Текст книги "Магистериум морум (СИ)"

Автор книги: Кристиан Бэд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Борн хмыкнул, и перед креслом мага появился маленький столик, сервированный большим глиняным чайником и двумя белыми обливными чашками.

Маг взял одну. Чашка оказалась из белого фаянса, очень приличной работы, но не новая. Похоже, демон спёр её вместе с чаем прямо из дома купца или цехового мастера в соседнем Лимсе.

– Выпей и ложись, – сказал инкуб. – Я предвижу, что завтра нас ждёт много забот.

Маг задумчиво кивнул. Проведя Борна на остров, он «пустил козла в огород», но мог ли он выбирать? Ведь если они и сумеют сделать что-то для мальчика, то только вдвоём. Борн силён, но Фабиус и в самом деле лучше понимает человеческую природу. Всё-таки он наблюдает людей уже 166 лет.

Фабиус налил чаю в две чашки, но инкуб уже испарился, и магу пришлось выпить обе. Потом он достал из стенного шкафа соломенный тюфяк, который не раз выручал его, когда бдение в башне затягивалось, улёгся не раздеваясь, накрылся плащом и скоро уснул.

***

Примерно в это же время в Аду укладывался в тёплую лаву старый Пакрополюс. Он уже не мог спать на горячих камнях, как было принято у демонов, да и не спать, что было принято ещё больше, он тоже уже не мог. Его древние кости требовали прогрева. И Пакрополюс погружался в лаву на многие часы, а потом будил себя горячей чашечкой яда. И вот тогда он мог ещё казаться бодрым и суетным, как какой-нибудь двухтысячелетний.

Да, демоны бессмертны. Но они – изнашиваются.

Не от тела это идёт, нет. Сама природа их ветшает, если внутри не горит и не брызжет желаниями неуёмное средоточие. Если нет планов на тысячелетия, задумок и игр, интриг и обманов, бессмертный сам не замечает, как становится брюзглив, неповоротлив. Кожа его постепенно теряет тургор, глаза тускнеют, волосы покрываются белым налётом. Это и есть здешняя седина.

И вот, глядишь, иному едва миновало пять тысячелетий, а он готов уже рассыпаться в прах. Не смерть караулит его, но бесцельность, не умирает он, а ветшает, но, впрочем, какая разница?

Пакрополюс и не понимал, что история с похищением Алекто постепенно возвращала его к жизни. Ветшал-то он безболезненно, тихо, а бодрость приходила теперь с болями в костях и в голове. Такова была плата за возвращение в шумный и страстный поток жизни.

Сейчас он был утомлён, но и удовлетворён расследованием.

Анчутуса доставили в темницу, бес не сознался пока, но был так дрожащ и пришиблен, что понятно было – до объявления вины остались считанные дни, а, может, и часы. И тогда живая книга адских договоров снова откроется и зачитает запись о соблюдении законов Ада. И равновесие, закачавшееся в эти дни, снова станет незыблемым. И будет избран новый правитель Верхнего Ада.

А что если?..

Тут Пакрополюса бросило в дрожь не хуже мелкого беса. Ведь это он послужил орудием исполнения договора? А что если именно его и выберет правителем конклав демонов? Но ведь он так немощен? Хотя и мудр – тоже! А на диете из лучших душ он смог бы…

И тут раздался наглый и резкий стук в самые чувствительные глубины мечтаний Пакрополюса.

«Прочь!» – взревел он мысленно.

Но, вопреки его желанию, перед глазами вспыхнул белый прямоугольник: карта выгоды, уступленная чертям! Он обязан был впустить посетителей! Иначе и быть не могло: карта горела перед его глазами!

Старый демон, кряхтя, выбрался из лавы и отряхнулся, чтобы принять незваных гостей.

Их было двое: вертлявые кудрявые черти с маленькими рожками.

– Что надо? – максимально недоброжелательно осведомился демон.

Одну карту выгоды черти уже потратили. Может, позабудутся, начнут его улещать и потратят ещё?

Но черти только захихикали наперебой. Были они как братья-близнецы, и демон совершенно не мог вспомнить, те ли это черти, что чинили магическое зеркало? Впрочем, все черти демонам обычно кажутся на одно лицо.

