Текст книги "Магистериум морум (СИ)"

Автор книги: Кристиан Бэд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Но ведь и Борн был сейчас таков же! Зачем он обратился со своей бедой к Правителю Первого круга Ада Якубусу? Не проще ли было самому подняться в земной мир? Закон?.. Да разве можно надеяться в этом мире на соблюдение каких-то законов, кроме физических?

«Вот если плюнуть на камень – слюна испарится. А если плюнуть стражнику в морду – не факт, что он решится поднять решетку и вломить пленнику древком алебарды, – размышлял Борн. – Можно бы рискнуть, плевок – дело оскорбительное. Но, если встать, даже эта тупая свинья сумеет заметить, что цепь не прикреплена к ошейнику…»

Стражник продолжал пялиться на решётку. Ему явно не хватало чего-то в оформлении камеры, но он не мог сообразить, чего именно.

Борн сжал кулаки: ну войди же? Разберись, что происходит? Подними решетку! Однако стражник только хлопал глазами. Его коротенькие белые ресницы торчали иголочками, делая физиономию его ещё более похожей на свиную.

Борн напряг бицепс и снова расслабил руку. Плоть плохо противостоит копьям и топорам, даже если оружие не заговорённое, а на это не стоит и надеяться.

Наконец, стражник догадался, что дверь исчезла. Он потрогал решётку, чтобы убедиться, что уж она-то на месте, хрюкнул от удивления.

– Эй ты, мразь? – окликнул он Борна.

Тот не поднял головы. Огрызнуться он мог, но вряд ли это разозлило бы стражника настолько, что тот решился бы на близкий контакт. А значит, – не стоило и сил тратить.

Свиномордый стражник снял со стены факел, внимательно осмотрел решётку и, почесав в затылке, потопал обратно. Сейчас он сообщит о происшествии начальнику стражи, тот вызовет тюремных магов чинить дверь… Полчаса-час и весь план побега может рухнуть!

Борн кинулся к решётке. Вот же дурацкое дерево! В огне не горит! Магии не боится! Он научился писать на нём, выжигая тоненькие дорожки, но прогорало от этого дерево едва ли на волос, да и смесь «чернил» была сложной.

Локки, всё ещё изображающий браслет, разогнулся и впился зубами в решётку.

– Ты чего, дурной? – пробормотал Борн. – Отравишься!

Но рептилия грызла дерево с явным удовольствием.

«Стоп, – подумал Борн. – Не боится огня и магии. А как же его обрабатывают? Да, костями же! Оттого и решётка была отгорожена от пленника дверью!»

Он попробовал сделать что-то с твёрдым древом ногтями, не сумел, плюнул на сантименты и вцепился в деревяшку зубами, как Локки.

«Ничего, – думал он. – Сломанные зубы отрастут. Главное – перегрызть хотя бы одну перекладину, чтобы просунуть голову. Плечевой сустав можно и вывернуть, не сдохну. Только бы скорей. Тупые охранники вполне могут призвать по причине ЧП и магическую стражу, а уж от духов не укроется ничего!»

Борн торопился. Он не знал, что по случаю смерти Правителя свободолюбивые духи стражи давно разлетелись по своим делам, и темницу охраняли теперь только свиномордые, слишком недалёкие для того, чтобы сообразить, что время безвластия новый правитель всё равно вычтет из их зарплаты.

Челюсти ныли, горло свербело, пот заливал глаза. Адское древо – не строевая сосна, но и не кустарник, стволы на решетку пошли потолще руки инкуба.

Он долго давился жёстким деревом. Наконец, посчитав, что достаточно углубился в одну из перекладин, изо всех немагических сил навалился плечом.

Дерево треснуло, острый обломок глубоко воткнулся в руку, но Борн, не обращая внимания на боль, уже просунул голову в отверстие. К боли ему было не привыкать.

Тем более что в дальнем конце коридора уже возникли шлёпающие звуки. Так ходила босая тюремная стража.

Инкуб с трудом протиснулся в проломленное отверстие, обернул Локки вокруг запястья, зажал ладонью кровоточащее плечо, чтобы сияющие капли не выдали его, и побежал в противоположную шлепкам сторону.

