Текст книги "Королева Виктория"

Автор книги: Кристофер Хибберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 46 страниц)

А лорд Кларендон жаловался на то, что дом королевы слишком плохо отапливался и там всегда холодно. У него даже ноги мерзли во время ужина, а в гостиной, по его словам, стоял жуткий холод, поскольку дров в камине было чрезвычайно мало, а королева, но его предположению, очень опасалась пожара, который может произойти по причине большого огня в камине.

Любопытно, что даже русский царь Николай II обратил внимание на низкую температуру в доме королевы и сказал, что в нем холоднее, чем в Сибири. А Мэри Понсонби, как и герцог Веллингтон в Виндзоре, могла согреться только в постели под толстым одеялом. Все остальные гости также обратили внимание, что королева, известная своей невосприимчивостью к холоду, часто открывает настежь окна, причем даже в самые морозные дни, а во всех комнатах дома находятся термометры, которые измеряют температуру воздуха. Не менее странной казалась также склонность королевы топить в доме исключительно дровами из леса, а не газом или углем, к которым она относилась с «нескрываемым предубеждением» [29]29
  «Позже королеву все-таки убедили в целесообразности и эффективности освещения газом Букингемского и Виндзорского дворцов. Однако до своих последних Дней в Балморале королева предпочитала свечи, так как считала их соответствующими древним обычаям и создающими в доме особый уют. В конце жизни королевы Сара Тули вспоминала, что королева «никак не соглашалась на внедрение электрического освещения в своих королевских покоях и до конца сопротивлялась попыткам провести его». («The Personal Life of Queen Victoria», 1900, 266). И все же, несмотря на отчаянное сопротивление королевы, электричество было проведено в 90-х гг. XIX в. не только в Букингемском и Виндзорском дворцах, но и в Балморале. «Оно очень хорошо освещает комнаты, – писала леди Литтон, – однако королева не любит электрического освещения, так как ей кажется, что слишком яркий свет вредит ее глазам и что в гостиной электрический свет сделан не совсем хорошо» («Lady Litton's Court Diary», 1961, 142).


[Закрыть].

Маркиза Далхаузи, которая привыкла к жаре в Индии, где ее муж много лет служил генерал-губернатором, говорила, что «еще никогда не видела более неудобного и неуютного дома, чем Балморал». Такого же мнения придерживался и лорд Роузбери. «Королева в собственном доме, – говорил он, – совершенно не похожа на конституционного монарха. Она не позволяет членам своей семьи (или по крайней мере своим придворным, насколько мне известно) зажигать камин в это время года (сентябрь)».

Министры тоже не любили этот дом, и не только потому, что им приходилось по первому зову королевы проделывать столь далекий путь, но прежде всего потому, что они чувствовали себя крайне неуютно в этом доме. «Управляя правительством страны на расстоянии шестисот миль от метрополии, – жаловался позже премьер-министр Дизраэли, хотя конечно, не самой королеве, – она фактически удваивает усилия кабинета министров». Однако королева оставалась глуха к упрекам, что слишком много времени проводит в Шотландии. А лорд Солсбери, который не давал себе труда «скрывать свое негативное отношение к этому дому», всегда был очень рад поскорее убраться оттуда. Он, так же как и Дизраэли, внимательно прислушивался к советам врачей находиться в теплом помещении и не подвергать себя опасности. А личный секретарь королевы сэр Генри Понсонби неоднократно отмечал, что «по сравнению с этим домом любой другой частный дом кажется мне совершенно комфортным и уютным» [30]30
  Разумеется, домашняя прислуга в замке Балморал имела гораздо больше оснований для недовольства своим положением и состоянием дома, чем члены кабинета министров, придворные или другие высокопоставленные гости королевы. «Низшие слуги живут в Балморале в ужасных условиях, – писала леди Литтон в своем дневнике в 1890-х гг. – Так, например, четыре прачки ютятся в одной крошечной комнате и спят на одной кровати» («Lady Lytton's Court Diary», 1895-1899, 77).


