Текст книги "Магистериум морум (СИ)"

Автор книги: Кристиан Бэд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Водка кончается, – выдавил маг и неловко опустил бутыль на пол.

– Ты же говорил, у тебя есть ещё одна, трёхлетняя? – подсказал демон.

Трёхлетняя оказалась выше всяких похвал, но образ Райаны и она не смогла затуманить.

Райана не стала бы терпеть пьянство Фабиуса. Она и вина-то не пила. Удивительно цельная, добрая, заботливая. Она сразу же разобралась в домовых книгах, взяла на себя руководство хозяйством. Она позволила ему погрузиться в науки, но она же занимала мысли магистра во время его ночных бдений.

Часто он откладывал зелья, тушил огонь в камине и шёл к ней. Будил, но она никогда не прогоняла его, немытого, пахнущего дымом и душными острыми травами. Всю любовь к ней маг вложил в Дамиена. Терпел его ночной плач, оставаясь с дитём вместо кормилицы, умывал, учил сидеть на коне... За что же?..

– Когда дело касается собственных детей, даже самые умные люди становятся редкими идиотами, – пробормотал магистр.

– Демоны тоже…. – откликнулся Борн.

Он видел, что Фабиус ушёл глубоко в себя, и перебирал не спеша угли в очаге, разглядывая их, словно невиданную ценность.

– Я не тому учил его… – покачал головой магистр.

– Чтобы браться учить кого-то, нужно самому быть достаточно глупым, – невесело усмехнулся Борн. – Мир непознаваем. Он новый, как новый каждый рассвет. В нём есть закономерное, но больше такого, что течёт. И в понимании его любой ребёнок обгоняет родителей.

– Как это? – не согласился маг, желая спорить. – Могут ли дети быть умнее родителей?

– Да вот так, – улыбнулся Борн. – Так же просто, как всё вокруг. В закономерном – ты впереди своих детей, в текучем – тебе лучше бы поучиться жизни у них.

– А в Аду учат чему-нибудь?

– Зачем? Я был глуп, поторопившись научить Аро читать и писать. Смотри, к чему это привело? Будь он мелким уродцем из лавы, разве твой сын смог бы поймать его своим заклинанием? Те, кто выживает в лаве, дики и хитры. Аро бы сумел вывернуться как-нибудь.

– Но ведь демоны не умеют лгать? – нахмурился маг, вспомнив опять про разговор с Хелом.

– Демоном ещё нужно стать, – пожал плечами Борн, прекрасно ощущая сомнения магистра. – Всякая мелочь или менее разумные адские твари, вроде тех же чертей и бесов, вполне могут нести всякую чушь, как и вы, люди. Всего-то и толку, что мы видим вас насквозь.

– Значит, демон развивается от лжи к истине?

– Истины нет. Есть невозможность лжи. Видение мира таким, какова его суть. Это просто мир. В нем нет правды и нет обмана. В нём есть жизнь, есть сила, красота, тягучесть… Но обман сидит лишь в самом глупце. Слишком самонадеянном, чтобы полагать, будто кто-то может его обмануть, кроме его самого.

– Вот тут ты и не прав! – так и подскочил Фабиус. – А коли торговец возьмёт и обсчитает тебя?!

– Значит, я обманулся дважды: выбрав сначала не продавца, а обманщика, а потом – не сумев пересчитать за ним, – пожал плечами Борн.

Фабиус задумался. Он приводил в уме другие примеры, но сам же и разоблачал их.

Выходило и в самом деле так, что обман существовал только до тех пор, пока сам человек был достаточно глуп. Для умного же…

Выходит: ни Борн, ни Хел… Оба могли не лгать ему? Они лишь видели мир так, как было им по силам? Но тогда... Тогда они с Борном просто теряют время на взаимные подозрения! А мальчик тем временем… Что он подумал, кода маг и демон не стали искать его и тянуть из своей скорлупы? Спит ли он сейчас, или страдает от страха и ожидания?

– Скажи мне, о чём я думаю! – вскинулся маг.

– Я обещал не читать твоих мыслей, – чуть двинул плечами инкуб.

Он пересыпал в ладонях угли. Борну казалось, что они смотрят на него красными глазами нерождённых демонов.

– Так ты не уважаешь меня? – нахмурился маг. – Читай, я сказал!

