Текст книги "Суд королевской скамьи"

Автор книги: Леон Юрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

– Вопросов больше не имею.

Когда все члены суда осмотрели иглы, поднялся Хайсмит. Адам Кельно сидел, не отрывая глаз от саквояжа. Когда сменялись стенографисты, руки его невольно дернулись, словно он не мог побороть искушения схватить иглы. Смидди перехватил его кисть, обратив все внимание Кельно на Марвика.

– Мистер Марвик, слышали ли вы ил читали показания доктора Боланда, свидетельствовавшего в пользу доктора Кельно?

– Я знаком с ними.

– Считаете ли вы как эксперт доктора Боланда достаточно квалифицированным специалистом в своей области?

– Да.

– Вы слышали его показания, что сам он получил два укола в позвоночник перед предстоящей операцией, и оба они были сделаны без предварительного обезболивания морфием. Он так же свидетельствовал, что предварительное введение лекарств не обеспечивает в полной мере спокойствие пациента.

– Да, он это говорил,

– Можете ли вы прокомментировать его слова?

– Ну, даже ваш собственный клиент, доктор Кельно, придерживается иной точки зрения, чем доктор Боланд. И я, конечно же, тоже не согласен с, ним.

– Но вы согласны с тем, что в сегодняшней Англии 1967 года существует как минимум две различных точки зрения на вопросы обезболивания?

– Да, у него есть свое мнение.

– Отличное от вашего.

– Да.

– Доктор Боланд в ходе показаний утверждает, что, если пациенту вводится достаточно острая игла, он практически не испытывает никаких неприятных ощущений. Что вы скажете на это?

– Возможно, если пункция проводится в абсолютно идеальных условиях.

– Руками опытного хирурга, который действует с предельной быстротой.

– Процедура эта, сэр Роберт, должна проводиться как раз медленно. Игла прокладывает себе путь сквозь очень нежные структуры. У меня бывали случаи, когда пункции отнимали до десяти минут, и случалось, что даже опытные специалисты терпели поражение.

– Если бы в силу обстоятельств вам пришлось оперировать в Ядвиге и у вас не было бы анестезиолога или просто подготовленного ассистента для общего наркоза, имело бы смысл проводить спинномозговое обезболивание, не так ли? Я хочу сказать, что хирург не в состоянии одновременно делать две вещи, верно? Он не может оперировать и в то же время давать наркоз.

– Можно считать и так.

– И в ходе операции он не может поручить давать наркоз с помощью хлороформа или эфира неподготовленному помощнику?

– Вы совершенно правы в предположении, что ему нужен опытный ассистент, которому можно было бы доверить общий наркоз.

– Так. что спинномозговое обезболивание обеспечивает хирургу оптимальные условия для операции, не так ли?

– Да.

– Особенно если хирург подавлен и растерян.

– Да.

– Где вы практиковали в сороковом – сорок первом годах?

– В Королевских военно-воздушных силах.

– В Англии?

– Да. В силу стечения обстоятельств мне пришлось давать наркоз одному из ответчиков, когда его самолет потерпел аварию.

– И условия были далеко не такими, как в Ядвиге?

– Да.

– Но даже в Англии в те годы доктор Боланд предпочитал прибегать к спинномозговому обезболиванию без предварительного впрыскивания морфия. Это не удивляет вас?

– Нет. Это приводит меня в содрогание.

– Итак, мы имеем свидетельства двух экспертов по вопросам обезболивания, которые придерживаются диаметрально противоположных взглядов. Два мнения, каждое из которых можно считать справедливым.

Когда Хайсмит направился на свое место, О'Коннор листал книгу, которую извлек из своих бумаг. Он попросил секретаря суда передать один экземпляр ее сэру Роберту, а другой – мистеру Марвику.

– Прежде чем мы обратим внимание на эту работу доктора Боланда, – сказал О'Коннор, – я хотел бы напомнить, что вы слышали или читали свидетельство доктора Кельно: у него не хватало квалифицированных ассистентов и главным образом в силу этой причины он предпочитая прибегать к спинномозговому обезболиванию, которое делал сам.

