Текст книги "Магистериум морум (СИ)"

Автор книги: Кристиан Бэд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Но Алекто? Глас Его?.. – Пакрополюс, сообразив, что Борн понимает случившееся не хуже его самого, перестал скрывать горе и допустил на лицо гримасу скорби.

– Похитителя я отыщу. Сатана наградит тебя. И всё вернётся в верхнем Аду на круги своя. Выберут нового правителя, думаю, опять достаточно глупого, чтобы не мешал демонам развлекаться, чертям торговать, а бесам – вгонять в долги слабых.

– А как же те бесы и черти, которые… Э-э..

– Которые живут в Ангистерне? Много лет сущие жили здесь, и было им тут неплохо. Проживут и сейчас. Они отвыкли от сияния Ада и захотели покоя. Пусть так. Вы и не заметите малой толики душ, что они съедят. Но новых – я не допущу в земной мир, довольно и этих.

– Но как же мы раньше не замечали, что не все души доходят до нашей кухни?

– А это ты спроси у своего нового приятеля Анчутуса. Нельзя доверять отчёты чертям да бесам, цифры для них – как воск.

– Ты уверен?

– Я провёл тут уже кое-какое расследование.

– А э-э... Совет людских магов?

– А что тебе в нём? Съедется, осудит бунтовщиков, разоривших церковь и убивших священника. Назначит выкуп. А новый священник отыщется сам. И всё пойдёт по-прежнему.

– Ну… – замялся растерявшийся Пакрополюс. – Я подумаю над твоим предложением, Изгой.

– Думай, это полезно.

Борн оскалился, зеркало погасло.

И Пакрополюс долго, потея, скакал вокруг него, пока не догадался отключить и включить снова.

***

Фабиус знал, что найдёт слова для подмастерьев и мелких торговцев, и он нашёл их. Пообещал, что Магистериум выделит четыреста диглей на организацию лагеря для беженцев у реки за городскими воротами. А потом честно поделит беглецов между пятью соседними провинциями, куда людям со скарбом и маленькими детьми по силам дойти до холодов.

Конечно, Магистериум ещё не знал, что деньги будут выделены. И горожане не знали, что цехам будет предъявлен штраф. И за бунт, и за разграбленную церковь, и за убийство священника.

Об этом Фабиус умолчал.

Ему было важно, чтобы горожане поверили ему сейчас, тут, на этом месте. И они поверили. Горожане были убеждены уже во всесильности мага, ведь он появился в Ратуше, минуя осадившую её толпу, неужели не сумеет достать какое-то серебро?

Маг не грозил и не призывал на головы бунтовщиков магические кары. Он обещал разобраться по справедливости. (Ах, это сладкое слово – справедливость). И ему удалось переломить настрой свободных горожан.

Он видел, что за время беседы ученики и подмастерья послали за мастерами. И теперь уже мастера взбунтовавшихся цехов протиснулись к самому помосту. Казалось ему, что видит он в толпе и упрямые рыльца чертей…

И вдруг он на самом деле увидел, как лица пляшут и искажаются, превращаются в морды и мордочки – страшненькие, смешные, любопытные…

И тут же рядом возник Борн, согрев его замёрзший бок.

«Куда ты пропал?» – спросил, не размыкая губ, маг.

«Искал Барбра. Не нашёл».

«Скверно».

«Сквернее не бывает. В Аду настаивают, чтобы мы выдали вызвавшего Алекто».

«Это не Барбр?»

«Он подошёл бы вполне».

Крещёные, завидев демона, стали расталкивать мастеров и подмастерьев, плотно окруживших помост, полезли вверх. Стражники сталкивали их.

Тогда крещёные начали орать и тянуть к Борну руки. Они уже уверовали, что он – и есть их милостивый бог.

– Пусти нас к нему, маг! – маячили они с того краю помоста, где сидели инкуб и магистр, решив почему-то, что именно Фабиус заправляет тут всем, включая желания Борна.

– Пусти!

– Он обещал, что наши души не сгинут в Аду!

Потом бельмастый забрался на плечи крепкому парню, с лицом так обезображенным крестообразными шрамами, что на него почти невозможно было смотреть.

– Я здесь, маг! – завопил бельмастый.

Фабиус повернул голову и увидел сразу два лица – одно над другим. Оба были перечёркнуты палачом. Но если лицо бельмастого оставалось при этом похожим на человеческое, тот, у кого он сидел на плечах, был по-звериному страшен.