И демон высыпал угли в очаг. Обернулся. И прочёл.

Встал, придерживаясь за спинку кресла.

– Ты уверен, что это нужно сделать сейчас? – спросил он.

– Да сколько же можно ждать! Что я не могу в своей собственной башне подняться на верхний этаж?! Он же… Он там с ума сходит, пока мы тут напиваемся! Даже если он желает сокрыться и думает, что так будет лучше, это лишь изматывает его!

– А если он заперся изнутри?

– И что же? Я открою! Я сам строил эту башню!

– А, может, сначала допросим слуг? Выходит ли он из башни? Что он... ест? Умер ли кто-то на острове в эти дни? – приставал Борн, вроде бы трезвый, но какой-то уж больно разговорчивый.

– Слуг не спрашивают! – нахмурился маг. – Они лишь уронят мой авторитет, рассуждая о том, что недолжно!

Маг и демон спорили, но уже взбирались по винтовой лестнице на самый верх колдовской башни, намереваясь штурмовать пентерный зал, где засел по их предположениям Аро-Дамиен.

– Я и так вижу, что не всё было ладно с моего отъезда! – продолжал маг. – Но умер ли кто-то? Я не заметил, а мне и не доложили! Бардак!

– Ну тогда мы спросим, а потом прикажем слугам забыть, вот и все дела! – предложил Борн.

– А кто? То есть кого? Спросим кого?

– Мажордома, он же должен был присмотреть за домом? Вот пусть и отчитается!

– И то верно! Но сначала – войдём!

Маг первым добрался до двери пентерного зала, врезал по ней кулаком и заорал:

– Открывай!

Борн, что-то ощутив, отстранил магистра и посильнее толкнул дверь. Она заскрипела и отворилась.

Круглый зал башни был пуст. Только сквозняк шевелил листы книги, лежащей на полу прямо у входа, да пыль показывала, что кто-то ходил, оставляя следы сапог и плаща, волочившегося по полу.

– Где он? – маг даже слегка протрезвел от необычного запустения и беспорядка в одном из любимых своих башенных залов.

Борн глубоко втянул ртом воздух, словно пробуя его на вкус.

– Где-то рядом, я чую его. Он был здесь.

– Может, в подвале?

Демон и маг бросились осматривать зал, приподнимая книги, амулеты, разглядывая их, ища только им понятные следы.

– Что он читал? Что это за книги?

– Он ел людское!

– А если он выпрыгнул в окно?

– Так он же – инкуб, что ему сделается!

– Но тело-то у него человечье!

Маг вывалился на балкончик и посмотрел вниз.

Внизу, разумеется, ничего не было. Да и вокруг – тоже. Кроме признаков просыпающегося рассвета.

Фабиус задумчиво плюнул вниз.

– А может, мальчик в подвале? Ты чуешь его?

– Чую, что он рядом. Но где – трудно сказать. Всё слишком близко, запаха слишком много…

Борн вертел головой, пытаясь отличить более свежие следы, но не выходило. Не имел он практики магического розыска, коей подрабатывают иногда демоны, служа в Адской страже.

– Может, ты просто слишком много выпил? – предположил магистр?

– Кто? Я? – изумился демон. – Это у тебя в башке кряхтит и свищет!

– А! Так ты опять полез ко мне в башку!

– Да уймись ты уже, человек! Нам нужно найти Аро. Ну и этого, твоего...

– Дамиена!

– Вот именно! Если же мы начнём выяснять, что из нас больший кретин...

– Неужели что-то узнаем? – расхохотался Фабиус.

Он обвёл мутным взором окончательно разгромленный зал и вздохнул.

– Ладно, полезли в подвал. Не хотел бы я тебя туда пускать, но придётся. Но если ты сунешься ко мне в башку!..

Только в состоянии полного опьянения маг мог предположить, что демона испугают его угрозы.

Но и Борн тоже был несколько не в себе, и его не задели ни интонации человека, ни смысл его слов. Всё было сейчас для демона шорохом листвы, падающей с деревьев, кроме запаха Аро.

Глава 32. Что нужно знать о полярных лисах

– Что делаешь?

– Песца откармливаю!

– Так он же будет полный!

На земле, в Аду и в Междумирье, день 24-й.

Лианы на двери подвала зашипели, узрев Борна, но маг укротил их заклинаниями.