[Закрыть].

23. ПРИНЦ УЭЛЬСКИЙ

«Он боялся своего отца».

Когда 28 сентября 1853 г. королева Виктория заложила первый камень в фундамент нового замка Балморал, ее наследнику исполнилось одиннадцать лет. К тому времени спокойствие и невозмутимость, свойственные ему в ранние годы, давно уже испарились. После пяти лет он стал быстро меняться, и далеко не в лучшую сторону. Леди Литтлтон, которую в это время стали называть просто Лэддл, часто жаловалась королеве, что мальчик «совершенно не хочет учиться» и требует к себе больше внимания, чем прежде. «Он стал нетерпеливым, капризным, постоянно вмешивается в разговоры взрослых, набирается под стол, разбрасывает книги и вообще делает все возможное, чтобы только не заниматься учебой».

Его отец принц Альберт ни тогда, ни потом не скрывал, что его любимым ребенком была принцесса Виктория, а не принц-наследник. Когда отец входил в детскую комнату, а делал это он довольно часто, то сначала всегда обращал внимание на старшую дочь и с умилением наблюдал за ее поведением, а по отношению к сыну вел себя более сдержанно и с нескрываемым неудовольствием. Королева, судя по всему, также предпочитала чаще иметь дело с остроумной, развитой дочерью, чем с трудным сыном, и проводила с ней больше времени. В высших слоях общества уже давно стали циркулировать слухи, что королева совершенно равнодушна к своему старшему сыну, а Чарльз Гревилл утверждал даже, что это не просто равнодушие, а довольно стойкая «антипатия к наследнику, которая уже успела пустить глубокие корни». Поговаривали также, что, по мнению королевы, ее сын был «глупым мальчиком». Он начал заикаться, а его сестра постоянно дразнила его, подшучивала над ним и тем самым часто доводила до состояния детской истерики. Однажды вечером, когда детей позвали в комнату родителей, они «ужасно подрались», а на следующий день их разделили и провели с ними назидательную беседу. Однако позже они снова сцепились и после этого долго не разговаривали друг с другом.

Ситуация значительно ухудшилась, когда в королевской семье родились другие дети, которые тоже Оказались более способными и умными, чем принц Уэльский. Так, например, когда ему исполнилось шесть лет, всем стало ясно, что его обгоняет даже принцесса Алиса, которая была на восемнадцать месяцев младше своего старшего брата и уступала по развитию старшей сестре Виктории. Королеве Виктории оставалось лишь лелеять надежду на то, что со временем мальчик подрастет, возмужает и, может быть, поумнеет. А между тем она всеми силами старалась уделять детям много времени и была, по словам леди Литтлтон, довольно строгой матерью, которая всегда находила больше слов для упреков, чем для поощрения. Она зорко следила за тем, чтобы придворные и воспитатели не давали детям никаких поблажек и прививали им такие ценные, по ее мнению качества, как простота, неприхотливость и уважение к старшим. Другими словами, королева хотела видеть своих детей «простыми, доступными и совершенно домашними». Она не без оснований считала, что ее дети должны полностью «соответствовать своему статусу и быть готовыми к любому общественному положению, вне зависимости от того, будет оно высоким или низким». А главной причиной всех бед современного ей мира королева считала «высокомерие, вульгарность и противоречащую истинному христианству гордыню». Именно поэтому их воспитывали в простой обстановке и даже еду готовили самую обычную, без каких бы то ни было королевских излишеств. Более того, младшие дети в семье вынуждены были донашивать ту одежду, которая досталась им от старших.

