удивляет, почему я принимаю это близко к сердцу. Но, черт побери, он был мужем моей сестры! Извините, что я заговорил о своих семейных делах, но когда-то вы сами спрашивали: не хочется ли мне иногда снять солдатский мундир.

– У вас хорошая память, капитан, – сказал я.

– Память, память...

Он поднялся и подошел к окну. Во дворе проступали контуры деревянного флигеля, от него шла зубчатая цепочка давно не крашенного штакетника. К боковой стене строения было привалено дубовое бревно, на нем сидели Крафт и Фернан, по очереди похлебывая из кружки какую-то жидкость.

– Вы не ответили на мое предложение, – напомнил я. – Позволю себе повторить...

– Не стоит, – капитан обернулся, глаза его были иронично прищурены. – Я все помню. Это лично ваше предложение, лейтенант, или оно исходит от вашего ЦК?

– Мой ЦК в Москве, мсье капитан, – сдержанно сказал я. – И у меня, к сожалению, нет с ним связи.

Усики Гро расползлись в ухмылке:

– Вы прекрасно знаете, лейтенант, что я имел в виду другой ЦК. Ведь связь с Брюсселем, надеюсь, у вас в порядке?

Мне казалось, что он хочет поиздеваться надо мной.

– Несколько минут тому назад, – сказал спокойно я, – вы в который раз подчеркнули, что мы с вами солдаты. Я давно в Арденнах, однако не помню, чтобы ваш полк – ведь вы командуете полком, мсье капитан? – чтобы полк ваш провел хотя бы одну серьезную операцию.

Гро сделал рукою протестующий жест.

– Именно так, – продолжал я. – Вы не совершили ни одной операции, чтобы нанести сколько-нибудь серьезный ущерб оккупантам. Бо́льшая часть ваших людей жили по домам. Учебные стрельбы в старых каменоломнях, отдельные террористические акты против отъявленных предателей да сбор сведений – вот и все, чем вы можете похвалиться. Я не знаю, откуда вы получаете приказы – из Брюсселя или из Лондона, – но по сути вы просто отсиживались до известного вам приказа Диспи, хотя вас и хорошо вооружили. Однако кто-то должен был идти навстречу пулям карателей, защищать народ, спасать его от истребления...

– Вам тоже кое-что перепало от лондонского правительства, – усмехнулся Гро.

– Крохи, – сказал я. – Да и то не по доброй воле опекунов.

Он вдруг упал в кресло и захохотал.

– А здорово вы обвели меня тогда вокруг пальца! Я был злой, как цепной пес, но, поверьте, не мог не отдать должное вашей находчивости.

– И все же настаивали на возвращении оружия?

Гро нахмурился:

– У меня тоже есть начальство.

– Готов биться об заклад, что вы никому не доложили об этом происшествии.

– Вы так думаете?.. А впрочем, вы правы, я в самом деле скрыл этот случай. Не в моих интересах было трезвонить о собственном ротозействе. К тому же, – Гро не спеша, с ленцой вытащил из кармана пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, поднес огонек мне, затем прикурил сам, – вы сделали мне добрую услугу. Помните английских летчиков? Я переправил их домой. И премьер-министр отблагодарил меня, разумеется.

– Поздравляю, – сказал я. – Но это была не моя идея.

– Какая разница! Дюрер был по натуре дипломат, он знал, что убивает сразу двух зайцев. – Был?

– Да, был. Вы думаете, я не знаю, что Дюрер погиб? Мне его искренне жаль.

– Я всегда говорил, что агентурные дела у вас поставлены хорошо, – сказал я. – Но это все, чего вы добились. Правда, английских летчиков у Селя вы все-таки проморгали. Так же, как и мою операцию на аэродроме.

Я намеренно уязвлял его самолюбие. Теперь уже мне хотелось вывести его из равновесия. Однако это не удалось. Гро лишь насупился и замолчал. Я посмотрел на часы.