Дальше пошло не так споро. Бормоча сложное «Frustra fit per plura quod potest fieri per pauciora», чтобы поднять решетку, Фабиус три раза сбивался. Демон нервничал, прислушивался, вертел головой.

– Рассвет уже! – сказал он вдруг.

– И что из того? – удивился маг, решивший сделать передышку, чтобы язык отдохнул и перестал заплетаться.

– Я вижу как люди, что ночевали у моста… Они просыпаются, готовят себе пищу.

– Крещёные? Они не посмеют сюда полезть. А слуги?

– Возле башни? Да, я тоже их вижу. И они просыпаются.

– Значит, будет ещё день, – просто сказал магистр.

Он пошевелил губами, примеряясь, и, наконец, выпалил чисто: «Frustra fit per plura quod potest fieri per pauciora»!

– Не преумножай сущности без необходимости, – перевёл Борн.

– Чего? – откликнулся Фабиус.

– Это латынь, – сказал демон.

– Какая-такая лынь? Это древние тени забытых слов, почти потерянные нами, но сильные!

Борн в недоумении дёрнул плечами.

Дверь распахнулась, и они спустились в подвал. Фабиус шёл впереди. Ему надо было снять последнюю защиту, что как змея затаилась у порога.

Демон принюхался так, как он делал это – вдыхая через рот.

– Тут очень… Очень много слоёв времени, – сказало он. – И башня твоя стоит на трупах.

– Думаешь, я об этом не знаю?! – рявкнул Фабиус.

Ему и без того было невесело в подвале.

– Но зачем ты это делал? – Борн не проникся сочувствием. Он озирался и принюхивался, лицо его хмурилось.

– Это магия, демон. Кому, как ни тебе знать, как важны в ней ритуалы? Я хотел полной власти над сим клочком земли…

– Ритуалы?.. – демон сделал один длинный шаг, догнал Фабиуса и удивлённо воззрился на него. – То-то ты всё время лепечешь бессмысленные слова!

– Почему – бессмысленные?

– А ты понимаешь их?

– Некоторые… – смутился Фабиус.

– Магия – не слова! – отрезал инкуб. – Это умение создавать образы такие же чёткие и прочные, как настоящие! Рисовать в своём сознании. И накладывать на мир. И мир – подчиняется творцу, ибо он есть Договор с ним! А ты… Ты крепишь себя костылями из трупов слов, не умея без них создать чистого абриса. Это смешно, маг! В Аду так делают только дети да старики! Ну… может быть ещё и черти, ведь нет никого ленивее чертей!

– Ты хочешь сказать!.. – ноги магистра подкосились, и он опустился в старое кресло, обитое изорвавшейся бараньей шкурой, услужливо дёрнувшееся, чтобы подхватить его. – Ты думаешь, что я убивал здесь, чтобы упрочить лишь силу своей фантазии?

– Ну да, – обыденно кивнул Борн, обнюхивая книги. – Иного и быть не может!.. – Он помедлил, размышляя, но не над речами мага, а над запахами и ощущениями. – Нет, маг, мы на ложном пути! Мальчик был здесь позже, чем наверху. Идём, выйдем во двор, может быть там я...

Борн обернулся к Фабиусу, странно сгорбившемуся в своём кресле.

– Идём же! – поторопил его Борн. – Лишь предрассветные запахи достаточно сильны! И ты нужен мне как проводник! Здесь витает лишь невесомое естество Аро, плоть его – плоть человека. Я не видел твоего сына, маг! Я не могу искать его внутренним оком, он не знаком мне! Без тебя мне придётся ощупать этот остров руками!

Но магистр сидел, словно статуя, и не мог даже разогнуться. Ему давно уже не было так больно.

Борн сморщился весь, нечаянно восприняв часть той боли, что терзала Фабиуса, уткнулся глазами в стопку пыльных манускриптов на полу у стены и… узрел там куколку. Маленькое, в ладонь, подобие человека из тряпок и лент.

– Вставай! Он не в башне! – воскликнул Борн. – Гляди! Он обманул нас простым деревенским колдовством! Да вставай же!

Но маг словно бы спал с открытыми глазами.

Демон тяжело вздохнул и побрёл прочь из подвала, из башни, в рассветную сырую серость осеннего утра. На берег реки, где промозгло и холодно, и совсем нет огня.

