Текст книги "Магистериум морум (СИ)"

Автор книги: Кристиан Бэд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

А может, для Борна предательство как раз и явилось решением всех его проблем? Или оно – нечто домашнее и обыденное для демонов? Может, в Аду следует поступать именно так? Может, инкуб всего лишь сумел отыскать сына, пока Фабиус спал? Забрал его душу и…

Что же сумело поднять тьму из Адских глубин? Неужели мир людей, устами и делами мага, тоже доверился демону и был разрушен?..

Но так ли это на самом деле? Борн ли тому виной? Или здесь поработали те, тёмные злые силы, что сами начали игру с миром людей? Что поселили в Ангистерне беса под видом префекта? Беса, сгубившего всех тамошних магов, заселившего город своими сородичами, погнавшего глупых горожан на бунт и смерть?

Разве Борн всё это устроил? Разве Борн гнался за магом, разверзая пропасти и выбрасывая оттуда адских зверей? Разве Борн позвал в людской мир фурию, которая пожирала по ночам женщин? Но кто же?

Маг ощутил, что мир вокруг внимает ему и ждёт его слова. Ждёт, что он обвинит инкуба. Ведь кого ещё подозревать в предательстве, нежели нечаянного помощника, что волею судеб и собственной воли встал у него за спиной?

Воля – вот самый страшный дар бытия. Больше всего мы боимся пойти по ней, по собственной воле. Сделать так, как решаешь сам. Не обмануть и не обмануться, ведь всё только в твоих руках. И лишь ты виновен в своём выборе. Более – никто. Ни демоны, ни ветры чёрные….

«Если предатель Борн – сумей обмануться сам! – подумал маг, и губы его скривились в вымученной улыбке. – Смотри, магистр Ренгский, – сказал он себе. – Демоны бросают тебе подсказку. Мол, это не ты, старый больной дурак, довёл свой мир до самых границ безумия собственными ошибками. Это всего лишь демон! Чужак! Пришлый! Коварный и непознанный! Не ты доверился ему по глупости и малодушию, а это он толкал тебя под руку! Ну что ж... Смейся тогда!»

И Фабиус захохотал.

Глава 33. Плачущие

Мы пожинаем в жизни то, что посеяли:

кто посеял слезы, пожинает слезы; кто предал, того самого предадут.

Луиджи Сеттембрини

На земле как в Аду, день 24-й.

Алисса пересчитывала потраченные деньги, загибая для верности пальцы. 4 дигля и два глея она отдала за крепкий деревянный возок с тентом и старого буланого мерина, похоже, слепого на один бок. За возницу заплатила его хозяину два глея. Вон он, хлопает без толку вожжами, всё равно старая скотина не может идти быстрее, плетётся себе шагом. Два дигля ушло на дорожные сборы и одежду для Белки, что спит сейчас, свернувшись под тентом на свежем сене. Один дигль и семь глеев ушло на вяленую рыбу, хлеб, яблоки и гостинцы. Тут Алисса ничего не смогла с собою поделать. Она заметила, что Фабиусу очень по вкусу пришёлся козий сыр – солоноватый, с резким запахом, подаваемый к красному вину. Она купила сразу три больших сырных головы, оттого и вышло так дорого.

Алисса вздохнула, мысленно пересчитывая деньги. Для этого ей не надо было доставать их из платка, что был спрятан между грудей. Она помнила каждую монету, все её стёртые бока и зазубринки, ей трудно было расставаться с каждым из диглей, ведь это был единственный подарок Фабиуса. Ни платка, ни брошки не ставил он ей, лишь ласку и деньги.

Возок тряхнуло: старый мерин сбился с шага, потянул в бок, едва не вывернув людей на дорогу. Возница не сплоховал: спрыгнул, подхватил старика под уздцы, закрывая ему шапкой глаза. Алисса привстала: что-то чёрное виднелось вдали.

– Эй, это что там?! – спросила она.

Возница вытаращился.

А чёрное впереди, всё пухло и ширилось. Вот уже и ветер поднялся, и гулкий стон пошёл из-под земли.

– Земля енто стукает, – пробормотал возница, повисая на морде хрипящего коня. – Дай-ка плащ, господарка, морду ему закутать, а то ведь субьёт.

Конь дрожал всем телом, пятился, ударяясь о возок.

Алисса, не разбирая, вытащила новый зимний плащ, потом отбросила и сдёрнула с сена старую скатерть. Вдвоём они плотно увязали мерину морду. А Тьма тем временем затопила весь горизонт.