«Наверное, бессмертие души стало для него теперь единственно возможным смыслом», – подумал магистр.

– Почему ты не пускаешь нас к нему, маг? – орал бельмастый. – Я вижу сердцем свет его творения! Дай мне дотронуться до Него! Дай!

– Думаешь, это – твой бог? – маг кивнул на демона, чьи глаза от обилия доступной еды разгорались всё ярче.

– Вера в него озарила мои ночи, словно новая звезда на небосклоне! Мы искали его! Шли к нему и нашли его здесь! Пусти нас, маг, и мы расскажем тебе, как он поведёт нас к бессмертию! Он и тебя поведёт! Он любит, прощает и ведёт всех!

– Меня не интересуют ваши суеверия, – нахмурился магистр. – Это дело суда инквизиции Магистериума!

– Горожане поддержат нас, маг! Мы сметём твою власть!

– Горожане поддержат выделение денег на лагерь для беженцев. Бессмертие – бесполезно и эфемерно. Живёшь ты – здесь и сейчас! У тебя нет будущего, раз ты дерзнул бунтовать! Чего ты хотел этим добиться?

– Я хотел бессмертия и свободы для всех!

– Убив для начала пару десятков? Чем не угодили тебе добэнцы? Были слишком нищими, чтобы жертвовать на твоё безделье? Чем ты зарабатываешь на жизнь, бродяга? Проповедуя, ты объедаешь таких же голодных!

– Я даю им надежду!

– За их же деньги? Лучше бы они съели лишнюю корку хлеба!

– Люди для тебя – мусор, маг! Ты не можешь понять, что хлеб – это не всё, что им нужно! Их бессмертные души хотят лучшей участи!

– Люди – много чего хотят, пива, что делает их слабым и больным, праздности, что делает их глупыми. Но больше всего они хотят сказок! Этим ты и зарабатываешь на жизнь. Но за обещания бессмертия когда-нибудь в будущем, им полагается кормить тебя сейчас! Я прилюдно провозглашаю тебя стяжателем и обманщиком! Нет у тебя никакого бога!

Фабиус пристально посмотрел бельмастому в глаза, перевёл взгляд на его соратников, на горожан у помоста… Мусор ли он видел? Пустое человеческое мясо, безумное и безглазое?

Цеховые мастера молчали. Молчала и толпа. Деньги – это тепло и хлеб. Бессмертие же очень трудно пощупать. Если оно продаётся, то ещё будет время его прикупить. Сейчас же всех ждала зима.

– Убирайся маг! – закричал снизу один из крещёных.

Бельмастый молчал.

– Убирайся!

– Ты не веришь в нас!

Но кричали только единоверцы бельмастого.

– Да, я не верю в решения, принимаемые толпой неверующих в отца нашего, Сатану! – громко крикнул магистр. – Но верю в каждого из вас, кто умеет думать! Раскайтесь в ереси, и я замолвлю за вас слово перед Советом Магистериума!

– Но ты не выиграл, маг!

Бельмастый выхватил нож, взмахнул, намереваясь бросить, и остекленел в ужасе: в руке его извивалась серая лесная гадюка.

Он выронил преобразившееся оружие. Змея упала на помост и свилась в кольцо, застыв в оборонительной позе. Парень, на котором сидел бельмастый затрясся и попятился, было, но его не пустила толпа.

– Что это, маг?! – возопил бельмастый, содрогаясь.

– Это твоя настоящая вера! – громко провозгласил Фабиус.

Он встал, шагнул к краю помоста, обвёл газами уставившихся на него людей и сущих. Их стало гораздо больше, чем час назад, когда он начал говорить для них. Факелы освещали их лица. Но только глаза крещёных светились ужасом, смешанным с надеждой.

– Что бы ты ни думал, веришь ты в Сатану, а не в своего бога! – безжалостно резал магистр, вперившись в обезображенное лицо бельмастого. – Если бы ты действительно верил, нож твой не обратился бы в змею. Это – моя вера, что по моему слову оружие твоё становится твоей же смертью!

Борн всё это время сидел неподвижно и молча, созерцая бельмастого и его крещёных. Хотел ли он понять их? Или просто проголодался?