И все же, несмотря на свою строгость по отношению к детям, королева часто играла с ними, танцевала с принцем Уэльским кадриль, а в теплые летние вечера она отправлялась с сыном на пешие прогулки, во время которых пыталась помочь ему догнать по умственному развитию своих сестер. А когда дети играли в домашних спектаклях; королева с неусыпным вниманием наблюдала за действиями сына и часто помогала ему в выборе того или иного костюма. Иногда она неожиданно объявляла выходной день, и тогда все вместе отправлялись на пикник или плавали на лодке. «Дети, – пришла к заключению королева, – конечно, являются источником недовольства и разочарования, но в то: же самое время доставляют родителям немало радости и ярко освещают их жизнь». Однако она признавала, что не получает от общения с детьми никакого «особого удовольствия» и только в исключительных случаях находит с ними общий язык по самым сокровенным вопросам. Очень часто королева играла с детьми вовсе не из-за любви к ним, а просто из чувства материнского долга. Когда принц Альберт находился вдали от дома, королева и вовсе переставала обращать на них внимание, и тогда детям казалось, что «жизнь во дворце полностью прекратилась».

Поначалу двое старших детей обучались отдельно от остальных, и при этом особое внимание уделялось таким предметам, как английский язык, арифметика, история, правописание и география. Помимо этого каждый день в течение часа дети изучали немецкий и французский языки, что считалось совершенно необходимым для принцев королевской крови. Что же касается религиозного воспитания, то королева занималась этим только со старшей дочерью и совершенно игнорировала необходимость подобного воспитания для сына. Правда, сама она не находила достаточно времени для бесед на религиозные темы и предпочитала поручать это более сведущим людям. При этом напоминала священникам и воспитателям, что у детей должно выработаться надлежащее «уважение к Богу», основанное не на страхе перед ним, а на благоговении и почитании.

Однажды в королевской семье возник спор относительно того, как именно должны дети возносить молитву Богу – на коленях или в любом другом положении, даже лежа в кровати. Королева проконсультировалась с принцессой Феодорой, и та совершенно откровенно сказала, что обязательное требование совершать молитву на коленях представляется ей «абсурдным и не имеющим никакого отношения к истинной вере в Господа». Такого же мнения придерживался и принц Альберт, который считал молитву на коленях «характерной чертой английской религиозной традиции». А вот леди Литтлтон даже мысли не допускала, что молиться можно как-то иначе. Для нее молитва на коленях была самым важным требованием религиозного воспитания человека. Именно поэтому принц Альберт вынужден был уступить ее требованию, поскольку считал, что дети должны быть англиканцами и стало быть, воспитаны в соответствии с давними традициями и предрассудками англиканской церкви.

Все вопросы, так или иначе связанные с изменением расписания занятий, а также с применением наказаний или поощрений, должны были согласовываться с родителями. Правда, леди Литтлтон высказывала серьезные сомнения в эффективности и целесообразности наказаний, в особенности телесных, однако принц Альберт придерживался противоположного мнения и считал, что детей иногда следует наказывать, чтобы добиться от них послушания. По его приказу стегали ремнем даже дочерей, принцесса Алиса получила в четыре года «самое суровое наказание» плетью за то, что врала родителям. Что же до принца Уэльского и его братьев, то они подвергались даже более жестоким наказаниям.

Многие высказывали серьезные сомнения в эффективности столь жестоких наказаний, однако лорд Мельбурн, к мнению которого королева всегда прислушивалась, придерживался иного мнения и считал порку совершенно необходимым и даже неизбежным фактором воспитания детей. При этом он показывал придворным картины с изображением подвергающихся телесным наказаниям женщин, а Кэролайн Лэм дал несколько практических уроков порки». Его самого часто пороли в аристократической школе Итон, и он до сих пор считал, что это пошло ему на пользу. Более того, он утверждал, что пороли его явно недостаточно. «Было бы гораздо эффективнее для меня, – говорил лорд Мельбурн, – если бы меня пороли больше». При этом он вспоминал, что порка всегда оказывал а на него удивительное воздействие, результаты которого превзошли все ожидания. Однако королеве советовал не слишком увлекаться самим процессом воспитания детей, поскольку воспитание может «направить и подкорректировать характер», но не может полностью изменить его.