***

Чёрная кошка стала серой от пыли, пока спускалась тонкими ходами Верхнего Ада в пылающую бездну Ада глубинного. Там она смогла вобрать в себя чуть больше магии и на спинке у неё выросли короткие кожистые крылья.

Казалось бы, кошка должна была бежать вверх, верно? Ведь она ринулась в дырку в потолке? Но ведь темница располагалась ПОД троном, а значит, её «верх» на самом деле был спуском в более глубокий Ад. Так устроен мир, что верхнее и нижнее иногда довольно иллюзорны.

Чем ниже проникала кошка, тем горячее и призрачнее становилось твёрдое, становясь ещё более твёрдым, но и более проницаемым для неё. Ведь кошка была, по сути своей, тварью глубинного Ада. Наконец она достигла сплошного буйства огненной стихии, встряхнулась и нырнула в пламя, вбирая в себя его горячую силу. В ней вдруг проснулась здоровая лихая злость. Она летела напролом, почти не ощупывая разумом дорогу и громко взывая к Сатане. Её малую суть затмил великий инстинкт выживания. Алекто знала. Знала так, как могут знать только женщины и кошки: пришло время свершиться великому правосудию!

***

Борн прошёл по двору, распугивая слуг. Сел на берегу, на мостки, где любил сиживать Фабиус, и долго смотрел в воду, пока солнце не поднялось высоко.

Думал ли он, что смотрит в лавовую реку, что текут в верхнем Аду, или просто не видел вокруг ничего? Этого он и сам не знал. Что-то дурное давило ему грудь и мучило смутной тревогой. Может, это было демоническое похмелье? Ведь люди почему-то страдают, выпив слишком много вина?

Слуг инкуб не замечал, и они тоже постепенно успокоились. И даже принесли для него одежду, сложив поодаль.

Наконец, Борн очнулся от раздумий, а может, вынужденное бездействие просто утомило его.

Фабиус спал, сын был где-то рядом, но...

Но как его искать в такой тесноте образов и запахов? Может, просто по-человечески обойти остров, обшарить все закоулки, коснуться созданием каждого здесь? Кто-то же видел Аро?

А почему нет, в конце концов! Сколько можно сидеть без толку!

Борн поднялся. Прачки наблюдали за ним из дверей большого дома у башни. (Оттуда же пахло кухней). Конюх затаился за кучами сена у коновязи.

Демон фыркнул, поднял с земли аккуратно сложенную рубаху с застёжками из серебра и лазурита, какие носил Фабиус. Под ней лежали кожаные штаны и плащ с синей фибулой и знаком магов. Вот забавно-то.

Инкуб обрядился как магистр, и даже поглядел на себя в воду – похож он теперь на мага, гостящего у Фабиуса?

И тут от моста заржала лошадь и демон обернулся. Небольшая группа всадников на той стороне реки подъехала с объездной дороги, но крещёные перегородили ей путь.

«Кто это?» – спросил Борн сам себя.

И сознание услужливо подсказала ему, что это почтенный мэтр Тибо со своими слугами и двумя людьми из городской стражи, правитель Тимбэка и всей провинции Ренге, в отсутствие самого Фабиуса, разумеется.

Измученный неизвестностью и долгим отсутствием магистра, глупый человек решил сам приехать на остров Гартин. Но день выбирал, не спросив даже неумеху-лекаря, и вот попал теперь в окружение озлобленных оборванцев. (Так думал сам мэтр Тибо, испуганный и растерянный).

Борн хмыкнул и пожалел, что не прихватил остатки рябиновой водки. Можно было бы снова сесть на мостки, глотнуть горячего людского пойла и посмотреть, что учудят крещёные со здешним префектом. По Ангистерну демон помнил, что префекты бывают жутко забавны, а два стражника на четыре сотни дураков – лишь украсят спектакль.

Префект, однако, тоже узрел на том берегу кого-то в одежде мага и начал голосить, взывая к нему. Борн, разумеется, остался равнодушен, и это было хорошо для того, кем он мог бы и перекусить, а вот большая чёрная птица камнем упала с вышины, и демон распознал в ней сначала ворона, а потом старенького горбатого и носатого мага.