– Ты должен уступить нам победу! Мы желаем, чтобы это мы разоблачили похитителя Анчутуса! – начал, повизгивая, чёрт, что стоял справа.

– Это наша победа! – поддакнул левый. – У нас ещё пять твоих карт, и мы меняем победу на одну из них!

– Победа не может стоить так дёшево! – взвыл разозлённый Пакрополюс.

– Победа – это выгода, – начал правый чёрт.

– Выгода одна! И победа – одна! – поддакнул левый.

– А ну, прочь! Вы мешаете мне спать! – взревел Пакрополюс.

Если бы черти не сгинули, им пришлось бы потратить ещё одну карту. Таковы уж эти карты выгоды – что разбудить старого беса, что заставить его пойти на попятную, что помешать ему стать правителем Первого круга Ада – для них было вполне равновесно.

И черти сгинули, ибо были жадны почти как люди. А Пакрополюс прямо-таки ощутил между ушами тяжесть короны.

Раз черти так скачут – значит, его шансы совсем не призрачны! Неужели не зря шутила его матушка, что достав маленького сына из лавы, нашла золотой самородок у него во рту?

Часть V. Rebis

Ребис – он же философский камень, магистерий, эликсир философов, жизненный эликсир, красная тинктура, великий эликсир, пятый элемент – в описаниях средневековых алхимиков некий реактив, необходимый для успешного осуществления превращения (трансмутации) металлов в золото, а также для создания эликсира жизни.

Ребис – это уравновешенная тройственность, он одновременно является как Марсом – мужчиной, Венерой – женщиной (как любящие супруги в счастливом браке являются единой плотью), так и их ребёнком, совокупленном в себе самом со своими родителями (алхимический инцест). Ребис – это совершенный человек, Адам-Кадмон, соединяющий в себе оба пола, как первый человек в Эдемском саду до разделения человека на мужчину и женщину.

Глава 29. Всё не так, как выглядит

Знаменитое высказывание Плиния Старшего гласит якобы, что «истина в вине». На самом деле, у фразы есть продолжение «а здоровье – в воде». В оригинале: «In vino veritas, in aqua sanitas».

Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.

Провинция Ренге, остров Гартин.

Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 23-й.

Магистру Фабиусу не снилось ничего. Он всего лишь сомкнул на мгновение веки, и тут же ему померещилось, что солнечный луч заглянул в башню.

Маг поднялся, разминая затёкшую левую руку, (вечно, что ли, мучиться теперь от яда химеры?), подошёл к приоткрытому окну, откуда тянуло мокрым холодом, выглянул наружу. Узрел, что солнца ещё никакого нет, но небо уже посерело; что ночью было тепло для осени, и иней не лежит на траве у реки; и что сирень он вчера не рассмотрел в темноте, а она буйно зеленеет на своём привычном месте у мостков. Мостки он сделал для себя сам, чтобы стоять по утрам и смотреть в бурную воду.

Фабиус должен был бы обрадоваться ошибке с сиренью, но тяжело вздохнул. И ощутил некоторое теснение в груди.

Мальчик тоже не спит, понял он, вдруг. Не спит и так же беспомощно смотрит в окно. Будучи в глубине сознания демоном, он чует, что Борн, отец его, тоже проник на остров. Он силён и могущественен, а ум мальчика беден. Ему известны лишь адские правила мира. Тело человека тоже даёт ему мало подсказок, хоть и сохранило инстинкты.

Мальчик растерян и напуган. Он не знает, что теперь делать.

Всё это промелькнуло в уме мага, как бы само собой. Он с удивлением осознал, что никогда раньше не испытывал такого вот, сходного с озарением, чувства.

Фабиус с сомнением покачал головой, вернулся к креслу, допил холодный чай.

Следовало предпринять нечто. То, что не напугает мальчика, а поможет поговорить с ним и определиться, как спасать его дальше.

Вот и Борн тоже ждёт от мага решения. Он также далёк от понимания, как и юный демон…

Демон ли? Как его теперь называть: ребёнка, ставшего невесть кем?

Ещё немного, и Дамиен официально вошёл бы во взрослый возраст и… скорее всего, погиб бы, совершив невозможное.

А если бы выжил?..

Тогда уже сам вызов инкуба грозил ему изгнанием из сообщества магов, если бы об этом стало известно Магистериуму!

