Текст книги "Королева Виктория"

Автор книги: Кристофер Хибберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 46 страниц)

31. СТАРШАЯ ДОЧЬ КОРОЛЕВЫ

«Я чувствовала себя так, будто снова выхожу замуж, только еще больше нервничала».

«Я должна сразу же записать, что произошло, .что я при этом чувствую и как я благодарна Богу за один из самых счастливых дней в моей жизни», – записала королева в дневнике 29 сентября 1855 г., когда находилась в своей летней резиденции Балморал, вернувшись незадолго до этого из Парижа. В течение нескольких дней она с нетерпением ожидала новостей, которые взволновали ее больше, чем что бы то ни было за последние годы. В начале месяца прусский принц Фридрих Вильгельм обратился к принцу Альберту с вопросом, не может ли он сделать предложение старшей дочери королевы – принцессе Виктории. А королева все эти дни ужасно переживала, что принц может передумать, не решиться на это предложение или обнаружить, что принцесса Виктория недостаточно привлекательна для него. Как заметил лорд Кларендон, королева «всегда находила у старшей дочери массу недостатков и считала ее некрасивой, слишком крупной и чересчур грубой».

Принц Альберт без колебаний дал свое согласие на помолвку прусского принца с собственной дочерью. Испытывая недоверие к Франции, он всегда отдавал предпочтение германским государствам и был абсолютно уверен, что скоро наступит время, когда все они объединятся и создадут могущественное либеральное государство во главе с Пруссией. Кроме того, принц Фридрих, или просто Фриц – так называли его члены семьи, – был приятным, добродушным молодым человеком и к тому же, как отмечала королева, «хорошо воспитанным и добропорядочным». Более того, он был высок, красив, прекрасно сложен и физически крепок. Разумеется, Вики могла выйти за него замуж, только когда ей исполнится по крайней мере семнадцать лет, то есть года через три, не раньше, но отказываться от помолвки сейчас было бы непростительной глупостью. Принцу Фридриху было двадцать четыре года, и он был готов терпеливо ждать того времени, покуда сможет жениться на принцессе, хотя впервые увидел ее, когда ей не исполнилось и десяти лет.

Находясь в Балморале осенью 1855 г., он официально объявил родителям принцессы Виктории о своем желании просить ее руки и добавил, что всегда мечтал стать членом их семьи, женившись на «милой, очаровательной, умной и доброжелательной» старшей дочери. От избытка нахлынувших на нее эмоций королева пожала руку принцу Фридриху, а ее муж тут же заверил его, что они с «превеликой радостью» отдадут ему свою дочь.

На тот момент они решили, что никаких публичных заявлений делать не стоит, этот договор остался между ними, и только некоторые члены их семей знали о предстоящей помолвке. Об этом не были извещены даже члены правительства, кроме, разумеется, лорда Пальмерстона и министра иностранных дел лорда Кларендона. Оба они, кстати сказать, горячо одобряли этот союз и считали, что он будет чрезвычайно полезным и «важным с политической точки зрения». Однако когда помолвка получила широкую огласку, большинство лондонских газет и журналов с ними не согласились. Тогда многие писали, что Пруссия, являясь относительно незначительной политической силой в Европе, и в особенности Гогенцоллерны – представители одной из самых ничтожных германских династий – не могут быть достойными претендентами на руку и сердце британской принцессы. Более того, высказывались опасения, что Пруссия имеет слишком близкие связи с соседней Россией и не проявляла ранее никаких симпатий к Великобритании из-за Крымской войны. Иначе говоря, принцесса Виктория вполне могла оказаться в двусмысленном положении, когда верность и преданность мужу означали бы предательство по отношению к Англии. Журнал «Панч» даже написал о птице дурного предзнаменования – «очень подозрительном орле», который расправил крылья над резиденцией Балморал и уже нацелился на семейное гнездышко ее величества.