Демон уловил интересные и аппетитные запахи страха, уселся-таки поудобнее и начал шарить внутренним взором по полу колдовского зала, где они с Фабиусом так хорошо проводили вчера время. Куда этот маг запрятал остатки водки?

Задача была трудной, хоть демон и помнил все места, где ему доводилось бывать достаточно хорошо, чтобы бродить по ним вот так, на расстоянии.

Наконец, бутыль нашлась на лестнице. Борн материализовал водку на мостках и налил стопочку, благостно взирая через реку. Там то ли маг увещевал крещёных, то ли крещёные громили его: без бутыли было явно не разобраться!

– Отдай нам его! Отдай нам нашего бога, и мы уйдём! Он там, я видел его сияние!

Голосящий крещёный напоминал слепого, так белы были его глаза.

Остальные тоже не молчали, но магистр Грабус плохо понимал лепет черни. Не потому, что презирал её, совсем нет. Просто за 200 лет, что он украл у судьбы, необразованные люди стали говорить совсем иначе, чем он слышал в юности. Речь их изменилась, магистр Грабус не поспевал за ней, занятый государственными и книжными делами среди людей учёных.

«Да где же Фабиус? – размышлял он в смятении. – Секретарь Совета Магистериума, сообщил, что маг уже четвёртого дня как отбыл из Ангона! Здесь пути-то всего на двое суток!»

Крещёные подступали со всех сторон. Грабус ощущал страшную вонь, исходящую от их тел. Сердце его дёргалось: всё-таки магический полёт был тяжёл для старых костей. Но что было делать, когда магистерский камень страшно нагрелся вдруг на груди и буквально вбросил старого мага в небо? Летел он какие-то мгновенья, казалось, сама земля провернулась под ним. И тут же внизу показался остров, и кто-то сильно закричал, призывая магистра.

И вот…

Грабус затравленно оглянулся, но малый рост не давал ему увидеть ничего, кроме черни вокруг. Сверху он видел людей на конях, но где они теперь?

Он мог бы сотворить заклятье, но магистерский камень его сгорел, выбросив мага единым усилием за множество дней пути, да и книг заклинаний с собой не было. А без книг, наизусть, магистр помнил лишь самые простые формулы, помогающие в быту.

Грабус не был боевым магом. Он был хитрым, искушённым в придворных интригах, но весьма старым и слабым физически. И растерялся, не зная, что делать с толпой бессмысленных и грубых людей, которых так давно не видел близко. Грабус взывал к Фабиусу, беспомощно задрав куцую бородёнку к небу.

И вдруг он заметил растущую чёрную точку. Маг подслеповато прищурился и сделал усилие, перейдя на колдовское зрение.

К острову приближался ворон. А вдалеке маячил, похоже, ещё один. Неужели не только его камень проснулся, и перенёс сюда своего хозяина? Неужели к острову Гартин летят сейчас все члены Совета Магистериума?

Магистр Грабус приосанился.

– Зачем вы собрались здесь? – спросил он голосом хитрым и вкрадчивым.

– На острове спрятали нашего бога! – выкрикнул бельмастый.

– Наш бог есть церковь, – нахмурился Грабус. – Какого ты хочешь ещё бога, крестьянин? Кто научил тебя ереси?

Рядом камнем упал ворон, оборотившись в самого молодого и воинственного члена Совета, магистра Тогуса, прозванного Твёрдым. Это был крепкий чернобородый старик, много повоевавший в своё время с тварями в Гариене.

– А ну – прочь, черень! – взревел он, едва успев отряхнуться. – Что здесь за вонючее сборище! Я не ошибся, это же Ренге?

Он повернулся к магистру Грабусу и запоздало приветствовал его:

– Именем Отца нашего Сатаны!

– Именем Его Огненным, – отозвался Грабус, едва не закряхтев.

Чернь почтительно отступила, наконец, от магистров, и Грабусу стало легче дышать.

Ещё один ворон ударился оземь, обратившись в желтолицего магистра Кебеструса, и страх отпустил старого мага. Но тут же навалились недуги, заныли натруженные полётом плечи.

– Именем Отца нашего Сатаны! – провозгласил велеречивый Кебеструс. – Где мы, братья? Что за место сия земля?

– Это остров Гартин, – пояснил магистр Грабус.

– Жилище многомудрого Фабиуса Ренгского? – удивился Кебеструс. – А почему мы здесь? Камень мой… – он коснулся груди, где нащупал уже не магистерский амулет, а мёртвую каменюку.