Также погиб бы и Аро, юный инкуб, будь он взрослым, вступившим уже в Договор с Сатаной демоном. Искажённое заклятие выпило бы его средоточие и развеяло в мире.

Но Дамиен не был магом, а Аро не был признан, как демон.

«Дети… Как тяжело нам с ними, а им с нами», – подумал маг.

Магистр, нарочито топая мягкими «конными» сапогами спустился по лестнице и вышел во двор.

Тут же он услыхал до времени отрезанные звуки: во дворе истошно заорал петух, словно его согнали с насиженного места, возмущённо загалдели куры.

– Ой же хорёк побёг! – донёсся из курятника детский голос.

Тут же одна собачонка подала голос, другая… Маг не любил пустой беготни, и все они сидели на привязи, что необычно было для этих мест.

На шум выбежала упитанная кухарка, и, увидав магистра, вывалила из подола на землю духовитые кукурузные початки, парившиеся в печи всю ночь. Куры с ликованием набросились на дармовщину, а она застыла, не в силах вымолвить ни слова.

– Ну что ж ты, Малица, так расповадила кур? – весело спросил маг.

А гори всё адским огнём! Он был дома, и он был жив. А сын… Если он, Фабиус, в силах вернуть мальчика, то дойдёт до самого Сатаны!

Кухарка всплеснула руками и побежала было в свою пристройку, но вернулась с полпути, начала причитать вокруг мага, едва не хлопая крыльями, что та курица:

– Да как же так? Мы уж не чаяли! Откуда же вы? Где конь ваш?

– А вот за конём пора бы послать, – пробормотал магистр. – Буди-ка конюхов, Малица. Пусть съездят к Косому холму за Фенриром.

– Так ведь нет выезда с острова, – испуганно пробормотала кухарка.

– Нет – значит, будет, – пожал плечами маг. – Буди слуг. И блинов бы горячих, да колбасок, что ты повесила вчера в печь, да вечерней сметаны!

И маг улыбнулся.

А Кухарка вскрикнула и побежала, потряхивая немалыми телесами, к чёрному входу в «гражданский» дом магистра, притулившийся слева от башни, где жили по привычке и дозволению хозяина все холостые слуги.

– Приехал! Приехал! – кричала она отрывисто и сипло, на манер чайки, что залетали иногда по реке к Гартину.

Маг же легко и упруго пошёл к мосткам, спускающимся к реке. Ему хотелось умыться ледяной водой Неясыти. А, может, и окунуться в неё с головой с дороги! А что?

Вёрткие долгохвостки улетели уже зимовать, и только шум воды разносился теперь по окрестностям.

Маг скинул пропотевшую одежду, с сомнением прошёлся по неструганым доскам, посмотрел в воду, серую и тусклую по осени. Положено было сделать утреннее омовение и помолиться, но ему совершенно не хотелось сегодня следовать положенным ритуалам. Ломал ли он что-то в мире, нарушая привычный порядок вещей? А если даже и ломал – то почему – нельзя?

Фабиус спрыгнул с мостков на каменистый берег: нырять с них не стоило, дно тоже было каменистым. И медленно пошёл в мертвенную осеннюю стынь, вздрагивая кожей, словно жеребец. Вода была чуть теплее льда, но магистру казалось, что она обжигает его.

Маг знал: тело сейчас с удвоенной силой гонит застоявшуюся кровь, чтобы согреть его. Он ускорил шаг, насколько позволяли скользкие камни, и, войдя по пояс, собрался духом, окунулся и поплыл.

А во двор уже спешили сонные, кое-как одетые слуги. Прачки, увидав, что на берегу лежит грязная хозяйская одежда, поспешили за чистой. Конюх, ругаясь, выбрался из сенника, где уснул вчера, отведав медовой браги. Теперь он не понимал, кто вернулся и откуда, лишь давил ручищами больную голову. Два молодых младших конюха заспорили, кому идти за конём. Оба боялись «непроходимого моста» с Гартина на другой берег Неясыти.

Маг выбрался, отряхиваясь, отжимая отросшую бороду, и слуги тут же поспешили к нему: прачки с рубашками, конюх – с оханьем и стонами, мажордом, всегда такой прилизанный и аккуратный – тараща глаза и клоча и без того растрёпанные баки.