– Ну, сама подумай, зачем тебе эта должность, женщина?!

– Ах, вся проблема в том, что я – женщина? – Тиллит изогнула губы в усмешке. – Ну тогда твоя проблема в яйцах! Отрежь их и брось свиньям! Подумаешь – не сумеешь починить зеркало, и Сатана превратить тебя в золотой фонтанчик? Ах, я и позабыла, ты же ещё не Правитель. Пожалуй, это будет фонтанчик из козьего дерьма?

Удивительно, какими обидными показались Пакрополюсу такие простые оскорбления. Видно, он интуитивно ощущал свою похожесть именно на козла, и Тиллит наступила на самоё больное пятно в его самолюбии. Вот назови козлом иного – он только засмеётся. А назови петухом, так, может, и убежать не успеешь. Кто к чему слаб, тот на то и реагирует.

А может быть, в роду у Пакрополюса действительно были в каком-то колене обычные козлы? Потому что слова Тиллит просто вывели его из себя.

– Да как ты смеешь, проклятая ведьма! – взревел он.

Тиллит захохотала. Вот и соскочил с уважаемого демона весь лоск его многотысячелетней мудрости. Кто козлом родился, тот таковым и умрёт!

Пакрополюс тоже понял, что выставил себя в глупом виде. "Да и, в конце концов, с чего он взял, что этой женщине что-то известно о Борне? – осенило его запоздало. Он – глава высочайшей комиссии, у него есть право потребовать, чтобы Борн явился сейчас же под его очи! Если проклятый Борн жив и рискнет не выполнить повеление, тогда… Тогда… Вот тогда и можно будет подумать над словами Тиллит".

Пакрополюс откашлялся и возгласил:

– Приказываю Борну, называемому Проклятым, явиться сюда живым или мертвым!

Стражники, в чём-то туповатые, а побег распознали быстро. Борн нёсся по длинному коридору лабиринта, а ему уже «наступали на пятки». И силы были не равны.

Двое суток инкуб не знал покоя. Раны его затягивались всё хуже – даже кровь свернулась пока не до конца, и он вынужден был бежать, придерживая саднящую руку, чтобы кровотечение не открылось снова.

Шаги сзади шлёпали всё громче. Стражники бежали молча и упорно, словно охотящиеся свиньи. Зато стены лабиринта негромко гудели: вибрировали, оповещая высшее начальство о том, что из тюрьмы совершён побег.

Борн знал, что в Верхнем Аду беспорядки, он понял это по суматошному бегству правителя из его темницы, но что это меняло?

Инкуб задыхался от ужаса и усталости, ему казалось, что сами стены сейчас обрушатся на него. Выхода не было. И тут… Борн вдруг заметил крохотный и странный тупичок, с виду не ведущий никуда... И… юркнул в него!

Стражники на полном ходу пронеслись мимо. Это было то самое ответвление лабиринта, которое их двести лет приучали не замечать!

Борн отдышался. Прислонился к стене, которая почему-то не поддержала игру своих товарок в общем коридоре и не тряслась, как чумная, и вдруг ощутил магический зов! Это было невозможно, но, тем не менее, он явственно слышал, как кто-то, не самого сильного магического дара, но довольно высокой должности, повелевал ему, Ангелусу Борну, немедленно явиться пред ним.

Инкуб ощупал разумом стены тупичка и с изумлением понял, что может телепортировать отсюда! Прямо из тюрьмы!

Он не имел времени и сил разбираться, кто подарил ему такое чудо, а просто напрягся, сжался в комок и исчез.

Оказалось, что зов шёл из подтронного зала в резиденции правителя Первого круга Ада Якубуса. Уже материализовавшись там, Борн воспринял новости и понял, что старый козёл успешно или нет, покинул адский мир, договор с людьми нарушен, а в Верхнем Аду царят безвластие и беспорядки.

Это потрясло его ещё больше внезапного побега. Он огляделся, жмурясь после тюремной темноты, узрел две фигуры – мужскую и женскую, и уставился на них, моргая и оглаживая саднящую руку.

– Срочно чини эту дрянь! – взревел мужчина.