Последний ворон опустился, обратившись в магистра Икарбаруса, белобородого статного старика.

И вдруг земля под ногами людей издала тяжёлый вздох.

– Это он! – воскликнул бельмастый. – Бог наш! Он идёт сразиться с Сатаной!

«Кретины, – думал магистр Грабус, вслушиваясь в собачий вой и крики птиц. – Это Ад разверзается, чтобы поглотать глупцов, отринувших Сатану. Да и нас вместе с ними!»

***

Борн смотрел, как прыгает среди оборванцев разряженный старенький магистр, но было ему уже совсем не смешно. Грудь давило всё явственней и не давало дышать. Хорошо хоть инкуб, как вполне Адское создание, мог вообще не дышать лёгкими, только кожей. Да и средоточие огня, что заменяло ему кровь, долго хранило в себе всё нужное.

Неожиданно пахнуло серой, и Борн вскочил. В Срединном мире, он знал, рядом с ним не было никого, как не было и в Аду под ним, но между мирами инкуб увидел вдруг сияющую тропу.

– ИДИ, ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я ЯВИЛСЯ ТЕБЕ ЗДЕСЬ! – раздался в его ушах сладкий голос, который он не спутал бы ни с каким иным.

И Борн поднялся и сделал шаг в междумирье: магическое пространство, раздвинуть которое было доступно лишь самым грозным и сильным демонам. Он знал, что выходит на дорогу, с которой самому не сойти.

Борн не был тем, кому пространство покорялось безоговорочно, чтобы пропускать его между своими кожами. Он лишь слыхал, что это возможно. И даже по зову створки миров пропускали его с трудом.

Инкуб шёл, ощущая боль от каждого шага. Сияющая кровь его проступала от усилий сквозь поры тела. Но демон упорно протискивался вперёд.

Он не мог допустить, чтобы Сатана сам явился на остров Гартин и разрушил его. Идя вперёд, инкуб закрывал своею спиною путь. И Сатана тоже знал это.

– Глупец, – сказал он.

И Борн, наконец, увидел Изменчивого.

Он был похож на клубок личин, что менялись ежесекундно, а личины эти были сотканы из языков тёмного пламени.

Сила его была в изменчивости, как и слабость. Каждому Сатана являлся таким, каков был смотрящий на него. Он не создавал, но копировал и отражал любую природу. Постепенно искажая её, выворачивая наизнанку, играя ею.

Потому вид Сатаны и не раздавил Борна, словно букашку. И потому же в игре его личин не было сейчас гнева. Сатана лишь отражал. Его сдерживала пока удивительная натура демона, способного к сочувствию и терпению. Он играл с новой маской, пробовал её на себя.

Однако всё это не делало Изменчивого ни на каплю добрее, чем он был. Сатана отражал Борна, но и оставался собой.

– Я легко открою закрытый тобою путь жертвой! – улыбнулся он.

Внутренним зрением Борн увидел, как фигура мэтра Тибо поднимается над мостом, дёргается… и... зависает в бессилии преодолеть его. Всё верно: человек не равен демону, он не сможет открыть путь, закрытый тем, кто иначе устроен.

– Тебе трудно будет найти жертву, равновесную мне, – сказал инкуб, не хвалясь, просто напоминая, что сам он растёт корнями из древней и сильной бунтарской семьи Хробо, демоны которой не отступали пред Сатаной и раньше.

– Да, – согласился Изменчивый. – Ты – давний и верный смутьян.

Он рассмеялся, и смех его рассыпался звоном монет.

– Но ты мне наскучил, – продолжал он, пока части его смеялись. – Зачем ты полез в мир людей, который я создал игрушкой себе?

Создал? Борн нахмурился.

Да, так говорили в Аду. Но Борн помнил, что обращался к наблюдениям за людьми и раньше, до того, как был заключён Договор. Мельком, но он помнил – люди существовали уже тогда. Однако спорить у него не было сил. Инкуб ощущал, что его лёгкая «кровь» буквально вскипает внутри.

Борн прикрыл глаза ладонями – сосуды лопались, он не успевал возрождать плоть, чтобы видеть. Но размышлять-то он мог.