– Да, я знаком с этими показаниями.

– И вы также слышали и читали показания доктора Лотаки, что он помогал доктору Кельно в ряде операций.

– Да.

– Как вы считаете, исходя из квалификации доктора Лотаки, мог ли он следить за состоянием пациента под наркозом во время операции?

– Да, доктор Лотаки был достаточно опытен для этого.

– В таком случае ссылка Кельно на то, что у него, не было подготовленных помощников, лишена оснований.

В первый раз за время процесса сэр Роберт Хайсмит поймал себя на том, что он задумывается над личностью Адама Кельно. Была ли то откровенная ложь или

же просто оговорка в ходе показаний – вот что он пытался понять.

О'Коннор открыл книгу.

– Данный труд доктора Боланда был опубликован в 1942 году и носит название «Новые достижения в области анестезиологии».

– Я считаю несколько странным, – сказал Хайсмит, – что доктору Баланду не было предъявлено ничего подобного, когда он стоял на свидетельском месте.

– При всем уважении к моему досточтимому коллеге, – сказал О'Коннор, – у нас не было возможности прочитать все труды анестезиологов Англии, и мы не имели представления, что доктор Боланд будет приглашен стороной истца давать показания. Если бы вы заблаговременна предупредили нас, мы были бы готовы в соответствующее время.

– Тем не менее я не считаю достойным предлагать мистеру Марвику оценить то, что написал доктор Боланд, который не может, в данный момент сам дать ответ.

– Если вы желаете, сэр Роберт, – сказал судья,– вы можете снова пригласить доктора Баланда. Мы не отрицаем ваше право на это.

Хайсмит тяжело опустился на место.

– Я хотел бы привлечь ваше внимание к третьему абзацу двести пятьдесят четвертой страницы, откуда зачитываю: «Такое местное обезболивание с помощью пункции никогда – я подчеркиваю: никогда – не может проводиться насильственным образом без предварительной психологической подготовки пациента. Результатом может стать психический шок, который, в свою очередь, может привести к психическому заболеванию». И дальше на той же странице он утверждает: «В случае, если пациент находится в возбужденном или очень испуганном состоянии, рекомендуется прибегать к общему наркозу. Если же тем не менее хирург все же предпочитает прибегнуть к спинномозговому обезболиванию, рекомендуется предварительно ввести от одного до четырех миллилитров морфия». То есть я пытаюсь сказать, что, когда речь идет об описываемых обстоятельствах, вы с доктором Боландом отнюдь не противоречите друг другу.

– Наши мнения полностью совпадают, – сказал мистер Марвик.

23

Отдернув портьеру, Анджела посмотрела в окно. Они были на месте, на другой стороне улицы, детективы в штатском из Скотланд-Ярда и частный детектив, нанятый Польской ассоциацией для охраны дома. Все телефонные звонки были переключены на центральную, станцию.

После первых же дней процесса в трубке стали раздаваться оскорбления и угрозы, после чего последовали угрожающие письма и визиты людей, которые пылали желанием лично высказать свою ненависть к Адаму Кельно.

Скотланд-Ярд заверил их, что по завершении процесса все прекратится само собой. Анджела же, которая оберегала мир и покой их дома, настаивала, что они должны немедленно на год отправиться в кругосветное путешествие, а по возвращении незаметно поселиться в каком-нибудь маленьком городке.

Напряжение, которое испытывал Адам, лишило его сил, и он не стал спорить. Через несколько лет Стефан станет архитектором. Им уже пора подумать о том, чтобы уйти на покой. Он лелеял надежду, что Терренсу Кемпбеллу достанется его медицинская практика. Но в глубине души сэр Адам понимал, что Терренс хочет вернуться в Саравак к своему отцу и стать врачом-миcсионером.

Хотя Адам не проявлял в суде никаких эмоций, все эти ночи Анджела спала вполглаза, готовая каждую секунду помочь ему справиться с ночными кошмарами и успокоить его.

