Текст книги "Суд королевской скамьи"

Автор книги: Леон Юрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Леон Юрис

Суд королевской скамьи

Леон Юрис

Суд королевской скамьи

Книга 1 Истец

1

Ноябрь, 1945

Монца, Италия

Помощник дежурного капрала вышел из караулки и, прищурившись, вгляделся в простирающееся перед ним поле. Он увидел смутные очертания направлявшейся к нему сквозь высокую, по колено, траву фигуры. Дежурный поднял к глазам бинокль. Человек, прихрамывая, тащил на плече потрепанный мешок. Взмахнув рукой, он по-польски выкрикнул приветствие.

Привычная картина этих дней. По всей вздыбленной прошедшей войной Европе скитались беженцы – потоками они шли с востока на запад, с запада на восток, и наспех организованные лагеря беженцев буквально трещали от их наплыва. Сотни тысяч освобожденных из неволи польских рабов скитались по странам Европы, отчаянно ища встреч со своими земляками. Многие стремились сюда, в Монцу, где расположилось пятнадцатое крыло «Общества борцов за Свободную Польшу» Королевских военно-воздушных сил.

– Czo tem! Czo tem! (Привет! Привет!)– кричал человек, пересекая поле и выбираясь на пыльную дорогу. Он хромал, и ему пришлось замедлить шаг.

Помощник дежурного встретил его на полпути. Человек был высок и худ, с тонким, аристократическим лицом под шапкой густых светлых волос.

– Поляк? Из «Свободной Польши»?

– Да, – ответил охранник.– Дайте-ка я понесу ваш мешок.

Человек ухватился за стражника, чтобы не упасть от изнеможения.

– Спокойнее, отец, спокойнее. Идем, посидишь у меня. А я вызову санитарную машину.

Дежурный взял его под руку. Человек внезапно остановился и поднял глаза, наполнившиеся слезами, на польский флаг, который развевался на флагштоке у ворот. Сев на деревянную скамью, он спрятал лицо в ладонях.

Бросив мешок в угол, дежурный стал крутить ручку полевого телефона.

– Пост номер четыре. Пришлите санитарную. Да, беженец.

Когда прибывшая машина забрала человека в лагерь, дежурный покачал головой. Десятый за день. Порой приходило и до сотни. Что можно было сделать для них, кроме того, чтобы дать горячую пищу их ссохшимся от недоедания желудкам, помыть их, вкатить им уколы против свирепствовавших болезней, снабдить рваной, но чистой одеждой, а затем отправить в центр сбора беженцев набитый людьми в ожидании суровой зимы. Когда выпадет снег, Европа может стать большим моргом.

На доске объявлений в офицерском клубе ежедневно вывешивался список появившихся беженцев. Члены корпуса неизменно ждали чуда– встречи с родственниками или хотя бы со старыми друзьями. Порой случались бурные встречи старых школьных товарищей. Любимых не удавалось встретить практически никогда.

Майор Зенон Мысленский вошел в клуб, не сменив летную куртку и меховые сапоги. Его встретил дружный хор приветствий, потому что Мысленский, на боевом счету которого было двадцать два сбитых немецких самолета, считался одним из немногих подлинных асов в польской авиационной части, живой легендой – даже в это легендарное время. По привычке он остановился у доски объявлений и пробежал глазами приказы и список мероприятий. Надо принять участие в шахматном турнире. Он уже был готов отойти от доски, как вдруг внимание его привлек печальный перечень новоприбывших беженцев. Сегодня появилось только четверо: поток начинает слабеть.

– Эй, Зенон, – позвал его кто-то от стойки.– Ты сегодня запоздал.

Но майор Мысленский, оцепенев, стоял на месте, не сводя глаз с одной фамилии в списке: среди прибывших 5 ноября он увидел имя Адама Кельно.

Коротко постучав, Зенон распахнул двери. Адам Кельно лежал, забывшись сном, на койке. С первого взгляда Зенон не узнал своего двоюродного брата. Господи, как он постарел. Когда начиналась война, у него не было ни одного седого волоска на голове. Он так истощен– выпирают все кости. Сквозь сон Адам Кельно почувствовал присутствие другого человека. Приходя в себя, он приподнялся на локте и моргнул.

