Текст книги "Королева Виктория"

Автор книги: Кристофер Хибберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 46 страниц)

До осознания всей серьезности болезни сына королева часто раздражалась из-за его поведения и относилась к нему без особых симпатий, однако позже, когда поняла всю опасность его положения, ее отношение к сыну заметно изменилось. «Бедное дитя, – писала она королю Леопольду, – он такой способный и такой умный, но с ним всегда случаются досадные приключения. Для других детей это вполне нормально, но для Леопольда любой такой случай может превратиться в серьезную проблему. Сейчас, например, он снова упал, и на лбу у него образовалась огромная шишка величиной с орех... К сожалению, наши врачи ничего не могут сказать по поводу возможного лечения... Он очень терпелив».

После самого серьезного приступа кашля, от которого у него началось кровотечение, в семье было решено отправить принца на некоторое время за границу, где климат намного теплее. 2 ноября 1861 г. принц Леопольд отбыл во Францию, попрощавшись на ступеньках Виндзорского дворца с отцом, которого ему не суждено будет уже увидеть. Вернувшись домой, принц услышал от убитой горем матери, что отныне он может делать что угодно, но пусть не старается заменить отца, поскольку это просто невозможно. При этом она, конечно же, очень надеялась, что Леопольд подрастет и с возрастом станет больше «похожим на отца как по характеру, так и по его отношению к работе. Во всяком случае, мог бы унаследовать его основные достоинства и взять на себя часть обязанностей покойного отца».

Королева души не чаяла в ребенке и делала все необходимое, чтобы уберечь его и дать ему возможность исполнить свою роль в жизни. Когда ему было уже восемь лет, она приказала Элфинстону следить за ним так же внимательно, как за маленьким Артуром. После обильного внутреннего кровотечения королева запретила сыну кататься верхом на лошади, участвовать в любых играх со сверстниками, в результате чего он мог бы получить рану, и вообще не находиться вне ноля зрения матери. В Балморале за Леопольдом тщательно присматривал брат Джона Брауна Арчибальд, который не отставал от парня ни на шаг и часто нес его на руках, когда тот не мог передвигаться сам. Кроме того, королева приставила к нему молодого гувернера из числа офицеров Королевской конной артиллерии по имени Уолтер Джордж Стерлинг. Она очень надеялась, что этот молодой и сильный офицер «позаботится о нашем бедном мальчике».

Принц Леопольд очень полюбил Стерлинга, как, впрочем, и королева, однако офицер не поладил с придворными-шотландцами, в особенности с Арчибальдом Брауном. После нескольких серьезных конфликтов летом 1866 г. королева нашла благовидный предлог и уволила Стерлинга, заявив при этом, что тот «не совсем подходил для столь важной должности и не имел достаточного опыта, чтобы вести себя с мальчиком как настоящий отец».

Леопольд был очень недоволен таким решением и разозлился на мать. Однажды во время обеда тринадцатилетний парень появился в столовой с «большим золотым кольцом на пальце». Естественно, мать сразу же поинтересовалась, откуда у него золотое кольцо, на что тот, густо покраснев, сказал после недолгих раздумий, что ему его подарил мистер Стерлинг. «Не могу выразить словами, – писал Стерлингу Леопольд, – как я скучаю без вас. Мне каждое утро кажется, что вы зайдете ко мне в комнату, а потом мы спустимся в столовую на завтрак, а Луиза будет смотреть на нас сверху вниз. Мне так не хватает вас».

Оставшись без своего любимого гувернера, Леопольд чуть было не потерял возможность общаться со своей сестрой Луизой, которая тоже ненавидела шотландских слуг. Мать запретила сыну заходить к ней в комнату и играть с нею во дворе. «Мне запретили заходить к Луизе, как раньше, – жаловался юноша одном из тайных писем Стерлингу, которые передавал бывшему гувернеру без ведома матери. – А сегодня утром я получил сообщение, что отныне мне категорически запрещено без разрешения мамы приглашать кого бы то ни было в свой железнодорожный вагон во время поездки в Шотландию».