Мало ли что там рассказывают в Аду! Сатана просто не сумел бы создать человеческий мир! Хотя бы потому, что в нём есть книги, написанные на языках, устаревших задолго до времени этого мнимого «создания»!

Он встряхнул головой. Всё забылось у людей. Никто не рискнул даже записать, что было тогда. Разве что песни… Но ведь он-то… Он – помнит!

– Плачущие, – прошептал инкуб.

– Что? – удивился Сатана.

– Я понял: плёрезы – это плачущие, – прошептал Борн. – Ты лжёшь мне сейчас. Ты не способен создать мир!

– Не твоего ума дело!!!

Изомирье содрогнулось. Нет, будучи демоном, так же, как и Борн не способным лгать, обвинения во лжи Изменчивый принимал, как лесть, но Борн обвинил его не в игре словами, а в лживом деянии!

Тело инкуба испытывало адские муки, но он нашёл силы улыбаться. Он понял, почему Сатана сам себя назвал отцом лжи. Он изобрёл новый её вид, присвоив себе целый мир. Соткав паутину лжи, в которую уловил его! Сам он не смог создать ничего!

– Мир людей мой! Убирайся! – закричал Изменчивый.

И он кричал так, словно у него не было власти изгнать Борна. Так ведь и верно: кто может изгнать изгоя?

Борн прислушался к себе. Выпрямился, хоть всё в нём ощущало страшное давление междумирья, даже кости его стонали и гнулись.

– Я не подотчётен даже тебе! – прошептал он. И крикнул. – Убирайся сам! Прочь! Это моя земля! Здесь мой сын!

Языки пламени, из которых складывался облик Сатаны, переплелись и опять отразили уже изменившегося Борна.

– О, таким ты мне нравишься больше! – усмехнулся Сатана. – Но мятежный ум в тебе развился слишком поздно. Прочь, неудачливое дитя! У меня теперь другие игрушки!

Изменчивый надменно полыхнул языками пламени и исчез. И тут же пространство междумирья сжалось, сдавливая инкуба в смертельные тиски.

***

Фабиусу снился сон: магический кристалл вибрировал на его груди, раскаляясь и разламывая пространство.

Он увидел совсем рядом Грабуса Извирского, главу Совета Магистериума, а где-то вдалеке – трёх других магов – придержателей Закона – Кебеструса Рабуйётта, желтолицего и хитрого, как лиса, Икарбаруса Асекского Белейшего, красивого седого старика, глуповатого, но знающего все законы на память, Тогуса Твёрдого, самого молодого и воинственного из высших магов. Лица всех четверых были напряжены и испуганы.

И тут же Фабиус услыхал настоящий глас Сатаны, от которого сотряслась земля и огромные волны поднялись на реке.

Магистр вздрогнул и проснулся.

Он сидел в некогда любимом, а теперь сосланным в подвал кресле, обтянутом облезлой бараньей шкурой. Он понял это наощупь.

В подвале было душно и очень темно. Борн ушёл, и только сейчас маг осознал, что ночью бродили они с ним без свечей, демон сам источал весь необходимый свет.

Магистр облизал губы и ощутил, что язык его скользит кинжалом по наждачному камню. Голова раскалывалась то ли от дурного сна, то ли от выпитого накануне.

Фабиус хотел прошептать заклинание, зажигающее свечи, но вспомнил вдруг сказанное Борном во всей удивительной боли и ясности и… зажмурился. И создал перед закрытыми глазами образы свечей, пылающих в подсвечнике на столе.

Открыл глаза, уже понимая, что свечи горят. Но радости от содеянного он не ощутил, лишь глаза его заслезились, а мозг прошил новый удар боли.

«Прочь, морок! Голова не болит! – сказал себе маг. – Нет, надо иначе... Надо заставить себя забыть про боль и ощутить ту, утреннюю, лёгкость…»

Он вспомнил бурунчики на стальной воде Неясыти, сырой пронизывающий ветер с холмов, дающий ясность уму, и в голове у него тоже прояснилось.

«Вот так, – сказал он сам себе. – Вот так ты, Фабиус, магистр Ренгский, прожил шесть человеческих жизней и понял, наконец, кто ты есть. А есть ты – низкая тварь. Мерзкое и безобразное порождение людских ошибок и суеверий. И церковь Сатаны плачет по ночам о твоей душе. Так встань же и иди».