Фабиус, видя, как борется бельмастый со своею дрожью, подвёл жестокий итог:

– А как тебе не верить в Сатану? Ты слеп в вере, но страх в тебе знает, что не бог, а демон сидит напротив тебя. А где твой бог? Где он?

Ответом ему было шипение гадюки.

И вдруг так же звучно, как в прошлый раз на этом же помосте, заговорил Борн, обращаясь к бельмастому и стоящим рядом с ним крещёным:

– ЧТО ТЫ СТРОИШЬ ДЛЯ СВОЕГО МИРА, ЧЕЛОВЕК?

– Я строю д-добро, – пробормотал бельмастый.

Рука его дёрнулась, словно он хотел проверить, цел ли, привязанный под одеждой, кошелёк.

Змея поднялась и, покачиваясь, поползла к нему. Лесные гадюки не прыгают, это суеверие, но перед бельмастым была магическая гадюка. И она в любой момент могла полететь ему в лицо, как тяжёлый кинжал с литой медной ручкой.

– ВЫ СТРОИТЕ ДОБРО, – невесело усмехнулся Борн. – МЫ СТРОИМ ДОБРО. ПОТОМ ОДНО ДОБРО СТОЛКНЕТСЯ С ДРУГИМ, И МИР ЗЕМНОЙ ПРЕВРАТИТСЯ В АД?

– Прости нас, – испугался крещёный.

Но непонятно было, в чём он раскаивается. В том, что вера его оказалась слаба? В том, что гадюка застыла у самого края помоста?

Змея приковывала его взгляд, он не мог видеть Борна, только слышал его звучный, доходящий до самой души, голос.

– КТО ЧАСТО ПРОЩАЕТ – САМ НЕ ЗАСЛУЖИВАЕТ ПРОЩЕНИЯ. ВЫ ХОТЕЛИ ВЕРЫ И СПРАВЕДЛИВОСТИ? – Борн улыбнулся и взмахнул руками. – ПОСМОТРИТЕ ЖЕ НА ТЕХ, КТО СТОИТ РЯДОМ С ВАМИ!

Змея покачнулась… Раздулась и лопнула! Оставив на помосте кучку пепла и осыпав им же лицо бельмастого….

На площади стало вдруг светло как днём. Но свет этот был особенным. Он не ослепил, лишь снял личины с чертей и бесов, так, что их могли теперь видеть и самые слабые.

Толпа пришла в страшную панику. Кто-то бежал, между иными вспыхнули драки.

Вот и Фабиус смог, наконец, хорошенько рассмотреть олюдевших сущих. В основном это были черти – уродливые, коротконогие, с лицами, похожими на свиные морды.

Молодой маг, сидевший на помосте рядом с Фабиусом, восхищённо присвистнул и всплеснул руками. Наконец-то, и он понял, что происходит вокруг.

– Жалкое подобие чертей – свиномордые, – прошептал Борн, и лицо его покривилось. – ТИХО! – возвестил он.

Магический холод сковал людей и нелюдей. Они замерли в причудливых позах. Только глаза их метались в ужасе.

Демон согнал с лица гримасу недовольства, встал, приблизился к краю помоста, где курилась кучка магического пепла. Локки разомкнул кольцо на его запястье и поднял голову, уставившись на бельмастого.

– Я НЕ ТВОЙ БОГ, ИЗМУЧЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК, – сказал демон. – Я ТВОЙ СУДЬЯ.

Инкуб указал пальцем в центр помоста. Воздух вспучился там, и из Бездны прорезался глаз демонического зеркала.

– Я ПРИШЁЛ СПАСТИ ВАС. И ВЕРНУТЬ МИРУ ЗАКОН! – закончил Борн и уставился в зеркало.

Пакрополюс понял, что его видят, захлопал утомлёнными глазами, заозирался.

– Законы Ада нарушены! – запоздало взвыл он.

Хоть черти и починили зеркало, голос старого демона сорвался вдруг на писк. Но Борн вытянул руку, раскрыл ладонь, пошевелил пальцами, и помехи исчезли.

Это было обидно, но изгой и в самом деле был сильным и умелым демоном.

– Это он! Ангелус Борн! Он нарушил закон Сатаны! – взвизгнул Анчутус, материализуясь рядом с Пакрополюсом.

Рядом с ним, как грибы после дождя, с едва слышным чпоканьем начали один за другим проявляться бесы. Анчутус решил на этот раз явиться с группой поддержки.