Сев за обеденный стол, оба они пожалели, что Стефан не может сейчас быть в Англии.

– Как вы думаете, доктор, сколько еще будет длиться процесс? – спросил Терренс.

– Еще неделю или дней десять.

– Скоро он должен завершиться, – сказала Анджела, – но мы будем чувствовать себя куда лучше, если поедим.

– Представляю себе, какие разговоры идут в больнице, – буркнул Адам.

– Вы же знаете, как все это воспринимается,– ответил Терренс.

– Что они говорят?

– Честное слово, я так занят своей работой, что у меня нет времени прислушиваться к разговорам. Мы с Мэри расстались, и я думаю, что навсегда.

– Ох, как мне жаль, – сказала Анджела.

– Не стоит. Во всяком случае, узнав, что Стефан не может приехать, я предпочел бы остаться у вас.

– Ты же знаешь, что мы будем только рады,– сказала Анджела.

– Что произошло у вас с Мэри? – спросил Адам.

– Ничего существенного, – соврал Терренс. Просто мы выяснили, что, отдалившись друг от друга, мы обрадовались ощущению свободы.

Терри не хотел рассказывать о потрясении, которое испытал, когда Мэри сказала ему, что невиновность доктора Кельно вызывает у нее определенные сомнения, после чего Терренс пришел в ярость.

Звякнул дверной звонок. Они слышали, как миссис Коркори, экономка, с кем-то разговаривает в вестибюле.

– Прошу прощения, – сказала она, – но пришли мистер Лоури и миссис Мейрик по делу, которое они считают очень важным.

– Они нездоровы?

– Нет, сэр.

– Очень хорошо, я сейчас к ним выйду.

Лоури, коренастый владелец пекарни, и миссис Мейрик, жена владельца ремонтной мастерской, неловко поднялись, когда вошел Кельно.

– Добрый вечер, доктор, – сказал мистер Лоури. – Надеюсь, вы простите нас за вторжение. Доктор Кельно, мы переговорили между собой...

– То есть ваши пациенты, – поправила миссис Мейрик.

– Ну вот, и мы хотим дать вам знать, что мы с вами на тысячу процентов.

– Это меня очень радует.

– Мы глубоко оскорблены той ложью, которую они пытаются навесить на вас, – продолжил мистер Лоури, – и мы считаем, что все это – часть паршивого, прошу прощения, все это часть заговора коммунистов.

– Во всяком случае, доктор, – сказала миссис Мейрик, – мы написали письмо, заверяющее вас в нашей верности и поддержке, и обошли всех за подписями; подписывались даже дети. Вот, сэр, примите.

Взяв письмо, Адам поблагодарил гостей. После их ухода он открыл лист и прочел: «Мы, нижеподписавшиеся, выражаем самое глубокое уважение сэру Адаму Кельно, который стал жертвой клеветы. Он с огромным вниманием и чуткостью лечит нас, и его двери всегда открыты перед больным человеком. И данный документ служит выражением нашей признательности ему».

И далее следовали три страницы подписей, иные из которых трудно было разобрать; некоторые были подчеркнуто четкие, а часть была выведена детьми.

– Как мило, – сказала Анджела. – Разве ты недоволен?

– Да, – сказал Адам, снова и снова проглядывая подписи. Многие не подписались. И он не увидел никого из своих еврейских пациентов.

24

Когда на свидетельское место был приглашен профессор Оливер Лайтхолл, по залу пробежал шепоток: его узнали. Все не сводили глаз с человека, которого многие считали самым выдающимся гинекологом Англии. Он был в безукоризненном костюме, но прическа у него была в вопиющем беспорядке. Профессор выразил неуклонное желание выступить в качестве свидетеля, несмотря на заметное неодобрение со стороны ряда своих коллег.

– Показания, без сомнения, будут даваться по-английски, – начал Томас Баннистер. – Будьте любезны назвать свое имя и адрес.

– Оливер Лайтхолл. Живу и веду прием на Кавендиш-сквер, 2 в Лондоне.