Ни королева, ни принц Альберт, разумеется, не могли согласиться с таким отношением к воспитанию детей. Возражал против этого и барон Штокмар, который, по обыкновению, написал королеве пространный меморандум, где строго предупредил родителей: они «должны очень хорошо понять, что их положение является гораздо более трудным, чем положение любой другой семьи в этом королевстве».

Продолжая настаивать на строгой дисциплине по отношению к детям, родители уделяли особое внимание программе обучения и образования, и в особенности это касалось принца Уэльского, с тем чтобы главная цель воспитания была полностью выполнена. А цель эта, по словам епископа Оксфордского, мнением которого дорожили и королева, и принц Альберт, должна заключаться не в чем ином, кроме как в превращении принца в «в высшей степени совершенного человека».

В продолжение этой амбициозной воспитательной схемы было принято решение, что принц Уэльский должен быть «полностью изолирован от женского общества», к нему необходимо приставить собственного камердинера, а весь воспитательный процесс поручался наставнику из числа мужчин аристократического происхождения. В апреле 1849 г. в качестве такого воспитателя с ежегодным жалованьем 800 фунтов был выбран Генри Бёрч. Правда, при этом королева вовсе не отказалась от родительского влияния на сына и по-прежнему считала, что он должен находиться под «неусыпным контролем со стороны отца и подчиняться его указаниям, чтобы к шестнадцати или семнадцати годам принц Уэльский мог стать ему настоящим помощником».

Генри Бёрч нашел своего подопечного чересчур своенравным, непослушным, нетерпеливым и совершенно не дисциплинированным. Кроме того, принц Уэльский показался ему чрезвычайно эгоистичным и непоседливым, «принципиально неспособным увлечься какой-нибудь игрой более чем на пять минут». А все попытки преодолеть возникающие трудности или решить какую-то трудную задачу приводили к тому, что принц терял терпение и выходил из себя. А когда он выходил из себя, то его ярость просто не знала границ.

Принц Уэльский не мог терпеть, когда его дразнили и критиковали, и всегда замыкался в себе или впадал в дурное расположение духа, если все же это происходило. Несмотря на чрезмерную чувствительность и обидчивость мальчика, Генри Бёрч полагал, что будет лучше не обращать на него никакого внимания и не потакать его многочисленным капризам. Другими словами, к принцу Уэльскому нужно было относиться так, как относятся к подобным детям в любой частной школе Англии. Кстати сказать, родители придерживались такой же примерно точки зрения и сами нередко насмехались над ним, когда он делал что-то нелепое или глупое. При этом принц приходил в состояние бешенства и долго помнил нанесенные ему обиды. «Бедный принц», – прокомментировала однажды леди Литтлтон, когда он спросил: «Мама, а розовая гвоздика – это самка красной гвоздики?»

Мистер Бёрч не скрывал от родителей, что их воспитательная политика, направленная на полную изоляцию сына от других мальчишек, является одной из главных причин его безобразного поведения. Он был абсолютно уверен, что именно это влияет на характер мальчика, а его постоянное пребывание в окружении взрослых людей приводит к закреплению пагубных привычек и формирует эгоистические наклонности юного принца. Он начинает видеть себя «центром, вокруг которого вращается весь остальной мир».