Фабиус подобрался весь, помня, что Борн не умеет врать. Он приготовился спасать демона от обвинений и нападок его же сородичей. Но инкуб неожиданно рассмеялся, словно бы именно обвинения были тем, чего он давно и с нетерпением ждал.

Пакрополюс тем временем откашлялся в кулак и продолжал уже вполне басовито и строго:

– Мы знаем, что из Нижнего Ада в нарушении всех норм сношений между людьми и демонами была похищена фурия по имени Алекто!

Он выпалил это и замялся. На фоне трёх десятков нечеловеческих морд, похищение одной единственной особы казалось ему теперь странным.

– Люди готовы вернуть Алекто в Ад, – кивнул Борн.

Ему надоело вещать, и голос его звучал теперь тише, но всё также проникновенно.

– Мы требуем не только вернуть Алекто, но и наказать похитителя! – Пакрополюс приосанился, выбравшись из болота справедливости на менее зыбкую почву отмщения.

– Человеческого мага! – поддакнул Анчутус.

Фабиус нахмурился. Голос беса показался ему знакомым… Но где он слышал его?

– Сначала похитителя нужно найти, – усмехнулся Борн и пристально уставился на Анчутуса.

– Мы заявляем протест! – не сдавался тот. – Похититель известен! Это человеческий маг, что стоит рядом с тобой! Я готов свидетельствовать…

Анчутус осёкся – ощутил, как у Пакрополюса задёргалась щека.

Чего могло стоить свидетельство беса? Да хоть бы и всего их сонма?

– Не торопись, – покривился Борн, пытаясь скрыть презрение. В былые годы он не снизошёл бы до разговора с бесом, но сейчас – выбора не было. – Сначала я расскажу одну историю, которая случилась здесь двадцать лет назад.

Пакрополюс важно кивнул. На самом же деле, он просто не знал, что говорить.

Инкуб посмотрел на замерших горожан и тварей и простёр руку над их головами, рассеивая им же созданный свет.

И покрывало истины спало с людей. Лица их вновь стали самыми обычными, перепутались, уравнялись. Люди и сущие замерли, оглядываясь. Они не в силах были осмыслить увиденное и понять, что случилось с сними.

– Слушайте и смотрите! – приказал Борн.

Он встал к зеркалу в центре помоста, чтобы его видели все.

– Когда-то давно, 12 веков назад, жители вашего города уже бунтовали против установленного Сатаной порядка. Они повесили трёх магов, подписавших Договор. И Сатана покарал тогда город безумием. От заката и до рассвета лилась здесь кровь, и горожане убивали друг друга. Братья шли против братьев, дети – против матерей и отцов. И когда взошло солнце, слишком многие оплакивали убитых. Верно, тогда и упало в эту землю семя безумия. 12 веков ожидало оно своего часа, и вот семя проросло.

Борн говорил тихо, но ещё тише было на площади.

– Безумный человек по имени Селек Грэ родился здесь, в Ангистрене. Он был таков, что не пожалел собственной души, лишь бы обрести богатство и власть. Двадцать лет назад он вступил в преступный сговор с магистром, членом Магического Совета Ахарором Скромным. С помощью мага Селек Грэ дал пожрать свою душу мелкому бесу из Верхнего Ада. И человек умер, а демон в его обличии воцарился в Ангистерне в личинах префекта города и его самого страшного разбойника, называемого Барбр. Так он держал власть над городом днём и ночью. Но созданиям ада всегда мало достигнутого. Казалось бы, бес прекрасно устроился на земле, однако, жажда ещё большей власти сжигала его изнутри. И тогда он замыслил страшное преступление.

Зеркало затрепетало, и все – и Пакрополюс, и горожане – увидели в нём две луны над заброшенным кладбищем… А потом узрели воочию, как магистр Ахарор собственными руками, старческими и некрепкими, вкапывает столбы для виселиц на месте древней казни трёх магов. И как ночь за ночью, одно тело за другим, вздёргивается там в последней пляске.

Обряд проходил тайно. Ахарор и бес в обличии Барбра – собственноручно казнили незадачливых магов. Вот уже два тела висели, привлекая ворон, а третий маг стоял на земле с петлёй на шее.