Однако орел этот не набросился на семью королевы, а лишь кружил над ней и осторожно присматривался к ситуации. Во время прогулки на пони Фриц поднял с земли белое перо, протянул его принцессе и сказал, что это добрый знак. После этого он наконец-то объяснился в любви к принцессе. «Он стал рассказывать ей про Германию, – доложили королеве, – и выразил надежду, что она приедет туда и останется там... Принцесса ответила, что с удовольствием побывает в Германии и побудет там целый год. Фриц прервал ее и быстро добавил, что он имел в виду приехать навсегда, а не только на год. Принцесса густо покраснела, а Фриц поспешил заверить, что не хотел сказать ничего такого, что могло бы расстроить ее. Принцесса еще больше покраснела и произнесла: «О нет, нет!» После этого Фриц сказал, что мог бы поговорить с ее родителями, но принцесса решила сделать это сама. Фриц крепко пожал ей руку со словами, что это был самый счастливый день в его жизни».

Когда Вики присоединилась к родителям, Фриц, по словам королевы, «радостно подмигнул мне, давая понять, что он сообщил Вики что-то чрезвычайно важное, и это вызвало у меня чувство волнения и даже нервозности». А позже, уже находясь в комнате старшей дочери, королева спросила ее, испытывает ли она такие же чувства к принцу, которые испытывает он по отношению к ней. «О да! – без колебаний ответила принцесса и просияла от счастья. – Мне очень нравится принц».

После этого к ним вошел принц Альберт и сообщил, что принц находится в своей комнате. Королева повела принцессу к нему. Вики заметно нервничала, но это не помешало ей дать свое твердое согласие на предложение. «Принц дважды поцеловал ее руку, – продолжала вспоминать королева, – а она бросилась в его объятия и поцеловала его: Никогда раньше я не видела такой милой и сердечной пары... А ведь это была их первая в жизни любовь! Конечно, Вики была очень юной, но вела себя вполне серьезно и выглядела лет на восемнадцать... Видеть счастье этих двух молодых людей и быть свидетелем их несказанной радости – что может быть более приятным и радостным для родителей? Для меня это было самое большое счастье, которого я могла только ждать в своей жизни».

В сентябре, когда королевская семья все еще находилась в Балморале, пришла срочная телеграмма от генерала Симпсона, который принял на себя командование британскими войсками в Крыму после трагической гибели лорда Раглана. В депеше сообщалось, что «Севастополь находится в руках союзников».

«Альберт сказал, что они должны немедленно отправиться к огромной пирамиде из камней и зажечь там ритуальный костер, символизирующий победу над врагом. Эту пирамиду и дрова для костра они подготовили еще в прошлом году, когда получили ложное сообщение о падении этого города. С тех пор все это находилось во дворе и ждало своего логического завершения... Через несколько минут Альберт, а вместе с ним все джентльмены, а также все слуги и придворные, к которым вскоре присоединились и многие жители деревни, направились к каменной пирамиде, взобрались на ее вершину и зажгли костер. А мы стояли внизу и с восторгом наблюдали за всем происходящим. Генералы дружно аплодировали и что-то кричали в честь британской армии. Когда костер разгорелся, все стали бегать и прыгать вокруг него, пританцовывая и выкрикивая патриотические лозунги... Альберт спустился вниз и сказал, что эта сцена напоминает ему «настоящий шабаш ведьм» и что он испытал неописуемое чувство волнения и радости по поводу победы. Все присутствующие стали пить виски за здоровье друг друга и вообще пребывали в состоянии неописуемого экстаза».

Однако это была победа не союзников, а исключительно французской армии. Британские солдаты, испытав невиданные лишения и потрепав себе нервы на подступах к городу, остановились у подножия кургана, окопались там и решительно отказались переходить в наступление под ожесточенным огнем противника. А французские войска, потери которых были в три раза больше, собрались с силами и захватили знаменитый Малахов редут, после чего русское командование приняло нелегкое для себя решение оставить Севастополь, который к тому времени превратился в руины.

