Текст книги "Королева Виктория"

Автор книги: Кристофер Хибберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 46 страниц)

Однако даже такая безобидная просьба будущего супруга не повлияла на позицию королевы. Даже лорд Мельбурн заметно смягчился и посоветовал ей пойти на уступки, но и это не помогло. А король Леопольд, зная твердый характер своей племянницы, обратился непосредственно к премьер-министру страны и попросил его приложить все усилия, чтобы убедить королеву принять «единственно верное решение». Но королева осталась непреклонной. «Это в духе дяди Леопольда, – писала она принцу Альберту. – Он давно уже считает, что должен верховодить всеми и всем... Мне очень неприятно говорить тебе о вещах, которые, как я полагаю, могут вызвать твое неудовольствие, мой дорогой Альберт... Я просто делаю то, что, несомненно, пойдет тебе на пользу».

Правда, вскоре после этого королева согласилась с тем, что при дворе может находиться герр Шенк, которого принц очень хорошо знает, и который будет занимать самую низшую придворную должность, не дающую ему права присутствовать за обеденным столом. А самый высокий придворный пост личного секретаря должен был занять Джордж Энсон – один из самых твердокаменных вигов, бывший секретарь вигского премьер-министра лорда Мельбурна и племянник сэра Джорджа Энсона, известного вига, получившего высокую придворную должность главы королевской опочивальни. Все отчаянные попытки принца Альберта убедить королеву, что назначение его личным секретарем бывшего секретаря вигского правительства может породить в народе беспочвенные слухи о его партийных предпочтениях, успеха не возымели, Королева твердо стояла на своем и просто не допускала каких-либо других вариантов. По ее мнению, мистер Энсон был «прекрасным молодым человеком, очень скромным, на редкость честным, чрезвычайно порядочным, хорошо образованным и мог бы оказаться весьма полезным» для супруга королевы. Все дальнейшие попытки принца Альберта отстоять право на формирование собственного окружения оказались столь же безрезультатными. По совету барона Штокмара принц Альберт в конце концов согласился с предложением королевы, но при том непременном условии, что Энсон еще до получения новой должности оставит свой прежний пост секретаря премьер-министра.

К полному удовлетворению королевы, принц Альберт весьма добродушно отнесся ко всем ее предложениям и не стал устраивать из этого серьезной проблемы. Незадолго до этого король Леопольд предупредил королеву, что принц «чрезвычайно расстроен» ее беспримерным упрямством и отплывает в Англию в подавленном настроении. Она даже приболела от переживаний, однако их встреча прошла благополучно. «Увидев дорогое и милое лицо», она забыла обо всех неприятностях, а он сделал вид, что ничего не случилось.

В первые минуты встречи они стали оживленно обсуждать предстоящую свадьбу. Королева решительно не согласилась с предложением принца, чтобы ее подружка на свадьбе непременно была из добропорядочной семьи, мать которой имела безупречную репутацию. Лорд Мельбурн был обескуражен подобным предложением. Позже он говорил Чарльзу Гревиллу, что принц Альберт «чересчур щепетилен в вопросах морали» и чрезвычайно болезненно относится к любым прегрешениям. По его мнению, принц просто не понимает, что по строгим моральным принципам можно судить только людей низшего сословия, а люди благородного происхождения должны находиться вне досужих сплетен и ложных моральных оценок. Королева возразила, что и для людей низшего сословия, и для высших аристократов должны быть единые моральные нормы и принципы, однако при этом признала, что ни в коем случае нельзя подстраиваться под слишком высокие требования морали, выдвинутые принцем Альбертом. Ведь из одиннадцати ее придворных дам большинство не соответствовало этим принципам. «Я всегда считала, – пояснила она принцу, – что нужно быть терпимым по отношению к другим людям. Я абсолютно уверена, что если бы мы с тобой не были хорошо воспитаны, если бы не получили соответствующего образования и если бы о нас не заботились наши родители, то мы могли бы давно уже расстаться».