– Месье капитан, вы уклоняетесь от разговора, ради которого мы, собственно, и находимся здесь. Зачем вы тогда согласились на встречу?

Капитан Гро снова, в который уже раз, вытащил пачку сигарет, но передумал закуривать и сунул ее в карман.

– Я не уклоняюсь, лейтенант. Но на ваше предложение мне нечего ответить. Я еще не получил на это приказа. А приехал потому, что вы мне импонируете... Не смейтесь, я говорю правду. И еще я думал, что с вами будет ваш начальник штаба, я давно не виделся с Франсуа. Он говорил вам, что мы знакомы с ним по службе в королевских войсках?

– Говорил. Однако почему...

– Почему я здесь, в Арденнах, не взял его к себе?

– Вы не взяли или он не захотел?

– О, это еще как посмотреть. Диалектика! Кажется, этой богине молятся марксисты? Впрочем, мне нет дела до марксистов, я вне партий, я солдат.

– Ну вот, и замкнулся круг, – сказал я. – Ловлю на слове. Второй раз. Вы солдат, я тоже. Так почему же нам не договориться о совместных действиях против общего врага? Тем более теперь, когда приближается время решающих боев? Нет приказа? Добивайтесь же такого приказа, капитан!

Я решил идти напролом.

Гро заговорил не то чтобы спокойно, а как-то умиротворенно:

– Не я придумал политику атантизма[41]41
  От французского слова attendre – выжидать.


[Закрыть], лейтенант. Мсье Пьерло обосновал ее гуманным желанием избавить население от репрессий и лишних жертв.

Он вдруг умолк, и так, не продолжая разговора, мы просидели минуты две.

В открытое окно был слышен хрипловатый голос Крафта, сдержанный смех Фернана. Там шла своя беседа.

– Выходит, встреча наша была напрасной, – с сожалением отметил я, поднимаясь. – Странно, почему Гитлер до сих пор не ввел медаль для атантистов. Ее можно было бы назвать, скажем, так: «За равнодушие к судьбе собственного народа».

Мы вышли во двор. Черно-синюю долину на северо-западе беззвучно перечерчивали зигзаги молний. Как всегда перед грозой, в воздухе висела напряженная, готовая вот-вот взорваться, тишина.

– Один вопрос, мсье Шербак, – сказал Гро. Как и все бельгийцы, он говорил «Шербак». – Ликвидация Жаклин Бодо – дело ваших рук?

Я искоса глянул на Крафта.

– Впервые слышу. А кто это такая?

– Теперь уже не имеет значения, – капитан сделал неопределенный жест рукой. – Она получила ровно столько, сколько заслужила. Ни больше, ни меньше. Привет Франсуа! Передайте ему, что после войны я приглашаю вас обоих в гости. Надеюсь, он не забыл мой адрес.

Фернан завел мотоцикл. Я сел у него за спиной, махнул рукой Крафту и оглянулся. Капитан Гро стоял на пороге, высокий и худой, скрестив на груди руки.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

1

«Здравствуйте, тетя Надя!

Я очень виновата перед вами, письмо получила – еще снег лежал, а нынче уже и жатва не за горами. Как уехали вы, все у меня из рук валилось, привыкла к вам, будто к матери. На что уж мой дударик – камень, не человек, но и он загрустил. Про камень это я так, к слову, потому что душа у него мягкая, вы же знаете. Выписали ему из области протезы, и с ними носится он, как этот самый... со ступой, на коляску и смотреть не хочет. До каких пор, говорит, возить меня будешь, будто младенца? Ходит с костылями, а без опоры – хоть плачь, не слушаются ноги. Но он добьется своего, не сомневайтесь. Я, говорит, еще и трактор буду водить. Ну, про трактор – это вилами по воде, однако я молчу, так как очень гневается, если в чем ему перечу.

А еще не дает мне прохода Антонина. О вас да о вас толкует. Ты, говорит, меня из воды вытащила, а она – из пропасти. За дедом Панасом бегает по пятам, а тот хитрющий, целуй, говорит, а то не дам Ивановой корреспонденции. И Тонька целует почтальона – помирились они с Иваном, читала мне его письма...