Когда королева узнала подробности позорного поведения британских солдат, то выразила глубокое сожаление, что Крымская война закончилась так бесславно для британской армии. А лорд Пальмерстон, прекрасно понимая, что Франция потеряла много сил и теперь будет стремиться к миру любой ценой, решительно заявил, что ни за что не согласится на мирные переговоры в столь неблагоприятных для Англии условиях и предпочел бы продолжать военные действия даже без Франции, опираясь на помощь одной лишь Турции. «Я понимаю, что такой мир будет как гость в горле, – откровенно призналась королева. – Причем не только для меня, но и для всей нации».

Королева всегда уделяла большое внимание армии и привыкла считать себя дочерью солдата. Пока в Париже велись мирные переговоры, она старалась как можно чаще бывать в армейских частях, приветствовала возвращающихся из Крыма солдат и офицеров, постоянно навещала в госпиталях раненых и искалеченных, принимала участие в военных смотрах и парадах и делала все возможное, чтобы хоть как-то приглушить горечь неудачной военной кампании. А когда мирные переговоры уже подходили к концу, королева устроила грандиозный военный парад и принимала его, сидя на лошади. По ее словам, это было самое большое скопление британских вооруженных сил, «собранных в Англии после знаменитой битвы под Вустером в 1651 г.».

Между тем мирные переговоры завершились, и 30 марта 1856 г. был подписан Парижский мирный договор. В Англии он стал настолько непопулярен, что даже говорить об этом никому не хотелось. Отношения между бывшими союзниками стали быстро портиться. Франция, которая сыграла главную роль на завершающем этапе Крымской войны, не скрывала своего удовлетворения и всячески подчеркивала позорное поведение британских войск. А 14 января 1858 г. в Париже произошло событие, которое грозило прервать некогда дружеские отношения между двумя странами.

В тот вечер, когда император Франции отправился вместе с супругой в оперу, в их карету бросили три бомбы. В результате мощных взрывов погибли десять человек и две лошади, были выбиты все стекла в оперном театре, а император и императрица спаслись бегством, прикрывая окровавленными руками израненные лица. «Повсюду стоял страшный шум, кричали раненые, толпы людей метались из стороны в сторону, и многие из них были в. крови, – записала королева в дневнике со слов Эрнеста, брата принца Альберта, который в тот вечер находился в императорской ложе и ожидал начала спектакля. – Кровь раненых людей залила платье императрицы... Она вела себя весьма достойно и мужественно перенесла это страшное событие, в отличие от самого императора. Когда на место взрыва прибыла полиция, императрица сказала им: «Не волнуйтесь за нас, это обычные вещи для людей нашей профессии. Лучше позаботьтесь о раненых». Они остались на представлении и сидели там до конца». Надо сказать, что попытки покушения на жизнь императора Франции предпринимались и ранее. «Если хотите знать, – говорил император своему другу лорду Малмсбери во время своего первого визита в Англию, за три года до этого, – я не считаю себя фантазером или капризным чудаком, но даю вам слово чести, что недавно в пятидесяти футах от меня были задержаны три человека, вооруженные пистолетами и кинжалами... И все эти люди приехали во Францию прямо из Англии. Ваша полиция должна быть более внимательной и своевременно сообщать мне о готовящемся покушении».