Однако отец принца придерживался иной точки зрения и настаивал на том, что принц должен быть защищен от дурного влияния своих сверстников, которые могли бы окончательно испортить его. По мнению принца Альберта, было бы гораздо лучше сосредоточить все внимание на получении прекрасного образования, чем на общении принца с ровесниками. Для этого занятия должны проходить каждый день, не исключая даже субботу. Что же касается праздников, то они случались редкой носили по преимуществу сугубо семейный характер. А воскресенья должны быть, по словам королевы, «днем отдыха и развлечений». А когда мистер Бёрч высказал барону Штокмару свое возмущение тем, что в воскресенье детям позволяют играть даже в крикет и заниматься другими развлечениями, королева тут же заметила, что в их семье этот день считается праздником и она не понимает, почему в этой стране воскресенье должно быть строгим днем молитв и посещения церкви. Однажды наставник Бёрч, который к этому времени взял на воспитание третьего сына королевы – принца Артура, родившегося в 1850 г., повел детей на воскресную церковную службу и тут же получил выговор за слишком ревностное отношение к религии. Поэтому неудивительно, что принц Уэльский был просто счастлив, что его водят в церковь не каждое воскресенье, а только два раза в году по самым торжественным случаям, хотя церковные правила предписывали более частое посещение церковной общины.

Мистер Бёрч ни на минуту не оставлял принца без присмотра и следовал за ним во всех поездках королевской семьи. В августе 1849 г., например, принц Уэльский сопровождал родителей в поездке в Ирландию, и в костюме матроса его провезли в королевской карете по всем улицам ирландских городов. Но как только он возвращался в Вице-Ригел-Лодж или оказывался на борту королевской яхты «Фея», его тут же усаживали за учебники и заставляли выполнять всю программу. Не оставляли мальчика в покое и в замке Балморал, где он всегда надеялся хоть немного отдохнуть от книг. Мистер Бёрч полагал, что мальчика слишком нагружают учебой и поэтому ему вовсе не помешали бы редкие развлечения вроде охоты на оленей, пеших прогулок по окрестным живописным холмам или каких-либо других занятий на свежем воздухе. Но принц Альберт сказал, что поездки в Балморал «не должны восприниматься принцем как какой-то праздник».

Мистер Бёрч регулярно извещал родителей принца о его текущих успехах или недостатках, и, надо сказать откровенно, принц Альберт редко оставался доволен развитием сына: Мальчик делал неплохие успехи в изучении немецкого языка, к пяти годам мог практически свободно читать книги на немецком и довольно сносно поддерживать разговор, однако это мешало ему как следует усваивать английский язык, что вызывало у родителей острое недовольство. С целью улучшения английской речи родители пригласили в дом известного актера Джорджа Бартли, но уроки по изящной словесности не привели к исчезновению весьма заметного немецкого акцента. Принц Уэльский так и не смог до конца жизни избавиться от грубоватого немецкого произношения английской буквы «г». Успехи принца в изучении французского языка были менее заметны, и только в самом конце жизни он научился довольно свободно общаться на этом языке, что служило предметом его неиссякаемой гордости.

Обеспокоившись незавидными результатами обучении сына, принц Альберт обратился за помощью к ведущему френологу страны Джорджу Кумбу, который сам был одним из семнадцати детей в семье шотландского пивовара. Тот самым тщательным образом исследовал черепную коробку мальчика и отметил «некоторые особенности его темперамента и мозговой деятельности».

«Все органы, отвечающие за хвастовство, агрессию, переоценку собственной значимости и стремление к превосходству, развиты выше нормы, – угрюмо заметил Кумб. – Что же касается органов интеллектуального развития, то они совершенно явно недоразвиты».

«Мне стало интересно, откуда у него такие англосаксонские мозги, – сказал принц Альберт, прочитав отчет Кумба, – должно быть, он унаследовал их от Стюартов, поскольку после них все английские короли были германского происхождения».