Борн, больше по голосу, опознал пожилого, но далеко не всесильного демона Пакрополюса, и расхохотался от боли, усталости и неожиданного комизма ситуации. Он догадался, что стоит в зале, где устанавливал когда-то вместо магического зеркала – механическое!

– Не думаю, что у меня есть инструмент… – Инкуб вгляделся в стены – вдруг он снова угодил в ловушку?

Не заметив ничего настораживающего, он с облегчением закончил:

– Обычно я не беру его с собой в тюрьму!

Не дожидаясь ответа, Борн собрал последние силы и телепортировал. Здесь он уже был свободен валить, куда пожелает.

Глава 13. Один против всех

«Я взял самца гориллы и, работая с бесконечным старанием,

преодолевая одно препятствие за другим, сделал из него своего первого человека».

Г. Уэллс, «Остров доктора Моро»

Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.

Год 1203 от заключения Договора,

Месяц Урожая, день 12-й

Трактиришко оказался гнусный. Нехорошими делами в нём пахло. Фабиус ощутил это и в облике крысы, едва сунувшись за порог.

Может ли крыса чувствовать омерзение, наблюдая двуногих? Оказывается, вполне. Магистр Фабиус едва не расчихался, шныряя под столами между вонючих людских ног. Он и не задумывался раньше, насколько здоровая молодая помоечная тварь чистоплотнее царя зверей человека. А ведь этот трактир был вполне респектабельным, как казалось его гостям, даже щели в полу пришлось поискать.

Страдал и колдовской слух магистра, ловящий отголоски нечистых мыслей, и чувства его, бьющиеся в тенетах чужих непривлекательных чувств. Он терпел, хотя силы его были на исходе.

Материализация животного облика отнимает столько энергии, что можно сутки проспать после трёхчасового перевоплощения. Если, конечно, позволишь себе уснуть. А Фабиус знал, что времени у него не так много, как ему бы хотелось. Фурия – умная тварь, она вполне могла догадаться, что её противник – далеко не городской маг средней руки. И следующий ход она может сделать теперь сама, не дожидаясь человека.

Крыса, не найдя укрытия под столами, выскочила на открытое место, под хохот и улюлюканье бродяг проскользнула между ногами трактирщика, увернулась от брошенной кости, юркнула в дыру под провалившейся половицей, свернулась в клубок и впала в чуткую звериную дрёму. Её тельце отдыхало, а маг воспарил сознанием – посмотреть на посетителей трактира и послушать разговоры бандитов и попрошаек. Его квалификация позволяла ему очень малое время наблюдать бестелесно.

Теперь он видел, что трактир ещё более странен, чем почуялось крысе. В правом углу его сидели люди, одетые чисто и даже вычурно. Пили вино. Держали на коленях вольных женщин. А в левом углу подавали пиво такому отребью, что не только грязью несло от него, но и кровью.

Там же, у самой стены, сидели прямо на полу затравленные и измождённые люди, со свежими крестообразными шрамами через всё лицо. Крещёные. Проповедники новой веры в то, что есть некий «бог», сотворивший мир и милостивый к нему. Бог, что не даст Сатане пожрать души умерших.

–…Что за дело, говоришь? А дело у нас важное! – Разглагольствовал тем временем худой бандит, махая руками. Он был из той самой двоицы, за которой следил магистр. – Архиважное дело до самого Клёпки! Я слыхал, здеся он сёдни квартирует?

– А ты не слыхай! – набычился трактирщик и упёр толстые руки в бока. – Ну-ка иди себе до хаты! Кто тебя сюда звал, а?

Весь он был, как вырубленный топором из чурки – крепкий, дородный.

– Да кто ты такой, не пускать меня до Большой Бочки? – взвыл тощий разбойник.

– А тот, кто видит, что ты – зашлякался! Чего сюда впёрся? Твоего ли тут ума люди сходятся?

– Чё жа я? Права на добрый суд не имею?

Разбойники зашумели: кто в поддержку, а кто и велел тощему убираться. Из самого дальнего угла поднялись вышибалы.

Крыса очнулась, не дожидаясь драки, встряхнулась и тараканом выбралась из щели. Ей уже было ясно, что «барбр» – где-то рядом, скорее всего в комнатах наверху, и сама она найдёт его быстрее, чем разбойникам отломится нужного размера справедливость.