И магистр Фабиус встал. И пошёл из подвала, запнувшись пару раз на ступенях, потому что прояснилась только голова, а тело всё ещё ныло и просило покоя. Магия – половинчата. Так уж она устроена, что решает лишь заданные задачи, а вернуть лёгкость членам Фабиус позабыл.

И тут подземелье встряхнуло.

Фабиус в раздражении всё-таки пробормотал заклятие, возвращающее ясность и уму, и телу, но тряска продолжалась.

Да что творится-то? Где Борн?

Во дворе выла собака. Земля ахала и вздрагивала под ногами, как шкура огромной лошади. Пахло серой. Небо было чёрно-синим, с тёмными полотнищами туч, лишь в зените пыльным светильником теплилось солнце.

Маг остановился на высоких ступенях башни, окинул глазами двор.

Слуги попрятались. Это они правильно сообразили. Эта история совсем не про них… Но где Борн, Сатана его раздери! Что он натворил здесь? Открыл дыру в Ад?

«А вдруг прав был всё-таки Хел? – подумал магистр. – Как же я мог довериться демону? Уснуть глупо и безмятежно? Бросить тут всё без присмотра?»

Он огляделся. Прислушался, морщась от вони и надсадного воя несчастной животины.

Откуда-то доносились тонкие едва слышные голоса. Наверное, с другой стороны реки, но что там – он никак не мог разглядеть. Словно марево поднималось от воды, застилая противоположный берег.

Фабиус сосредоточился на магическом зрении, но понял лишь, что сколько не гляди вокруг – везде тьма. Весь Серединный мир людей словно завис на её краю.

«Если договор о Магистериум Морум будет нарушен, пусть смерть шагнёт с высокой скалы в пропасть!» – так было записано в древних книгах. Но записано это было давно, и никто уже не помнил, почему «смерть»? Почему – «в пропасть»? 12 веков минуло, как вода в песок. Фабиус и сам не поверил бы...

Ветер, вполне зримый чёрный ветер, развернулся вдруг полотнищем, ринулся вниз, ударился о башню так, что она застонала, коснулся лица магистра, ожёг болью, извернулся, снова лизнул башню…

Башня, высоченная, заложенная на четырёх быках и восьми невинных жертвах, зашаталась.

«Надо торопиться», – подумал маг. – Нужно выяснить, что происходит! Голоса так или иначе – с того берега!»

И он побежал к мосту.

Остатки хмеля выветрились сами собою, ноги уже не заплетались, но мост приближался неестественно медленно, видно, мешало какое-то колдовство. Тогда Фабиус представил, как он, словно ныряльщик, рыбкой, прыгает через мост, и… полетел, раздвигая волей тягучее пространство!

И он увидел тогда, что за рекою, вместо холмов, припудренных сероватым засыхающим полынком, раскинулась обширная чёрная пустынная земля, разломанная на острова пропастями, из которых поднимались мутные горячие дымы.

Дул чёрный ветер, тряпкой носящийся по этой негостеприимной земле. На одном из островов в ужасе жались друг к другу крещёные – разломы окружили их со всех сторон, и камни всё ещё сыпались, обрываясь, вниз. Крещёные пытались молиться, но бог их, наверное, оглох именно сегодня.

Фабиус долетел до моста и повис над ним. Путь ему преградила странная фигура, похожая на крест. Он присмотрелся и понял, что это висит без опор и верёвок безжизненное тело мэтра Тибо, раскинувшее руки так, словно кто-то привязал их к невидимой перекладине.

Распятый был недвижен, но руки немного покачивались, показывая, что верёвок нет, а он сам, растопырившись, висит во тьме.

– Эй, выходи! – крикнул магистр, не понимая, кого зовёт.

Он хотел видеть тварь, которая створила всё это. Если это окажется Борн…

Демон подошёл слишком близко к магу, вёл себя с ним, словно человек, но изменился ли Борн в своей сути? Стал ли он кем-то иным, а не пожирателем людских душ?

Борн – прежде всего враг, чужак, иной, непохожий. Он и не обязан был оказаться таковым, каким магистр Фабиус понадеялся его увидеть. Маг сам наделил демона человеческими чертами. И вот пришла расплата за малые надежду и доверие между чуждыми: мир человека застыл на непознаваемом краю, терзаемый чёрным ветром!