– Вы доктор медицины, член Королевского хирургического колледжа, член Королевского общества акушерства и гинекологии Лондонского университета, университетов Кембриджа и Уэльса, два десятилетия вы руководите отделением акушерства ведущей, больницы.

– Совершенно верно.

– Сколько лет вы практикуете в этой области?

– Больше сорока.

– Профессор Лайтхолл! Если яичники подверглись облучению, имеются ли какие-либо показания для извлечения их хирургическим путем?

– Абсолютно никаких.

– Но разве пораженные облучением яичники или яички не отмирают, как правило?

– В физиологическом смысле – да. Например, яичники не могут больше производить яйцеклетки, а яички – сперму.

– Можем ли мы предположить, что нечто подобное происходит с женщиной на определенном периоде ее жизни и с мужчиной, который перенес серьезное заболевание?

– Да, яичники перестают функционировать после менопаузы, а специфическое заболевание может привести к прекращению выработки спермы .

– Но вы не прибегали к извлечению яичников только потому, что наступили возрастные изменения?

– Нет, конечно же, нет.

Надменный подонок, подумал Адам Кельно, надменный английский сукин сын со своей претенциозной клиникой на Кавендиш-сквер. О'Коннор перекинул записку Кэди и Шоукроссу: «Будьте внимательны– сейчас ударит молния».

– Существовали ли в 1943 году две школы по вопросу извлечения нефункционирующих яичников?

– Всегда была только одна школа.

– Но разве облучение рентгеновскими лучами не вело к раку?

– Некоторые типы раковых заболеваний могут возникать в результате рентгеновского облучения.

– Вы имеете в виду, в больших дозах.

– Да.

– И то же самое может случиться с мужскими половыми железами.

– Да, если их облучают.

– Профессор Лайтхолл, мы слышали предположение, датированное 1943 годом, что облучение яичников и яичек может вызвать рак. Каково ваше мнение?

– Это полная чушь, вздор, граничащий со знахарством диких племен.

Адам Кельно передернулся. Оливер Лайтхолл посмел сравнить его с невежественными знахарями Саравака, с которыми он вел отчаянную борьбу. Прикрываясь вуалью чисто английской сдержанности, профессор Лайтхолл мог нанести очень болезненный удар и не считал нужным смягчать его.

– Если некое лицо проводит эксперименты с целью убедиться, сохраняют ли яички свою потенцию, то могут ли они представлять ценность, если их извлекает неквалифицированный хирург?

– Если в дальнейшем предполагается подвергнуть ткани лабораторному исследованию, очень существенно, чтобы их извлекал опытный хирург.

– Значит, можно предположить, что, если врачу угрожают тем, что его место займет неопытный санитар-эсэсовец, это не более чем блеф, ибо в таком случае не будет достигнута цель исследований.

– Вывод настолько логичен, что не нуждается в моем подтверждении. Я читал эти показания, и Восс, конечно же, никоим образом не собирался ставить к операционному столу санитаров.

Хайсмит начал было подниматься, но остановился на полпути и снова сел.

– Обследовали ли вы тех четырех женщин, которые давали показания по данному делу?

– Обследовал.

От лица Адама Кельно отхлынула кровь. Хайсмит не мог оторвать глаз от своего клиента, тщетно стараясь придать лицу бесстрастное выражение.

– Если эти женщины подвергались облучению от пяти до десяти минут, хирург мог увидеть свидетельства данной процедуры – следы ожогов, волдыри, может быть, воспаление. Так?

– Следы некоторых ожогов видны и сегодня,– ответил Лайтхолл.

– Спустя двадцать четыре года?

– В тех случаях, что предстали моим глазам, изменения пигментации кожи останутся до конца жизни.

– И если хирург видит неоспоримые следы ожогов поля облучения, может ли он прийти к выводу, что яичники нуждаются в ампутации?

– Я лично склонен придерживаться решительно иных взглядов. Его могут подстерегать самые серьезные осложнения.