А зимой у нас случилось несчастье. Провалилась на Тоболе бабка Ивга, и зачем ее туда понесло, бедолагу, чуть не умерла и сейчас дюже кашляет. От Махтея только борода да глаза остались, так горе его скрутило, что и кузню было оставил. А теперь вот снова гремит, дали ему двух помощников, потому как скоро уборка. Хлеб уродил колосок к колоску, жаль, что побило градом тот клин, что за Верблюжьим горбом.

Андрей Иванович – вот мужик! – просился на собрании, чтобы отпустили из колхоза. Причины мне неизвестны, но так просился, что не знали мы, как быть с ним, потому что и его жаль, и себя тоже, где еще такого хозяина сыщешь? Приехал секретарь райкома Самохин и обругал его дезертиром, и они друг на друга кричали... Самохин кричал, и наш Цыганков тоже, а после обнялись при всем народе, и на том все кончилось. Остался Андрей Иванович по-прежнему нашим головою. Худой, правда, и какой-то невеселый, возможно болезнь у него какая, но попробуй спроси, и спросишь – не дождешься ответа.

И еще одна беда свалилась на Карачаевку. Умер учитель Семен Никитович Малахов. Хоронили его в красном гробу, приезжал из области большой начальник. Учился он в прежние годы у Семена Никитовича, а теперь очень плакал. Такой большой начальник, а плакал, как мальчонка.

Тетя Надя, не слыхать ли что-нибудь про Антона? У нас тут многие уже вернулись, все, правда, по нездоровью, война покалечила, но как бы там ни было, а дома. И муж бухгалтерши Каролины вернулся, теперь он агроном. Видать, знающий, так как Андрей Иванович очень его расхваливает, да мы и сами видим, что жадный он в работе.

Мы со Славиком домой собираемся. Потурили фашиста с берегов Черемоша, пришла свобода на полонины, только вот оттуда ни звука. Нет письма – и сердце леденеет.

Видите, сколько я вам настрочила. А когда садилась, то и не знала, с чего начать. Чудно!

Целую вас, любимая тетенька, как целовали вы меня на прощанье.

Стефка».

2

Новое мощное наступление Советской Армии и высадка союзных войск в Нормандии всколыхнули Европу. На улицах бельгийских городов рядом с приказами немецкой администрации почти каждую ночь появлялись антифашистские листовки. Жандармы не успевали их срывать. Участились массовые побеги военнопленных с шахт Лимбурга.

Активную вооруженную борьбу с оккупантами вела в этой провинции партизанская бригада «За Родину», которой командовали советский подполковник Константин Шукшин и его заместитель лейтенант Иван Дядькин. В районе Брюсселя действовал «Русский партизанский батальон» во главе с бывшим ленинградским ополченцем Тягуновым. В других провинциях, а также в окрестностях Арденн громили врага отряды: Жана Давана («Вальжан»), Григория Титова («Шеф»), Григория Кожедубова («Женька»), Луи Греланже («Демильен»), Николая Степанова («Сибиряк»), отряд 024 в районе города Шарлеруа и другие. Предгорья между реками Урт и Амблев контролировали партизаны Антона Щербака.

Чуть ли не каждый день на базу Либерте прибывало пополнение – беглецы с шахт и карьеров, рефрактеры, жители окрестных городов и сел.

К началу июля 4‑й полк насчитывал почти семьсот бойцов, а люди все прибывали. Заболоченный полуостров был не в состоянии вместить такое количество партизан, пришлось спешно рыть землянки в лесу.

Франсуа Балю, созвав писарей, формировал новые подразделения с таким расчетом, чтобы в каждом было ядро из обстрелянных бойцов. Вечером, уединившись со Щербаком, он возмущался:

– Цыганский табор, а не полк. Зачем нам семьсот, если мы не в состоянии вооружить и триста? Балласт!