– Зенон?

– Брат...

Полковник Гайнов, командир пятнадцатого авиационного крыла, налил стопку водки и еще раз пробежал протокол предварительного допроса доктора Адама Кельно, который подал заявление с просьбой зачислить его в ряды бойцов «Свободной Польши».

АДАМ КЕЛЬНО, д-р мед.– родился в 1905 году в деревушке неподалеку от Пшетебы Образование– медицинский факультет Варшавского университета. Практикует как хирург с 1934 года.

Здесь же было свидетельство его двоюродного брата, майора Зенона Мысленского, что Кельно еще студентом принимал участие в польском национальном движении. С началом второй мировой войны, когда Польша была оккупирована немцами, Кельно и его жена Стелла сразу примкнули к национальному подпольному сопротивлению.

Через несколько месяцев на их след напало гестапо. Стелла Кельно была расстреляна карательной командой.

Каким-то чудом Адаму Кельно удалось избежать смерти, и он был направлен в Ядвигский концентрационный лагерь, расположенный на полпути между Краковом и Тарнувом на юге Польши. Там был огромный промышленный комплекс с сотнями тысяч рабов, снабжавший немецкую военную машину.

В сообщении указывалось, что Кельно скоро занял в лагере ведущее положение среди медиков и делал все для обеспечения хотя бы примитивной медицинской помощи. Сам же Кельно проявил себя как одаренный и самоотверженный врач.

На завершающей стадии войны, когда Ядвига была приговорена к уничтожению, Кельно взял на себя ответственность за спасение тысяч заключенных от газовых камер, подделывая свидетельства о смерти, в чем ему помогало подполье и его искусство медика

Он обрел такую известность, что в конце войны главный врач, полковник СС доктор Адольф Восс, взял Кельно, против его желания, в свою привилегированную частную клинику в Восточной Пруссии.

По завершении войны Кельно вернулся в Варшаву, где его ожидало величайшее потрясение. Польские коммунисты предали страну, отдав ее Советскому Союзу Во время пребывания в Ядвиге ему, как члену подпольного национального движения, постоянно приходилось вести войну не на жизнь, а на смерть с коммунистическим подпольем. И теперь врачи-коммунисты, большинство из которых были евреями, организовав заговор против Кельно, выступили с заявлением, что он якобы сотрудничал с нацистами. Узнав, что выдан ордер на его арест, Адам Кельно бежал и через всю Европу добрался да Италии, где вступил в контакт со «Свободной Польшей».

Полковник Гайнов отложил протокол и вызвал секретаря.

– Что касается дела Кельно, – сказал он.– Создать комиссию по расследованию из пяти офицеров. Председательствовать в ней буду я. Мы должны немедленно обратиться ко всем частям «Свободной Польши» и организациям, которые могут хоть что-то знать о Кельно, чтобы вынести решение не позже чем через три месяца.

Когда Польша потерпела поражение во второй мировой войне и была разделена между Германией и Советским Союзом, тысячам и тысячам солдат и офицеров пришлось бежать. В Лондоне было сформировано правительство в изгнании, а боевые соединения поляков под британским командованием дрались на земле и в небе.

Во время войны многие тысячи польских военных оказались в Советском Союзе, где они были интернированы, а впоследствии расстреляны в Катынском лесу.

Советы предполагали установить контроль над Польшей, и, естественно, национальный офицерский корпус представлял собой угрозу этим намерениям. В конце войны советская армия остановилась у ворот Варшавы, не попытавшись помочь восстанию, поднятому национальными силами, и спокойно позволила немцам разгромить его.

Бойцы «Свободной Польши» остались в Англии– полные горечи поражения, тесно сплоченные, они не переставали мечтать о возвращении на родину. И сообщение о появлении Адама Кельно быстро разнеслось по всей польской общине.

Дело казалось совершенно ясным. Доктор Адам Кельно был польским националистом, и, когда он вернулся в Варшаву, его ждала смерть от рук коммунистов, как и его товарищей, павших в Катынской бойне.