А теперь он получил более серьезные основания для жалоб и нареканий. Как выяснилось впоследствии, и на этот раз покушение было связано с Англией, хотя подготовил и совершил его итальянский граф Феличе Орсини со своими сообщниками. Некоторое время назад Орсини получил восторженный прием в Англии, где его считали выдающимся революционером и отважным борцом за единство страны и объединение Италии. В изданной им в Лондоне книге, которая получила широкий отклик и вызвала бурю восторга, он откровенно называет себя агентом легендарного революционера Джузеппе Мадзини. Более того, даже бомбы, которые были брошены в карету императора Франции, были изготовлены в английском городе Бирмингеме. Министр иностранных дел Франции граф Валевский выразил свое возмущение тем, что такие люди, как Орсини, находят убежище в Англии, а некоторые французские офицеры открыто высказали требование немедленно вторгнуться в Англию и положить конец преступной деятельности террористов. «Сообщения из Франции становятся все хуже с каждым днем, – отмечал позже лорд Грэнвилл. – Я не удивлюсь, если начнется война с Францией». Лорд Пальмерстон проигнорировал грозные предупреждения французского посла, однако его правительство тем не менее внесло в палату общин законопроект по укреплению законности и предотвращению антигосударственных заговоров. Но общие антифранцузские настроения в стране, вызванные нападками Парижа и нагнетанием антибританских настроений во Франции, привели к провалу этого законопроекта и падению правительства лорда Пальмерстона.

За десять дней до покушения Орсини на жизнь французского императора Наполеона III старшая дочь королевы Виктории вышла замуж за прусского принца Фридриха, причем в той самой королевской церкви Святого Якова, в которой венчалась королева Виктория. «Я чувствовала себя так, будто снова выхожу замуж, только еще больше нервничала», – записала королева в дневнике. Она действительно нервничала, что было зафиксировано даже на дагеротипе, где она изображена вместе с молодоженами. Размытые очертания руки свидетельствуют, что руки ее заметно дрожали во время брачной церемонии и фотографирования. Позже она вспоминала, что очень боялась упасть в обморок прямо в церкви. Потом, правда, она немного успокоилась и вспоминала позже, что жених был смертельно бледен и волновался не меньше архиепископа Кентерберийского, стоявшего у алтаря. Королева была очень довольна поведением принцессы, «нашим дорогим цветочком», которая была совершенно спокойна, невинна, уверена в себе и необыкновенно серьезна. Когда она подошла к жениху, «ее вуаль спадала на плечи, а сама она находилась между своим любимым отцом и не менее любимым дядюшкой Леопольдом».

Чуть позже, когда принцесса поднялась вместе с женихом в Тронный зал, чтобы поставить подпись в журнале регистрации, прозвучал «Свадебный марш» Мендельсона. Королева была так растрогана видом счастливой дочери, что готова была «обнять каждого из присутствующих». А на следующий день, когда она наблюдала за тем, как молодая пара отвечала на приветствия толпы с балкона Букингемского дворца, а потом сидела за завтраком, ей вдруг стало очень грустно, что «все закончилось». Эта свадьба была «такой прекрасной, такой замечательной».

В тот вечер, когда молодожены отправились на короткий медовый месяц в Виндзорский дворец, королева впервые «ощутила себя одинокой без Вики». Правда, вскоре она получила от нее письмо и тут же ответила, не без удовольствия сообщив дочери, что та вела себя безупречно и что отныне родители передают ее «в другие, но не менее любящие и преданные руки». Конечно, королеве трудно было признаться, что она «немного ревнует» и вообще не может просто так отбросить все свои привычные материнские чувства. Для нее было «ужасно осознавать что она отдает свое невинное дитя в руки другого человека и что ей предстоит пройти в замужестве».

«Эта мысль – ужасная мысль о том, что придется отдать свою собственную дочь, которую так долго жалели и охраняли, неизвестному человеку, терзает меня больше всего на свете, – писала королева своей дочери несколько лет спустя. – Я всегда думала, что ни одна девушка не пойдет к алтарю, если будет знать, что ее ожидает в будущем. Есть что-то ужасное в той ловушке, в которую ее ведут после свадьбы».

Четыре дня спустя после свадьбы родителям пришлось расстаться со своим ребенком. Перспектива прощания с дочерью в то «тоскливое и туманное утро» доставила королеве массу неприятных ощущений. Накануне вечером она вместе с принцем Альбертом вошла в комнату дочери, и та вдруг неожиданно расплакалась. А когда они возвращались в свою спальню, королева сказала мужу, что это все равно как «дать отрезать от себя часть тела». «Мне действительно было ужасно плохо, – говорила она дочери. – В особенности когда я видела остальных дочерей и понимала, что и их ждет такая же участь». Они стояли перед каретой и громко плакали, провожая дочь в далекую страну. Вики тоже плакала, держа мать за руку. И даже на глазах Фрица появились слезы.