Уже сбегались и слуги помельче – мальчишки на подхвате, поломойки, огородницы, скотники. Многие же и просто спали ещё, хоть тот же кузнец. Беда была с этим магом и его забавами! Опять всех до света перебудил!

Фабиус вытер лицо и волосы поданным полотенцем. Сгрёб бороду в горсть, прикидывая, не обрезать ли её тут же, но передумал. Надел чистую шерстяную рубаху, ещё пахнущую горячим утюгом, новые кожаные штаны. Строго глянул в сторону конюхов, но парнишки уже бросили спорить и вдвоём пошагали к мосту.

Магистр с интересом смотрел им в след: неужели не пройдут? Но мост покорился легко, видно, прибытие хозяина острова в раз изломало всю его хитрую защиту.

Из открытых дверей летней кухни пахнуло блинами. Маг быстро влез в сапоги и зашагал на запах, здороваясь по пути со всё подходившими слугами и служанками, ероша все подряд детские затылки. Сорвавшийся с привязи кобелёк шорника ужом вился у него под ногами.

Маг вошёл в летнюю кухню, где всё ещё, по затянувшемуся осеннему теплу, накрывали на стол, и оглянулся.

И увидел, что слуг во дворе больше сотни, считая детей. И осознал вдруг, что такая орава – всё-таки уже небольшая деревня, а поля и выпаса все за рекой.

Как они жили здесь без него, раз остров отрезан был от провинции? Не голодали ли?

Сомнения и страх впервые с момента приезда закрались в его душу.

***

Борн не сумел провести эту ночь в библиотеках людского мира. Покой стал вдруг вреден инкубу: он слишком волновал его.

Совсем недавно Борн не находил себе места, дожидаясь пока маг вернётся из Ангистерна. Оказалось, эти мучения были благом по сравнению с чувством полной безнадёжности, что охватило его теперь.

Ещё полдня назад демон сторожил подступы к острову, ругал последними словами мага, что не торопился домой, читал и не думал ни о чём. Но вот заклятия и барьеры, охранявшие остров, сняты. Казалось бы – хватай то, что осталось от Аро и беги. Но куда?

Борн публично объявил себя изгоем на людской площади. Ад больше не примет его, и неизвестно, примет ли сын.

Впрочем, мальчик и так не смог бы жить в Аду… Или всё-таки оставался какой-то, пока неведомый шанс?

Оставался? Да он же лжёт себе!

Борн размышлял, зависнув в небе над островом, и медленно поднимался всё выше. Чувство отверженности само несло его прочь от Ада, но выходило, что и от земли.

Он поднялся над островом, над провинцией Ренге, над облаками, над плоским миром людей, таким, каким он был нарисован на картах Магистериума.

Инкуб прекрасно видел с высоты, что Серединный Мир гораздо больше магистерских картинок, но не это занимало его сейчас.

Он смотрел, как дышит вода, как лежит земля, как тучи цепляются за вершины гор. Мир Серединный был прекрасен в своей полусонной подоблачной прелести.

Сейчас Борн был мучим самим собой, как бывает мучим любой отверженный. Он проклял свой Ад, объявил себя изгоем его. Ему было больно, как не было больно даже тогда, когда он ощутил, что потерял Аро.

Та боль – всего лишь обожгла, оглушила, разъяла внутреннее и внешнее. Он глох от неё и перестал ощущать всё, но и боль – тоже. Сейчас же естество его, до последней, самой маленькой клетки, ныло и пело внутри. Плакало и смеялось. И не было ничего звонче того смеха и горче тех слёз.

Борн поднимался, пока холод не сковал его совершенно, и воздух не потемнел вокруг. Земля же сделалась совсем маленькой, и где-то там, внутри неё, едва угадывался Ад.

Демон вдохнул, и ощутил, как пустота наполнила его до самых краёв.

Готов ли он стать сосудом для пустоты? Или его всё ещё тянет вниз?

Но что ждёт его внизу? Путь в Ад теперь заказан ему. Он один среди этих сумасшедших людей, диких, странных… Ждёт ли его хоть кто-то? Сын ли ему тот, кто спрятался в башне, защитив себя от отца неумелыми заклятиями?