В какой-то момент плоское бородавчатое лицо разбойника стало больше зеркала, звуки усилились, и вся площадь услышала, как он зашептал Ахарору:

– Убей мага! Убей! И мы сумеем выдернуть фурию из её огненного мира! И власть наша станет полной!

И тут Фабиус прозрел, где же он слышал этот голос!

Магическое зеркало, словно внимая ему, жалобно звякнуло и переключилось с уродливого, усыпанного бородавками лица Барбра, на гладкую мордочку беса.

Анчутус взвизгнул и попятился.

– Вот он, похититель! – закричал Фабиус, протягивая руку.

Бес обхватил себя лапками и начал уже размываться в пространстве, но старый демон не дал ему телепортировать.

Приятели Анчутуса пронзительно заверещали. Началась суматоха, изображение в зеркале зарябило, пытаясь утаить от людей адские склоки…

Но тут Борн протянул разом удлинившуюся руку, и гигантская тень от неё схватила Анчутуса в его адском мире!

Бес пронзительно завизжал! Зеркало затряслось и пошло трещинами! Воздух на грани двух сред вспыхнул, и запах гари ударил Фабиусу в нос.

Люди на площади закричали. В Аду бесы – соратники Анчутуса – в ужасе бросились вон из зеркальной комнаты, спасаясь от очумевшего стекла, которое отбрасывало колючие, разящие тени. И тогда Пакрополюс, не растерявшись, (что ему уже было терять?) спеленал Анчутуса надёжным заклятьем.

Борн убрал руку, и зеркало перестало дрожать и слоиться. Теперь уже несчастный бес начал мелко трястись, ибо возмездие Ада – это пружина, которая сокрыта в каждом флюиде его детей. Виновного, по-настоящему виновного, оно разрушает изнутри, разбивает на мельчайшие капли сути, взбивает в пену.

Анчутус изменился в лице. Он прозрел, что само тело выдаёт его, предощущает скорую расправу. В его чертах отразился дичайший ужас, понять который до конца могут только погибающие бессмертные.

Борн хмыкнул и повернулся к зеркалу спиной. Фабиус тоже опустил глаза. Он не хотел видеть, как будет наказан бес. В конце концов, это не Анчутус сподвиг горожан на бунт. Он всего лишь правил городом двадцать лет. Правил так, что цеха не слали жалоб в Совет Магистериума, а значит, раскармливание нечисти было хорошо для них.

Многие горожане смотрели в зеркало и не могли отвести глаз. Там происходило невероятное, жуткое. А люди падки до жуткого и не понимают, что созерцание его разрушает их слабые души. Смертным нельзя быть слишком любопытными к маскам небытия.

Фабиус давно знал этот страшный крест. Он и сейчас успел ощутить, как все клетки его тела, словно бы сжались в предчувствии чужой агонии. Он для верности закрыл лицо руками, чтобы не видеть.

А Борн и не глядя знал, как свершается в Аду страшный суд. Для него зрелище не было разрушительным, но и удовлетворения не принесло.

Всё шло как надо. Ему престало сейчас ликовать. Ещё не прозвучало «Виновен» Сатаны, а бес уже был полумёртв. И ничто не могло теперь отменить приговора, зародившегося в нём самом.

Пакрополюс, весьма удовлетворённый таким явным дрожанием вины в Анчутусе, облизнул губы в предвкушении скорой казни и обратился к Борну:

– Эй! А где же Алекто, Изгой? – вопросил он, вытирая пот, что струился по его щекам алыми ручейками.

Всё-таки старый демон успел слегка повоевать с бесами.

Борн, не поворачивая к нему лица, хлопнул в ладоши, и на помосте возникла худая чёрная кошка. Испуганная, жалко озирающаяся.

Пакрополюс вгляделся в неё, кивнул, и кошка исчезла. А вместе с нею закрылся и зеркальный глаз в адский мир. Похищенная и похититель вернулись домой. Земля и Ад обрели почти утерянное равновесие.

– Договор восстановлен! – выдохнул Фабиус.

Борн, зябко обхватил руками плечи и повернулся к западу, вглядываясь в тёмное небо.

Горожане, лишь только исчезло адское зерцало, без сил повалились на мостовую. Увиденное выпило многих почти до дна, а кого-то и больше. И не всем удалось, стеная, подняться потом с холодного булыжника Ярмарочной площади.

Иначе и быть не могло. Не для людей создан адский суд.