– Верёвку там дай, господарка, в возку, и ноги, мобуть, путать нада, – забеспокоился возница.

Алисса бросилась за верёвкой.

И вовремя! От черноты отделился лоскут и понёсся к ним. Конь застонал, не видя ничего, но чуя страшное.

Земля уже ходила ходуном у людей под ногами, когда они путали мерина.

Где-то впереди закричали, мимо пронеслась взмыленная лошадь без всадника.

– Лезь в возок, господарка! – буркнул возница.

Но Алисса не послушалась. Она помогала мужику путать мерина, подавая то нож, чтобы отрезать лишний конец, то придерживая конские ноги.

Земля поднялась, лопнула, и впереди разверзлась ямища с отвесными краями, какие бывают у оврага. Оттуда вылетело вонючее облако дыма.

– Ой-ой, – запричитал возница и попятился.

Из разлома в земле вылезла некрупная тварь, похожая на летучую мышь, но величиной с кошку. Она волочила крылья и шипела, разевая алый, усеянный шильцами зубов, рот.

– Оглоблю режь! – закричала Алисса. – Бей её оглоблей!

Но возница, увидев адскую тварь, запричитал и полез прятаться под возок.

Алисса покрепче сжала в руках нож, которым резала верёвки, подалась вперёд. Тварь чем-то напомнила ей несчастную Алекто. Поди, такая же никчёмная и тупая гадина!

Главное – не показать страх. Говорят, страх-то они и чуют!

– А ну, пошла прочь! – изо всех сил крикнула Алисса, размахивая ножом и лихорадочно вспоминая, нет ли в возке подходящей палки.

Тварь с сомнением посмотрела на женщину, потом на возок, но крылья её так и не раскрылись, и она, шипя, поползла прочь. Алисса кинулась было резать ремни на оглоблях, а потом вспомнила, что в возке под соломой лежит крепкая палка из белой акации, какие всегда берут с собою в дорогу крестьяне. Им не положено законами иметь другое оружие, а в дороге могут встретиться лихие люди.

Завладев палкой, Алисса уселась на возке, внимательно озираясь по сторонам. Где-то вдалеке раздавались крики, земля всё время вздрагивала, а хуже того – становилось всё темнее. Огня же разжечь было не из чего, кроме соломы в возке.

В «овраге» тем временем что-то грузно ворочалось и дышало. Наконец, из него показалась огромная лысая голова, похожая на лошадиную, только величиной с мельничный жёрнов. Зубы торчали из неё как попало.

Алисса судорожно вздохнула и сжала палку.

Новые удары земли разметали магистров, щедро вываляв их в земле.

Крепкий Тогус первым поднялся сам и поднял магистра Грабуса.

– Что это? – спросил он.

– Это Ад сходит на землю, – буднично сообщил старик. – Верно, наш Фабиус исхитрился нарушить Договор.

– А где он сам, этот отступник? – спросил магистр Кебеструс. – Может, Сатана примет его душу, как искуп?

Язык чёрного ветра слизнул половину холма. Крещёные в ужасе завыли.

– Подождём и посмотрим, – сказал магистр Грабус. – Если камни призвали нас сюда, то здесь и будет вершиться суд. Если нас спросят – мы отдадим отступника.

Фабиус мог бы испепелить бедного мэтра Тибо, но вина многих невинно убиенных и без того слишком тяготила его сейчас. Не сумев облететь живое (живое ли?) тело, он опустился на мост, тяжело осевший под его весом, и пошёл через реку, стараясь не смотреть вниз, ведь волны, такие же чёрные, как ветер, но слегка искрящиеся, почти захлёстывали брёвна. От воды исходил жар. Фабиус не хотел даже думать о том, загорится ли мост, когда волны достаточно нагреют его?

Он сделал последний шаг и ступил на землю, но брег перед ним обвалился и Фабиус прыгнул вперёд, ощущая спиной, как мост рушится в запылавшую воду.

Нет, он не видел этого, но воображение услужливо подсовывало ему картины, одна страшнее другой.

Фабиус прыгал, земля проваливалась… Он обессилел, пока не ступил на камень, что удержал его и дал собраться волей.

«Камень! – сказал себе Фабиус. – Я вижу дорогу из камня! И ей не страшны пропасти!»

И он действительно увидел дорогу. И ступил на неё. И тут же вдали показалась фигура.

Это была демоница: вёрткая, чёрная с алыми ладонями и губами. Она тащила кого-то упирающегося волоком по земле.