«Бедный мальчик, – писала Луиза одной из своих подруг, – ему сейчас не разрешают общаться со мной и даже заходить в мою комнату. Это очень печально для нас обоих. Однажды он сказал мне: «Люси, не знаю, что станет со мною, если ты когда-нибудь покинешь наш дом. Я этого просто не переживу».

К счастью, домашний учитель мальчика преподобный Робинсон Дакворт, член совета Тринити-колледжа в Оксфорде, добросовестно отнесся к своим обязанностям и постарался понять истинные потребности своего подопечного. С одной стороны, он всеми силами угождал королеве и поразил ее своими изысканными манерами, а с другой -поладил с шотландскими горцами, что никак не удавалось его предшественнику.

Вскоре после назначения Дакворта принц Леопольд тяжело заболел, началось сильное кровотечение в кишечнике, и он некоторое время был прикован к постели. Королева все это время сидела у его кровати и уже потеряла надежду на благополучный исход. А когда принц все же стал понемногу поправляться, и появилась надежда на полное выздоровление, она вдруг поняла, что ее «бедный мальчик» стоял на краю могилы и теперь от нее требуется относиться к нему как к главной ценности в своей жизни. Она поняла, что отныне Леопольду и Беатрисе нужно быть вместе с нею, а она ни в коем случае не должна допустить полного распада семьи. Иными словами, ее младшие дети должны стать помощниками в ее повседневных делах и все свое время посвятить матери. Тем более что мальчик, кажется, проявлял все склонности к подобного рода обязанностям. «Кроме французского и немецкого, – с удовлетворением писала королева старшей дочери, -он весьма успешно изучает латынь, греческий и итальянский. Кроме того, он увлекается музыкой и рисованием и проявляет серьезный интерес к политике. Короче говоря, он занимается всем понемногу, а его ум и сознание больше, чем у кого бы то ни было из мальчиков, напоминают ум и сознание своего дорогого отца».

Однако задуманный королевой план на будущее совершенно не устраивал принца Леопольда. Сама мысль о том, что всю оставшуюся жизнь ему придется провести в затхлых, «ужасных» и «отвратительных» помещениях Виндзора и Осборна, а также в «совершенно омерзительном» Балморале, наводила на него ужас. Тем более что все это время ему пришлось бы общаться с ненавистным и высокомерным Джоном Брауном. «Я сейчас просто в отчаянии, – делился он своими мыслями со Стерлингом в сентябре 1868 г., когда ему исполнилось пятнадцать лет. – Иногда со мной обращаются так, что хочется выть от тоски (к счастью, это не касается мистера Дакворта; который по-прежнему добр и великодушен ко мне). А больше всех мне надоел этот Д.Б., как, впрочем, и его брат. Иногда, ради забавы, он бьет меня ложкой по лицу и все такое прочее. Конечно, вам все это может показаться смешным, но вы же знаете, насколько я чувствительный человек. Надеюсь, вы понимаете, как мне здесь трудно».

«Мне очень плохо здесь, – писал принц Леопольд в феврале 1870 г. в другом письме Стерлингу из Осборна, едва поправившись после очередной тяжелой болезни. – Совсем недавно я перенес очень тяжелую болезнь... и вот я снова в постели. Жизнь в этом мрачном доме становится для меня просто невыносимой. Здесь ни у кого нет ни минуты свободного времени, за всеми пристально следят и контролируют каждый шаг, а все, что здесь говорят, тут же становится известным матери». Принц добавил, что он очень опасается за судьбу мистера Дакворта, к которому начинают относиться так же, как в свое время относились к Стерлингу. Он не сомневался, что пройдет немного времени и этот ненавистный Браун выживет его из дворца, как сделал это с предыдущим наставником. Словом, усилиями Джона Брауна жизнь для принца стала настолько невыносимой и тягостной, что он признался Стерлингу в желании покончить с собой. «Этот дьявол Арчи, – жаловался принц новому наставнику, Роберту Коллинзу, после того как мать уволила Дакворта, – просто изводит меня своими придирками. Он пристает ко мне каждый божий день и даже ночью ничего не делает для меня. Он даже ночной горшок не приносит мне и постоянно издевается над слугами. Я его так ненавижу, что готов разорвать на части».