Не лучше ли вечный полёт? Он – демон, а демоны бессмертны. Он обледенеет, заснёт и будет странствовать вечно. И кто знает, возможно, ветер когда-нибудь донесёт его до другого мира, где он обретёт покой? А если нет…

«Нет! Не-е-т!» – отдалось в пространстве.

Демоны созданы для познания глубин Ада, но инкубам дана ещё и способность любви. А там, в холоде междумирья, есть ли место любви? Её суматошному смешному дыханию? Её красоте в уродстве? Её боли в радости?

Страх вдруг сковал члены Борна сильнее холода. Страсти с удвоенной силой заполыхали в нём. Он выдохнул пустоту и устремился вниз. К жизни. К глупости. К ошибкам. Но и к теплу.

Поленница возле дома опустела, но внутри летней кухни, простенькой, с земляным полом – жарко горел очаг. «И дрова кончились, – подумал маг. – Срочно нужно посылать людей за дровами. Мальчик, верно, и не задумывался, что людям каждый день нужно есть, обогревать себя». Насколько знал Фабиус, демоны могли десятилетиями обходиться без пищи. Взрослые демоны.

Запах горячих блинов сбил магистра с мыслей. Слюна так и брызнула, наполняя рот. Кухарка, зная вкусы хозяина, вынутые из печи блины промазывала маслом, складывала стопкой и снова совала на угли. В этой же сковороде и подавала. И теперь блины исходили на столе жаром, заставляя магистра терять терпение, словно он – голодный мальчишка.

Засунув в рот целый блин, маг, обжигаясь, закусил жирной сметаной. Хороша!

Всё верно: сено для скотины успели завести на остров ещё до его отъезда. На небольшом острове и держали-то всего два десятка голов удойной пёстрой породы. И коровёнки лопали от пуза… Значит, было на острове и молоко, а вот с хлебом…

– Много ли муки? – спросил магистр не очень разборчиво, жуя и жмурясь от удовольствия.

Блины были в меру кислые, дырчатые, воздушные. Нигде не едал он лучше.

Малица поднесла горячий медовый взвар с мелкими сушёными грушами и сделала вид, что вопроса не расслышала. Верно, она не хотела жаловаться магистру на странное поведение сына. Оно и понятно: не дело слуг обсуждать, как следует вести себя юному хозяину. Может, он и должен был провести все эти недели, запершись в башне, да так, чтобы огненные сполохи вылетали из окон?

Магистр прочёл мысли Малицы по лицу, увиденное не обрадовало его, но губы улыбались сами собой. И он ничего не мог с этим поделать.

Он справится, он всё приведёт в порядок. Сейчас же вызовет мажордома…

Хотя, какой со старика толк, если обязанности казначея, экономки и даже начальника охраны маг исполнял сам? Так уж повелось с того дня, как он заложил здесь, на острове, башню и взял с собой только наёмных рабочих, что возили камни, да месили глину.

Но постепенно на острове объявились один за другим конюх и кузнец, нужно же было кому-то обихаживать коня? А потом и кухарка с прачками, плотники, портниха...

Маг был умел и неприхотлив в быту, но время шло, и он обрастал людьми, а вокруг башни строилась маленькая деревушка. И если в Лимсе, куда распространялось влияние Фабиуса, держал он и управляющего, и поверенного в делах, то здесь привык обходиться сам.

Поев как следует, Фабиус вышел во двор, постоял, долго и пристально разглядывая узкие окна на верхнем этаже башни… И отправился разгребать накопившиеся дела, выяснять, что на острове не готово к зиме, сколько надо успеть подвести хлеба, дров...

Саймона, объявившегося в дверях пристройки у моста, где хранились записи о въезжавших и выезжавших с острова, маг даже не узнал в первый миг. Нахмурился было, но потом сообразил и выдал приветливую улыбку.

– Доброго дня, магистр, – церемонно поклонился лекарь. – Коня я привёл в целости. А вот Хела не смог убедить ступить на землю, где он чует себе подобных. Но он просил о возможности поговорить с вами, магистр. Очень.

Фабиус хотел отмахнуться, но ощутил в голосе Саймона неподдельную тревогу. Вот же беда с этим Хелом: и людям он чужой, и демонам, но заботы требует, как и всякая живая тварь.

Маг с сожалением поднялся с деревянной скамьи, закрыл на время тяжёлую амбарную книгу, понимая, что обязан, прежде всего, позаботиться о тех, кто оказался вырван из привычной жизни его милостью.