Потом она остановилась и крикнула, но Фабиус не услышал.

А потом чей-то голос произнёс сразу со всех сторон, будто вокруг были стены, и он отразился от стен:

– ПОРА, – сказал голос, грозно и радостно.

И завесы мира внешнего упали, а магистр Фабиус увидел себя в каменном зале, чьи стены из сталагмитов бесконечно уходили вверх. Полом зала была мозаика из чёрных плит и золота.

– ЧЁРНЫЙ – ЭТО ДОБРО, А ЗОЛОТО – ЗЛО, – сказал тот же голос.

И тут же посреди зала появилось железное кресло.

– САДИСЬ, МАГ? – предложил голос.

– Садись сам, – огрызнулся Фабиус.

Магистру было страшно. Он бросил только один взгляд на мозаику и сразу отвёл глаза – фигуры заплясали в его голове, взывая к нему и говоря с его разумом. А он не хотел говорить с камнями.

– МАГОВ СЮДА! – приказал голос.

Сверху шлёпнулось огромная длинная скамья со спинкой, крытая кровавым бархатом.

Скамья покачнулась и встала. И сверху же чья-то рука опустила на неё четырёх членов Совета Магистериума. Это были всё те же Кебеструс, Икарбарус, Тогус и глава их – Грабус Извирский. Но теперь они были недвижны и таращились, словно куклы.

– ТОГДА САДИСЬ К НИМ? – спросил голос.

– Мне это не по чину, – отозвался Фабиус, изучая, как под железным креслом проявляется камин, полный пылающей лавы. Было бы весело, если бы он сейчас там сидел.

– ТАК И БУДЕШЬ СТОЯТЬ? – удивился голос. – ТОГДА ТЕБЕ НЕТ МЕСТА ЗДЕСЬ.

– А что тебе в этом, невидимый? – нахмурился Фабиус. – Хочу и стою. Это и есть моё право и моё место.

Голос хмыкнул.

И тут же на железное кресло упала тень. Она потекла, стала глубже, объёмнее, сгустилась в огромного иссиня-чёрного демона без особенного лица, потому что на лице у него черты менялись и играли, словно было оно из воды или пламени.

Впрочем, и тело его было таким же текучим. Фабиус попытался рассмотреть хотя бы, есть ли у появившегося рога, ведь это был явно не Борн, а какой-то здешний Адский правитель? Но глаза у магистра тут же заслезились.

Впрочем, не уверен был Фабиус и в том, что его перенесли в Ад: жары он не чувствовал, не было и особенного таинственного страха, о котором писали в магистерских книгах. Похоже, весь зал этот был не более чем обманом.

Как только Фабиус подумал об этом – картинка распалась, закрутилась и осыпалась призрачными осколками.

Маг снова стоял на истерзанной земле Ренге. И вот тут катастрофа была отнюдь не призрачной. А если кто-то и наводил морок, то постарался он весьма, учтя и запахи, и звуки, и само устройство долины, где в островах посреди разломов читался возвышенный берег и холмы.

«Сатана, – отец лжи, – подумал Фабиус. – Вот только слабовата, я смотрю, его ложь…»

И тут же огромный демон из языков чёрного огня возник перед ним.

– СЛАБОВАТА?! – взревел он.

Фабиуса опахнуло жаром и вонью.

– Разумеется. Ведь смотри – ты злишься, – парировал он нарочито негромко. – У людей это почитают за слабость.

Повисла пауза. Потом снова появилась скамья с магами, на которой они, наконец, зашевелились, завыпучивали глаза, освобождаясь от магических оков. А ещё Фабиус снова увидел Тиллит. Теперь уже близко. И понятно было, что она держит за шкирку Анчутуса.

– ЗАКОН О МАГИСТЕРИУМ МОРУМ НАРУШЕН, – мрачно сказал обиженный огненный демон.

И понятно было, что бессмысленно говорить ему сейчас, что закон этот нарушался до дня последнего сотни и сотни раз. Дело было не в самом нарушении, а в нарушении, которое заметил или решил заметить он сам. А значит это и был – сам Сатана.

Фабиус стал осторожно, моргая и косясь, разглядывать меняющегося демона. Образ его умерился и стал менее текучим, стало понятно, что сидит он на невидимом троне, а на его коленях у него…. Кошка! И кошка эта магу вполне знакома!

Сатана гладил её, а она неразборчиво урчала. Но неужели и Сатана не умеет разобрать, что свидетельствует сама Алекто?

Фабиус приободрился.