– …и что донесли про чуму твои оборванцы?

– Что приезжий маг не соврал. Дабэн тлеет, и вот-вот полыхнёт. Магистерские вороны уже не справляются с вывозом трупов. Каждое утро на улицах находят десятки новых. И не только чумных. Днём горожанам запрещено покидать дома, но чернь не удержишь эдиктами, и она всё равно разносит болезнь. А ночью – свирепствуют бандиты и мародёры. Ведь утром уже и не отличишь синяков – чумной или задушенный…

Послышались шаги: сначала звонкие, со стуком каблуков по деревянным доскам, но тут же ставшие мягкими и приглушёнными. Потом тот же голос продолжал:

– Мэр держит пока столицу Дабэна тем, что не вывозит из неё семью. Ну и раздачами бесплатного хлеба. Но многие уже бегут…

Таракан засуетился, пытаясь рассмотреть говорящих, забрался на высокую спинку пустовавшего в углу кресла, но фасеточные глаза его никак не могли сложить мозаику в лица, и вскоре таракана сменила средних размеров серая крыса.

Люди не замечали её, но крыса нервничала. Всё её маленькое тельце содрогалось от разлитой в воздухе магии. К тому же она никак не могла разглядеть лицо седого длинноволосого старика в добротном синем камзоле и столичных подкованных сапогах. Ей был хорошо виден лишь второй собеседник – толстый, усыпанный бородавками так, что только с носа у него их свисало две. Весьма странный собеседник, словно бы двоящийся в глазах бедного животного.

Толстый был осанист, одет как купец и так же важен: говорил, словно распоряжался стариком:

– Думай, что несёшь! – хмурился он. – Что значит – бегут? Не нужна нам здесь толпа нищих воров, своих не прокормить! А если они начнут шляться по здешним лесам? Того и гляди горожане почуют чего и ополчатся на нас, а она пока ещё слаба.

– Как будто в моих силах остановить чуму…– буркнул старик.

– Ну так сотвори уже что-нибудь, чтобы досужие маги не совались больше в Ангон! А этого – убей!

– Думал я об этом, – кивнул старик. – Потому и велел привести сюда крещёных. Взгляни на них, и поймёшь – нет ничего проще, чем украсить лица наших людей фальшивыми крестами. Выпустим сотни «крещёных» на улицы, чтобы они смели городскую стражу. Начнётся бунт и раздавит магистерскую шавку. Сам я не справлюсь с ним, это столичный образованный маг, учёный, близкий к Совету. Та ещё тварь.

Старик прошёлся по большой комнате, почти сплошь выложенной коврами. Всего-то в ней и было, кроме ковров, что несколько кресел, столик для напитков и невысокая крепкая бочка, украшенная вышитой подушечкой. Да ещё оконное стекло играло редкой красоты витражами, рассыпающими разноцветные пятна бликов. Старик приоткрыл окно и посмотрел вниз, на городскую улицу.

– Я велел позвать Гризато и его «резарей». Думаю, это его шпион скучает вон там, внизу. Опытные головорезы, скрытые до времени в толпе отребья, сумеют устроить в городе настоящую резню. Толпа отведает крови, заревёт, как единый зверь. А маги трусливы. Они боятся черни, болезней, ран. Испугается и этот. Смешаются мысли, задрожат руки – тут ему и конец.

– Ты сам сказал мне, что маг силён, – поморщился «купец». – Не по чину он здесь, не по месту! А что если сделает не так, как ты говоришь?

– Любые силы человека – конечны. Что он сможет один, против сотен и сотен толпы? А люди Гризато умело стреляют из-за чужих спин.

– Убьём мага – вышлют инквизицию… – покачал головой «купец».

– Если не подоспеет чума, и голодные беженцы не затопят дороги. Да и узнав про бунт крещёных, столичные маги вообще остерегутся соваться в Ангистерн. Отшлёпают на досках эдикт о чуме, пострашнее чёрной. Объявят город мятежным. А пока разберутся в настоящих причинах бунта, она... – голос старика дрогнул. – Она обретёт полную силу. И сумеет дать отпор целому табуну магов. Ей… – он подозрительно оглядел углы комнаты. – Нравится здесь у нас… А правитель Серединных земель слаб и немощен. Ты мог бы подумать, мой друг…

Крыса, подслушав достаточно, блеснула глазками и хотела было юркнуть под кресло, но вдруг увидела отражение старика в висящем на стене зеркале. Она замерла и изумлённо пискнула.