– Теперь, профессор Лайтхолл, скажите: когда в Англии проводится овариэктомия с использованием спинномозгового обезболивания, принято ли привязывать пациентов к операционному столу?

– Весьма непривычная процедура, Ну, в крайнем случае можно закрепить руки.

Адам ощутил невыносимое жжение в груди. Резкая боль скрутила желудок. Порывшись в кармане, он извлек таблетки и постарался как можно незаметнее проглотить их.

– Значит, такая практика не в ходу?

– Нет, пациент полностью парализован в результате пункции.

– Будьте любезны, расскажите нам ход хирургических процедур при извлечении яичников и после.

Лайтхолл попросил принести ему пластмассовый муляж в натуральную величину, который поставил на перила. Зачесав назад волосы, то и дело падающие ему на глаза, он ткнул указательным пальцем.

– Вот тут расположена матка. Желтые образования размером с орех, которые расположены по обеим сторонам под ней, – яичники. Хирургу следует только отрезать их как можно ближе к тому месту, где кровеносный сосуд, снабжающий яичники, соединяется с главной артерией. Затем хирург пережимает образовавшийся отросток и ушивает его, чтобы предотвратить кровотечение из артерии.

Он отпил глоток воды из стакана. Судья предложил ему сесть, но профессор ответил, что предпочитает читать лекции стоя.

– Следующая процедура называется перитонизация. Есть такая тоненькая мембрана, пленка, которая устилает внутреннюю поверхность брюшной полости. Приподнимая ее, мы используем данную мембрану, чтобы прикрыть место разреза. Иными словами, использование этой пленки, именуемой брюшиной, служит лучшему заживлению раны и препятствует образованию тромбов.

Баннистер бросил взгляд на членов суда, обратившихся в слух. Он дал им возможность усвоить слова Лайтхолла.

– То есть это исключительно важный этап. Имеет ли жизненно важное значение необходимость закрывать место разреза лоскутом брюшины?

– Да, вне всякого сомнения.

– Что будет, если этого не сделать?

– Остается голая культя. Сгустки крови, образующиеся в артерии, способны вызвать заражение, которое, в свою очередь, может привести к воспалению брюшины, к перитониту. Если место разреза не закрыто самым тщательным образом, он будет кровоточить, и дней через семь – десять вторично может начаться обильное кровотечение.

Он кивнул ассистенту, который убрал муляж.

– Знакомы ли вы с заявлением доктора Кельно?

– Я читал его с предельным вниманием.

– Когда я спросил доктора Кельно, закрывал ли он культю клапаном, вырезанным из брюшины, как вы только что описывали, он сказал, что там не было брюшины.

– Ну, в таком случае я не могу представить, где он изучал хирургию. Я практикую в гинекологии сорок лет и за это время сделал не меньше тысячи овариэктомий, в ходе которых мне всегда удавалось найти брюшину.

– То есть она и тогда была на месте?

– Господи, да конечно же!

– Дальше доктор Кельно свидетельствовал, что, зашивая культю, он прибегал к методу простого перекрестного воронкообразного наложения связок. Что вы можете сказать на это?

– Я бы сказал, что это более чем странный метод.

Глаза всех присутствующих устремились на Кельно, не говоря уж о Терренсе, который сидел с открытым ртом, онемев, не в силах выдавить из себя ни слова.

– Сколько времени занимает операция овариэктомии, начиная от первого разреза и до самого конца?

– В лучшем случае не менее получаса.

– Есть ли какой-нибудь смысл в том, чтобы проводить ее за пятнадцать минут?

– В такой спешке нет никакой необходимости, если только вы не сталкиваетесь с маточным кровотечением. Иными словами, я склонен предположить, что такая быстрота ведет к плохому качеству оперативного вмешательства.

– Существует ли определенная связь между быстротой операции и послеоперационным кровотечением?

Размышляя, Лайтхолл устремил взгляд к высоким сводам потолка.

– Ну, если кто-то оперирует, сверяясь по часам, вряд ли он сможет провести все хирургические процедуры в описанном мною порядке. Когда работаешь с такой скоростью, просто невозможно тщательно ушить место разреза и убедиться в отсутствии кровотечения.