– Он тоже будет свидетельствовать! – Тиллит бросила к ногам Сатаны Анчутуса. – Он знает, что не похищал Алекто!

– ПРИНИМАЕТСЯ! – рявкнул Сатана.

– И мы!

– И мы будем!

– Свидетельствовать!

Черти и бесы повыскакивали из земли, словно грибы после дождя.

– Анчутус…

– Не похищал!

– Это маг! Маг!

– ЧТО ТЫ ОТВЕТИШЬ? – спросил Сатана, уставаясь на Фабиуса.

Мог ли он прочесть мысли магистра? Возможно.

Но были ли они у него сейчас?

Фабиус смотрел и ощущал, что всё в нём замерло, словно естество его – огромная скала, и нет в ней пещер. Возможно, таким его сделал страх. А может, сказалась и привычка общаться с Борном. Маг так долго старался ни о чём не думать рядом с демоном, что мысли его стали тяжелы и пусты.

– Признайся! – донёсся дрожащий голос со скамьи, где томились магистры. Кажется, то был голос Грабуса.

Фабиус улыбнулся невольно. Где же всеведение? Где великая прозорливость? Неужто всё, что может сам Сатана – это всего лишь попытаться запугать слабого человечка?

– Ты же отец наш? – Фабиус вежливо склонил голову. – Значит, знаешь всё о детях своих. Взгляни на меня? Разве я вызвал Алекто?

Возникла неловкая пауза.

«Вот оно как, – думал Фабиус. – Что за сомнения мелькают на его лице языками пламени? Неужто невозможность всеведения кроется в отцовстве, и Сатана – не отец нам?»

– НЕТ, НЕ Я ОТЕЦ ВАМ, – прогрохотало и отдалось в небе.

Значит, какие-то мысли Фабиуса Сатана всё-таки мог прочесть.

– Ка... Ка-а? – подал жалобный голос Грабус.

– А вот так! – Сатана вдруг сбросил с себя сияющие чернотой огни и обратился в демона, вроде Борна, только чуть более смуглого. – Мы сейчас в мире реальном, и здесь – даже я не могу солгать вам! Смотрите! – он раскинул руками. – Таков он, ваш настоящий мир! Есть два мира, глупые смертные! Мир реальный и мир слов! В первом – лжи нет, во втором – всё есть ложь. Я создал мир слов, потому я и отец лжи! И вы сейчас живы лишь ложью моей! Вашего мира нет! Его нет уже 13 веков! Вы существуете только в моём мире, который отринули сейчас, нарушив договор!

Фабиус ощутил, как тело его затряслось, словно он сам был погибающей землёй. Но сдаваться он не собирался.

– Я не верю тебе, – сказал магистр, силясь усмехнуться. – Почему ты не можешь соврать мне? Ты – самый сильный из демонов! Неужели тебе не по силам простая ложь?

– Молчи! – завыл Грабус.

Но магистр Ренгский даже не повернулся в его сторону.

Сатана склонил голову в бок, раздумывая: поболтать ли с магом? Ведь он всё равно унесёт сказанное в могилу, так почему – нет?

– Именно самые сильные демоны и не могут лгать, – снизошёл он. – Те, кто видит мир реальный таким, каков он есть. – Вы же, люди, реального не видите вообще, оттого – лживы. Способен ли ты понять, маг, что настоящий ваш мир погиб 13 веков назад? Силён ли ты для такого знания? Вы живы теперь только моими словами о вас – в их иллюзиях вы строите и рожаете себе подобных. В реальности же – кругом смрад и тьма!

– Это тоже слова! – выкрикнул Фабиус.

Сатана рассмеялся:

– Ты просто не знаешь законов мироздания, как и вся ваша людская мелочь. Любой мир – есть Договор. Мир реальный вы разрушили, разорвали договор с ним. Но слова-то остались. И книга Договора о них – цела, оттого вы и живёте в мире моих слов. И всё у вас – слова. Мои слова о вас! Мир же ваш… Реальный мир… Смотри на него! Это он – чёрный, словно выжженная пустыня. Вы раскололи своими играми луну, часть которой упала на Землю. Вы были так сильны, что летали там, возле Солнца. А теперь вас, в общем-то, и вовсе нет.

Фабиус посмотрел на солнце, что мучилось в пыли, на чёрную землю под ногами.

– Нет! – сказал он твёрдо. – Я не верю тебе!