На следующий день Вики, которая говорила матери, что ее «убьет разлука с любимым отцом», написала ему письмо:

«Мой дорогой папа!

Боль от расставания с тобой оказалась настолько невыносимой, что я и представить себе не могла. Мне казалось, что мое сердце разорвется на части... Я так соскучилась по тебе, дорогой папочка, что даже не могу выразить это словами. Твой портрет стоит возле моей кровати, и я часто смотрю на него. Мне хотелось так много сказать тебе вчера вечером, но мое сердце было переполнено болью и я не нашла нужные слова. Мне хотелось поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал. Тебе, мой дорогой папа, я обязана всем на свете. Я никогда не забуду твои мудрые советы и всегда буду помнить твои золотые слова...

Я чувствую, что мое письмо тебе доставляет мне некоторое облегчение, дорогой папа. Кажется, что я разговариваю с тобой, и хотя я не могу видеть тебя и слышать твой голос, мне все равно становится легче, и я благодарю тебя за это. Прощай, любимый папа, я должна заканчивать. Твоя верная и любящая дочь Виктория».

В то же день отец ответил своей любимой дочери:

«Мое сердце разрывалось на части, когда вчера вечером ты склонила голову мне на грудь и расплакалась. Я не очень люблю демонстрировать свои чувства, и поэтому ты вряд ли знаешь, какой дорогой ты всегда была для меня и какое чувство пустоты ты оставила после себя. И не только в моей душе, но и в повседневной жизни. Теперь все вокруг будет напоминать мне о твоем отсутствии».

После помолвки и вплоть до самой свадьбы принц Альберт часто напоминал ей о том главном долге, который должна исполнить принцесса в качестве супруги принца, а потом, возможно, и супруги кайзера. Она должна была всячески способствовать либерализации Пруссии, объединению всех германских государств под эгидой Пруссии и, разумеется, укреплению союзнических отношений с Англией, ее любимой родиной. «Я знаю, что служу вам обоим, – сообщила Виктория родителям через несколько дней после прибытия в свой новый дом, – и очень благодарна вам за это. Выполняя свой долг здесь неизменно следуя вашему прекрасному примеру, я, несомненно, буду по-настоящему полезной вам».

Именно этого и боялся больше всего Отто фон Бисмарк, будущий германский канцлер. «Вы спрашиваете меня, что я думаю по поводу этого английского брака, – отвечал он на письмо генерала Леопольда фон Герлаха. – Мне в этом браке не нравится «английская» часть... Если принцесса сможет оставить англичанку дома и превратиться в жительницу Пруссии, то это может оказаться весьма полезным для страны... Но если... наша будущая королева по-прежнему останется англичанкой, хотя бы отчасти, то весь наш двор может оказаться в большой опасности и полностью подпасть под британское влияние».

«Бедный ребенок, – писала королева в дневнике, – меня в дрожь бросает при мысли, что ее ожидает в будущем... Сейчас мне уже не нравится идея, чтобы она переехала в Берлин, который так или иначе является логовом врага».

Королева утешала себя тем, что писала старшей дочери как минимум два раза в неделю и получала ответные письма с такой же регулярностью. С 1858 по 1901 г. ими обеими было написано почти восемь тысяч сохранившихся до настоящего времени писем. Письма королевы в целом были откровенными, доброжелательными, весьма подробными, лишь изредка разбавленными некоторыми советами, редкими упреками и назидательными поучениями, как будто ее дочь по-прежнему была семнадцатилетней девушкой, недавно покинувшей. отчий дом. «Ты не писала мне уже больше недели! – начиналось одно из таких писем. – Обещай, что ничего подобного впредь не повторится, и обязательно ответь на это письмо». «Я задала тебе несколько вопросов, – говорилось в другом письме, – а ты ответила только на один из них! Ты должна четко и ясно отвечать на все мои вопросы, и тогда не будет никаких недоразумений. Мой дорогой ребенок все еще недостаточно пунктуален и методичен».