Через несколько дней после начала расследования в Монцу вместе с личными заявлениями стали приходить заверенные под присягой показания.

«Я знаком с д-ром Адамом Кельно с 1942 года, когда оказался в Ядвигском концентрационном лагере. Я был болен и слишком слаб, чтобы работать. Он спрятал меня и спас от немцев. Я обязан ему жизнью»

«Д-р Адам Кельно прооперировал меня и выхаживал с большой заботой, пока я окончательно не встал на ноги»

«Д-р Кельно помог мне бежать из Ядвиги»

«Д-р Кельно оперировал меня до четырех утра, хотя он был так измотан, что еле стоял на ногах. Я думаю, что он спал не более нескольких часов в сутки»

«Он спас мне жизнь».

В день заседания комиссии лагерь посетил Леопольд Залинский, выдающаяся фигура национального подполья во время оккупации. Его кличка «Кон» была известна каждому поляку. Свидетельство Кона устранило любые сомнения. Он под присягой показал, что Адам Кельно был героем подполья еще до ареста и так же проявил себя в Ядвиге, будучи заключенным-медиком. Учитывал показания и письма еще двух дюжин других свидетелей, где не было никаких противоречий, комиссия полностью сняла с Кельно даже тень возможных подозрений.

И ходе трогательной церемонии в Монце, на которой присутствовало большинство польских офицеров, Адаму Кельно было присвоено звание капитана, и его брат лично вручил ему знаки различия.

Польша была потеряна для этих людей, но они продолжали помнить и мечтать о ней.

2

Шестой польский госпиталь.

Лагерь Фоксфилд-Кросс.

Тернбридж,

Англия– март 194б года

Майор Адам Кельно медленно вышел из операционной, стягивая резиновые перчатки. Сестра Анджела распустила завязки маски и промокнула потный лоб врача.

– Где она? – спросил Адам.

– В приемной для посетителей. Адам...

– Да?

– Ты придешь ко мне?

– Хорошо.

– Я буду ждать.

Он вышел в длинный полутемный коридор. Анджела Браун восхищалась им не только с профессиональной точки зрения. Прошло всего несколько месяцев с того дня, как они стали вместе работать в операционной. С самого начала она была поражена мастерством хирурга и преданностью делу, которая позволяла ему делать вдвое. больше операций, чем большинству его коллег. У него были просто золотые руки.

Все произошло самым естественным образом. Как женщина Анджела Браун не представляла собой ничего особенного, но вот уже десять лет она была прекрасной хирургической сестрой. Первый ее скоротечный брак кончился разводом. Ее большая любовь, польский летчик из Королевских воздушных сил, был сбит над Ла-Маншем.

Адам Кельно не имел ничего общего с ее летчиком-истребителем, так что она стала чувствовать к нему совершенно иную любовь. Она испытывала удивительное ощущение в те минуты, когда он повелительно взглядывал на нее поверх маски и она вкладывала инструменты в протянутую руку, а затем наблюдала за его смелыми точными движениями, когда они вместе работали у операционного стола, спасая человеческие жизни. Возбуждение и восторг после удачной операции. Изнеможение от неудачи после трудной битвы.

Они были так одиноки оба. Их сближение произошло без всякой драматичности, но очень мило.

Адам вошел в приемную Было уже поздно Операция длилась больше трех часов. На лице мадам Бачевской застыло ожидание. Она боялась задать вопрос. Адам слегка склонил голову, взяв ее руку, поцеловал и сел рядом.

– Ежи оставил нас. Он отошел в мире и покое.

Она кивнула, не в силах произнести ни слова.

– Могу ли я кому-то еще сообщить, мадам Бачевская?

– Нет. Мы остались только вдвоем. Единственные, кто выжили.

– Я думаю, вам лучше пройти в эту комнату.

Она попыталась заговорить, но губы ее свело, и она смогла издать лишь короткий мучительный стон.

– Он сказал. отвези меня к доктору Кельно. он спас мне жизнь в концентрационном лагере... привези меня к доктору Кельно.