– А ты найди мужество подумать? Вспомни, что есть ваша магия? Некие формулы из слов? Да вы и слова-то пользуете те, что не понимаете совсем. Это ваши же старые слова. Вы их позабыли от страха. Вы всё, всё позабыли…

Сатана покачал головой, словно бы вглядываясь в картины прошлого, и простёр руки.

– Смотри же маг и запоминай. Любой мир есть Договор. Он стоит, пока все делают то, что оговорено между ними и миром. Если вы говорите «не убий», но убиваете – мир не погибнет от первого или второго убиённого вопреки Договору. Мир велик, в нём велика и сила инерции. Но будет и последняя капля, та смерть, что разрушит всё.

Сатана замолчал, рассмеялся каким-то своим мыслям, и продолжал, не замечая, что маги уже побелели от страха на своей скамье.

– Да, я не отец вам, маг. Но свой мир вы разрушили, расторгнув этим договор с настоящим вашим отцом. И тогда я открыл перед вами книгу – и вы – подписались в ней. Нету у вас больше ничего, кроме моих слов и моей книги. Я – ваш приёмный отец, отчим!

Сатана уставился в небо, тряхнул головой:

– Но я сказал тебе слишком много, букашка. – Изменчивый поднял своё удивительное лицо и, не мигая, уставился на Фабиуса. Словно тысячи демонов смотрели теперь на мага его глазами. – Отвечай мне – кто похитил Алекто?! Иначе будет разорван и этот договор. Смотри же, с чем вы останетесь, если не со мной!

Фабиус видел картины выжженной земли, что показывал ему Сатана, но думал он о другом. И даже испуг магистра прошёл, оставив лишь тяжесть в членах: "Я ему подвластен даже меньше, чем Борну, – размышлял Фабиус. – Тот хоть умел прочесть меня, словно книгу. Значит, Сатана – не демон. Он – иное. Может быть, создавшее демонов, но не меня. А сумеет ли он различить в моих словах ложь? Борн говорил, что лгу я отменно. И где же сам Борн? Куда он пропал?»

– Пойми, маг! – хмурился Сатана, видя, что человечек совсем не раздавлен тем, что он показал ему. – Договор нарушен кем-то на земле! Если мы не накажем его – весь ваш мир погибнет. Смотри – земля разламывается уже, такой она и была 13 веков назад. Она стоит лишь на моих словах. И вся она – есть ложь. Правда же, что у вас есть – правда лишь наша, адская. Туда вы и упадёте. В Ад. На корм моему народу. И они съедят вас всех. Мои дети – жадны, они ещё не умеют длить голод.

– Признайся маг! – выли черти.

– Признайся, – гнусили магистры со своей скамьи.

«Да если б я знал, кто её вызвал, эту дуру Алекто? – размышлял Фабиус. – Борн всё время покрывал кого-то, но кого? Ясно, что не себя...»

– Сначала я хочу увидеть здесь твоего демона Борна! – выкрикнул Фабиус.

Сатана потемнел, и языки пламени вновь побежали по его лицу и телу.

– Зачем он тебе? – нахмурился Изменчивый. – Он мне не интересен! Он никогда не делает того, что я жду от него!

– Этого хочу я! – Фабиус зримо нарисовал образ инкуба. – Пусть он предстанет здесь!

Сатана зарычал.

Но воздух уже заволновался, вспучился, и из него соткалась фигура инкуба.

Однако… каков он был!

Весь серый, в сукровице – его уже почти не сияющее естество истекало наружу сквозь поры на коже.

Сатана просто вызверился, увидев изгоя.

– Ты не мог выжить в пустоте, мелкий никчёмный…!

– Борн! – радостно воскликнул Фабиус, помогая инкубу дышать: рисуя его в воображении своём сильным и крепким!

– Борн! – испуганно залаяли бесы.

– Ну да, – покривился инкуб, с трудом ворочая языком. – Это я. Не самый любимый твой сын. И я давно хотел спросить тебя, отец. За что? За что ты проклял меня?

Сатана усмехнулся, разглядывая инкуба, и, словно бы, наслаждаясь его страданиями.

– Ну что ж… – усмехнулся он. – Ты всё равно погибнешь. Узнай.

Бесы и черти обратились в слух. В Аду ходило множество баек, за что Сатана низверг Борна в холодный Верхний Ад.

– Ты преступил мою волю, Изгой. Ты разочаровал меня!

Изменчивый встал и в раздражении сбросил с колен кошку.