Принцесса Виктория всегда должна быть аккуратной, внешне опрятной и избегать громкого смеха «Помни, что ты никогда не должна утрачивать чувство меры и сохранять скромность молодой девушки по отношению к другим людям (но при этом не быть жеманницей или ханжой)». Кроме того, мать требовала, чтобы она всегда протестовала против слишком грубых шуток брата короля принца Карла или «не разговаривала с ним, если он начнет допускать пошлые выходки». Вики не должна носить туфли на высоких каблуках и слишком широкие рукава, чтобы, не дай Бог, не поджечь себя от свечи. Мать советовала дочери не находиться долго в жаркой комнате, поскольку это очень вредно для здоровья, почаще следить за термометром и пошире открывать окна. Королева очень надеялась, что Виктория не располнеет, и постоянно рекомендовала ей воздерживаться от мучной и жирной пищи, а также от большого количества жидкости. Предметом особой заботы королевы были зубы Виктории. Мать советовала почаще наведываться к английским врачам и избегать немецких дантистов, так как они плохо разбираются в этом деле. «Германские дантисты, – писала она, – не отличаются известностью, поэтому у немцев такие плохие зубы».

Королева рекомендовала не обращать никакого внимания на предубеждения немцев, что беременная женщина не может быть крестной матерью, и ни в коем случае не следовать глупой традиции «лежать в платье на софе во время крещения». Виктория должна была постоянно обещать матери, что ее поведение будет «достойным и она не впадет в крайности... Пусть немецкие леди ведут себя как хотят, а английская принцесса должна вести себя как положено».

Кроме того, мать не рекомендовала дочери писать картины маслом. «Помнишь, что папа говорил тебе по этому поводу? Любители никогда не смогут писать картины маслом так, как это делают настоящие художники. Да и что потом делать с этими громоздкими картинами? А небольшие по размерам акварели всегда приятны, и их можно положить в книгу или портфолио». Вики должна была следить за своим правописанием, избавиться от дурной привычки злоупотреблять прописными буквами и всегда вести счет написанным письмам. Кроме того, ей необходимо, сидя за столом, ровно держать спину и не сутулиться. «Помни, – наставляла королева, – как правильно я всегда сижу за письменным столом. Поэтому я могла работать много часов и не ощущать усталости». Королева ревностно следила за тем, чтобы Виктория не слишком часто писала в письмах о том, как она соскучилась по Виндзорскому дворцу, по Балморалу, по Шотландии или по кому-то из их общих знакомых. «Не говори мне ни слова о своей привязанности к тем людям в Балморале, о которых я тебе написала».

А в другом своем письме дочери королева выразила искреннее удивление тем, что Виктория хочет посмотреть «Виндзорские насмешницы». Она откровенно призналась, что так и не осмелилась посмотреть этот спектакль. Ей «всегда говорили, что это самое грубое произведение великого Шекспира и что из его пьес нужно убрать некоторые вещи». Еще большее удивление королевы вызвало желание Ады, дочери принцессы Гогенлоэ, родить третьего ребенка за последние два с половиной года.

«Как может женщина, которая замужем чуть более двух лет, рожать третьего ребенка? Мне такие женщины кажутся легкомысленными и совершенно безответственными. Это похоже на кроликов, и ничего приятного в этом нет... Я хочу повторить тебе еще раз, что очень плохо слишком часто рожать детей. Бедные дети страдают от этого не меньше, чем сами родители, не говоря уже о том, что беременность разрушает женскую красоту. А это плохо для любой молодой женщины, и уж тем более когда она является принцессой».