Пока Лайтхолл продолжал собираться с мыслями, Баннистер посмотрел на членов суда.

– Что вы еще можете добавить к сказанному, профессор?

– Обследовав этих четырех женщин, я уже не был удивлен, узнав, что одна из пациенток умерла в ночь после операции, а другие так и не смогли полностью оправиться. И я считаю, – сказал он, в упор глядя на Адама Кельно, – что это – несомненный результат недостаточно тщательного ушивания полостной раны.

Только теперь стало совершенно ясно, что показания Оливера Лайтхолла в какой-то мере дали выход ярости, бушевавшей в его душе после обследования жертв.

– Что может произойти, если, проводя ряд операций, хирург не моет руки после каждой из них, не стерилизует инструменты?

– Я не могу представить себе хирурга, забывшего эти основные принципы профессии. С времен Листера такое поведение безоговорочно считалось преступной небрежностью.

– Преступной небрежностью, – с расстановкой повторил Баннистер. – И к чему может привести такая преступная небрежность?

– К серьезной инфекции.

– Какие требования предъявляются хирургу? – Любой, кто находится в операционной, должен быть в максимальной степени обеззаражен, облачен в маску, халат, носить антисептические перчатки. Например, даже наши одеяния тут в суде полны разнообразных бактерий. В операционной они могут попасть в открытую рану на теле пациента.

– Может ли кровотечение в определенной мере зависеть от выбора способа обезболивания?

– Да. Спинномозговое обезболивание несет в себе большой риск последующего кровотечения из-за изменения давления крови и тем более если полостной разрез не зашит подобающим образом.

– Сколько времени требуется для полного заживления раны в случае правильно проведенной овариэктомии?

– Неделя или около того.

– Но не несколько недель или месяцев?

– Нет.

– Если же по прошествии нескольких недель из раны начинает выделяться гной и от нее идет дурной запах, на что это указывает?

– На инфекцию, которая была внесена во время операции, на неряшливо проведенную операцию, на отсутствие внимания к антисептике и стерилизации.

– Что вы можете сказать об иглах?

– Позвольте взглянуть. Вот эта должна проникать сквозь ткани позвоночника. Она входит в спинномозговой канал, и существует опасность повредить мембрану, прикрывающую спинной мозг. Это уже серьезно.

– И могут возникнуть боли, которые будут длиться всю жизнь?

– Да.

– Можете ли вы сообщить нам, какое у вас сложилось мнение после обследования этих четырех женщин?

– Милорд, могу ли я заглянуть в свои записи?

– Конечно.

Похлопав по карманам, Лайтхолл извлек очки и водрузил их на нос.

– Буду следовать порядку, в котором они давали показания. Первой была одна из близнецов из Израиля. Иолана Шорет. Шрам не бросается в глаза, но на теле у нее впадина, если хотите даже дыра, на том месте, где была матка, дыра, прикрытая лишь тонким слоем кожи и мышечных волокон. – Посмотрев на судью, профессор поднял руку. – Чтобы показывать размеры, я предпочел бы использовать ширину пальца.

– Понятно ли это присяжным? – спросил судья, на что получил утвердительные кивки.

– Шрам у миссис Шорет в три сжатых вместе пальца длиной, и она страдает грыжей, говорящей о том, что заживление происходило с осложнениями.– Он снова посмотрел записи. – У ее сестры, миссис Галеви, шрам очень небольшой, примерно в два пальца длиной или около дюйма. Действительно, очень. маленький шрам. Состояние его показывает, что и у нее заживление шло плохо, а темно-коричневое пигментное пятно говорит, что она подвергалась жесткому облучению.

– То есть виден след от ожога.

– Да. Хуже всего обстояли дела у третьей леди, миссис Перетц из Триеста, показания которой переводил ее сын. Покров на ее ране толщиной буквально с лист бумаги, У нее также вырезана ткань части брюшной полости; небольшой шрам в два пальца длиной.