«Ее Величество становится для меня все большим тираном, – писал он в следующем году. – Должен сказать, что изрядно устал от своего рабского состояния и с нетерпением ожидаю того дня, когда наконец-то разорву эту ненавистную клетку и улечу отсюда навсегда».

Когда принцу Леопольду исполнилось восемнадцать лет, он стал всерьез обдумывать план бегства из родного дома. Ему с большим трудом удалось убедить мать, что единственным выходом для него является поступление в Оксфордский университет. Принц долго доказывал ей преимущества университетского образования и особое внимание уделял тому, что хочет пойти по стопам «дорогого папы» и наконец-то встретить там достойных сверстников, с которыми мог бы нормально общаться. Он давно уже жаловался королеве, что у него нет достойного круга общения, а это неизбежно приводит к усилению таких качеств, как стеснительность и неумение вести себя в обществе.

Поначалу королева резко противилась всему этому и была крайне расстроена, что эта тема получила такую широкую огласку при дворе, став предметом для обсуждения придворных. Она говорила сыну, что его отец вряд ли одобрил бы такое решение, да и у нее есть еще больше предубеждений как против Оксфорда, так и против Кембриджа. Конечно, можно было бы говорить о колледже Святого Андрея, но все равно она и думать не хотела о том, чтобы сын жил за пределами ее дома. «Ты переоцениваешь свои физические возможности, – говорила она, -и считаешь себя сильнее, чем есть на самом деле».

В конце концов сын убедил ее или, как она сама говорила, «вынудил» уступить его требованиям и разрешить ему поступить в Оксфорд. Правда, при этом она неоднократно напоминала ему, чтобы он «не переутомлялся, не слишком увлекался посторонними делами и вообще не забывал, что поступает туда для учебы, а не для развлечений». Кроме того, она потребовала, чтобы принц Леопольд приезжал в Виндзор на выходные, проводил вместе с ней пасхальные каникулы в Осборне, а в мае отправлялся в Балморал вне зависимости от того, когда заканчивается весенний семестр. Словом, он должен был понять, как «неудобно будет королеве объяснять отсутствие взрослого ребенка, если приедут гости».

Счастливые дни принца Леопольда в Оксфорде были омрачены многочисленными «тоскливыми письмами и телеграммами», которые он регулярно получал из «дома» милого дома». Кроме того, он вынужден был регулярно наведываться к матери и даже однажды поссорился с ней из-за этого. Да и весьма строгие ограничения, наложенные на его жизнь в университете, далеко не радовали его. Мать сделала все возможное, чтобы уберечь младшего сына от тех позорных искушений, которым так легко поддавались его старшие братья. Так, например, он не имел права приглашать к себе тех университетских друзей, которых хотел видеть, не имел права встречаться с девушками по собственному выбору и т. д. Последнее обстоятельство вызывало у него самые серьезные возражения, и он пытался пренебречь материнскими советами и предостережениями. «Здесь так много очень красивых девушек, – сообщал он Стерлингу, – причем как замужних, так и незамужних. Вы же знаете, я давно уже неравнодушен к красивым девушкам, а здесь для меня много соблазнов».

Нет ничего удивительного в том, что принц Леопольд все же умудрился влюбиться по уши в одну из дочерей настоятеля колледжа Церкви Христа преподобного Генри Лиддела, и это обстоятельство сделало его обязательные поездки в Виндзор, Осборн или Балморал просто невыносимыми. В Оксфорде принц был всеобщим любимцем и, по словам Чарльза Доджсона, который уже в это время писал под псевдонимом Льюис Кэрролл, пользовался «необыкновенной популярностью» у студентов и преподавателей. А дома он находился под неусыпным контролем матери, был объектом повышенного внимания со стороны воспитателей и вообще чувствовал себя не в своей тарелке. Кроме того, королева строго-настрого запрещала ему заниматься публичной деятельностью и покидать дворец без особой надобности. Она не скрывала, что хочет сделать из него личного секретаря, который занимался бы всеми ее бумажными делами.