Старик обернулся на звук, закричал:

– Селек, там! В кресле! Вот же тварь!

Свистнула сталь, но зверёк ловко уклонился от метательного ножа, прыгнул на подоконник и ласточкой вылетел в приоткрытое окно!

Спустя малое время та же самая ласточка устало опустилась на луку седла чёрного жеребца, потихоньку подъедавшего сено из-под спящего путника. Путник, однако, не проснулся. Уж больно вымотали его полёты и постоянная смена звериных масок. Он решил вздремнуть полчаса. И совершил этим ошибку, свойственную многим.

Шум разбудил Фабиуса лишь тогда, когда солнце склонилось уже к предвечерней молитве во здравие Отца людей.

– Экая падла! – ругался кто-то над его головой. – Как зубы-то скалит, а?!

– А ты не трожь благородну скотину!

– Да как же я не трону, коли мне велено срочно мага найти да вести в дом к префекту!

– Ну тогда сунься к ей, сунься! Пусть-ка магическа лошадяка тебя куснёт! Рука-то так и отсохнет!

Фабиус открыл глаза, сел. Над ним скалился Фенрир, вокруг толпились досужие, среди которых было и два городских стражника.

Увидев, что маг пробудился, один из них шагнул, было, к нему, но жеребец всхрапнул и ударил копытом.

Стражник споро отскочил от «магической лошадяки». Его собрат почтительно поклонился магистру издалека:

– Доброго вечеру, мейгир. Префект просют вас пожаловать в егойный дом. Так как неспокойно на улицах и бунтуют всякие.

Магистр встал, отряхнул с плаща сено, похлопал по холке коня.

– Кто бунтует? – спросил он, оглаживая и успокаивая Фенрира.

Как и многие, разбуженные внезапно, он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. И очень злым, ведь совсем не планировал никакого сна!

– Так еретики же, еть их в кудель, – пояснил тот же стражник. – Говорят, хочут, чтобы город принял ихню веру. Грех их слушать, конечно, мейгир, но говорильцы оне страстные.

– Это какую же – ихнюю? – продолжая расспрашивать стражника, Фабиус, размышлял, что именно он проспал, и во что ему выльется это глупое промедление.

– Так грех же? – засомневался стражник.

Второй стражник осмелился, наконец, подойти ближе.

– Говори, я отпущу тебе грех, – пообещал магистр.

– Они рассказывают, мейгир, что есть такой, кто создал и землю, и Ад, – тихо произнёс второй стражник. – И есть одно место высоко над землёй. Он сидит там, и прощает все наши обиды.

Стражник замолчал, испугавшись внезапной тишины досужих постояльцев трактира, что всё это время хмыкали, чесались, плевались, а тут затихли вдруг. Но всё-таки закончил:

– Он милостив к людям.

– Милостив? – переспросил магистр Фабиус и громко провозгласил, чтобы слышали все. – Милость господа нашего Сатаны – это смерть!

Он вскочил на коня, и зеваки расступились.

– Отправляйтесь к перфекту, доложите, что я вернусь ко второй луне! – приказал магистр Фабиус и направил коня к Ярмарочной площади.

Оба стражника побежали было следом с криками о том, что префект велел им совсем иное, но скоро отстали.

Отдохнувший Фенрир резво стучал копытами по булыжнику, которым была вымощена центральная улица. Он взял бы в галоп, но сумерки не убавили количества праздно шатающихся, и Фабиус, нехотя, сдерживал жеребца.

Он проспал! Постыдно проспал те несколько часов форы, что у него были. И всё ещё не разгадал здешних тайн и не был готов к разговору с префектом. А закат медленно опускался на город, и бледный серп первой луны уже показался в буреющем небе.

Церковь Сатаны сияла, как и положено ей было сиять на исходе дня.