– Я хотел бы уточнить, – вмешался. Баннистер. – Вы говорите, что ее рана затянута покровом не толще листа бумаги. Какой толщины обычно должна быть стенка брюшной полости?

– Ее ткань состоит из нескольких слоев – собственно кожи, жирового слоя, подкожной клетчатки, мышечного слоя и пленки. В данном случае отсутствует жировой слой и мышцы. В сущности, через шрам можно прощупать позвоночник.

– И последняя женщина?

– Миссис Принц из Бельгии.

Хайсмит поднялся.

– Я не сомневаюсь, что мы пришли к соглашению не подвергать ее с нашей стороны перекрестному допросу в силу того состояния, в котором она находилась.

– И я обратил на это внимание суда, сэр Роберт. Но в данном случае речь идет не о показаниях миссис Принц. Мы слушаем профессора Лайтхолла. Вы можете продолжать, профессор.

– После двух операций у миссис Принц также остались два шрама. Один вертикальный и длиннее второго шрама, который напоминает аналогичные разрезы у других женщин. Он дал мне понять, что одну из операций делал другой хирург. Горизонтальный шрам – коричневого цвета из-за облучения, в два пальца длиной, и под ним также чувствуется провал. Не подлежит сомнению, что заживление его шло плохо.

– Справа или слева длинный вертикальный шрам?

– Слева.

– Миссис Принц показывала, что левый яичник у нее извлекал доктор Дымшиц. Что вы можете сказать о качестве этой операции?

– Я не нашел свидетельств того, что была изъята часть мышечной ткани и что ткань подвергалась воспалению. Операция проводилась подобающим образом.

– Скажите, профессор, какой длины должен быть нормальный разрез при таких операциях, которые вы проводили?

– От трех до шести дюймов, в зависимости от предпочтений хирурга и характера оперативного вмешательства.

– Но не в дюйм или два длиной? – спросил Баннистер.

– Конечно, нет.

– Повсеместно ли вы видели такие шрамы после овариэктомий?

– Я оперировал и здесь, и в Европе, Африке, на Ближнем Востоке, в Австралии, а также в Индии. Никогда в жизни мне не доводилось видеть таких шрамов. Даже последние швы были ужасающе неряшливы. Все раны неоднократно воспалялись и вскрывались.

Лайтхолл снова засунул свои записи в карман, а зал суда застыл в молчании, говорящем о том, что присутствующие просто не в силах оценить суть его показаний. Сэр Роберт, поняв, что получил сокрушительный удар, предпринял попытку как-то нейтрализовать показания профессора.

– Явствует ли из ваших слов, – сказал Хаисмит, – что вы учитываете разницу между роскошными условиями модных клиник Уимпола и Вигмор стрит и теми что существовали в Ядвигском концентрационном лагере?

– Без сомнения.

– И известно ли вам, что правительство Ее Величества удостоило данного человека рыцарского титула за его искусство врача и хирурга?

– Известно.

– Искусство столь очевидное, что при любых условиях операции для сэра Адама Кельно было бы просто невозможно оперировать таким образом, как вы тут описывали.

– Я бы скорее предположил, что тут орудовал не хирург. Но, вне всякого сомнения, кто-то эти операции делал.

– Но не сэр Адам Кельно. Далее, известно ли вам, что в Ядвиге отправляли на смерть сотни тысяч людей одним движением руки?

– Да.

И представьте себе, что мы находимся не на Кавендиш-сквер, а в аду, в сущем аду, где ценность человеческой жизни сведена к нулю.

– Да.

– Готовы ли вы согласиться, что, будучи заключенным-врачом, который работает без сна и отдыха,стараясь сохранить себе жизнь, и видя, как в операционную заходит эсэсовский офицер без халата и маски, вы практически ничего не можете поделать?

– Должен согласиться.

– И вам, конечно, известно, не так ли, профессор Лайтхолл, что британские медицинские журналы полны статей, рассказывающих о случаях лейкемии вследствие радиационного поражения, о том, что облученные женщины рожают уродов или нежизнеспособных детей.