– Я возлагал на тебя большие надежды! Надеялся, что ты, славный древним родом бунтарей, попытаешься восстать против моей власти! Я ждал долго! Но сотни лет сменяли другие сотни, а ты возился с камнями и железяками! Я кинул тебя в верхний Ад, но ты и там не стал бунтовать, чем навлёк на себя новую опалу! Ты обманул меня! Ты был наделён волею и способностью к бунту! Чего же ты ждал?

– Мне не за что было бороться, отец, – печально улыбнулся инкуб – Меня не радует власть над глупцами.

Похоже, слова Борна пришлись Сатане не по вкусу. Он вспух от гнева, и языки чёрного пламени охватили его всего.

– ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ! – взревел он так, что земля и небо едва не перемешались.

– А что я особенного посмел? – удивился Борн. – Сказать, что созданные тобой дети глупее самого глупого человечка? – инкуб рассмеялся окровавленными губами. – Так я скажу и худшее: они лишены воли менять и изменяться. Ты, великий Изменчивый, породил толпу тупых безвольных уродов!

Фабиус с ужасом видел, что Сатана похож уже на единый комок пламени. Жар от него исходил такой, что маг едва терпел его.

Однако Изменчивый почему-то не спорил с Борном. А тот продолжал с усмешкой:

– Воля – это то, чего тебе не воссоздать в полной мере. Даже в тебе, отец, есть всего лишь жадная воля иметь. Да, я не оправдал твоих надежд, потому что воля во мне иная, не та, подобная тебе, которую ты мечтал видеть в нас. Я понял это во мраке, который готов был пожрать меня. Во мне есть воля не желать, но любить!

И тогда Фабиус понял, наконец, кто призвал в мир людей Алекто. Понял, кого покрывал Борн.

Магистр долгие дни был глупее ребёнка, но он прозрел, как и от чего развилась в этом странном создании любовь. И она не должна была погибнуть сегодня.

И магистр Фабиус Ренгский сказал, стараясь, чтобы голос его звучал громко и уверенно:

– Эй, Сатана! Я должен признаться тебе! Это я...

Он помедлил и пояснил, боясь, что его неправильно поймут:

– Это я, магистр Фабиус Ренгский, вызвал Алекто дабы вступить с ней в магический брак! Я осознал твоё грозное величие, Сатана. Я сознаюсь и покоряюсь тебе!

Маги неразборчиво залопотали на своей скамейке. Черти радостно завыли. Они ждали, что Сатана растерзает сейчас глупого мага, отомстит ему за Анчутуса! И всё пойдёт по-прежнему.

– Можешь забрать меня в Ад, – Фабиус склонил голову, изображая покорность. – Только скажи сначала, кто же настоящий отец людей?

Сатана, растерянно переводящий взгляд с Фабиуса на Борна, хмыкнул:

– Твой мир – был мир живой, человечек. Его силы были силами стихий. Значит, твой мир был договором со стихиями. Думаю, они и породили людей. Люди же, выпустив страшные силы из мельчайшего, уничтожили и стихии вокруг. Твердь рухнула. Я успел лишь удержать мир слов. Магический мир. В вашем прежнем тяжёлом мире и магии-то почти не могло проявиться, он был слишком плотен.

Изменчивый потёр руки, сияние его умерилось. Похоже, он был удовлетворён признанием мага.

– Ну что ж, – сказал он. – Ты развлёк меня, человечек. За это я даю тебе ещё пару минут. Прощайся. Ты пойдёшь со мной.

– Но постой… – пробормотал Фабиус, оглядываясь и не видя никаких перемен. – Ведь нужно сначала восстановить договор? Как же то, что вокруг?.. Оно не должно остаться таким… Таким страшным. Люди здесь жить не смогут!

Сатана расхохотался.

– Нарушить договор мира слов невозможно, можно лишь разорвать его, отринуть весь. Он ведь и сам есть ложь. Вы опять изменили свой мир, глупые люди. Вы переполнили договор ошибками. Его больше не существует. Плодитесь же и размножайтесь теперь, как сумеете! На том, что осталось от вашего прежнего мира! Зато я получу много приятных часов, наблюдая за вами!

Фабиус ещё раз обвёл глазами берег: обугленная чёрная земля, разломы, чёрное небо…

– А это?.. Всё так и останется?

– Так будет ещё веселей! – захохотал Сатана.

Фабиус внутренне дрогнул: он хотел спасти Борна, но не жертвою целой земли!