После того как в 1874 г. принц Леопольд достиг совершеннолетия, королева вынуждена была несколько ограничить свою опеку над взрослым сыном. Арчи Браун к этому времени стал выполнять другие обязанности, а конюшим принца по настоятельному совету сестры был назначен веселый и общительный Алик Йорк. «Элиза нашла мне прекрасного слугу, – радостно сообщал он Роберту Коллинзу, – и к тому же англичанина!!! Боже мой, это просто чудо!» А после того как Леопольд перенес тяжелую форму брюшного тифа, королева снизошла до того, что позволила сыну арендовать небольшой загородный дом Бойтон-Манор, что в Уилтшире, где он мог проживать вместе с мистером Коллинзом и его женой. Правда, при этом королева неоднократно высказывала сожаление, что сын решительно отказывается от родного дома, который она так старалась сделать уютным и комфортным для всей семьи. Более того, она предупредила его, что если он вздумает передать этот дом кому-либо из своих братьев или сестер без ее предварительного согласия, то «никогда не простит его».

Королева по-прежнему настаивала на том, что ввиду слабого здоровья принца он не должен заниматься публичной деятельностью, она лишь изредка позволяла сыну принимать участие в общественных мероприятиях, да и то при условии своего строжайшего контроля над его действиями и поступками. Так например, когда принца Леопольда пригласили стать членом руководства лондонского Сити, королева потребовала, чтобы церемония принятия его в эту должность прошла в Виндзорском дворце, а потом проинструктировала лорд-мэра Сити, чтобы все его обязанности проходили «исключительно через нее». А когда Леопольд был назначен младшим братом Тринити-Хауса, мать не преминула напомнить, что он не должен слишком долго стоять на ногах во время церковной службы, а также настойчиво посоветовала ему надеть традиционную одежду шотландских горцев, а не униформу Тринйти-Хауса. И вообще рекомендовала ему советоваться с ней по поводу того, как одеваться на то или иное общественное мероприятие.

Отношения между слишком заботливой матерью и упрямым взрослым сыном становились с каждым днем все хуже и хуже. Чрезмерно озабоченная не только его физическим здоровьем, но и моральным состоянием, королева вмешивалась практически во все его дела, не оставляя никакой возможности принимать самостоятельные решения. Дошло даже до того, что мать запрещала ему общаться с друзьями, знакомиться с женщинами и вообще вступать в какие бы то ни было контакты с другими людьми. Кроме того, он должен был, по се мнению, чаще бывать в Балморале, вежливо обращаться со всеми придворными шотландского происхождения, с большим уважением относиться к матери и прекратить слишком частые ссоры с сестрой Беатрисой.

Стремясь достичь большей свободы и права заниматься общественной деятельностью, социальными проблемами и искусством, принц Леопольд стал все чаще обращаться за помощью и поддержкой к лорду Биконсфилду. Однако Биконсфилд оказался неспособным понять юного принца и помочь ему, так как не хотел портить отношения с королевой. Посоветовавшись с ней, он предложил Леопольду разобраться в истинных намерениях своей матери и сделаться для нее надежным помощником во всех ее важных делах. По его мнению, он мог бы стать ее доверенным советником в международной политике и фактически делать то, к чему имел наибольшую склонность.

«Конечно, мне очень интересно разбирать все эти важные телеграммы и депеши, которые приходят в адрес королевы, – писал принц Леопольд лорду Биконсфилду. – Я рад анализировать их и составлять «выжимки» для королевы, но все это уже сделано, причем сделано в наилучшем виде, ее личным секретарем. Поэтому я чувствую, что она предлагает это только ради того, чтобы удержать меня возле себя, найти мне хоть какое-то полезное занятие, а вовсе не потому, что действительно нуждается в моей помощи... Если бы мои отношения с королевой были более сердечными или если бы я горел страстным желанием окунуться в ее бумажные дела, все было бы нормально, но вы же знаете, что у меня совершенно другие планы на будущее. На самом деле наилучшие отношения между нами складываются именно тогда, когда мы находимся далеко друг от друга».