Чтобы закатное солнце не закрывали соседние дома, и алые лучи могли играть в узких стрельчатых окнах величественного чёрного здания, в церковном квартале Ангистерна было запрещено строить выше, чем в двадцать локтей. К «кровавой» площади жались лишь низенькие избушки небогатых горожан, а к западу – вообще было, как выкошено.

Церковь в вечерние часы казалась особенно мрачной и величественной. Только ратуша мола спорить с ней по высоте. Там ведали как гражданскими городскими делами, так и судебными. Но подчинялась эта пародия на самоуправление префекту. Он заведовал отправлением воинской повинности, распоряжался городской стражей, имел влияние на управление доходами ремесленных цехов, наблюдал за сбором налогов и исполнением законов. В общем, представлял в Ангистерне некую высшую инстанцию, подконтрольную лишь правителю Серединных земель да Совету Магистериума.

Но ум магистра Фабиуса занимали сейчас не красота заката и не полномочия почтенного префекта, а книга смертей и рождений, по обычаю хранившаяся именно в церкви.

Калитка чёрных церковных ворот душераздирающе лязгнула, когда маг вошёл, ведя в поводу Фенрира. Не знай он наверняка, что и калитка, и забор – из особенного дерева, никогда бы не поверил.

Обширный двор порос чёрным колючим шиповником, но к церкви вела утоптанная тропинка. Фенрир начал щипать траву, и маг оставил его пастись, не опасаясь, что конь уйдёт из церковной ограды. Конь был надёжным другом и умел ждать. Да и церковь его не пугала – маг часто посещал такие же в других городах.

А вот горожане не баловали вниманием это страшное место. Сатана – совсем не тот родитель, у дома которого постоянно толпятся беспутные дети.

В его церковь не приходили без надобности. Но именно здесь каждую весну старший мужчина в семье фиксировал число умерших и вновь рождённых, привозя младенцев под лик Сатаны и оставляя в церкви отпечаток крошечной ладони. Здесь же князь-священник благословлял прихожанина на трудные рискованные дела. Или молился о лёгкой смерти болящему. Такова была милость создателя людей Сатаны – даровать своим детям лёгкий путь в Ад.

В Ад попадали все без исключения души прихожан. Не зависимо от их земных дел. И это было справедливо, потому что безгрешных людей – не бывает.

У входа Фабиус почтительно коснулся груди, где под рубашкой прятался магистерский знак, отворил тяжёлую дверь, которая никогда не запиралась, и вошёл в алтарный зал, освещённый кровавыми лучами закатного солнца.

Казалось, что овальная комната с чёрным алтарём в центре – единственное внутреннее помещение церкви. Потолок его уходил под самую крышу, а чёрные полотнища гобеленов скрадывали острые углы.

Церковь Сатаны, как артефакт иного мира, была явным и незыблемым подтверждением силы владыки Ада. В каждом городе она строилась не руками людей, а росла как древо из особого семени, что оживало в земле от молитвы магистров, закладывающих новый город. Один город – одна церковь. Один князь-священник, отвечающий за учёт паствы. Обладающий милостью господа Сатаны даровать молящемуся смерть.

В мире людей не было никакой возможности сомневаться в существовании Сатаны. А если еретики и находились, бездушные твари Верхнего Ада, что прорывались иногда в земной мир, быстро лишали их самомнения.

Чтобы сопротивляться адским тварям, требовалось долго изучать магические науки, загоняя свою природу в тиски разума, что для людей – не самое привычное дело.

Священника магистр поначалу не заметил, но гулкость шагов Фабиуса по мозаике из черных и жёлтых плиток алтарного зала, видимо, разбудила высокого крепкого старика, дремавшего в одной из смежных комнат, спрятанных за длинными полотнищами чёрных гобеленов. В этих комнатах хранились книги, и жили вороны, что служили магистрам для связи друг с другом и с Советом.

Князь-священник вышел, не скрывая своей расслабленности. Защищённый именем Сатаны, он не опасался за свою жизнь.

Одет был священник в длинную черную долу – рубаху до пят. На плечи была наброшена бойка из распущенных на полосы пушистых шкурок чёрной лисы. На груди сияла печать – круглая золотая пластина с выпуклой надписью: «A caelo usque ad centrum». Что означало «От небес до центра».