– Но я… – пробормотал он. – Я обманул тебя…

– Великолепно! – Сатана расцвёл языками радужного пламени. – С точки зрения моего мира – это большое достижение! Вот этот хлам, – он указал на Анчутуса, скорчившегося на земле. – Не способен даже обмануть своего отца! Презренный комок слюны и крови! Никчёмное создание!

Анчутус от презрения Сатаны слегка задымился.

Тиллит уставилась на Борна, прикидывая, что же ей делать? Инкуб вроде бы уцелел? Но бунтовать и становиться владыкой мира он почему-то не хочет… А как же она?

Сатана сделал текучий шаг, маня за собою Фабиуса.

– Стой! – прошептал инкуб.

Сатана неспешно обернулся, и вдруг пламя его угасло, и он закричал, что-то прочтя на лице инкуба:

– Молчи!

– Я вижу ветер и говорю с ним, – произнёс Борн.

Чёрный ветер изогнулся и тряпкой лёг к его ногам.

– Не делай этого! Ты же мой сын! – Сатана полыхнул языками пламени, но они снова опали, и он остался стоять пародией на демона, на своё неудачливое дитя.

– Я – изгой, – сказал Борн. – Ты изгнал меня, и я принял изгнание.

Он нагнулся и поднял с земли камень:

– Я вижу землю и говорю с нею!

Сатана вспыхнул радугой, и небо заиграло раскалёнными сполохами. Фабиус ощутил, что задыхается в волне горячего воздуха.

Но инкуб лишь хмыкнул:

– Огня мне и не хватало! Я вижу огонь и говорю с ним!

Сатана опал весь и замер недвижной статуей. Потом в теле его открылся огромный рот:

– У ТЕБЯ ВСЁ РАВНО! ВСЁ РАВНО НЕ БУДЕТ ВОДЫ! ЕЁ НЕТ ЗДЕСЬ! НЕТ!

Фабиус шагнул к Борну:

– Бери мою кровь, демон! Я делал опыты! В ней воды с избытком!

Борн улыбнулся и положил ему на лоб обжигающую руку:

– Я вижу воду и говорю с ней!

Фабиус ощутил, как кровь закипает у него в жилах.

– ЭТОГО МАЛО! МАЛО! – взвыл Сатана. – ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО ДАЛЬШЕ!

– Я же не идиот! – покачал головою Борн. – Кроме стихий – есть ещё свет и тьма!

Сатана взвыл, и мир задрожал мелкой дрожью. Солнце заметалось в пыли, грозя быть засыпанным песком!

– Не успеешь, – отрезал Борн. – Да и Фабиус – есть подобие света, а я и ты – тьмы. Ингредиенты все здесь, у меня!

Борн воздел руки к Изменчивому и провозгласил:

– Я вижу тебя, отец мой, Сатана! Я вижу тьму! И говорю с ней!

И тут уже всё загрохотало и затряслось вокруг. Земля заходила ходуном. Тьма заметалась над ней.

– ТЫ РАЗРУШАЕШЬ ВАШ МИР! – взвыл Сатана. – Я ОБМАНУЛ ВАС! ДОГОВОР О МАГИСТЕРИУМ МОРУМ РАЗОРВАТЬ НЕВОЗМОЖНО! ИЛИ ВЫ БУДЕТЕ ПОВЕРЖЕНЫ ВМЕСТЕ С НИМ!

– Почему бы вдруг? Я просто заключаю свой договор поверх твоего. Он тяжелее, и ты чувствуешь это.

– Земля дрожит!

– Это рушатся твои церкви, они из единой тьмы, а земля станет союзом шести! Твои церкви не выдержали равновесия, отец. Мне жаль. Уйди же прочь!

– Я ПРОКЛИНАЮ! ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ!

Борн пожал плечами: он уже много тысячелетий был проклят.

А потом из пылевого мешка вышло солнце и ослепило людей.

– Я вижу свет, – сказал Борн. – И говорю с ним.

Фабиус лишь слышал это. Свет ударил по его глазам, и он не устоял, со стоном опустившись на… песок. Кругом был просто песок. И былинки сухой полыни под пальцами…

Если бы Фабиус сумел открыть глаза, он бы увидел холмы и дорогу, убегающую в Лимс.

Глава 34. Аро или Дамиен?

И чувства добрые я дрыном пробуждал.

Народная мудрость

На земле, день 1-й.

Алисса крепко сжимала палку, но чудовище возвышалось над ней на локоть, и кожа его была толстой, как камень. Алисса не боялась за себя, тварь была неповоротлива, только за лошадь. Если этот урод сожрёт лошадь, куда им деваться?