– Разве лучше было бы наоборот: оружия полно, а стрелять некому?

Начштаба моргал красными от переутомления глазами, страдальчески морщил широкий с залысинами лоб и упрямо отвергал доводы, высказывая опасение, что однажды все это стихийное сборище накроет хорошо обученная строевая часть немцев.

Довбыш давно носился с мыслью создать роту советских партизан.

– Понимаешь, Антон, – горячился он, убеждая Щербака, – соберемся вместе – это же сила! И знамя наше, красное... Представляешь?

– Что касается знамени, не уверен. Политика, Егор...

– И я говорю – политика, – обрадовался матрос. – Еще какая политика. «Гей, червоне знамено́, ти вiд партii дано!»[42]42
  Строки из стихотворения известного украинского советского поэта Павла Тычины.


[Закрыть] Здорово, а? Где наши-то, а здесь – мы, и все равно под одним знаменем. Высоко взметнем над Арденнами!

– Соблазнительно! – Щербак даже вздохнул. – Очень хотелось бы. Поговорю с начальником штаба.

Балю, как и предвидел Антон, мысль о выделении советских людей в отдельное подразделение встретил настороженно.

– Зачем эта автономия?

– Никакой автономии, Франсуа. Русские – солдаты воюющей страны. Однажды судьба вышибла нас из седла. Мы поднялись вновь на битву, примкнув к бельгийскому Сопротивлению. Плечо и локоть товарищей по оружию: бельгиец, русский, француз, поляк... Это здорово! Но, объединив советских партизан в одно подразделение, мы почувствуем себя действующей частицей нашей Армии. Пусть маленькая это будет частица, заброшенная за тридевять земель, но живая часть сражающейся Родины.

Балю улыбнулся, обнял Щербака.

– Да, я вас понимаю, мне тоже дорого чувство родины, иначе я не был бы с вами...

Уже через несколько дней вновь сформированная рота Довбыша отличилась.

Неподалеку от Эсню пролегал железнодорожный туннель. Краснознаменные мстители устроили перед ним завал и остановили товарняк.

Пожилой машинист вышел на зов партизан из узеньких дверей будки локомотива. Из-за его спины выглядывала перепачканная углем физиономия кочегара.

– Что произойдет, отец, если разобрать колею в туннеле и пустить туда на всей скорости поезд? – спросил машиниста Довбыш.

– Известно что, – повел плечами бельгиец. – За крушение – расстрел. Боши на расправу скорые.

– Отпустите нас! – взмолился перепуганный кочегар.

У Довбыша было мало времени на раздумье, он опасался, что из туннеля вот-вот выскочит встречный эшелон или же подоспеет патрульная дрезина.

– Ну что ж, – сказал он, – устроим фрицам небольшой шторм в тихую погоду... Вы долго еще там, братишки?

Из туннеля прибежали партизаны с ломами.

– Готово, товарищ командир! Раскурочили, мать их...

– Куликов! – Довбыш ткнул огромный кулак под нос подрывнику. – Я кому говорил: при посторонних суши весла?

– Так я же по-нашему...

– Я тебе дам по-нашему. Камбуз будешь драить! – Довбыш повернулся к машинисту: – Прошу, мсье. Сдайте немного назад, а потом реверс до отказа! Возьмет поезд разгон – прыгайте... А вы можете быть свободны хоть сейчас, – сказал он кочегару.

Машинист переглянулся с долговязым юношей, стоявшим сбоку с масленкой в руке. Тот, понурив голову, молчал.

– Воля ваша. – Машинист тяжело вздохнул, взглянув на паровоз, монотонно лязгающий водяным насосом. – Я на нем двенадцать лет... Отведите людей... Обнажу свод котла для взрыва.

Когда страшный грохот в туннеле, раскатившись эхом в окрестных скалах, затих, машинист обвел взглядом тучу пыли, что бесшумно оседала в долине, и повернулся к Довбышу. Лицо его было отрешенным.