– Хел ждёт вас у большого камня, что по левую руку лежит на том берегу, – подсказал Саймон.

Фабиус кивнул, отправил лекаря отъедаться на кухню, а сам пошёл сначала к конюшне, проведать Фенрира. Найдя его в превосходном здравии, седлать велел всё-таки весёлого рыжего мерина с белой проточиной на морде, решив поберечь боевого коня.

Въехав на мост через Неясыть, Фабиус остановился, вглядываясь вдаль: ему показалось, что по дороге на Лимс движется что-то большое. Беспокойство опять пробудилось в нём, но тут же угасло. Маг вспомнил, что сам отрядил часть беженцев в Ренге.

Он перебрался за реку, свернул с дороги влево, в низину, на тропу, которой ходили на покос. Там и виднелся здоровенный камень, за которым должен был ждать его Хел.

Мерин чудил и взыгрывал, видно, его давно не проминали. Магистр пустил коня в галоп, и тот пошёл резво, с охотой. Ветер засвистел в ушах, и всадник с конём в запале проскочили мимо желанного камня. Вернулись, объехали кругом. Хела нигде не было.

Магистр спешился, чтобы обождать, и тут демонёнок возник в двух шагах от него, словно в этом месте была дыра в иной мир.

Фабиус вздрогнул: он не успел ничего ощутить. Мерин же попятился, рванул повод. Хел прошептал что-то себе под нос, успокаивая коня, и магистр ощутил тепло, исходившее от демонёнка. Вспомнил, как Саймон пристраивался спать рядом с ним. Хел был необычайно тёплый, но не горячий, как Борн.

Магистр подумал об инкубе, и Хел посерел лицом, вроде как оглянулся, но смотрел не по сторонам, а куда-то внутрь себя.

– Он далеко, – сказал демонёнок. – Очень. Но может вернуться прежде, чем я сосчитаю до пяти.

Хел поёжился, словно от холода:

– Вы зря пустили его на остров, магистр. Он обманул вас. Не Дамиен установил над Гартином защиту. Это старые корни заклятий поднялись, когда фурия объявилась здесь. Остров не принял её. Башня была заложена здесь человеком.

– Но Борн не в состоянии меня обмануть, – удивился маг.

– Он хитрее, чем вы думаете. Обмануть не может – но и не говорит всей правды. А вы составляете из фрагментов то, что кажется вам понятным.

– Борн сказал мне, что Дамиен не желает никого пускать, – пробормотал маг.

– Наверное, это правда, – пожал плечами Хел. – Но ведь это не означает, что он же и поставил здесь магические преграды? Возможно – одну или две, боюсь, они такие же слабые, как слаб пока и он сам.

– Значит это я?..

– Вы сами впустили демона в свой дом. Его сила – неизмерима теперь. Я боюсь… – Хел опустил глаза.

– Потому ты и не пошёл на остров?

– Борн знает, что я понимаю его помыслы. Мне несдобровать там.

– Но куда ты пойдёшь? – маг задумался. – Я не могу тебя бросить, ты помогал мне в пути, и даже жизнь моя была в твоих руках. Но и другого дома у меня нет. Разве что…

Маг поскрёб бороду:

– Запоминай. Пойдёшь по этой дороге в Лимс, – он показал рукой влево, туда где… – Что же там темнеет, вдали? – Найдёшь лавку книжника Акрохема, он часто привозит для меня редкие колдовские книги. Скажешь, что Фабиус Ренгский просит приютить тебя и дать работу при лавке. Я знаю, демоны любознательны. В доме старика много редкостей. Он одинок, но добр и заботлив. Если останусь жив – я найду тебя. А чтобы Акрохем не заподозрил подвоха… Вот…

Маг отцепил от пояса амулет – крошечную книгу в золотом окладе – и протянул её Хелу.

– Эту книгу он сам подарил мне когда-то. Прочесть я её не сумел, но наложил на неё хорошие охранные заклятья. Она будет оберегом тебе и пропуском. Акрохем узнает тебя по ней. Он даст тебе пищу для тела, ума и кров.

Фабиус вгляделся в тонкие черты лица демонёнка.

– Или тебе нужно в нашем мире что-то ещё? Сколько тебе лет? Как ты выжил здесь?