Вечером накануне свадьбы королева Виктория и принц Альберт вместе посетили церковную службу и даже примерили подобранные для обручения кольца, помня все те недоразумения, которые происходили во время коронации. Принц, еще не отошедший от весьма утомительного переезда через Ла-Манш, во время которого испытал изматывающее чувство морской болезни, выглядел усталым и заметно нервничал. Он был бледен и напоминал обгоревшую свечу, в то время как королева пребывала в прекрасном расположении духа и не скрывала своего счастья. А поздно вечером Виктория отправилась спать с приятным осознанием того, что это ее последняя ночь, которую она проведет в постели одна Она спала крепко, безмятежно и волновалась только из-за того, что у нее может быть слишком много детей.

16. МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ

«Я только муж, а не хозяин в этом доме».

В понедельник, 10 февраля 1840 г. королева Виктория проснулась рано утром от шума дождя, который громко стучал по окнам ее спальни. Однако позже тучи рассеялись и, как это часто бывало в ответственные дни ее жизни, на чистом небе появилось солнце. Любопытно, что такие дни в Англии обычно называют «королевской погодой». После завтрака, от которого она не отказалась вопреки старому предубеждению, что завтрак перед свадьбой не сулит ничего хорошего (Виктория называла этот предрассудок «глупой ерундой»), она отправилась к жениху, которому уже успела отправить записку следующего содержания: «Мой дорогой, как ты себя чувствуешь сегодня и хорошо ли ты спал? Я прекрасно выспалась и ощущаю себя вполне комфортно... Какая ужасная погода сегодня! Однако я надеюсь, что дождь скоро прекратится. Сообщи мне, мой любимый жених, когда будешь готов. Твоя верная и любящая Виктория».

После этого голову королевы украсили цветами апельсина, одели в белое атласное платье, прикололи сапфировую брошь, инкрустированную крупными бриллиантами – подарок принца Альберта, – и только тогда она в сопровождении матери и герцогини Сазерленд отправилась в королевскую церковь Святого Якова, где должна была состояться брачная церемония. Правда, сама королева не очень радовалась этому, обстоятельству, так как считала церковь не самым подходящим местом для такого торжества. Она предпочла бы ограничиться простой частной церемонией в одном из залов Букингемского дворца, если бы не настойчивые увещевания лорда Мельбурна. Ей очень не хотелось заключать брак в присутствии огромного скопления людей. Но главная причина заключалась в том, что в небольшом зале королевского дворца она могла ограничиться только самыми близкими людьми и воспользоваться этим предлогом, чтобы не приглашать тех, кто не вызывал у нее никаких симпатий.

Выдавал ее замуж герцог Суссекский, который чуть было не расплакался по этому поводу, но отдавал ее охотно и не скрывал своей радости. Впрочем, о нем уже тогда поговаривали, что герцог всегда охотно отдает другим то, что ему не принадлежит. Он повел ее к алтарю, где ее уже ждал бледный от волнения принц Альберт. Он был одет в униформу британского фельдмаршала, на которой ярко выделялся орден Подвязки. Многие наблюдатели не могли не заметить, что его нервозность еще больше усиливалась из-за нарочито громкого шепота со стороны королевы Аделаиды и его тетушки герцогини Кентской, которая в очередной раз возмущалась тем, что ей снова выделили место, не соответствующее высокому положению при дворе.

Продвижение королевы между рядами было затруднено неловкими движениями ее подружки, которая пыталась удержать не слишком длинное платье и тем самым путалась у королевы под ногами. Со стороны это напоминало неуверенную поступь молодой женщины, идущей босиком по холодному льду. На самом деле та просто-напросто боялась наступить королеве на пятки. Однако это уже не могло испортить прекрасного настроения Виктории. Правда, она была бледной и заметно нервничала из-за большого скопления людей, а цветки апельсинового дерева на ее голове постоянно подергивались. Но все ее ответы на традиционные вопросы священнослужителя были, по обыкновению, спокойными и не выдавали чрезмерного волнения. Более того, она проявила недюжинное терпение, когда герцог Норфолкский как граф-маршал стал настаивать на том, что по предоставленной ему привилегии именно он должен первым подписать документ о регистрации брака, а потом невероятно долго искал очки, выворачивая все свои карманы. И все это время другие приглашенные терпеливо ждали своей очереди засвидетельствовать столь важное событие в жизни королевы.