– Что будет с нами?

– Курс норд-ост! – сказал Довбыш, махнув рукою в направлении гор. – Немцы конечно же узнают, что вы не погибли при катастрофе. Разумеется, если сумеют пробиться в туннель. Полагаю, это им удастся не скоро. Пойдем, отец, с нами?

Машинист, несколько помедлив, обнял за плечи молоденького кочегара.

– Что ж, – сказал он, – это, пожалуй, лучше, чем гнуть спину на бошей. Как ты считаешь, Крис?

Когда через полчаса на место диверсии прибыла немецкая патрульная дрезина, далеко в горах, над лилово-синими зарослями вереска, плыла песня:

 
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед...
 

На второй день разведчики Фернана доложили, что среди населения ходят слухи, будто диверсию устроили парашютисты, которых маршал Сталин приказал выбросить в Арденнах на помощь американцам.

Довбыш ликовал:

– Ты, Андрюха, за мостами охотишься да за плотинами, – говорил он Савдунину, – а я один раз шарахнул и заткнул туннель как пробкой. Такой кляп засадили в глотку – подавиться можно.

И как в воду глядел. Немцам так и не удалось расчистить туннель. Железнодорожное движение между Люксембургом и Льежем прекратилось до конца войны.

3

Получив донесение о диверсии в туннеле, штандартенфюрер Франц Энке заперся в своем кабинете, приказав адъютанту никого к нему не впускать. Нестерпимо жгло в затылке. Приложив мокрый платок к бугристой, чисто выбритой голове, он хмуро всматривался в блестящее пятнышко на эбонитовой поверхности телефона. Надо было позвонить в Брюссель, но звонить не хотелось.

Энке ждал экспертов. Мысли вертелись вокруг проклятого туннеля. Мосты, мосты, мосты... Почему он ни разу не вспомнил о туннеле? Может, потому, что и партизаны не проявляли интереса к этой чертовой дыре в скалах?.. И никто не предостерег, не надоумил. В конце концов, он, Энке, не в силах поспеть всюду один. Его окружают бездари вроде чванливого Зица, который корчит из себя умника, а не сумел схватить даже женщину, жену партизана. Расследование показало: это был тот самый машинист, которого бельгийская жандармерия отпустила после крушения на риважском мосту. Остолопы!.. А чего стоит начальник штаба, реквизировавший и отправивший в Тюбинген сыроварню. Ха-ха... Вульгарный мужлан с душонкой наподобие так любимого им затхлого сыра...

Адьютант доложил о прибытии экспертов. Штандартенфюрер выслушал их молча и почувствовал, что земля уходит из-под ног, хотя он, Энке, принимал официальных визитеров сидя в кресле.

Три месяца на расчистку туннеля?! Кой черт! У него нет и трех дней! Через три часа его того и гляди самого отправят расчищать злополучную дыру.

– Вы свободны, господа, – сказал Энке спокойно.

Оставшись один, он некоторое время сидел, прислушиваясь к боли в голове. Вспомнился гауптштурмфюрер Зильбер. «Куда его отослали: на Восточный или в Нормандию?»

За окном надвигалась ночь. Сквозь стекло было видно, как эсэсовец из штабной охраны ударяет ногой по педали, заводя мотоцикл. Мотор кашлянул колечком дыма и оглушительно затрещал. Может быть, поэтому никто не услышал выстрела в кабинете командира карательного полка СС штандартенфюрера Франца Энке.

На столе настырно звонил телефон, но поднять трубку было некому.

4

Приблизительно в это же время начальник караульной службы 4‑го партизанского полка Мишель Денелон привел к Антону Щербаку носатого мужчину, одетого несмотря на вечернюю духоту в кожанку и краги.

– Требует свидания с вами, мсье командант, – доложил Денелон. – Задержали на опушке. Пистолет на всякий случай отобрали.

– Я отдал сам, – раздался знакомый голос в дверях.

– Крафт?

– Не ждали? – белобровый Рене Крафт переступил порог, с любопытством озираясь. – Небогато живете.

– Если сравнивать с замком графа Лануа... – начал было Щербак.

– Или же с фермой Ван-Бовена... – подхватил Крафт.

Они засмеялись, а на смуглом лице Денелона отразилось разочарование.

– Пусть возвратит пистолет, – сказал Крафт.

Денелон вопросительно взглянул на Щербака и неохотно вытащил из кармана «вальтер».

– Отличный парнишка, – сказал Щербак, когда за Денелоном закрылись двери. – Только с диверсантами ему не везет. Поужинать хотите?

Крафт поднес руку с часами к карбидке, покачал головой.

– Ушло время, – сказал он. – Должен вернуться к рассвету. Я на мотоцикле. Ехать без света – шансы свернуть шею в потемках стопроцентные. Но перейдем, мсье Щербак, к делу.

...Когда Крафт в сопровождении все еще настороженного Денелона скрылся за деревьями, Щербак послал адъютанта за начальником штаба. Тот задержался в лесу у Герсона.

– Капитан Гро просил кланяться лейтенанту Балю, – сказал Щербак, как только массивная фигура начштаба протиснулась в проем двери. – Он сожалеет, что не может исполнить этот ритуал лично.

– Я тронут вниманием капитана к моей персоне, – проворчал Балю, стаскивая грязные сапоги. – Последнее время он только то и делает, что шлет поклоны и салютует бывшим друзьям.

Щербак погасил улыбку.

– Интересные новости, Франсуа. Только что здесь был Крафт. Офицер связи – будем так считать... Впрочем, сейчас это уже не имеет значения. Важно другое – завтра капитан Гро покидает Арденны.

Широкие, словно щетки, брови начштаба прыгнули вверх.

– И он прислал связного, чтобы посвятить нас в свои планы?

– Отнюдь!.. Гро предлагает нам свою базу. Старинный замок благородного графа Лануа. Я был в этом замке. Впечатляет. Залы, анфилады, рапиры, мушкеты... В общем, средневековье. Капитан, видимо, поклялся сберечь замок в сохранности до возвращения графа из эмиграции. Подыскивает сторожей.

– Какое нам дело до этого вельможи? – скривился Балю.

– Думаю, предложение капитана стоит принять. Здесь нам уже сейчас тесно. А люди продолжают прибывать. В замке мы могли бы разместить часть партизан и тем самым расширить границы своего контроля. Замок стоит на гористом и труднодоступном плато Д’оннёр[43]43
  Д’оннёр – честь (фран.).


[Закрыть]. К слову, откуда такое название? Что, эти Лануа были поборниками рыцарской чести?

– Спросите самого графа, когда он заглянет в имение, которое сберегут для него коммунисты, – не без ехидства бросил Балю.

– Вместе с социалистами, Франсуа, – уточнил Щербак. – Однако, как говорят французы, вернемся к нашим баранам. Думаю, что подобный приказ получил не только капитан Гро. «Арме Секрет» куда-то стягивает свои силы. Куда?

Начальник штаба потянулся к лампе, подкрутил, чтобы не шипела.

– Ясно куда, – произнес он нехотя, – поближе к столице. «Тайная Армия» намеревается вступить в Брюссель вместе с союзными войсками. Пьерло считает, что от этого зависит, кто станет у власти в послевоенной Бельгии.

Щербак с удивлением посмотрел на Балю:

– Вы... вы это серьезно?

Начштаба прилег на топчан, заложив под голову тяжелые руки.

– Так признавался мне когда-то в минуты откровенности сам капитан Гро. Очевидно, это и есть тот самый ре‑ша‑ющий момент.

– Ну и дела! – присвистнул Щербак. – Воистину: как молотить, так живот болит, а как есть, то где моя большая ложка.

– Вот поэтому и разошлись наши дорожки с уважаемым капитаном Гро, – сказал Балю. – Помните, вы меня спрашивали?..