Как и ожидалось, все жалобы принца Леопольда лорду Биконсфилду оказались крайне неэффективными. Более того, как только королева узнала о них, она еще больше разозлилась на сына и упрекнула его в том, что он «продолжает действовать за моей спиной». Когда принц Леопольд говорил лорду Биконсфилду, что находит эту работу чрезвычайно интересной, он не погрешил против истины. По мере постепенного улучшения отношений между принцем и матерью он действительно часто помогал ей, и она была очень благодарна ему за эту помощь. Королева доверила ему ключи от ящиков письменного стола, чтобы он мог в любое время найти нужные документы или навести необходимые справки. Принц Леопольд очень гордился тем, что это были ключи его отца, и что принц Уэльский не имел этих ключей, и часто рассказывал об этом своим друзьям.

Однако сами члены секретариата королевы были далеко не в восторге от того, что принц Леопольд должен занять главенствующее положение. Они считали его упрямым тори, который вмешивается в их внутренние дела и диктует свои политические условия, с которыми либералы просто не могут согласиться. Поэтому они были безумно рады, когда в мае 1878 г. принц Леопольд заявил матери, что отказывается от ее предложения заняться секретарскими делами, что больше не будет ездить в Балморал и вообще собирается уехать на несколько недель в Париж. Королева была в шоке, а Генри Понсонби не без удовлетворения назвал это заявление «достойным и заслуживающим всяческого одобрения». А во время своего визита в Европу принц Леопольд познакомился с принцессой Еленой Вальдек-Пирмонтской, на которой и женился некоторое время спустя.

Принц Леопольд уже давно подумывал о женитьбе. Влюбившись поначалу в прекрасную Альму, графиню Бредолбан, позже он очень понадеялся жениться на внучке и единственной наследнице третьего виконта Мэйнарда, которой сулили и приданое огромное поместье, приносившее ежегодный доход не менее 20 тысяч фунтов. Однако из этого ничего не вышло, так как вскоре она вышла замуж за лорда Брука, наследника графства Уорик. Таким же провалом завершились его планы жениться на Мэри Бэринг, дочери лорда Эшбертона, который сам намекал на благополучный исход дела, но потом отказался от своих планов, решив, что его дочь слишком молода для семейной жизни, да и здоровье принца оставляет желать лучшего.

Тогда принц Леопольд вспомнил о принцессе Каролине Матильде Шлезвиг-Гольштейнской. Девушка понравилась королеве, которая была готова согласиться на этот брак, только бы «предотвратить более серьезную ошибку», которую мог совершить принц, влюбившись в какую-нибудь совершенно неподходящую для него женщину. Однако семья Каролины Матильды воспротивилась этому выбору, сославшись на волю покойного отца девушки, который незадолго до смерти строго-настрого запретил дочери выходить замуж за принца Леопольда.

В конце концов принц остановил свой выбор на принцессе Елене Вальдек-Пирмонтской. Королева еще раз повторила, что здоровье ее сына вполне позволяет ему жениться и иметь семью, однако она с горечью признавала, что не хочет отдавать его жене. И тем не менее она одобрила выбор сына, хотя ее предупреждали, что принцесса Елена чрезвычайно умная девушка, с которой ему будет нелегко. Когда семья Елены приехала в Англию на свадьбу, вместе с ними был доставлен груз принцессы – восемьдесят больших сундуков ссамым разнообразным скарбом. Первое впечатление от будущей жены своего сына было весьма благоприятным. «Елена высокая и необыкновенно элегантная, – записала королева в дневнике. – Она обладает прекрасной фигурой, густыми темными волосами, карими, глубоко посаженными глазами и очаровательной улыбкой. Кроме того, у нее обворожительные манеры и доброе сердце».

Но даже при этом мысль о женитьбе сына казалась для королевы «ужасной». Совсем недавно он поскользнулся на апельсинной корке» упал и так сильно разбил колено, что долгое время ходил с палкой и даже во время свадьбы «хромал и покачивался». Это было «печальное зрелище, – писала королева старшей дочери. – Боюсь, что все были поражены видом принца и обвиняли меня во всех грехах! Мне жаль ее, но, кажется, она действительно любит его и не обращает внимания на его недуг».