Хел опустил глаза, вспоминая.

И маг увидел вместе с ним. Увидел патлатую, морщинистую, чёрную от солнца, скорченную болезнями женщину, что носила с собой по ярмаркам и базарам маленького уродца. Она просила милостыню под него и свои болезни. Но и заботилась, почитая живым то странное "нечто", что едва шевелилась в рваных пелёнках.

– Мы растём медленно. Амана носила меня на руках тридцать лет, пока я не научился хоть как-то принимать похожий на ребёнка облик. Она давала мне пищу и тепло. Она научила меня щадить тех, кого любишь. Я очень плакал, когда она умерла.

Хел отвернулся к реке, сделал несколько шагов к берегу и замер там.

«Тебя показывали на базарах, как неведомую зверушку, но научили любви, – подумал магистр. – Я же растил сына, давая ему всё, что умел. Чему научил его я?»

– Щадить тех, кого любишь, – только это и повторил он глухо.

Щадить… Магистр знал: к тем, кого мы любим, мы особенно жестоки.

Он обернулся, словно кто-то дотронулся до его плеча, и увидел, что тёмное пятно на лимском тракте приблизилось, и уже различимы люди, что движутся по нему.

– Что там? – спросил он вслух, не ожидая, что Хел откликнется.

Но тот повернулся, сморгнул розоватые слёзы и уставился вдаль.

– Группа людей. Четыре десятка и ещё восемь. Они ищут тебя. Они идут, движимые одной целью – найти своего бога. Они думают, что демон, которого они видели в Ангистерне на Ярморочной площади – их бог.

– Крещёные? – удивился Фабиус.

– Наверное, – согласился Хел. – Я вижу, что лица их перечёркнуты ножом палача или руками единоверцев.

– Как они нашли нас?

– Они идут медленно, расспрашивая о вас. Они думают, что это вы, магистр Фабиус, украли у них бога.

– Вот ещё напасть, – нахмурился магистр. – Я не могу сейчас закрыть дорогу на остров. Острову нужны мука, дрова, мёд!

– Можно напустить морок, – предложил Хел. – Создать рядом ещё один остров на реке, призрачный. Крещёные будут искать дорогу к нему и на время оставят вас в покое.

Магистр задумчиво смотрел на тёмное пятно на дороге.

– Как сказал бы Борн – это будет обман… А я больше не хочу обмана.

– Тогда убей их? – предложил демонёнок с тем же выражением светлого улыбчивого лица.

Магистр смотрел, как чужой свет исходит из глаз его и прозревал. Он решил почему-то, что демоны подобны людям, обмяк и потерял бдительность.

Хел был порождением Ада, а Борн и вовсе – коварным глубинным демоном. С чего это человек решил, что их жалость и любовь подобны жалости и любви человеческой? С чего понадеялся, что инкуб по любой своей прихоти не зальёт остров Гартин кровью?

Да где он, в конце концов?!

А Хел? Что если он первым делом пожрёт душу доверившегося ему книжника Акрохема? Ведь так ему проще всего будет обустроиться в людском мире?

Магистр Фабиус дотронулся до магистерского камня на груди. Хел глянул коротко, и тут же опустил глаза. И маг отдёрнул руку, словно камень ожёг его.

Демонёнок знал! Знал, что предупредив магистра, он рискует и своей светлой головой. Что маг первым делом подумает о возможном предательстве самой демонической сути, и карающая длань его опустится тут же.

Фабиус сжал кулаки. Решения не было. Не было подходящей всем правды, которая была бы жизнью, а не смертью!

– Иди же быстрее! – сказал он, ощущая, как гнев на само бытие застилает ум. – Осенний день короток, а переместиться в незнакомое место ты не сможешь!

Он посмотрел на солнце, но легче ему не стало. Хел всё ещё стоял, замерев, словно ждал чего-то.

– Иди же! – крикнул магистр.

Он взлетел в седло и, не прощаясь, поскакал к мосту.

Борн же в это время был выше, чем само солнце.

Он не сумел провести эту ночь в библиотеках людского мира. Покой стал вдруг вреден инкубу: он слишком волновал его.

Совсем недавно Борн не находил себе места, дожидаясь пока маг вернётся из Ангистерна. Оказалось, эти мучения были благом по сравнению с чувством полной безнадёжности, что охватило его теперь.