В отличие от процедуры коронации свадебная церемония королевы Виктории и принца Альберта прошла без серьезных недоразумений и откровенных срывов. Правда, дядя королевы герцог Кембриджский выглядел излишне веселым на фоне мрачной и подчеркнуто недовольной герцогини Кентской, постоянно хихикал и время от времени делал какие-то неуместные реплики в адрес новобрачных. Что же до жениха, то он был невероятно серьезен, с трудом справлялся с волнением и сбивчиво отвечал на вопросы священника.

А невеста, по общему мнению, вела себя превосходно, с изумительным достоинством и неподражаемым изяществом. Правда, тоже не без «некоторых эмоций», как отметил Чарльз Гревилл, но при этом совершенно спокойно, как и подобает истинной королеве. Легкое дрожание ее рук было заметно только в двух случаях: когда она только вошла в церковь и когда подошла к алтарю под гром аплодисментов. Но голос ее оставался ровным и спокойным, а взгляд – уверенным и ясным. Все заметили: когда Виктория уже выходила из церкви, она остановилась возле своей тети, королевы Аделаиды, и поцеловала ее, а матери лишь поклонилась и пожала руку.

Многие обратили внимание и на то, что из трехсот званых гостей насчитывалось всего лишь несколько членов партии тори. Чарльз Гревилл позже вспоминал, что кроме герцога Веллингтона и лорда Ливерпуля там было еще только трое представителей тори: лорд Уиллоби де Эрсби, маркиз Чомли (его присутствие требовалось в качестве лорда-гофмейстера) и лорд Эшли. Причем последний был приглашен только потому, что был женат на племяннице лорда Мельбурна леди Эмили Каупер. По словам Гревилла, королева Виктория самым тщательным образом составляла список гостей, проявляя привычную для нее щепетильность по отношению к каждой кандидатуре. Некоторые из наиболее глупых и легкомысленных придворных дам королевы позже хвастались, что их хозяйка сделала все возможное, чтобы на свадебной церемонии присутствовало как можно меньше тори. Она не позвала даже герцога Нортумберлендского и его супругу, которая до недавнего времени была ее гувернанткой. Точнее сказать, формально она их пригласила, но приглашение было отослано так поздно, что у тех просто не хватило времени собраться и приехать в церковь. Нет никаких сомнений: все это было сделано специально, чтобы не видеть герцога и герцогиню на свадебном торжестве. Ничто не могло быть более глупым и непорядочным, чем попытка превратить свадебную церемонию в исключительно вигское мероприятие. И если бы королева Виктория действительно хотела провести тщательный отбор гостей, она все же могла бы пригласить хотя бы герцога Ратленда и маркиза Экстера, которые совсем недавно с таким радушием принимали ее в своем доме во время путешествия по стране. Но Виктория этого не сделала и заполнила огромный зал исключительно вигами, отдав им полное предпочтение.

Вскоре королева Виктория вместе с супругом вернулись в Букингемский дворец, где их уже ждал громадный свадебный торт более трех ярдов в окружности. Его внесли четверо слуг и поставили перед молодоженами. Первым поздравить супругов подошел лорд Мельбурн. «Все прошло просто великолепно, – заверил он тихо Викторию и добавил, когда она благодарно пожала его руку: – Да благословит вас Господь, мадам». Справедливости ради следует отметить, что и сам лорд Мельбурн вел себя превосходно. Он крепко держал государственный меч и не качался из стороны в сторону, как это было во время коронации. Кроме того, он был прекрасно одет и даже пошутил, что его новый мундир – предмет главного восхищения на свадебной церемонии.

В течение получаса, когда королева и ее супруг остались одни перед началом обеда, Виктория поцеловала Альберта, отдав ему свое обручальное кольцо, а он, расчувствовавшись, сказал, что отныне между ними не должно быть никаких секретов и тайн. После обеда, как отметила в своем дневнике королева, «мой дорогой Альберт подошел ко мне и повел вниз по лестнице, где мы попрощались с мамой и примерно в четыре часа уехали домой. Уехали совсем одни, что было так приятно».

«Из Букингемского дворца в Виндзорский, – как сообщил позже Чарльз Гревилл, – они добирались почти четыре часа, встречая на улицах и площадях Лондона восторженный прием собравшихся людей, желающих им счастья. Все дороги были забиты огромными толпами ликующей публики, и им удалось прибыть в Виндзор только часов в восемь».

«Нас повсюду встречали с невероятным энтузиазмом, – подтвердила позже и королева. – На улицах собрались огромные толпы народу, люди кричали приветствия, махали руками, желали нам добра и счастья. Толпы людей сопровождали нас до самого Виндзорского дворца... они просто оглушили нас своими криками и поздравлениями. А когда мы проезжали мимо Итона, все мальчишки высыпали на улицу и громко приветствовали нас. Я действительно была тронута таким сердечным и теплым приемом».

По прибытии в Виндзор Виктория сразу же осмотрела приготовленные для них апартаменты, затем быстро переоделась и направилась к супругу. Альберт тоже снял свой мундир фельдмаршала, надел виндзорскую униформу и сел играть на пианино. Увидев жену, он встал и крепко обнял ее.

«В тот вечер мы ужинали в гостиной, – записала в своем дневнике королева. – Но у меня так разболелась голова, что к еде я практически не притронулась. Остаток вечера мне пришлось пролежать на диване в голубой комнате, но даже головная боль не могла испортить моего прекрасного настроения. У меня НИКОГДА, НИКОГДА не было такого удивительного вечера! А мой ДОРОГОЙ Альберт сидел рядом со мной на стуле и с такой любовью смотрел на меня, что даже голова кругом шла. Я была так счастлива, о чем и мечтать раньше не могла! Принц держал меня за руку и постоянно осыпал поцелуями. Он был так добр ко мне, так нежен, так благороден, так мил! Не знаю, как я могу отблагодарить Бога за то, что он послал мне такого мужа! Он называл меня нежными и добрыми словами, каких я никогда в жизни и не слышала. О, это был самый счастливый день в моей жизни! Да поможет мне Бог до конца исполнить свой супружеский долг и быть достойной такого благословения!»

А наутро королева Виктория все еще не могла поверить, что после бессонной, как она выразилась, ночи по-прежнему видит рядом с собою «прекрасное ангельское лицо» мужа; «Это просто невозможно выразить словами, – записала она в дневнике. – Он был так прекрасен в ночной рубашке и с открытой шеей». Она не могла поверить своему счастью даже тогда, когда они вместе завтракали, а потом долго гуляли на террасе королевского дворца, где в свое время так любил проводить время король Георг III вместе с королевой Шарлоттой и дочерьми. После прогулки на свежем воздухе королева Виктория писала письма в гостиной, а Альберт сидел рядом и не спускал с нее глаз. Точно так же она наблюдала за ним, когда он брился в ванной комнате, а потом помогал ей надеть чулки.

В свой первый день медового месяца королева написала письмо лорду Мельбурну, в котором еще раз заверила того, что очень счастлива с мужем и не можем поверить в это счастье. А королю Леопольду Виктория написала, что после свадьбы считает себя «самым счастливым существом на земле». При этом она добавила, что ее муж является «ангелом», а сама она не может поверить, что в мире есть хотя бы один человек, который более счастлив, чем она.

Медовый месяц продолжался в обычном ритме день за днем, и в конце концов принц Альберт устал от него. Даже лорд Мельбурн как-то заметил, что эти дни были похожи на «ураган». Первый вечер стал для молодоженов единственным, который им удалось провести наедине друг с другом. Но уже во вторник был устроен ужин на десять персон, его королева Виктория расценила как «очень веселую, забавную и просто замечательную во всех смыслах вечеринку». Но принц был до такой степени истощен, что не проявлял никаких признаков радости. На следующий день королева собрала еще одну вечеринку с танцами и музыкой. Все это напоминало «нескончаемое веселье» – так с нескрываемым неудовольствием отметил позже Чарльз Гревилл. «Даже ее лучшие друзья были шокированы тем обстоятельством, что она не желает приспособиться к давним английским традициям, которые предписывают молодоженам удалиться на некоторое время от посторонних глаз и предаться своим утехам, от которых не может отказаться ни одна английская женщина. Однако королева даже думать об этом не хотела... Леди Пальмерстон сказала мне вчера вечером, что, к сожалению, возле королевы нет ни единого человека, который мог бы подсказать ей, что подобное поведение противоречит не только традициям, но и здравому смыслу. Однако никто не смел напоминать ей об этом. Или королева просто не захотела услышать таких подсказок. То же самое сообщил мне министр внутренних дел лорд Норманби. Очень жаль, что этого не сделал лорд Мельбурн, к мнению которого она всегда прислушивается... Вероятно, он просто не подумал об этом».

Что же до принца Альберта, то он уже делал ей такое Предложение, причем еще до свадьбы. «Было бы весьма неплохо, -сказал он невесте, – не нарушать старых британских традиций, в соответствии с которыми молодожены в течение нескольких недель скрываются от посторонних глаз и вообще покидают город и суетливое общество». После свадьбы он еще раз предложил жене удалиться от посторонних глаз хотя бы на неделю, но получил решительный отказ.

И на этот раз королева Виктория ответила ему в таком же резком тоне, что и во время их споров относительно права принца подбирать себе собственное придворное окружение.

«Мой дорогой Альберт, ты совершенно не понял сути дела. Ты, вероятно, забыл, моя любовь, что я – суверен, королева Англии, и что мое положение обязывает меня быть на своем месте. Государственные дела нельзя приостановить даже на день. Каждый божий день в стране заседает парламент, и каждый день происходят какие-то события, которые могут потребовать моего незамедлительного участия. Считаю совершенно невозможным для себя уехать из Лондона хотя бы на короткое время. Даже два или три дня были бы слишком долгим отсутствием для правящего монарха... Уже на второй день я должна приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей... И я не могу справиться с ними одна. Этим и объясняется мое желание остаться здесь».

Отказавшись продлить медовый месяц, королева Виктория тем не менее была преисполнена решимости максимально использовать предназначенные для этих целей три дня. В среду она с огромным удовольствием танцевала допоздна, а ночью, вернувшись в спальню, застала крепко спящего мужа. Она разбудила его, и они отправились в постель. Но в четверг, когда снова устроили вечер танцев, она не расставалась с Альбертом, который старался не отстать от жены и отплясывал что было мочи.

Полночные танцы не предполагали, однако, что королевская чета может долго нежиться в постели. По словам Гревилла, многие придворные обратили внимание на то, что после первой брачной ночи молодожены встали очень рано и долго бродили по спальне. «На самом деле королева и принц встали в половине девятого, что было нехарактерно для Виктории. И тем не менее кажется странным, что их первая брачная ночь была такой короткой. Я не преминул сообщить леди Пальмерстон, что если так и дальше пойдет, то стране не дождаться появления принца Уэльского».

И все же эти дни – «очень, очень счастливые дни» – были слишком коротким сроком для королевы. «Любовь и нежность» принца Альберта были выше всяких похвал. Она испытывала «божественное удовольствие» от того, что может в любой момент «целовать его мягкие щеки и прижиматься губами к его пухлым губам». А когда она вернулась в Лондон, лорд Мельбурн заметил, что она заметно похорошела. «Да, – подтвердила королева, – и пребываю в прекрасном расположении духа». А после этого добавила, что «никогда не думала, что в ее жизни будет так много счастья».

Виктория с удовольствием гуляла с мужем во дворе Букингемского дворца и слушала его увлеченный рассказ о названиях деревьев и цветов. Однажды леди Литтлтон видела, как принц Альберт вошел в спальню королевы раскрасневшийся от верховой езды в парке. Это была удивительная пара. Виктории нравилось, когда он быстро ел за обеденным столом, а потом вставал, не дожидаясь остальных, давая понять, что обед окончен. А вечерами они обычно собирались в гостиной, играли на пианино и пели дуэтом, А когда королева была занята важным разговором с лордом Мельбурном, принц Альберт обычно садился за шахматный стол и полностью погружался в игру. Иногда они играли в шахматы вместе. А однажды все придворные разгадывали кроссворды и играли в алфавит, определяя слова по начальным буквам. Причем зачастую игра была на деньги, правда, ставки при этом были не очень высокими, а главная проблема для придворных заключалась в том, чтобы всегда держать при себе новые монеты, так как по придворному этикету старые монеты нельзя было давать королеве.

Однажды они играли в слова, и лорду Мельбурну выпало отгадать слово «удовольствие». Королева решила помочь Мельбурну и намекнула, что это вполне общеупотребительное слово, а принц Альберт тут же добавил, что это вовсе не «общеупотребительное явление». Мельбурн немного подумал и сказал: «Неужели это «правда» или «честность»?» Они долго смеялись над его остроумной шуткой.

Надо сказать, что принц Альберт далеко не всегда и не во всем разделял увлечения своей супруги. Как-то он признался барону Штокмару, что считает ее «прекрасным человеком, который немного испорчен дурным воспитанием». Она была сильной, волевой, целеустремленной, вдумчивой, рассудительной и даже временами доброй, но часто впадала в отчаяние, проявляла нетерпение и могла потерять самообладание от сущего пустяка. Разумеется, не было никаких сомнений, что он совершенно искренне любил жену, но в то же самое время его беспокоила мысль о ее властном характере и собственной неспособности противостоять упрямым капризам. Кроме того, ему не нравилась твердая убежденность Виктории в том, что он ни при каких обстоятельствах не должен заниматься политическими делами. Его даже не приглашали в комнату, когда там шли серьезные беседы с премьер-министром, а королева никогда не обсуждала с ним государственные дела. Когда же он все-таки пытался хоть как-то завязать с ней разговор о политических проблемах, она тут же меняла тему разговора. Разумеется, при таком положении дел она не показывала ему государственные бумаги, не знакомила с деятельностью государственных департаментов, а обо всех важных событиях в стране он узнавал из газет или из досужих сплетен придворных.

Это было для принца Альберта тем более неприятно, поскольку он хорошо знал по рассказам брата, что принц Фердинанд Саксен-Кобургский, будучи мужем королевы Португалии Марии да Глории, одновременно считался королем-консортом и в этом качестве принимал самое активное участие в решении всех важных государственных дел, а не только целовал ее руку и исполнял рутинные придворные обязанности. А англичане, как часто повторяла ему королева Виктория, были чрезвычайно «ревнивы к любому иностранному вмешательству во внутренние дела их правительства».

«У меня есть ощущение, – говорил лорд Мельбурн Джорджу Энсону, – что главной причиной такого ее поведения является опасение, что это может породить массу недоразумений и споров с супругом. Она считает, что семейная гармония может существовать только в том случае, если оба будут избегать конфликтных ситуаций». Однако нет никаких сомнений, что в основе подобного поведения королевы лежит ее стойкое нежелание делить свою власть с кем бы то ни было, даже с любимым и обожаемым мужем.

А король Леопольд придерживался совсем другого мнения. «И в бизнесе, и во всем остальном, – говорил он, – принц должен быть важным помощником для королевы. Он просто обязан быть для нее ходячей энциклопедией, с помощью которой она могла бы ответить на любой вопрос, который не может решить в силу недостаточности образования или воспитания. И при этом королева не должна иметь никаких секретов от мужа, вне зависимости от предмета обсуждения». Однако эти секреты все же существовали. Поэтому у принца Альберта возникало всякий раз крайнее неудовольствие, когда королева решительно отказывала ему в праве давать какие-либо советы. Если, к примеру, в королевский дворец приходила официальная почта с пометкой «срочно на подпись», то королева всегда спешила подписать их немедленно, а принц Альберт советовал ей не торопиться и поразмыслить над документами несколько дней. По его мнению, такие срочные бумаги должны были бы вызывать у королевы чувство негодования, поскольку важные решения не принимаются впопыхах и без надлежащего изучения.

Что же до самой королевы, то она стремилась ограничить роль принца как партнера в делах лишь незначительной «помощью при разборке бумаг». Как говорил принц Альберт своему другу принцу Уильяму Лёвенштейну, «в семейной жизни я очень счастлив, но постоянно испытываю трудности в определении своего места в обществе, которое соответствовало бы моему достоинству. Именно поэтому я только муж, а не хозяин дома».

В их взаимоотношениях были, конечно, и другие проблемы. Так, например, принц Альберт не разделял привязанности жены к различного рода увеселительным мероприятиям при дворе, к ее страстному желанию танцевать до полуночи, а затем позднему отходу ко сну. Бурной и неугомонной суете городской жизни он предпочитал более спокойную и размеренную жизнь в сельской местности, к тому же привык рано ложиться спать. Он часто говорил своему брату, что иногда у него возникает желание вернуться в Кобург, в «маленький уютный домик», а не проводить время в огромном городе и выполнять какие-то странные обязанности, которые возложила на него семейная жизнь.