Со временем у принца Альберта появилось недовольство политикой мистера Бёрча, который, как ему казалось, не проявляет должного усердия в воспитании юного принца. Кроме того, Бёрчу приходилось находиться с мальчиком «утром, днем и вечером» без выходных и праздников, и поэтому он сам предложил принцу Альберту подыскать человека, который более успешно справлялся бы с ролью воспитателя юного принца. Отношения между мистером Бёрчем и родителями принца Уэльского стали еще более натянутыми, когда тот выразил желание быть посвященным в духовный сан. Королева, которая решительно отвергала религиозные взгляды леди Литтлтон, столь же решительно заявила, что мистер Бёрч вряд ли сможет быть хорошим воспитателем, если станет священником. В конце концов она согласилась оставить его при дворе, но только при том непременном условии, что он не будет слишком «агрессивно» высказывать свои религиозные взгляды, а также если он станет посещать пресвитерианскую церковь во время пребывания королевской семьи в Шотландии. Кроме того, она выразила пожелание, чтобы мистер Бёрч не отрекался от таких «невинных забав», как танцы и охота. Что же до принца Альберта, то тот однозначно заявил, что если мистер Бёрч будет посвящен в духовный сан англиканской церкви, то уже не сможет выполнять свои обязанности по воспитанию сыновей. Однако он согласился не чинить никаких препятствий мистеру Бёрчу, пока тот сам не примет правильное решение. Таким образом, мистер Бёрч оставался воспитателем принцев крови вплоть до января 1852 г., когда подал в отставку в связи с посвящением в духовный сан.

К тому времени воспитатель уже успел привязаться к мальчику и даже сумел убедить его отца, что успехи того не такие уж и разочаровывающие, как привыкли думать родители. Разумеется, его письмо и орфография все еще оставляли желать лучшего, но «мы не должны забывать», говорил Бёрч, что в стране найдется не так уж много мальчиков такого возраста, которые при этом хорошо знают немецкий и французский или вообще отличаются начитанностью и эрудицией. Сами мальчики с сожалением узнали об уходе воспитателя, а принц Уэльский очень расстроился из-за того, что отец отказался продлить пребывание Генри Бёрча в доме. «Для принца Уэльского это было серьезным ударом, – писала леди Каннинг, – поскольку он сильно привязался к нему и очень болезненно отнесся к его уходу. Маленькие записки и подарки, которые мистер Бёрч находил на своей подушке, были очень трогательны».

Преемником Генри Бёрча на посту воспитателя принцев крови стал Фредерик Уэймут Гиббс – серьезный, лишенный чувства юмора и воображения юрист двадцати девяти лет, который был преподавателем Тринити-колледжа в Кембридже. Его отец оказался банкротом, мать сошла с ума, а парень воспитывался вместе с сыновьями друга матери сэра Джеймса Стивена, профессора современной истории в Кембриджском университете и дедушки знаменитой Вирджинии Вульф. Новый воспитатель должен был получать ежегодную зарплату в размере одной тысячи фунтов с «надбавками к этой сумме, которые барон Штокмар считал совершенно справедливыми и разумными». Он должен был находиться с принцем вплоть до того момента, когда тому исполнится семнадцать лет. Вскоре Гиббс с удивлением обнаружил, что его задача отнюдь не из легких. Как только он появился во дворце, королева тут же вызвала его для беседы, подробности которой он тщательно фиксировал в своем дневнике.

«Она много говорила о принце Уэльском и просила меня обратить особое внимание на две особенности его характера. Во-первых, временами он опускает голову и долго смотрит на ноги, а потом в течение одного или двух дней демонстрирует свой нервный и совершенно неуправляемый темперамент. Во-вторых, нервный срыв может случиться с ним после быстрой езды на лошади или в результате чрезмерной усталости».

Кроме того, королева предупредила мистера Гиббса, что мальчик чувствует себя неуверенно и агрессивно в присутствии более развитой и умной старшей сестры. «Она может косо посмотреть на него, обидеть его словом или каким-нибудь жестом, и после этого начинается их обычная склока и даже драка».

Однако первые контакты нового воспитателя с принцем оказались на редкость приятными. На следующий день после ухода Генри Бёрча Гиббс пошел с обоими принцами на прогулку, и старший мальчик, которому уже исполнилось десять лет, деликатно попросил у него прощения за то, что они все время молчат. «Вас не должно удивлять, что сегодня мы немного не в себе, – пояснил он. – Нам просто очень жаль, что мистер Бёрч ушел от нас. Это ведь вполне естественно, не правда ли?»

Мистер Гиббс охотно согласился с принцем Уэльским и подумал с надеждой, что, может быть, со временем принц будет и к нему относиться точно так же. Но принц этого не сделал. Напротив, с каждым днем он относился к новому воспитателю все хуже и хуже и через некоторое время стал вести себя так же непредсказуемо и безобразно, как в первые дни общения с Генри Бёрчем.

Другие домашние учителя и воспитатели принца неоднократно докладывали родителям, что, по их мнению, мальчик чересчур перегружен учебой и не успевает как следует отдохнуть. У принца действительно не было практически свободного времени и никакого отдыха в течение всего рабочего дня. По распоряжению принца Альберта, который по-прежнему считал, что принц Уэльский должен заниматься как можно больше, ежедневные занятия начинались в восемь часов утра и продолжались до шести часов вечера, причем без каких бы то ни было выходных.

Помимо обычных занятий по школьным предметам принца обучал верховой езде и военному делу армейский сержант. Принц Уэльский регулярно занимался гимнастикой, плаванием и танцами, играл в крокет, а зимой катался на коньках. Кроме того, он изучал лесоводство, фермерское хозяйство, столярное дело и овладевал мастерством каменщика. И при этом всех учителей строго-настрого предупредили; чтобы ребенок выкладывался изо всех сил и не отлынивал. А они должны были каждый вечер докладывать отцу о том, как прошел день и каковы успехи в учебе.

Неизбежным результатом такого напряжения сил и столь плотного режима обучения явилось то, что у принца стало укрепляться чувство собственного достоинства, которое в сочетании с крайним нервным истощением приводило к бурным всплескам эмоций и срывам. Именно поэтому все попытки познакомить его со сверстниками заканчивались скандалами. Принц вел себя агрессивно, не считался с их мнением и каждую минуту демонстрировал свое превосходство.

Королева в беседах со своей старшей дочерью признавалась, что «папа бывает слишком твердым и жестким» по отношению к сыну, но при этом никогда не отрицала самого принципа жесткого обращения с принцем Уэльским. А принц реагировал на все эти проявления жесткости неизбывным ощущением страха, частыми всплесками агрессивности и нервными срывами. «Он боялся своего отца», – вспоминал Чарльз Уинн-Каррингтон, один из немногих выпускников Итона, оказавшихся в Виндзорском дворце. И тут же добавлял, что ничего удивительного в этом нет, поскольку принц Альберт показался ему человеком «гордым, стеснительным и подавленным», который не умел нормально общаться с детьми. «Лично я был до смерти напуган общением с ним, – продолжал Чарльз Уинн-Каррингтон. – Однажды он неожиданно выскочил из-за кустов, а я так испугался, что бросился прочь, чуть было не сломав себе шею».

Принцу никогда не давали забыть тот факт, что за ним постоянно следят глаза отца или воспитателей и что его всегда сравнивают с другими детьми, причем для него не было секретом, что сравнение это далеко не в его пользу. Королева однажды сообщила сыну в одном из своих многочисленных писем:

«Все вы можете с полным основанием гордиться тем, что являетесь детьми такого отца, равного которому нет во всем мире – такого великого, такого доброго, такого совершенного. Попытайся... пойти по его стопам и никогда не отчаивайся, так как никому из вас все равно никогда не суждено быть похожим на него. Поэтому попробуй стать похожим на него только в каких-то отдельных чертах, и у тебя это получится».