Королева действительно обожала жену герцога Эдинбургского, и больше всего за то, что она не терялась в ее присутствии и была скромна и естественна. Причем вела она себя более спокойно, чем многие члены королевской семьи. На свадьбе королева впервые за последние сорок лет появилась в белом нарядном платье, а не в своем обычном траурном одеянии. Вскоре после свадьбы жена принца ворвалась в покои королевы и стала жаловаться на то, что ей назначили прислугу без соответствующих консультаций с ней самой. При этом она твердо заявила, что хочет сама подбирать себе слуг, которые будут ухаживать за ней многие годы. После ее ухода королева недовольно проворчала, что с этой упрямой девушкой ничего нельзя поделать. «Но к сожалению, в этом случае она безусловно, права, – призналась она. – На ее месте я поступила бы точно так же».

Королева долго сомневалась в том, способен ли ее сын иметь детей. Каково же было ее удивление, когда вскоре после свадьбы его жена забеременела и родила совершенно здоровую девочку. На следующее лето отец ребенка, получивший к тому времени титул герцога Олбанийского, решил отправиться на юг Франции, чтобы поправить здоровье. Мать считала, что ему действительно стоит «изменить обстановку и погреться на теплом солнце». Однако он отправился туда один, так как «здоровье Елены, – по словам королевы, – не позволяло ей в данный момент совершать столь длительное путешествие. Думаю, это не очень хорошо, что он оставляет ее одну». Именно там, в Каннах, произошло несчастье. Поскользнувшись на мокром кафельном полу частного клуба, принц упал и умер в марте 1884 г.

Королева была подавлена горем, рыдала от отчаяния и считала себя полностью уничтоженной. Потеря была для нее настолько велика, что она долго не могла прийти в себя. Она наконец-то поняла, что потеряла «самого дорогого» из всех своих «дорогих сыновей». «Боже мой, какое горе! – записала она в дневнике. – Как он был мне дорог, как я следила за каждым его шагом... Он был таким милым и хорошим собеседником, «любимцем дома»... а его любимая и совсем молодая жена... Нет, это ужасно, слишком ужасно! Но мы должны подчиниться воле Бога и верить, что все это к лучшему. Жизнь моего бедного мальчика была слишком мучительной».

Гроб с телом принца был доставлен в Виндзор для захоронения в церкви Святого Георгия. Убитая горем мать тут же позабыла о неприязненных отношениях между сыном и шотландскими слугами и приказала всем им присутствовать на похоронах, включая и ненавистного для Леопольда Арчи Брауна. Королева напомнила присутствующим, что этот человек был преданным другом покойного и посвятил ему значительную часть своей жизни.

Четыре месяца спустя герцогиня родила второго ребенка, на этот раз мальчика, который стал вторым герцогом Олбанийским и тридцать вторым внуком королевы Виктории. После этого у нее появится еще шесть внуков, и четверо из них будут детьми принцессы Беатрисы.

Будучи младшей дочерью в семье королевы, Беатриса выросла избалованной девочкой и позволяла себе многое такое, чего никогда не делали ее старшие сестры. Поведение девочки всегда было дерзким, но ей все прощали. К примеру, когда ей говорили во время еды, что она не должна есть такие деликатесы, потому что они «вредны для ребенка», девочка тут же отвечала: «Но ребенок хочет этого». А когда четырехлетней девочке сделали замечание, что она непослушная, она не стала спорить с этим и ответила: «Вчера вечером я была очень непослушной. Я не разговаривала с папой, но это ничего не значит».

После рождения принца Леопольда королева сказала сэру Джеймсу Кларку, что если родит хотя бы еще одного ребенка, то превратится в развалюху. Мистер Кларк не стал возражать королеве, но добавил, что все дело не в ее физическом состоянии, а в состоянии души [65]65
  В своей книге «Альберт и Виктория» (Лондон, 1972. С. 225, Дэвид Дафф пишет, ссылаясь на «конфиденциальную информацию»: «Широко распространился слух, что сэр Джеймс Кларк рассказывал своим коллегам по профессии, что когда он посоветовал королеве воздержаться от дальнейших родов и поберечь здоровье, она без колебаний ответила: «О, сэр Джеймс, неужели мне придется отказаться от удовольствий в постели?»


[Закрыть]. Однако после рождения принцессы Беатрисы королева вновь воспрянула духом. «Сейчас я чувствую себя намного лучше, чем после предыдущих родов», – записала она в дневнике. Окончательно она отбросила сомнения относительно детей, когда набралась смелости и попросила принца Альберта поддержать ее в нелегких отношениях с ними и, уж во всяком случае, не ругать ее в их присутствии. «Я была щедро вознаграждена и забыла все, что пришлось вынести, – отмечала она, – когда мой любимый Альберт сказал: «Прекрасный ребенок, и к тому же девочка!»

По мере взросления этого ребенка королева все больше привязывалась к младшей дочери и даже мысли не допускала, что ей придется когда-нибудь расстаться с ней. А позже она недвусмысленно заявила, что ее замужество будет для нее трагедией. Она признавала, что постарается сделать все возможное, чтобы как можно дольше сохранить Беатрису «юной и по-детски наивной», поскольку «не сможет жить без нее». Тем более что это было бы благом для самой девочки. Откровенно говоря, сама Беатриса не изъявляла никакого желания побыстрее выскочить замуж и покинуть родные пенаты. Однажды в детстве она наблюдала, как художник Фрит писал картину, посвященную свадьбе ее старшего брата. В какой-то момент художник повернулся к ней и спросил, не хотела бы она стать одной из подружек невесты. «Нет, – решительно и без колебаний ответила девочка, к несказанному удовольствию матери, – мне вообще не нравится свадьба. Я никогда не выйду замуж и навсегда останусь с мамой».

«Могу сказать честно и откровенно, – писала королева старшей дочери, – что никогда в жизни не видела столь милого, нежного и дружелюбного ребенка, как она. Беатриса чрезвычайно доброжелательна, имеет чудесный характер и является превосходной помощницей для меня... Она всегда со мной, и я никогда не перестану любить ее и доверять ей. Я даже мысли не допускаю, что она когда-либо оставит родной дом, как сделали ее старшие сестры, что, конечно, было большой ошибкой. Надеюсь, что она всегда останется со мной, за исключением, разумеется, тех случаев, когда будет посещать театр или другие публичные места».

Даже много лет спустя королева по-прежнему продолжала гнать от себя дурные мысли насчет возможного замужества младшей дочери и благодарила Бога за то, что он послал ей такую милую и преданную дочь. Эти чувства усилились еще больше после неожиданной и скоропостижной смерти ее младшего сына принца Леопольда. О замужестве Беатрисы теперь вообще не могло быть и речи. «Я ненавижу все эти свадьбы, – решительно заявила королева. – Они навевают на меня меланхолию, причиняют боль моим детям, приводят к серьезным жизненным испытаниям, вредно сказываются на здоровье и т.д. и т.п.».

Даже одно упоминание о свадьбах наводило на нее ужас. А Генри Понсонби получил выговор от королевы только за то, что за обеденным столом рассказал немного о чьей-то свадьбе. Она еще раз напомнила, что никто не имеет права заикаться о свадьбе в присутствии принцессы Беатрисы. Брак, по ее мнению, никогда не был и не может быть источником «настоящего счастья», и сама она убедилась в этом на собственном опыте. В своем безоговорочном осуждении брака королева пошла еще дальше и заявила как-то: «Я ненавижу браки, и в особенности те из них, которые отняли у меня дочерей... Я просто не могу думать о них... Мне всегда было интересно, – писала она, позабыв о всяких правилах грамматики, – что ощущает мать, дав жизнь своему ребенку, а потом лишается его по прихоти совершенно чужого для нее человека. Подобные мысли являются для меня самыми мучительными из всех, которые только можно представить себе в этом жестоком мире».