Появилась Анджела, которой предстояло взять на себя все дальнейшие заботы. Адам шепнул ей, чтобы она дала женщине успокаивающее.

Когда я впервые встретил Ежи Бачевского, он был силен как бык. Он был великим поляком, одним из наших выдающихся драматургов Мы знали, что немцы поставили себе целью уничтожить нашу интеллигенцию, и мы любой ценой должны были спасти его жизнь. Само хирургическое вмешательство было не особенно сложным. Нормальный человек легко перенес бы его, но у Ежи почти не было запаса жизненных сил после двух лет в той адовой яме.

– Дорогой, это же ты говорил мне, что хороший хирург должен быть бесстрастен. Ты сделал все, что мог...

– Порой я и сам не верю в та, что говорю. Ежи умер, окруженный предательством. Одинокий, потерявший свою родину, помня лишь невыносимый ужас, который довелось ему перенести.

– Адам, ты оперировал почти всю ночь. Вот, дорогой, твой чай.

– Я хотел бы выпить.

Он налил рюмку, торопливо опрокинул ее и тут же снова наполнил.

– Ежи страстно хотел, чтобы у него был ребенок. Что за ужасную трагедию мы переживаем? Что за проклятие лежит на нас? Почему мы не можем жить спокой но?

Бутылка опустела. Анджела пригладила его растрепавшиеся светлые волосы.

– Ты останешься на ночь?

– Мне бы хотелось. Я не могу переносить одиночество.

Она присела на скамеечку рядом с ним и положила голову ему на колени.

– Сегодня меня отозвал в сторону доктор Новак, – сказала она.– Он посоветовал мне на какое-то время вытащить тебя из больницы отдохнуть– или ты рано или поздно сломаешься.

– Какое, черт побери, до этого дело Августу Новаку! Человеку, который провел всю жизнь, исправляя форму носов или пересаживая волосы лысым английским джентльменам, мечтая получить дворянство. Дай мне еще выпить.

– О Господи, конечно!

Когда Адам стал приподниматься, она схватила его за руку, а затем, умоляюще глядя на него, стала целовать ему пальцы, один за другим.

– Не плачь, Анджела, прошу тебя, не плачь.

– У моей тетушки есть прекрасный маленький

коттедж в Фолкстоне. Нас с удовольствием примут там, если мы решим уехать.

– Может, я и в самом деле немного устал, – признался он.

Дни в Фолкстоне промелькнули в мгновение ока. Он дышал полной грудью, возвращаясь к жизни во время долгих тихих прогулок по каменистым тропинкам скал, нависших над морем. За проливом смутно виднелись туманные очертания берегов Франции. Рука об руку в молчаливом единении они гуляли под порывами ветра вдоль подстриженных шпалер розмарина рядом с гаванью, куда доносились звуки духового оркестра из парка. Узкие маленькие улочки еще были в грудах мусора после бомбежек, но статуя Вильяма Гарвея, открывшего кровообращение, осталась нетронутой. Снова начал ходить пароходик в Кале, и скоро тут на короткий летний сезон стали появляться отдыхающие.

Когда спускался вечерний холодок, они устраивались у камина, пламя бросало странные тени на низкие стропила коттеджа. Кончался последний прекрасный день, и завтра им предстояло вернуться в больницу.

На Адама внезапно напала угрюмость. Он пил больше, чем обычно.

– Как жаль, что все кончается, – пробормотал он.– Не помню, чтобы у меня была такая прекрасная неделя.

– Она может и не кончаться, – сказала Анджела.

– Для меня все кончается. У меня ничего не осталось– все пропало. Все, кого я любил, потеряны. Моя жена, моя мать, мои братья. А те, кто выжил, сейчас в пожизненном рабстве в Польше. Я выжжен и никогда не стану другим.

– Я никогда ничего не просила, – сказала она.

– Анджела, понимаешь... я хотел бы полюбить тебя. Но в таком случае я потеряю и тебя.

– Какая разница, Адам? Мы и так можем расстаться, дав друг другу возможность проверить себя.

– Речь не только об этом, и ты это знаешь. Я опасаюсь за себя как за мужчину. Я смертельно боюсь импотенции, но пью я не только из-за этого. Это... так много всякого случилось со мной.

– Я помогу тебе обрести силу, Адам, сказала она.

Протянув руку, он коснулся ее щеки, и она поцеловала его ладонь.

– Твои руки. Твои волшебные руки.

– Анджела, ты родишь мне ребенка– вот прямо сейчас?

– Да, мой дорогой.

Анджела забеременела через несколько месяцев после свадьбы.

Доктор Август Новак, старший хирург Шестой польской больницы, вернулся к частной практике, и, к удивлению большинства, главой больницы был назначен доктор Адам Кельно, хотя было много врачей с большим, чем у него, стажем.

Административная карьера отнюдь не привлекала его, но высокое чувство ответственности, которое Адам вынес из концентрационного лагеря в Ядвиге, подготовило его для этой деятельности. Занимаясь и бюджетом больницы, и ее политикой, он не оставлял и хирургическую практику.

И как он был рад возвращаться после работы домой. Коттедж семьи Кельно в Грумбридж-виллидж был всего в нескольких милях от больницы. Живот Анджелы волнующе округлялся, и по вечерам они, как всегда в молчаливом согласии, прогуливались по тенистым тропинкам, а затем пили чай в уютном маленьком кафе. Адам стал выпивать куда меньше.

Июльским вечером он покинул больницу и двинулся к центру городка в машине, на заднем сиденье которой лежали покупки, заботливо уложенные туда санитаром. Купив букет роз, он направился в Грумбридж.

Анджела не отвечала на его звонки. Это всегда вызывало у него беспокойство. Страх потерять ее крылся за каждым деревом леса. Подхватив мешок с покупками, Адам стал рыться по карманам в поисках ключа. Стоп. Дверь не была заперта. Он отворил ее.

– Анджела!

Его жена с пепельно-бледным лицом сидела на краешке стула в гостиной. Адам перевел взгляд на двух мужчин, стоявших рядом с ней.

– Доктор Кельно?

– Да.

– Инспектор Эйбанк из Скотланд-Ярда.

– Инспектор Гендерсон, дополнил второй, показывая свое удостоверение.

– Что вам нужно? Что вы тут делаете?

– У нас есть ордер на ваш арест, сэр.

– На мой арест?

– Да, сэр.

– Да что это такое? Что это за шуточки?

Мрачное выражение лиц посетителей дало ему понять, что речь тут идет не о шуточках.

–Арестовать меня?.. За что?

– Вы будете отправлены в Брикстонскую тюрьму для последующей выдаче Польше, где предстанете перед судом как военный преступник.

3

Вокруг был Лондон, но в обстановке комнат было что-то от Варшавы. Анджела сидела в приемной «Общества борцов за Свободную Польшу», стены которой были украшены сусальными портретами маршала Пилсудского, Рыдз-Смиглы, Падеревского и галереей польских национальных героев. Здесь и в других подобных местах в окрестностях Лондона сотни тысяч поляков избавились от мечты вернуться в Польшу.

Беременность Анджелы теперь не вызывала сомнений. Зенон Мысленский успокаивал женщину, которая нервно комкала платок. Открылась высокая дверь, ведущая во внутренние помещения, и к ним подошел секретарь.

Оправив платье, Анджела оперлась на руку Зенона. Граф Анатоль Черны вышел навстречу им из-за стола. Он встретил Зенона как старого друга, поцеловал руку Анджеле и предложил сесть.

– Боюсь, – сказал вылощенный маленький аристократ, что мы напрасно потеряли время на контакты с правительством в изгнании. Англия больше не признает его, и мы не в состоянии получить какую-то информацию из британского Министерства внутренних дел.

– Ради Бога, да что же это такое происходит! Пусть нам хоть кто-нибудь объяснит, – вскипела Анджела.

– Нам известно лишь то, что примерно две недели назад из Варшавы прибыл некий Натан Гольдмарк. Он еврейский коммунист и следователь по особым делам польской тайной полиции. У него есть несколько заверенных под присягой показаний выживших узников Ядвиги, в большинстве своем польских коммунистов, в которых выдвигается ряд обвинений против вашего мужа.

– Какого рода обвинения?

– Я сам еще не видел их, а Министерство внутренних дел держит все в тайне. Позиция Британии такова. Если иностранное правительство, с которым заключено взаимное соглашение, требует экстрадиции, представляя неопровержимые на первый взгляд доказательства, дело следует обычным порядком.

– Но какие возможные обвинения могут быть выдвинуты против Адама? Вы читали данные по расследованию в Монце. Я сам был там, – сказал Зенон.

– На самом деле оба мы знаем, что происходит, – ответил граф.

– Нет, я совершенно ничего не понимаю, – сказала Анджела.

– Коммунисты чувствуют необходимость в постоянном пропагандистском наступлении, чтобы оправдать захват ими Польши. Из доктора Кельно хотят сделать козла отпущения. Что может быть лучше, чем доказательство того, что националисты сотрудничали с нацистами?

– Ради Бога, что же мы можем сделать?

– Мы, конечно, можем бороться. Кое-какие возможности у нас имеются. Министерству внутренних дел потребуется несколько недель, чтобы оценить ситуацию. Наша тактика первым делом должна заключаться в намеренном затягивании расследования. Мадам Кельно, я бы хотел взять на себя смелость посоветовать вам юридическую фирму, которая может оказать помощь в данном деле.

– Да, конечно, – прошептала она.

– «Хоббинс, Ньютон и Смидди».

– О мой бедный дорогой Адам! О Боже милостивый .

– Анджела, прошу тебя

– С вами все в порядке, мадам Кельно?

– Да .. простите. – Она прижала побелевшие от напряжения кулачки к губам и с трудом перевела дыхание

– Ну-ну, – сказал граф Черны.– Мы же в Англии. Мы имеем дело с приличными цивилизованными людьми.

Такси марки «остин» остановилось в центре Пэлл-Мэлл, ища возможность для поворота в потоке встречного движения, и наконец, описав полукруг на пятачке размером не больше пенни, остановилось у Реформ-клуба (Лондонский клуб, членами которого являются высшие государственные чиновники, политические деятели, видные журналисты. Основан в 1832 году как клуб вигов.).

Ричард Смидди поправил котелок, взял под мышку сложенный зонтик, открыл потертый кошелек и аккуратно отсчитал плату, строго по счетчику.

– И шесть пенсов вам, – добавил он

– Спасибо, хозяин, – сказал кэбби, включая надпись «свободно» Он покачал головой, засовывая в карман скудные чаевые. Не то чтобы он хотел войны, Боже сохрани, но был бы не против, если бы вернулись янки.

Ричард Смидди, сын Джорджа Смидди, внук Гарольда Смидди, принесших славу знаменитой старинной адвокатской конторе, поднялся к входу в Реформ-клуб. Он с удовольствием ждал встречи с Робертом Хайсмитом, которая была оговорена за неделю Как предписывалось правилами этикета, секретарь Смидди написал записку секретарю Хайсмита в парламенте, вручив ее с нарочным. Так и было условлено о встрече Смидди позволил своему секретарю намекнуть, что дело носит исключительно важный характер. В настоящий момент Смидди размышлял об уходящих традициях, на смену которым приходит чисто американская привычка хватать телефон и решать таким образом все дела.

Он вручил портье в гардеробе зонтик и котелок и обменялся с ним привычными репликами об отвратительной погоде.

– Мистер Хайсмит ждет нас, сэр.

Смидди поднялся по лестнице туда, откуда Филеас Фогг начал и где завершил свое путешествие вокруг света за восемьдесят дней – ниша справа от входа. Роберт Хайсмит, крепкий костистый человек в небрежно сшитом костюме, приподнялся из глубокого кожаного кресла, которое уже поскрипывало от старости. Хайсмит был довольно яркой личностью, родом из семьи поместного дворянина. Юрист он был высшего класса, и неоднократно выступал в суде, а недавно, в возрасте тридцати пяти лет был избран в палату общин. Ярый крестоносец по натуре, Хайсмит всегда был готов ткнуть пальцем в творящуюся, по его мнению, несправедливость. Поэтому он возглавил британское отделение «Международного убежища», организации, которая занималась защитой политических заключенных.

– Привет, Смидди! Садитесь, садитесь же.

– Очень любезно с вашей стороны, что вы не замедлили со встречей.

– Ну, не так уж я торопился. Пришлось выдержать немалое давление со стороны Министерства внутренних дел, чтобы все привести в порядок.

– О да, такое и со мной случается.

Хайсмит заказал виски, а Ричард Смидди– чай с пирожными.

– Ну-с, теперь я знаком с сутью обвинения, сказал Хайсмит.– Они вменяют ему в вину чуть ли не весь уголовный кодекс.– Он поправил очки, пригладил растрепанные волосы и зачитал с листа: – Делал смертельные уколы фенола заключенным, сотрудничал с нацистами, отбирал заключенных для газовых камер, участвовал в хирургических экспериментах, принял присягу как почетный немец. И так далее, и тому подобное. Звучит как описание кровожадного чудовища. Что же это за личность?

– Достаточно приличный человек. Слегка грубоват. Как вы знаете, он поляк.

– Что ваша контора думает по этому поводу? – Мы с предельным тщанием изучили его дело, мистер Хайсмит, и я готов поставить последний фунт стерлингов за то, что он невиновен.

– Подонки. Ну, мы не позволим им выйти сухими.

« „Международное убежище"

Реймонд-билдинг

Грей-инн

Лондон, WC-1

Заместителю Государственного секретаря

Министерство внутренних дел

Департамент по делам иностранцев

10 Олд-Бейли

Лондон ЕС-4

Достопочтимый мистер Клейтон-Хилл,

Я уже предварительно информировал Вас об интересе, который «Международное убежище» питает к делу доктора Адама Кельно, ныне содержащегося в тюрьме Его Величества в Брикстоне. Что касается самой процедуры, то наше общество с большим подозрением относится к требованиям коммунистических государств выдачи им политических заключенных. Вне всякого сомнения, доктор Кельно является жертвой политических игр.

Дальнейшее расследование привело нас к убеждению, что обвинение против доктора Кельно не имеет под собой никаких оснований. Все свидетельства против него поступили со стороны польских коммунистов или лиц, придерживающихся коммунистических взглядов.

Не случайно никто из них не утверждает, что является очевидцем преступных деяний доктора Кельно. Все основано на смутных слухах, которые, без сомнения, были бы отвергнуты любым судом Западной Европы. К тому же польскому правительству не удалось представить хоть одну жертву жестокости доктора Кельно.

По нашему мнению, Польша совершенно не в состоянии обеспечить беспристрастное слушание дела. Те лица, которые могли бы засвидетельствовать самоотверженное поведение доктора Кельно в Ядвиге, не имеют возможности прибыть в Польшу, и ни при каких обстоятельствах не найдется человека, который дал бы честные и откровенные показания на суде. Если будет принято решение об экстрадиции, оно будет равносильно политическому убийству.

Во имя преданности Британии правилам честной игры «Международное убежище» просит о безусловном освобождении этого безвинно оклеветанного человека.

Остаюсь преданный Вам

Роберт Хайсмит»

« „Хоббинс, Ньютон и Смидди"

Адвокаты

32 В Ченсери-лейн

Лондон WC-2

Заместителю Государственного секретаря

Министерство внутренних дел

Департамент по делам иностранцев

10 Олд-Бейли

Лондон ЕС-4

Касательно: д-р Адам Кельно

Уважаемый мистер Клейтон-Хилл,

Вынуждены снова обратиться к делу доктора Адама Кельно. Я имею удовольствие препроводить Вам более двадцати показаний бывших заключенных концентрационного лагеря Ядвиги, свидетельствующих в пользу нашего клиента.

Мы весьма благодарны Вам за отсрочку, которая дала нам возможность предоставить более сотни свидетельств Тем не менее доктор Кельно вот уже шесть месяцев находится в заключении без предъявления ему обвинения.

Мы были бы признательны Вам, если бы Вы сообщили, удовлетворяют ли Вас представленные нами свидетельства и может ли быть освобожден доктор Кельно, или мы должны продолжать сбор показаний в защиту

Я хотел бы привлечь Ваше внимание к решению почетного трибунала, состоящего из представителей всех отделений «Свободной Польши», который не осудил его, но оценил его поведение как геройское.

Преданные Вам

Хоббинс, Ньютон и Смидди»

В палате общин Роберт Хайсмит заручился поддержкой своих коллег и оказывал все большее давление на власти в деле Кельно. Против явной несправедливости поднималась волна общественного возмущения.

Столь же настойчивыми были и гневные требования Польши, возмущенной тем, что это чудовище, военный преступник, пользуется поддержкой и защитой англичан. С их точки зрения, ситуация была сугубо внутренним делом Польши, и Англия, по условиям договора, должна была выдать Кельно для суда.

Как раз в тот момент, когда «Международному убежищу», казалось, удалось одержать победу, Натан Гольдмарк, польский следователь, который прибыл в Англию, чтобы требовать выдачи преступника, нашел неожиданного свидетеля.

4

На горизонте показались очертания Оксфорда с его сотней башен и шпилей. Натан Гольдмарк из польской тайной полиции перестал грызть ногти и прижался к окну поезда, когда его спутники стали стаскивать багаж с верхних полок.

Оксфорд, как он прочитал по пути из Лондона, был основан где-то в двенадцатом столетии и сегодня представлял собой конгломерат тридцати одного колледжа с разнообразными кафедрами, больницами, учреждениями, причудливо разбросанными на берегах идиллического водного потока, в которых прихотливо сочетались романтический дух прошлого и величавая строгость готики, высокие своды и древние витражи города, в котором обитают президенты колледжей и деканы, студенты и рьяные читатели Такие учебные заведения, как колледж Магдалины и Пемброк-колледж или колледж Всех Душ, исчисляют срок своего существования веками. Наффилд-колледжу и колледжу Святой Екатерины всего несколько десятилетий. И все они гордятся бесконечным списком бессмертных имен, которые и составляют величие Англии.

Натан Гольдмарк нашел стоянку такси и сунул водителю клочок бумаги с адресом Радклиффского медицинского центра. Несмотря на холодный ветер он опустил окно, когда они пробирались в потоке велосипедов и бойких веселых студентов. На древней стене большими красными буквами было намалевано «ИИСУС-ПЕДИК».

В стерильной чистоте медицинского центра его про вели длинным коридором мимо дюжины лабораторий в маленький кабинет доктора Марка Тесслара, который ждал встречи с ним.

– Пойдемте лучше ко мне домой, – сказал Тесслар.– Там мы сможем и поговорить.

Апартаменты Тесслара располагались в нескольких милях от центра Оксфорда, на окраине, по соседству с Уитхемским аббатством. Потребовалось буквально не сколько минут, чтобы доктор Марк Тесслар и Натан Гольдмарк оценили друг друга, ибо оба они были членами одного и того же уникального клуба, включавшего всех евреев, переживших гитлеровский холокост. Тесслар прошел университеты Варшавского гетто, Майданека и концентрационного лагеря в Ядвиге. Гольдмарк получил образование в Дахау и Освенциме Глубокие морщины и ввалившиеся глаза поведали им друг о друге.

– Как вы нашли меня, Гольдмарк? – спросил Тесслар.

– Через доктора Марию Вискову. Она рассказала мне, что вы в Оксфорде и занимаетесь исследованиями.

Упоминание о Марии вызвало улыбку на обычно хмуром сухом лице собеседника.

– Мария... когда вы видели ее в последний раз?

– Неделю назад.

– Как она?

– Ну, положение у нее неплохое, но, как и все мы, пытается начать жизнь заново. Для этого нужно понять, что с нами произошло.

– Когда нас освободили и мы вернулись в Варшаву, я просил ее оставить Польшу. В ней нет места для евреев. Она вся – сплошная братская могила. Пустыня, над которой витает дух смерти.