Несмотря на чрезмерную занятость учебой и слишком большое напряжение сил, у принца все же были приятные моменты в жизни. Позже он часто вспоминал, как любил ходить с отцом на охоту, загонять оленей, ловить рыбу и стрелять из ружья. Правда, хорошо стрелять он так и не научился, хотя тренировался довольно много. Он также с огромным удовольствием вспоминал, как ходил в зоопарк с братьями и сестрами, как любил ходить в цирк Эстли, а также в оперный театр «Ковент-Гарден». Хорошие воспоминания остались у принца от выступления в Букингемском дворце американских артистов из группы «Величайшее шоу на земле» во главе с генералом Томом Тамбом. А в Осборне он с удовольствием слушал захватывающие лекции Альберта Смита о своем восхождении на вершину горы Монблан. Он также помнил пьесы с участием Чарльза Кина и Сэмюэла Фелпса, которые ставились в Балморале, а потом в Виндзорском дворце, и особенно постановку Джона Генри Андерсона «Волшебник Севера».

Особенно много практических занятий проходило в Осборне, где вместе с отцом принц учился возводить кирпичные стены и ставить палатки. Там же дети королевской семьи получали навыки того, как ухаживать за садом, как пользоваться садовыми инструментами и обрабатывать землю. Здесь им выдавались в личное пользование небольшие участки земли, на которых они учились сажать овощи и разводить цветы. И на всех участках были таблички с именами детей, за которыми они были закреплены.

А позади этих садов и участков стоял швейцарский коттедж, очень похожий на те, которые в изобилии можно было встретить в немецком городке Розенау. Этот небольшой деревянный домик, сделанный из необработанных досок, по словам королевы Виктории, был таким натуральным, что у многих возникало ощущение, будто они «перенеслись в совершенно другую страну». Фундамент этого коттеджа заложили 5 мая 1853 г., во время одного из семейных праздников, которые были так дороги принцу Альберту. При этом присутствовали все семеро детей, включая трехлетнего принца Артура. Они принимали непосредственное участие в строительстве дома, и даже маленький принц Артур ходил по участку и стучал молотком по камням, которые лежали в основании фундамента. А двое старших сыновей работали вполне серьезно и получали от отца зарплату.

В том коттедже девочки учились готовить еду на крохотной кухне и использовали для этого большое количество кухонной утвари, которую после окончания работы тщательно мыли, насухо протирали и вешали на крючки. А на втором этаже коттеджа стояло пианино, на котором играл и практически все дети. Там же находился и их собственный музей, где в качестве наиболее важных экспонатов были выставлены самые разнообразные предметы – ракушки, бабочки, высушенные цветы и другие растения, собранные детьми в окрестных лесах под неусыпным контролем заботливого отца. Кроме того, в музее находилось немало экзотических подарков, которые привозили с собой многочисленные гости королевской семьи. Среди них были скорпионы, тарантулы и насекомые из тропических стран. Большинство этих вещей были подарены детям леди Каннинг, бывшей фрейлиной их матери, которая стала женой вице-короля Индии.

А во дворе этого дома находилась миниатюрная крепость, сооруженная усилиями двух старших сыновей под непосредственным руководством молодого лейтенанта Джона Кауэлла – офицера королевских инженерных войск. Позже он почти двадцать восемь лет проведет в Букингемском дворце в качестве управляющего всем придворным сообществом королевы Виктории. И все это несмотря на свое простое происхождение и отсутствие специального образования. Для королевы он был «похожим на типичного Джона Буля» со всеми достоинствами и недостатками. Но королева все же оставила его при дворе даже тогда, когда он вскоре после назначения на этот высокий пост осмелился резко раскритиковать Арчи Брауна, одного из шотландских слуг королевы [31]31
  Однажды Джон Кауэлл получил от королевы очень резкую отповедь. Он написал ей письмо, в котором пожаловался на одного священника, сына местного пэра, который, по его словам, требовал, чтобы все называли его «ваше преподобие». Королева прочитала это письмо и вернула его Кауэллу с припиской: «Королеве совершенно безразлично, как ой предпочитает себя называть» (Quoted in Elizabeth Longford, «Victoria R. I.», 576).


[Закрыть].