– Да.

– И вам известны случаи гибели врачей и рентгенологов от облучения, поскольку в сороковых годах о нем было известно значительно меньше, чем сегодня.

– Известны.

– И неужели вы будете возражать против того, что к врачу, вырванному из нормальной жизни и ввергнутому в этот ад, нельзя предъявлять завышенных требований?

– Возражать я не собираюсь.

– И неужели вы не согласны, что существуют самые разные мнения относительно того, какой длины должны быть послеоперационные шрамы и сколько времени должна длиться операция?

– Минутку, сэр Роберт. Теперь я чувствую, что должен прервать вас. Полостные операции, которые проводятся через отверстие размером буквально в замочную скважину, и излишняя быстрота их никогда не приводили ни к чему хорошему, и даже в те дни любой польский врач отлично знал это.

– Можете ли вы сообщить милорду и присяжным – придерживаются ли английские врачи более консервативных взглядов, чем польские?

– Ну, я могу с гордостью засвидетельствовать, что, как бы там ни было, мы стараемся не причинять пациенту излишних страданий. Но хочу обратить внимание, что после обследования миссис Принц, которую оперировали два польских врача, стало ясно, что один действовал подобающим образом, а другой – нет.

Сэр Роберт яростно дернулся, и мантия сползла у него с плеч.

– Я предполагаю, что между английскими и континентальными хирургами существует так много теоретических расхождений, что о них можно спорить годами и не прийти к соглашению ни по одному пункту.

Оливер Лайтхолл терпеливо переждал, пока сэр Роберт успокоится после эмоциональной вспышки.

– Сэр Роберт, – мягко сказал он, – после обследования этих женщин двух мнений быть не может. Они подвергались грубым и жестоким, отвратительным операциям. Если не прибегать к медицинской терминологии, то это была работа мясника.

Пауза, возникшая в дискуссии двух человек, достигла такого накала, что напоминала шипение бикфордова шнура, за которым должен последовать оглушительный взрыв.

Господи, подумал Гилрой, эти два почтенных англичанина готовы вцепиться друг в друга, подобно дикарям.

– Я хотел бы задать профессору Лайтхоллу несколько вопросов относительно медицинской этики,– быстро вмешался он, пытаясь разрядить ситуацию.– Вы не возражаете, сэр Роберт?

– Нет, милорд, – ответил Хайсмит, чувствуя облегчение, что может покинуть поле боя.

– Мистер Баннистер?

– Я не сомневаюсь в квалификации профессора Лайтхолла, которая позволит ему ответить на вопросы вашей чести.

– Благодарю вас, – сказал судья. Подбирая формулировку вопроса, судья Гилрой отложил карандаш и крепко растер руками лицо. – Перед нами, профессор, свидетельства двух врачей, которые утверждают, что, должны были сделать выбор – согласиться или пойти на смерть, в результате чего операции делались бы неопытными руками. Мистер Баннистер серьезно сомневается, доверили бы в таком случае операции неопытным санитарам-эсэсовцам. Тем не менее при обстоятельствах, которые тогда существовали в Ядвиге, у нас есть все основания предполагать, что угроза была бы претворена в жизнь, хотя бы в качестве предостережения тем врачам, которые пришли бы после них. У нас нет никаких подтверждений тому, что сэр Адам Кельно делал операции описываемым вами образом. И я хотел бы с вашей помощью прояснить некоторые этические установки. Как вы думаете, оправданы ли действия хирурга, который против желания пациента делает операцию, показания к которой носят сомнительный характер?

Лайтхолл позволил себе очнуться от сосредоточенной задумчивости.

– Милорд, данный подход полностью противоречит известной мне медицинской практике.

– Ну, у нас идет речь о такой практике, с которой до сих пор никто не сталкивался. Предположим, в одной из восточных стран человек приговорен к отсечению руки за воровство, и вы единственный опытный хирург. И вам или кому-то другому предстоит совершить это отчленение.