– Что тебе, дитя моё? – священник коснулся груди, приветствуя Фабиуса. Он распознал в нём посвящённого.

– Хочу посмотреть книгу рождений, отче, – вежливо поклонился старику магистр. – Начиная с года Огня четвёртого цикла.

– Так давно? – удивился священник.

Но лишних вопросов задавать не стал.

Они прошли в библиотеку, скрывавшуюся за одним из гобеленов. Священник быстро нашёл нужные книги.

– Вот одиннадцать книг четвёртого огненного цикла, магистр, – сказал он, в два приёма выкладывая стопки тяжёлых фолиантов, переплетённых в чёрную кожу.

Магистр уселся за маленький столик.

– Могу ли я помочь? – осведомился старик.

Но спросить он хотел имя магистра.

Фабиус лишь отрицательно покачал головой. И проводил священника всё тем же вежливым кивком.

Первую книгу магистр пролистал, не вчитываясь. Строчки, написанные уверенной рукой, вещали о рождениях, смертях и прочих напастях горожан.

Вторую он просматривал уже более тщательно. Пока не нашёл запись о рождении в семье писаря Имрека Грэ сына Селека. Там же был отпечаток маленькой ладошки, в линии которой Фабиус всматривался особенно долго. Потом маг кивнул самому себе, поднялся и, не прощаясь, пошёл к выходу.

На улице стемнело, и рядом с бледным серпом первой луны красовался уже кособокий блин её товарки. Фенрир нервничал и встретил магистра ржанием. Маг прекрасно понимал, что именно чует конь – ночь пахла адским запредельным страхом.

Стоило Фабиусу отъехать от церкви, как стали слышны крики на Ярмарочной площади, где, верно, бунтовщики подстрекали в это время народ.

– …доколе нами правят глупцы и воры! – разносилось в сыроватом ночном воздухе.

В другой день горожане радовались бы предвестникам небесной влаги, сбрызгивали молодым вином мечту о дождях, которые напоят перед зимой скудные здешние поля. Но не сегодня.

В эту ночь Ярмарочная мечтала не о доброй зиме.

Площадь была освещена большими факелами, что и в конце базарного дня стоят не меньше дигля за связку. У деревянного помоста, где давали представления заезжие комедианты, разливали из конных бочонков бесплатное вино.

Народу собралось не меньше, чем бывает в дни осенних ярмарок. На помосте ораторствовали авторитетные в низких кругах люди, а подступы к нему охраняли оборванцы откровенно бандитского вида, допускающие к самому подножью импровизированной сцены лишь голосистых зазывал, что подхватывали удачные фразы.

Фабиус прислушался к крикам, нахмурился, но продолжал ехать медленно, словно бы по делам. Привлекать внимание к своей персоне он не торопился.

Дом префекта тоже окружала немалая толпа бандитов. Больше половины – с уродливыми крестообразными шрамами на лицах, нарисованными, видимо, костяным или рыбным клеем. Впрочем, имелись среди них и немногие настоящие крещёные, те, кого Фабиус видел днём в трактире.

– Вот он! Маг Сатаны! Главный враг свободных людей! – закричал один из настоящих крещёных, простирая к магистру Фабиусу худые длинные руки.

– Он хочет, чтобы наши души сгинули в Аду!

– Слуга Сатаны!

– Ворюга, я ж говорю – ворюга! – неудачно поддакнул кто-то из фальшивых мятежников.

– Ну и чего вы здесь собрались? – громко, но спокойно спросил магистр Фабиус.

– Пусть префект выдаст нам мага! – заорали из середины толпы.

Темно было. Да и народу у дома префекта собралось немало. Не разглядел крикун, да и не только он, кто подъехал к воротам.

– А коли не выдаст? – поинтересовался магистр.

– А коли не выдаст…

– Спалим крысу!

– Ворота снесём!

– Пусть выйдет!

– Хорошо! – провозгласил Фабиус. – Я передам префекту ваши требования!

И решительно направил коня к боковой дверце в воротах, что нужна была для прислуги.

Бандиты, которых только у самых ворот стояло десятка два, тем не менее, расступились в нерешительности.