Поэтому нет ничего удивительного в том, что королева пришла в ужас, узнав, что ее дочь не только отказалась от своего прежнего мнения по поводу замужества, но даже успела выбрать человека, которого хотела бы видеть в качестве своего мужа Поначалу она и говорить об этом не хотела. В течение нескольких недель она избегала всяких встреч с дочерью и решительно отказывалась обсуждать с ней эту тему. Все их общение свелось к обмену записками за обеденным столом. И только в 1885 г. она смирилась с мыслью о замужестве младшей дочери, но только при том непременном условии, что ее будущий муж принц Генрих Баттенбергский будет жить при королевском дворе, а принцесса Беатриса никогда и ни при каких обстоятельствах не покинет родной дом. Беатриса без колебаний дала матери такое обещание и совершенно искренне полагала, что подобная участь ей не грозит. Ведь за двадцать два года она лишь «однажды уехала из дому, да и то только на десять дней».

Но даже обещание дочери, что она навсегда останется с матерью, не успокоило мятущееся сердце королевы. Она с ужасом ожидала предстоящей свадьбы, когда ей придется распрощаться со своим «милым, добрым, невинным ребенком» и передать его в руки совершенно неизвестного и чужого человека. Все это время она возносила молитвы Богу, что бы он уберег дочь от подобных испытаний хотя бы на некоторое время. А когда свадьба все же состоялась, она продолжала молить Бога, чтобы он даровал ее девочке благородного и достойного мужа. «Современные молодые люди, – сетовала королева, – к сожалению, становятся в своей повседневной жизни и манерах похожими на американцев».

Королева не сомневалась в том, что свадьба младшей дочери станет для нее «тяжелым испытанием», однако на самом деле свадебная церемония прошла весьма удачно и не привела к горьким разочарованиям, несмотря на то что впервые проходила не в Королевской церкви, а в небольшой приходской церквушке неподалеку от Осборна. «Я стояла рядом со своим милым ребенком, – отмечала позже в дневнике королева, – который выглядел совершенно спокойным, чистыми в высшей степени умиротворенным. И хотя я стояла у алтаря уже девятый раз, пятый раз выдавая замуж дочь, никогда еще я не испытывала такого волнения, как в это время... После окончания благословения я крепко обняла своего дорогого и милого ребенка».

Однако, по сообщениям прессы, свадебная церемония прошла не так гладко и не так трогательно, как записала королева в своем дневнике. Королева казалась «необычайно злой», принц Уэльский чувствовал себя не в своей тарелке и суетливо дергался подружки невесты были просто «очаровательны в своем полном отсутствии какого бы то ни было очарования», архиепископ Кентерберийский произнес чересчур тоскливую и утомительную речь, отчего королева нервно притопывала ногой, а принц Уэльский ерзал на стуле от нетерпения, великий герцог Гессенский предстал «старым и немощным», герцог Эдинбургский выглядел более мрачным, чем обычно, а герцогиня была настолько угрюмой, что испортила настроение всем окружающим. В заключение этого скорбного отчета говорилось, что принцесса Луиза, хотя и показалась веселой и беззаботной, вела себя слишком развязно, лорд Лорн умудрился проявить полное равнодушие к происходящему, а принц Георг Уэльский был доволен только самим собой. Он смотрелся чрезвычайно обыденно и просто, однако был более высокого мнения о себе, чем его брат. Когда свадебная церемония наконец-то завершилась и принцесса Беатриса стала прощаться с матерью, чтобы отправиться на виллу, расположенную в нескольких милях от родного дома, для проведения своего медового месяца длительностью в два дня, королева не выдержала и расплакалась. Для нее было слишком невыносимо прощаться с дочерью, которую она считала своей единственной утехой и радостью. Это было похоже для нее на «наказание или неизбежную казнь». Она даже заткнула пальцами уши, чтобы не слышать раздражающих звуков оркестра. Изрядно поплакав, она записала, позже, что только теперь понимает истинное значение мусульманских обычаев. «Я согласна с магометанами, что долг детей перед родителями должен быть на первом месте, однако в Европе детей этому в религиозном плане не учат».