Алисса закричала изо всех сил и врезала по кривозубой морде. Тщетно! Монстр продолжал надвигаться на бедного мерина.

Лошадь, не имея возможности видеть чудовище, а тем более убежать от него, глухо стонала и пыталась переступать спутанными ногами.

Вдруг словно бы из-под земли выскочила чёрная тень и вцепилась адской твари прямо в круглый немигающий глаз!

Алисса вскрикнула и отшатнулась. А потом разглядела, что это не тень, а худая облезлая кошка.

«Надо же! – удивилась Алисса. – Маленькая, а какая бесстрашная! И уж больно похожа на бедную фурию – такая же чёрная и несчастная на вид».

Тварь на кошку отреагировала не по тварски – закричала жалобно и неожиданно тонко для такой огромной туши, а потом и вообще попятилась, села на задницу. Лапы её были слишком коротки, чтобы достать до глаза, а кошка разбушевалась не на шутку.

– Пошла прочь! Прочь! – заорала Алисса и начала с удвоенной силой молотить зверюгу по другому глазу, видно, это было её единственное уязвимое место.

Тварь пятилась, отталкиваясь передними лапами и вспахивая землю тяжёлой филейной частью. Она неуклюже попыталась встать и броситься в контратаку, но в небе вдруг посветлело, и земля закачалась, но не выдыхая, как раньше, а словно бы делая вдохи, чтобы закрыть распахнутые кругом жадные рты провалов.

По крайней мере, так показалось Алиссе.

Твари вдохи земли не понравились. Она подскочила, изо всех сил поковыляла к разлому. Но толстые ноги ее были слишком коротки. Разлом, из которого она вылезла, вздохнул и, выбросив струйку пепла, закрылся.

Тварь закричала по-птичьи, от неё стали отваливаться куски плоти, тут же застывающие, словно обломки гигантской скульптуры из глины и песка. Алиссе стало жалко её, ведь тварь была поначалу живой, пусть уродливой, страшной, но живой. Да и не успела она наделать вреда.

Кошка же ощущала себя победительницей. Она подбежала к повозке, гордо задрав хвост, скрипуче замяукала, почуяв съестное.

– Сейчас, сейчас, – сказала Алисса, и, прикрыв локтем лицо, стала смотреть на небо.

Солнце разгоралось всё ярче. Стало понятно, что уже далеко за полдень.

Алисса вдруг и сама ощутила ужасный голод и такую усталость, что ноги ее задрожали. Кошка опять замяукала, теперь совсем тонко, и женщина побрела к повозке.

– Ох ты, бедняга, – бормотала Алисса. – Сейчас, глупая, не кричи. В повозке есть хлеб и сыр.

Она с трудом прошла два десятка шагов, привалилась к колесу.

– Эй! – закричала Алисса, чувствуя, что сил больше нет совсем, и что её бьёт озноб от запоздалого страха. – Вылезай ты, никчёмный дурак! Поехали!

Возчик, однако, больше напоминал кучу ветоши под повозкой, чем затаившегося там человека. Только Белка смотрела из-под сена красными от слёз глазами. Она ещё не верила, что всё закончилось.

Не дождавшись от возчика даже мычания, Алисса полезла внутрь повозки, цепляясь за колесо. Кошка прыгнула следом.

Женщина нашарила в узелке сыр и отломила кошке.

А потом она обняла зарёванную Белку, полежала немного с прикрытыми глазами, давая себе ощутить, как солнце поглаживает по лицу, поднялась, выгнала из-под повозки трясущегося от страха мужика, распутала коня, пришёптывая: «Да стой же ты, стой…»

Потом сама села править, не надеясь уже на возчика, и полуочумевший мерин, всхрапывая и косясь, потащил возок по изорванной шрамами дороге. Возчик ехал в сене вместе с ребёнком и кошкой.

Тиллит застыла на песке в окружении трёх десятков чертей и бесов. Четыре потрёпанных магистра простёрлись в пыли. Крещёные сидели на высоком холме у реки, оттуда доносился их жалобный вой.

Борн огляделся. Взгляд его коснулся демоницы.

– Я... Я пришла к тебе, потому что любила тебя, Борн.

– Прочь, дура.

Борн помог Фабиусу подняться.

– Тебе нужно бы попить воды, маг. Пей, как следует. Я много взял от тебя.

Фабиус поплёлся к реке. С трудом спустился по тропинке к воде, берег здесь был обрывист. Из воды на него смотрел старик с красным от жара лицом и абсолютно седой бородой.