Перепуганный слуга споро открыл боковую дверь, и магистр Фабиус, спрыгнув, ввёл Фенрира. Он знал, что «крещёные» сейчас опомнятся. Слишком много их было, чтобы морок мог продлиться долго.

Глава 14. Фурия

«В ту ночь... поставив искусственный палец на стол, словно свечку,

я, не смыкая глаз, думал об этой «подделке», более похожей на настоящий палец, чем настоящий».

К. Абэ, «Чужое лицо»

Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.

Год 1203 от заключения Договора,

Месяц Урожая, день 13-й

Фабиус бросил повод слуге, бегом преодолел утоптанный двор, взлетел по парадной лестнице, перепрыгивая ступени, и ворвался в обеденный зал, распахнув тяжёлые створки дверей.

Мэтр Грэ был потрясён быстрым и неожиданным явлением мага. Он даже ладони поднял в защитном жесте.

Фабиус мрачно застыл в дверях, огляделся, и только потом пошёл к столу.

В зале не было ни одного слуги, даже мальчишки, чтобы отрезать пирог или налить вина, но за поздним ужином префект восседал не один.

Компанию ему составлял старый маг Ангистерна. Бывший магистр, действующий член Магистериума, Бецен Ахарор по прозвищу Скромный, представительный седой старик в синем шитом серебром камзоле.

Он сразу поднялся навстречу Фабиусу:

– Как ты сумел прорваться сюда? Дом окружён чернью. Это не просто бунтовщики, толпу возглавляют крещёные… Мы волновались… – начал он, спотыкаясь и обильно жестикулируя.

Магистр нахмурился вместо ответа, увернулся от объятий, уселся напротив мэтра Грэ и налил себе вина. Он понял, что зверски, просто нестерпимо голоден.

Ахарор картинно развёл руками, не пригодившимися для приветствия, и тоже опустился на своё место, справа от префекта.

Тот сидел неестественно прямо, утопив глаза в тарелку с птичьим суфле. Лёгкая стариковская пища… Фабиус остро ощутил, как хочется префекту вина, крепкого, не разбавленного. Тот даже пошевелил пальцами и посмотрел на кубок.

Фабиус тоже посмотрел на кубок, и злость полыхнула в нём: кубок был тот самый, серебряный! Интересно, его тут держат за идиота?!

– Ты, воистину, сильный маг, Фабиус, – Ахарор всё ещё пытался завести разговор.

Магистр кивнул, осушил кубок, поморщился, налил ещё, отрезал от запеченного окорока огромный кусок и набросился на него, как на врага.

Метр Грэ поднял глаза и буквально остекленел от вида магистра, пожирающего мясо с аккуратной жадностью огня. Ахарор же, как завороженный, следил за кубком. Вот рука Фабиуса подносит кубок к губам, вот – наливает из кувшина вино…

Префект и магистр Ахарор словно бы ждали чего-то. Чего?

Фабиус поставил кубок, оторвался от мяса и уставился префекту в лицо. Он не мог видеть, как вино в кубке вскипело зелёной магической пеной.

Мэтр Грэ опустил глаза. Фабиус взял кубок, поднёс к губам… И вдруг… отшвырнул его на пол!

Ахарор вскрикнул, выхватил кинжал. Тонкий, изогнутый. Из тех, что любят не бойцы, а убийцы. Префект же заранее обмяк в кресле, словно был не человеком, а ярмарочной куклой, и кто-то вытащил из неё руку.

Фабиус поднялся, и Ахарор заступил ему дорогу.

– Прочь! – возвысил голос магистр, заставив старика отшатнуться.

– Аттэйфейт! – раздалось вдруг звонкое, вызвав панику у дремавших под крышей голубей.

Магистр обернулся.

Из глубины зала, оттуда, где только что не было ничего, шла высокая женщина в синем платье, волочащемся за ней хвостом. Волосы и брови её были черны, как вороново крыло, голова – высоко поднята.

– Не торопись, смертный! – голос был переливчатый, звонкий, с родничками эха и глубокими глухими спадами.

Она говорила, не открывая рот.

Магистр чуть поклонился и, словно бы ненароком, сделал шаг к дверям.

Женщина улыбнулась одними губами и произнесла всё так же изнутри себя: