Текст книги "Магистериум морум (СИ)"

Автор книги: Кристиан Бэд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Пальцы извивались, пытаясь сбросить перчатку. Со стороны это выглядело ужасно, но зрителей в столь жаркий час на улице просто не нашлось. Наконец, левая рука явилась миру во всей красе обожжённой до черноты кожи и посиневших ногтей. Словно обретя силы от своей внезапной наготы, она вцепилась в алый родовой перстень на указательном пальце здоровой правой руки магистра Фабиуса, и он вспыхнул искрящимся адским пламенем.

Магистр ощутил, как жжёт руку оправа кольца, потом кровь его согрелась, и тут же сердечная игла растворилась, словно её и не было.

Фабиус поднял к глазам, в которых мир всё ещё мутился, правую руку.

Перстень был цел. Только камень в нём выгорел дотла. Родовой камень. Это означало, что род его прервался. Сын, единственный сын и наследник, был… мёртв!

Магистр покачнулся в седле, и сердце его заныло уже простой земной болью.

Сын. Его сын. Как же это? Он же оставил мальчика в надёжных стенах родового замка, под хорошим присмотром. Даже если бы Дамиен заболел внезапно, магистру прислали бы голубя. Но внезапная смерть?..

Это могло быть только колдовством: жутким, чёрным. И месть… Месть мага тоже будет страшна!

Фабиус коснулся изуродованной рукой шеи коня, который всё ещё нервно переминался с ноги на ногу.

– Ничего, – прошептал он. – Ничего, мальчик. Не торопись, мы с тобою везде успеем.

Магистр заметил отсутствие перчатки, спешился всё ещё нетвёрдо, поискал её глазами, ступил прямо в вонючую чешую, нагнулся…

И тут же конь ударил копытом.

Фабиус, выпрямился, успев, в прочем, подхватить перчатку, замер. Прямо на него надвигалась толпа не меньше чем в дюжину вооруженных оборванцев!

– Га! Да вот иде ентот маг! – взревел один из них, ширококостный, заросший до самых глаз чёрной бородой, и взмахнул топором. По ухватке было видно, что бродяга – бывший кузнец.

– Экая цаца! Мы его караулим, а оне тут променаж делают! Амбрэ тут ему! – поддакнул худощавый, остротою лица похожий на мышь, видно – бывший слуга или камердинер.

Фенрир оскалился и снова стукнул копытом. Магистр огладил его, успокаивая. Оборванцев он не боялся. Чтобы окоротить их, достаточно было показать спрятанный под камзолом знак Магистериума – медальон с нестерпимо-синим камнем.

– Вы уверены, что потеряли именно меня, добрые люди? – спросил он с усмешкой.

– Чёй-то мы тебе добрыё? – взвизгнул худой коротышка с тяжёлым копьём наперевес.

Копьё выглядело устрашающе только издалека, на деле же было старым и рассохшимся. Магистр улыбнулся в бороду, вскочил на коня и расправил кисть левой руки, готовясь надеть на неё перчатку. Этого жеста и уродства кисти достаточно было, чтобы потешное воинство шарахнулось.

– А ну – прочь! – возвысил голос магистр.

– Извините, мейгир, – проблеял парень, похожий на менестреля. – Но нам велено вас… того.

– Уконтропупить! – хохотнул кузнец.

Магистр нахмурился и провернул на безымянном пальце невзрачное серебряное кольцо – концентратор помыслов.

– И кто же приказал вам такую чушь? – осведомился он с усмешкой.

– А это, значитца, хозяин наш, Клёпка Барбр, – разъяснил кузнец.

Менестрель качнулся вперёд. В руке у него была тонкая шпага без ножен, похожая на вертел, что служит оружием ярмарочным шутам. Глаза его были широко раскрыты и не моргали.

– И что ж вы, так и искали меня толпой по всему городу? – почти ласково осведомился магистр, уже почуявший над людьми тонкую пелену колдовского морока, подчинившего их воли.

Он крутил кольцо, медленно перехватывая «вожжи» этого странного управления. Ему не хотелось никого убивать без дела, и он тянул время, проникая с каждой секундой всё глубже в нити паутины, захватившей некрепкие сознания.

– Нет, нет, мейгир… – пробормотал менестрель.

Он был уже весь во власти мага, чего нельзя было пока сказать о прочих.

– Мы в засаде на тебя сидели. С утра. А ты не едешь и не едешь. Велено было убить тебя тихо, да бросить рядом мягкие буковые плашки с письменами, что, мол, убили тебя крещёные.

Парень отбросил шпагу, сел в грязь. Глаза его подёрнулись влагой, потом по щекам, оставляя грязные извилистые дорожки, потекли слёзы. Он сморгнул и стал разуваться, словно бы он устал и готовится к отдыху.

Коротышка покосился на «менестреля» и тоже сбросил с плеча тяжёлое копьё. Лица других бандитов вдруг поскучнели, обмякли. Только кузнец ещё грозно таращился на магистра, не понимая, почему топор в его руках становится всё тяжелее.

– Барбр, – пробормотал Фабиус, объезжая нелепое воинство. – Барбр…

Он уже где-то слышал это имя. Скорее даже читал. Но где? Не в том ли письме, что писал ему Ахарор Скромный?

Точно! Селек Барбр, он же – Клёпка Барбр, возглавлял, по словам старого мага, теневой, преступный мир Ангистерна и его окрестностей.

Но зачем этому городскому отморозку понадобилось губить своих людей таким нелепым и бессмысленным способом? Или он надеялся, что Фабиус именно сейчас будет особенно слаб?

Магистр нахмурился. Засада ждала его на самой окраине города, здесь можно незаметно покинуть Ангистерн через Коровьи ворота.

Неведомый противник предполагал, что маг отправится с утра за ворота? Потому люди его должны были встретить Фабиуса на обратном пути, возможно раненого, и уж точно – усталого и обессиленного?

Похоже на то.

Но магистр спутал бандитам все карты и отправился распивать пиво в рыбачьем трактире, вот разбойные люди и утомились сидеть в засаде. Бандиты – не стражники, они плюнули на приказ и пошли разыскивать Фабиуса сами. Тем более что страха к нему на тот момент не имели, оплетённые колдовским мороком.

Но куда, по мнению этого «барбра», должен был ехать магистр Фабиус? Неужели на поимку фурии? Значит, разбойник знает, что Фабиус видел её? И знает, где она прячется? И место это где-то за стеной города, вблизи Коровьих ворот…

Барбр… На языке басаков это слово означает «маску, личину, что одевают на древние звериные праздники»…

Фабиус достал из седельной сумки письмо старого мага и развернул его свободной от поводьев рукой:

«…Особенно волнует меня некий разбойник по имени Селек Барбр, он же Клёпка, что неуловим для городской стражи совершенно, чего не бывает в городах приличных, ежели они так же малы как наш…»

Не бывает, если стража не куплена… Да и кто знал о том, что Фабиус видел фурию? Префект? Но префекты не отдают разбойникам приказа напасть на действительного члена Магистериума. Это же смертельное безрассудство, которое может быть наказано до третьего колена.

Фабиус покачал головой. Похоже, не следовало отправляться на поиски фурии, пока он не разгадает сию шараду и не поймёт, кто же охотится за ним.

Картина становилась всё более странной – префект не станет нанимать бандитов, но ещё более нелеп союз фурии и разбойников! Ей нужен посредник, маг в звании магистра, не меньше. А магистр не снизойдёт до черни.

Что делать? Медлить нельзя. Тварь голодна и жрать ей нужно каждый день. Ночью она убьёт ещё одну горожанку. И ли крестьянку, что заночует у городских стен. Взрослую или дитя – душа у них равновесна.

Деревенская баба – не такой уж большой урон. Но пусть даже и горожанка… Разве ценнее истины маленькая человеческая жизнь?

О жизни женщины или ребёнка он и не подумал бы ещё утром. Чего думать о малых, кого даже переписчики не вносят в свой лист? Вот только игла, пронзившая теперь его сердце… Жизнь сына, ещё не вошедшего в возраст. Такая же маленькая никчёмная жизнь, что не проставишь и в переписном листе. Но как же больно…

Сердце снова кольнуло – отозвалось отдалённым эхом пережитого. Как же так вышло? Что могло случиться с Дамиеном в родовом колдовском замке? Под защитой магических стен и верных слуг?

Фабиус мог увидеть сейчас, что происходит на острове Гартин, разве что, в магическом зеркале. Но это потребовало бы от него огромного расхода сил, а на второй чаше весов сидела, охорашиваясь, фурия.

Нужно было скрепить сердце и ждать вестей из дома. Ждать, запретив глазам слезиться даже от яркого солнца. Заставить себя улыбаться встречным торговкам рыбой, что в восхищении глазели на хорошо одетого всадника на породистом коне, гадая, кто он – знатный господин или разбойник? «Ведь это, в общем-то, почти одно и то же», – было написано на их лицах. Но этого они сами пока не прочли, не имея зеркала под рукой.

Ангистрен – город, где люди чутки к теням, что паутинками тянутся за каждым из них. Даже глаза простолюдинов здесь странно тревожны. И стены домов пропитаны тенями. Будь Фабиус фурией, он и сам бы выбрал это место, чтобы воплотиться в мире земном именно здесь: «здесь, под каждым ей кустом…»

Фабиус улыбался, тем бодрее, чем больше боли будили в нём мысли. Он дал себе слово не думать пока о доме. О первых годах маленького Дамиена. О том, как он забирал его, годовалого, из рук кормилицы, чтобы первый раз посадить на коня. Потому Фенрир так любит мелюзгу – на нём магистерский морок... Нет! Он не будет сейчас вспоминать о сыне! Путь даже каждая стена Ангистерна начнёт чертить тенями его лицо!

Скверная история родилась в этом городе, где когда-то были повешены трое, что пошли против мнения всех. Тогдашние маги желали спасти город, а что вышло? Видно проклятье зависло над ним с тех пор.

Магистр мысленно пронумеровал все тайны: исчезновение магистров, практикующих и действительных членов магического сообщества, странное поведение префекта, наводнившего город магическими кубками, которые, по ещё неизвестно какому сигналу, превращают вино в яд, фурия. И теперь вот это нелепое нападение местного отребья из воровского квартала. Словно бы весь город, как ёж, ощетинился против него…

Или – не весь? Фабиус вспомнил вполне доброжелательных рыбаков и решительно повернул коня на более широкую улочку, где можно было найти трактир поприличнее. Голод покинул его, но требовалось подкрепить силы, собраться с мыслями и вызнать про этого «барбра». И никаких больше серебряных кубков!

Маг проехал по улице мусорщиков и свернул на улицу ткачей. Там он и углядел не новое и нестарое здание, с коновязью и довольно чистым крыльцом. Вывеска гласила «У Марьяна вино слаще!» «Ну, что ж, – отстранённо подумал магистр. – Вот и узнаю, какое вино тут почитают за сладкое».

Трактир был темноват, народу в нём, не смотря на час полуденного покоя, хватало, а вино подали южное, густое. Действительно из сладких сортов винограда, которые на склонах здешних земель не росли, холодновато тут было для них. Много путешествовавший магистр опознал плохо выдержанное азанское, называемое также акут, заказал целую бутылку, велев открыть при нём. Налил, выпил, съел кусок пирога с вездесущей рыбой, не чувствуя вкуса. Ещё выпил.

Смерть сына сделала для него мир тусклым, а еду – лишь обязанностью жить, чтобы не умереть раньше, чем свершится месть.

Он ел и с удивлением ощущал, что нигде у него не болит, не мучают тяжёлые мысли и не опускаются руки. Он словно бы лишился не сына, а части самого себя – а это совсем не так больно. Видно чувства хранили его, отказали, чтобы не воспользовался он ими сейчас к своей беде. Чтобы мог жить и дышать, пока не придёт его время.

Время… Что для времени человеческая беда? Не время медлило, ожидая пока Фабиус решится передать свой магический дар наследнику, это он тянул, не желая прибегать к проверенным ритуалам. Но по-иному не выходило. Бастарды рождались абсолютно лишёнными дара волшебства, и Фабиусу некому было передать свой опыт даже формально, усыновив незаконно рождённого сына. Тогда он решился на древний магический ритуал, вынувший половину его души. И вот пришло время, когда душа его умерла вся.

Магистр тяжело поднялся и отправился во двор, отлить. Выпитое прошло сквозь него и вышло прочь, не задерживаясь, и даже не затуманив горьких мыслей.

Возвращаясь, Фабиус заметил в углу двух новых гостей – бандитского вида молодчиков. Они то спорили вполголоса, то «ударяли по рукам», то опять начинали спорить. И слова долетали тревожащие:

– … чтоб по семь остолпов да за два греха? – вопрошал, пришепётывая, бородатый да косоглазый.

– Да подпа ли тебе? – второй, тощий, с впалыми щеками, говорил с присвистом, словно у него болели зубы.

– А не всё себе – иное и в залог! – стукнул кулаком по столу первый.

– Не сторкаемся! – распахнул руки худой.

– А не то – так пошли до бани! – рявкнул неожиданно громко бородатый.

На них заоглядывались, тут же отворачиваясь, впрочем, чтобы не доводить до беды.

Фабиус в своих скитаниях изучивший воровской жаргон, тоже прекрасно понял, что двое торговались о награбленном. И, не сумев договориться, решили продолжить беседу при «воровских старших».

Магистр задумчиво допил вино, плеснул остатки на стол и нарисовал пальцем руну, размывшую совершенно его лицо для посетителей трактира. Услышанное было шансом разузнать про «барбра», и он решил, что это удача сама зовёт его в догон.

Бандиты тем временем встали, пошлёпали к дверям, не расплатившись, но пообещав что-то трактирщику. Магистр тоже поднялся, бросил на стол монету и вышел следом за двоими. Те потянулись дворами, а Фабиус подошёл к коновязи, похлопал Фенрира по шее, сбросил плащ на сено у его морды. И тут же фигура мага как-то осела, съёжилась, а на луку седла взлетел крупный воробей.

Воробей чирикнул, оправил перья клювом и вспорхнул. Куда – уже было и не рассмотреть, больно мелкая птица. На сене же остался вздремнуть после обеда путник, накрытый плащом магистра. А, может, и морок, да только Фенрир, привыкший к таким метаморфозам хозяина, не позволил бы местному ворью проверить.

На первый взгляд кажется, что именно ночь у воров – время промысла. На самом же деле люди воруют согласно не времени суток, а собственному укладу, который в Ангистерне был для любого часа вполне подходящим.

Как только солнце склонилось к югу, и недолгая жара спала, на улицы города тут же высыпали не только мастеровые да семейные, но и нищие всех сортов, мелкие воришки, крупные воры, вроде судейских и приказчиков. Все они успешно делали свои дела, и только двое наших бандитов никак не могли разрешить свой спор. Мало того, конфликт между ними всё разрастался, всплыли уже прошлые грехи и обиды, а на рукоприкладство бандиты были не способны по причине трезвости и трусости. И виноват ли был в этом небольшой серенький воробей?

Худой и бородатый дошли сначала до жилья ростовщика, откуда их прогнали не без участия ехидно чирикающей птицы, потом добрались до совсем бедного с виду трактира, больше похожего на бандитский притон, но и там у них тоже не задалось, потому что средних размеров, но довольно наглая крыса, не посчитала, что люди в трактире действительно авторитетны по воровским меркам.

Пришлось бедолагам искать правды дальше. И крыса, и воробей всё чаще слышали, как поминают бандиты некого главного над всеми ворами Клёпку, потому звери не унывали, промышляли по дороге крошки, и то и дело меняли личины. Вот уже и улицы стали пошире, и дома – поосанистей, и торговая Ярмарочная площадь, судя по запаху скотобойни, находилась где-то совсем близко.

Солнце показывало третий час пополудни, когда бандиты остановились у довольно нарядного трактира, на этот раз расположенного для горожан весьма неудачно, в тупике, рядом с торговыми рядами. А, значит, и до дома префекта тут было – рукой подать.

Глава 12. Не промахнись!

«Справедливость напоминает оружие. Оружие может купить и враг, и друг – стоит лишь уплатить деньги».

Рюноскэ Акутагава «Слова пигмея»

Первый круг Ада Великой Лестницы Геенны Огненной.

Численный год Дракона,

День его 12-й

Теперь обратим очи к Первому кругу Ада, чтобы пояснить, почему магистр Фабиус так и не дождался Гласа Сатаны, хотя в Верхнем Аду он прозвучал достаточно грозно.

Всё дело в дьявольских рангах и чинах. Ведь самому Сатане не престало снисходить до общения с миром земным. И Глас его должен был доносить до двуногих кто-нибудь из Первого круга Ада, разумеется, под бдительным и неусыпным контролем самого Правителя.

Вот только не везло Первому кругу с исполнительными правителями. Особенно последние лет пятьсот. Сначала к власти пришёл сущий гад, потом сущий осёл, которому наследовал сущий козёл.

Контроль за «гласами» свалили на комиссию по человеческой морали, и поплыла она без руля и ветрил, пока не затерялась совершенно.

Была и чисто техническая проблема. Дело в том, что обладать Гласом обычные черти и демоны в массе своей просто не могли, и было создано Магическое зеркало, через которое какое-то время и поступали на Серединную землю Гласы.

Сатана по первости спрашивал с верхнего Ада строго: как там надзирают за людьми? (С новыми игрушками всегда поначалу носятся, как и с новыми договорами).

А потом Отец людей потерял интерес к игре с людьми. Он удачно женился, отбыл в свадебное путешествие. После решил показать супруге ещё неизведанные земли Верхние и Нижние…

Создания Ада живут долго, очень долго. Молоденькой глупышке Тиллит на земной лад уже стукнуло триста. А ведь она пока не видала даже пресловутой сатанинской супруги, да и главный Владыка Ада был ещё практически молодоженом.

В общем, за всей этой подземной расслабухой как-то подзабылась детали договора с двуногими. Души в Ад поступали исправно, границы кое-как блюлись, и этого было достаточно.

Да и люди усиления контроля не алкали. Церкви Сатаны росли в каждом городе, ежедневно напоминая им о смирении, призрак полного уничтожения больше не маячил, а мелкие беспорядки в Серединных землях двуногие привыкли терпеть задолго до Сатаны с его заморочками.

Думаете, Сатана выступил благодетелем человеческого рода, наведя порядок в отношениях между людьми и тварями? Ничего подобного, он заботился лишь о собственном желудке. Ведь, если бы нечисть выела людей под ноль, а удержу она не знает, так уж устроена, то адский мир лишился бы постоянного притока душ, служивших его жителям самой лакомой и полезной пищей.

Понятно, что выжили бы создания Ада и на подножном корму, но Сатана оказался дальновидным правителем, и случайно насаженные кем-то грядки велел не топтать. Хотя бы потому, что сам был охочь до нежных паров, оседающих из Серединных земель.

Таким образом, на текущий момент дело обстояло так: смертные размножались относительно привольно, не считая безобразий отдельных полуразумных адских тварей, которым даже иногда ставили на вид, но управлять людьми никто уже, в общем-то, и не пытался. Не было у тройки последних правителей Первого круга Ада интереса руководить смертными.

За пятьсот лет вся система контакта пришла в полное расстройство. Бумаги потерялись, свидетели разбежались, и теперь старый и опытный бес Пакрополюс и молоденькая бывшая супруга правителя Тиллит едва отыскали это проклятое Магическое зеркало в заросшем пылью зале, пол которого был усыпан весьма странными железяками да гигантскими костями гурглов, сваленными здесь, наверное, для устрашения двуногих.

Пакрополюс, обрадованный, что, наконец-то, нашлось нужное место, и теперь требуется всего лишь возопить и найти виноватых (а вопить и искать виноватых он умел исключительно хорошо) сел в массивное кресло, стоящее напротив грязного стеклянного овала, приосанился и торжественно изрёк:

– Низкие твари! Вы нарушили законы!..

– …коны-коны-коны… – ответило Пакрополюсу эхо.

Более же не произошло ничего.

– Явитесь же пред моими очами! – гаркнул Пакрополюс, подавился от усердия слюной и закашлялся.

– Может, надо его протереть сначала? – робко предположила Тиллит и ткнула пальцем в зеркало.

Пакрополюс хмыкнул, но не стал мешать женщине делать глупости. Длинная жизнь убедила его, что занятие это – самое бессмысленное из возможных.

Тиллит прошептала заклинание мокрой тряпки, потом заклинание сухой тряпки... Критически посмотрелась в заискрившуюся поверхность, но не увидела себя во весь рост, а ведь зеркало должно было вместить её целиком, такое оно было огромное.

Тогда демоница материализовала тряпку и сама прошлась по углам, где пыль сумела укрыться от заклятий.

– Ну? – нетерпеливо спросил Пакрополюс.

Был он седоват, осанист, и у людей, одетый соответственно, мог бы сойти за адвоката. Вот только лицом не вышел, оттого и накопил ума. Смазливый демон, как и любой симпатичный земной парень, тоже глуповат, и вообще не сумел бы отыскать в лабиринтах под тронным залом эту заброшенную комнату для контактов с людьми.

Тиллит с удовлетворением оглядела себя в зеркале всю, от коротких кудряшек до маленьких ножек, и отошла в сторонку. На всякий случай на линии возможных неприятностей лучше оставлять мужчин.

– Низкие твари! Вы нарушили за… – начал опять Пакрополюс, но тут же осекся, не дожидаясь эха.

Да, зеркало теперь прекрасно отражало его лицо, но больше-то оно ничего не отражало! И не собиралось!

– Ну, пожалуйста, заработай? – прошептала Тиллит.

Зеркало не отреагировало и на это. Тогда Тиллит обошла невоспитанное стекло с тыла и возмущённо взвизгнула: спереди-то было гладко, а сзади торчали металлические шары, прутья и шестерёнки!

– Так этот «Глас» не магический?! – взревел Пакрополюс, тоже сунувшись зеркалу в тыл.

– Куда там, – фыркнула демоница, трогая железяки. – Обычная механическая игрушка.

– А у магов тогда что?

– Ну явно не ретрансляторы воли. Мини-зеркала, наверное, вроде медальонов или перстней. На квантовой тяге, я думаю.

– Но как же так вышло?

Тиллит вздохнула, протёрла усилием воли каменный табурет, валявшийся в углу, поставила его взглядом и уселась, устало поджав ноги. Ей пока трудно было творить магию без слов.

– А какой из старого козла был маг? – грустно спросила она, листая картинки прошлого внутри себя. – Не лучшее, чем из старого осла или гада.

– Но ведь кто-то изобрёл и чинил потом всю эту дрянь! – Пакрополюс пнул железную машину.

– Проклятый Борн, я думаю. За что-то же его прокляли? Ведь не за людоедство же, как шушукаются чертовки. Чего же плохого в людоедстве? Души людей от этого не портятся, и всё равно стекают к нам. А вот если Змеедержец проклял Борна за страсть к немагическим вещам, а после помиловал, когда тот изобрёл ему зеркало… Ну, или наоборот… Или это Ослябикус его проклял?

Пакрополюс стоял, открыв рот. Тиллит проявила сейчас просто невероятную для женщины прозорливость. Первым проклял Борна, конечно же, сам Сатана, но ведь и прочие власть имущие не раз проклинали потом инкуба за что-то дополнительно!

Слова Тиллит следовало проигнорировать, как того требовал этикет… Но как это сделать, если починка зеркала требует немедленно найти мастера… А если это и в самом деле проклятый Борн?

Пакрополюс пошарил мысленно в Верхнем Аду, отыскивая инкуба, но токи сознания его молчали. Старый демон слыхал, что Борн был весьма умел в сокрытии помыслов… Где же он прячется?

Пакрополюс уставился на демоницу. Та скромно потупила глазки. Она уже усвоила, что лучшее оружие слабой женщины – вовремя прикинуться дурочкой. Спасибо родственникам – научили.

И Тиллит старательно изображала недоумение, размышляя, не выторговать ли себе местечко в этой идиотской комиссии по морали? Мужика-то у неё теперь тю-тю, надо учиться выживать самой!

Когда Правители меняются, про узников иногда забывают совсем. Забыли и про Борна.

Он дремал, прислонившись к стене темницы, когда сон его вдруг потёк видениями.

Сначала внутреннее зрение инкуба растворилось в средоточие огня, которое заменяет демонам душу, потом поднялось над адскими землями и понесло его в мир людей.

Инкуб увидел, как горы и долины бегут внизу, словно он птицей летит над землёю. Как река выпрастывает свои рукава. Как вырастает посреди реки остров, а на нём – высится колдовская башня...

И как земля содрогается вдруг! Это молния ударяет в соломенную фигурку человека, названного Киником. А в пентаграмме башни... Там окончательно гибнет то, что осталось от Аро…

На глазах Борна выступили кровавые слёзы, потекли по щекам, закапали на обнажённую грудь. Демоны не имеют слёзных желез, но в минуты боли лопаются многочисленные капилляры в глазных яблоках, по которым течёт их огненная кровь.

Борн знал – видение не обмануло его, Аро мёртв, и он не успел его спасти, не смог сделать ничего.

НИ-ЧЕ-ГО!

Стены темницы отразили его боль и отозвались стонущим эхом. Он – никто! Слабая никчёмная тварь!

Хвост сочувственно ткнулся в ладонь Борну, словно живое существо обвился вокруг запястья, превратился в браслет. Потом «браслет» высунул алый язычок и начал слизывать с груди инкубаа обжигающие капли его демонической крови.

Борн не замечал осторожных касаний Локки. Но «хвост» отведал слёз и опять больно ткнулся в ладонь. Потом ещё раз, ещё…

Инкуб опустил, наконец, глаза и заметил металлический блеск во рту у помеси червяка и змеи.

Борн вытер глаза тыльной стороной ладони и погладил существо, обвивающее его руку.

– Э… Да, тебе же больно, Локки, – прошептал он. – Ты же подавился, бедняга. Ну-ка открой рот... Открой? Что там у тебя?

Борн поймал существо за голову, надавил на челюстные мышцы, разомкнул зубастую пасть и осторожно извлек… амулет-ключ!

Остатки слёз с шипением высохли на его лице. Он, продолжая поглаживать пальцем голову Локки, встал и примерил ключ к цепи. Задержал дыхание, глядя, как поддаётся тяжёлый замок… Прыжком отскочил в сторону, опасаясь сопутствующего размыканию заклятья…

Однако ничего не случилось. Цепь упала и осталась лежать в своём углу.

Борн ощупал ошейник – снять его он не мог, но в чём вред ошейника, если нет цепей?

Мрачный лик свободы замаячил вдруг перед инкубом, но сначала нужно было ещё одолеть дверь и решётку из адского дерева.

Утомившись спорить с Тиллит, Пакрополюс прислонился к пыльной стене. Ну что за упрямая баба? Возьми да подай ей место советницы в комиссии по людской морали! Чего там бабам-то делать? Перед кем задом крутить?

Старый демон вздохнул. Он-то возлагал на дурочку большие надежды: поматросить, так сказать, и отпустить на все четыре стороны. И как он проглядел в такой милой с виду особе коварную демоницу?

Да и как он возьмёт её в комиссию? Это дело правителей, назначать туда нужных, или наоборот, ненужных подданных. Тут уж как повезет: поскачешь сановным бесом, или станешь козлом отпущения. Ни от тебя самого, ни от должности это не зависит.

Сам-то Пакрополюс попал в комиссию по морали случайно, получив эту незавидную синекурочку в придачу к карточному долгу. Он и в подробности-то никогда не вдавался, в чём состояла сия смешная работа по надзору за людьми. Двуногие – вопрос кулинарный, не повар же он, в самом деле, чтобы разбираться в том, какой аромат даёт смертным тот или иной грех? И вдруг стало вопросом жизни и смерти вспомнить, за каким овощем создавалась эта самая «Магистериум морум»?

Пакрополюс начал копаться в памяти, вороша слой за слоем. Прожил он не одну тысячу лет, и последнюю тысячу память стала его подводить, пряча нужное и подсовывая всякую ерунду.

Несомненно, двенадцать тысяч лет назад, когда был заключён этот проклятый договор с людьми, из Ада на землю действительно изливался настоящий магический Глас. Проблемы возникли, когда к власти в Первом круге Ада пришёл правитель Змеякобус Змеедержец, которого в кулуарах именовали попросту Гадом. К обязанностям надзирать за людьми он относился с таким пренебрежением, что Магическое зеркало стало давать сбои.

Тонкая магия требует постоянной не менее тонкой настройки. И когда к власти пришёл правитель Ослякобус зеркало ему вообще не подчинилось. В нём что-то якобы подшаманили, а проклятый Борн получил тогда неожиданную и вполне приличную должность при адской конторе. Хотя в сообществе бесов уже ходили слухи, что Борн злоупотребляет механикой и способен покалеченному чёрту так привинтить вместо головы шар, наполненный шестерёнками, что бедный чёрт будет ходить с этим шаром словно заводная шкатулка.

Потом старый осел понял, какого джина может выпустить на волю этот несносный Борн. Создания Ада и без того почти бессмертны. Если калек чинить, привинчивая им утерянные конечности, а то и головы, Ад перенаселится. Чем кормить эту прорву? Как ей управлять, если без голов она станет ещё тупее?

И Ослякобус, видимо, проклял Борна, лишив его милостей и должностей пожизненно. А чем ещё насолишь инкубу? К прочим проклятиям они весьма устойчивы.

Проклял-то проклял, но что произошло с Магическим зеркалом? Не тогда ли к нему стали обращаться совсем уж редко?

Ну а в последние двести лет, когда правил этот выживший из ума и магического дара козёл, то есть правитель Якубус, уже и не могло быть, наверное, никаких сношений с людьми. Зеркало сломалось, а Якубус был точно не тем чёртом, что сумел бы создать настоящий магический предмет.

Как он стал правителем? А всё интриги, интриги… Бесовская ложа интриговала против конклава демонов, вот и доинтриговалась – черти под шумок узурпировали власть, посадив на трон, как водится, самого бездарного и тупого…

Старый демон покосился на Тиллит, не позабыла ли она уже свою пустую идею выбиться в моралистки? Но та сидела, надув губки, и позиций сдавать не собиралась.

Пакрополюсу, в общем-то, не жалко было бы принять демоницу в организацию, от которой он пока не видел никаких благ, приди это в голову ему самому. Дело-то было безобидное: права принимать кого-либо он не имел, и новый правитель тут же опротестовал бы это решение. Но поддаться на шантаж бабы?

Борн же тем временем химичил с магической дверью. Да, к ужасу прочих созданий Ада, он был прекрасно знаком и с химией. И знал, что будет, если смешать тёртый заколдованный камень и мертвую кожу существ глубинного Ада, катализированную живой кровью демона. Кровь была у него в избытке, а поскрести ошейник из кожи гургла можно было об ту же каменную дверь. Пропорций он не помнил, но со второй попытки дверь ослепительно вспыхнула и сгорела дотла.

К сожалению, вспышка не укрылась от стражи. Борн долго слушал стук собственного сердца и гул перебранки, наконец, раздалось совсем близкое:

– Нет, ты иди! Это я вчера проверял крайний коридор!

– Ах ты, ленивая свинья!

– От гуся слышу!

– От гуся?

– А ты – баран! Баран, бе-е!

Донеслись звуки потасовки, звон алебард…

Борн кинулся в свой угол, кое-как приставил к горлу цепь, вжался в камень. Стражники были бы смешны, не сиди он сейчас взаперти, в каменном мешке, где его магия почти не имела силы, разве что предвидение баловало иногда случайными картинами с воли.

Потасовка завершилась, судя по звукам, со счётом 2:1. Двое пошлёпали назад, волоча за собой алебарды, а третий направился, прихрамывая и ругаясь, к камере Борна.

Дохромав, он изумлённо уставился на узника через решётку из адского древа. Да так и замер, открыв рот.

Стражник – профессия унизительная для свободолюбивого адского племени. В стражники нанимается самое низкое отребье Ада – полусущие-полусвиньи, жалкие плоды соития со зверями любвеобильных чертей. Они почти лишены магической силы и отвратительно глупы.