А когда принц чувствовал себя предельно усталым или раздраженным непривычным ритмом придворной жизни, то обычно злился по пустякам и проявлял недовольство каждой мелочью. Часто его видели спящим после ужина, и в таких случаях королева требовала разбудить его и продолжать веселье. Свидетелем одного из таких случаев невольно стал французский посол в Англии Гизо, который присутствовал на одной из вечеринок вскоре после свадьбы. «Принц Альберт спал. Она посмотрела на него, мило улыбнулась, а потом недовольно поморщилась и толкнула его локтем под бок. Он проснулся и понимающе кивнул головой, после чего снова уснул».

Принцу Альберту действительно было скучно по вечерам, и он ощущал разочарование тем обстоятельством, что не вполне способен выполнять все придворные обязанности и в особенности не может долго беседовать с постоянно находящимися при дворе литераторами и учеными. При этом он прекрасно понимал, что подобное общение помогло бы ему лучше узнать повседневную жизнь в стране.

Принц Альберт вовсе не был мрачным человеком с угрюмыми взглядами на происходящее. В действительности он умел получать удовольствие от жизни, но его возможности были далеко не безграничны. Он не являлся таким гедонистом, как его жена, и не мог полностью отдавать все свои силы придворному веселью. Ему никак не удавалось привыкнуть к английской кухне и местному климату, поэтому он очень быстро уставал от того, что большую часть времени ему приходилось говорить по-английски. Надо сказать, что простые англичане всегда принимали его весьма доброжелательно, однако представители высших слоев общества проявляли крайнюю сдержанность и редко выказывали ему свои симпатии. А некоторые члены королевской семьи демонстрировали по отношению к нему откровенную неприязнь. Так, например, герцог Кембриджский стал недовольно ворчать, когда кто-то на несколько дюймов отодвинул его знамя ордена Подвязки в часовне Святого Георгия в Виндзоре, чтобы освободить дорогу для «этого молодого чужеземного выскочки». А его супруга герцогиня Кембриджская пошла еще дальше и даже не соизволила встать, когда во время ужина провозгласили тост за здоровье принца Альберта.

Неприязнь между герцогиней Кембриджской и принцем Альбертом стала еще сильнее, когда ее сын, этот «одиозный» парень, как выразилась королева Виктория, по слухам, стал виновником неожиданной беременности леди Огасты Сомерсет. Принц Джордж Кембриджский давно уже пользовался нелестной репутацией дамского угодника, хотя и был при этом весьма стеснительным молодым человеком, а леди Огаста – старшая дочь герцога Бофорта – была женщиной с «дурной репутацией, готовой на все ради исполнения своих причудливых и страстных капризов». Таким образом, для подобных слухов, несомненно, были некоторые основания, а принц Альберт был и вовсе убежден в их правдивости. Однако ни он, ни королева Виктория не захотели разговаривать на эту тему с самой леди Огастой, когда та появилась при дворе, и приказали придворным дамам сделать то же самое. А когда принцу пытались доказывать, что все эти слухи являются совершенно беспочвенными, он неизменно отвечал, что если этого и не было на самом деле, то вполне могло быть при других обстоятельствах. В конце концов он нажил себе непримиримых врагов в лице герцогов Кембриджского и Бофорта, которые еще долго «кипели от возмущения и негодования».

После этого случая принц Альберт стал еще более непопулярным среди высшей аристократии страны, чем прежде. Его честность, совершенно очевидное для всех умственное превосходство, прекрасное образование, мастерство удачливого охотника, аристократические манеры, искушенность в танцах и других светских ритуалах, его умение кататься на коньках, хорошо держаться в седле, прекрасно плавать, талантливо играть на пианино и неплохо петь – все это вызывало у многих придворных скорее чувство зависти и ревности, чем восхищения. А во время беседы за ужином принц Альберт всегда демонстрировал прекрасную эрудицию, начитанность, компетентность во многих вопросах культуры и искусства, что тоже не могло остаться нет замеченным. Как отмечал позже барон Штокмар, окружающие его люди стали искать недостатки там, где принц был бессилен что-либо возразить. Они всегда могли сказать: «Посмотрите, как бездарно сшит его костюм» или «Посмотрите, как ужасно он пожимает руку». Даже в его манере ездить верхом на лошади многие начинали видеть что-то германское, стало быть, грубое, невежественное.