Текст книги "Магистериум морум (СИ)"

Автор книги: Кристиан Бэд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Якубус передёрнулся: гундение молодого перспективного музеписца всё ещё стояло у него в ушах.

Тиллит сочла возможным принять судорогу за согласие, на миг материализовала от удовольствия новую шубку и весело испарилась. Стар становился Якубус, раз так быстро сдался. Глядишь, издохнет на пару веков раньше предсказанного – чем не праздник?

Как только сгинула тень любимой супруги, тут же, пока Правитель не передумал, возникла тень просителя.

Это был высокий стройный житель Ада с двумя ногами и двумя руками. Скорее всего, инкуб или демон-обманщик. Такие привыкают к человекоподобной внешности и с охотой используют её после в быту.

Принадлежал демон к семейной линии Борнов, Борнов-предателей, такая уж была репутация у этой уважаемой семьи. Конечно, быть отравителями или убийцами почётнее, но тут уж как повезло. Как говорится, что нашалили предки, то и носи, не марай. Впрочем, именно предатели в наши неспокойные времена считаются весьма надёжными партнёрами.

Якубус некоторое время потомил посетителя, считая, как падают в дальних пещерах капельки воды на сталагмиты, потом попытался пересчитать золотые плитки на мозаичном полу, как всегда безуспешно, и, наконец, кашлянул, понуждая вежливого посетителя высказать уже свою просьбу, а то ужин на подходе.

– Замер, лицезря, Правитель, – изящно извинился гость за чужую паузу.

И вдруг лицо его стало озабоченным и испуганным, словно смотрел он на Правителя, а видел дальним зрением что-то иное, что было вполне возможно, учитывая развитость дальнего зрения у высших демонов, но считалось в Аду ужасно невежливым.

«Так негалантен, что не может сдержать чувства и отбросить заботы? – удивился про себя Якубус. – Но ведь это же инкуб? Да, явно инкуб! А они в массе довольно образованны…»

– Меня зовут Ангелус Борн… – начал проситель, и Якубус ощутил, как зашевелились волоски на кончике его хвоста.

Нет, этот инкуб был отнюдь не из ветви лояльных к трону Борнов-предателей! Ангелус Борн являлся внуком Матиса Хробо, преступника и отступника! Его сын принял материнскую фамилию, но Якубус знал подлый список имён этой мерзкой семьи наизусть! И уж тем более знал, что Борн Ангелус пошёл по дороге деда, широко ступая! Он был проклят Сатаной и с позором изгнан из глубинного Ада!

Глаза Правителя начали наливаться отблесками самого жаркого адского огня. Да как посмела Тиллит пригласить сюда ЭТОГО Борна!

Проситель сжался от взгляда Правителя Якубуса, сразу теряя весь свой лоск, но молчал. Он не выглядел испуганным, скорее… его мучило что-то далёкое от трона. Оно вызывало в нём… смятение! Страсти огненными всполохами искажали его черты!

Но Правитель Якубус уже бросил разглядывать инкуба. Он размышлял теперь о казнях, ещё не представленных в этом сезоне на сцене адского Колизея. Разрывание на тысячу кусков свирепыми гарпиями? Было. Поджаривание изнутри? Тем более, было. Поедание заживо?..

Всё казалось Правителю слишком мелким и недостойным охватившего его гнева.

Наконец, Якубус вспомнил одну старинную, но забавную казнь, когда на срамных местах провинившегося пишут некие хищные руны…

Он улыбнулся, пусть губы его и вывернуло при этом уголками вниз, и рявкнул:

– Как ты посмел явиться сюда?

– У меня не было выбора, – безо всякого страха ответил опальный Борн.

– Не было выбора?

Якубус удивился. Выбора у подобного «подданного» может не быть лишь в одном случае – если родной Ад на пороге войны или иной страшной напасти. Как известно, только люди способны желать зла собственной стране, на то они и низшая мразь, хоть и сидят, как может показаться, сверху. А демоны, учуяв угрозу адскому очагу, просто обязаны встать единым строем, закрыть грудью и всё такое прочее.

Правитель подался вперёд, и в руках его сам собой образовался боевой огнемётный посох.

– Не молчи же тогда, отступник!

Борн медленно опустился на одно колено и, не удержавшись, вытер со лба кровавые капельки выступившего пота.

– Перемирие нарушено, – сказал он тихо и совсем не торжественно, как подобало бы. – Маги Срединного мира не сдержали своего слова. Мой сын только что похищен из отчего дома, связи его с нашим миром разрезаны самыми изощрёнными заклятиями. Я потерял… Я больше совсем не слышу его. Боюсь, мой мальчик мёртв или страшно страдает.

Якубус набычился и молчал.

С одной стороны – так ли дорог Аду сын отступника? С другой… Если маги нарушили двенадцативековой запрет в численный год Дракона, когда подтверждаются договора и заклятья, это плевок в лицо всему Первому кругу Ада. И если слух дойдёт до нижних слоёв, где правит Сатана, то, возможно, и всей Лестнице Геенны Огненной, путь будет вечным Её дыхание.

Вопрос о нарушении Договора был страшно, мучительно серьёзным. И его следовало разрешить немедленно, вот тут же, в тронном зале, куда никто не может засунуть своё наглое ухо.

– Кто знает об этом? – нахмурясь, спросил Правитель.

Борн, осознав, что означает этот вопрос, тяжело опустился перед троном на оба колена. Но головы не склонил. С мрачной решимостью смотрел он на огненный посох в руках огромного козла. Посох, способный испепелить любого в доли мгновения Ада!

– Я понимаю, что подписал себе смертный приговор, явившись сюда. И первое, что ты сделаешь – убьёшь или бросишь меня в темницу, дабы не допустить огласки…

Посох дрогнул в толстых пальцах Якубуса, больше похожих на клешни. Да, убить возмутителя спокойствия было бы проще всего. Убить – а уж потом разбираться с проблемой. Без ненужных свидетелей.

– Я знаю это, – продолжал Борн негромко, но решительно. – Но знаю так же, что равновесие в опасности. И я не прибегал ещё ни к чьей помощи, дабы не иметь свидетелей случившегося.

Якубус покачал плешивой головой. Он видел, что пришелец понимает: не оставив козыря, в виде защищённого от мести свидетеля, он скорее всего умрёт. И всё-таки Борн явился. Значит, припас для своей защиты что-то посложнее. Но что?

– Если я оставлю тебя в живых, я прикажу пытать тебя, это ты это знаешь? – грозно спросил Правитель.

Посох его слегка опустился. Видимо, немедленная смерть просителю уже не грозила.

– Знаю, – кивнул Борн и зашипел от боли, пригибаемый к мозаичному полу яростным взглядом Якубуса.

– Признайся сейчас? Ты болтал своим грязным языком? Ты должен был как-то объяснить свой визит Тиллит? Что ты сказал ей?

– Что я хочу просить тебя о сыне, – прошептал инкуб. – Хотел…

Якубус хмыкнул и отослал посох. Он ни на миг не поверил Борну, но и махать тяжеленным орудием, если не хочешь прибить, ему было тоже не с руки. Ревматизм и всё такое.

«Как же непрост оказался этот Борн, – размышлял Правитель. – Неужели он способен лгать, глядя в глаза? Невероятно! Потрясающее искусство! И ведь неизвестно, что он от меня утаил. А вдруг и Сатана уже знает? Нет, убивать его сейчас – слишком поспешное решение...»

– Даже если ты не врёшь, что я велю проверить с пристрастием, на что же ты надеешься, торгуясь со мной? Подумаешь, сын пропал! Сидел бы и молчал в своей дыре! Защитники адского закона найдутся и без тебя! Хотел-то чего? Реабилитировать свой род?

Правитель мрачно разглядывал смуглого инкуба, стоящего перед ним на коленях. Стоящего по его собственной воле, а не сломленного и не распластанного на золотых и урановых фигурах паркета. Он не понимал, каких благ хочет от него отступник. Прощения? Но это же смешно! Глупо! Ведь должен же быть у него достойный Ада темнейший умысел?

Борн молчал.

Высоко над тронным залом начали зажигать костры под котлами. Якубус чуял, что сегодня в котлах будут кипеть особенно аппетитные души, наполняя верхний Ад флюидами приятных желудку страданий.

Пора было готовиться к ужину, а то с такими разговорами легко получить несварение. Но и нарушение Договора – дело серьёзное. Пристукнуть бы этого Борна сразу, когда он ещё не успел открыть свой грязный рот... Решать дела сгоряча – лучшее качество настоящего правителя!

Однако время праведного гнева упущено. Теперь слишком ясно, что лучше бы подождать, выяснить, не просочились ли слухи… А Борна он успеет казнить потом. Медленно. С любовью, толком и расстановкой.

Как неприятно, всё-таки, сознавать, что сначала придётся провести расследование этого нелепого инцидента с юным инкубом. Но кому его доверить? Даже если проклятый Борн не врёт, в таком деле главное – конфиденциальность.

Вот только непонятно, чего же добивался мерзавец инкуб, явившись в тронный зал? Неужто он мог подумать, что Правитель способен прощать или, и того хуже, ценить услуги тех, кто носит в себе кровь мерзкого рода Хробо? Может, бедняга болен, и у него горячка? Вон, как пылают его глаза?

– Отвечай же! – Правитель возвысил голос, и сталактиты под потолком вдруг зазвучали тонко и совсем не в переливах созвучных Аду мелодий.

Якубус замер на миг. Такое странное звучание музыки под сферами тронного зала всегда было самым дурным знаком. Так звенела опасность, так подкрадывалось коварство, так таилась под сводами месть!

– Ну? – взревел он с ещё большей нервностью. – На что ты надеялся, когда явился сюда?

Борн низко склонил голову. Но, как ни давили на него стены и взгляд правителя, остался стоять на коленях. Поза покорная, но выбранная лично. И устойчивая.

– Я надеялся спасти сына, – сказал он тихо.

Игольчатый свод зала снова ответил ему мелодичным звоном. И от этого мерзкого звука все шерстинки поднялись на теле старого козла, в висках заломило, в животе свернулись в клубок внутренности.

– В башню! – заорал он. – В башню его!

Отзвуки сановного рёва ещё дрожали и отражались от стен, а Борна в зале уже не было. Стражей Правителю Первого круга Ада служат духи, они мгновенны и вездесущи. И, что главное, молчаливы.

Якубус спрыгнул с трона и засеменил, щёлкая копытами, к неработающему камину, дабы лично спуститься по его жерлу к подтронной темнице и запечатать дверь узника личной печатью. Да, такова была простая тайна второго камина. Он являлся магическим путём в государственную тюрьму.

Правитель был в бешенстве. Спасти сына! Мерзавец Борн мог бы ещё признаться, что явился в тронный зал с просьбой позволить ему обучаться вышивать крестиком! Позор, глупость, отвратительная слабость! Ох уж эти Борны, вечно от них исходит что-то совершенно не совместимое с адской моралью!

Дети должны страдать за родителей, а не наоборот. Дети – мученики на костре родительского долга! Хоть жри их, чтобы они не позорили твоё имя, если оно у тебя есть! А хотят сатисфакции – пусть заводят собственных детей, и мучают, как им заблагорассудится!

________________________________________

1.А фиг его знает, что у них там были за традиции.

2.Верьте, верьте женщинам, особенно в теме возраста.

Часть II. Albedo

Альбедо – вторая стадия в изготовлении философского камня. Из получившейся светящейся жидкости выпаривают шлаки, чтобы явить миру малый эликсир (Aqua Vitae), способный превращать металлы в серебро.

Глава 8. Кубок с драконом

«Когда папа, собор, епископ, проповедник, исповедник, богослов или катехизатор учат тому, что действительно принято церковью в качестве истины, они осуществляют magisterium Ecclesiae».

http://allvatican.ru/ehntsiklopedija-krugosvet-1

Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.

Год 1203 от заключения Договора,

Месяц Урожая, день 11-й

Фенрир вздыбился и захрапел, словно почуял волка. Только перчатка из кожи дракона позволила магистру Фабиусу удержать коня на утоптанной тропе между сосен. Не любил он ездить лесом, но торная дорога на Ангон, изгибаясь, как змея, заворачивала к Лежену, и он подсчитал, что сэкономит полдня, двинувшись напрямик.

Бандитов магистр не боялся, как и мелкой нечисти. Но конь-то чего так бесится? Что чует? Неужто завёлся в предградье волкодлак или хуже того – псоглавец? Тот, если обиженный, как не гони – от людей не уйдёт, а убивать будет, хоть каждую ночь, циклы двух лун ему не указ.

Фабиус нашарил на груди магистерский амулет, защищающий и от тьмы на окраинах, проверил на поясе верный нож с серебряной рукоятью, способный окоротить низшую адскую тварь. Но Фенрир, даже под гнётом драконовой кожи всё хрипел и пятился, и магистр засомневался, что беда так проста.

Умный конь чуял серьёзную нечисть, опасную и для практикующего высокие магистерии. Следовало объехать дурное место, поискать другой путь в Ангистерн. Была ведь развилка на торговую дорогу, нужно было свернуть туда, да думы помешали.

С самого начала пути с душевным покоем у магистра не задалось. До Лимса он ещё как-то доехал, сбиваясь с созерцания засыпающей осенней степи на размышления о том, почему так дурно расстался с сыном. А едва успел свернуть на ангонский тракт, как в сердце вонзилась игла, да так глубоко – хоть поворачивай обратно!

Фабиус справился с собой: лекарское искусство – низшая ступень обучения, через которую проходят все маги. Он спешился, совершил молитву, успокоив дух, приготовил травяную настойку из ландыша и боярышника, успокоив тело. Что с ним было? Фабиус решил, что стал слишком стар и нервен для дальних одиноких поездок. Не было же никаких недобрых знаков? Да и особенных причин волноваться – тоже не было. С чего он решил, что стоит только отцу подальше отъехать от дома, как сын спалит колдовскую башню?

Магистр засиделся на своём острове, застоялся, как Фенрир, что тяжело поводил боками уже к обеду первого дня пути. Но конь-то разогрелся, и на третье утро уже рысил экономно и неутомимо, а Фабиуса всё тянуло домой, всё глодала его душу беспочвенная глухая тоска, так и не внявшая к разумным увещеваниям. Выходит, сам он мыслями своими накликал беду! Дурные предчувствия шевелили магистру сердце, вот и угодил он на плохую тропу! Знал же, что в пути сердце положено убирать в кованную латную рукавицу!

Магистр Фабиус уже поворотил коня, когда услыхал тонкий женский крик.

Он оглянулся: к обочине беспечно склонились тяжёлые от горьких ягод рябиновые кусты, дальше, куда ни глянь, высился ровный частокол строевой сосны. Было мучительно тихо и так фальшиво спокойно, словно за деревьями прятались разбойники.

Магистр хмыкнул, не спешиваясь, достал из седельной сумки походную книжицу заклинаний, долистал до достаточно редкого и мудрёного заговора «На ограждение дурного места», и, бросив прямо на тропу в качестве жертвы амулет из когтя рыси, прочёл на распев:

– Unusquisque sua noverit ire via! (Пусть каждый сумеет идти своим путём).

После маг отряхнул руки, не имея возможности омыть их, и тронул коленями Фенрира, решительно направив его в сторону торговой дороги.

Может, кричала и жертва, но демоны хитры и часто зазывают путников жалобными голосами. А заклинание будет набирать силу постепенно. И глупая тварь, если таковая действительно бродит в окрестностях, рано или поздно угодит в хитрую ловушку, расставленною волей мага. И издохнет там!

Магистр засмеялся, было, но неведомая рука снова сдавила ему грудь, и улыбка стала гримасой.

Да что за напасть!

Фабиус потянулся к бутылочке с зельем. Глотнул. Оглянулся...

Лес был тих и не по-осеннему сух. Бурундук перебежал тропу. Совсем рядом застучал дятел. Куда ещё спокойнее?

Вот только сердце, не внимая уговорам и травяному отвару, всё тяжелее стучало в груди, сгущало кровь и давило тело. И не было этому внятных причин. Пусть даже блудила вокруг Ангистерна адская тварь, мало ли видел магистр тварей? Не в его годы пугаться до сердечного стука. Разве что… сердце не пускало его в сам город?

Ангистерн называли в народе городом трёх висельников, ибо это был единственный город, в котором двенадцать столетий назад были повешены маги, подписавшие договор о «Магистериум морум» – особом порядке взаимоотношений между смертными и Сатаной.

Лишь жители Ангистерна не захотели кормить Ад своими душами. Не смирились, хоть жуткие твари свободно терзали тогда людей, действуя по своей прихоти и днём, и ночью.

Бунт был подавлен быстро. В город были присланы новые маги, договор подписали. Осталась лишь память о непокорности горожан, хотя мало кто помнил даже место, где были установлены когда-то виселицы, лишившие на время город закона Отца людей Сатаны.

Были ли тогдашние жители Ангистерна борцами за свободу, маг не знал. Возможно, они были как раз глупцами, подстрекаемыми провокаторами из Ада. Ведь чего они добились? Что улицы города были омыты кровью, и страшные твари бродили по ним ещё тринадцать дней после того, как Сатана изгнал их из всех прочих мест, населенных людьми?

Двенадцать столетий назад земля людей и без того утопала в крови. Страшные демоны из глубинного Ада выпивали души живых, а разлагающуюся плоть их терзали низшие твари.

Договор с Сатаной положил конец беззаконию. В один час закрылись для адских тварей границы с людскими землями, а Серединный мир порос Его церквями, которые собирали теперь души погибших и умерших и направляли их в Ад.

И мир наступил на земле. Цена его была велика, но был ли иной выбор?

Вот и развилка. Магистр повернул коня на изрытую колеями торговую дорогу. Значит, и здешний люд выбирал дальний, но безопасный путь к городу. Видно, нечисть давно гуляла у его стен. Но куда смотрели здешние маги?

Повозок в жаркий полуденный час было немного. Фабиус обогнал только фургон с комедиантами, да телегу мельника, груженную мешками с мукой. Жеребец, почуяв вонь из городского рва, наддавал без понуканий, и к полудню магистр Фабиус подъехал к южным воротам Ангистерна, где пропускали по простому деревянному мосту торговцев средней руки и зажиточных крестьян.

Маг не хотел лишней огласки, однако первый же страж узнал и фибулу на плаще, и вышитый на горловине походной рубахи знак магистра магии. Глазастый оказался стражник, молодой, рыжий.

Он на секунду склонился в полупоклоне и тут же подхватил повод, помогая магистру спешиться. Фабиус достал из седельной сумки охранную грамоту и спросил негромко:

– Что в городе говорят?

– Чёт боязно стало жить, мейгир, – так же тихо ответил рыжий, называя магистра на южный манер и чуть картавя. Непослушные вихры его торчали из-под форменной кожаной шляпы, глаза бегали. – Ворьё лютует, бродяги воруют младенцев. А по окрестным сёлам опять крещёные языками ботают. Вроде как в город их не пущают, а я сам завчерась видал одного, с рожей прямо развороченной на четыре части. От них, говорят, бабы скидывают и мрут. Так ведь и вчерась по вечерней заре – прямо у ворот растерзали одну, молоденькую! Кровищи-то было, менгир! Кто говорит – что растерзали крещёные, а кто судачит про крылатую тварь…

Голос стражника сорвался на хрип. Парень зашёлся в кашле и едва не выпустил повод, а Фенрир и без того уже косился на начищенную пряжку его пояса.

Магистр Фабиус покачал головой, похлопал коня по морде, отвлекая от медного блеска. Он успел ощутить, как чья-то сила скользнула между ним и рыжим стражником, заставив парня замолчать. Но чья?

Маг оглянулся из-под руки, но не заметил в толпе горожан и приезжих – людей подозрительных, держащих спину излишне прямо или глядящих дерзко. И всё-таки кто-то помешал рыжему говорить…

Нехорошо встретил магистра Ангистерн, не любезно. Вот и предчувствия в руку!

Фабиус быстро перебрал в уме привычные препятствия, что могли бы поджидать его в городе, зная, что как только найдёт отгадку – беспокойство ослабнет.

Козни местных магов? Грязные делишки префекта?

Но тяжесть в груди не уходила, лишь затаилась, налив свинцом левую руку. Что ж за проклятое место, отец наш, Сатана, этот город?

Магистр вперился в болотистые глаза стража и прошептал формулу, излечивающую горло и дыхание.

– А по окраинам что слышно? – спросил он.

Но тут рыжего отодвинул дородный начальник стражи – в новых сапогах, с улыбкой во всё блестящее от жары лицо, с серебряным кубком в руках и глиняной бутылью. Он грозно зыркнул на подчинённых и предложил «почтенному мейгиру» отдохнуть в комнатах для гостей, покуда из почтовой не пришлют для него повозку или свежего коня. Уж что пожелает высокий гость.

Фабиус сдвинул брови. Предчувствие тут же взобралось по руке и кольнуло грудь. Он вгляделся в лицо начальника стражи, перевёл глаза на кубок…

Кубок был гербовой, серебряный. На печати горбился, расправляя крылья, дракон, символ правителя Серединного мира людей.

У торговых ворот – да серебро с драконом?

Маг грубо отстранил руку стражника с кубком и вскочил в седло. Фенрир обойдётся без отдыха! Скакали они сегодня лишь с рассвета до полудня, а предчувствие мага – это не шутки бродячего скомороха! Тем более магистр и не желал пить дрянное вино, пока досужие разносят слух о его прибытии в Ангистерн. Мэтру Селеку Грэ, городскому префекту и попечителю провинции Ангон, он был намерен заявить о себе лично! Хватит намёков и предчувствий! Пусть свершится то, чему суждено!

Фенрир оскалился, и начальник стражи кубарем отлетел от него, разом теряя и кубок с бутылью, и напыщенность. Если и не слыхали ещё в Ангоне про колдовского коня магистра Фабиуса Ренгского, то теперь уж точно придумают. В столице – и то болтают, будто откусил жеребец лорд-протектору Хеймы руку по локоть.

Фабиус слухам не препятствовал, дабы коня не свели охочие до породистых лошадей. Он пустил Фенрира не шагом и не в галоп – кентером. Медлить не стоило, но и торопливостью не отличается в человеческом мире даже смерть.

Город казался пустым. Полуденное солнце палило, навевая головную боль двум стражникам в медных кирасах и шлемах, что тащились посреди улицы, изображая служебное рвение. Могли бы и выпить в трактире вина, всё равно тишину нарушало лишь цоканье подков магистерского коня. Горожане отдыхали. Разве что в проулке, ведущем к рынку, колобродили нищие, приставая к редким прохожим, да прачки в ограде городской лекарни развешивали мытое бельё.

Дом префекта, как и положено, располагался рядом с ратушей, недалеко от центральной городской площади, носившей имя Ярмарочной. К ней почти прилегала площадь церковная, мощёная красным кирпичом. Вокруг церкви на необлагаемой налогом земле притулились самые бедные дома. Так было принято во всех городах людского мира – власть Сатаны и власть людей разделяла тонкая полоса самостроя.

Живущие здесь каждый день и каждую ночь могли наблюдать, как розовеют стрельчатые окна демонического здания, когда очередная душа отправляется через алтарный зал прямиком в Ад. Но для магистра церковь была всего лишь местом, где хранились списки родившихся и умерших да стояли клетки с магистерскими вестниками – воронами.

Подъехав к дому префекта, Фабиус отметил, что чиновник отгородился от черни забором, возвышающимся от узаконенного эдиктами локтя на два. Магистериум пока закрывал на это глаза. Сон его не мог длиться вечно, чего префект, как человек светский, имел право не знать. А вот чутьё могло бы и предупредить дурака о неприятностях, что могут последовать по приезду магистра, но какое у дураков чутьё?

Магистр Фабиус въехал с улицы, постучав в калитку для слуг (хотя прекрасно видел нарядные парадные ворота, выходящие на Ярморочную площадь) спешился и отдал повод выбежавшему навстречу служке.

Мужичок был измождённый, но чистенький. Руки у него дрожали и зрачки расширились от страха, когда он потянул за узду свирепо скалящегося чёрного жеребца. Магистр усмехнулся в бороду. На самом деле конь его был не более горяч, чем положено плизанским кровным, лишь подковы были магическими.

– Комнаты! – приказал Фабиус подбежавшим слугам. – Горячую ванну и вина!

И огляделся по-хозяйски, отметив, что окна на втором этаже закрыты тяжёлыми шторами.

– Господин префект отдыхают по-полуденному – подтвердила высокогрудая круглолицая ключница.

Рукава её были высоко закатаны, юбки подоткнуты так, что обнажали белую кожу щиколоток.

– Вот и не беспокой, – кивнул Фабиус. – Я отдохну с дороги в комнатах для гостей.

Он проводил глазами ладную фигуру служанки и снова ощутил, как шевельнулась в сердце игла… Да что с ним такое?! Следовало разобраться уже с этими предчувствиями. И провести сегодня же вечером серьёзный обряд, очищающий душу от страхов и проясняющий будущее.

Фабиус прошёл в гостевые покои, состоявшие из двух комнат – одна предполагалась под кабинет, вторая, с узким высоким окном, под спальню, – достал из седельных сумок, принесённых слугой, чистую рубашку.

Он не торопился. Знал, что префекту уже доложено о его приезде, однако страх и чванство не дадут чиновнику слишком поспешно выразить радушие. Мэтр Грэ будет бдеть и маяться неизвестностью, но не примет магистра раньше ужина.

Пока служанки суетились и грели воду, Фабиус распаковал парочку защитных амулетов, один от яда, в виде аметиста на золочёной нитке, а другой «ad patres» (к праотцам), внешне напоминающий перстень и усиливающий запястья при ударе кинжалом в битве с потусторонними тварями.

Достал он и письмо от здешнего магистра Ахарора Скромного. И едва успел пробежать его глазами, как давешняя ключница принесла вина и жаровню для ароматных масел. Она уже опустила рукава и оправила юбки. За её спиной теребила передник девочка лет двенадцати с полной корзинкой жёлтых слив. Платье ребёнка было таким коротким, что магистр видел поцарапанные коленки.

Служанка открыла пыльную бутыль и стала раскладывать на блюде сливы, загребая их из корзинки девочки. Потом отомкнула стоящий в углу сундук с посудой и бельём и достала из него знакомый магистру кубок.

Маг пробормотал «bis ad eundem lapidem offendere» (дважды споткнувшись о тот же камень), хмыкнул, оценил упруго налитую грудь служанки, сам плеснул на дно кубка (да, кубок был точно такой же, что пытался всучить ему стражник, серебряный, с драконом), пригубил и поблагодарил кивком старшую из женщин. На этот раз вино оказалось из подвала префекта. Оно не вскипело, когда аметист коснулся его, хотя у мага не было сомнений, что кубок просто создан для яда… А вот подсылать гостю малолетку было неумным шагом со стороны мэтра Грэ. Да, магистр был одинок, что уж говорить, и воздержание в последние дни было с ним в панибратских отношениях. Но устав Магистерия – это устав Магистерия. И переход женщины в детородный период доказывается легко.

Магистр жестом отослал ребёнка. Наверное, слишком резко, потому что испуганная девочка выронила корзинку, потом бросилась поднимать сливы и, наконец, пятясь, исчезла за тяжёлой дверью.

– Сирота? – спросил Фабиус.

Вышколенная служанка ответила лишь положенное:

– Да, мейгир.

Магистр Фабиус хмыкнул в бороду. Похоже, дурацкий титул приклеился здесь к нему.

– Готова ли ванна?

– Да, мейгир.

Он снова пригубил, изучил влажный след собственных губ на кромке кубка и снова переключился на герб. Дракон силился распахнуть крылья. Казалось, сейчас он встрепенётся и вырвется из серебряного плена. Давно магистру не приходилось видеть такой тонкой работы. В кубке явно крылась загадка, и не безобидная…

Маг поднял глаза на ключницу:

– Готова ли ты прислуживать мне и в ванной?

Служанка едва заметно смутилась, но тут же склонила голову:

– Да, мейгир.

«Говорят, что префект Ангистерна был когда-то охоч до женского пола, но, похоже, годы не пощадили его, если судить по растерянности прислуги…»

Женщина не просто опустила глаза, но и укусила губу.

– Что смущает тебя, милая? – ласково спросил магистр Фабиус. – Спрашивай, не бойся? Я обеспечу будущее ребёнка, если таковой случится. Это тебя волнует?

– Вам будут прислуживать в ванне, мейгир, – пролепетала женщина. – Более молодые и…

– И не спорь со мной, я не охотник до малолеток!

Магистр по следу вина на бокале уже понял, что девочка со сливами была не провокацией, а случайным малолетним хвостом, сиротой, что таскалась за ключницей. Он умел читать по следам вина и травяного отвара будущее и увидел также, что нервность висела над домом префекта тёмной тучей. Но увидел он также и прожилки яда, спрятанного где-то до времени.

После горячей ароматной ванны, распаренный и облегчивший чресла, магистр отдыхал в постели, когда префект прислал слугу, пригласить почтенного гостя к ужину.

Маг неспешно встал, и всё та же служанка внесла глаженое белье. Локон выбился из-под её чепца и вился над нежным ухом.

– Помоги-ка мне одеться, милая, – ласково попросил магистр и по зарумянившемуся лицу понял, что женщина отдалась ему не по обязанности. Видно, чем-то приглянулся ей странный гость.

– Как зовут тебя? – спросил Фабиус, протягивая ногу, чтобы служанка натянула на нее сапог.

– Алисса, мейгир.

– Ты одинока?

– Мужа моего забрали на службу, на границы Гариена, где страшные твари подходят к стенам города. Я не слыхала от него вестей уже две зимы.

Магистр кивнул, он знал, что творилось в Гариене, и погладил низко склонённую голову. Ему захотелось снять чепец и снова вдохнуть запах её волос. Женщина была слишком хороша для простой солдатки.

– Семья твоя была не из бедных, – констатировал он.

– Мои родители разорились, мейгир. Марк взял меня без приданого. Он сам не из чёрного рода, но вынужден был пойти в услужение, а потом и к вербовщику. Нашей дочке едва исполнился годик, и нам не хватало на хлеб.

«И ты была благодарна мужу, но не любила. А потом он продал себя в солдаты, а девочка умерла».

Магистр кивнул сам себе.

– Спасибо, милая. Позови кого, пусть меня проводят в обеденную залу.

Тяжёлые шторы в большой обеденной зале были опущены, но свечей горело в достатке. Префект Ангистерна мэтр Грэ и магистр Фабиус сидели за огромным овальным столом. Гость попросил накрыть рядом, без церемоний.

Еду подали дорогую, но слишком пресную: пирог с голубями, фаршированную щуку, запеченную оленину и студень. Префект болел. Это было видно по его скудному лицу с тонкими лисьими чертами, по бледной коже с капельками пота, выступившими на лбу от единственного бока вина. Стала понятна и его страсть к молодухам – видимо мэтр Грэ надеялся этим простым способом продлить жизнь и разжечь огонь молодости. Он полагал, что правила Магистериума, ограничивающие распущенность власть имеющих, не для мирян. Он ошибался.

– Вы слишком увлекаетесь лечебными тинктурами, мэтр Грэ, – произнёс магистр Фабиус, поднялся, подошёл к окну и отогнул тяжёлую штору вышитого бархата. – Неумеренность в них может нанести серьёзный вред телу.

Окно второго этажа, где была расположена обеденная зала, выходило на улицу, ведущую к рынку, и префект поморщился, глядя, как магистр внимательно изучает вечерний поток небогатого люда. Приближалось время стражников с колотушками, прекращающих торговлю, и люди спешили раскупить по дешевке остатки рыбы, хлеба и овощей.

– Что там? – удивился префект, видя, что гость буквально застыл у окна.

– Оцениваю, что несут с рынка, – с искусственной весёлостью сообщил магистр. – Утренняя рыба из соседней реки, овощи из деревень, что возле городских стен... Чечевица и хлеб. Сколько в городе пекарен?