Ещё полдня назад демон сторожил подступы к острову, ругал последними словами мага, что не торопился домой, читал и не думал ни о чём. Но вот заклятия и барьеры, охранявшие остров, сняты. Казалось бы – хватай то, что осталось от Аро и беги. Но куда?

Борн публично объявил себя изгоем на людской площади. Ад больше не примет его, и неизвестно, примет ли сын.

Впрочем, мальчик и так не смог бы жить в Аду… Или всё-таки оставался какой-то, пока неведомый шанс?

Оставался? Да он же лжёт себе!

Борн размышлял, зависнув в небе над островом, и медленно поднимался всё выше. Чувство отверженности само несло его прочь от Ада, но выходило, что и от земли.

Он поднялся над островом, над провинцией Ренге, над облаками, над плоским миром людей, таким, каким он был нарисован на картах Магистериума.

Инкуб прекрасно видел с высоты, что Серединный Мир гораздо больше магистерских картинок, но не это занимало его сейчас.

Он смотрел, как дышит вода, как лежит земля, как тучи цепляются за вершины гор. Мир Серединный был прекрасен в своей полусонной подоблачной прелести.

Сейчас Борн был мучим самим собой, как бывает мучим любой отверженный. Он проклял свой Ад, объявил себя изгоем его. Ему было больно, как не было больно даже тогда, когда он ощутил, что потерял Аро.

Та боль – всего лишь обожгла, оглушила, разъяла внутреннее и внешнее. Он глох от неё и перестал ощущать всё, но и боль – тоже. Сейчас же естество его, до последней, самой маленькой клетки, ныло и пело внутри. Плакало и смеялось. И не было ничего звонче того смеха и горче тех слёз.

Борн поднимался, пока холод не сковал его совершенно, и воздух не потемнел вокруг. Земля же сделалась совсем маленькой, и где-то там, внутри неё, едва угадывался Ад.

Демон вдохнул, и ощутил, как пустота наполнила его до самых краёв.

Готов ли он стать сосудом для пустоты? Или его всё ещё тянет вниз?

Но что ждёт его внизу? Путь в Ад теперь заказан ему. Он один среди этих сумасшедших людей, диких, странных… Ждёт ли его хоть кто-то? Сын ли ему тот, кто спрятался в башне, защитив себя от отца неумелыми заклятиями?

Не лучше ли вечный полёт? Он – демон, а демоны бессмертны. Он обледенеет, заснёт и будет странствовать вечно. И кто знает, возможно, ветер когда-нибудь донесёт его до другого мира, где он обретёт покой? А если нет…

«Нет! Не-е-т!» – отдалось в пространстве.

Демоны созданы для познания глубин Ада, но инкубам дана ещё и способность любви. А там, в холоде междумирья, есть ли место любви? Её суматошному смешному дыханию? Её красоте в уродстве? Её боли в радости?

Страх вдруг сковал члены Борна сильнее холода. Страсти с удвоенной силой заполыхали в нём. Он выдохнул пустоту и устремился вниз. К жизни. К глупости. К ошибкам. Но и к теплу.

Глава 30. Черти, женщины и кошки

«Дьявол в аду – образ положительный».

Станислав Ежи Лец

Первый круг Ада Великой Лестницы Геенны Огненной.

Туфовые пещеры и темница.

Численный год Дракона, месяц Арок, день его 23-й.

«Это наша победа! – поддакнул левый чёрт. – У нас ещё пять твоих карт, и мы меняем победу на одну из них!»

Пакрополюс вздрогнул и проснулся. Приснятся же под самое утро черти! Весь сон испортили!

А всё потому, что в нижнем Аду неспокойно: интриги клубятся, вяжут узлы мыслей и дел – он ощущал это всем своим естеством. Недаром в Аду ложа бесов и конклав демонов, но сонм чертей. Черти – вездесущи, мелки, лживы. Их слишком, слишком много! Будь он Сатаной, разинул бы пасть бездны и перекидал туда всех чертей!

Пакрополюс потянулся, понежил старое тело в лавовой перине, выбрался, отряхиваясь, как собака. Конечно, отряхиваться сейчас немодно, но как, чёрт их возьми, эти модные правила, приятно!