В небе, там, куда смотрел инкуб, появилась алая полоса. Но это был не рассвет. Это церковь Ангистерна принимала под свои своды души тех, кто не пережил этой ночи.

– Город заплатил, – сказал Борн. – К утру в церкви будет новый священник.

Фабиус кивнул и до боли в пальцах сжал на груди магистерский кристалл. Их «общее» с демоном дело было завершено, и холодный страх подступил к горлу магистра.

Глава 25. Паладин

«А что, если наша Земля – ад какой-то другой планеты?»

Олдос Хаксли

«Всегда помни, что толпа, рукоплещущая твоей коронации – та же толпа, которая будет рукоплескать твоему обезглавливанию. Люди любят шоу».

Терри Пратчетт

Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.

Дорога на Ренге.

Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 21-й.

Магистр Фабиус Ренгский медленно ехал по утоптанной лесной тропе. Лицо его было задумчиво, повод выпал из разжавшихся пальцев и норовил соскользнуть под ноги коню. Маг возвращался домой.

Следом на животастой бергенской кобыле трусил Саймон, а рядом, держась за его стремя, шёл Хел. Юному демону не нужна была лошадь. Он шагал неутомимо, придерживаясь за стремя, скорее, из личной приязни и желания быть поближе к лекарю.

Солнце клонилось к вечеру. Было тихо и пустынно. Магистр свернул уже с шумного ангонского тракта, ведущего в Лимс, на лесную дорогу, делающую крюк до такой же неширокой дороги к острову Гартин, что лежал посредине бурной Неясяти. Можно было выбрать иной путь, но шумные беженцы с унылыми песнями потянувшиеся на Ренге да торговые возки беспокоили его. Не давали страдать, а страдать магу хотелось.

Лекарь на ходу зубрил состав тинктуры от лихорадки, иногда подглядывая в пергамент. Его вполне устраивал темп, заданный магистром. Хел же – скучал и считал выбоины на дороге. Лишь иногда он поднимал голову и озабоченно вглядывался в фигуру Фабиуса. Даже не читая мыслей, демон видел, как тени эмоций пробегают по чуть светящейся ауре души мага. И эти тени не радовали его: магистр много и разнообразно размышлял о смерти.

Мысль о ней Фабиус поворачивал то так, то этак. Ему совсем не хотелось жить, но идею самоубийства он не допускал совершенно. Он не давал сам себе этой жизни, чтобы отнимать её, но как же ему теперь было жить?

Ещё неделю назад мысленный взор Фабиуса застлала тьма, и он был счастлив блуждать в ней. Каждый миг он ощущал рядом с собой демона, что олицетворял его погибель. Демона, что пообещал ему: скоро всё завершится. Они найдут похитителя Алекто и…

И когда зеркальное адское око растворилось в небе над Ярмарочной площадью, маг приготовился принять последний бой. Его рука сама сжалась на магическом кристалле, он вдохнул полной грудью и обернулся к Борну.

Ещё мгновение назад инкуб стоял рядом, но сейчас его место на помосте пустовало.

Маг растерянно закрутил головой, начал в спешке изучать горожан, что, словно гигантские черви, извивались во тьме, пытаясь подняться с грязной мостовой Ярмарочной площади.

Немногочисленные факелы, укреплённые на шестах, лишь слепили Фабиуса. Он сделал усилие и посмотрел колдовским зрением. Но всё, что он сумел различить, были лишь отдельные намёки на то, что черти и бесы всё ещё оставались в толпе горожан.

Инкуб же – исчез. Растворился. И даже подпалин не оставил на этот раз на плохо струганных сосновых досках помоста для комедиантов.

Лишь молодой маг смотрел весело и растерянно, лишь старик-винодел бессильно вытянулся на лавке, лишь стражники, кто ниц, кто на коленях пытались всё-таки исполнить свой долг и защитить магистра от толпы. К счастью, и в толпе на ногах остались немногие. А уж тех, кто мог бы вскарабкаться на помост, наверное, не нашлось бы совсем. Или – нашлось?

Фабиус озирался… Бельмастый держался за сердце, опираясь на плечо упавшего на колени здоровенного крещёного. Крепкий кузнецкий подмастерье пытался брести вдоль помоста, слепо нашаривая его руками, как подмогу...

Магистр ощутил вдруг нечеловеческую, смертельную усталость, пошатнулся. И тут же Хел птицей взлетел на помост, протянул руку Саймону, помогая ему забраться, и оба они подхватили магистра.

Стража ничего не успела. И Фабиус понял, что любой из бесов мог вот так же метнуться вверх или бросить кинжал. Но бесы приняли свершившееся, как решение. Значит, примут и люди.

Всё и вправду утряслось. С рассветом в Ратушу пришли те из членов городского совета, кто уцелел. И магистр не решился судить и искать виноватых.

И без того был разграблен церковный склад с мукой и вяленой рыбой, превращена в руины городская тюрьма. А беженцев из чумного Дабэна стояло перед воротами Ангистерна уже не меньше восьми сотен. Считали же их по обычаю только по отцам семейств, потому никто не мог сказать утром, сколько же их окажется, когда счёт пойдёт на хлеб, дрова и одеяла.

Через неделю, к приезду магистерской комиссии, возглавляемой молодым и деятельным кандидатом в членом Совета Магистериума Тэгусом из Ассы, (её таки вызвал Фабиус), в городе уже был наведён относительный порядок – и по хлебу, и по лагерю для беженцев, и по отлову бандитов, что дерзнули остаться в городе. С бандитами магистру помог Хел, который читал мысли умелее, чем Борн. Уж чего-чего, а практики у юного демона было хоть отбавляй.

Пользуясь личной дружбой, Фабиус послал весточку в провинцию Ихор, лежащую к северу от Ангона, на берегу холодного моря, называемого Экронигер. Оттуда сумели прислать два отряда стражников и двадцать возов вяленой морской рыбы – вонючей, но жирной и питательной.

Церковь же избрала священника сама.

Магистерской комиссии пришлось, конечно, вершить праведный суд, но наказанных Адом было так много, что дело спустили на тормозах.

Зато столичные маги помогли навязать беженцев соседним провинциям. Досталось и родному Фабиусу Ренге. О чём маг даже с некоторым садистским удовольствием известил вороном своего префекта, мэтра Тибо. Он надеялся, что птица прилетит раньше первой группы беженцев, что теперь не беспорядочно, а совершенно официально, группами, каждая под охраной двух стражников, направлялись караванами по соседним провинциям.

Ну а префектом Ангистерна в это смутное время городской совет избрал мощного и хитрого кузнеца, что явно участвовал и в бунте. Но Совет Магистериума одобрил выбор горожан, ибо имел теперь на нового правителя отличный компромат.

Город ожил. Ещё стража была на особом режиме, и кричали по ночам патрули, но членам магистерской комиссии, а значит, и Фабиусу, пришло время отправляться по домам.

Вот только некуда было теперь ехать магистру Ренгскому. Да и не планировал он никакого возвращения. И вдруг оказался обречён на него с жестокой неумолимостью жизни и судьбы.

Мысленно Фабиус уже завершил самого себя. Но это оказалось иллюзией, и теперь ему нужно было ехать в родную башню на остров Гартин, где любой куст, любая книга, и даже луны на небе будут напоминать ему о сыне.

«За что?» Вот о чем размышлял Фабиус, безразлично глядя, как ползёт вниз конский повод, как пальцы покалеченной химерой руки бессмысленно шевелятся, даже не пытаясь поймать его.

Разве был он, Фабиус Ренгский, член Магического Совета, дипломированный маг, так плох, что даже смерть не захотела забрать его с собой? Неужели душа его так погрязла в пороках, что её запахом не соблазнился даже голодный демон? Или Борн просто обожрался в ту страшную ночь и сгинул где-то с несварением своего адского желудка?

Но чего он хотел от Фабиуса?

Магистр уверился было, что демон пришёл отомстить ему за убийство сородичей. Но месть не свершилась, а значит, причина явления Борна была не в ней. Но в чём тогда? Что толкнуло глубинного демона в подоблачный мир людей?

А изгой? Что это значит, и почему Борн назвал себя так перед магическим оком? Соврать он не мог, для вранья…

«Эва! – Магистр подхватил поводья. – А не использовал ли Борн его, Фабиуса, для какого-нибудь вранья? Но для какого же?»

Мысль эта слегка встряхнула его. Инкуб был для мага сплошной загадкой. До встречи с Борном Фабиус не мог и помыслить, что демоны тоже способны думать, страдать, плакать, а вот обмануть человека – не могут.

Да, раньше он убивал инкубов без всякого внутреннего смущения. Они были для него живыми не больше, чем огонь в очаге. Не помышляете же вы об убийстве, намазывая по утрам масло на лепёшку? А ведь любое из зёрен, что отправилось в ваш хлеб, могло бы родить детей. Засеять потомками целую долину. И вот вы бездумно поглощаете зерно за зерном?..

Инкубы давали магистру Фабиусу силу и молодость. Он был вправе брать то, что сумел взять. Таков закон бытия. И он готов был сразиться за это с Борном и погибнуть, ибо демон был гораздо сильнее и могущественней его. Это было бессмысленно и правильно. Но этого и не свершилось. И, тем не менее, Борн словно бы удовлетворился, исчезнув вдруг.

Что за загадка?

Любил ли маг тех юных инкубов, с коими ему приходилось вступить в связь? А любите ли вы кувшин с хорошим вином? А ланцет, коим заезжий лекарь вскрывает вам жилы, чтобы пустить кровь? Или его же клизму?

Нет, Фабиус всего лишь терпел прикосновения демонов, как пациент терпит необходимые процедуры лекаря. А позже с радостью и ликованием ощущал, как жизненные флюиды медленно перетекают в него. Становятся его молодостью, энергией, силой.

Но изменило ли это что-нибудь в нём?

А Алисса? Что если она не смогла отказать Борну?

Рука вцепилась в повод и натянула его. Фенрир всхрапнул и замотал головой.

Фабиус так и не решился узнать у Алиссы, что же случилось в тот день, когда он оставил её вдвоём с Борном. Он не нашёл в себе сил ни продлить, ни разбить мираж зарождающейся любви. Отдался суете, чтобы забыть. Попрощались скупо.

Алисса… Отец Сатана, как ты жесток!

Хел вдруг одним неуловимым движением переместившись вперёд, схватил Фенрира за узду, и конь встал.

– Магистр! В кустах сидят какие-то люди с луками и большими ножами! – сказал юный демон. – И я вижу среди них низшего!

– Свиномордого? – переспросил Фабиус, помня, как покривился Борн, разобравшись, кто заполонил Ангистерн.

Хел вгляделся в заросли.

– Не думаю, что он очень опасен для вас, магистр. Более опасны крепкие луки для охоты на крупную дичь. Если мы подойдём ближе, вы рискуете получить раны.

Фабиус вдохнул поглубже, давая себе ощутить запах осеннего соснового леса.

Иней уже ложился по ночам, но днём от земли ещё тянуло теплом. Маг долго ехал, не ощущая последней радости этого тепла. А лес был с ним. И низкое солнце. И дорога. И Хел, тревожно заглядывающий в глаза. И дурнина Саймон, бросивший учёбу и дерзнувший заявить, что проводит мага до острова. (А для него поездка назад будет опасней вдвойне). Фабиус же, хоть и магистр, не заметил явной засады. Умереть захотел! И убить тех, кто доверился ему!

Маг машинально опустил ладонь на светлую головёнку Хела и вздрогнул. От демона шло что-то живое, ласковое. Оно не обжигало при касании, как естество инкуба. Хел был рождён на земле, он стал почти человеком. А что, если стрела может причинить ему вред?

– Отойди-ка, мальчик, – тихонько прошептал Фабиус.

И Хел подчинился, вывернувшись из-под его руки и скользнув назад.

Магистр мысленно перебирал подходящие заклинания. В кустах засело полдюжины оборванцев, целый бродячий оркестр…. А что если…

Оркестр…

Маг нервно улыбнулся, запустил руку в ворот рубашки и дотронулся до кристалла. Эта привычка осталась у него, ненужная, навязчивая. Ему не требовалось касаться камня при большинстве заклинаний. Но холодок и гладкость граней – успокаивали.

«Ars longa, vita brevis est», – прошептал Фабиус тихонько.

В кустах произошло бурное шевеление, возможно, даже драка.

Маг ждал, поглаживая Фенрира и сделав Саймону и Хелу знак не приближаться.

Наконец, нелепое, оборванное воинство выкатилось на дорогу. У них даже нашлась разбитая мандолина.

Бандиты расселись на обочине и не самыми скверными голосами запели «Радуйся, путник», аккомпанируя себе ударами кинжалов по деревянным ножнам и заунывными звуками расстроенного инструмента.